На Эшли-стрит Рождество прошло тихо. Крутились пластинки, Эмили рассказывала Джуди о Париже, где когда-то провела несколько чудесных лет, и они мечтали о том, как отправятся туда вместе, едва лишь здоровье Эмили позволит ей предпринять столь дальнее путешествие.

– Я, наверное, и не узнаю Парижа, столько лет прошло! Но ведь у нас там есть свой человек, – и она подмигнула смутившейся Джуди.

Чем чаще Эмили заговаривала о Фрэнке, тем больше Джуди о нем думала, словно поддаваясь внушению.

И все же ей казалось, что жизнь кончена. Любовь, семья – это все для других, а у нее, Джуди, нет больше сил. Пустота, пустота, блаженная гулкая пустота внутри. Не надо заполнять ее новой болью. И даже новой радостью – не надо.

Если чем и заполнять, так только тем, что несет в себе покой, а если и будоражит, то лишь воображение. Можно мечтать, упиваться прекрасными стихами и покрывать белые листы все новыми рисунками… Графика оказалась ближе Джуди, она редко бралась за краски – для этого необходим был какой-то особый настрой, и чаще всего Джуди оставалась недовольна тем, что получалось, бросая большинство работ недописанными. Она почему-то скрывала свои занятия от Эмили, а та не допытывалась, чем Джуди так подолгу бывает занята в своей комнате, но догадки строила самые разные.

Одно Эмили знала наверняка: Джуди больше не плачет о своей горькой судьбе. Да, она несчастлива, но не плачет. И очень нуждается в любви, в чьей-нибудь, хотя бы ее, Эмили, любви и понимании. Эмили тоже нуждалась в любви, и поэтому, думала она, они нужны друг другу. Ей не хотелось отпускать Джуди от себя, она мечтала, что именно Джуди будет держать ее за руку, помогая отходить из этого мира, а потом стоять в шляпке с вуалью, прикрывающей полные слез глаза, и слушать напутственную речь священника. Поэтому она так настойчиво вспоминала Фрэнка. Конечно, ею двигал старческий эгоизм, но не только он: она искренне считала, что Джуди и Фрэнк могли бы стать прекрасной парой, – наверное, потому, что Эмили любила обоих и хотела, чтобы каждый из них был счастлив.

Самый короткий месяц в году приближался к концу. Работа над книгой была завершена, и в жизни обеих женщин образовалась какая-то дыра. Они не говорили об этом вслух, но с грустью ощущали одно и то же. И тут издатель, которому очень понравились переводы, сделал новое предложение: продвинуться еще дальше в глубь веков, взявшись за средневековых авторов. «Трубадуры! – восклицала Эмили в сильнейшем волнении. – Франсуа Вийон! Джуди, да вы понимаете, что это такое?!» Джуди понимала: новая работа сулит богатую пищу для захватывающих фантазий, для вариаций «на тему» на еще не заполненных белых листах…

Фрэнк звонил редко. Рождество прошло без него, потому что у него была «срочная работа», а потом он жаловался на непрерывные простуды с высокой температурой… Эмили не очень-то верила этим отговоркам, а предположение, что у Фрэнка новый роман тоже не радовало ее, так как вовсе не соответствовало ее планам.

…И вдруг, когда работа над переводами средневековых авторов была в разгаре, он позвонил и объявил, что собирается приехать. Узнав об этом, Джуди не сумела скрыть замешательство.

– Кажется, вы боитесь моего зятя? – спросила Эмили.

А Джуди и сама не понимала, отчего так боится встречи с этим человеком. Неужели она боится, что он узнает ее? Но тот вечер был так давно, и воспоминания о нем уже не вызывают в ней прежнего чувства стыда. Или она опасается, что поддастся его мужскому обаянию и… Что «и»? Она не может полюбить, не может! Так что же тогда? Страх пораниться, обжечься о чью-то насмешку, непонимание, получить удар в самое уязвимое место – ведь не всегда люди причиняют боль нарочно, иногда они даже не понимают, что наделали одним неосторожным словом, о котором сами тотчас забыли… Но в любом случае имя «Фрэнк» было связано для Джуди с предчувствием опасности. Фрэнк мог стать причиной каких-то перемен в ее жизни, она это чувствовала. Но она не хотела больше никаких перемен, она вообще не хотела, чтобы в ее жизни что-то происходило. Покой – это все, что ей нужно теперь. «Оставьте меня в покое!» – хотелось ей крикнуть маме и Джулии во время недолгого пребывания в Цинциннати. «Оставьте меня в покое!» – хотелось ей крикнуть всему миру, которому, между тем, не было до нее никакого дела…

Эмили вовсе не хотела ставить ее в неловкое положение, напротив, она опасалась, что какая-нибудь мелочь может перечеркнуть ее надежду на то, что эти два человека найдут друг друга. А они должны найти друг друга. С ее помощью, но… сами. Такую парадоксальную задачу поставила перед собой Эмили.

