Менструация во многих смыслах

Изменение фигуры у четырнадцатилетней Дженни я заметила еще до того, как она поведала мне сон о своих первых месячных. За несколько месяцев она стала почти на десять сантиметров выше, так что когда она поднималась, собираясь выйти из кабинета после завершения сеанса, ее глаза находились на уровне моих глаз. Футболки Дженни начали плотнее облегать туловище, и она слегка сменила их стиль: у шеи они стали ниже, а у талии выше. Ее залатанные джинсы были еще мешковаты, но в бедрах это было уже не так заметно. Я заметила и развитие мускулов на руках, что несомненно позволяло ей с большей легкостью носить вверх по крутому холму к моему дому два рюкзака, в которых размещались учебники, компакт-диски, гимнастическое трико, травяной чай, палочки Гранолы, ладан, а часто и ее любимый котенок Ангел. В тот день Дженни принесла два рюкзака и авоську, содержащие все ее драгоценное имущество: «Никогда не знаешь, что может тебе понадобиться в разгар битвы между твоими родителями».

Потом положение с родителями Дженни, Сарой и Джонатаном, улучшилось. Борьба утихла, и было установлено регулярное расписание опеки. Авоська исчезла, и Дженни уже не спрашивала меня, может ли она положить в мою сушилку свою слегка влажную одежду. Наши сеансы уже не были наполнены рассказами о громких и сердитых полуночных телефонных разговорах между ее родителями, о побегах матери в*свою спальню для спасения в дыму марихуаны, о готовности ее отца поделиться крупной суммой денег с Дженни и о том, что родители хотят иметь в ней друга, а не дочь. Жизнь вернулась к некоторому подобию нормы.

Однако Дженни не думала, что жизнь приходит в норму. У нее на лбу появились два крошечных прыщика, заметные, по ее мнению. всякому, кто не слепой. Последнее определение она приписывала большинству взрослых, включая своего стареющего доктора. Она предложила, чтобы я купила для приемной лосьон «Клерасил» и улучшила там освещение, ведь в конце концов я работаю с подростками. Я поблагодарила Дженни за полезные предложения, а затем стала спрашивать о периодических изменениях ее настроения.

Дженни рассказала мне о своем сне. Это был не первый сон, ко-торым Дженни поделилась со мной. Вскоре после нашей первой встречи она дала мне понять, что ознакомилась с книгой Зигмунда Фрейда «Толкование сновидений» и (что еще полезнее) посмотрела несколько фильмов, в которых пациенты делятся своими снами с доктором. Она сказала, что для успешного психоанализа (так она назвала работу, которую мы делаем вместе) нужно рассказывать о своих снах, и она не собирается упустить этот ценный и волнующий опыт. На этот раз она начала рассказ с того, что этот сон не является особенно волнующим. Он «странный и в некотором роде грубый».

— Я на вечеринке с ночевкой. И все мои подружки тоже. Все девочки спят на полу, а я сижу на кровати выше их и смотрю на них. Уже поздно. Я засыпаю и затем падаю с кровати прямо на них. Оставленные ими банки кока-колы разлетаются. Все вверх дном. Они не обижаются, а я смущаюсь.

— Что ты думаешь об этом? — спросила я.

— О сне?

— Гм. Что он означает?

— Не знаю. Иногда я думаю, что вы можете читать мои мысли, даже когда, конечно, не можете. Вы можете? — засмеялась она. — Может быть, я хочу, чтобы вы прочли мои мысли, так как мне не хотелось бы говорить о них.

— Я могу понять это, но самое важное состоит в том, что ты чувствуешь и думаешь об этом.

Я не была уверена, правильно ли я делаю, предпочитая в этот момент промолчать, но мне хотелось, чтобы она сначала высказала свои собственные мысли.

После моих слов она выпалила:

— Мне не надо догадываться — я знаю. Это у меня месячные. Я уверена.

Девочки и раньше разговаривали со мной о своих месячных, но даже самые прямодушные из них рассказывали о первых месячных или вообще о месячных почти иносказательно. Обычно для таких разговоров требовались усилия с моей стороны или один-два прямо поставленных вопроса. Я не была слишком удивлена, что Дженни ведет себя иначе. Она всегда была искренна и подходила к трудным вопросам о разводе ее родителей с откровенной прямотой.

— Шесть дней назад у меня началась менструация. Во сне я видела разлитую кока-колу, падение на подружек и пробуждение после них. Насколько я понимаю, этот сон означает, что в реальной жизни я тоже опаздываю. У них месячные начались давным-давно. Боже, мне четырнадцать! Мне пришлось ждать годы. — Она остановилась и сделала вдох.. — Так вы как психиатр...

— Мне как психиатру ясно, что ты делаешь хорошую работу в связи с этим. Между прочим, поздравляю с месячными.

Кажется, это замечание удивило ее и наверняка было ей приятно.

