Родители и секс

— Здесь надо быть только ей, а не мне. Только у нее есть сексуальная жизнь! — выкрикнула шестнадцатилетняя Кэси в первые минуты нашего первого сеанса. Ее мать Нина повторно вышла замуж. Она и направила свою дочь ко мне, настаивая на их совместном лечении.

Кэси продолжила. Она была одной из самых болтливых среди тех, кто не хотел лечиться у меня.

— Они с папой развелись после двадцати лет совместной жизни. Это во-первых. У них не все шло хорошо, так что ладно. Потом она встретила горячего парня, нового папу, не меньше. А могут ли папы быть горячими? Я так не думаю, хотя она, очевидно, думает.

— Давно ли твоя мама снова вышла замуж, Кэси?

— Они только что поженились и все время занимаются сексом. Что с ней случилось?

— Ты в самом деле думаешь, что здесь что-нибудь не так?

— Ну да. Ей за пятьдесят. Они похожи на белочек, такие милые. Такие слабые.

— Что ты ощущаешь в связи с этим?

— Я там, но ненадолго. Вы можете сделать для меня только одно — вытащить меня оттуда.

— Тебе не хочется жить там?

— Парень нормальный. Только не хочется быть там.

— На что это похоже?

— Я уже сказала: все время секс.

— Каковы ваши отношения с мамой?

— Обычно было здорово, — непрерывный поток слов Кэси приостановился. — Она классная мама, за исключением этого. Она всегда выслушивает меня. Она обычно видит дело с обеих сторон.

— И теперь тоже с обеих?

— Вероятно, да. Дело во мне. Я не могу вынести этого.

— Кэси, все это в целом очень серьезно для тебя. Похоже, что ты была очень близка со своей мамой, и ее повторное замужество сильно подействовало на тебя, особенно секс.

— Да. — Кэси замолчала и начала теребить свои косматые волосы, скручивая их в пучок.

— Ты встречаешься с кем-нибудь?

— Сейчас нет. В прошлом году у меня был друг.

— Похоже, что ты достаточно натерпелась с этим.

— В том-то и дело, похоже, что я должна встречаться, возможно, без секса. Это нечестно.

— Что в этом нечестного?

— Ну, свидания подростков. У родителей вроде все установилось.

— А с мамами твоих подруг так же?

— Нет, их жизнь запутана, а моя... она хорошая мама.

— Итак, хорошие мамы не ходят на свидания и не занимаются сексом.

Мы обе рассмеялись.

— В вашем изложении это звучит так смешно, — сказала Кэси.

— Но ты так думаешь?

— Да, наверно.

— А как насчет мамы?

— Да, — взгляд Кэси стал печальным. — Она говорила мне, что ее замужество с папой не было счастливым. У него часто бывали вспышки гнева. Он всегда старался управлять нами.

— Каким это было для тебя?

— Вообще-то тяжко. Я ведь очень любила его. Мама заступалась за меня.

— Как пошли дела после развода?

— Не так плохо. Я сама заступалась за него. Он старался измениться. Маме было очень трудно, но обычно она делала все хорошо.

— Мне трудно понять это, Кэси. Вы с мамой были и остаетесь очень близкими людьми, но вы обе прошли через множество изменений.

— Она сказала, что, может быть, я хочу, чтобы она была несчастной.

— А как ты думаешь?

— Я желаю ей счастья, но теперь я несчастна.

— Как ты пережила развод?

— Нормально. Я говорила вам, что им вместе не было хорошо. Дело только в том, что она так счастлива теперь.

— И это тяжело для тебя?

— Да. Возможно, она права. Я больше люблю ее несчастной.

— Может быть, так было чем-то легче для тебя?

— А?

— Ну, ты привыкла к этому. Вы были так близки, и никого другого не было. Кажется, тебе также действительно надоедает ее сексуальная жизнь.

— Да, но вы не можете это изменить.

— Держу пари, что ты права.

Через пару дней Нина, Кэси и я в первый раз встретились вместе. Нина, директор начальной школы, была одета в свободный серый брючный костюм. У нее были такие же густые и длинные темные волосы, как у дочери, только с одной стороны пробивалась седая прядь. Они задержались в приемной, доедая мороженое. Я заметила, что они едят его одинаково, с нижней стороны конуса к верхней. Возможно, они делали так, чтобы не испачкать ковер, но я догадывалась, что это указывает на их сходство во многом другом. Когда я прервала их, Кэси, помогавшая маме в школе, рассказывала историю об одной молодой учительнице.

— Так вот, мама, она не знала, что я твоя дочь, и сказала: «Эта директриса чересчур строгая». Потом она посмотрела на меня и все поняла. Она чуть не упала в обморок. Я ей сказала: «Не волнуйся, девушка, ты не за ту меня приняла».

— Так твоя мама, Кэси, не такой начальник, из-за которого стоит волноваться?

— Нет, учителя считают ее хорошей. Конечно, директорам положено быть страшными, правильно, мама?

— Правильно, Кэси.

— Нина и Кэси, вы обе выглядите так, будто заслужили премию года в номинации «Дочки-матери». Но вы сидите здесь, у меня в кабинете, о чем бы вам хотелось поговорить?

После короткой паузы Нина сказала:

— Мы хотим поговорить о сексе.

— О, мама, не надо снова о том же...

