Пока Сашка разбирался с тем, что должен и чего не должен делать командор, бригада продолжала жить своей жизнью. Кеша с утра до вечера пропадал в городе, но клялся, что не у Кати, а занимается какими-то важными делами, Юра уходил вместе с Кешей, но в центре не задерживался, а довольно скоро возвращался, как правило, принося с собой что-нибудь съестное, прихваченное у одной из подруг. Павлик как привязанный ходил за Псом, по несчастью прочитавшим ему какую-то случайно сохранившуюся у него детскую книгу, и требовал почитать ему что-нибудь ещё. Пёс сначала отбивался, а потом нашёл сборник речей Главы и этим, пожалуй, совсем отбил у Павлика охоту слушать книжки. Читать сам мальчишка, естественно, не умел, да и букв не знал. Он оказался похож на Кешу стремлением стянуть то, что плохо лежит, и на Хныка – своим поскуливанием, если его разоблачали. Первые несколько ночей Павлик плохо спал, просыпался среди ночи от собственного крика, и Саше приходилось его успокаивать. Потом всё наладилось. Домой Павлик не просился совсем.

Ещё одной неожиданной привилегией командора оказался бесплатный доступ к телефону в штабе и в баре штурмовиков. И Сашка позвонил Кате. Разговор по телефону клеился ещё хуже, чем обычно, но Сашка, выслушав Катины тоскливые вздохи, вновь пообещал явиться в свой день рождения и похвастался, что теперь командор, чему Катя не обрадовалась, а начала просить его уйти из штурмовиков, на чём беседа скомкалась окончательно. Положив трубку, Сашка подумал, что Катя не уважает простых солдат, а это плохо. Неужели она такая же, как и все в центре? Зачем же тогда вешаться ему на шею? Он ведь штурмовик. «Странный народ – девушки», – решил Сашка.

Четвёртого числа Кеша вдруг вернулся из центра раньше обычного и гордо сообщил Сашке:

– Всё, договорился! Покупаю мастерскую в центре. Ремонт аппаратуры. Выгодное дело: новую-то не производят, а люди и радио хотят и магнитофоны. Мужик больше тысячи за неё требовал, но я цену сбил. И ещё там недалеко комнату можно снять задёшево.

– Поздравляю, – пробормотал Сашка, – так ты что, от нас тоже уходишь?

– Ухожу, – подтвердил Кеша, – я, Сань, после той боёвки чёртовой вообще больше автомат видеть не могу. И потом, Катя ведь не хочет, чтобы у неё муж был военный. А я на ней скоро женюсь.

– А ты уверен, что она согласится?

– Конечно. Сначала, может, поотпирается, а потом согласится, точняк! Тебе она не нужна, куда ей теперь? Опять же, отец у неё погиб, кто-то должен девушку обеспечивать. Они в та­кой ситуации быстро замуж выскакивают.

– Кеша, а тебе того, не рано жениться?

– Это тебе, Санёк, рано, а мне весной восемнадцать исполнится. Понял, малолетний?

– Понял, – сказал Сашка. – Только Катя за тебя не пойдёт. Спорю хоть на сто марок!

– У тебя таких денег нет, – отмахнулся Кеша и спросил: – А ты завтра чё делаешь?

– Вообще-то я Катьке прийти обещал, но, если ты её за­муж звать собрался, не пойду.

– Да нет, сходи напоследок, у тебя вроде день рождения, – великодушно разрешил Кеша.

Кеша ушёл, а Сашка думал, что что-то не так. Хотя сам раньше хотел, чтобы Катя предпочла Кешу, всё равно что-то выходило неправильно. А может, он просто боялся остаться в бригаде ещё и без Кеши. Всё-таки тот был другом, а женится – даже в гости звать не станет. Точно, не станет. Чтобы Катю не волновать. Сашка поставил на огонь чайник, лёг, укрылся одеялом и представил Катю в красивом платье с фатой, а Кешу – в гражданском костюме. «А потом у них будут дети», – подумал Сашка, и стало совсем тоскливо.