– Джуди, я вижу, вы не в большом восторге от того, что вам придется встретиться с Фрэнком, – так начала Эмили партию, в которой подыграть ей должна была сама судьба. Джуди неопределенно пожала плечами, но уверять в обратном не стала. – Мне не хотелось бы доставлять вам хоть какое-то неудобство. Поэтому у меня возникла идея… Что, если я дам вам отпуск, недельки на две-три? Это, я думаю, вам совсем не помешает.

– Вам виднее, – Джуди снова пожала плечами. – Если будет во мне необходимость, то я приеду.

– Нет, вы не совсем правильно меня поняли. Да я еще и не сказала всего.

Джуди насторожилась. Уж не хочет ли она отправить ее…

– Я хотела бы попросить вас съездить…

– Нет! – невольно вскрикнула Джуди.

– …во Францию, – договорила Эмили. – А вы что подумали?

– Куда, миссис Краун? – изумилась Джуди, решив, что ослышалась.

– Во Францию, дорогая! А если точнее – в Прованс.

– Но… зачем?

– Как зачем? Я думала, что, как только вы услышите, то сразу поймете. Нам нужен материал, Джуди, есть кое-какие вопросы, которые можно прояснить лишь там… К тому же, я там была и мне до сих пор памятны мои ощущения. Неплохо бы напитаться тем духом и вам. Кроме того, я просто хочу сделать вам такой подарок, ведь вы сами говорили, что мечтаете путешествовать?

Джуди никак не могла поверить в то, что Эмили говорит серьезно.

– А лучшего места для того, чтобы совместить все сразу, не найти. Работа, отдых, впечатления! Ну, вы согласны?

– И вы еще спрашиваете? – Покраснев, Джуди засмеялась. – Это поистине королевский подарок!

– Что же было дальше? – Рэй держал руки Норы в своих и заглядывал в ее сухие воспаленные глаза.

– Я три года жила с бабушкой. А Эмили, естественно, угодила в тюрьму.

– Твоя мать была в тюрьме? И сколько лет она там провела?

– Лет! Она не провела там и месяца! Питер, ее первый муж, полный, по-моему, идиот, так и остался на всю жизнь влюбленным в мою мамочку. Он человек влиятельный и не бедный, а за деньги и с помощью связей делается все. В общем, ей удалось избежать тюрьмы…

– Он помог женщине, которая бросила его ради твоего отца? – спросил удивленный Рэй.

– Да! Ты можешь это себе представить?!

Рэй встал и зашагал по комнате.

– Я считаю, что это и называется благородством.

Нора невесело засмеялась:

– Вот уж не думала, что ты станешь рассуждать о благородстве! Ты хочешь сказать, что и сам способен на такой поступок?

– Я – нет. Но я в состоянии отдать должное чужому благородству…

– Что ж? – вздохнула Нора. – Пусть он будет последним рыцарем, по ошибке родившимся не в том веке! Но я не понимаю, почему убийца – а она ведь убийца! – живет себе спокойно, и даже угрызения совести ее не мучают…

– Неужели ты бы хотела, чтобы твоя мать провела десятки лет в тюрьме?

– А почему бы и нет? – Нора вскинула голову.

– Послушай, – сказал Рэй, снова подсев к ней и положив ладонь ей на голову, – что ты строишь из себя? Ведь ты не такая, совсем не такая…

– Откуда тебе знать, какая я… – пробормотала она, опустив глаза.

– Я чувствую… Ну же, рассказывай, как ей удалось избежать тюрьмы?

– Она была не в себе, уж не знаю, на самом ли деле или только притворялась. Думаю, притворялась. Моя мать очень здоровый психически человек, поэтому представить ее в состоянии аффекта я просто не могу. Я думаю, она хотела его убить. Но все признали ее невменяемой, кроме того, приплели сюда еще и самооборону… Ведь если кого-то решили спасти, то уж формулировки найдутся! И она вместо тюрьмы угодила в клинику.

