Часы на каминной полке показывали пять утра. Я немного вздремнул в машине и чувствовал себя вполне работоспособным. Понимая, что времени почти нет и надо экономить каждую свободную минуту, я сел за тетради барона и читал их до восхода, пока не уснул прямо за столом.

Я спал, положив голову на руки, и тихо посапывал носом. Во сне мне привиделась баронесса: она заглянула в комнату, увидела меня спящим и осторожно прикрыла дверь.

Ближе к часу дня, когда я, проснувшись, снова взялся за дневники, меня посетила мысль, что Сванхильда на самом деле заходила меня проведать. Я всегда, ещё в той жизни, отличался чутким сном. Возможно, я услышал лёгкие шаги, на секунду приоткрыл глаза, увидел «жену» и снова уснул.

Может, всё так и было, а может, и нет. Почему бы не предположить, что моё сознание по ночам покидает тело барона и бродит по коридорам замка подобно кентервильскому привидению? Вот и сегодня, пока я спал, моя душа сидела где-нибудь возле камина, думала о бренности бытия или искала выход из сложившегося положения. А тут на тебе — дверь открылась, и в комнату заглянула баронесса. Понятно, когда эфирное тело слилось с физическим, я подумал, что видел сон, а на самом деле…

На самом деле это уникальная возможность!

Я отшвырнул тетрадь, она прошелестела страницами и шлёпнулась в угол подраненной птицей, вскочил с кресла и заходил по комнате. Поначалу я забраковал идею, но факт моего перемещения и то, как я оказался в теле Валленштайна, не давали покоя. Пережив такое, любой скептик и атеист поверит в бога, дьявола и в любую чертовщину.

При случае проведу эксперимент. Главное, вернуться в тело барона, а то стану полтергейстом и буду Сванхильду по ночам пугать. А что? Неплохая идея, будет чем заняться в ближайшие… а кстати, сколько лет существуют призраки? Сто, двести, тысячу? Нет, ну какая глупость в голову лезет, а? Надо труды Валленштайна изучать, а я тут фигнёй страдаю.

Тетрадь с пола перекочевала на стол, и я снова зашуршал страницами.

Я уже говорил о почти патологической страсти барона записывать всё, ну или почти всё, что с ним происходило. Из дневников я узнал, что разработка вакцины шла очень тяжело. Подопытные дохли, как мухи, какие-то быстротекущие биохимические процессы буквально рвали их тела изнутри.

Вот как описывал такую смерть сам Валленштайн.

«Мы с доктором Кригером шли к выходу из лаборатории вдоль клеток с кадаврами — глупыми существами, напрочь лишёнными интеллекта. Вдруг что-то заставило меня остановиться. Я обернулся.

В темноте ближней ко мне клетки ворочалось косматое тело. Оно хлюпало, шумно вздыхало, иногда чавкало, что-то жалобно бормоча.

Я подошёл на шаг ближе. Тьма разразилась оглушительным рёвом, суставчатые пальцы с изогнутыми когтями крепко обхватили прутья, к ним с грохотом прижалась уродливая морда. Под надбровным валиком горели жёлтым круглые глаза со змеиными зрачками, прикрытые кожистыми складками щели носа с шумом тянули воздух. Из раскрытой пасти воняло смрадом и какой-то тухлятиной.

Я отшатнулся.

Мы смотрели друг на друга несколько секунд. Внезапно монстр неестественно вывернул челюсти, оголив ряд загнутых в разные стороны зубов, и обдал меня рычащей волной зловония. Перекрученные бугры мышц напряглись, металл жалобно заскрипел, и толстенные арматурины погнулись, словно были не из прочной стали, а из пластилина.

В следующий миг тварь грохнулась на пол, забилась в конвульсиях, на губах запузырилась пена, из пасти вырвался грозный рык, сменившийся воем, пронзительным визгом и противным скулением. Мышцы свело судорогой, кости затрещали, суставы с хрустом вывернулись в обратные стороны, сделав кадавра ещё ужаснее.

Урод замер на несколько секунд, хрипло дыша и ворочая обезумевшими глазами. Порозовевшие хлопья смачно шлёпались на пол, желтая слюна текла по зеленоватым бугоркам вывалившегося языка, тягучими каплями падала рядом с ноздреватыми шапками дурно пахнущей пены.

Я с любопытством наблюдал за его мучениями. Случайно наши взгляды пересеклись, мутант вздрогнул, заревел, как разъярённый вепрь, и бросился на меня. Прутья решётки загудели, но выдержали удар, правда, несколько из них сильно выгнулись, побелели и покрылись мелкими трещинками там, где сталь едва не лопнула от напряжения.

Я отскочил и, как оказалось, вовремя. Монстерюга пронзительно взвыл, застонал, заклокотал горлом, его с хрустом скрутило в бараний рог, кожа натянулась на распухших до предела мышцах. Ещё немного — и она полопалась с какими-то чавкающими звуками.

Кригера обдало фонтанами розовой плоти, несколько шматков шлёпнулись слева от меня, но большая часть пролетела мимо. Куски взорвавшегося тела вмазались в стену и теперь сползали, оставляя за собой красные разводы.

Я дотронулся пальцем до щеки, подцепил ногтем прилипший комочек. На свету он казался рубином, но восхитительный сладко-солёный вкус отмёл все сомнения».

Меня чуть не стошнило от таких признаний, я быстро перелистнул страницу и снова погрузился в чтение.

Шесть часов спустя, развалившись в кресле и закинув ноги на стол, я бегло пролистывал последний манускрипт. От обилия формул, таблиц и графиков у меня уже рябило в глазах. Да ещё почерк этот. Не мог герр барон нормально писать? Обязательно надо было так мельчить?

Я хлопнул тетрадью об стол, потёр покрасневшие глаза и только сейчас понял, как устал. С хрустом потянувшись, я встал, сделал несколько наклонов вперёд и в стороны, раз десять присел и столько же отжался. Полегчало. Кровь быстрее побежала по телу, вернув ему бодрость, а голове способность соображать.

Живот громко заурчал, напоминая, что я давно ничего не ел и пора бы озаботиться поисками пищи.

Кухня нашлась в левом крыле дома, за анфиладой богато обставленных комнат. Огромная, как и все помещения особняка, она вмещала в себя с десяток шкафов и шкафчиков, настоящую печь на дровах, газовую плиту, холодильник и два длинных стола, на которых готовили еду. На вбитых в стену крюках висели сковороды разных размеров: от полуметра в диаметре до чайного блюдца. Котлы, котелки и кастрюли сверкали отполированными боками на полках деревянных стеллажей. Из настольных подставок широким веером торчали ручки ножей, а на полочке под портретом Гитлера лежал цельнометаллический топорик для разделки мяса. Всё такое чистое, аккуратное, как будто никто и никогда этим не пользовался.

Я пошарил по шкафам и шкафчикам. Почти все они были заставлены посудой, только в двух хранились продукты. В одном хлеб и разные крупы в стеклянных баночках, в другом специи, о чём я догадался по запаху, даже не открывая дверок.