В комнату зашёл Шиз, поставил свой чайник рядом с Сашкиным, достал немного трав­ки и начал набивать косячок.

– Наглый ты, Витька, – равнодушно заметил Сашка. – Припёрся к командору без стука и на его глазах наркоманишь. Между прочим, скоро Павлик от Пса придёт.

Витька посмотрел на него задумчиво, закурил.

– Слушай, Шиз, а что такое любовь? – спросил Сашка, не особо ожидая ответа.

– Болезнь, – твёрдо заявил Витька. – И лекарство от неё – смерть. Ты, надеюсь, не влюбился?

– Не знаю, вот хотел у тебя спросить. Но думаю, что любовь – не то, что чувствую я.

– Не всякая мысль правда, – заметил Шиз.

– Витька, а ты будущее не предсказываешь?

– Я не гляжу в будущее, мне хватает и настоящего. В конце-концов будущее – это всегда смерть, а настоящее – это жизнь. Если ты понимаешь, конечно.

– Ты всё время нудишь о смерти, тот умрёт, этот. Ну и повесился бы сам, кто тебе не даёт, – усмехнулся Сашка.

– Не время. И мне не время, и тебе не время. Следующими будем не мы, мы будем по­следними.

– Нет, Шиз, если кто и следующий, это, наверное, я. Я жить не хочу, ус­тал сильно.

– Молись, проси Бога забрать тебя, – Шиз докуривал косяк, но никакого действия не было заметно.

– Ты зря в него веришь, Витька, – сказал Сашка. – Я думаю, нет его.

– Господи, Боже, иже еси на небеси, да светится имя твое, да приидет царствие твое. К тебе взываю. Спаси, Господи, душу раба твоего Александра, – обратился Шиз к потолку. – Дай ему успокоения и подари забвение его разуму. Придай ему силы для веры и открой ему глаза, ибо он слеп. Направь его на путь истинный и огради от слабостей…

Сашка смотрел на Шиза удивлёнными глазами и чувствовал, как по спине бегут мурашки.

– Спаси, Господи, нас грешников и помилуй, ибо не ведаем, что творим, – продолжил Шиз. Самокрутка в его повисшей руке тлела, и Сашке казалось, что это горит восковая свеча. Витька ещё что-то бубнил, но Сашка уже ничего не слышал, он как будто улетел из их облезлой комнаты. Ему было легко и спокойно, мысли куда-то пропали, и приятно кружилась голова…

– Понял, Ерхов? – громкий Витькин голос показался Сашке грубым и неуместным. – Вот так примерно и надо молиться, чтобы Бог тебя услышал. Смотри, у тебя чайник выкипает.

Сашка сдёрнул кипящую воду с огня, перенёс на подоконник и повернулся к Шизу. Тот налил кипятка в Сашкину кружку и начал пить из неё сам, шмыгая носом. «Он ненормальный или нет?» – в который раз подумал Сашка, забираясь на свою лежанку. Почему-то дико захотелось спать.

Проснулся Сашка уже среди ночи. Кеша с Павликом сладко посапывали в своих постелях. Ночной холод ещё не успел вытеснить из комнаты тепло, поэтому под одеялом было прият­но. Сашка ещё немного поворочался и вдруг подумал: «Счастливый Кеша. Скоро женится». Он представил Кешу на заднем сидении в автобусе, который, рыча и вибрируя, ехал по степной дороге. Рядом сидела Катя и сам Сашка, на коленях у него сидел Павлик в гимназической форме. Кеша был в нарядном костюме: великолепный сиреневый пиджак, чёрные блестящие брюки. На голове был напялен танкистский шлем. Кеша глупо улыбался. Катя бы­ла в чёрном платье, голова была покрыта белой фатой.

– Куда мы едем? – спросил Павлик.

– На ферму, – ответил Кеша. – Там отпразднуем. Я уже пригласил всех: Женьку, Макса, Юрика, Хныка, Волка.

– Волк не придёт, – объявил водитель автобуса, и Сашка узнал бесстрастный голос Витьки. – Спаси, Господи, душу рабы твоей Катерины, дай ей успокоение и подари забвение её разу­му. Осталось десять.