— Спасибо, я счастлива этим.

— Я вижу. Во сне это вечеринка.

— Да, вечеринка, на которой я уснула и разлила везде кока-колу. Какая-то вечеринка.

— Да, какая-то вечеринка, Дженни. Но это еще и повод отметить.

В задумчивости она добавила:

— Я никому не сказала. Это случилось, когда я была у папы. Я не собиралась говорить ему, по крайней мере сейчас. Я хочу сказать маме, но меня беспокоит, что она будет делать. Мы с ней не всегда думаем одинаково.

Это было преуменьшение. Дженни и ее мать очень сильно отличались друг от друга. Сара была архитектором, специализировавшимся на проектировании помещений, где собираются женщины. Она приходила ко мне одетая в серый костюм и, ожидая приема, работала с синьками. Она излучала холодную силу и часто была воинственной. Однако от Дженни я узнала Сару с другой стороны. В течение нескольких месяцев после развода она каждую ночь плакала и запиралась от Дженни в спальне, чтобы втайне, как она думала, курить марихуану. После того, как я сказала ей, что, на мой взгляд, это нехорошо для Дженни, она изменила свое поведение.

Я спросила Дженни, как, по ее мнению, отреагирует мать на эту новость.

— Не знаю. Она ярая феминистка. Может быть, она даст мне значок, чтобы я его носила, или что-нибудь, чтобы все могли увидеть.

— А чего бы ты хотела от нее?

— Не знаю. Это смешно. Не знаю, но я собираюсь сказать ей вскоре.

— А как насчет папы?

Она наморщила лоб, прямо взглянула на меня и спросила:

— А вы бы на моем месте сказали ему?

Я задумалась над вопросом Дженни. Это не было типичным вопросом «Как я скажу папе о своих месячных?», который задают многие девочки. При отношениях Дженни с отцом требовалось подумать чуть больше. После развода с Сарой Джонатан сделал Дженни своим «лучшим приятелем». Стать лучшим приятелем своего отца означало еще и походы с ним, когда они ночевали в общем спальном мешке. Так же как и Сара, Джонатан курил марихуану. Стремясь получить снисхождение от Дженни, во время походов он предлагал своей дочери эти сигареты.

Мы с Дженни много говорили о том, на что похожи приятельские отношения с папой, и о неудобстве слишком тесного общения. Дженни открыто говорила со мной о том, что чувствует давление со стороны Джонатана, который явно желает, чтобы она была его партнером, включилась и отчасти приняла на себя роль, принадлежавшую прежде ее матери. Случай с Джонатаном и Дженни, в котором не было явного сексуального контакта, а скорее существовали «сексуализированные» отношения родителя и ребенка, является трудной задачей для психотерапевта, и работа с Дженни не была исключением. Я должна была оценить свою ответственность с юридической точки зрения и подумать, слышала ли я или была ли свидетелем каких-либо сексуальных действий Дженни с ее отцом, которые представляют собой злоупотребление и подлежат обязательному судебному рассмотрению. Я не обнаружила никаких похожих признаков. Я видела, что это очаровательный одинокий папа, воспринимающий своего ребенка как одного из немногих людей, к которому он был ближе всего после огорчительного развода. Проблема была в том, что он делал это неподходящим образом, предлагая совместное употребление марихуаны и физическую близость, что пугало девочку. При соответствующей поддержке Джонатан был способен отступить и принять более уравновешенное отношение к своей дочери: никаких общих спальных мешков и наркотиков, но гораздо большее спокойствие. Однако вопрос был в том, насколько удобно для Дженни обсуждать свои первые месячные с отцом. Я ожидала услышать, что будет дальше.

 

Рассказ

Через неделю Дженни вернулась, и полился рассказ о том, как она разговаривала с родителями и чего не рассказала им.

— Вы еще не получили приглашение? Не могу поверить, что она не послала приглашение вам, моему психиатру, — сказала девочка. — Это плохо, что она пригласила друзей, родственников, но не моего психиатра?

— Куда приглашение?

— На праздник моего девичества. Вы увидите это. Она хочет, чтобы пришли все женщины и рассказали о своих первых месячных, будто я в самом деле хочу услышать это.

Я попыталась вообразить суровую Сару, организующую для своей дочери эту вечеринку, «праздник девичества», как саркастически упомянула о ней Дженни. Тот факт, что эти слова были названием одной из книг на полках в моей приемной, не остался незамеченным мной, но я моментально решила озадачить мать Дженни. Думая о крайностях в реакции Дженни, я поинтересовалась, есть ли у Сары какие-нибудь соображения о чувствах дочери, связанных с этим планом.

Я спросила девочку:

— Так ты сказала своей матери, нравится ли тебе эта затея?

— Вы с ума сошли? Она бы не услышала. Она в своем собственном пространстве, мир женщин и все такое; мать юной девушки — для нее это так удивительно...