Я взял каравай, отрезал половину и потопал к холодильнику. Дверь открылась с тихим причмокиванием, под морозилкой сразу загорелся свет. Внизу, в специальных отсеках, свежие овощи. На полках — три палки копчёной колбасы, половина круглой головки сыра, завёрнутый в пергамент окорок, бутылка красного вина, полная каретка яиц и стеклянная маслёнка с куском жёлтого масла внутри. На дверке — в ячейках держателя — две маленьких бутылочки баварского пива и одна большая с минералкой.

Вино и пиво я трогать не стал, а вот сельтерскую с колбасой и сыром позаимствовал.

После обеда, повеселевший и полный сил, я собрался навестить фабрику доктора Кригера. Конечно, неплохо было бы заглянуть перед этим в лабораторию, но я подумал, что Гитлер будет отслеживать мои перемещения и решил сначала выполнить приказ, а уж потом заняться своими делами.

В парадной я столкнулся с «моей» женой. Она недавно откуда-то вернулась и стояла с фетровой шляпкой в руках, на которой сверкали капли растаявших снежинок. Густые волосы рыжими волнами рассыпались по беличьей шубке, на щеках играл румянец, изумрудные глаза радостно сверкали. Чёрные шерстяные чулки выглядывали из-под широкой жаккардовой юбки в тон тёмно-коричневым ботинкам на высоком каблуке.

— Ты куда-то собрался, милый? — спросила Сванхильда, изящным движением повесив шляпку на рог вешалки.

— Да, решил навестить Кригера. Ты вчера говорила: он хочет поговорить со мной, — сказал я, помог ей снять шубку и повесил на крюк под шляпкой.

— Так поздно? Но ведь скоро ночь! Ты не боишься?

— Кого, дорогая? Волков или мороза? Мы живём в Германии, самой спокойной стране в мире. Бояться надо фюрера: он дал мне мало времени и пригрозил расправой, если я не управлюсь в срок.

Сванхильда присела, чтобы развязать шнурки, но я успел заметить промелькнувшее в глазах ликование. Странно, с чего она радуется грозящей мужу перспективе? Надеется на счастливую жизнь со Шпеером? Так он вряд ли дольше барона протянет. Насколько я понял, оберфюрер типичный карьерист и ничего ценного из себя не представляет. Ну да ладно, не хватало ещё в подробностях интимной жизни нациков разбираться. Тут и без меня миллион своих Фрейдов найдётся.

— Ты не вызовешь машину? — спросил я, направляясь к брошенным в углу сапогам.

«Опять ноги морозить! Валенки, да валенки, ой, да не подшиты, стареньки…» — мысленно промурлыкал я знакомую с детства песню и почувствовал, как губы помимо воли расползаются в улыбке.

— Конечно, дорогой, сейчас.

Шурша юбкой, Сванхильда прошла в соседнюю комнату, где на стене висел дисковый телефон с громоздкой трубкой на блестящих рогах. Я услышал тихие щелчки номеронабирателя, чуть позже до парадной долетели обрывки слов.

Я натягивал второй сапог, когда баронесса появилась в прихожей.

— Машина скоро будет. Я так понимаю, тебя сегодня не ждать?

Я кивнул, притопнул, проверяя, удобно ли ногам, и потянулся за шинелью.

— Опять мне ночевать одной, — она испустила театральный вздох. Я посмотрел на неё, но она опустила голову, скрывая весёлые искорки в глазах. — Ну что ж, мне не привыкать, я и так почти всю жизнь провела в одиночестве.

— Постараюсь скоро вернуться, — сказал я, снял фуражку с вешалки и водрузил на голову.

— Не надо! — воскликнула Сванхильда, чем вызвала у меня неподдельное удивление: хоть бы постеснялась при муже так откровенно хвостом крутить. Тем временем «жена» подошла ко мне, стряхнула с погона невидимые пылинки, обняла за шею и, прижавшись губами к уху, прошептала: — Фюреру нужен результат, тебе — слава. Не торопись, милый, иначе всё испортишь. Лучше десять раз всё проверь, убедись, что всё работает, и только потом возвращайся с победой.

Она поцеловала меня по-дружески в щёку, стёрла следы губной помады, пошевелила пальчиками в прощальном жесте. Я кивнул и, не желая больше присутствовать при этом спектакле, вышел за дверь.

Сегодня погода радовала отсутствием ветра. Снежинки медленно кружились в прозрачном воздухе, падали на донышко фуражки, погоны, оседали на рукавах шинели, белыми пушинками ложились на сапоги.

Солнце давно уже скрылось за горизонтом, и на звёздном небе вовсю хозяйничала луна, придавая домам мистический вид. Я представил, как красиво здесь было до войны, когда город купался в огнях витрин, а фонари освещали улицы, по которым с весёлым звоном допоздна колесили трамваи. Жизнь так и кипела, повсюду слышался радостный смех, звучали весёлые голоса, всю ночь напролёт работали клубы, кафе и кинотеатры, в Берлинской опере каждый месяц шли премьеры.

Теперь всё было не так. Из-за комендантского часа и строгого режима светомаскировки красивый город каждую ночь погружался во тьму и замирал до следующего утра. Тишину нарушали только топот сапог армейских патрулей, робкие свистки паровозов, да тарахтение редких автомобилей.

И ради чего? Ради амбиций жалкого ефрейтора, мечтавшего поработить мир? Как это неправильно и глупо. Жизнь и так достаточно коротка и хрупка, чтобы тратить её по пустякам и уж тем более нельзя отбирать её у других лишь потому, что они с тобой не одной расы или племени.

Слева послышался нарастающий рокот мотора. Он всё приближался. Наконец показалась и сама машина с чёрными накладками на фарах. Сквозь узкие щёлки маскировочных устройств еле пробивались плоские пучки света. Их едва хватало, чтобы разглядеть хоть что-то впереди «опеля». Водитель буквально нащупывал дорогу, и я даже посочувствовал бедолаге.

Хорошо хоть снег и луна добавляют видимости. Мы ведь, чай, не по городу кататься будем, где всё строго по линеечке построено, а в горы поедем. Там и в обрыв сковырнуться недолго, чуть зазевался — и привет: даёшь наглядную иллюстрацию силы земного притяжения! Может, зря я решил отправиться в горы на ночь глядя?

Пока я мысленно беседовал с собой, шофёр выскочил из машины, открыл пассажирскую дверь и с молчаливым почтением ждал, когда офицер соизволит сесть в салон. Это был тот же парень, что вёз меня домой из лаборатории в первый день моего пребывания в шкуре Валленштайна. Я не стал испытывать его терпение — да и морозец понемногу давал о себе знать — быстро сбежал по ступенькам, удобно устроился на кожаном диване заднего сиденья и задремал.

Я проснулся легко, просто открыл глаза и понял, что больше не хочу спать. За окном, в серой прохладе раннего утра, тянулся горный пейзаж. Сейчас он выглядел не так красиво, как вчерашней ночью, да и горы здесь были не такие. Там всё больше встречались покрытые лесом, а здесь голые коричневые скалы с белыми проплешинами снега, тёмными изломами расщелин и зелёными пятнами сосняка.