Кеша плакал, вытирая слёзы шлемом. Кати не было рядом.

– Она меня бросила!!! – кричал он. – Все вы меня бросаете!!!

– Не плачь, Кеша, – утешали его Сашка и Павлик.

Тут Сашка заметил, что автобус никуда не едет, а стоит посередине кладбища, того са­мого, где похоронена его мать. Точнее, стоял не автобус, а только остов от него, обгорелый и дымящийся. Всё кладбище было затянуто туманом, влажным и холодным.

– Свадьба!!! Свадьба!!! – радостно прокричал Павлик и убежал куда-то.

Подбежал живёхонький Хнык и, протянув ладонь, показал на ней перочинный ножик.

– Это мне Кеша подарил, – сказал он. Сашка порадовался вместе с ним, с удивлением за­метив, что рука у Хныка вовсе не холодная.

Подошёл Краев в военной форме.

– Я тебе одно место присмотрел, – сказал он, улыбаясь. – Нужно тебе уходить из штурмовиков. Будешь жить у нас.

– Правда, Сашенька, оставайся у нас, – послышался голос Катиной мамы за спиной.

– Я не могу, – Сашка повернулся назад, но там никого не было. Исчез и Краев.

На окутанном пеленой тумана кладбище стояла тишина. Сквозь полумрак мутно проступали могильные плиты. Сашка, борясь со страхом, пошёл туда, где плит было особенно много. Явственно ощущая ногами грязь, он не слышал, как ноги по этой грязи ступают. Словно туман забирал все звуки. Жутковатое ощущение чего-то не­приятного вдруг охватило его. Страх постепенно выбирался из закоулков сознания, до самых кончиков волос, до тошноты. Туман гостеприимно разевал свою липкую, водянистую пасть. Надгробья казались зубами, которые вот-вот начнут его жевать. Сашка крикнул, никто не ответил. Стояла тишина. Он медленно шёл дальше, под нависавший тяжёлой горой туман… Вдруг впереди показались тёмные пятна, которые шевелились. Сашка в ужасе остановил­ся. Пятна тоже перестали шевелиться. Сашка сделал шаг, потом другой, третий. Страх начал отступать, стало даже любопытно: что же там впереди. Проступили контуры людей. Явно различимы были Витька, Женька, Уксус. Они стояли возле грубо сколоченного гроба, в котором лежал человек, скрытый от Сашки туманом.

– Всё по воле чёрного разума, – бубнил Шиз, а Юрик играл на балалайке очень печальную музыку.

– Иди, – сказал стоявший рядом Женька, указывая на гроб. – Тебя давно ждут.

Сашка стал очень медленно приближаться к гробу. Грязь под ногами неприятно скользила и громко чавкала. Вдруг из тумана стал проявляться знакомый профиль, знакомый лоб, знакомый нос, знакомые губы. Это была Катя. Она лежала в гробу в том же чёрном платье. Фата валялась возле – затоптанная, совершенно не нужная.

«Ты не можешь умереть, – подумал Сашка. – Ты сегодня выходишь замуж за Кешу». Катя лежала совершенно отстранённая. Сероватые руки были сложены на животе, чёр­ные туфли поблёскивали отражением невидимого света.

– Всё кончено, – сказал Шиз. – Наступило сегодня…

Сашке стало очень жалко Катю, и ещё больше почему-то – себя. Он вдруг вспомнил приятное тепло её тела, её рук, тихий печальный голос, какой был у неё в последнюю их встречу… «А я ведь так и не сказал тебе, что я тебя люблю. И теперь уже никогда не скажу…»

Слёзы катились по Сашкиным щекам, ужасно тошнило. Подошли Уксус с сигаретой и жующий Женька, и накрыли гроб крышкой.

– Не-е-ет!!! – вырвалось вдруг из Сашки напряжение. – Не закрывайте!!! Не-е-ет!!!

А потом оказалось, что это всего лишь сон, и на Сашкин крик сбежалась вся бригада, а Кеша навалился на него и опять крепко держит за руки.

