Автоматические стихи

Поплавский Борис Юлианович

Эта книга Бориса Поплавского (1903–1935), одного из самых ярких поэтов русского зарубежья — современники называли его «царевичем монпарнасского царства», — была подготовлена к печати самим автором, но так и не увидела света. И вот, спустя 65 лет после создания, «Автоматические стихи» (1930–1933), о существовании которых до недавнего времени не знали даже специалисты, обнаружены в парижском архиве друзей поэта Д. и Н. Татищевых. Публикуется впервые.

Борис Поплавский — от футуризма к сюрреализму

[текст отсутствует]

«Сонливость…»

Сонливость Путешественник спускается к центру земли Тихо уходят дороги на запад Солнце Мы научились разным вещам. Мы были на полюсе Где лед похож на логические возвраты А вода глубока Как пространство Всё оставлено Только вдали память говорит с Богом

«На аэродроме побит рекорд высоты…»

На аэродроме побит рекорд высоты Воздух полон радостью и ложью Черная улица, грохот взглядов, удары улыбок Опасность А в тени колокольни бродяга играет на флейте Тихо-тихо Еле слышно …Он разгадал Крестословицу о славе креста Он свободен

«Еще никто не знает…»

Еще никто не знает Еще рано Сладко спят грядущие дни Положив огромные головы На большие красивые руки Звезды зовут их Но они не слышат Далеко внизу загорается газ Дождик прошел, блестит мостовая Христос в ботинках едет в трамвае

«Кто знает? Никто здесь не знает…»

Кто знает? Никто здесь не знает. Кто слышит? Никто там не слышит. Ничего не бывает Все забывают Сладко зевают Медленно дышат Тихо, как рак задом во мрак, Пятится счастье в звездных мирах Солнце тоскует Блестит весна Мы не проснемся навек от сна

«Мы пили яркие лимонады и над нами флаги кричали…»

Мы пили яркие лимонады и над нами флаги кричали И бранились морские птицы Корабли наклонялись к полюсу Полное солнце спало в феерическом театре В пыли декораций где огромные замки наклонялись Под неправдоподобными углами В пустом и черном зале сидело старое счастье в рваных ботинках И курило огромные дешевые папиросы Созерцая ядовитый огонь заката В пыли кулис А наверху плыли дирижабли Люди кричали и пропадали Дали молчали и появлялись И уже шел дождь Изнутри вовне, из прошлого в будущее Унося в своей серой и мягкой руке Последнюю доблесть моряков

«Птицы-анемоны появлялись в фиолетово-зеленом небе…»

Птицы-анемоны появлялись в фиолетово-зеленом небе. Внизу, под облаками, было море, и под ним на страшной глубине — еще море, еще и еще море, и наконец подо всем этим — земля, где дымили небоскребы и на бульварах духовые оркестры тихо и отдаленно играли. Огромные крепости показывались из облаков. Башни, до неузнаваемости измененные ракурсом, наклонялись куда-то вовнутрь, и там еще — на такой высоте — проходили дороги. Куда они вели? Узнать это казалось совершенно невозможным. И снова всё изменилось. Теперь мы были в Голландии. Над замерзшим каналом на почти черном небе летел снег, а в порту среди черного качания волн уходил гигантский колесный пароход, где худые и старые люди в цилиндрах пристально рассматривали странные машины высокого роста, на циферблатах которых было написано — Полюс.

«Сорок дней снеговые дожди…»

Сорок дней снеговые дожди Низверглись, вздыхая, над нами Но не плавает со слонами Дом надснежный — спасенья не жди Днесь покрыты все горы где тропы Непрестанным блестящим потопом Спят сыпучие воды зимы Раздаются под телом безмолвно В снежном море утопленник-мир Неподвижно плывет и условно.

«Рокот анемоны спит в электричестве…»

Рокот анемоны спит в электричестве Золото заката возвратилось в черную реку Стало больно от черного снега В тот год умерли медные змеи И верблюды отправились в пустыню за горной водой Тихо по стенам всходила вода Карнизы смотрели в океанские дали Кошки спали на самом краю небытия И кто-то говорил во сне Странно приподымая руку О самом страшном — О измене

«Почему боль не проходит?…»

Почему боль не проходит? Потому что проходит вовнутрь. Где спит статуя с электрическим черным лицом На страже анемоны и солнечных рыб Там боли нечего делать

«О колокола…»

О колокола О сирены сирен в сиренях О рассветы что лили из лилии Самое простое — это умереть Самое трудное — это стерпеть За открытою дверью снова улица в сквере Из комнаты в комнату вхожу И сон за мной Мое пальто там в лунной тьме сутулится Я падаю, оно за мной О солнце Как передать позор отказа плакать И в синеве подземной отцветать В окно мое устало солнце падать Отказ молчать Колокола. Перу уснуть пора Сирени рвались в вечность, спят давно Со странною улыбкой мертвых дев О лев Смежи лучом виденья королев

«Звуки неба еле слышны…»

Звуки неба еле слышны Глубоки снега и степи Кто там ходит, спит, не дышит? Розы ветра облетели Тишина лежит в постели Глубоко больна Снится ей иное время Пишет черт стихотворенье У ее окна Спи, младенец жизни новой, Слишком рано и темно Спит зари огонь багровый Глубока дневная ночь

«Беззащитный сон глубины…»

Беззащитный сон глубины Отразился в руках судьбы Бледно-желтою нитью зари Перевязаны руки царей Всё готово на небесах Ждите, тише, он настает Тот внезапный трепет в часах Тот ошибочный странный звон

«Колёса, локоны, шестипалые руки и фотографии…»

Колёса, локоны, шестипалые руки и фотографии Были основанием, но лодка не тонула Тысяча ног и нот Не могли ей помочь уснуть Потому что полночь настала И луна поникла устало Утро будет? — кто-то спросил Нет — ответил кто-то без сил Нет возмездия, нет награждения Свято всё что касается тления

«Это и были Лериды…»

