У подъезда никого не было. Наверное, Илье стало хуже и он ушёл с поста. Сашка почувствовал себя неловко: посадил друга, а сам убежал чёрти на сколько. Нужно будет зайти к Илье. Дверь в квартиру долго не открывали. Потом на пороге показался Пёс, чем-то сильно озабоченный. Увидев Сашку, облегчённо выдохнул, впустил его и снова запер замок на два оборота.
– Ты где ходишь до ночи?
– А что, что-то случилось? – Сашка глянул в темноту квартиры.
– Случилось больше, чем ты можешь представить, – серьёзно сказал Пёс.
Сашка прошёл в его комнату. Максим сел на кровать, зажёг керосинку и стал перечислять:
– Во-первых, пропал Олегов брат. Кеша его поискал по округе, но без толку.
– Я думаю, он домой убежал, – сказал Сашка, – он у меня украл кое-что. Ну и смылся, чтобы я его не побил.
– Хорошо, если так. Тогда дальше. Днём наш любимый Эдик приволок патруль от кондора на предмет проверки, как Уксус нами руководит. Уксуса нашли где-то в другой этажке пьяным. Кстати, редкая приятная новость: автомат, от Волка доставшийся, у него, говорят, не то украли, не то он его сам куда-то зашвырнул. Далее, дежурство в подъезде должен был установить командор Ерхов. Так вот, ни самого Ерхова, ни дежурного патруль не обнаружил. А так же пропал обрез охотничьего ружья, который являлся нашим оружием для самообороны. Уксуса патруль забрал с собой, а с Ерховым пообещали разобраться. Ясно?
– Подожди, – Сашка подошёл к Псу ближе, – ты чего городишь? Я оставлял дежурного. Вы же все поразбежались, я посадил новенького.
– Ну и где он, твой новенький? – спокойно спросил Пёс. – И потом, Сань, ведь в бригаду-то его никто не принимал. Так что выходит, ты дал оружие кому попало. И не свою пушку всучил, а за нами кондором закреплённую. А начальство у нас, сам знаешь, за ржавый патрон удавится, – Пёс подумал и добавил: – Но ты сильно не трусь, могут выговором ограничиться, поскольку нас сейчас мало.
– Плевать, – сказал Сашка. Его волновало другое: куда мог уйти Илья. Ведь у него никого в городе нет, ведь ему вообще опасно уходить. Да ещё с оружием. Он что, с обрезом в руках в центр поехал? Да нет, не может быть. Сашка пошёл к двери.
– Может, он вернётся, принесёт обрез и ничего нам не будет.
– Есть ещё одна опасность, – вздохнул Пёс, – что Уксусу, кроме смещения с комендантов, тоже ничего не будет. Тогда он тебя убьёт. За то, что ты его подставил. Был бы дежурный на месте, какая разница, пьян комендант или нет.
– А автомат тоже я у него стырил?
– Про это он может и позабыть. Не бить же рожу самому себе. Ты для этого куда больше подходишь.
Пёс потушил лампу и принялся укладываться, как будто сообщил уже всё, что хотел, и его миссия на этом закончена. Сашка прошёл в свою комнату. Огоньки в мангале ещё слегка освещали пространство. Сашка сел на лежанку, нащупал что-то под собой, вытащил. Оказалось – сапоги. Он взял их, потрогал: вроде целые, хотя, конечно, не новые. Выходит, Кеша принёс со склада. Сашка посмотрел на него, но в полутьме увидел только контуры одеяла, в которое Кеша был завёрнут. Сашка неожиданно для себя заулыбался. Всё-таки Кеша хороший друг, а Катя самая лучшая девушка. Значит, Сашка счастливый человек. А Илья вернётся. Может, он пошёл куда-то устраиваться, он ведь хотел. А обрез взял, потому что не знал, кому отдать… Сашка положил сапоги под лежанку и лёг, укрывшись одеялом. Вспомнилось, как он обнимал Катю сегодня. Как это, оказывается, здорово…
Ранним утром решительный стук перебудил всю бригаду. Барабанили так, как будто и не ждали, что откроют, а старались выломать дверь. Сашка с Максимом оказались в коридоре первыми. Потом выбежали Кеша и Шиз.
– Управление безопасности. Открывайте, – крикнули за дверью.