— Ну, Кэси, мы именно с этим попали в беду, давай сделаем еще попытку.

— Я уже рассказала ей все, — заявила Кэси, кивнув в мою сторону. — Все в порядке.

— Так что, теперь у вас нет недоразумений? — спросила я.

— Доктор Понтон, вы знаете, что я имею в виду. После нашего разговора я чувствую себя лучше. Мама стала больше времени проводить со мной.

— Так что все хорошо. Вы много разговаривали с мамой?

— Вроде того, — сказала Кэси. — Знаете, я сказала ей, что этот секс сводит меня с ума. Они стали вести себя тише, а я тоже стараюсь не прислушиваться.

— Ты слушала? О, Кэси...

— Это вроде шокировало меня, мама.

— Что шокировало тебя? — прямо спросила Нина.

— Это был не только шум. Вы были такими другими, такими счастливыми. То, что ты стала такой, говорит в пользу Брета... — она не могла найти слов и боролась с собой. — Мама, я рада, что ты счастлива. Ты заслужила это.

Я увидела, что у нее сохранились прежние ощущения.

— Кэси, но какие-то чувства у тебя остались.

— Да, остались, хотя ты и Брет всегда стараетесь быть вместе со мной. Мне жалко папу.

— Кэси, меня тоже удивляет ситуация с Бретом, — сказала Нина. — После развода я не ожидала встретить кого-нибудь. Мы с Бретом были просто хорошими друзьями, а потом произошло это. Я тоже отчасти чувствую неловкость из-за замужества с папой. Он и я очень старались.

— Я знаю, что ты старалась, мама. Может быть, если бы я была в колледже...

— Тебе трудно видеть это, Кэси.

— Ты такая счастливая и словно улетаешь куда-то далеко. Одна из моих подружек видела, как ты висела на Брете. Она сказала: «Твоя ли это мама?»

— Она что-нибудь еще сказала, Кэси? — спросила я, почувствовав что-то недосказанное.

— Ну, она удивилась, что ты такая сексуальная, ответила Кэси, глядя в глаза своей матери.

— Держу пари, что она употребила другие слова, — сказала Нина.

— Ну, нет... Не так, мама, но все в порядке... только это был удар.

— Что у твоей мамы есть сексуальная жизнь, — уточнила я.

— Да, это большое дело. И это удар.

— А сексуальная жизнь твоего папы действует на тебя таким же образом? — спросила я.

— Мой папа... Ну, у него бывают свидания, но я не так близка с ним.

— Значит это не то же самое.

— Вероятно, мама права. Мне надоедает видеть, какой счастливой сделал ее Брет. Я была единственной, кто делал ее счастливой, теперь все изменилось.

— Милая, — сказала Нина, — ты все равно делаешь меня счастливой.

Лицо Кэси засветилось.

— Прошу только об одном, не говори об этом так громко.

Нина улыбнулась. Я увидела, что она старается не захихикать. Кэси тоже улыбалась.

— Ну, — сказала я, — это выглядит смешно. Обычно в моем кабинете мамы просят детей не говорить слишком громко. Кажется, тебе еще есть что сказать, Кэси. Я думаю, твоя мама сможет выслушать то, что ты захочешь сказать.

— Гм. Я чувствую себя глупо... Но, мама, я хочу сказать про тебя, про Брета и про секс.

Мороженое у Нины кончилось, и я увидела, что она действительно слушает дочь.

— Попытайся, Кэси. Это не глупо.

— Я чувствую несправедливость по отношению к себе, будто тебе нехорошо заниматься этим по этическим или моральным соображениям.

— Потому что я мама?

— Может быть.

— Кэси, я понимаю твои чувства. Мы с твоим отцом долго ждали, прежде чем развестись. Все это время мы старались сохранить отношения. Это было нелегко. Мы оба многим жертвовали ради сохранения семьи. Большую часть времени я чувствовала, что мое счастье не так важно по сравнению со счастьем семьи.

— Ты так чувствовала?

— Да, и много лет, Кэси.

— Ну, это совсем нехорошо, мама, — она подошла и прикоснулась к руке Нины.

— Я знаю, Кэси. Но у меня не было легкого выбора. Ты упомянула морально-этические соображения. Для меня это окружающие люди и то, как ты к ним относишься.

— Хотя есть варианты, Нина, — сказала я.

— Да, они были. Кажется, я никогда не говорила об этом с Кэси. Я старалась защитить ее, — ответила мне Нина.

— Мама, лучше говорить со мной. Я могу понять.

— Я вижу, Кэси, что теперь ты можешь. Но несколько лет назад ты была слишком мала.

Нина и Кэси продолжали разговаривать в течение этого и следующего сеансов. Нина была хорошей матерью. Она больше рассказала дочери о своем выборе, но я заметила, что она все еще пытается сгладить углы и недооценивает масштаб восприятия своей шестнадцатилетней дочери. После окончания сеансов я почувствовала, что их взаимоотношения улучшились: столкновения еще были, но они уже могли откровенно разговаривать друг с другом.

Последние встречи мы провели порознь. Мой сеанс с Кэси был просветительским: не столько о том, что она не может говорить, сколько о том, что может. Мы продолжали разговаривать о ее ощущениях, связанных с недавним сексуальным пробуждением ее матери.

— Да, она разговаривает не так громко, но кое-что мне все еще не нравится.