Это и были Лериды Высокие как окна соборов Далекие как солнце иных миров Но зачем они опустились Никто никогда не понял Почему они загрустили Кого увидели там И огромные очи свои обратили В обратное высотам… И сразу стало тише и холоднее Глубже уснули на снежном рассвете Страшные черные лица детей А рассвет был ложен, легок и пуст Как сгоревший серый вчерашний куст

«Высоко на крыше дома…»

Высоко на крыше дома Стояла Статуя Счастья Наблюдая рождение жизни Из желтого моря зари Всё казалось ей: время настанет Растворятся, раскроются бездны Голоса поцелуют землю

«Подумайте о вращении…»

Подумайте о вращении Вращающийся перестает понимать Он наклоняется и не падает Он часто висит кверх ногами И в одном глазу у него Запад А в другом гора Нуримая Уходящая на Крайний Север В сером дыме своих вулканов И какие-то прошлые жизни Абсолютно лишенные счастья О которых он вспоминает Вспоминая не понимает Только черной рукою гладит Как волна — острова и скалы Где огромные птицы молча На грядущем задом сидят Размышляя сидя на камне И еще голубой колокольчик Подле моря звенит, звенит

«От высокой жизни березы…»

От высокой жизни березы Только листья остались в море Берега позабыли воду Пароход позабыл природу Дачи хлопают крыльями крыш Птица чайка летит на север Путешественник там замерз Можно съесть его нежный голос Руки моря Кажутся белыми

«Луна играла серенады…»

Луна играла серенады На светло-голубом рояле Мы прятались за колоннады Выглядывали и ожидали Но тот ее ударил в спину Кто больше всех боялся звуков И смолк стеклянный лунный клоун Истек серебряною кровью И голова его скатилась За дальний черный низкий лес Прощай, луна. Луноубийца Живет в стеклянном снежном доме И тихо на воздушном шаре Летят в эфир его года. Всё минуло и он забыл Что некогда себя убил.

«Кто ты? Я то что тебе непонятно…»

Кто ты? Я то что тебе непонятно Я там за болотом, за тьмою, в лесу На небе рождаются светлые пятна Спит маленький месяц во тьме на весу Кто ты? Я тот кто исчезнет при свете Что гибнет мгновенно, что тихо, что тленно Я голос что спит в отдаленной планете Я царь что живет в отдаленной вселенной И никто не слышит Всё медленно дышит Всё грезит на зимней заре О царе Что пел над болотом И с каждым годом Склонялся к земле И страшное солнце всходило не щурясь А духи ночные бежали в туман Как пьяница нежный с бульваров и улиц Обратно знакомой стезей в ресторан

«О расскажи взаимное рожденье…»

О расскажи взаимное рожденье Твоих лучей на свет глубоких бездн О если бы добиться пробужденья Еще не живших и не певших звезд О страшный самум пыли равнодушья Смеркание, склонение лучей И комары съедающие души И лысины на головах детей Никто не жил, никто еще не любит Никто не видел неба и рассвета

«Карты счастья и карты печали…»

Карты счастья и карты печали Тихо с неба падали в окно Но никто не наклонялся к жизни Все закрыв глаза смотрели вдаль Всё там было тихо и просторно Все страдали от соседства звуков Как ужасно к счастью просыпаться Как нелепо к жизни возвращаться Безнадежным золотом счастливым В солнечное море отнесенным Голубые очи открывались Золотые книги закрывались

«Невозвратимый…»

Невозвратимый Неустрашимый Необъяснимый Молчи навек Тихо дыши Делай что хочешь Просыпайся глубокой ночью Подражай соловьям Облакам И полярному льду В море высоком Синем далеком Тихо идут золотые часы Судьбы Тихо ветер колеса тронет Колокол нежный, колокол белый Звук золотой подаст Темное тело Сможет упасть

«Был красивый полон удивленья…»

Был красивый полон удивленья Что заснул в болоте утопая Страшно близко к лучшим временам И проснулся на высоком месте Только горы преграждали взоры Но понятно было то что скоро Облака поднимутся к лазури Поцелуют небо наяву

«Отрицать мир с четырех сторон…»

Отрицать мир с четырех сторон Погружаться в четыре сна Обволакиваться четырьмя сияньями Так мы хотели вначале Так кричали нам птицы Только мы не отвечали Не уставали неудостаивать Мы под страшным ветром печали Так любили до утра простаивать Раскрывая свои паруса

«Соединенье железа, стекла, зеленого облака…»

Соединенье железа, стекла, зеленого облака, Предсмертной слабости, а также скрежета, Испарины снега, бумаги, геометрии и перчаток Снятых со многих, многих снов Давно истлевших Забытых Кто знал тогда что перед нами предстанет На западе И почему столько судов замерзло на юге Полных вращения Что-то вдруг изменилось Как-будто река вдруг оказалась над нами Раньше чем мы отвернуться успели Нас относило к иным временам Дико свистели лодки встречные нам Долго потом на песке Мы рыдали от счастья, от жалости к листьям От боли волненья А домик в бутылке Всё стоял и стоял — Он не заметил вращенья. Сладко зевая Вышел хозяин Обратно вернулся Заснул

«Разорвите цепи — железо так нежно дышит…»

Разорвите цепи — железо так нежно дышит Камень плачет навзрыд Но никто не слышит Никто с ним не говорит Каменная девушка на воздушном шаре Поднимается в небо не переставая улыбаться А на дне моря философ играет на скрипке И звенит своей цепью Прикован ко дну Медленно верблюды уходят в Сахаре На юг И всё бесполезно Всё лишено назначенья Тихо и звездно Над мертвою жизнью город шумит Счастье молчит

«Перепробуйте все комбинации…»

Перепробуйте все комбинации Побудьте во всех соединеньях Поцелуйте женщин всех наций Научитесь пению Или возвратитесь в отдаление Тогда вы поймете что в малом Что приснилось вам на рассвете Было всё что есть во вселенной И то что снилось вселенной И еще многое абсолютно непонятное Относящееся к грядущим дням

«Июль прошел, холодный маниак…»

Июль прошел, холодный маниак, Он спал во льдах среди течений юга Горели розы лампы в снежных облаках И месяцы смеялись друг на друга Жара спала в снегу ночных минут И дождь настал

«Отшельник пел под хлороформом…»

Отшельник пел под хлороформом Перед ним вращались стеклянные книги Он был прикован золотою цепью Ко дну вселенной Было далеко от жизни Но еще не совсем смерть — Это было предчувствием страшного звука, Полусон, сквозь который брезжит рассвет. Холод, сонливость, Передрассветная мука. А на дне вселенной качались деревья И дождь уходил В бледно-сером пальто.