Шиз прошёл вперёд мимо остолбеневшего Сашки и повернул рычажок замка. В квартиру не вошли, а скорее ворвались пять взрослых мужчин в камуфляже и с автоматами. Автоматы были направлены на парней, и это было дико и для Сашки и для остальных. Всё-таки хозяевами здесь были штурмовики. За спинами мужчин стоял молодой, очень симпатичный человек с добрыми голубыми глазами и обаятельно улыбался. Одет он был в теплое кожаное пальто и фуражку. Он оглядел перепуганных спросонья парней и негромко сказал:
– Нам нужен ваш командор Александр Ерхов. Советую не прятать.
– Кто вы такие? – спросил Сашка, растерянно переводя взгляд с одного мужчины на другого, хотя яснее ясного было, что люди эти из Конторы.
Тогда симпатичный человек небрежным жестом достал из внутреннего кармана книжицу с блестящими чёрными корочками и золотистой вязью «УБ», продемонстрировал и, убедившись, что все её видели, убрал обратно.
– Ещё есть вопросы? Итак, где прячется Ерхов?
– А зачем мне прятаться? – сказал Сашка и попытался улыбнуться, только зря, выглядела эта улыбка жалко. – Я ничего не сделал.
Симпатичный кивнул.
– Вам, Ерхов, придётся проследовать с нами в отдел. Уточнить некоторые обстоятельства Вашей жизни. Волноваться пока рано, а сопротивляться глупо. Так что пройдёмте.
Сашка сделал шаг вперёд и услышал Кешин голос.
– Санёк, шапку возьми.
– У нас тепло в Управлении, – спокойно отозвался симпатичный, – и лишние вещи там ни к чему.
Сашка вышел на лестницу, за ним автоматчики.
– Руки за голову, к стене, – скомандовали здесь же. Холодный ствол упёрся в затылок, крепкие руки обшарили одежду, вытащили из кармана всё, что там было: пачку с двумя сигаретами внутри, несколько грошей, домовёнка Кузьку и слоновий зуб, бросили на пол и после этого: – Чист, – и новая команда: – Пошёл вниз!
Сашка подчинился. Всё было очень странно. В самом деле: он и процессия из пяти вооружённых амбалов, и вывернутые карманы, и что-то несбывшееся этим утром. Нелепость какая-то, недоразумение…
Сашка шёл по развалинам, не оборачиваясь, хотя и не требовал никто не оборачиваться. Ступая по смёрзшемуся заледенелому снегу, Сашка ожидал очереди в спину в одном из загаженных подъездов или просто на груде щебня. Потому что ничем хорошим эта процессия кончиться не могла. Встречные парни боязливо пятились, а то и сворачивали, обходя их, словно чёрных кошек, не к добру встреченных. У остановки их ждала машина: старый микроавтобус с матерчатым верхом, не спасавшим от холода и сырости из-за огромных щелей. Шофёр копался во внутренностях машины. Заметив, что пассажиры уже подошли, он закрыл капот и принялся заводить мотор, который чихал, но работать не собирался. Ругая свечи, карбюратор, жадность Главы, ему всё же удалось завести мотор. Рыча и подвывая, микроавтобус двинулся по грязной пустой улице. Сашку с двух сторон стиснули охранники, а когда он попытался сунуть замёрзшие руки в карманы, охранник напротив пнул его сапогом.
– Держите руки на виду и не делайте лишних движений, – посоветовал симпатичный.
Сашка затравленно огляделся. Он понимал, что то, что происходит, связано с Ильёй. Тот ушёл и его поймали в городе. Конечно, допросили. А, по слухам, допрашивали в Конторе так, что человек не только правду, а всё, что угодно на себя мог наговорить. Охранники молчали, машина дёргалась и тряслась на колдобинах, а Сашкин страх перерос вдруг в невероятный ужас. Если его сейчас станут допрашивать, он ведь тоже может рассказать всё: и про то, что Илья был в Энске, и про то, как Сашка подобрал его в степи. Или нет? Может, ему удастся то, что не удалось другим? Может, он будет молчать?
Машина остановилась в центре, у двухэтажного здания тускло-жёлтого цвета. У железных дверей здания стояли высоченные смуглые парни в зелёной форме и с автоматами в руках. Они молча расступились и пропустили Сашку внутрь. За ним неслышно вошёл симпатичный. В холле стоял стол, за которым дежурил ещё один здоровяк в такой же форме, что и у охранников на улице. Он ощупал Сашку взглядом и, не глядя на протянутые документы симпатичного, широко улыбнулся.