До появления солнца над ледяными вершинами оставался ещё час, предрассветные сумерки постепенно размывались, словно капли чёрной краски в воде. Ночь не хотела отступать без боя. Остатки её отрядов медленно спускались с обрывистых склонов, прятались в засыпанных снегом ущельях, чтобы в конце дня снова начать наступление.

Мотор неуверенно тарахтел, часто чихая и переходя на хрип: сказывались низкая температура и разреженность воздуха. Всё-таки бензин из угля — совсем не то, что горючка из нефти. В какой-то миг двигатель как-то странно закряхтел, потом послышался непонятный вой, машина задёргалась, грозя в любой миг остановиться.

Я испугался: остаться вдали от обжитых мест без связи, спутникового навигатора и поискового маяка — удовольствие не из приятных. И в двадцать первом веке люди запросто в горах теряются, а в сороковых годах прошлого столетия пропасть без вести и вовсе проблем не составляло.

Автомобиль всё так же двигался рывками, а солдат за рулём не проявлял никакого беспокойства. Видимо, знал о возможностях машины и особенностях синтетического топлива.

Устыдившись собственного малодушия, я стал незаметно наблюдать за шофёром. Валленштайн наверняка ездил сюда и не раз, возможно, именно с этим унтершарфюрером за рулём, поэтому странность в поведении пассажира могла навести парня на ненужные мысли. В условиях слежки всех за всеми и повального стукачества в гестапо я не мог рисковать и на всякий случай начал прорабатывать в голове варианты ликвидации неудобного свидетеля.

К счастью, эсэсовец, не отвлекаясь, следил за дорогой: «опель» чуть ли не ощупью полз по узкому серпантину, почти вплотную прижимаясь бортом к отвесной скале. Круглое зеркальце на правой двери то и дело жалобно звякало, цепляясь за острые выступы породы, и грозило треснуть в любой момент.

Временами сквозь песню мотора до меня доносился шум камнепада. В такие мгновения моё воображение живо рисовало картинку: вылетевшие из-под колёс камни весело скачут по обветренным склонам, собирают по пути целый поток и грозной лавиной обрушиваются на дремлющие предгорья.

Меж тем горная тропа кончилась, машина покатилась гораздо быстрее. Даже тональность двигателя изменилась: он уже не перхал, не переходил с кашля на хрип, а работал по-прежнему ровно, монотонно гудя на одной ноте.

Пейзаж за окнами тоже поменялся: мы спускались под небольшим углом к давно потухшему кратеру. Изъеденные временем стены древнего вулкана сильно смахивали на свернувшегося кольцом дракона, дорога как раз проходила в том месте, где доисторический ящер пытался укусить себя за хвост. Я так и не понял: эта брешь естественного происхождения или её проделали с помощью изобретённого Нобелем динамита?

«Опель» проехал мимо зубастой пасти каменного динозавра и покатился по широкой равнине. Судя по её идеальной плоскости здесь всё-таки не обошлось без человеческого вмешательства.

Вдали показались белые кубики с чёрными точками. Как будто горные великаны играли в кости, но кто-то их спугнул, и они всё бросили и разбежались. По мере приближения дайсы росли в размерах и вскоре превратились в промышленные корпуса с тёмными пятнами окон. В стороне от них ровными рядами застыли аккуратные домики под красными крышами, ещё дальше виднелись полусферические ангары и длинные строения складов.

Миниатюрный городок окружал бетонный забор с натянутой поверх колючей проволокой. За преградой, с чисто немецкой педантичностью, через одинаковое расстояние возвышались пулемётные вышки с прожекторами. Сейчас мощные фонари не горели, зато по ночам их яркие лучи шарили по территории вокруг секретной базы в поисках лазутчиков и диверсантов.

Затормозив перед собранной из деревянных щитов будкой КПП, водитель приоткрыл окно, чтобы предъявить документы охраннику. В салон вместе с собачьим лаем, морозным воздухом и несколькими случайными снежинками ворвалось лёгкое потрескивание, как у высоковольтных линий. Похоже, колючка была под напряжением.

Часовой в серой шинели и каске поверх вязаной шапочки с застёгнутыми под подбородком ушками долго шевелил губами, читая пропуск. Клубы морозного пара вылетали из его рта, оседая белым кружевом на белесых бровях, коротких ресницах и едва заметных усиках. Наконец он вернул серую картонку с орлом над свастикой и несколькими рядами вычурно написанных слов, поправил за спиной автомат, так что тот громко стукнулся о жестяной тубус противогаза. Махнул рукой: проезжай, и, придерживая конец шлагбаума за тросик, приподнял его на достаточную высоту.

«Опель», фыркнув двигателем и скрипя снегом под колёсами, въехал за охраняемый периметр. Я повернулся, в овальное окошко увидел, как солдат, быстро перебирая руками, притянул деревянный брус к столбу и намотал тросик на крюк.

Потеряв к нему всяческий интерес, я стал глазеть по сторонам. Будто сошедшие с картинки модного журнала коттеджи замерли в пяти метрах друг от друга и от дороги. Возле фонарных столбов возвышались аккуратные штабеля нарезанного ровными кубиками снега. У одного дома стоял солдат с метлой, унтерштурмфюрер что-то говорил ему, показывая на тротуар.

Часто встречались патрули с собаками и простые солдаты. Вторые обязательно что-то несли в руках. Одни бумажные кульки, похоже, с конфетами, другие стопки книг и пластинки. Я так понял, эти парни получили сегодня увольнительную и решили приятно провести время.

В просвете между зданиями виднелся стадион. Там свободные от службы нацисты гоняли оранжевый мяч, левее них на турниках крутились двое эсэсовцев, ещё пятеро играли в снежки. Рядом отрабатывали приёмы рукопашного боя те, кому не повезло получить выходной. Офицер со стеком в руках зорко следил за ними и сразу вмешивался, если кто-то делал не так.

Городок оказался довольно большим. Мы долго крутились по улицам, пока «опель» не затормозил возле длинного строения с двускатной черепичной крышей и широкими окнами.

Из дверей выбежал невысокий пухлый человек в белом халате, медицинской шапочке и в очках с толстыми линзами. Они сильно увеличивали глаза коротышки и делали его похожим на лемура.

Доктор подскочил к машине, открыл дверь, не дожидаясь водителя.

— Доброе утро, герр Валленштайн! — бодро протараторил он. — А я вас давно жду, сразу после звонка баронессы. Всю ночь не спал. Как дорога?

«О как! А у них здесь система оповещения работает ничуть не хуже, чем у нас, и без всяких сотовых, скайпов и прочих интернетов», — подумал я, выбираясь из тёплого салона. Лицо тотчас прихватил морозный воздух.

— Нормально. Ничто так не бодрит с утра, как добрая порция адреналина. Вы простынете, доктор, давайте зайдём в помещение.

— Не беспокойтесь, — странно захихикал Кригер, — я изобрёл уникальный раствор, он отлично стимулирует иммунную систему и внутренние силы организма. Внутри меня пылает доменная печь. Вот, полюбуйтесь.

Доктор нагнулся, зачерпнул пригоршню снега и сжал. Из кулака мгновенно потекла вода, словно внутри находился не снежок, а мешочек с брынзой.

— Ну как? — спросил коротышка, вытирая мокрую руку о халат, а другой поправляя сползшие на нос очки.