«В черном море пели водолазы…»

В черном море пели водолазы Айсберги над ними проходили Было пыльно в городе над ними В лазарете с феями больными День скользил сквозь годы одиночества Шум дождя скользил на белых листьях В сумерках при свете фонарей Были слышны вздохи паровозов Грозы спали у моих дверей Потому что лето было ложью Под театром страшной высоты Далеко внизу трамваи шли В них читали книги короли Только ночь ушла из Нуримат И глаза закрыли сны зари

«Неустрашимый…»

Неустрашимый Сплю на рельсах курьерского поезда Но в другом измерении Поезд пройдет во сне Испугавшись цветов Опрокинется в реку Наполнится рыбами Вернется домой Невозмутимый Помню о прошлом Тихо целую Грядущие дни

«Пели колеса…»

Пели колеса Давно-давно Мы были другими Нас ласково звали в окно Повторяя странное имя Какое-то странное имя Но мы забыли когда это было И было ли Всё превращается Всё возвращается в море Дождь размывает землю И память Прощай Мы уходим в холодное завтра Ты — в рай

«Высоко над жизнью поэта…»

Высоко над жизнью поэта В синем платье проходит лето В черной жаркой базальтовой зале Короли увядая ждали Как колонна в дельфийском храме Падал жар убивая души Голубыми пустыми глазами Карлик шум мироздания слушал Он всходил на огромные башни Опускался в бездны вулканов С сердцем полным печали вчерашней Оставался мечтать на башне Неподвижно близок к часам Может быть судья небесам

«Пироскаф дымок распускал…»

Пироскаф дымок распускал Колесами воду пеня Там на башне сидел чудак Глядя пристально в вешний мрак Побеждая нездешний страх Но лукаво прятался страх В прах И устав возвратился дурак Во мрак

«Сто миллионов сфер…»

Сто миллионов сфер Облака иных атмосфер Дивный блеск вертикальных рек Телескопов трубы навек На высоких горах Спи отвергнувший страх Всё что будет тобой прощено Ты простил всё что было Сохранил всё что время забыло Но ты с нами, ты наш, ты стена Ты живая и спящая истина

«Вечный воздух ночной говорит о тебе…»

Вечный воздух ночной говорит о тебе Будь спокоен как ночь, будь покорен судьбе В совершенном согласье с полетом камней С золотым погасаньем дней Будь спокоен в своей мольбе

«Я живу на границе твоей…»

Я живу на границе твоей О душа, о море победы Меж тобою и мною ночь — высоко до рассвета Далеко до лучезарного дня Я живу на границе твоей Камень тихо со мной говорит Солнце спит среди ночи в святой синеве Далеко подо мною идут пароходы И флаги качаются. Там чайки чайки поют Пароходы идут на юг Только я не смотрю — Я железным лицом одиноким Повернулся в надмирную ночь. О Светлана, Будь, приди, о настань Отразись в синеве Иордана Иона в уста поцелуй В уста Иоанна

«Фиалки играли в подвале…»

Фиалки играли в подвале Где мертвые звезды вздыхали о мраке могилы Только призраки окна еще открывали И утро всходило Им было так больно что лица они закрывали И так до заката Когда погасали Лучи без возврата А ночью огни появлялись на стенах домов Цветы наклонялись над бездной — их пропасть манила Внизу на асфальте ходила душа мирозданья И думала как ей войти в то прекрасное зданье Так долго ходила, на камень ложилась лицом И тихо шепталась с холодным и мертвым отцом Потом засыпала Вернувшийся с бала Толкал ее пьяной ногой

«Всё было тихо, улицы молились…»

Всё было тихо, улицы молились Ко сну клонились статуи беседок Между дверьми — уйти! — остановились Небесные и тайные победы Как сладостно, как тяжко клонит сон Как будто горы вырастают Вершинами упертые в висок. Высокий ледяной прекрасный Эльбрус тает И медленно смеркается восток. Всё было так, всё было не напрасно…

«Отпустите чудо…»

Отпустите чудо Не мучайте его пониманием Пусть танцует как хочет Пусть дышит Пусть гаснет Нет, оно не может поверить Что вы раскроете ладони Полюбите капли дождя: Ваши души не промокают И с них не стекает Свет

«Быть совершенно понятным…»

Быть совершенно понятным Совершенно открытым настежь Чтобы все видели чудовищ Совершенно лишенных рук Полных розовых нежных пятен Диких звезд и цветочных лужаек Невидимых колоколов Водопадов И медленных верных рассветов Над необитаемыми островами Чтобы все разделили счастье Баснословный увидели город Где отшельник нагой живет Он прикован цепью к вселенной Он читает черную книгу Где написано как вернуться В баснословный древний покой

«Так голодный смотрит на небо…»

Так голодный смотрит на небо Наслаждаясь больной синевою Облака золотые жалея Забывая искать ночлег Погрузившись в лучи водопада Успокойся, лишенный печали, Успокоившись что-то реши И молчи о святом, о решенном Не греши говоря о нем Только так поступай как казалось Как тогда обещал ты сделать Так живи

«Никого не решайся видеть…»

Никого не решайся видеть Закрывай свои взоры стеклом и цветами Отстраняя лучи водопада И красивые флаги С белой чистой страницей бумаги На черном лице Будь похож на часы золотые Где огромное время таится Ожидая свой знак отдаленный Свой таинственный голос за сценой Чтоб поднять золотую доску Размотать гробовые ленты

«Золотая рука часов…»

Золотая рука часов Разбудила отшельника в склепе Он грустя потряс свою цепь И раскрыл колоссальные книги В книгах были окна и двери В окнах горы и мелодрамы И леса высоких аккордов Электрических снежных машин Только бедный отшельник ослеп Он покинул свой черный склеп Он живет на звезде зари Безутешно плачет о нас Потому что там высоко И до земли далеко И нигде нельзя встретить тех Кого убивает смех

«На железной цепи ходит солнце в подвале…»

На железной цепи ходит солнце в подвале Где лежат огромные книги В них открыты окна и двери На иные миры и сны Глубоко под склепом, в тюрьме Под землею служат обедню Там, должно быть, уж близок ад Где звонят телефоны-цветы Там в огне поют и грустят Отошедшие в мире часы О раскройте подвалы и залы!