– Для душевнобольных?

– Ну да…

– Неизвестно еще, что лучше, – заметил Рэй.

– Ах, перестань! Роскошная клиника: отдельная палата, книги, журналы, прогулки – никаких ограничений. Она могла выйти, сесть в автобус и просто уехать, представляешь? А ведь она была опасна для общества!

– По-моему, ты не права, – сказал Рэй, понимая, что перечить все равно бессмысленно.

– Ей было там совсем неплохо, уж поверь мне! – взволнованно продолжала Нора. – К тому же, и там она умудрилась завести себе любовника.

– Что? – удивился Рэй. – Какого-нибудь тихого помешанного?

– Нет! Это был главный врач клиники!

– Ты наверняка выдумываешь.

– Выдумываю? Да он до сих пор поздравляет ее с каждым праздником!

– Это говорит лишь о том, что твоя мама очень привлекательный человек. Она, должно быть, была красива когда-то, но она еще и интересный собеседник, это сразу чувствуется, даже я попал под ее обаяние…

– Может быть, я и не права, – неожиданно сдалась Нора. – Возможно, главный врач не пользовался ее взаимностью, но это не так уж и важно. Главное то, что ей были созданы самые комфортные условия. Она сама говорила, что отдохнула там.

– Видимо, уж очень несладко ей жилось с твоим отцом.

– А ему с ней! Рэй, дорогой, я столько лет слышала об отце одни только гадости! Но я ведь помню, помню его! Он был чудесным, – Нора прикрыла лицо ладонями, – чудесным! Мы так дружили! Это был единственный друг в моей жизни!.. А она отняла у меня отца, отняла друга… И что дала взамен? Ничего! Я для нее была напоминанием о ненавистном человеке, вечным напоминанием… Я знаю, даже мое лицо причиняло ей боль, потому что я похожа на отца.

– Нора, так не бывает, мать не может ненавидеть свою дочь…

– Я не говорю, что она ненавидит меня. Но она меня не любит. И в детстве не любила. Мной занимался только отец, потом бабушка. А после смерти бабушки мама все время нанимала каких-то теток для того, чтобы освободиться от меня, отсылала учиться подальше от себя. А теперь я оказываюсь неблагодарной дочерью!

– Ну, успокойся, – растерянно пробормотал Рэй. Ему хотелось помочь ей, но как тут поможешь? – Ты говоришь, что отец был единственным твоим другом, – Рэй решил увести разговор от Эмили, – но как такое может быть? Ты была еще слишком мала, когда его не стало. Почему у тебя не было друзей? Ты не производишь впечатление необщительного человека.

– Я общительна. У меня всегда было много приятелей. Но никого, кто стоил бы дружбы. Да, я была слишком мала, но я очень хорошо помню отца. И он стал для меня идеалом друга и идеалом мужчины одновременно.

– Идеалом? Не думаю, что он был идеальным, таких просто не бывает.

– Конечно, но для меня он навсегда остался самым лучшим человеком на свете. Может быть, потому, что я не успела дорасти до того возраста, когда начинаются разногласия и ссоры… Да, я смотрю на него через розовые очки, но как еще можно помнить давно ушедшего дорогого человека? Самого дорогого… Потом я очень хотела найти кого-то столь же сильного, надежного, все понимающего… Но ничего не вышло. Никто не выдерживал сравнения. А может, мне просто не везло. Когда мне показалось, что я нашла настоящего друга, я немедленно в него влюбилась…

– Он тебя бросил?

– Нет.

– Не выдержал сравнения?

– Вот именно! Помню, я повздорила с матерью, а так как отношения были уже очень напряженные, то я решила проучить ее и… ушла из дома.

– Сколько тебе было?

– Пятнадцать.

– Ты ушла к нему?

– Нет, что ты! Я была слишком хорошо воспитана. Я прибежала к подруге, но ее родители сделали мне выговор и отправили домой. Тогда я нашла дом на отшибе, где давно уже никто не жил. Там было темно и пусто. К тому же стояла осень, я продрогла, а в этом заброшенном доме даже не все стекла были целы. Я поняла, что не смогу заснуть в этой сырости и добежала до ближайшего телефонного автомата. До сих пор помню, как пальцы срывались, пока я набирала его номер…

У Рэя вдруг сжалось сердце. Он ясно представил себе дрожащую от холода худенькую девочку…

– Я попросила его принести мне что-нибудь теплое… ну, чем можно было бы укрыться, во что можно было бы завернуться.