– Мы сразу ко мне в кабинет пойдём, – сказал симпатичный. – А вы пока ту сволочь готовьте. Может понадобиться.
Дежурный козырнул.
– Пойдём, подозреваемый, – сказал симпатичный добродушно, показывая на дверь в дальнем конце коридора.
Сашка поплёлся к указанной двери, прочитал табличку: «Старший следователь Отдела Особых преступлений Ян Щетинкин»… Симпатичный открыл дверь и пропустил Сашку вперёд. В кабинете был полумрак, однако Сашка разглядел заваленный бумагами стол, мягкий стул за ним и твёрдый, обитый черной клеёнкой табурет, прямо около себя. Вдоль стены помещался шкаф с картонными папками внутри, выкрашенный голубой краской сейф и маленький холодильник на кривоногой тумбочке. На холодильнике висел портрет Главы, вырезанный из календаря за прошлый год. Такой календарь всегда вешали в казарме Корпуса над местом дежурного. Ещё один портрет Главы, но уже нормальных размеров, помещался в вытертой позолоченной рамке над столом следователя. Под цвет этой рамки были и узоры на задёрнутых шторах: бледно-золотые ромбы на изрядно полинявшем зелёном фоне.
– Садитесь, – симпатичный указал Сашке на табурет, а сам стал снимать пальто.
Сашка сел. Следователь повесил пальто на гвоздик за дверью, устало вздохнул, уселся за стол напротив и попытался включить настольную лампу. Лампа не включилась. «Опять, свиньи, свет вырубили», – обругал он кого-то тихо и, открыв холодильник, понюхал мясо на бутерброде. Видимо, запах вполне удовлетворил его, и симпатичный с удовольствием принялся жевать свой завтрак.
– Ну, что же, господин штурмовик, – сказал он наевшись, и сделал паузу. – Ерхов Александр, как я припоминаю. Я – Ян Щетинкин, следователь УБ. И сразу хочу сказать, что дела Ваши совершенно хреновы. Боюсь даже, что по тяжести вменяемых Вам деяний завтра Вас просто расстреляют, и мы не успеем как следует пообщаться. Ну да ладно. Вас ещё может спасти чистосердечное признание.
Сашка сидел, впав в какой-то ступор, и не в силах пошевелиться не то от страха, не то от неожиданности. Никак не предполагал он такого утра. Следователь же поднялся со стула и, подойдя к окну, отдёрнул одну штору, отчего в кабинете стало светлее, а на шторе остались пятна от его жирных рук, и полез за документами в сейф. Покопавшись в нём, Щетинкин вытащил тонкую папочку. Посмотрев на содержимое папки с некоторой неприязнью, он перевёл взгляд на Сашку:
– Хотите что-то сказать?
– Я не виноват, – сказал Сашка.
– У Вас, видимо, плохая память? – осведомился Щетинкин. – Знаете, у нас бывают люди с плохой памятью. У половины она налаживается самостоятельно, половину банально бьют. Лично я надеюсь на лучшее и Вам советую вспомнить. Вообще мы могли бы Вас сразу расстрелять, так, для очистки совести. На Ваше счастье, мы живём не в Энске, а в цивилизованном городе. За это надо ценить, и беречь наш город и защищать, а не наоборот. А то вот сейчас позову человека, он выведет Вас во двор и ага. А может сначала стоит всю Вашу бригаду расстрелять? За пособничество. Как думаете?
– В чём я виноват? – тихо спросил Сашка.
– Ой, в чём только не виноваты, – усмехнулся Щетинкин. – Начиная с того момента, как Ваш лучший друг покинул город с целью измены. Тогда от нашей службы Вы чудным образом отмазались, или Вас отмазали. Это уже теперь не так важно. Тогда и подумать никто не мог, что Вы договорились с господином Ясновым принять его, когда он вернётся…
– Мы ни о чём не договаривались, – сказал Сашка. Теперь всё было понятно. Илью действительно задержали. В городе и, скорее всего, с обрезом в руках. Если так, то никакое признание Сашку спасти уже не сможет, нечего и надеяться.
– Не договаривались? – Щетинкин сделал удивлённые глаза. – Да ну? И зачем же тогда Вы его в город привезли? А? Вот же у меня его показания. Такого-то числа такого-то месяца получил ранение, был доставлен в лазарет организации «Штурм». Скажете, случайно?