В этот момент Дженни скорчила отвратительную гримасу и изобразила кляп, но я не поняла, что она этим хотела сказать.

— Дженни, как по-твоему, почему даже идея об этой вечеринке так сильно досаждает тебе?

Она выдержала минутную паузу и начала медленно:

— Не знаю. Кажется, я ожидаю, что она точно знает, а иногда даже вы знаете, что я чувствую. Я даже не знаю, что я чувствую, но ожидаю, что вы знаете.

— Ты знаешь, что ты расстроена этим.

— Да, я это знаю. Это похоже на весенний обряд, празднование созревания девушки, девочки с цветами в волосах, танцующие вокруг какого-то столба... Боже, это в старом стиле и так великолепно.

Мы обе рассмеялись тому, как она представляет себе эту церемонию, а затем я спросила, какой реакции она хотела бы от своей матери.

Она улыбнулась и сказала:

— Ну, я собиралась сказать никакой, но знаю, что это не совсем верно. Мы никогда не были так близки с тех пор, как они развелись. Мы много спорили обо всем. Кажется, я хочу, чтобы она прислушивалась ко мне, проводила время со мной, может быть, отправилась со мной на велосипедах на гору Тамалпаис, как это бывало раньше. Хотя, похоже, что с этой вечеринкой она взяла верх. Она превратила это в нечто публичное, в спектакль.

— Как ты теперь относишься к своим месячным?

На мгновение это поставило Дженни в тупик. Было ясно, что ей легче разговаривать о матери.

— Возвращаясь к рассказанному сну, я догадываюсь, что это неприятность. Но я рада, что больше не надо ждать. Я надеюсь, вы не будете возражать, что я позаимствовала у вас книгу.

— Какую книгу?

— «Менструация и психоанализ». Это как раз рядом с книгой «Праздник девичества. Возобновление красоты и яркости первых месячных юной девушки», вероятно, настольной книги моей мамы в на-стоящее время.

— Что ты думаешь о ней?

— Что она из тех, которые трудно читать.

Мы обе рассмеялись, и я пообещала найти несколько книг о менструациях, которые ей будет легче усвоить. Воображаемая картина того, как Дженни вчитывается в этот учебник, тронула меня. Я знала из своей практики, что девочки жаждут знаний о своих месячных. Их нелегко получить. Некоторые девочки говорили, что читают листовки-вкладыши в упаковках тампакс в поисках информации, любой информации. Именно для этого я держала у себя в приемной несколько книг, включая ту, что Дженни отвергла, книгу, которая была гораздо проще, чем объемистый том по психоанализу. Я поместила их в приемной, чтобы показать девочкам, что такие книги существуют и что менструация является предметом, заслуживающим описания и ознакомления.

Когда Дженни укладывала свой рюкзак перед уходом, я спросила, как отреагировал на ее рассказ папа, у которого она жила на прошлой неделе.

— А я не говорила. Я не уверена, что собираюсь сказать. Дженни взвалила на себя тяжелый рюкзак, но в тот самый момент я почувствовала, что она хочет узнать мое мнение об этом. Я думала о том, как тяжело должно быть Дженни в двойном спальном мешке со своим отцом, в так стесняющей ее близости. Из своего опыта я знала, что девочкам часто нелегко рассказать об этом своему отцу. Глядя в лицо девочке, я поддержала ее выбор:

— Это нелегко для большинства девочек, Дженни. Ты разберешься в этом.

 

В ожидании приглашения

После ухода Дженни я поинтересовалась, какие книги она выбрала. Из того, что у меня было на эту тему, она взяла книги, содержание которых больше касалось медицинской стороны вопроса. То же самое я наблюдала у других девочек. Ясно, что давно существующие культурные запреты препятствуют открытому обсуждению менструации, и это передается девочкам очень рано, задолго до первых месячных. Одним из способов сделать эту тему приемлемой является проведение учебы.

Менструации все еще являются критическим опытом для взрослеющих девочек. Недостаточная реакция культуры только приводит к дальнейшему молчанию девочек и помогает поддерживать табу. Размышляя об этом, я ожидала приглашения.

Тем временем я обнаружила на своем автоответчике послание от папы Дженни. «Здравствуйте, доктор Понтон. Я весьма смущен тем, что мне пришлось звонить вам по такому поводу, но с этого момента я не разговариваю с Сарой и не думаю, что кто-нибудь сумеет изменить мое решение. Гм... Я вполне уверен, что у Дженни были первые месячные, когда она жила у меня на прошлой неделе. Тогда я хотел поговорить с ней об этом, но не поговорил. Затем Сара послала это приглашение моей сестре и моей матери. Она устраивает вечеринку для Дженни и приглашает их, мою сестру и мою мать. Не можете ли вы как-нибудь позвонить мне?»