— Впечатляет. Но я не пью этот чудесный эликсир, поэтому давайте всё-таки пройдём под крышу.

— Да-да, конечно! — доктор снова как-то странно захихикал и первым потрусил к входу.

Мы оказались в просторном светлом зале с четырьмя окнами, из которого в обе стороны тянулись длинные коридоры с рядами однотипных дверей. Односторонние стёкла окон давали прекрасный обзор местных красот, не пропуская ни одного кванта энергии наружу, поэтому с улицы казалось, что все домики пусты.

На самом деле, внутри кипела жизнь. Сотрудники в белых халатах выбегали с кипами бумаг и какими-то пробирками из одних дверей и исчезали в других, возле которых на вытяжку стояли солдаты с каменными лицами. Держа автоматы на уровне груди, они спокойно смотрели в одну точку перед собой, но при этом чувствовалось, что это спокойствие напускное. Готовность пустить в ход оружие читалась не только в их глазах, но и в телах. Казалось, внутри охранников спрятаны взведённые пружины. Малейший толчок — и скрытая мощь вырвется на свободу, круша всё на своём пути.

Завидев нас, часовые вытягивались ещё сильнее, провожали поворотом головы, а потом снова застывали, как сфинксы. Попадавшиеся навстречу сотрудники фабрики прижимались к стенам, вскидывали руку и салютовали. Громкое «Хайль!» звенело в воздухе всю дорогу до лифта и даже там преследовало меня, эхом отдаваясь в голове.

Спуск длился недолго. По моим подсчётам, мы опустились на три этажа ниже уровня земли.

Доктор открыл сетчатую дверь, первым ступил на серый бетон пола. Подождал, когда выйду я, и повёл к видневшейся вдали гермодвери с огромным штурвалом посередине и длинными тягами ригелей. Под потолком ослепительно светились белые трубки ламп, крашеные синей краской стены, обвешанные плакатами геббельсовской пропаганды, отражали звонкое эхо шагов.

Внезапно в памяти вспыхнула лаборатория, ещё без пулемёта и бронированных стёкол внутри клеток. Вырвавшийся на волю вервольф уже убил лаборантов. Один висел на разорванных прутьях клетки, и окровавленные штыри торчали из груди. Другой лежал лицом вниз в расплывающейся луже крови, выпавшие из распоротого живота кишки валялись рядом бесформенной кучей. Двое изуродованных охранников застыли в разных позах на полу, третий стоял на коленях у стеклянного шкафа, с засунутой в разбитую дверцу головой. Окровавленные осколки лежали тут же кучкой драгоценных камней.

Ссутулившийся монстр со звериной мордой и гребнем выпирающих позвонков медленно приближался ко мне на полусогнутых. Из по-волчьи вытянутой пасти с двумя рядами косо загнутых клыков вырывалось зловонное дыхание, капала желтоватая слюна. Перетянутые буграми мышц длинные руки волочились по земле. Выгнутые дугой трёхгранные когти царапали пол, производя звук, с каким гвоздь скребёт по стеклу, и оставляли глубокие кривые борозды. Круглые глаза, не мигая, следили за мной.

Я стоял не шевелясь, чувствуя, как сознание зверя завладевает моим. Вдруг сзади раздались быстрые шаги, в тварь полетели гранаты, и кто-то дёрнул меня за шиворот. В следующий миг я уже лежал на полу, прижатый чьим-то телом.

В лаборатории несколько раз грохнуло, в стены ударила взрывная волна, забарабанили осколки. Тело на мне задёргалось, а я почувствовал, как что-то ужалило меня в руку.

Выждав какое-то время, я пошевелился. Спасший меня охранник кулем свалился на пол и уставился в потолок потухшими глазами.

Я встал. В ушах звенело, в воздухе пахло кислятиной сгоревшей взрывчатки, плавали клубы дыма и пыли.

Плечо саднило. Осколок прошёл по касательной, порезал одежду, глубоко рассёк кожу, но кость не задел. Я оторвал рукав халата, перетянул руку выше ранения, осмотрелся, разгоняя здоровой рукой пылевую завесу.

Сквозь серый туман медленно проступали тела. У кого-то не хватало руки, кто-то лишился ноги целиком или частично. Один труп вообще был без головы, её взрывом забросило на шкаф, и она оттуда смотрела на меня остекленевшими глазами. Повсюду валялись оторванные конечности. Чья-то рука зацепилась скрюченными пальцами за разорванный пополам и выгнутый прут и по капле сцеживала кровь в красную лужицу на полу.

Посреди побоища возвышалось нашпигованное осколками тело монстра. Из раскрытой пасти на пол выпал язык — он чем-то напоминал розового червя — с него всё ещё стекала вязкая слюна, от которой даже сквозь запах пироксилина и цементной пыли несло тухлятиной.

Покрытая серой шерстью гора какое-то время лежала неподвижно, пока вдруг не стала уменьшаться в размерах. Буквально за несколько секунд шерсть таинственным образом исчезла. Она не осыпалась, не сгорела в пахнущем серой пламени, а просто втянулась в кожу. Чудовищные лапы превратились в обыкновенные руки и ноги. Саблевидные когти быстро уменьшились в размерах, а там и вовсе испарились. Челюсти с треском ужимались, пока не приняли нормальный вид. Какое-то время из уже человеческого рта торчали ужасные клыки, но вот пропали и они, став обычными зубами. Последним трансформировался позвоночник. Он с хрустом выпрямлялся, втягивая в себя костяные гребни. Повисшая складками кожа стянулась, и я увидел труп заключённого с татуировкой номера на левой руке и лагерными лохмотьями вместо одежды.

Ещё одна вспышка памяти перенесла меня на улицы Берлина. Я с Фридрихом и каким-то парнем в защитном костюме оранжевого цвета и круглых очках, как у газосварщика, внутри дымящихся развалин. На улице сотрудники зихерхайтсполицай вместе с автоматчиками сдерживают гомонящую толпу, рычат двигателями танки; они разворачиваются, кроша лязгающими гусеницами кирпичные обломки.

Мы внимательно осматриваем руины, с хрустом ступая по стразам разбитого стекла. Уцелевшие стены, остатки потолка и пол в красных разводах и пятнах, повсюду косые царапины по четыре в ряд. Мебель расколочена, везде кучки окровавленных тряпок, в углу сломанная детская кроватка, рядом кукла смотрит на меня уцелевшим глазом. Половина головы оторвана и валяется неподалёку скорлупой кокоса, руки нет. В стороне игрушечный пароход с пробоинами в борту, под трёхгранными дырками алые отпечатки с чёткими следами папиллярных линий.

Тошнотворный запах крови висит в воздухе, его не может перебить даже чад от тлеющего на раскуроченной кровати матраса. Ни трупов, ни фрагментов тел — ничего. Хотя нет, вроде вон из той кучи битого кирпича и штукатурки торчит чья-то седая от пыли рука в полосатых лохмотьях и с шестизначным номером на запястье.

Видения прошли так же внезапно, как и начались, я снова оказался в звенящем от эха коридоре в двух метрах от цели. Кригер топал на полшага впереди и что-то рассказывал о фабрике и особенностях производства «изделий».