Сашка молчал.
– А вот ещё бумажечка, – Щетинкин двумя пальцами поднял густо исписанный корявым почерком листок, – опрос медперсонала вышеупомянутого лазарета. Вы, Ерхов, просто чудовище какое-то. Обманули доверчивых медиков, поместили в их учреждение врага города, да ещё под своей фамилией. Жизнь ему, можно сказать, спасли. И это вместо того, чтобы застрелить в степи за то, что он Вас так подставил… Выходит, не зря Вас из Корпуса-то выгнали? Выходит, не подставлял он Вас. Выходит, всё было продумано. Ну, чего молчите?
Сашка смотрел на Щетинкина и чувствовал, что больше всего хочет врезать по этой дружелюбной физиономии. Размахнуться и дать между глаз.
– Ну не смотрите на меня так, у Вас прямо на лбу написано, как я Вам не нравлюсь. Но Вы-то нравитесь мне ещё меньше, – следователь встал и прошёлся по кабинету. – Да и кому может понравиться предатель города?
– Я не предатель. Я за город воевал.
Щетинкин остановился у окна и, глядя в него, сообщил:
– Вы предатель, Ерхов, а вдобавок ещё идиот. Иначе уже сообразили бы, что раздражать меня не следует, а напротив, следует способствовать раскрытию Ваших преступлений. Чтобы хотя бы в гроб лечь, так сказать, наиболее похожим на себя. Хотите?
Сашка молчал.
– Итак, я даю Вам ещё пару минут, чтобы собраться с мыслями. А потом Вы начнёте с того времени, как учились в Корпусе. И подробно расскажете, как, когда и кто впервые подал Вам идею начать работать на Энск. Врать не советую, потому как показания Яснова у меня уже есть.
– Какие показания? – Сашка смотрел Щетинкину в спину. Тот не поворачивался, как будто продолжая говорить с кем-то, стоящим за окном.
– Подробные, естественно. Сдал Вас Ваш дружок. Это только Вы что-то за него переживаете. А зря. Редкая сволочь этот Яснов. Перебежчик, убийца, дружбу не ценит. Словом, ничего святого в человеке. Заплати ему, он и Вас, пожалуй, задушит, глазом не моргнув.
– Вы всё врёте! – крикнул Сашка. – Илья ни в чём не виноват! Он бежал в Энск искать своего отца. Его просто обманули!
– Вот это номер... – следователь повернулся и посмотрел на Сашку с любопытством: – А Вы, Ерхов, ещё и скандалист. Знаете, в нашем заведении принято говорить на полтона тише.
Сашка опустил голову. Всё было бесполезно. Всё, что он бы ни сказал, разбивалось об этого человека с добрыми глазами… Сашка почувствовал, что невероятно устал. Почему-то хотелось спать. Щетинкин стоял неподалёку, покачиваясь с пятки на носок, и как будто потерял всякий интерес к допросу. Но ведь так не должно быть! Его не должны обвинять в том, чего он не делал! Сашка мотнул головой, собираясь с мыслями. Нельзя расслабляться, нельзя впадать в панику. Даже Катя говорила, что когда человек прав, он может это доказать. Надо только спокойно и логично всё объяснить. И Сашка попытался сделать это.
– Вы всё перепутали, – сказал он следователю. – Вы заранее считаете нас преступниками, а это не так. У нас в Корпусе нашёлся какой-то офицер, я не знаю, кто, который обманул Илью. Илья вовсе не предавал город, он никаких секретов не знал, честно. И я не предавал. Просто он мой друг. Я его раненого в степи нашёл. Вот Вы бы бросили раненого друга?
– Ну, Ерхов, мои друзья по степи туда-сюда не бегают, – Щетинкин побарабанил пальцами по подоконнику.
– Но я ведь знал, что он не мог ничего плохого сделать. Поэтому пустил его в бригаду. Разве кому-то мешало, что он с нами в развалинах жил…
В дверь постучали, потом, не дожидаясь разрешения, открыли. Вошёл пожилой мужичок в сером лохматом свитере.
– Что, гнида штурмовая, попался, – накинулся он на Сашку. – Скоро вас всех, чернорубашечников, разгонят к чёрту.
– Да успокойся, Сёма, – сказал Щетинкин.
– Чего успокойся, дай я врежу ему по харе.