– Он не принес?

– Он сказал: «Ну, Нора, милая, уже ночь, холодно, а я только что из ванной…» Надо сказать, что мы с ним часто ссорились и к тому моменту он, наверное, не был уже так влюблен в меня, как раньше… Но он так был мне нужен тогда!.. Это был хороший урок. Подумать только: одна-единственная фраза, и ты понимаешь, что все кончено.

– И как же ты провела ту ночь? – Рэй передернул плечами.

– Не очень весело, как ты понимаешь… Хорошо еще, что никакой бродяга не наведался… – Она помолчала, снова переживая то, что чувствовала тогда, много лет назад. – А потом, – снова заговорила она после паузы, – я встретила Фрэнка. Он был таким… В общем, я решила, что, наконец, нашла то, что искала.

– И ошиблась?

– О да! Он очень понравился Эмили. И она очень понравилась ему. А я, я вдруг куда-то подевалась… Он утратил ко мне всякий интерес. И Эмили, вместо того, чтобы использовать свое влияние на него и помочь мне, только подливала масла в огонь. Я думаю, она даже хотела, чтобы мы расстались.

– Я уверен, ты опять преувеличиваешь, – возразил Рэй.

– Все за нее заступаются! Даже ты!

– Я только пытаюсь быть справедливым. А ты что, хотела бы, чтобы я кивал и поддакивал, во всем с тобой соглашаясь?

– Нет, – улыбнулась Нора, – конечно, нет, милый.

– Ну, так что же? Ты говорила о своем муже.

– Я не могу сказать, что он плохой человек, – задумчиво проговорила она.

– А мне казалось: ты его ненавидишь…

– Просто он причинил мне слишком много боли. Может быть, не всегда даже понимая это. Я слишком сильно поверила в него, открыла душу… А ему оказалась не нужна ни моя душа, ни даже мое тело. Наверное, что-то во мне было не так. А может быть, я слишком сильно любила его. Так сильно, что моя любовь душила его, мешала ему жить. Во всяком случае, моя любовь была ему не нужна.

Рэй слушал, опустив голову. Он думал о Джуди. О Фрэнке. О Норе. Как все похоже! Твою роль где-то в другом месте исполняет другой мужчина, а женщины, вспоминая, произносят одни и те же слова. Наверное, и Джуди когда-нибудь будет говорить о нем вот так: спокойно, трезво, почти равнодушно анализируя причины разрыва.

– Сейчас он сам попал в такую же ситуацию. Страдает по какой-то девчонке, которая и мизинца его, должно быть, не стоит. Что ж, каждый рано или поздно вынужден испить эту чашу…

– Нора! – воскликнул Рэй. – Я не узнаю тебя…

– Что? – она повернула к нему голову.

– Куда подевалась та злоба, с какой ты раньше говорила о нем? Что случилось?

– Не знаю… Может быть, случилось то, что появился ты. А знаешь? – Она усмехнулась, переводя разговор на другую тему: – Потом, примерно через месяц я встретила того парня, мою первую любовь… И знаешь, что он сказал мне?

– Что же?

– «Куда ты пропала? Почему не звонишь?»

– Хочешь, я найду его и отправлю к праотцам? – смеясь, обнял ее Рэй.

– Зачем? У него трое детей, глупая покорная жена, лысина на полголовы…

– По-моему, тебе жаль его.

– Нет. Когда я в последний раз видела его, от него слишком несло алкогольными напитками. Я не могу жалеть человека, оскорбляющего мое обоняние.

Рэй рассмеялся.

Итак, судьба решила за него: он должен остаться с Норой. Но Рэй не любил слова «должен» и теперь его уже угнетала та легкость, с какой он отдал себя в руки случайного стечения обстоятельств, называемого судьбой. Иногда в его голове вновь возникала мысль о блаженной свободе, свободе от всех привязанностей, от всех уз… Но две новости, последовавшие этой зимой одна за другой, окончательно убедили его в том, что его участь решена.