— Я догадываюсь, что вы хотели бы знать, почему я звонил, — сказал Джонатан, когда я дозвонилась ему. — Я тоже в некотором роде удивлен. Не знаю, что делать. Плохо быть в разводе. Я не могу поверить, что Сара опять провела меня.

— В прошлый раз вы сказали, что не разговариваете с ней.

— Я и не разговариваю. Если бы я позвонил ей сейчас, то мы кончили бы визгом и бросанием трубок.

Я решила пока не ввязываться в драку:

— Как вы восприняли месячные Дженни?

— Я не... Я не знаю, что я чувствую... Как это полагается воспринимать? Кажется, я знаю, что у Сары есть ответы на все вопросы. Она всегда на шаг впереди меня. Вы знаете, что это их женское дело, а не мое.

— Большинство отцов, с которыми я работала, были выбиты из колеи новостью о первых месячных дочери. Им трудно решить, как реагировать. Вы разговаривали с кем-нибудь об этом?

— Нет. Ну, я разговаривал с моей матерью и сестрой. Я думаю, что они могут пойти... на эту вечеринку. Сара наверняка знает, как вбить клин между нами.

Мое раздражение от разговора с Джонатаном усиливалось. Любой разговор с ним, как со многими разведенными родителями, часто возвращался к его бывшей жене.

— Джонатан, что вы думаете о переживаниях Дженни?

— Не знаю. Мне нужно спросить ее?

— Да. Я думаю, это было бы хорошим началом.

Разговор с Джонатаном напомнил мне о многих беседах в ту пору, когда борьба между ним и Сарой за опеку над дочерью была в самом разгаре. Однако сказанное Джонатаном было важно и очень походило на реакцию многих других отцов. Что он должен сказать своей дочери? Воспримет ли он вообще это событие? Или будет ждать, пока она первая скажет ему что-то? Он знает, что это считается важным этапом, но не уверен, что это надо отметить, не уверен в своих чувствах относительно взросления дочери, «становления ее женщиной».

Джонатан остался неуверенным в своих ощущениях в связи с началом месячных у Дженни. Вдобавок Сара устроила вечеринку, «праздник», и он остался вне его и чувствовал себя травмированным и сердитым. Я могла понять его, но мне также хотелось, чтобы он попытался понять чувства своей дочери.

Приглашение прибыло в день следующего сеанса с Дженни. Я открыла его и поставила на стол. Девочка пришла раньше обычного, ей не терпелось поговорить об этом.

— Вы знаете, как я переживаю этот праздник девичества. Он так смущает меня. Я не могу сказать ей об этом. Я начинаю, но не могу продолжить. Я затыкаюсь.

Дженни не «затыкалась» даже во время затянувшегося развода ее родителей, так что я понимала, насколько должны отличаться ее теперешние переживания.

— Я замолкаю. Я имею в виду, что чувствую себя виноватой из-за того, что не хочу вечеринки. Кажется, я знаю, что в этой вечеринке проявляется ее забота обо мне.

— Много раз во время развода тебе не казалось, что это так.

— Нет, не казалось. Я имею в виду, что папа заблуждается. Он думает, что она собирается перехитрить его и в самом деле объединить всех женщин в семье против него. Вероятно, он чувствует себя очень одиноким.

— Он остался один — ни вечеринки, ни месячных.

Дженни громко засмеялась и сказала:

— Так много по обоим счетам! А может быть, и нет.

— Может быть.

— Я знаю, что в конечном счете рада своим месячным. Я даже рада, что моя мама хочет устроить вечеринку. Но хреново только то, что я не уверена, хочу ли я эту вечеринку.

— Как это хреново?

— Я не знаю, но чувствую себя хреново: месячные, тампоны и что все это должно быть тайной.

— Но твоя мама хочет кричать об этом.

— Да, рассказать всему миру. Что, мне промывают мозги? Я имею в виду, что они отделяют нас от мальчиков, засовывают нас в комнату с краснолицей учительницей физкультуры и называют это «наш маленький секрет». Но тогда я верила им. Мне промывают мозги!

— А как бы ты сделала это по-другому?

— Чтобы это не смущало. Кажется, мне хотелось бы, чтобы учительницы рассказали о том, что это значило для них. А сейчас это похоже на секретный приказ.

— Ты разговаривала об этом со своими подругами?

— Обычно я разговаривала о том, на что это будет похоже. Это в некотором роде волновало, когда мне было девять или десять лет. Теперь даже это изменилось.

— Как изменилось?

— Я догадываюсь, что мы сосредоточились на боли, на вопросах друг к другу: «У тебя есть адвил? А тампоны?» Мы делимся болью... Бред.

— Это совсем не бред, Дженни. Культура требует смущения по этому поводу, так почему же ты и твои подруги должны вести себя иначе?

— Вы говорите, что мне надо устроить вечеринку.

— Если ты хочешь. Я говорю, что тебе надо разобраться в своих переживаниях относительно в связи с этим.