— Ну вот мы и пришли, — сказал он, остановившись перед гермодверью. — Сейчас вы всё сами увидите, господин барон.

Доктор легко повернул штурвал. Тяги сдвинулись, ригели с громким щелчком вышли из пазов, дверь смачно причмокнула резиновым уплотнителем и с мягким шипением повернулась на толстых цилиндрических петлях.

Мы переступили через высокий порог. Пока я разглядывал длинный коридор с люминесцентным потолком и стальными стенами, коротышка задраил шлюз, взял меня за локоть и чуть ли не потащил к зеленоватому окну во всю стену.

— Герр Валленштайн, — сказал он, когда мы остановились у железной полосы с круглыми шишечками заклёпок. Десяток таких перегородок делили прозрачную броню на равные квадраты через каждые два метра. — Вы в смотровом зале для высоких гостей. Отсюда открывается прекрасный вид на производственную линию.

Кригер повёл рукой, словно приглашал меня взглянуть на конвейер с застывшими по бокам чёрной ленты стойками со сложной аппаратурой и странными приспособлениями. Опутанные проводами и прозрачными трубками механические руки с круглыми набалдашниками на концах напоминали роботов автоматизированного завода. Так и казалось, что сейчас резиновая река вынесет железный скелет будущего автомобиля, до поры спавшие машины оживут и, рассыпая искры, начнут поочерёдно приваривать различные детали.

— Знаю, для вас это не в новинку, ведь именно вы изобрели это чудо, — доктор с угодливым смешком подтолкнул очки к переносице, — но я позволил себе внести кое-какие изменения.

Я решил немного поиграть лицом, нахмурил брови и постарался сделать взгляд сердитым.

— О, нет! Ничего серьёзного, — продолжил коротышка, никак не реагируя на меня. — Основной период трансформации остался в неприкосновенности, я вмешался в последнюю стадию процесса и… впрочем, к чему эти слова. Сейчас вы сами увидите.

Он дотронулся до стены. Стальная пластинка отскочила с лёгким щелчком, открывая ряд круглых кнопок. Гид нажал на одну из них, и транспортёр за стеклом ожил. Железные руки пришли в движение, из сферических наконечников выползли длинные металлические иглы, а на ящиках с электронной начинкой замигали разноцветные лампочки. В коридор через замаскированные динамики ворвался механический шум.

Конвейер начинался с ширмы из резиновых полос, делал плавный поворот и дальше, по прямой, шёл сквозь ряд готовых к атаке «скорпионьих жал». Ленты занавески раздвинулись, я увидел голого мужчину средних пропорций. Он что-то кричал, пытаясь освободиться, но простроченные жёлтыми нитками кожаные ремни прочно держали его на месте.

Транспортёр подвёз жертву к первому посту и заметно сбавил скорость. Манипуляторы с обеих сторон зажужжали, нацеливая иглы на беззащитное тело. Бедняга увидел сверкнувшие на кончиках жал блики и громко заорал.

Я повернулся к доктору Кригеру:

— А почему процедура идёт без наркоза?

— Сейчас морфий в полевых госпиталях нужнее, чем здесь, — сказал он в ответ, но порозовевшая кожа и широко раскрытые зрачки выдали лжеца с головой. Ему нравилось слушать вопли жертв, а вид человеческих страданий доставлял удовольствие.

Тем временем пытки за стеклом продолжались. Чувствительные микрофоны улавливали каждый звук, и я слышал хруст, с каким иглы вонзались в тело. Силиконовые трубки задрожали, по ним потекли разноцветные жидкости, накачивая жертву химикатами и болью.

Крики усилились. Бедолага задёргался, одна из игл с треском переломилась и торчала из бедра сверкающим копьём. Голубоватый раствор толчками выливался из обломка, растекаясь лужицами по бледной коже подопытного, чёрной ленте конвейера и стальным плитам пола.

Несколько минут пленника пичкали какой-то гадостью. При этом транспортёр всё время двигался от одних манипуляторов к другим, а вместе с ним маленькими шажками перемещались и мы.

Наконец жуткие иглы остались позади. Человек уже не кричал, он сорвал голос и сейчас лишь сипло хрипел и дёргал головой. На его лице поселилась гримаса боли, по телу пробегали судороги, а в тех местах, куда влили раствор, остались крупные шишки.

— Сейчас будет самый интересный момент, как он мне нравится, — доверительно прошептал коротышка и вплотную приблизился к стеклу. Толстая оправа очков стукнулась о преграду, на которой появилось мутное пятнышко — след от участившегося дыхания.

Я почувствовал нарастающую в глубине живота дурноту, но продолжал смотреть, боясь выдать себя с головой.

Меж тем конвейер поднёс изуродованное тело к рядам изогнутых труб с распылителями на концах. Как только голова жертвы пересекла красный луч, лента транспортёра остановилась, из похожих на обычный душ рассекателей повалил газ и плотно окутал мученика белыми облаками.

Похожий на вату кокон шевелился, оттуда доносились странные звуки, словно кто-то шлёпал веслом по воде, потом скрытая под завесой жертва захрипела, захлюпала, забулькала горлом, как будто захлёбывалась кровью. Вдруг из динамиков вырвалась громкое рычание. Это произошло так неожиданно, что я вздрогнул. Кригер повернулся ко мне. Я увидел глаза маньяка и выражение неподдельного удовольствия на лице.

— Вы тоже это почувствовали? — спросил он, вынул из кармана платок и промокнул выступившие на лбу капельки пота. — У меня на этом этапе кожа всегда покрывается мурашками. Но давайте смотреть дальше, скоро дойдём до моей инновации, — он спрятал платок и снова прильнул к стеклу.

Я сглотнул, пытаясь сдержать подкативший к горлу упругий комок. Несколько вдохов по методу йоги помогли мне справиться с собой, и я продолжил наблюдать за процессом.

Коридор наполнился громким гудением — невидимые колонки воспроизвели гул включившихся внизу вентиляторов. Пелена выбросила отростки и стала похожа на уродливого осьминога. Белые жгуты потянулись к прямоугольным раструбам воздухозаборников, постепенно истончая оболочку.

Скоро сквозь дымчатое облако проступили неясные очертания. Новое тело мало чем походило на прототип и заметно превышало его в размерах. Спустя полминуты я увидел точно такое же чудовище, что мне подкинула память незадолго до экскурсии.

Вервольф опять громко зарычал, хищно клацнул зубами. Под редкой пока ещё шерстью заходили бугры мышц, вздулись огромные — с палец толщиной — вены. Кожаные путы натянулись, но выдержали, хоть и предательски затрещали.

— Надо будет заменить фиксаторы, — пробормотал Кригер, поглаживая подбородок. — Браслеты из стали подойдут в самый раз. Вы согласны, коллега?

Я кивнул, наблюдая за тем, как острые когти беспомощно вспарывали воздух в миллиметрах от широких ремней.

— А теперь приготовьтесь, сейчас будет самое главное.