— Стало быть, уменьшение громкости не решило всех проблем?

— Вы говорите о мамином сексе? Ну, это прошло...

— Какие идеи, Кэси?

— Да много всего, но это выглядит так тупо.

— Сомневаюсь, расскажи об этом.

— Ладно. Они еще шумят, но я стараюсь не слушать. И она всегда так счастлива. Это надоедает мне. Сумасшествие, правда? Она меняет одежду. Она выглядит лучше меня. И потом она по всему дому оставляет ласковые записочки, а? Почему это так сильно досаждает мне? Я испорченная, да?

— Что заставляет тебя так думать, Кэси?

— Не похоже, чтобы я заботилась о ней. Я привыкла не задумываться о ней. Она превосходная мама.

— Похоже, ты порядком привыкла к такому положению вещей. Она заботилась о тебе, а ты о ней действительно почти не думала. Что ты думаешь о ее теперешней жизни?

После долгой паузы Кэси печально сказала:

— Так ей лучше, — и помолчав, добавила: — Я в некотором роде снова с этим парнем. Да. С ним действительно... хм... легко разговаривать. Мы виснем друг на друге, смотрим видеофильмы и прочее.

— Значит, жизнь изменилась не только у твоей мамы?

Кэси покраснела, и я увидела, что она пытается что-то скрыть. Я отвела взгляд, а когда снова посмотрела на нее, она покраснела еще больше.

— Мы с Чарли лежали на диване и смотрели видео. Он был печальный, так что мы обхватили друг друга руками, действительно обнимались. Тут Брет и мама открыли дверь. Они сказали только: «Ох, привет», и закрыли дверь. Я чувствую смущение.

— А какого поступка ты хотела бы от них?

— Наверное, не открывать дверь или, может быть, вести себя более нормально. Например, войти и посмотреть фильм вместе с нами.

— Но тебе показалось странным, что они закрыли дверь. Ты разговаривала об этом со своей мамой?

— Да. Она сказала, что с уважением относится к моей личной жизни.

— Звучит правдоподобно. А ты как думаешь?

Лицо Кэси стало пунцовым, а на лбу выступили капельки пота.

— Ну, я не соблюдала этого по отношению к ней.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что я шпионила за ними. Например, пыталась подслушивать.

— Из всего сказанного тобой раньше, Кэси, следует, что они были слишком шумными. А теперь похоже на то, что им трудно было избежать подслушивания.

— Да, знаете, я действительно подслушивала их у двери.

— Что ты думаешь об этом?

— Не знаю. Наверное, я была любопытна, но личная жизнь...

— Ты хочешь сказать, что не относилась с уважением к личной жизни матери?

Кэси не могла произнести ни слова, но быстро кивнула в ответ.

— Ты должна чувствовать себя очень плохо из-за того, что во время наших общих разговоров просила говорить потише.

Еще один кивок и тихие слова:

— Раз я подслушивала, так теперь я вроде извращенка?

— А ты как думаешь?

— Не знаю.

— Когда живешь рядом с другими людьми, секс трудно скрыть. Ты видишь и слышишь. Каждый бывает любопытным, это стимулирует.

Пока я не произнесла слова «стимулирует» Кэси была согласна со мной. Теперь я почувствовала, будто сказала не то слово.

— Стимулирует означает, что ее секс возбуждает меня? Вы это хотели сказать? Потому что никак не возбуждает!

— Кэси, я не совсем хорошо выразилась. Я имела в виду, что тебе трудно быть рядом с мамой, когда она так сексуальна. Возникает множество чувств, — я тоже вспотела.

— Ладно, но это не возбуждает меня никоим образом.

— Понятно.

Я собиралась расспросить ее, почему, например, ей так не захотелось думать о том, что я сказала, но решила пока остановиться. Кэси уже было над чем подумать после нашего сеанса. Мы о многом поговорили в тот день. Она призналась себе и мне, что нарушала частную жизнь своей матери. Кэси могла разговаривать о начале своих отношений с Чарли, что было совсем нелегко для нее, девочки, ценившей свою частную жизнь и очень сердитой на себя за вмешательство в частную жизнь своей матери. Суровая критика собственного поведения обычна для подростков. Они предъявляют к себе и другим, включая взрослых, очень высокие требования. Они часто подходят с довольно жесткими «мерками» по отношению к ожидаемому поведению во всех сферах, а не только в сексе. Нередко их мышление бывает черно-белым, и они не очень уверенно чувствуют себя в зоне полутонов. Родители и взрослые могут способствовать формированию у них большей гибкости, способности рассматривать вещи с разных сторон.

Мой последний сеанс с Ниной тоже дал мне пищу для размышлений. Нина, так же как и ее дочь, анализировала свое поведение.

— Доктор Понтон. Мы с Бретом стали вести себя потише, но я помню, как вы говорили, что, помимо дел с Кэси, есть и другие проблемы, и я согласна с вами.

— Нина, даже если вы совсем замолчите, у Кэси все равно останутся сильные чувства. Вы развелись с ее отцом и снова вышли замуж, на этот раз очень счастливо.

— Это так. Я беспокоюсь о том, что у Кэси все перемешалось, но не уверена, что должна была поступить иначе. Она, вероятно, рассказала вам, что я зашла к ней, когда она лежала на диване со своим другом Чарли. Скорее всего, это было невинным, но она выглядела такой виноватой. Наверное, меня беспокоит, что моя сексуальность может каким-то образом подтолкнуть ее... — она запнулась.