– Не надо пока. Лучше познакомься: Александр Ерхов, бывший кадет, ныне командор штурмовой группы. Во карьера, да, на зависть. Заметь, каких олигофренов Корпус выпускает: два слова без гона связать не может. Кроме: «Дяденька, я не виноват». Казалось бы, учат языкам, всякой такой мотне, а он…
– Издевается, поди, – сказал Сёма. – Дай я ему всё-таки за ухом кулаком почешу, а?
– Нет, я его ещё не допросил. Загнётся до протокола, потом мы Тоффельту замучаемся объяснительные писать, за что его собачонку пришибли, – объяснил Щетинкин.
– Тоффельту скоро крышка, – зло сказал Сёма, уже выходя. – Я тогда их, гадёнышей, всех руками разорву.
– Не обижайтесь на моего коллегу, – сказал Щетинкин, когда дверь закрылась. – У него дочь штурмовики изнасиловали. Поэтому он им мстит. Хотя, честно говоря, никто здесь вашего брата не любит… Ну так на чём мы с Вами остановились? Ах, да, на том, что вы с Ясновым честнейшие люди и никакого вреда от вас не было. Да… А вот врать-то Вы, Ерхов, не умеете… Вот у меня был один парнишка под следствием, проституткам пальцы отрубал, но зато как врал перед смертью, образованному человеку приятно послушать, а Вы… Сразу видно: штурмовик-дебил. Ни фантазии, ни, простите, ума.
– Я ни слова не соврал.
– Да-да, – покивал Щетинкин. – Это у Вас память плохая. Мы уже на эту тему беседовали. Хорошо, придётся мне за Вас всё рассказать. Итак, некий тренер по рукопашному бою Герман Медков решил установить связь с Энском и выбрал для этого двух кадетов: Яснова и Ерхова. Те, конечно, согласились. Не знаю, за деньги, или просто шпионской романтики захотелось. Во время учений на территории, максимально приближенной к позициям Энских войск, Яснов с пакетом, содержащим важную информацию, покинул роту. А Ерхов его подстраховывал. Про сомнительную отмазку с помощью якобы сильного удара по голове рассказывать? Вижу, сами помните. Тогда далее. В Энске Яснов сотрудничал с их властями, готовясь быть заброшенным обратно к нам. Я уж не знаю, как вы с ним связывались, но это надеюсь как раз услышать от Вас, Ерхов. Во всяком случае о том, чтобы встретиться в районе Южного форпоста, вы договорились. Яснов даже форму штурмовика надел. Подстраховался. Но тут ему немного не повезло. Шальная пуля. Бывает… Но Вы погибнуть своему коллеге не дали. Привезли в лазарет, а позже привели в бригаду. И даже вооружили обрезом, когда Яснов собрался застрелить Медкова. Вот тут у меня ещё один вопрос: с какой целью? Только сказку о ненайденных родственниках не надо повторять. Слышал не раз. Дохлая история. Вы же не думаете, что в УБ идиоты работают, всему подряд верить?
Сашка замер. Илья застрелил тренера по рукопашному бою. Вот какие счёты были у него в городе! Но всё остальное! Какой бред!
– Ну, Ерхов, – напомнил о себе следователь, – я дождусь от Вас связной речи? Про все Ваши, хм, контакты. Мы, кстати, некоторые из них просчитали. Кто там ещё входил в вашу преступную организацию? Капитан Краев, верно? Ну, не вздрагивайте так энергично. Думали, не догадаемся? Напрасно. Вы, кстати, не так давно были у Краевых дома. Хотя сам капитан погиб. С какой целью? Кто ещё Вам помогал? Его жена? Дочь? Я, кстати, уже написал им повестки. Приглашаю завтра к себе.
– Не надо! – выдохнул Сашка. – Они тут ни при чём! Я ходил к Кате Краевой, потому что она мне нравится. И всё.
– Нравится? Ещё лучше. Тогда Вы, несомненно, не допустите, чтобы она к нам попала. Знаете, рассказывают о нашей организации всякие страсти, девушка может разволноваться...
– Я не знаю, что говорить. Я ничего не делал, – повторил Сашка безнадёжно. – Вы хоть скажите, в чём я должен признаваться.
Щетинкин вздохнул.
– Вы ерунду, Ерхов, говорите. Так можно подумать, что я злодей какой-то, а Вы невинный агнец. Нет, господин штурмовик, Вы всё вспоминать и рассказывать будете самостоятельно. Вот переночуете в камере, всё обдумаете и изложите. А чтобы лучше вспоминалось, я Вам сейчас организую одну интересную встречу.
