Проснулся Сашка от холода: за ночь погода окончательно испортилась, в наспех заделанное окно дуло, и влетали мелкие капли дождя. Кеша спал, отвернувшись к стене. Конечно, он не мёрз в своей утепленной куртке, к тому же под ним лежало свёрнутое вдвое армейское одеяло и какой-то рваный полосатый плед, наверняка, добытый в развалинах. В квартире царила тишина. Сашка встал, выглянул в большую комнату – никого. Пустота и беспорядок. Сашка поёжился, покрепче запахнулся в форменку и втянул руки в рукава. Однако теплее ему не стало. Холодно было в комнате, холодно было в душе. Даже голова была какая-то на удивление пустая и холодная. И мысли в ней перекатывались вяло, как стылые камни. Что-то надо было делать. Двигаться. Жить обычной жизнью, как раньше. Тогда всё наладится. Сашка кое-как вытащил из себя воспоминание о том, с чего начинался день в Корпусе. Конечно, с толчеи в умывалке… Он прошёл к маленькому закутку, где из стены торчали водопроводные трубы, открутил вентиль. В подставленное снизу мятое ведро потекла тонкая струя буроватой воды, Сашка тронул струю пальцем – она была ледяная. Мыться и чистить зубы не захотелось. В бывшем санузле он обнаружил полуразвалившийся унитаз и ванную, покрытую почти новой голубой эмалью. Ни тем, ни другим ребята почти не пользовались – для всех целей больше подходили соседние развалины. Сашка сел на край ванной и тупо уставился перед собой. Прежней жизни не получалось. Ни в целом, ни в мелочах. Может, он просто не годится в штурмовики? И вообще в военные? А на что он тогда годится?
– Что, желторотик, купаться собрался?
Сашка вздрогнул и обернулся. В дверях стоял Лёва с пустой бутылкой в руках.
– Я когда трезвый, всегда бесшумно хожу, – похвалился он. Сашка поморщился.
Лёва был некрасив: рыжие немытые космы свалялись, длинные худые руки неуклюже торчали из рукавов засаленного ватника, лицо с узкими отёкшими глазами казалось землистым и помятым. А ещё он был, несомненно, опасен – это Сашка почувствовал ещё вчера.
– Чего скривился? – Лёва смотрел на него бледно-зелёными глазами. – Новые друзья не нравятся?
– Давай потом поговорим, – тихо сказал Сашка, – а пока я пойду.
Но рыжий вдруг заслонил дверь.
– Куда? Так не положено. Надо бы это, – он щёлкнул пальцами по горлу, – пузырь друганам поставить. За вчерашнего ханурика. Замочил – обмой.
Сашка встал и попытался отодвинуть Лёву с дороги. Но тот ухватил его за рукав.
– Ты что, глухой, салабон? Я говорю, возьми тару, принеси бухла. Ты ведь не особый здесь и не дома.
– Отвали, – грубо сказал Сашка.
Лёва такого ответа не ожидал, но отреагировал быстро. Левой рукой он схватил Сашку за форменку, а правой, с бутылкой, замахнулся. Сашка перехватил эту его руку, дёрнул вниз и коленом сильно ударил Лёву в живот. Тот захрипел, пытаясь вдохнуть. Сашка выкрутил у него бутылку, отбил днище о край ванной и спиной, закрываясь получившейся «розочкой», попятился в большую комнату.
– Уделаю гниду! – наконец, заорал ему вслед Лёва.
«Чушь, – спокойно подумал Сашка, – На осколки ты не полезешь!»
На крик Лёвы выбежали Олег со своим малолетним соседом Хныком и Кеша. Сашка расслабился. Сейчас Олег во всём разберётся. Олег разобрался. Он в одну секунду оказался у Сашки за спиной и вывернул его руку так, что у Сашки слёзы выступили на глазах, а бутылка упала и разлетелась на мелкие кусочки. На Лёву Олег направил пистолет.
– Тихо, – сказал Олег. – Тихо, успокоились все.
– Вы что, суки! – Лёва удивлённо смотрел на парней. – Я, ё-моё, воевал, а он – он из Корпуса! Они там, как что, так за нами прячутся. Только Главе задницу лизать способны! Вы что, отморозка этого пожалели?