— Хорошо. Я поговорю с ней о вечеринке, хотя я смущаюсь.

После такого сеанса смущенной оказалась не только Дженни. За несколько месяцев до этого я провела на женской конференции семинар на тему «Значение менструации». Многие месяцы я работала, тщательно исследуя эту тему. Но оказавшись в помещении вместе с двадцатью другими женщинами, я осознала, что не разобралась в своих собственных ощущениях. Вскоре я поняла, что не я одна. В комнате, заполненной женщинами всех возрастов от 18 до 70 лет, все осознавали как ограниченность знаний, так и общую неспособность выразить и даже просто иметь переживания по поводу своих месячных. Многие из женщин помоложе хотели надежной информации: «Расскажите нам». Множество женщин постарше не могли ее дать. Я запомнила напряженное лицо и догматический голос старшего педиатра, которой было уже за 60: «То, что девочки чувствуют смущение и хотят скрыть его, вполне естественно. Это является поводом для стеснительности. Все мы имели «происшествия». Мы не хотим, чтобы это случалось с ними, поэтому мы учим их, как этого избежать. Это медицинская проблема. Мы не должны говорить о чувствах, даже разделять их. Это то, что не подразумевает сочувствия. Это вызывает стеснительность».

Я видела, что по мере того, как она говорила, первоначальное выражение открытости на лицах молодых женщин сменялось на замкнутость. Обращаясь к ним, я боролась, говорила о различии взглядов разных людей, но отчетливо понимала, что ее слова нанесли удар и в зоне молчания они будут звучать громко, как колокол.

Через несколько часов после сеанса с Дженни мне позвонила Сара. Ее голос звучал и более смущенно, и менее доверительно, чем обычно.

— Доктор Понтон, не знаю с чего и начать. Я полагаю, вы получили приглашение.

— Да, спасибо.

— И я также догадываюсь, что вы с Дженни говорили об этом.

— Говорили.

— Ну, я знаю, что не могу спрашивать вас о том, чем она делится с вами. Мне не хотелось бы нарушать это, но...

— Но вам хотелось бы знать, что говорит Дженни об этой вечеринке.

— Да. Я догадываюсь. Она сказала мне: «Прекрасно», но у нас нет хороших контактов после развода. Не поймите меня неверно, все становится лучше. Мысль о вечеринке казалась мне хорошей. Провести вечеринку — это хорошее послание для нее, но я думаю, что она не хочет. Это из-за Джонатана? Неудобно? Я только не понимаю, почему нет, я догадываюсь, а она не говорит мне.

— А почему вы думаете, что хотите устроить вечеринку для нее, Сара?

Она ответила после долгой паузы:

— Я думала, что вечеринка для нее — это вечеринка для меня. В свое время мне даже никто не помогал. Мои родители проигнорировали это. Моя мать не говорила со мной об этом еще полгода. Наконец, когда она заговорила, то сказала, что котекс в комоде. Я не хотела бы, чтобы у Дженни было так же, особенно после того, как мы устроили своим разводом такой беспорядок. Но она так странно ведет себя по поводу вечеринки. Я догадываюсь, но не знаю....

— Сара, ваша идея устроить такую вечеринку — это хорошо. Вы хотели, чтобы опыт Дженни с месячными отличался от вашего. И хотите лучшего контакта с ней. А вы еще не делились с ней своим опытом?

— Нет, — покорно сказала она, — я думала подождать до вечеринки.

— Это могло бы быть подходящим местом для начала разговора с ней. Она тоже желает поговорить с вами об этом.

Через неделю я получила общее письмо от Дженни и ее матери. Вечеринка была отменена, но они просили меня прислать письмо, описывающее мой опыт, для включения в книгу, которую Сара делает сейчас для Дженни. Книга будет взамен вечеринки. В конце письма упоминалось, что хотя эта книга для Дженни, ее содержание доступно обоим родителям, Саре и Джонатану.

Я еще думала о том, что собираюсь написать, как Дженни пришла на свой сеанс.

— Так вы получили письмо.

Я улыбнулась.

— Мм. Очевидно, вы смогли написать его вместе с мамой. Как это случилось?

Она улыбнулась в ответ:

— Не знаю. Мы только начали разговаривать, а затем продолжили. У нее нашлось много чего рассказать о месячных — женские дела, вы знаете.

— Видимо, и тебе было о чем рассказать ей.

— Да, когда она слушает, я тоже лучше говорю и слушаю. Я ей рассказала про сон о месячных, а потом она сказала мне, что видела много таких снов. Ей снится, что у нее месячные, потом она просыпается, и это так на самом деле. Она называет их «сильные сны». Она очень сосредоточена на месячных как на силе, в том роде, как вы говорили.

— Что ты думаешь об этом, о месячных и силе?

— Кажется, я могу чувствовать изменение моего энергетического уровня, как будто сила нарастает...