Щетинкин выглянул в коридор, что-то крикнул и зашёл обратно. Сашка смотрел на него, ожидая уже чего угодно. Хотя, одно, пожалуй, стало ясно: пока он, Сашка, ничего не рассказывает и не подписывает, его не расстреляют. Потому что у Конторы и Тоффельта какие-то счёты. Только вот выдержит ли он? Приведут Катю, начнут задавать свои вопросы, она станет плакать… А вдруг её ударят? Сашка помотал головой. Это было слишком ужасно, чтобы об этом думать.
Дверь открылась и охранник ввёл Илью. Вид его заставил Сашку содрогнуться. Сашкина куртка, в которой ходил Илья, была разорвана, во многих местах перепачкана кровью и грязью. Кисти рук, будто переломанные, безвольно болтались. Вместо знакомого лица Сашка увидел сплошную черно-красную кровавую корочку. Только глаза были такие же синие, как и раньше. Кажется, Илья не понимал, куда его привели и зачем. Он отрешённо смотрел на штору и молчал.
– Вот, – гордо сказал Щетинкин, – смотрите, как работает наша служба: бьют жёстко, но бережно. У человека живого места нет, а он своими ногами ходит, даже говорить, наверное, может. Ясно-о-ов, – позвал он Илью, тот вздрогнул и пошатнулся, потом оторвал взгляд от шторы и посмотрел на следователя. – Знаете Вы этого человека? – Щетинкин показал на Сашку.
Илья долго смотрел на него, словно пытаясь припомнить, кто же это такой, потом одними губами шепнул:
– Санёк…
– Ну вот, господин Ерхов, это Ваш, так сказать, друг. Хотите стать на него похожим? По глазам вижу, не хотите. Так что в камере думайте старательно.
«О чём думать? Что вам от меня надо? Илью вы всё равно уже не отпустите и меня, наверное, тоже. Расстреляете или просто забьёте? Хоть бы расстреляли…» – Сашка чуть не задохнулся от ужаса.
– Жора, пожалуйста, уберите эту гниль отсюда, – сказал Щетинкин охраннику, указав на Илью.
Илья последний раз посмотрел на Сашку. Казалось, он хочет сказать, что-то очень важное, может быть, самое важное в жизни, но не может. Рука его дрогнула, но тут же опустилась. «Прощается», – Сашка точно знал, что расстаются навсегда и больше никогда не увидятся. По щекам сами собой потекли слёзы.
– Не плачьте, – сказал Щетинкин. – Огорчились, что я не предложил Вашему другу присесть? Напрасно. Сидеть он уже не может.
– Заткнись, мразь!!! – крикнул ему в лицо Сашка. – Заткнись!!!
– Но-но, что это здесь за истерики? – Щетинкин встал и ладонью ударил Сашку по щеке. – Молчи, крыса штурмовая, иначе и с тобой то же самое будет, понял?
Сашка молча всхлипывал. «Скоты… – вертелось у него в голове. Изменить ничего было нельзя. Илья погиб. – Я тоже погибну. Я тоже умру. Хорошо, если они меня быстро убьют, без мучений. Не так, как Илью».
Тем временем Щетинкин позвал ещё одного охранника и сказал:
– Отведи мальчика в камеру. Только сильно не бей. Ему ещё думать на досуге.
Охранник хмыкнул и грубо сказал:
– Пошли, тварь.
Сашка пошёл впереди охранника по слабо освещенному дневным светом коридору, потом тот толкнул его на лестницу и зажёг фонарик:
– Тебе вниз, сучонок.
Сашка покорно пошёл в подвал. Там, по обе стороны от тесного сырого коридорчика располагались одинаковые ржавые двери с большими засовами. Некоторые из них были приоткрыты.
– Подними руки, – охранник быстро вывернул Сашке карманы, обшарил его цепкими сильными пальцами и скомандовал: – Снимай ремень.
Сашка выполнил приказ. Охранник сунул его ремень в свой карман, потом вдруг взял Сашку за воротник и изо всех сил стукнул о стену. Сашка больно ударился плечом и головой. Перед глазами потемнело.
– Это тебе авансом, – пояснил охранник, – завтра получишь остальное. Ну, хватит таращиться, иди сюда.