Во-первых, Рэй вдруг оказался перед фактом своего возможного будущего отцовства. Джуди, у которой в первый же год их совместной жизни случился выкидыш, больше ни разу не беременела, а он не очень печалился по этому поводу. И вдруг такая новость! Нора беременна!

Сначала он растерялся, потом расстроился, осознав, что опутан по рукам и ногам… Но, посокрушавшись об утраченной свободе, понял, что все-таки рад! Правда, он был весьма озадачен вытекающей из этого обстоятельства необходимостью осесть, найти постоянную работу, приносящую стабильный доход и не связанную ни с какими рискованными авантюрами.

И тут подоспела вторая новость, которая по-настоящему ошеломила даже его, привыкшего к самым невероятным фокусам фортуны. Эразм Дорсон пригласил его для беседы, и Рэй узнал, что его деловые качества произвели на этого ушлого старичка приятное впечатление, а так как в данный момент, в силу произошедших в штате его компании перемен, ему не на кого положиться, то он и предлагает Рэю возглавить небольшой филиал компании в Торонто.

– Новое предприятие, да еще и не в Штатах, это не так просто, – говорил Дорсон, внимательно разглядывая Рэя. – Конечно, будет немало трудностей. Но я уверен, что вы справитесь.

Началась подготовка к свадьбе и к отъезду, который должен был состояться сразу после нее.

– Нора, – приступил Рэй к вопросу, который – он сам бы не смог объяснить, почему! – был для него важен: – Ты уже сообщила матери? Она приедет?

– Тебе не кажется, что она не в том состоянии, чтобы разъезжать – тем более по столь незначительным для нее поводам?

– Но ты же не можешь знать наверняка, что она думает.

– Рэй, – Нора погрозила ему пальцем, – я боюсь Эмили, как иные женщины боятся красивых соперниц… Ты ей явно симпатизируешь. А это скользкая дорожка. С Фрэнком все полетело к чертям прежде всего потому, что Эмили стала для него значить больше, чем я.

– Она никогда не станет для меня значить больше, чем ты. Но мне неприятен раздор между вами. Мать и дочь не должны так относиться друг к другу.

– Ты хочешь в одночасье распутать клубок, который запутывался годами…

– Да нет же! Я только прошу тебя быть немного помягче… Ведь как бы она ни была виновата, ей тоже пришлось несладко.

– Она сделала все сама, собственными руками.

– Да, но будь снисходительна! Ведь ты женщина, откуда такая непреклонность, такая жесткость? Знаешь, дорогая, в самой независимой женщине должна быть слабость, нежность… А ты пытаешься выглядеть железной леди!

Нора никогда не слушала ничьих увещеваний. Да никто особо и не пытался примирить ее с матерью. Фрэнк просто встал на сторону тещи, не стараясь что-то изменить. Рэй был первым, кто не осуждал ее, но в то же время не во всем с ней соглашался и упорно гнул свою линию. Ей это нравилось. Он давил на нее, но это давление не раздражало. Может быть, она просто утратила ту категоричную уверенность в своей правоте, которая всегда была ей присуща, и стала мягче? Может, ей наконец захотелось побыть пластилином в сильных мужских руках. Или… или тоска по матери, по ее любви и пониманию, которую она уже столько лет пыталась изжить, вдруг заявила о себе, прорвалась…

Так или иначе, но Эмили была приглашена на бракосочетание дочери. Приглашение передал Рэй.

– Мы будем ждать вас, миссис Краун, – сказал он.

– Я не обещаю… – Эмили положила трубку и повернулась к Джуди: – Нора выходит замуж.

Лицо Джуди ничего не выразило.

– Вы слышите? – спросила Эмили.

Она не сомневалась: чем быстрее Джуди узнает обо всем, тем лучше. Быстрее отболит.

– Слышу, – ответила Джуди бесстрастным тоном. – Я рада за нее. – Она поднялась и вышла.

– Джуди! – крикнула Эмили, последовав за ней. – Я не хотела сделать вам больно.

– Вы и не сделали.

Ей действительно не было больно. Новость стеклянным шаром упала в ту пустоту, что наполняла ее, и Джуди ждала звона, а его все не было, потому что пустота оказалась бездонной…

Когда самолет набрал высоту, она вспомнила этот образ стеклянного шара: вот, брось такой шар отсюда, и он будет долго лететь и, конечно, рано или поздно долетит до земли и разобьется, но ты этого уже не увидишь и не услышишь…