Дженни начала смеяться, и я увидела, что она уже способна шутить по этому поводу, может быть, даже чуть-чуть радоваться. Вскоре после обсуждения она предложила, чтобы я подобно Фрейду рисовала графики месячных моих пациенток, только переводя их в приливы энергии. Пересказывая разговоры о месячных со своими подругами, с матерью, а иногда даже с отцом, Дженни постепенно выкладывала свои собственные мысли. Она ожидала наступления месячных. Она подробно излагала разговоры об этом со своими подружками, каждая из которых предполагала, на что это будет похоже. С тех пор, как у подружек начались месячные, а у нее не было, ей стало труднее. Дженни слышала кое-что об их опыте, и у некоторых было не очень хорошо. К удивлению девочки, многие подружки не сказали ей, когда у них начались месячные, и часто она не могла обнаружить это еще несколько месяцев. Все это подействовало на ее прежнее нетерпеливое предвкушение этого события. Должно быть, это нехорошо, если никто не рассказывает о нем.

Напротив, интерес матери к приближающемуся событию никогда не был подвержен колебаниям, но он начинал все больше надоедать Дженни. Почему ее мать так интересуется и почему реакция матери так отличается от реакции подружек? Постепенно Дженни стала относиться к интересу матери со смущением и скепсисом. Когда начались месячные, Дженни, к своему удивлению, обнаружила, что она чувствует себя хорошо. Однако в атмосфере окружающего молчания трудно было воспринять возбуждение Сары, а модель противостояния между ними, которая развилась за время развода, только ухудшала дело. К тому же отношения Сары и Дженни к месячным Дженни имели некоторое подобие противоборства. Обе они были взволнованы этим событием. Дженни видела, что мать «берет верх» над ее волнением, о чем свидетельствовала идея с проведением вечеринки. В мире молчания Дженни хотелось поделиться с кем-нибудь, но она хотела, чтобы этот этап и этот праздник принадлежали ей, а не Саре. При некоторой помощи с моей стороны они сумели обсудить и найти такой способ восприятия этого события, который был приятен обеим.

— Я рада, что вы поговорили с моей матерью.

— Я рада, что она поговорила с тобой.

— Я тоже. Я могу сказать, что это было нелегко для нее. Потом, когда она рассказала про свою собственную мать, котекс в комоде и разговор с ней только шесть месяцев спустя. И после этого переход к семейной вечеринке. С ума сойти. Это такой большой шаг для одного поколения.

Я увидела так хорошо знакомую мне Дженни, этого ребенка, который очень легко может разбудить в вас ваш собственный опыт. Она посмотрела на меня и спросила:

— Так как продвигается письмо, доктор Понтон, специалист по подросткам? — И затем добавила, покачивая головой: — Бьюсь об заклад, не так легко.

— Ты права, Дженни. Говорить и писать об этом нелегко.

— Вы знаете, я тоже хочу написать туда. О моем сне. Я хочу написать о том, как дети могут устроить «вечеринку месячных» и не смущаться.

— Как раз теперь нам обеим осталось совсем немного.

— Обеим куча дел.

В итоге я написала статью для книги Дженни. В ней я рассказала о ее сне, кое-что о нашей совместной работе над ним, дав ей знать, что она помогла мне раскрыть некоторые мои ощущения относительно моих месячных.

Из моего описания выпал Джонатан. Поначалу Дженни хотела рассказать ему, но чувствовала неуверенность в том, как это сделать. В этом Дженни не отличается от девочек, чьи родители живут вместе. Нелегко рассказать папе, что у нее первые месячные, а окольного пути нет. Когда у него появились подозрения, подтвержденные звонком матери, он еще сильнее почувствовал себя покинутым. После нашего разговора он решил поговорить с Дженни. Для него это было нелегко. Дженни рассказала мне об их разговоре, заметив, что лицо Джонатана так покраснело, как будто у него начинается сердечный приступ. Затем она добавила, что знает, насколько это трудно, и восхищалась его попыткой. Важным было то, что смущение отца позволило Дженни легче разговаривать о своих собственных ощущениях по поводу месячных, разговаривать как со стеснением, так и с гордостью.

 

Табу

Связанные с менструацией запреты являются всеобщими. Слово табу происходит от полинезийского слова тупура, означающего менструацию. Отношение древних к «тупура» не отличается в корне от нынешнего отношения нашей культуры к менструации.