Мужик махнул рукой на одну из дверей, а потом взял Сашку за рукав и резко толкнул в камеру.
– Сиди, жди.
Сашка посмотрел, как перед ним закрывается выход на волю и сел на пол. В камере была теперь кромешная темнота и тишина. Охранник ушёл, соседей, очевидно, не было. Сашка пошарил вокруг себя руками и понял, что пол мокрый и грязный. Ну вот и всё. Теперь он точно умрёт. Странно, почему рядом нет Шиза? Шиза, который так много говорил и о смерти, и о том, что умереть нельзя. Что бы он мог сказать сейчас? «Хоть бы быстрее расстреляли, – подумал Сашка, – Да ведь им сначала помучить надо. Илья, наверное, тоже мечтает о расстреле», – при этой мысли Сашка опять заплакал. И, словно в ответ на его слёзы, под потолком загорелась тусклая лампочка. Сашка закинул голову и смотрел на неё изумленно и испуганно. Света в таком месте не должно было быть. Его зажгли по ошибке. Сашка огляделся: камера оказалась каменным мешком размером два на два метра. По стенам периодически стекали мутные капли, но было холодно. Так, что изо рта шёл пар. Сашка сидел у самой двери, а к противоположной стене была привинчена ржавая металлическая скамейка. Ещё в комнате было отверстие в полу, служившее туалетом. Сашка встал, чтобы перебраться на скамейку, и пошатнулся от сильной головной боли. Всё вокруг запрыгало, в горле перехватило. Сашка упал на колени, сжав голову руками. «Меня же только один раз ударили, – с трудом подумал он. – Почему же так больно?» В голове что-то пульсировало и дёргалось. Стало жарко. Сашка с трудом вдохнул, стянул телогрейку, свитер и остался в одной рубашке. Тошнота и боль немного утихли. Сашка поднялся, расстелил свои вещи на скамейке, лёг сверху и стал смотреть на лампочку под потолком, как когда-то на свечку. Но этот свет не давал облегчения и спокойствия. Напряжение прыгало, и проволока в стеклянном шарике то начинала полыхать, то становилась едва различимым червячком. С темнотой подкрадывался холод, со светом – духота и дурнота. И ощущение, что он сходит с ума. Хотелось то одеться потеплее, то раздеться, то лежать, не шевелясь, то вскочить и бегать по камере и стучать в дверь, чтобы услышали, чтобы открыли. Пусть будет что угодно, только бы уйти отсюда. Стены камеры плавно покачивались, и в какой-то момент Сашка отчётливо понял, что они сближаются. Сближаются, чтобы раздавить его. Так просто. И не надо тратить патроны. Так было и с Ильёй. Стены сдавили его, поэтому он так выглядел. Сашка вспомнил лицо Ильи и его вырвало. Он упал на пол, не замечая, что пачкается, и подумал, что так немного прохладней. Приступы стали повторяться: сначала темнело в глазах, потом он начинал задыхаться, кататься по полу от боли в голове, потом его рвало. После наступала передышка, во время которой мучил только страх. Жутко было до одури: когда его расстреляют, сегодня или потом? Как они это делают? Из чего? А может, не расстреляют? Что с ним будут делать тогда?… И Сашка готов был кричать от этого страха, несравнимого ни с чем, испытанным прежде. И боялся он даже не пули, не того, что жизнь его вдруг оборвётся. Он столько раз уже был готов к этому… Он боялся того, что сделают это с ним какие-то люди, сделают не по справедливости, а лишь по своему желанию. И он ничем не сможет им помешать. Он не сможет ни убежать, ни сопротивляться. И это будет не смерть на боёвке, а смерть глупая и несправедливая, даже какая-то позорная. И ни единого шанса её избежать. Только болезненно-жуткое ожидание. Только время, которое ему не нужно, а он должен его пережить… Сашка начинал ходить по камере: три шага в одну сторону, три в другую. Время шло, но никто не появлялся ни за тем, чтобы вывести его и расстрелять, ни за тем, чтобы допрашивать. Мир забыл про него. Хоть плачь, хоть смейся, хоть умри. Мир не нуждался в предателях. А Бог, который мог бы, наверное, спасти, ничего не видел сквозь бетонные стены подвала…
Охранник пришёл, наверное, только на следующий день. Сашка лежал на полу, уже не понимая, спит он или нет, и мечтал только об одном: умереть как можно скорее.