– Уйди! – закричал опять Сашка. – Уходите все!

– Тихо, Санёк, это мы, – сказал Пёс. – Не надо всю этажку будить!

– Уйдите, – Сашка оттолкнул Кешу, взял с подоконника чайник, выхлебал остатки воды и опять почувствовал тошноту. – Идите спать.

Шиз, стоявший у двери, тут же ушёл, за ним поплёлся Юра.

– Санёк, у тебя проблемы какие-то? – Пёс поправил очки и задул свечку, которой осве­щал комнату. Стало темно и как будто пусто. Сашка испугался:

– Зажги, – нервно сказал он. – Зажги свет.

– Ты, командор, ребёнка перепугал, – вздохнул Пёс, чиркая спичкой. – Вон, плачет.

 Павлик вытер слёзы и сказал:

– Я только сначала напугался.

– Прости, – подавленно пробормотал Сашка, накидывая на плечи одеяло. Почему-то его била крупная дрожь.

Кеша сел рядом с ним на лежанку, достал сигарету, прикурил от свечки, протянул вто­рую Псу.

– Давай расслабимся, я думал, помру, когда он так заорал.

– Да, ощущение непередаваемое, – согласился Пёс. – Тебе, Санёк, надо нервы лечить. Что приснилось-то?

– Ерунда какая-то, – сказал Сашка.

– Да ну, из-за ерунды, небось, так не завопил бы, – усмехнулся Кеша. – Я когда на танкиста учился, мне рессору от броневика на ногу уронили. Вот я тогда орал, почти как ты, Саш­ка.

– Ну ладно, – зевнул Пёс. – Я иду спать. После такого потрясения надо часов восемь или девять придавить, так что до обеда меня и не трогайте.

– Я свечку задую теперь? – спросил Кеша. – Можно уже?

Сашка кивнул. Теперь в темноте мигал только огонёк Кешиной сигареты.

– Чё вы тут с Шизом делали? Мы приходим, а ты дрыхнешь, да травкой пахнет. Ты, чё ли, нарковал?

– Нет. Это Витька тут дымить припёрся. Молитвы какие-то читал, мне от них спать за­хотелось.

– Ты его не пускай сюда, – сказал Кеша. – Он как с тобой поговорит, так ты ненормаль­ный делаешься. Наверное, это у него заразно.

Сашка опять послушно покивал.

– Слушай, – Кеша выбросил недокуренную сигарету в мангал, – сегодня уже 5-е. Ты ко­гда родился, ночью?

Сашка пожал плечами.

– Наверное, ночью, – решил Кеша. – Почти все дети рождаются ночью. Вот тебе уже и шестнадцать. Поздравляю!

– Спасибо, – тихо сказал Сашка и лёг. – Кеша, вы с Катей пацанов не рожайте, лучше девчонок. Ладно?

– Ну ладно, – удивленно отозвался Кеша. – Только какая разница?

– Спи, – Сашка отвернулся к стене и закрыл глаза. Страх постепенно уходил, Сашка согре­вался: «Это сон, такого не будет. С чего Кате помирать? Нет причин».

Проснулся Сашка с ощущением, что что-то случилось. Тоска наполнила его до краёв, хотелось опять заснуть и ни о чём не думать. Кеша у своей лежанки старательно чистил свои танкистские сапоги отвратительно пахнущей массой. То, что Сашка проснулся, он сразу заметил:

– Вставай, психозник. Ничё больше не снилось?

– Нет, – Сашка заставил себя слезть с лежанки, и поплёлся умываться. У труб стоял Пёс, протирал очки обрывком полотенца.

– Привет. С днём рождения! Отмечать-то будем?

– Будем, – пробормотал Сашка, набирая пригоршню ледяной воды: «Чего же мне так хре­ново? Не хочу, чтобы Кеша женился? Раньше же хотел… Завидно что ли? Да что я за человек такой?»

– Ну ты надолго тут повис? – спросил Пёс. – Замёрзнешь. Лучше бы за пузырём куда сходил, угостил свою любимую бригаду.