— Подтолкнет ее к сексуальной активности?

— Да. Конечно, до встречи с Бретом я беспокоилась о том, как она будет относиться к замужеству, если будет думать, что это всегда похоже на мою жизнь с ее отцом. И как все это повлияет на ее нравственность. Я хочу, чтобы она была высоконравственным человеком.

— Нина, у вас есть какой-нибудь повод предполагать обратное?

— Ну, я развелась и влюбилась в кого-то еще.

— И вы беспокоитесь, что ваш выбор может отрицательно повлиять на нравственные ценности Кэси?

— Постоянно.

— В чем аморальность ваших действий?

Последовало долгое молчание. Наконец Нина заговорила.

— Как директор начальной школы я помогаю нашим учителям разрабатывать программы обучения нравственным ценностям, так что я много думаю об этом. Но когда вы, доктор Понтон, ставите передо мной такой вопрос, я осознаю, что дело не в моем преподавании и даже не в мыслях о развитии морали, здесь это не подходит. Умом я понимаю, что нравственные ценности детей разведенных родителей не хуже, но интуитивно боюсь этого. Так что, может быть, у меня есть предрассудок.

— Возможно, Нина. Детям разведенных родителей часто труднее дается это, но вы, кажется, слишком упрекаете себя. Вы такая же мать, помогающая дочери развить собственные ценности.

— Вероятно, даже больше работающая сейчас!

Среди матерей и отцов, с которыми я работала, только Нина была обеспокоена влиянием развода и последовавшей сексуальной жизни на своего ребенка. За последние тридцать лет американские семьи очень сильно изменились. Давид Элкинд, проникновенно пишущий об этих изменениях, говорит о переходе от первоначальных «замкнутых» семей пятидесятых-шестидесятых годов к «проницаемым» семьям девяностых годов. Замкнутые семьи не только включают в себя хорошо знакомых членов (работающий отец, мать-домохозяйка и дети). Они включают в себя также набор убеждений, группирующихся вокруг важности материнской любви и преданности семье, зачастую за счет потребностей и развития матери, и убеждений, что взаимоотношения в семье важнее взаимоотношений вне ее. Каждое такое мнение поощряло жертвы матери во имя того, что казалось полезным для семьи. Элкинд описывает проницаемые семьи девяностых годов совершенно иначе. Прежде всего они отличаются разнообразием форм, среди которых есть традиционные семьи, семьи с двумя работающими родителями, семьи с одним работающим родителем, смешанные семьи и разведенные семьи с соучастием родителей. Но наиболее важное из отмеченных им различий состоит в том, что эти семьи не так замкнуты, они общаются с внешним миром. Семьи девяностых годов стали другими для матерей. Большинство из них работает вне дома. Ответственность дома и на работе может быть огромной. Ролевое перенапряжение от перегрузки, как физической, так и эмоциональной, может стать чрезмерным. Нина, разрывающаяся между работой директора школы, ведением домашнего хозяйства и совместными с бывшим мужем обязанностями по воспитанию Кэси, осознавала это бремя, но предъявляла к себе слишком высокие требования. Она пыталась играть роль матери в замкнутой семье, постоянно доступной детям, и одновременно матери девяностых годов. Первым важным шагом для нее было прекратить упреки самой себе.

История Нины и Кэси затрагивает важный вопрос о том, каким образом нужно делиться понятиями о ценностях и морали, и другой наиважнейший вопрос — как помочь подросткам в развитии их собственных ценностей и морали. Ценностями являются такие источники качеств, которые считаются существенно важными для личности или группы. Мораль является частью ценностей, она более специфична и сосредоточивается на принципах отличения правильного от неверного. По мере развития подростков их вера в базовые принципы, опирающаяся на идеологические основы, начинает в большей степени относится к собственным ценностям молодежи, чем к ценностям, переходящим по «наследству» от родителей или властей. Это сложный процесс, который происходит в поздней юности, часто гораздо позже завершения физического и эмоционального развития. Мальчики и девочки полагаются на разные источники при развитии морали. У мальчиков существует тенденция полагаться на традиционные идеи о морали, делающей основной акцент на справедливости, в то время как девочки выделяют то, что относится к заботе о других.

Что означает все это для подростков и родителей применительно к сексуальной сфере? Для подростков чрезвычайно важно развитие ощущений своих собственных ценностей и морали в этой сфере. Они обижаются на то, что им говорят о необходимости таких ценностей. В процессе развития ценностей у подростков происходит внутренняя борьба. Они часто бывают строги к себе и другим, видят все скорее черным или белым, чем в полутонах. При дальнейшем усложнении общество нередко наклеивает им ярлыки полной бездухрвности, несправедливо превращая в козлов отпущения и озлобляя их.