Конвейер потянул монстра к последнему приспособлению. Оно чем-то напоминало мостовой кран, только вместо крюка на цепи висела железная сфера с круглыми оконцами по бокам. Внутри шара плескалась бурая жижа, и мне показалось, что в ней кто-то двигался. Приглядевшись, я различил чёрные щупальца, они постоянно извивались, скручивались в кольца и едва ли не завязывались узлом.

К этому времени оборотня доставили к месту заключительной операции. Из-под ленты конвейера с жужжанием выползли сверкнувшие в свете ламп стальные захваты. Четыре пары механических рук плотно прижали монстра к резиновому основанию, а пятая пара крепко схватила голову. Чудище зарычало и задёргалось в бесполезной попытке освободиться.

Загрохотала цепь, сфера стала быстро опускаться, я подумал, она ударит зверя по носу, но шар, покачиваясь, остановился в двадцати сантиметрах от морды. В глаза оборотню ударил яркий свет, из головных фиксаторов появились крюки, пролезли в пасть и широко раздвинули челюсти. Чудовище издало гортанный рык и снова попыталось вырваться из крепких объятий. Видимо, зажимы усилили давление, поскольку грозное рычание перешло в трусливый скулёж, а из разорванной губы брызнула кровь.

Косые лепестки на дне сферы с шипением скрылись в щели между стенок. Из звёздчатого отверстия с тихими щелчками полезла телескопическая трубка с резиновым загубником на конце. Чёрный наконечник плавно приблизился к раскрытой пасти, откуда с хрипом вырывалось дыхание, замер в паре сантиметров от выгнутого мостом языка.

Я застыл, предчувствуя какой-то подвох. Рядом со мной напрягся Кригер в надежде на скорое зрелище.

И оно произошло.

Из трубки хлынула бурая жидкость, а вместе с ней и длинные глянцевые черви. Монстр задёргался, вырываясь из крепких зажимов, жижа продолжала хлестать, и, чтобы не захлебнуться, ему пришлось проглотить паразитов.

Измученный желудок не вытерпел, я сложился пополам и мощным потоком изверг его содержимое под ноги доктору.

— С непривычки всегда так, — сказал Кригер, отходя в сторону от зловонной лужи. — В первый раз и меня чуть не вырвало, но я сдержался. Хотите узнать, зачем это?

Я кивнул, достал из кармана платок, вытер губы.

— Ваше изобретение гениально, барон, но при всех стараниях вы так и не смогли продлить монстрам жизнь. Они жили чуть больше суток, а теперь, благодаря инвазии, срок службы изделия увеличился до двух лет. Конечно, результаты получены умозрительно на основе анализов, экспериментального подтверждения пока нет, но, думаю, мои расчёты верны. Вы представляете, какие это сулит перспективы?

— Представляю, доктор. Но зачем нам столь долгоживущие неконтролируемые особи? Ведь, если вы помните, помимо срока службы остро стояла проблема с управляемостью тварей.

— Паразиты и здесь пришли нам на помощь! — воскликнул коротышка и чуть не подпрыгнул на месте. — Они выделяют нейротоксины, которые сильно раздражают центр агрессии в гипоталамусе, а поскольку тот расположен рядом с центром голода, то вот он прямой путь к дрессировке: выполнил задание правильно — получи еду. Твари новой формации беспрекословно слушаются приказов и выполняют их с поразительной точностью. Правда, жрут очень много и, как следствие, гадят. У некоторых по три раза в клетках убирать приходится.

— Ну что ж, у каждой медали есть обратная сторона. — Я заставил себя улыбнуться, на что Кригер ответил оскалом, означавшим у него улыбку. — Спасибо за наглядную демонстрацию, доктор. Теперь я уверен: мы вовремя справимся с заданием фюрера.

— Хайль Гитлер! — заорал коротышка, застыв с вытянутой рукой.

Я ответил положенным воплем и посмотрел вниз. Пока мы разговаривали, конвейер унёс оборотня в другой зал, где, по словам доктора, шли испытания, и проходила первая в жизни чудовища кормёжка. Безумный учёный предложил понаблюдать за этим, но я отказался, сославшись на усталость. Мне с лихвой хватило процесса трансформации.

Возле машин с иглами суетились техники в герметичных костюмах со стеклянными шлемами а-ля аквариум. Осторожно касаясь набалдашников толстыми пальцами перчаток, они меняли повреждённые иглы, проводили какие-то тесты аппаратуры и что-то делали с трубками.

Ещё одна бригада работала возле сферы. Рядом с ними на тележке стояла бочка со знаком, отдалённо похожим на символ биологической опасности. Один из техников размотал опоясывающий бочку шланг и прикрепил к сфере. Другой взялся за рукоятку ручного насоса и стал дёргать её вверх-вниз. По тому, как задрожала гофрированная кишка, я понял, что в сферу закачивают новую партию гельминтов.

Поскольку больше в смотровом зале делать было нечего, Кригер предложил пройти в столовую. Я хотел сперва отказаться: перед глазами всё ещё стоял захлёбывающийся червями монстр, но потом передумал и согласился. Всё-таки бутылка сельтерской, несколько кусков колбасы и сыр вряд ли сойдут за полноценный обед.

За столом доктор болтал не умолкая. Он постоянно хвастался об успехах улучшенной технологии, рассказал о способностях обновлённых вервольфов. По его словам, они стали практически неуязвимы. Паразиты в процессе жизнедеятельности выделяли в кровь хозяина особое вещество — катализатор регенерационных процессов — благодаря ему порезы затягивались за доли секунды, раны от пуль заживали немногим дольше, а шрамы рассасывались за считанные минуты.

Помимо этого, значительно выросла выносливость тварей: они могли пробежать сотню километров без передышки, по двое суток обходиться без воды и переносить груз, в пять раз превышающий массу тела.

Ограничением служило лишь постоянное желание есть. Передвижные пункты продовольствия должны были неотступно следовать за оборотнями, чтобы те не промышляли охотой. Поскольку твари отличались всеядностью, никто не мог поручиться за то, что они не станут нападать на людей.

— Но и здесь есть плюсы, — сказал доктор, помахивая передо мной наполовину обглоданной куриной косточкой. — Зверушек можно отправлять на зачистки вражеских территорий, поиски партизанских отрядов или сбрасывать на самолётах в тыл противника. Группа из пяти особей за сутки легко вырежет городок с населением в пятнадцать тысяч! Это ж какие перспективы, господин барон!

Я кивнул и, чувствуя приступ тошноты, поспешил выпить воды из стакана.

Прошло несколько дней. Всё это время я проводил в лабораториях, на производстве и в специально оборудованных казармах, где монстры мирно дремали в покрытых инеем боксах, окружённые стойками с медицинской аппаратурой.

— Чтобы изделия меньше жрали, мы их вводим в контролируемую кому. Так надольше сохраняются ресурсы организма, да и специально приготовленный корм стоит дорого.

Кригер часто сопровождал меня и давал пояснения, если считал это необходимым. Коротышку так и распирало от гордости. Он с важным видом отдавал приказы подчинённым, но, когда говорил со мной, в голосе слышались подобострастные нотки. Кригер отдавал себе отчёт, что Валленштайн сотворил нечто необыкновенное, а он просто улучшил процесс. Барон дал ему возможность выслужиться, проявить себя, возможно, получить какие-то преференции, но без первоначального открытия все его потуги ничего бы не стоили.