– Ты всё сказал? – Олег немного ослабил захват, и Сашка стал потихоньку распрямляться. – Я не стану разбираться, кто из вас отморозок. Ещё одно нарушение правил – заявлю в спецотряд. Понятно?
Лёва скривился, но возражать не стал. Олег медленно опустил пистолет и повернулся к Кеше:
– Объясни своему нервному соседу, что такое спецотряд.
Олег ушёл, а Сашка машинально растирал затёкшую кисть и думал, какой же тот всё-таки сильный.
– Я тебя всё равно замочу, тварь! – пробормотал Лёва и убрался в свою комнату.
Сашка посмотрел под ноги, наступил на один из бутылочных осколков. Осколок противно хрустнул.
– Ну что, идём? – осторожно спросил Кеша.
Они вошли в комнату, и только тут Сашка увидел, что у Кеши огромный синяк на лице.
– Кто это тебя?
– Да парни отпинали, – невозмутимо отозвался Кеша и как ни в чём не бывало уселся зашивать распоротый шлем. – Представляешь, я вчера так скоро за камни прятался, что аж шапку порвал. Ну зато сам жив.
– Они – звери, – шёпотом сказал Сашка.
– Они не звери, они правы, – Кеша улыбнулся и поморщился от боли. – Я ведь тебя в форменке повёл. А если бы падальщики это разглядели? Они ведь знают, где штурмовики живут. Вычислили бы нас да шарахнули в окно из гранатомёта. Вот все бы и накрылись, а я виноват. Да и в магазин лазить не стоило – это их территория. Всё, что здесь гниёт и валяется, их собственность. Если бы Олег знал, куда мы собрались, обоих прибил бы. Даже до спецотряда дело бы не дошло. Это, кстати, нашего патрона Тоффельта расстрельная команда. Считается, что они преступления и всякий беспредел расследуют, но это так, фигня. На кого им заявили, считай, подох.
– Кеша…
Кеша обкусил нитку и выжидательно смотрел на Сашку.
– Я пойду, погуляю, – наконец выговорил Сашка. – Один. Ты не ходи за мной.
– Да? – Кеша вздохнул. – Хорошо. Кстати, а куда ты вчера мой револьвер дел?
– Потерял, – соврал Сашка…
На улице накрапывал противный осенний дождик. Ветер дул с севера и приносил какие-то фабричные угарные запахи. На фоне туч, напоминающих клочки застиранных серых кителей, разбросанных по небу взрывом, дом смотрелся совсем угрюмо. Он казался дырявым каменным мешком. Разнокалиберные дыры были затянуты плёнкой, забиты досками, в некоторых торчали стёкла. Из одного окна шёл дымок. Такой же серый, как и всё вокруг. Каменный мешок был мёртв: ни вздоха, ни движения. Куда-то исчез даже часовой, которому надлежало находиться у выхода. Сашке вдруг захотелось уйти отсюда навсегда, забыть развалины, как гадкий сон. И никогда, ни за что не связываться больше с войной… Потому что так, как живут штурмовики, не могут жить нормальные люди. Может, человеку вообще не свойственно стрелять в себе подобного? Сашка остановился. Мысль была странная. «Город окружают враги. Они должны быть убиты!» – это элементарно, правильно и ясно. Иначе враг убьёт тебя. Вчерашний паренёк снова встал перед глазами, и Сашку мучительно затошнило… «Никакой я не солдат, – подумал он горько, – почему я не понял это раньше, в Корпусе?»