«Там ножницами щелкали вдали…»

Там ножницами щелкали вдали Ночные птицы отрезая нити Которыми касались короли Иных миров. Что делать Вам? Умрите Попробуйте молиться в мире снов Но кто-то плакал на дворе вдали: Он собирал лоскутья и обрезки

«Случалось призракам рояли огибать…»

Случалось призракам рояли огибать Являться запросто свои расправив косы Был третий час. В больную моря гладь От счастия кидались вплавь матросы Был летний день. Не трудно угадать Почто бросались в океан матросы Часы ныряли в бездну океана И глубоко звенели под водой И снег влетев в цветник оконной рамы Переставал вдруг быть самим собой Мы отступали в горы от программы Но ты упала в прорубь на лугу Засыпанная летними цветами Писала ты в испуге о признанье Что повторить я больше не могу Я говорил: не быть воспоминаньям Как и всегда там море на лугу

«Кости упавших домов…»

Кости упавших домов Согревались утренним солнцем Соловей на черепе пел Но о чем — понять не могу Просыпались цветы у ворот Утро ночь проходило вброд Утро настало Весна кругом Усни устало Не здесь твой дом За каждой розой В тени железо Здесь рок сияет Я здесь в аду

«Тише, души, солнце там на крыше…»

Тише, души, солнце там на крыше Не дыши Пыльный здесь паркет блестит, а выше Камыши Там Христос сидит на крыше Ни души Страшно жарко. Тихо в ожиданье Дети спят в страданье Годы ждут в реке во тьме Будит время призрак мирозданья Навсегда в полдневное сиянье На стене Ходит воин в каске оловянной Что-то зная Луч горит в зубах часов стеклянных В башне рая Будет всё как солнце говорило на заре Как часы спокойно повторили В синеве

«Страшно было это рождение камня…»

Страшно было это рождение камня — На лету на вершине признанья Нам являлось лицо бледно-синей Медузы Рассвета Было страшно следить за рожденьем За окамененьем цветов За каменной ленью Античных голов Склоненных над теплою Летой Все мы умерли здесь Мы влюбленные в жизнь Раздували лазурное пламя Лазурных весенних Ночных подземелий. Как странно, как глухо О, этот рассвет — Как ангел смерти!

«Серо-синий день погиб случайно…»

Серо-синий день погиб случайно Он упал из темного окна Кто-то говорит во тьме случайно И рояль загрохотал со сна Страшно, глухо, каменные руки Невозможно со стола поднять — Сумрак ночи — каменные руки Протянуть к востоку свет обнять Нет, луна как маска змеевая Что-то шепчет: «Всё прошло, забудь» Тихо, время, песня змеевая Жалит каменную грудь

«Шум непрестанно менялся…»

Шум непрестанно менялся Дождь повторялся слабея Синие сумерки были Чьей-то печалью полны Может мы позабыли И каменея, белея Может быть мы отпустили Руку прошедшую сны Страшно под ликом Медузы Где ты, Светлана? Бедный, молчи Она далеко Она не услышит Она в раю

«Перекрестный ветер, вечер синий и тревожный…»

Перекрестный ветер, вечер синий и тревожный Странный голый блеск страниц Статуя писала в темном доме ложном Свой дневник Боже мой как медленно в озеро Падает Ушеров дом Как беззвучно бьется сердце Моцарта Под толстым льдом Тик-так Тише Я всё слабею А свет всё выше Так-тик Так Слушаю мрак Никто не поможет Дойти не сможет Легче черной реке вертикально подняться К зениту

«Очень страшно всё что очень тихо…»

Очень страшно всё что очень тихо То что говорит во сне Что превращается в камень Еще поет Время стекает к садам антарктических птиц Время, прощай Мы ненавидим красоту закатов Мы лиц меловых не поднимаем Примерзших ко льду Мы склоняемся ниц: Там на дне На огромной цепи Христос читает железную книгу Мы с Ним навсегда Прощай

«Тот кто лишается времени…»

Тот кто лишается времени Касается черной книги Срывается с круглой цепи Наконец целует крест Он спускается ниже и ниже В отчаянии простых решений По ту сторону возмездия и наказания Прикасается к чаше Пилата Проливая ее над бездной Омывая ее грехи Тихо, звездно В бездне кричат петухи Но мы глухи, но мы тихи Мы читаем черную книгу

«Бегите, как время проносится время…»

Бегите, как время проносится время Золотыми руками машут часы Самоубийца кровью пишет стихотворенье Но и тот с улыбкой смотрит на часы Всё сине-сине и чисто Лишено обвиненья, но недоступно слезам Здесь цепью прикованы сны чтобы волей-неволей Склоняться им под колеса железным часам Но есть повеленья Решенья лишенные срока Лишенья такие Что вечность врывается в них И память им не нужна Они прожигают вселенную Мы плачем тогда И Шепчем какое-то имя

«Железо пения усталых…»

Железо пения усталых Звенело в глубине заката Он пел из глубины природы Но звук запаздывал до смерти И всё казалось неизменным Земля домов шумела комнатами Обои черные молчали И умывальники молчали Вода в стенах кричала до заката Среди реклам и бледно-желтых ламп Рука рвалась из готового платья Как занавеска в храме пополам Сама к себе бросалась смерть в объятья

«В банках машины жевали железное мясо…»