Помощь подросткам при развитии ценностей в сексуальной сфере должна быть дружеской, взрослым следует выступать в роли руководителей, а не судей. Этот процесс тоже весьма нелегок, как и обучение принятию решения в рискованных ситуациях. Подростки учатся не только в разговорах со взрослыми, но и на примерах. Они внимательно следят за родителями и другими взрослыми. Нина разговаривала с Кэси о своем моральном выборе в период развода и повторного замужества. Сама она разделяла традиционные ценности, согласно которым женщина должна быть дома, жертвуя собой ради семьи и детей. Но в то же время ее поведение было совершенно другим. Нина работала вне дома и была инициатором развода и повторного замужества. Подобно своей матери, Кэси тоже считала, что повторное замужество и сексуальность матери аморальны. Поскольку это относится к сфере развития подростков, обсуждение таких событий с родителями особенно важно. После нашего сеанса Нина снова поговорила с Кэси, поделившись своими сомнениями относительно выбора, но отметила, что не видит в своих действиях ничего аморального, хотя ее выбор может идти вразрез с общественным мнением. Этот разговор дал Кэси еще одну возможность обсудить, что она считает неудобным в принятых матерью решениях.

История Кэси и Нины напоминает и о том, какое место в сексуальных делах занимает уважение к частной жизни. Когда я затронула этот вопрос применительно к отношениям Кэси и ее друга Чарли, девочка смогла понять, что она вторглась в частную жизнь своей матери. Из последующего разговора с Ниной я узнала, что после моих сеансов они с Кэси продолжали разговоры о частной жизни и о сексе. Диалог начался.

 

Главные новости

Подростки узнают о сексе не со слов взрослых, но и из их поступков. Я наблюдаю это ежедневно. Однажды мне позвонила миссис Уотерс, школьный адвокат. Она беспокоилась о шестнадцатилетнем Дереке, который был хорошим учеником и членом баскетбольной команды.

— Доктор Понтон, я не знаю, видели ли вы в утренней газете статью про его отца, известного бизнесмена. Бедный ребенок весь день просидел у меня в кабинете. Он не хочет ходить на уроки. Он уверен, что все ребята знают.

— Знают что?

— В статье говорится, что его отец обвиняется в сексуальном домогательстве по отношению к подчиненным, к секретарше. Статья короткая, но там есть некоторые детали. Я думаю, что Дерек слишком остро реагирует.

— Но вы все же звоните мне.

— Он не хочет уходить из моего кабинета.

— И вы думаете, что он захочет прийти ко мне?

— Он говорит, что придет. Я разговаривала по телефону с его матерью, она считает это хорошей идеей.

— А как насчет папы?

— Дерек не хочет, чтобы звонили его отцу.

— Это меня не удивляет.

Я помолчала, просматривая расписание. В этот день один из сеансов был отменен, но я устала, а опыт подсказывал мне, что сеанс с Дереком будет весьма напряженным, его отец обвинялся в сексуальном домогательстве, статья на первой странице газеты, дело определенно нелегкое.

Миссис Уотерс продолжала настаивать, чтобы я встретилась с Дереком.

— Он вам действительно понравится. Он пишет в школьную газету. Он может подъехать к вам на 43-м автобусе прямо сейчас.

— Ладно, давайте попробуем.

Я почувствовала, как она широко улыбнулась на другом конце телефонной линии. Менее чем за час заполучить подростка, который не наблюдается психиатром по причине суицидного настроения, — настоящая удача. Я сказала адвокату, чтобы мать Дерека позвонила мне. Получив ее согласие на нашу встречу с Дереком, я перезвонила в школу и сказала, что он должен постараться прийти в мой офис к трем часам. Дерек появился с опозданием на полчаса. Он пришел со спортивной сумкой, молния на ней была расстегнута, а спортивная форма вываливалась. Но его одежда была опрятной — костюм цвета хаки и спортивный свитер. Дерек принес первую страницу свежей газеты. Перед тем как сесть, он бросил ее на стол.

— Посмотрите, — сказал он. — Надеюсь, вас это не шокирует.

— Я почитаю ее, Дерек. Но сначала хочу поговорить с тобой. Я рада, что ты так быстро добрался сюда. Миссис Уотерс была очень озабочена.

— Да, ей хотелось, чтобы я освободил ее кабинет и она могла пойти домой.

— Я думаю, что она беспокоилась о тебе, Дерек. Она сказала, что ты сегодня не пошел на уроки.

Он пожал плечами и спокойно сидел, пока я читала. Короткая статья, всего из двух абзацев, была напечатана на первой странице. Против отца Дерека и его компаньона было возбуждено дело тремя работавшими у них женщинами. Обвинение состояло в том, что в этой конторе грубо обращаются с женщинами. В статье отмечались сексуальные оскорбления, шутки и непристойные слова, которые, по заявлению трех женщин, допускались ежедневно. Одна из обвиняющих считала, что большинство руководящих сотрудников компании и ее администрация считают работающих у них женщин сексуальными объектами, по отношению к которым допустима враждебность.

Статья была откровенно критической, хотя в ней не перечислялись какие-то особые оскорбительные действия со стороны отца Дерека. Должно быть, Дереку было чрезвычайно трудно читать. Я прочла ее дважды, размышляя, каким образом отреагировать. Я вернула газету Дереку, спокойно посидела пару минут и наконец сказала:

— Дерек, даже мне было тяжело читать. Я не могу представить, каково было тебе.

Он наклонился, обхватил голову руками и застыл в таком положении. Прошло несколько минут, и я снова попыталась заговорить с ним.

— Дерек, это тяжело. Могу ли я чем-то помочь, может, выпьешь воды?

Мальчик поднял голову. Глаза его были красные. Он заговорил надтреснутым голосом:

— Вы говорите как мама. Вы не можете привести это в порядок.