Наши культурные взгляды и их влияние на девочек подробнее освещает исследование того, каким образом изображается менструация таким важным элементом общей культуры, как реклама. Согласно медицинскому истолкованию телесных функций, реклама представляет менструацию как «гигиенический кризис», который ради умиротворения души наилучшим образом управляется посредством «эффективной системы безопасности», защищающей от влаги, запаха и неудобств. Кроме того, менструирующие женщины, изображенные в рекламе, заниматься привычными делами как ни в чем не бывало. Это означает, что ощущающие дискомфорт девочки и женщины могут считать свои реакции необычными. По моему опыту, девочки подросткового возраста в гораздо меньшей степени видят в месячных гигиенический кризис, нежели это представляет реклама. Они находят особенно уместной рекламу, где говорится о тампонах и потере девственности. Эти объявления искусно преподносят начинающим миф о том, что использование тампонов угрожает девственности, а затем рассеивают этот миф, чтобы продавать множество типов специализированных тампонов. Послание ясное: оставайся девственной и избегай беспорядка, тампоны помогут и в том, и в этом.

Если не читать напечатанного мелкими буквами, то невозможно обнаружить, что реклама по всему спектру «гигиенических женских товаров» все еще поставляет эти явно устаревшие сообщения. Но это еще больше подчеркивает то, насколько важной является активная роль матерей и других взрослых. В поисках информации Дженни и другие девочки изучают вкладываемую в коробки с тампонами и гигиеническими прокладками рекламу, ожидая руководства от замалчивающего эту тему общества. Для многих это становится источником тайных интересов и скрытого очарования, которые рассматриваются многими девочками как подозрительные. Это трудно понять. Почему вдруг надо скрывать то, что уместно для них?

Основатель психоанализа Зигмунд Фрейд также был захвачен темой менструации. Это наиболее очевидно из его переписки с другом и коллегой Вильгельмом Флейсом. Переписка показала их общий интерес к периодичности и длительности цикла, равной двадцати восьми дням. Во времена переписки с Флейсом Фрейд обращал внимание на графики менструаций домочадцев женского пола и вел записи об этом. Будучи разрушителем многих запретов, Фрейд не пытался разбить табу на менструации. В своей книге «Менструация и психоанализ» Мери Джейн Лаптон пишет, что менструация и менструальные циклы продолжали проникать в работу Фрейда. Она даже предполагает, что концепция Фрейда о половом влечении является метафорой, имитирующей менструальный процесс. В то время как Фрейд и другие исследователи, возможно, понимали роль этого процесса, из-за строгих запретов на такие темы им не удалось осознать всю важность менструации и написать об этом.

Широко распространенные представления о позоре и запрете сильно влияют на реакцию девочек подросткового возраста на менструацию. Исследования показывают, что у многих девочек предчувствие своих менструаций вызывает весьма позитивные чувства, гораздо более позитивные, чем их реальное появление. Что изменяет их взгляды — неизвестно. Когда группу девочек более старшего возраста спросили, как бы они подготовили младших девочек к этому важному событию, они подчеркнули необходимость эмоциональной поддержки и создания уверенности в том, что менструация является нормальным и здоровым процессом, а не плохим, пугающим и неудобным. Они обращали внимание на важность просвещения по практическим аспектам гигиены. Но они подчеркивали, что знакомство с субъективным опытом прошедших через это женщин («как это чувствуется на самом деле») существенно изменило бы дело, потому что биологические аспекты и связь между менструацией и осознанием себя женщиной недооценивается. Девочки говорили о том, как важна здесь роль матерей, ведь подготовка к этому событию — длительный и непрерывный процесс, начинающийся задолго до появления менструаций и продолжающийся долгое время после.

О такой важной теме, как реакция матерей на месячные их дочерей, написано мало. Это отражает общую ситуацию в нашей культуре, где недооценивается роль матерей в жизни взрослеющих девочек, хотя и не совпадает с точкой зрения самих девочек или матерей. Мы знаем, что матери играют наиболее важную роль в просвещении своих дочерей о менструации. Если девочки и делятся с кем-нибудь, так это со своими матерями. Девочки почти никогда не обсуждают эту тему с мальчиками или со своими отцами и значительно меньше доверяют подругам, нежели матерям. В одном исследовании было обнаружено, что только четверть девочек сказали о своих первых менструациях кому-либо кроме матери. Кажется, что информацией о первой менструации с подругами делятся мало, хотя позднее подруги обмениваются рассказами о симптомах и отрицательном отношении к месячным.

Мудрость культуры и проводимые исследования совместно указывают на важную роль матери в этой жизненной сфере, хотя многие матери описывают свои юношеские ощущения как неадекватные. Они не желают передавать свой отрицательный опыт (и матери, подобные Саре, весьма обеспокоены ими) и часто не хотят говорить с дочерями так же, как разговаривали с ними. Для помощи матерям в этом процессе предназначены специальные просветительные пособия. Среди них «Празднование девичества», буклет, который часто дарят с поздравительным браслетом, что помогает юной женщине с радостью и гордостью утверждать свою женственность. В «Книге месячных» Карен Гревиль и ее юная племянница Дженифер подходят к этой теме с большим юмором, но одновременно деликатно и бережно. Обе эти книги просвещают, а иногда и развлекают и матерей и дочерей.