В банках машины жевали железное мясо Лампочки зажигались на циферблатах Поезда отдалялись в своих подземельях И оркестры играли в высоких стальных маяках Тихо строили руки в воздухе Поворачивались стеклянные глаза Дирижабли слегка напевая летели ко звездам И труба телескопа смотрела в подводный зал Девочка черную бабочку в подъемной машине поймала И подарила больному священнику в желтом костюме На плотине огни загорались весеннего бала А под нею скелеты дремали в объятиях спрута Медленно в мире рассвета склонялись весы Эриний ждали они, за белою стрелкой следили И последние били на каменных башнях часы

«С горячих рук больного музыканта…»

С горячих рук больного музыканта Стекала музыка холодная в окно Там пароходы в доках уходили И скверы жалкие были полны луной Он наклонялся над огнями улиц Он статую на крыше видел ясно Она смотрела с черного отвеса Как загорались звезды синема И парочная прачечная тихо Дышала уничтоженными жизнями А в подземелье, под ногами банков, Отшельник книгу грязную читал Там были странные круглые колодцы Где плыли звезды, облака менялись И голоса спокойно раздавались И все вдали прикованные к цепи Вдруг замолкали на одно мгновенье И улыбались полузакрыв глаза

«Мы позабыли утро…»

Мы позабыли утро В беседке состарилась статуя Были на льду те желтоватые отблески Что перед нашим домом который упал С высоты мирозданья В печаль надмирных лучей В лазарете вечер играл на рояле Загорались лампы в белом курзале Как это было давно Женщины в шалях загробные флаги вязали Мертвый солдатик показывал крестик в окно Анна Каренина пела грустя на вокзале Было ли это Или приснилось Не знаю Проснусь — не вспомню

«В Африке шумели паровозы…»

В Африке шумели паровозы В черном небе Средь странных желтых песков У самого входа в гробницы Где столько зал и коридоров А окна выходят в небо А внизу не видно земли Паровоз уходил поднимаясь на небо Змеился воздух болот вдали Мы жили там Мы строили маленькую башню А ночью она росла До неба добра и зла Мы просыпались с своим удивленьем вчерашним И уже были звезды в нас И прошедшие годы в окнах И по белым камням шла в раскаленном молчании сна Мадонна в белом халате Неся на ладони Стеклянный поющий шар

«Было тихо в Сахаре молчанья…»

Было тихо в Сахаре молчанья Всюду лежали мертвые крылья Белые дальние замки Остановили колокола Было в подземных гробницах молчание страха и боли Но внизу издалёка Рвалась из болота Ужасная белая не видевшая света река Ниже и ниже огромных статуй Тени ползли Аэростаты в лазури Подымались выше и выше Тень аэростата ходила по крыше Вдруг что-то упало Река рванулась Тень Герострата шумела не более мыши Солнце не встало Только голос сказал: Вы были правы Но ничто не поможет — Дойти не сможет Склонитесь в черные травы Спите, умрите Так легче ждать

«Эти скитания звуков…»

Эти скитания звуков Нам снились, но мы улыбались Над нами отшельники пели Трясли свои цепи Но мы были в снежной постели Холодной навеки По дну океана огромные птицы летели Сны белых снежинок спускались до наших бездн Заметали наши спокойные лица Звуки побившись крыльями Уставши как смерть Возвращались с трудом на небо И ложились на краю рая Им не хотелось Им не хотелось больше ни жить, ни звучать

«Были веки железных лиц…»

Были веки железных лиц Склонены к пустыням страниц Опускались звуки к земле Прижимались щекой ко льду В подземельях далёко-далёко Летали странные звуки Слабые руки Толкали железные двери Тихо в подземных мирах Ходит познавший страх Из залы в залу, из бездны в бездну Увлекая мертвые звезды На дно Только небо кругом Опускаясь прошел насквозь Вернулся в воздушный дом Простил железным мукам

«Бледнолицые книги склонялись к железным рукам…»

Бледнолицые книги склонялись к железным рукам Всё было там Все лица Кругом весна не смела цвести Всё было тихо В пустыне дышал паровоз В желтом песке таились входы В небесные царства Где тихо менялись огни, облака Тихо разжалась рука Стало вдруг звездно, тепло и прекрасно Белый и ясный Голос покинул свои облака Здравствуй, праздник прекрасный, Умершим жизнь так легка

«Над различными городами одинаковые звезды…»

Над различными городами одинаковые звезды Невозможность пространства Кусочек зеркала в ручье владеет солнцем Видно за тысячу верст Мокрые листья как небесные легионы Тихо шумят Зелеными крыльями В такой день недалеко от неба Прямо из трамвая Тихий на вид Синий на вид Сад Гесперид Неужели вам никогда не хотелось быть чистыми?

«Говорили двое в комнате над миром…»

Говорили двое в комнате над миром А в окне был виден яркий белый дом На стенах были окна картин — там были закатные виды А под полом глубоко сердце билось покрытое льдом Оба себя осуждали И говорили что черными лицами Коснулись белых страниц Что их жалкие ангелы плача В черном ветре печали покинули узкий карниз Высоко на небе стояла их неудача Тихо о том В лесу золотом Думал отшельник в хвойной каменной яме Он считал золотые звенья Цепи которой земля привешена к небу И видел что их стало больше

«Было страшно тихо в высшем мире…»

Было страшно тихо в высшем мире Там слушало время бездну Было страшно тихо внизу Среди грохота зла Лишь далёко и редко Медленный нежный рождался звук И тотчас склонялся В мертвый испуг Боже, как тихо там в высших мирах Как мало добра Как все молчат Века и века всё ту же страницу Читает стеклянный гений Только в храме священник Играет на черном рояле Падая от усталости Клонясь ко сну Священный атлет Он не снимет железных рук Он нам дарит все звуки Чтоб молчание не поцеловало вечность

«Медленно вращаясь к времени…»

Медленно вращаясь к времени Покидая вечность зрения Мы вступали в железную залу Озарены улыбкой презрения Клонясь устало Тотчас засыпая. Кто зовет нас? Мы как-будто слышали голос. Это труба тумана — Это пенье фиалок — Это снежная скрипка? Нет. Это жалость — Это звон железной цепи — Это каторжной песни вокзала Осенний усталый голос. О, пожалейте О, покиньте свет О, умрите с нами Прокляните рассвет Тихо время играет на флейте Молчит, смеется Оно разбудит росу И будет счастье в лесу.