— Нет, не могу, Дерек. Но наш разговор об этом может помочь. На что похожи твои отношения с папой?

— Я обычно думал, что хорошие, даже прекрасные. Хотя, кажется, иногда они были странными. По крайней мере для меня.

— Что делало их странными?

— Я... — он помолчал. — Я замечал за ним то, чего не знал раньше. Теперь все знают об этом.

— Ты говоришь об этой газете?

— Да. Вы знаете, что моя мама позвонила в школу, чтобы предупредить меня? Она хотела сказать мне до того, как другие скажут что-нибудь. Она сама прочитала утреннюю газету, поднятую со ступенек крыльца. Это было на первой странице.

Дереку было больно вообразить, как мать стоит на ступеньках крыльца и читает о своем муже, его отце. Описывая это, он дважды поморщился и снова не смог говорить.

— Дерек, ты разговаривал с отцом?

— Нет.

— Он звонил в школу?

Мальчик покачал головой.

— В любом случае я не стал бы с ним разговаривать.

— Не стал бы?

Он снова покачал головой.

— Твоя мама говорила что-нибудь о твоем папе, когда ты разговаривал с ней?

— Только про его сожаление о том, что он не знал о намечающейся публикации в газете.

— Но он не рассказывал ей о происходящем?

— Он ничего не рассказывал ей.

Дерек выпрямился на стуле и принялся перечитывать статью. Я почувствовала, что он ищет что-нибудь, что помогло бы ему понять, как все это случилось.

— У тебя есть какие-нибудь мысли о том, что происходило с твоим отцом? — спросила я.

Он оторвался от чтения статьи и медленно заговорил.

— Да... Да, я думаю, есть... Я там работал этим летом. Мне не понравился его компаньон, который упоминается здесь. Он действительно был похож на подлеца, и... — последовала долгая пауза.

— И что, Дерек? Что-нибудь относительно твоего отца?

Он встал и прошелся около книжных полок. Наконец он заговорил, отвернувшись от меня.

— Мой отец в чем-то был похож на этого парня, когда он был с ним.

— В чем?

Снова пауза.

— Во многом. Я сказал отцу, что, по моему мнению, этот парень «дрочила». Он действовал так, будто это неважно. Я настаивал, и наконец он вроде бы согласился, но сказал, что он и этот парень будут делать то же самое и что этот парень не собирается изменяться.

— Что же ты тогда сделал?

— Я уволился. Во всяком случае я отдохнул две недели до начала занятий в школе.

— Но ты не захотел больше работать там?

— Не захотел. Я даже не мог быть рядом с этим парнем, смотреть... на него.

— А твой папа?

— Да. Это было ужасно.

— Так что эта статья не удивила тебя?

— Немного. Я на самом деле чувствовал себя плохо из-за обстановки в конторе, но не ожидал, что это попадет в газету. Миссис Уотерс — она действительно деликатная — сказала, что большинство подростков не читает газет.

— Но ты обеспокоен тем, что подумают другие ребята.

— Да. Это глупо, но я беспокоюсь. Из-за них и из-за мамы.

— Какой у нее был голос, когда вы разговаривали по телефону?

— Она очень сильная, — Дерек снова взглянул на меня с некоторым облегчением. — Знаете, я сказал ей о причине моего увольнения два месяца назад. Но я упомянул не отца, а его компаньона.

— Для этого требуется мужество. Как она восприняла это?

— Я не помню. У меня очень хорошая мама. Она всегда поддерживает меня.

— Но ты не помнишь, что она сказала?

— Нет. Смешно, да?

— Возможно, не смешно, Дерек, но на это стоит обращать внимание. Сегодня ты уже два раза сказал, какая хорошая у тебя мама.

Он потряс головой и произнес:

— Я все время думал о ней, когда был там и читал газету. Она сказала мне, что ее мать тоже позвонила ей, прочитав газету. Бабушка потрясена.

— Как ты думаешь, было ли это сюрпризом для твоей мамы?

— Вы говорите, что она знала? — он глядел мне в лицо.

— Я не говорила этого, но, услышав то, что ты рассказал ей, хотела бы знать.

— Может быть, она знала, но не могла поверить. У вас не будет еще воды?

— Пожалуйста, — я встала, чтобы дать ему попить. — Дерек, для вашей семьи начинаются трудные дни. Ситуация на работе у папы, твои отношения с ним, твоя озабоченность насчет мамы, отношения между родителями... Что нам сделать, чтобы помочь тебе? Ты прав: ничто уже не сделает этого прекрасным.

Он улыбнулся.

— Только бы вы не захотели запихнуть это под ковер.

«Как твои родители?» — подумала, но не сказала я.

— Я не буду, но тебе придется пройти через это.

— Может быть, для этого нужно будет пару дней не ходить в школу.

— Сколько пар?

— Может быть, семестр, — рассмеялся он. — Не думаете ли вы, что теперь я стал одним из тех ребят с рискованным поведением, а?

— Я так не думаю. Но после сегодняшнего дня тебе, вероятно, понадобится перерыв.

Дерек снова улыбнулся. Пока он укладывал свою спортивную сумку, позвонила Мария, его мать. Я запланировала встречу с ней и с отцом Дерека на следующий вечер. Повесив трубку, я спросила Дерека, не хочет ли он присутствовать на этой семейной встрече.