В современном обществе нет ничего, что полностью соответствовало бы обряду инициации девочек или мальчиков. Современная культура сфокусирована на другом полюсе взросления: окончании школы и поступлении в колледж или на работу Я полагаю, что из-за недостатка внимания и даже пренебрежения важной вехой их взросления подростки младшего возраста чувствуют себя преданными, а потому развивают собственные ритуалы инициации. Самым заметным среди них является начало сексуальной активности. Поскольку созревание начинается во все более раннем возрасте (а это больше затрагивает девочек, чем мальчиков, так как созревание у девочек начинается на два года раньше), юные женщины все чаще сталкиваются со сложной частью жизни, и им очень нужна помощь взрослых. А вместо этого у многих девочек остается ощущение изолированности, так как наше общество оказывается неспособным разговаривать на такие темы.

Многие древние культуры включали церемониальный обряд, отмечающий первые месячные у девочки как признак плодовитости. Коренное американское племя Мескуаки, «Люди Красной Земли», во время первых месячных изолировало девочек не в наказание, а потому, что они считались очень сильными. Изоляция при первой менструации девочек сопровождалась церемонией изоляции молодых людей во время их первых сновидений. В этом смысле изоляция была общественным соглашением, которое почитало, а не игнорировало эти важные превращения молодых людей. Обряд изоляции помогал молодым людям обоих полов понять, что они переходят в пору великой силы и теперь им нужно знать, как ею пользоваться. У нас нет таких средств для почитания нашей собственной молодежи.

Часто используемые в школьных образовательных программах наглядные аудиовизуальные пособия зачастую делают акцент на гигиене и не ориентированы на индивидуальный, культурный и эмоциональный подход. Они часто «заговаривают» девочек в попытке объяснить скрытую загадку. Показ в старших классах современных фильмов о «загадке жизни» напомнил мне мультипликационную версию «Золушки» Уолта Диснея. Каждый из них использовал поющих нарисованных птичек пастельных тонов и содержал неприкрытый смысл: веди себя тихо и не жалуйся. Проблемы со средствами просвещения указывают на трудности в раскрытии и поощрении позитивных чувств по поводу менструации. Введение этой важной темы как для мальчиков, так и для девочек предоставляет возможность затронуть положительные элементы и стереть «гриф секретности». Но этот процесс еще не произошел.

И молчание, и запреты затемняют наше понимание важности такой темы, как менархе. Ее недостаточное освещение отражается на полноте нашего дальнейшего понимания всего процесса менструации, а не только первой ступени. Не удивительно, что взрослеющие девочки и взрослые женщины являются последними, у кого просят дополнить эту тему своими знаниями.

Наступление менструации может быть волнующим периодом в жизни девочки, но в то же время они очень ранимы. Первые месячные являются важным признаком женской жизни, но поскольку для многих девочек это начинается в возрасте от 9 до 12 лет, родители должны помнить, что эти девочки еще дети. При любом праздновании первых месячных дочери должны быть приняты во внимание и ее пожелания. История Дженни иллюстрирует это. Родителям и их дочерям необходим контакт и взаимопонимание. Многие матери зачастую ленятся поделиться с дочерьми своим опытом, касающимся менструаций, надеясь, что их дочери получат лучший опыт, чем они сами, и не желая пугать или подавлять их подробностями своих рассказов. Однако многим дочерям интересно узнать хоть что-нибудь из естественного опыта своих матерей. Так что матери должны запомнить, что они могут выбирать, какими подробностями можно делиться. Они могут просто спросить своих дочерей, сколько рассказов те хотят послушать. Дочери тоже могут прямо спросить своих матерей, на что было похоже для них то время. Сначала обе могут чувствовать робость, но подобные обсуждения дают возможность сближения в переходной период. Отцам, имеющим дочерей, необходимо приобрести знания о менструации, если они еще не имеют их. Разведенная и альтернативная семья увеличивает возможность того, что папа будет единственным взрослым в жизни дочери в этот особый период, когда важно быть способным «делиться новостями» и чувствовать, что они будут тепло приняты. Совместное с дочерью переживание этого события усиливает близость как к отцу, так и к матери.

Наступление первых месячных у девочки затрагивает и другие семейные вопросы. Влияние этого события может вызвать сильные чувства и у многих других людей, окружающих девочку: братьев, сестер, няней, друзей, дедушек и бабушек, а также более дальних родственников. Будьте особенно внимательны и постарайтесь разрядить или предотвратить поддразнивания или другие негативные воздействия, направленные на взрослеющую девочку в это время.

Нелегко говорить, а особенно писать о месячных. Сочиняя свои страницы в книгу Дженни, я тоже чувствовала силу запрета. И еще: в такой атмосфере молчания девочки ведут самостоятельный поиск. Дело каждого из нас помочь преодолеть традицию замалчивания, которое окружает этот период их жизни.