– Вот ты и сходишь, – огрызнулся Сашка. – Забыл, кто из нас командор?

– Конечно, нет, – хихикнул Пёс. – В нашей бригаде это всегда самый психологиче­ски травмированный.

Сашка плеснул Псу за шиворот холодной воды и тот, неприлично выражаясь, побежал греться. Кеша уже начистил сапоги до неестественного блеска и теперь отряхивал с куртки несуществующую грязь. Увидев Сашку, он сказал:

– Ты помятый, как из коровьей задницы.

– Не я же женюсь! – фыркнул Сашка.

– Ну что? – Пёс наконец отлепился от мангала. – Предаёшь ты, Кеша, наше штурмовое братство, меняешь нас на сомнительные половые удовольствия.

Кеша лениво стукнул Пса по затылку:

– Не с тобой же мне удовольствие получать!

– Вы куда-то уходите? – на пороге объявился Юра с литровой бутылкой в руках. – А я собрал­ся выпить маленько, погреться. Да того, тёлок привёл. Вроде как у командора день рождения, а девкам всё равно день перекантоваться негде. Просят всего по две марки. Почти бесплатно: в центре меньше пятёрки не берут. Тем более малец ваш с Шизом ушёл, стесняться некого!

– Нам не надо! – за Сашку отказался Кеша. – Мы тоже уходим.

– Это ты уходишь, – уточнил Сашка. – А я могу и задержаться.

Пёс с Юрой вышли из комнаты, а Кеша сделал зверское лицо.

– Ты спятил? С Катей он общаться не желает, а с какими-то проститутками – пожалуйста!

– А нечего за меня решать, – огрызнулся Сашка и пошёл в коридор.

Пёс уже весело болтал с Юриными подругами. Те громко ржали от его баек. Одеты они были просто: в короткие юбки из кожи, короткие куртки, у одной на меху, у остальных летние, холодные. У одной, самой молодой на вид, на ногах были кроссовки, у двух других размокшие туфли. Те, которые стояли ближе и были хорошо видны, оказа­лись отвратительно накрашены: губы жирно намалёваны, на щеках осыпавшаяся краска с бровей и ресниц. Одна была некрасива, большерота, и прямо липла к Псу, а тот плотоядно поглаживал её по бёдрам.

– Видал, Максим какой развратник, – подленько хихикнул Юра. – Ох, истоскова­лись вы тут по бабам, гляжу.

Сашка прислонился к стене и смотрел на ту девчонку, которая стояла подальше в темноте коридора. Что-то в ней было неуловимо приятное, домашнее. Тем временем к ней направился Юра. Он протянул ей папироску, дал прикурить, и стал о чём-то рассказывать. Сашка подошёл.

– Ну что, решился? – Юра сунул в руку бутыль. –  Ладно, валяй. Дарю как дру­гу и командору. И бутылку у себя поставь, выпьем позже.

Девушка была невысокого роста, совсем не накрашенная и с редкими, как у Кати, веснушками на переносице. За Сашкиной спиной Юра повёл одну деви­цу в пустую Женькину комнату, а Пёс уволок другую к себе. «В Женькиной комнате даже кровати нет» – почему-то подумал Сашка, и ему стало противно. Кеша прошёл мимо него, на ходу обронив:

– Я пошёл к Кате. Хочешь, догоняй.

Сашка молчал. Он понимал, что надо бежать за Кешей, но не двигался с места.

– Ну, чего ты на меня смотришь? – наконец спросила девушка. – Говори, куда идти.

– Сюда, – Сашка показал дверь в их с Кешей комнату.

Девушка прошла и почему-то села именно на Сашкину лежанку.

– Тебя как зовут? – спросил Сашка.

– А тебе не один хрен? – девушка расстегнула куртку. – Юбку снимать или так будешь?

Сашка смутился. Что делать дальше, было совершенно не понятно. Он вздохнул, сел на Кешино место и, спрятав под лежанку бутыль, предложил:

– Давай, поговорим, что ли.