— Ни за что. Только небольшой совет.

— Какой?

— Не будьте слишком доброй.

— Это совет или просьба?

— Не знаю.

На следующий вечер, сидя с родителями Дерека, я вспомнила это наставление. В тот момент Боб, отец Дерека, говорил, что он не понимает, почему женщины подали в суд на него. Дерек разрешил мне рассказать о нашей беседе, так что я спросила Боба, почему Дерек перестал работать в его конторе этим летом.

— Ему надо было вернуться в школу.

— Боб, — прервала его Мария, — Дерек уволился на две недели раньше, и он говорил тебе, что ему не нравится манера обращения Джека с подчиненными.

— Мария, ребенок слишком чувствительный. Таков мир бизнеса.

Настала моя очередь.

— Боб, как вы думаете, на что похоже влияние этой ситуации на Дерека? — мне хотелось узнать, что он знает или позволяет себе знать о реакции сына.

— Ну, эта статья в газете тяжела для него. Я говорю ему, что скоро все пройдет. Ему нужно только благополучно перенести это, только и всего.

— Как, по вашему мнению, он смотрит на ваше поведение?

— Что вы имеете в виду? — его громкий и бодрый голос упал на пару децибел.

— Он сказал вам, что настолько обеспокоен обращением Джека с работающими у вас женщинами, что должен уволиться. Думаете ли вы, что он чувствует то же самое и относительно вашего поведения в конторе?

— Не знаю.

— Вам все равно, что он чувствует?

— Конечно, не все равно. Я попрошу его поговорить с моим адвокатом, и он поймет всю стратегию того, как обойтись с этим.

— Я говорю с вами не о статье в газете, Боб. Я говорю о том, как ваш сын во время работы в конторе увидел ваши действия и что он теперь чувствует в связи с этим.

До сих пор Мария сидела тихо.

— Боб, Дерек сказал мне, что ему было стыдно, как ты обращаешься с женщинами. Ему было больно смотреть на тебя. Поэтому он уволился. Джек не был единственной причиной его ухода.

Боб молчал.

— Мария, — спросила я, — вы с Бобом говорили об этом до нынешнего вечера?

— Я пыталась, но Боб не слушал.

— Ты пыталась? — голос Боба звучал недоверчиво.

— Да, я пыталась, но я тоже была слаба. Боб, когда я увидела эту газету вчера утром, то подумала, что, возможно, могла бы предотвратить это, если бы я более честно поговорила с тобой о том, что рассказал Дерек, а также о том, как я сама ощущаю это. Я не сделала так. Я испугалась.

— Испугалась чего? — Боб выглядел искренне смущенным.

— Мария, — сказала я, — признать ошибки и изменить поведение трудно.

— Знаете, как только я увидела статью, я расстроилась из-за Боба, но и обрадовалась тоже, — ее пристальный взгляд переместился с меня на мужа. — Надеюсь, что это приведет к изменениям.

Мы некоторое время помолчали. Наконец, я снова вернулась к их сыну.

— Как вы думаете, мы можем помочь Дереку в этом случае?

— Он не ходит в школу, — сказал Боб. — Ему надо ходить в школу.

— Какие идеи насчет помощи ему в этом?

— Помощи ему? Мы просто скажем ему идти, и все.

— Я не думаю, что это подействует, Боб, — заговорила Мария. — Ты не можешь сделать этого, и я не собираюсь. Может быть, он пойдет, если мы вместе поговорим с ним, скажем, что понимаем, насколько ему трудно. Это может помочь.

Боб кивнул.

— Боб, согласны ли вы с тем, что рассказала Мария о своих чувствах и чувствах вашего сына?

— Не знаю.

— Но вы слушали ее, правда?

— Да.

— Сейчас вам очень важно слушать. Даже если вы чувствуете, что на вас нападают, все равно важно выслушивать жену и сына.

Он снова кивнул.

На следующей неделе Дерек вернулся в школу. Мы с ним встречались несколько недель. И еще я дважды встречалась с Бобом, Марией и Дереком. Эти сеансы были трудными для всех. Боб или отключался, ни о чем не разговаривая, или рвался вперед, не обращая внимания на то, что говорили другие. Иногда, когда все были против него, он слушал. В отличие от него Мария продолжала высказывать свое мнение, начиная таким образом собственное излечение.

Однажды во время индивидуального сеанса Дерек сказал:

— Я думал, что папа изменится в тот же день, когда увидит статью в газете. Ничего подобного, только не мой папа.

— Когда, по твоему мнению, дело сдвинулось с места?

— Когда мама взялась за него. Она сказала, что знает, как чувствуют себя женщины в его конторе, потому что она все время точно так же чувствует себя. Потом она вышла. Папа был в шоке. Как будто его уронили лицом на пол, но потом он отошел. Теперь он обращается с ней иначе, вроде бы побаивается ее.

— На что это похоже для тебя?

— Я думаю, что он просто видит все так: ты или наверху, или внизу, третьего не дано. Вроде он считает так, когда унижает женщин на работе.

Дерек никогда не рассказывал о том, что заставило его уволиться из конторы отца. Я воспользовалась возможностью спросить его.