«Кто помнит сердечный припадок…»

Кто помнит сердечный припадок Ужасный трепет стеклянных стенок Как-будто рвалась из бездны Река ужасных событий И уже приступало время И уже приближалась минута — Ты помнишь, ты видишь, ты знаешь Забываешь, ты спишь. И вдруг отступает жестокость Разжимаются странные когти Иностранец на землю ложится И ни о чем не мечтает Он не помнит уже о жизни Спит глубоко в дожде холодном Повернувшись лицом к земле

«Призраки в сферах молний…»

Призраки в сферах молний Зарницы не успевают Не успевают запомнить Что говорили в огне Мгновенные ангелы жизни Бесподобная жизнь облаков Бесконечно менялась в весе На высоких горах зари Отдыхали они цари Опускались потом к земле Заползали в подвалы домов Прячась в бездне подземных ходов Засыпая на черных цепях Не успевали запомнить О лишенных памяти жизни Поцелуйте в высокие лица И закройте над ними склепы Избегайте о них говорить

«Страшно думать: мы опоздали…»

Страшно думать: мы опоздали Мы бежали по черным предместьям Попадая в двери глухие В подземелья падали навзничь А тем временем там хоронили Там служили в башне обедню Троекратно взывали к дверям И ответа ждали закрыв глаза А теперь на железных рельсах Повернулись гранитные горы Облака опустились в бездны Птицы канули в холод звездный И как жалкие призраки-воры Мы гуляли у входа в полночь Которая солнцем сияла И ждала миллионы лет

«Горит желтый зал…»

Горит желтый зал Все обедают без меня «Кто будет чай пить?» Говорит Ладя — Самая высокая Тоска моей жизни. Радость достигнута И перейдена

«Под тяжестью белых побед…»

Под тяжестью белых побед Больной полководец Склонился лицом на железо Молчит ощущая холод Нагим колоссальным лбом И снится ему могила Холодный торжественный мрамор Где скрестив разбитые руки Опустив огромные веки Он лежит тяжелый и чистый Изменивший в последний час И непрестанно и тихо На большой глубине Текут колоссальные реки: Там солнце блестит И тонут закаты И всё безвозвратно И всё забыто

«На большой глубине…»

На большой глубине Где-то где-то В смирительной рубашке Во тьме, во сне Безумное солнце — и камень На сотни верст вокруг. Безумно и глухо оно говорило во сне Закованы ангелы в черные цепи Всё спит — помогите Не надо, так лучше — Светлеет усталость Как утро сквозь души Рождается жалость

«Никто никуда не уходит…»

Никто никуда не уходит Все остаются на своих звездах Все уносятся в пропасти Все забывают друг о друге О как жестоко пространство О как далёко до теплых Светлых лучей Плеяды — Что это за зрелище? Это картины звездного ада Так надо Так рождается жалость

«Тоска лимонного дерева…»

Тоска лимонного дерева Уходила к дыму вулкана Где уснули у фумаролы Пилигримы иных миров Мир был высок, спокоен Устремлен в грядущее время Еще не достоин Свободы

«Должно быть в будущей жизни…»

Должно быть в будущей жизни Мы не будем ни спать, ни плакать На рассветах не будем ложиться На закатах прощаться с жизнью Всё будет ярко Всё будет тихо В зданиях будут тысячи лестниц Миллионы флагов Будет страшно далеко видно Но ничто не искупит И ничто не скроет Что ты умерла на рассвете И упала с кровати

«Мне холодно, спокойно газ горит…»

Мне холодно, спокойно газ горит То баснословное — оно передо мною Сама с собой победа говорит И сон ее долит над глубиною Сама собой победа здесь царит Как тяжело писать при свете газа Свинцовою рукою шевелить Кораблик шел посередине глаза И море превращалось в сон о море

«Музыка звучала в подземелье…»

Музыка звучала в подземелье Но откуда? — удивлялся узник Ведь вокруг глубоко и далёко Только камень что не видит снов Он слышал как люди кричали Как кто-то медленно плакал То затихая, то вновь принимаясь И как проснувшись позднею ночью Говорили во тьме голоса И так он был во всех башнях Был близок ко всем подвалам Он слушал усталый город Он слушал годы и годы Опускались железные своды Он тихо сложил иссохшие руки И закрыв глаза вспоминал все звуки Он расскажет их тем Пред которыми каждый пел

«Солнце сжало в железных руках…»

Солнце сжало в железных руках Наконец познавшего страх

«Трубы, трубы и трубы…»

Трубы, трубы и трубы Под землею на дне морей Глубоко зарыты в горе Души по трубам скользят Музыка слышится в них Иногда трубы выходят в прекрасный сад Но иным невозможно вернуться назад Эти трубы идут на солнце Тихо течет в них свет В трубах слышны отдаленные звуки иных миров Шум отдаленных миров Солнце Уйти в подземелья труб — Пять миллионов лет — Достигнуть созвездий Выйти из труб на свет

«Волей далеких птиц…»

Волей далеких птиц Было не приближаться Ибо они умирают От приближения к раю Оставаясь над бездной Вдали отчизны Их голос снежный Кричал нам о лучшей жизни Но мы звали их к нам Мы рыдая их призывали И они опустились к снам И они перестали быть

«То что всплывало со дна…»

То что всплывало со дна Было ядом старинного имени Оно замутняло воду Кораблей лишало свободы А вверху был огонь облаков Яркий свет отдаленных снов А матросы кричали, матросы кричали Подымая руки и плакали И померкло небо — всё стало зимой На железной цепи повернулось пленное солнце Призрак по звездам вернулся домой

«Что с Вами стало?…»

Что с Вами стало? Нет сил подняться Метель Боже, как хочется спать Обнять снеговую постель И зарыдать Закрыв глаза Горы покрытые снегом Камни сияют льдом — В снегу от века В снегу наш дом Поцелуем же снежные цепи