Он пошёл по развалинам в ту сторону, откуда привёл его Эдик Кролик. Он не очень хорошо помнил дорогу, поэтому постоянно спотыкался и проваливался в кучи мусора. Дождь усилился, и вскоре под ногами вспенивались мутные лужи. В такую погоду лучше всего было бы сидеть дома у зажженной плиты или в тёплой казарме Корпуса. Сашка обернулся. Возвращаться под крышу не хотелось. Развалины вызывали только одно желание – уйти как можно скорее. Желание, которое не могло родиться в Корпусе. Никогда Сашка не хотел покинуть Корпус. Даже во время изматывающих учений, ночных тревог и ежедневных пробежек по десять километров в жару и дождь. Даже тогда, когда в наказание лишали редких увольнений и запирали в тёмной подвальной комнатушке. Ничего не могло случиться в Корпусе такого, чтобы бросить всё и убежать… Опять выплыло воспоминание об Илье Яснове. Ильюхе всегда легче давались тренировки, занятия, соблюдение дисциплины. Может потому, что он был немного старше Сашки. А может потому, что два года прожил в приюте и привык во всём полагаться только на себя. Наверное, и в развалинах Илья прижился бы. Впрочем, теперь он, наверное, уже в другом городе. В Энске. Там, куда и собирался. Это возможно. Хотя вероятнее другое – Илья просто погиб. Потерялся в буре и умер от жажды. Или дикие пустынники отрезали ему голову и выставили на пике всем на устрашение. Или его нашли уроды из Конторы, поставили к стенке, расстреляли… А может, он вернулся. Не смог никуда уйти. Где-нибудь сейчас прячется в развалинах… Прячется. Стоп! Сашка остановился, озираясь.
Оказалось, что он дошёл до остановки автобуса. Той самой, на которую вчера принесло его по недоразумению и собственной глупости. Сашка уставился на нацарапанное углём на куске фанеры расписание. Дневной рейс отправлялся в 14.40. Если сесть в автобус, то через полчаса он окажется дома…
– Эй! Эй, слышишь?!
Сашка огляделся, и под козырьком одного из деревянных бараков на противоположной стороне площадки увидел парня, который приветственно махал рукой:
– Давай сюда!
Сашка ускорил шаг и, уже подходя, узнал парня: это был Женька Коньков из их группы. Женька был беловолосый, голубоглазый, с ямочками на щеках и выглядел так, что мог бы играть в спектаклях умного и воспитанного подростка из очень-очень благополучной семьи. Только шрам на подбородке его слегка портил. Сашка вспомнил, что вчера Женька всё время крутился возле Лёвы. Наверное, они были друзьями.
– Чё, заблудился? – осведомился Женька, выбрасывая окурок. – А я смотрю: торчишь тут, как вошь на лысине. Куда тебе надо-то?
Сашка пожал плечами.
– Тогда заходи. Это наша забегаловка. Только для штурмовиков. Можно выпить, погреться. Идёшь?
Внутри забегаловки было сыро и темно. Окна заколочены, на полу – подозрительные лужи. Под потолком висело несколько керосиновых ламп, освещавших разве что самих себя. Разношёрстно одетые штурмовики сидели за столами в дальнем углу. Пили они тихо, и это было удивительно. «Помер, наверное, кто-то, – решил Сашка, – а это поминки». Женька меж тем направился к стойке, заставленной пустыми стаканами. За ней стоял немолодой мужчина в сером вязаном свитере и, лениво стряхивая пепел себе под ноги, курил.
– Что, пацаны, – поинтересовался он, – пить будете? Спирт, водка, вино?
Сашка увидел за его спиной чёрный телефонный аппарат.
– Позвонить можно?
– Полмарки, – кивнул мужик.
Полмарки было дорого, но выбора не было, и, бросив на стойку мелочь, Сашка пошёл к аппарату. Телефон был старый, громоздкий и солидно блестел лакированными боками. Сашка снял трубку, медленно набрал номер соседей. Зачем он собрался звонить, сказать было трудно. Но если бы мама хоть что-то заподозрила, позвала бы его домой, он бы, наверное, не задумываясь, побежал отсюда. Пешком.
– Слушаю, – сказал женский голос на том конце провода.
– Это Саша Ерхов, – Сашка облизнул внезапно пересохшие губы. – Мне маму…
– Саша, говори громче! Ты из Корпуса? Мама ушла в больницу. Они неважно себя чувствует после всей этой истории с Конторой. Что-нибудь передать?
– Не надо, – сказал Сашка уже разборчиво. – То есть скажите, что у меня всё хорошо. Что я приду в увольнение, как только смогу. Пусть не беспокоится…
Сашка повесил трубку на рычаг. Домой было нельзя. По крайней мере, сейчас. Он вышел в зал. Народу там явно прибавилось, стало шумнее. Женька с бутылкой какого-то пойла сидел за крайним столиком. Сашка подошёл и сел рядом.