Я ходил по территории комплекса, вникая во все подробности. Посетил пустующие помещения промышленных корпусов. Доктор сказал, что, если их ввести в строй, фабрика перейдёт на круглосуточный режим работы, а фюрер получит так нужную ему армию убер-зольдатен. Заглянул даже в цеха по производству корма.

Работы Кригера и приказ Гитлера дали мне такую возможность. Доктор внёс изменения в процесс трансформации, добился улучшения характеристик, и я, как создатель вервольфов, просто обязан был изучить все последствия инновации.

В один из дней коротышка перехватил меня на улице. Я как раз возвращался из цеха грануляции. Там в огромных машинах питательную массу сначала пропаривали, потом прогоняли через пресс. Готовые гранулы по специальным лоткам попадали в куб охладителя и уже оттуда через систему сит расфасовывались по мешкам.

— Вам непременно нужно побывать на испытаниях, — категорическим тоном заявил доктор, встав у меня на пути. — Такого вы ещё не видели. Эти создания просто творят чудеса.

Я попробовал отказаться, но он оказался непреклонным, и мне пришлось согласиться.

Мы проследовали к уже знакомому зданию фабрики и на лифте спустились на производственный этаж. Снова оказавшись в смотровом зале, я заметил, что конвейер за окном не двигался.

— Небольшие технические проблемы. Эти черви случайное открытие, как и всё в этом мире, — сказал доктор с визгливыми нотками в голосе. — Я вам потом объясню, а пока пройдёмте в испытательный бокс.

Он, как и в прошлый раз, схватил меня за локоть и потащил в соседнее помещение. Оно в точности повторяло смотровой зал, только вместо кнопочной панели рядом с окном висел телефон.

Кригер снял с рычага трубку, бросил в неё несколько отрывистых слов и положил обратно. Вскоре в боксе показались техники в защитных костюмах, они катили перед собой медицинскую каталку с пристёгнутым к ней монстром.

— Смотрите, герр барон, сейчас начнётся. Коротышка сунул правую руку за вырез халата и с видом Наполеона уставился в окно.

Внизу техники готовились к пробуждению оборотня. Один отстёгивал зажимы, другой колдовал возле электрического щита на стене.

Из потолка с жужжанием полезли похожие на стопку тарелок изоляторы, из которых торчали изогнутые электроды. Тупые концы металлических стержней достигли уровня каталки и остановились.

Техники спрятались в куполе из толстой брони с торчащим из бойницы пулемётным стволом. Сквозь узкую вставку из пуленепробиваемого стекла я видел, как один из них прижал бакелитовый приклад к плечу, а другой положил руки на пульт с какими-то кнопками.

Щёлкнул разряд. Голубые молнии с треском вонзились в мирно дремавшую тушу. Вервольф выгнулся дугой и зарычал так, что я чуть не оглох от акустического удара. Ещё один разряд сбросил чудовище на пол.

Зверь недолго лежал на спине и вскоре с рычанием вскочил на задние лапы. Сутулый, с мощной грудью, чуть согнутыми ногами и длинными, по колено, руками, он оглянулся в поисках мучителей. Шерсть на загривке стояла дыбом, глаза горели злобным огнём, из волчьей пасти на пол стекала слюна.

Цокая когтями по стальным плитам пола, монстр медленно двинулся по кругу. Он словно принюхивался, в надежде найти мучителей по запаху. В этот миг грохнул выстрел, оборотень отлетел к стене, врезался в неё головой и снова вскочил, заметив купол и чёрный ствол, из которого струился сизый дымок.

Зверь бросился на обидчика, но противный скрежет когтей и хриплое дыхание перебила загрохотавшая очередь. Тяжёлые пули отбросили монстра к стене, оставив в груди, руках и правом бедре огромные дыры.

Вервольф попытался встать, громыхнуло ещё несколько выстрелов, и раскалённый свинец опрокинул чудовище на пол. Из-под тела показалась расплывающаяся лужа крови. Я подумал: техники перестарались и монстр убит, но я ошибался. Спустя несколько секунд гора мышц зашевелилась, а через минуту оборотень уже сидел в углу, с хрустом пожирая коричневые гранулы из миски — она появилась из отверстия в полу, когда закончилось испытание — следы от ужасных ран на его теле затянулись, и только подсыхающая лужа крови да торчащий из бойницы ствол говорили о недавнем происшествии.

— Ну как? — не без самодовольства спросил Кригер, торжествующе глядя на меня.

— Впечатляет, — кивнул я, потрясённый зрелищем.

«Надо срочно что-то придумать, иначе с такими тварями Гитлер не то что до Москвы, до Владивостока дойдёт, а там и весь мир завоюет».

Кригер слегка покраснел, кашлянул и показал на дверь. Уже когда мы оказались в наблюдательном пункте производственной линии, доктор снова заговорил:

— Мне приятна ваша похвала, герр Валленштайн, но вы, как создатель технологии и куратор проекта, должны это знать: процент долгоживущих и малоуязвимых особей невелик. Всего один из ста получает такие способности.

«Оба-на! Приятная новость! Хм, не об этом ли он хотел со мной поговорить?»

Я остановился. Под моим взглядом Кригер заметно сник и съёжился.

— Вы понимаете, чем это грозит? — я добавил металла в голос, чем ещё больше расстроил доктора. — Фюрер ждёт от нас результата. К концу декабря ему нужна целая армия, а не кучка экспериментальных образцов. Куратором проекта назначен Шпеер, если у нас не получится наладить производство, боюсь предположить, где мы окажемся через пару недель.

— Я всё понимаю, герр Валленштайн… но эти черви… они… я не знаю, как это объяснить! — воскликнул он, взмахнув руками.

— Что вы мнётесь, как девочка на первом свидании?! Говорите, как есть. Или вы думаете, я не в силах понять?

Кригер сцепил потные ладошки, прижал к груди:

— Разумеется, нет, герр барон. Я сам не понимаю, что происходит. Я уже и резал их, и делал вытяжки из тканей органов, но так и не узнал: почему токсины одних паразитов дают эффект, а других нет.

— Может, дело не в червях, а в оборотнях?

— Нет, с вашим открытием всё в порядке. Вервольфы безупречны, только вот срок их службы… — Кригер печально вздохнул.

— На этот счёт не волнуйтесь, — сказал я с надменным видом. — Я работаю над улучшенной вакциной. Скоро нам не потребуется громоздкое оборудование, любого солдата на поле боя можно будет превратить в оборотня за считанные минуты. Тогда срок их жизни не будет иметь никакого значения.

Глаза коротышки широко раскрылись:

— Вы шутите? Это невозможно!

— Невозможно вывести уникальных червей и дать всем оборотням фантастические способности, а сделать новую вакцину — легко! Я смерил Кригера презрительным взглядом и вышел из смотрового зала.

За прошедшие после этого разговора два дня, я виделся с доктором всего один раз, когда заглянул в цех по выращиванию гельминтов. Он располагался в одном из промышленных корпусов, где стояло смонтированное, но не подключенное оборудование.