«За стеной играли флейты — там учились…»

За стеной играли флейты — там учились Было страшно снежно Поезда в степи остановились Белоснежный Тихо, медленно в снегу шурша Кто идет? — Мировая душа Дайте выйти мне, дайте пригреться О, откройте железное сердце! Но двери закрыты, но люди спят Для них не стоит ни жить, ни сиять

«Конец небесного дня…»

Конец небесного дня Был полон восторга и удивленья Было видно за тысячу верст — От горных темных селений До звезд Так что же Так день прошел Слишком высок для счастья Слишком далек для жизни Слава Причастья Знамя отчизны Боже, как странно — я вас не вижу Не слышу что говорю Страшную дивную музыку слышу Ведь я в раю Перехожу в неподвижность

«Солнце, очнись от света…»

Солнце, очнись от света Лето, очнись от счастья Статуя, отвернись Вернись к старинной боли Необъятный ветер безумный Страшный краткий безумный чумный Крик земной непрошенной боли Потому что даже если воскреснет Солдат с оторванной головой Всё же навеки, навеки в бездне Будет звучать разрастаясь Чуждый чумный безумный крик И — как черный палец — Вонзаться в сердце света

«Отдаленная музыка неба…»

Отдаленная музыка неба Нам мешала играть на рояле Отдаление рая играя Заглушало тоску о Граале А за дверью стояли духи И с улыбкой слушали звуки Они ждали чтоб мы заснули Чтобы черным пальцем коснуться Сердца мира

«Небо было привиденьем…»

Небо было привиденьем Земля была пророчеством А совесть — далеким звуком, Далеким отблеском звука Как долго падает снег Время молчит закусивши хвост Я видела снег во сне В снегу спало время закусивши хвост И я спала и видела сны Как тяжки снега Как долги года И не будет весны Потому что так мы постигнем Свободу

«Тяжелый ангел в подземелье спал…»

Тяжелый ангел в подземелье спал Над ним закрыты сотни ворот И сняты сотни железных лестниц И убиты тысячи вестниц И на сотню дверей налетает снег И спускаются своды Железные цепи снятся ему во сне Ниже и глуше Мертвые души Умрем — проснемся Забудем жизнь

«Никто не знает когда…»

Никто не знает когда Разрывается цепь минут Когда можно будет уснуть навсегда Навсегда уснуть — Глубоко в земле Сложив прекрасные руки Забыв ужасные звуки Навсегда улыбаясь Каменным ртом Рукой касаясь Звезд…

«Улицы зажгли свои огни…»

Улицы зажгли свои огни Дождь идет блестящими волнами Воротник подняли бедняки Улицы покрыты облаками Тише, холодно — мы в бездне, мы одни Мы с вами За железом решеток За камнем подвалов За безысходными толщами стен Лежит золотая труба Христос сидит на стуле Он спит С золотою трубою в руках Христос проснется

«Улицы мокры, огни зажглись в тумане…»

Улицы мокры, огни зажглись в тумане Дождь идет Мы идем с Евангелием в кармане Мы идем вперед Знаем: В подземелье Внизу глубоко Христос на стуле Он держит в руках весы спокойности Весы покачнутся — Христос проснется Поднимет руку Мы вспомним всё

«Ночь стояла на белой дороге…»

Ночь стояла на белой дороге Направляясь к огромному городу Там высокие окна ждали А вдали погасали дали Слишком много кричали трубы Мирозданье уже засыпало Наклоняясь в бездну устало Почему так скоро темнеет? Потому что счастье устало

«Никто не мог отрешиться…»

Никто не мог отрешиться Повернуться к входящим зорям Там деревья качались в окнах Ночь блестела на синих стеклах Все кричали, все уставали Прикасались ко лбу рукою Все с последним сном расставались Первый поезд шел за рекою Утро тихо открыло портьеру Смерть входила в костюме сером Смерть вошла — уронили карты Посмотрели в стеклянный шар

«Кто дошел до середины…»

Кто дошел до середины Может только остановиться Он не верит в обратный путь Он мечтает только заснуть Нет дороги назад во зло Раскаленные рельсы — добро

«Солнце долго ходило. Устало…»

Солнце долго ходило. Устало Заходило в подвалы кварталов Засыпает теперь на краю Осень тихо проснулась в раю Кто нас помнит? Нас все забыли Мы другие, мы новые люди Мы так слабы, болит голова Еле слышны наши слова Но быть может мы что-то знаем Что не знает яркое время — Почему умирало так страшно Так безумно хотело жить Всё так ясно — будем суровы Мы иные, мы строги и новы Бережем мы каждое слово Каждый терний венца Христова Мы спокойны в тени креста Светлый крест золотой простой — Это мир золотой простой Черный рыцарь висит на нем Поклонимся ему челом

«Голос в страшном отдалении…»

Голос в страшном отдалении:

Это не то, это еще не то И лучше вам возвратиться пока вы не начали жить

Выбегает Пролог в красном трико:

Милостивые государи, карлики и короли На улице страшно, там падает снег А здесь так красиво, здесь розы поют

Розы поют:

Нам не страшен и страшный суд Мы скоро уснем, для нас весна никогда не увянет Для нас и день никогда не настанет

Голос:

Отпустите меня на улицу

Другой голос за сценой:

Чувство тайны то что вас покинуло Ночь, кругом темно Кто услышит голос в отдаленье? Чахнут лампы в страшном замедленье Руки падают в окно

Пролог танцует и поет:

На лучистые пиры Вышли из морей миры Полны розовым вином Мы заснули мертвым сном Будет всё опять прекрасно Будет небо страшно ясно Но сгоревшая звезда Не вернется никогда

Розы танцуют под рев неземных граммофонов.

Высокий голос за сценой:

Солнце Озирис, солнце Озирис, где ты?!

Голос из бездны:

Здесь, у меня, но он не вернется к тебе. Он видит сладкие сны Но он не вернется к тебе

Тихо звонит колокол. Сцена изображает город.