– Будешь? – спросил Женька, кивнув на бутылку.
– Нет.
– Тогда давай так поболтаем. Слышал, вы с Лёвкой сцепились? Вся этажка про это гудит. А чего, если не секрет?
– Много хочет, – сказал Сашка. – Я ему не нанимался спирт покупать.
Женька задумчиво свистнул:
– А у тебя что, друзья крутые? Или ты думаешь: один свои проблемы разгребёшь?
– Какие проблемы?
– Жить надо по правилам, – объяснил Женька. – А по правилам вновь пришедший должен понравиться уже живущим. Вот Лёвке ты очень не понравился.
– А я не девушка, чтобы ему нравиться, – оборвал его Сашка.
– Ну-ну, – Женька покачал головой. – Только ты не думай, что ты такой сильный и тебе всё сойдёт. Тут не Корпус, захотят – уделают, и вякнуть не успеешь…
– Я понял, – Сашка встал. – Ты меня напугать хочешь. Только у меня времени на это нет.
Он вышел на улицу. И, стараясь перешагивать лужи, отправился назад в этажку. Домой вернуться никак нельзя, а значит, придётся терпеть всё, что угодно: холодные ночи, отвратительный паёк, соседа Лёву, который не упустит случая ему отомстить за сегодняшнее. А может, он и привыкнет. Привыкли же другие. Может, всё проще, чем ему показалось. Просто мир вокруг слишком резко изменился, и он не успел освоиться. А для всего нужно время. «Неужели я и правда привыкну к тому, что натворил вчера?» – с ужасом подумал Сашка.
Высотка с номером 31 нашлась на удивление быстро. Сашка вошёл в подъезд и сразу увидел часового – бледного маленького подростка в огромной ватной куртке, которая болталась на нём, как на вешалке. Подросток курил самокрутку и поминутно сплёвывал на пол через выбитый передний зуб.
– Куда? – спросил он без энтузиазма.
– Я из группы Воронцова, – ответил Сашка и полез через мешки к лестнице.
– Стой, – раздалось сзади. Из тёмного угла показался здоровенный детина, бритый наголо и с автоматом в руках. – Дай-ка тебя запомнить.
– А ты кто? – насторожился Сашка.
– Это ты кто? А я комендант здешней общаги, зови меня Волк, – детина внимательно рассмотрел Сашку со всех сторон и, кажется, остался доволен. – Сойдёшь, а то в последнее время всё доходяг каких-то присылают, – и он с усмешкой кивнул на бледного. – Правда, Шакал?
Бледный пожал плечами и отвернулся.
– Так это ты утром на Лёву с бутылкой кинулся?
Сашка напрягся: слишком много сегодня об этом говорилось, но Волк закончил неожиданно:
– Правильно сделал. Но теперь не боись – я этого рыжего предупредил, что, если к тебе сунется, ответит по полной. Нас и так мало, чтобы друг друга по дурным поводам убивать. Вообще Лёва – трус и слабак. Я ему давно уже говорил, чтобы уматывал хоть к дьяволу, хоть к падальщикам… Правда, раньше он нормальным парнем был, но сломался. Запил. Такое бывает. Вообще в «Штурме» парни разные. Есть группы, где говнюк на говнюке. Там бы тебя сегодня уже закопали. Но в нашей этажке – всё по понятиям. Пока я живой. И братва вроде пока нормальная. Вот Шак, например, я его сам подобрал, рылся тут в отбросах, а теперь Родину грудью защищает! Защищаешь, Шакал?
– Да, Волк, защищаю, – ответил Шакал, продолжая курить.
– Так что Лёву не бойся, – закончил разговор Волк, – но и сам его не трогай. И не дай Бог тебе кого-нибудь из бригады убить. Тогда хана тебе…
В комнате пахло соляркой – Кеша чистил трофейный пистолет.