Пройдя мимо зачехлённых машин и станков, я завернул за угол, поднялся по лестнице на второй этаж. Здесь длинный коридор из железных стен с одинаковыми дверьми и огромными окнами под потолком упирался в приоткрытые металлические ворота красно-коричневого цвета. За ними что-то булькало, иногда раздавались громкие шлепки, словно кто-то швырял мокрую тряпку на пол.

Почти все окна в коридоре выглядели тёмными прямоугольниками, светились только три у самых ворот. Я пошёл туда, толкнул дверь с чёрными буквами «Лаборатория» на матовом стекле.

Кригер в белом халате колдовал возле штативов с химическими сосудами. В разномастных колбах, пробирках и ретортах бурлили какие-то химикалии, по скрученным кольцами стеклянным трубкам текли разноцветные жидкости и газы. На соседнем столе я заметил три банки с живыми гельминтами, они плавали в чистой воде и, как пиявки, прилипали к стеклу. Рядом ещё одна — пустая — препарированные черви лежали на мраморной доске тушками разделанных кальмаров.

Я пожелал доктору успехов, а сам вошёл в приоткрытые ворота. В огромном, тускло освещённом помещении с высоким потолком на сваях и бетонными стенами рядами тянулись круглые двадцатикубовые аквариумы на железных треногах. Внутри сосудов в мутной жидкости плавали паразиты. Они скручивались в кольца, свивались в спирали, сбивались в шевелящиеся клубки, производя те самые булькающие звуки. Иногда черви двигались настолько активно, что вода выплескивалась наружу и с громкими шлепками растекалась по цементному — с трещинами — полу. Судя по мокрым пятнам возле каждого инкубатора, жизнь в них бурлила в прямом смысле слова.

По центру зала шёл трубопровод, от которого к резервуарам отходили ответвления. Они поднимались внутри сваренных из уголков ферм и перегибались через край стеклянных ёмкостей. По этим трубам гельминты получали питание.

Я стал свидетелем такой кормёжки. В один из гигантских водоёмов с шумом хлынула бурая чача. По цвету, запаху и по виду процесса это напоминало сброс сточных вод в озеро.

Черви набросились на угощение. Они с жадностью поглощали вонючую жижу и даже устроили настоящее сражение за лакомые куски. Паразиты сильно бились о стенки аквариума. Каждый удар сопровождался глухим звуком, стекло дрожало. Я даже испугался, что оно не выдержит, но всё обошлось.

Какое-то время жижа ещё струячила в резервуар, но вскоре напор стих, с края склизкой от рыжего налёта трубы сорвались несколько капель, с громкими всхлипами разбились о расходившуюся кругами поверхность грязной воды. Обитатели ёмкости прижрали угощение и тоже успокоились, перейдя от безумных плясок к плавному скольжению в толще мутной жидкости.

* * *

На следующий день я поехал в Берлин. За прошедшую неделю я детально изучил фабрику, узнал уязвимые места комплекса и даже составил план штурма. Оставалось найти помощников.

Шофёр ждал меня возле «опеля». Я только появился на крыльце, а он уже взялся за хромированную ручку, но не открывал дверь, пока я не поравнялся с машиной: берёг тепло, не хотел доставлять начальнику неудобства.

Я сел в прогретый салон и задумался. Легко сказать, найти помощников. А где их взять, скажите, пожалуйста? Выйти на улицу с плакатом: ищу добровольцев для нападения на объект «Вервольф»?

Обдумывая различные варианты, я не заметил, как мы выехали за ворота периметра. Не видел, как машина покинула кратер и осторожно кралась по узкому серпантину, вообще не замечал, что творилось за окнами, пока моё внимание не привлёк сильный грохот. Я глянул в окно. Многотонная масса снега летела вниз по склону, гоня перед собой клубы искрящегося на солнце тумана.

Впереди, значительно обогнав лавину, катилась маленькая фигурка. Расстояние между ними быстро сокращалось, и до трагического финала оставались считанные минуты.

— Гони! — крикнул я, хлопнув шофёра по плечу.

Горный серпантин остался позади, и теперь перед нами лежала относительно безопасная дорога. Стихия нам не угрожала: шоссе проходило выше уровня долины, и тонны снега вряд ли могли преградить путь. Меня больше волновала судьба того человека, что изо всех сил играл со смертью вперегонки.

Снежный оползень стремительно пожирал оставшееся до жертвы расстояние, языки бежавшей перед ним пурги уже лизали спину безумца. Дорога проскочила плавный поворот и ближе прижалась к сцене, где начался последний акт трагедии. Теперь я лучше видел сумасброда, вернее сумасбродку, в красном свитере и синих штанах. Неприкрытые шапочкой янтарные волосы развевались широким шлейфом, соперничая по длине с полосатым шарфом.

За окнами грохотало, крупные горсти снежной крупы били в стекло. Иногда обзор закрывала белая пелена, но через краткий миг видимость возвращалась, и я снова замечал согнутую фигурку в нескольких метрах от безудержного вала.

Даже сквозь тряску машины ощущалось содрогание земли от проносившегося по ней тысячетонного экспресса. Находясь в относительной безопасности, я и то чувствовал страх и беспомощность перед стихией, представляю, что испытывала сейчас эта бедняжка, волею судеб оказавшаяся в западне.

Впереди лыжницу ждали два высоких скальных выступа. Они под углом торчали из снега и напоминали воронку с повёрнутым к лавине горлышком. Я замер в ожидании, происходящее напоминало какое-то безумное соревнование, где призом за победу являлась жизнь.

«Белый дракон» догнал добычу в нескольких метрах от «ласточкиного хвоста», с оглушительным рыком распахнул чудовищную пасть. Клубы морозного дыхания настигли жертву, окутали непроницаемым коконом пурги. Воображение мгновенно нарисовало страшные картины: тонны снега ломают хрупкое тело, давят чудовищным прессом, выжимая из лёгких остатки воздуха. А потому я едва удержался от радостного крика, когда снова увидел девушку. Та выкатилась из каменной воронки, но уже в следующую секунду хлынувшая через преграду белая волна сбила её с ног и накрыла пуховым одеялом.

— Давай туда, — я вытянул руку в сторону каменных великанов, грудью вставших на защиту беглянки.

Не дожидаясь полной остановки, выскочил из машины. Проваливаясь по колено в рыхлую массу, первым добрался до торчавших из холодной синевы лыжных обломков и начал рыть, как собака. Комья снега полетели далеко в стороны.

За спиной раздался хруст быстрых шагов, на сверкающих алмазами снежинок холмах выросла тень, шофёр тоже упал на колени и энергично включился в работу.

Скоро наши труды увенчались успехом. Первым из-под снега выглянул локоть в свитере из грубой пряжи. Мы ускорились и буквально через минуту целиком откопали девушку. Она лежала лицом вниз.

Я осторожно повернул лыжницу на спину, увидел красивое лицо с высокими скулами, аккуратным носиком и красиво очерченными припухлыми губами. Наклонился послушать дыхание.

То ли стон, то ли хрип раздался слева. Я повернул голову, увидел тень на снегу, хотел вскочить, но не успел. Что-то ударило меня по затылку, из глаз сыпанули искры, и я упал рядом с незнакомкой.