— Его секретарь Целия действительно лояльна к нему. Ей нравится мой папа. Они проработали с ним шесть лет до тех пор, пока Джек не стал компаньоном папы. Однажды отца не было в конторе, и Джек непристойно обращался со всеми женщинами, кричал на них в присутствии остальных работников. «В этой компании женщины дерьмо! Вы безмозглые. Я ни за что не поверю, что женщины могут делать эту работу». Так что две самые молодые женщины, наверное, лет девятнадцати или двадцати, действительно заплакали. Доктор Понтон, все видели это, вся контора, как Джек с двумя другими парнями ухмыляются, и никто ничего не сделал. Целия работала со мной. Она встала, вышла и сказала: «Прекрати это, Джек». Он что-то орал ей, когда вошел папа. Папа увидел плачущих женщин, быстро поговорил с Джеком, а затем завопил на Целию, чтобы она вернулась в кабинет «на свое место». Потом он сказал плачущим женщинам: «Давайте будем прекрасными леди, какими я вас знаю, а в следующий раз постарайтесь работать лучше, ладно? Потому что если вы все не сможете освоить эту работу, вам придется заняться позорной для всех женщин работой официанток в платье без верха». Это было ужасно. Он, наверное, считал, что сказал что-то смешное.

— Как ты чувствовал себя, Дерек?

— Я смотрел. Я следил за всем.

— Что, по-твоему, могло произойти, когда вошел твой отец?

— Я думал, что все будет иначе. Хотя когда я увидел, как он ведет себя дома, я не захотел быть его сыном. Я не хотел быть самим собой.

— Тебе было очень тяжело следить за своим отцом, Дерек. Похоже на то, что тебе в каком-то смысле трудно отделить себя от него.

Он кивнул.

— Да, и не только тогда. Сейчас тоже. Теперь, когда я бываю с девочками, то чувствую, будто я — это он. Как будто я какое-то чудище, а они боятся меня.

— Что ты имеешь в виду?

— Я всегда думаю, что они боятся меня. Я не очень хорошо себя чувствую с девочками. Какая-нибудь мелочь, и я уже выпадаю.

— У тебя всегда так было с девочками?

— Нет! Я имею в виду, у меня не было большого опыта, но я обычно не беспокоился, что стану тупым, как задница.

— Кажется, ты боишься стать таким, как твой отец.

— Я знаю, что не такой, как мой отец, но, похоже, могу стать таким.

В молодости, как и в зрелости, приходится делать моральный выбор. Дерек был не единственным, чей отец обвинялся в сексуальных домогательствах. Он был единственным, который видел поведение своего отца. Другие отрицали или преуменьшали: «Мой отец не мог бы сделать это... Они лгут...». Но Дерек не только увидел это, он сделал моральный выбор, противостоящий домогательствам. Он был думающим молодым человеком, очень беспокоился о других, включая своего отца, и я восхищаюсь тем, как он сделал свой выбор. Однако его сексуальность сильно пострадала. Дерек боялся стать похожим на своего отца, и из-за своего беспокойства стал очень подавленным. Ему было легче вообще держаться в стороне от девочек. К несчастью, нам с Дереком удалось поработать только два месяца. Я опасаюсь, что этого недостаточно для преодоления того, с чем он борется. Я даже не вполне уверена, насколько черты его личности переплетены с чертами отца и как это скажется на его сексуальности. Бывают ли у Дерека фантазии со злоупотреблениями по отношению к женщинам? Как он воспринимал отношения своих родителей до того, как увидел недопустимое поведение отца на работе? Что на самом деле создает в его душе почти парализующее неудобство по отношению к девочкам?

 

Делай то, что я говорю

Подростки учатся, подражая, особенно часто — имитируя того, с кем они идентифицируют себя. Они больше учатся тому, что делают родители, чем тому, что они говорят. Летом Дерек работал у своего отца. Он видел, как отец и его компаньон обращаются с женщинами. У него были собственные чувства по отношению к этому, и он решил, что больше не может работать там. Поведение отца сделало его больным, но как сын своего отца он чувствовал ответственность за такое поведение.

Отец Дерека, которого интересовала только финансовая сторона дела, не верил, что его поведение было неподобающим или оскорбительным для женщин. Подобно многим мужчинам, изводящим женщин, он не видел ничего предосудительного в своем поведении. Вместе со своим компаньоном он находился в такой среде, где другие вели себя точно так же и где подобное поведение считалось приемлемым. Словно члену шайки, ему казалось трудным оценить и осознать свою ответственность за поведение, несмотря на то, что он был боссом.

Боб стал прислушиваться к чужому мнению, столкнувшись с тем, что увидел и услышал сын. Он гордился своим сыном, и Дерек дал ему понять, что стыдится поведения отца и ему плохо от этого. Наконец, хотя и не сразу, Боб стал слушать Марию. Ей пришлось бороться и громко разъяснять мужу, что она чувствует по поводу его приставаний к женщинам на работе. Для Марии это было нелегко. В процессе нашей работы она перестала подвергать сомнению свой брак, но на момент последнего нашего разговора еще не была уверена, как хочет поступить.

Пагубные модели сексуального поведения существуют везде. И подростки внимательно наблюдают за окружающими. Поскольку обычно у них нет достаточного времени укрепиться в своих собственных сексуальных идеях и идентификации, риск для них может быть очень велик. Потенциально мы являемся самыми главными их учителями. Мы должны обращать внимание на то, чему они научатся у нас.