– Ты мой револьвер потерял, я тогда этот возьму, – сказал он Сашке. – А ещё Шиз с тобой хотел поговорить. О душе, понял? Он и со мной говорил, всегда под руку, а потом я его послал, потому что однажды микросхему из-за него загубил. Толку-то от его разговоров…
К командору Сашка пошёл только вечером. Весь день он провалялся на лежанке, стараясь ни о чём не думать и не слушать, как Кеша что-то бубнит себе под нос. Но мысли о душе и без Шиза лезли в голову. Даже скорее не мысли, а их смутные обрывки: чувствуешь, что что-то не так, а что – не понятно. И копаешься, копаешься в себе, с надеждой определить и устранить этот источник боли. Ныло внутри ничуть не меньше, чем вчера.
Наконец, Кеша стал разогревать на примусе тушёнку, а Сашку погнал к Олегу за водой. Олега дома не оказалось, зато дверь в комнату Шиза была приотворена, и Сашка решил, что надо всё-таки зайти. Вдруг командор хотел с ним разобраться по поводу сегодняшней драки. Тогда не прийти – значит признать, что виноват…
В комнате командора было много странных вещиц непонятного назначения: развешанные по закопченным стенам колокольчики, картинки в полукруглых деревянных рамочках, плетёная циновка на стене возле одной из лежанок. Эта лежанка была покрыта разноцветным лоскутным одеялом. Вторая – пустая, деревянная. На полу мелом был выведен небольшой круг, а по его краям прилеплены тонкие стеариновые свечки. Внутри круга лежала толстая книга в плотном коричневом переплёте. Сам Шиз сидел на подоконнике и смотрел в распахнутое окно.
Сашка аккуратно перешагнул круг, стараясь ничего не задеть и не нарушить.
– Командор…
– Наконец-то ты пришёл, – сказал Шиз, не поворачиваясь. – Я хотел кое-что показать тебе. Подойди.
Сашка приблизился к Шизу и опасливо посмотрел на него. Лицо Витьки было худым, в темноте похожим на череп с пустыми чёрными глазницами. К тому же влетающий в окно дождь, казалось, абсолютно его не задевает. Шиз сидел ровно, вглядываясь вдаль.
– Отсюда очень хорошо виден мир, – сказал командор чуть слышно. – Погляди сам, это важно.
Сашка выглянул в окно. В сумерках можно было рассмотреть несколько соседних этажек да трубы расположенного неподалёку завода. Сашка пожал плечами.
– Ничего не понял, – кивнул Шиз. – Это не удивительно. Ты никогда не смотрел на мир раньше. Даже в полглаза. А зря. Мы с тобой в редком месте. Тут легко достичь просветления. В городе нигде, а здесь – где угодно. Человек тут становится свободным от всей дурной морали. А истинно свободный человек чем-то сродни Богу. Ты знаешь, что есть Бог?
Сашка помотал головой.
– Немногие уже помнят это слово. Это беда, но сейчас я говорю не о том. Мне жаль тебя. Ты не понимаешь, что делаешь. Ты делаешь что-то не ради своей души, а потому, что так получилось. Ты не духовен…
Шиз замолчал, как будто потерял всякий интерес к разговору. Сашка стоял рядом и не знал, как быть: можно уже уйти или нет. Командор был явно сумасшедший, и поэтому, как вести себя с ним, Сашка не знал.
– Ты хотел уйти отсюда? Хотел в центр? – вдруг спросил Шиз. – Зря. Этим ничего не изменишь. От себя не уйдёшь. А кто ты есть, ты понял вчера и сегодня. Тобой управляет чёрный разум.
– Никто мной не управляет, – отмахнулся Сашка. – А уйти я и, правда, хотел, и ушёл бы, если бы было можно…
– А зачем?
– Там город, – немного подумав, сказал Сашка. – Там мама. И дома там целые.
– Дома, – Шиз не то хрюкнул, не то усмехнулся. – Дома – это мир? Так разве? Ну, ты и глупый! Развалины – чушь. Мир – это души! Когда крошится камень – это ерунда. Когда крошатся души – это конец. Хорошо, если ты это поймёшь…
Сашка молчал. Никогда не доводилось ему слушать таких версий о существовании мира.
– Иди, – наконец, разрешил Шиз. – Ты несёшь беду. Себе и другим. Ты здесь навечно. Но я буду молиться за тебя…