– Поговорим? – девушка засмеялась. – Вы мне за разговоры две марки заплатили? Ты что, больной или маленький ещё?

– Я не могу так, я думал, нужны какие-то чувства, любовь что ли. Человек, он ведь не животное.

– Думал? – девушка засмеялась. – Ты ещё и думать умеешь? А любовь – это фигня полная. Вот ты разве влюблялся?

– Да, – сказал Сашка, – только зря. Она мне не пара.

– Не пара… Ну, если она из центра, то, конечно, штурмовику не пара. Только ты сильно не обольщайся, не такие уж они в центре все чистые и замечательные. Знаешь, вешают одному парню лапшу на уши, а потом перед каждым лавочником крутым ноги раздвигают… У них всегда запасной вариант есть. Мальчик-колокольчик типа тебя, который во всё верит.

– Не все девушки такие, – сказал Сашка.

– Да все! – она махнула рукой. – Все только о выгоде думают. А штурмовик – не выгодно.

«А ведь и правда, – вдруг подумал Сашка, – ведь Катя пойдёт замуж за Кешу, которого не любит. Потому что тот уходит из штурмовиков». То, что Катя ещё не согласилась, почему-то вылетело из головы. Сашка разозлился и сказал девчонке:

– Не суди всех по себе. Ты просто тупая шлюха.

– Я-то шлюха, – девчонка наклонилась над мангалом,  прикуривая очередную папироску, – а ты говённый штурмовик. Сдохнешь на боёвке и никто о тебе не вспомнит. 

Сашка подскочил к девушке и дрожащими руками швырнул её к стене. Она, ударившись, ойкнула и, присев, закрыла руками голову. Сашка, схватив её за волосы, поднял, ощущая дикую злобу. Приходилось изо всех сил сдерживаться, чтобы не ударить ещё.

– Вот ты как с командором общаешься! – глядя в испуганные глаза девушки, сказал Сашка. – Ты сейчас должна очень хорошо Бога попросить вместе со мной, чтобы живой отсюда уползти, ты это понимаешь? Сейчас я суну твою морду в мангал и увидим, кто из нас говённый. Или устрою тебе несчастный случай. И вечная память. Ну что, сука, поняла?

– Отпусти, – зло прошипела девушка, и Сашка, неожиданно легко разжав руку, отпустил её. Она молча отряхнула штукатурку и ушла в коридор. Стукнула дверь на лестничную клетку.

«Какая стерва, – думал Сашка, тяжело дыша. – Катя не такая. Это неправда всё… Сдохну на боёвке… Да, сдохну, но это не её дело. Лучше уж быть мужиком и пулю получить, чем как она… Надо успокоиться, чего я так распсиховался из-за какой-то проститутки?» Сашка закурил, заметив, что сигарета прыгает в руке: «Я ударил девушку и я прав… Да и не девушка это, скорее животное, если за деньги готова таким скотством заниматься. Неужели нельзя в нашем городе, какой бы он уродливый не был, найти приличную работу, хоть уборщицей, хоть в мастерских». Сашка посмотрел на противно дымящий красный уголёк на кончике сигареты: «Вот и жизнь у неё такая же – с виду красивая, а дымит отвратно. А потом наступят на неё и затопчут, или просто станет старой, никому не нужной, ничего делать не умеющей. Будет ночевать у нас на развалинах, просить на лепёшку, на горстку гречки грошей, а штурмовики будут проходить мимо и в протянутую руку плевать». Сашка выбросил сигарету и она, ударившись о стену, брызнула огоньками и тотчас погасла. «А пошли они все», – решил он и, откупорив бутыль, сделал большой глоток.

Через пять минут пришёл Юра и, почесав за ухом, сказал Сашке:

– Быстро ты оттянулся. Ну не переживай, это в детстве бывает. То есть, по молодости.

– Юра, давай пить, – предложил Сашка.

– Сейчас, кружки принесу, – засуетился Юра. – Да ещё Пса позову и девок…

– Зови, – махнул рукой Сашка. – Зови хоть Уксуса. Мне пофиг.