Лестницы, ступени, колонны, а налево — маленький домик с соломенной крышей. У входа сидит хромой Эпиктет. Высоко направо, на высоких этажах храма, висячий сад. Молчание. С крыши храма поют садовники: Мы растили здесь черные розы Но снег пошел

Голос за сценой, голос на сцене:

Но какою ценою, мне слишком больно Тихо родник продолжает напев драгоценный Святой, невольный О как прекрасна природа Как безобразна свобода Но если Христос безобразен Разве можно быть красивыми

«Скольженье белых дней, асфальт и мокрый снег…»

Скольженье белых дней, асфальт и мокрый снег Орудия стреляют из-за сада Конина снова поднялась в цене Лишь фонари играют над осадой Рембо, вам холодно? Ну ничего, я скоро Уеду в Африку, смотрите, гаснет газ Солдаты ссорятся и снег идет на ссоры Лишь там один не закрывает глаз И шепчет пушка Смотрит из окна Такой зимы давно я не запомню: Земля внизу тверда и холодна Темно на лестнице и снег идет из комнат Рембо молчит и снег летит быстрей Он нас покинул. Свет, он умирает: В свои стихи уходит от гостей Нечистою страницей покрываясь Конина снова поднялась в цене А сколько лошадей мы убиваем

«Всё было тихо, голос драгоценный…»

Всё было тихо, голос драгоценный Спокойно продолжал свою молитву Родник холодной истине служил В нем голубое небо отражалось А в глубине его сияла жалость Там белый крест отшельник положил Но дьявол пить хотел и подойти не мог Он молча плакал жарко умирая Вдруг крестик всплыл И вот в ручье он вдаль течет играя Испил чужой — и в час иссох родник Но ангел водяной живет в раю

«Молча камень порождает воду…»

Молча камень порождает воду Солнце Тихо всходит тою же дорогой Осень смотрит в золотую даль Родники молчат в глубоких скалах Может быть уж снег идет у Бога

«На белой поверхности неба…»

На белой поверхности неба Железные бились деревья Темнели заставы — в них газ загорался Больные вставали с постели Вечерняя смена на низких бульварах Ела мороженое Всё было жестоко и жарко Всё было в поту Туберкулезные руки липли как потные марки Хватались за жизнь Но она безмятежно смотрела в закат на мосту Сама она уже готова была уступить И потухнуть над парком

«Когда устает привиденье…»

Когда устает привиденье Но еще не устало смятенье Всё качается, всё затихает Слышен шум ненавистной улицы Задыхается день в темноте облаков Ночь как черная жидкость течет из всех переулков И не надо цепляться за жизнь Лучше прямо на дно Отоспаться во тьме от врагов Утро холодом глянет в окно

«Золото качается на башне…»

Золото качается на башне Тихий звон спускается к земле Там считает годы император Золото спускается к зиме Мерно камни падают в фарватер Геркулес, Ты небо уронил во сне Солнце гладит косами экватор Солнце уронило свет к земле Всё напрасно. Только бы усталость Наконец связала руки воинам Только бы пришел палач спокойный Всё напрасно, всё во тьме осталось Свет склонился в жалость

«Был в закате колокол стеклянный…»

Был в закате колокол стеклянный — Синий, тонкий опускался под водой Тихо о железные тарелки Окровавленные бились стрелки Страшным голосом газетчик возглашал Был он черный с белой бородой Он звонил в свой колокол стеклянный Уставая быть самим собой В тишине сморкался гость желанный

«Статуя читает книгу, спит младенец…»

Статуя читает книгу, спит младенец Соловей вздыхает над болотом Родники не спят в своих берлогах Отражают звезды, вертят сферы Снег идет, раздетые деревья Как железо медленно стучат Серый день, какой-то свет на небе — Кто там ходит в бездне в поздний час? Холодно, спокойно, нас не знают Мы укрыты в холодах и в сумерках Лишь в окнах фонари считают Не дошли до половины, умерли В сумерках нам свет целует руки

«Мерно падали ноты из белой стены…»

Мерно падали ноты из белой стены Было так хорошо у нее прилечь И слушать музыки белую речь Солнце пряталось в небе за краем лазурной стены Изредка шлепала нота разбитой струны Это будто мертвый человек отвечал Гений рояля по-прежнему важно звучал Был над полем спокойный надорванный голос Разбитой струны Солнце пряталось в небе, казалось так может быть Вечность пройдет подле белой стены и разбитой Струны Только путались звуки, звонки за стеной раздавались Всё спускалось на землю и звуки молчали в пыли

«Тихо книги в башне говорили…»

Тихо книги в башне говорили: Нас давно никто не раскрывает Лишь отшельник под слоем пыли Он всё то же Евангелье читает Книги говорили на закате: Спят в нас тайны города былые И пути небесного огня Мы же стоим здесь молча как солдаты Старики на башне неживые Дремлем в нишах и не видим дня. Молча слушал маленький отшельник (Подходил к нему скелет высокий) Он открыл единственную книгу И ушел в нее закрыв обложку Как скелет над корешком ни бился Не раскрыл он даже и немножко

«Книги говорили:…»

Книги говорили: Как мы стары Мы давно закрыты, мы забыты Мы стоим в огромных саркофагах Шепчемся в пыли о прошлых битвах

«Жизнь отражалась в золотом шару…»

Жизнь отражалась в золотом шару Там вверх ногами счастье проходило Там был закат и яркий день в миру Там крест стоял, там жили мы в миру Зачем закат так ярко умирал Как будто был в бессмертии уверен Всё было льдом и каждый дом сгорал Закат с усталых губ огонь стирал Он может быть поколебался в вере Был страшный час — священник догорал Над ним качались траурные перья

«Опять на востоке…»

Опять на востоке На маленькой фабрике колеса вращались к утру Электричество жило в чугунной катушке На низкой плотине вращалась душа октября Она погружалась в холодную пену потока Душа поднимала железное знамя востока Был в фабрике шум безмятежный Вода погружалась в обман облаков Был в маленькой нише привязан Конец металлической цепи Который терялся в больной синеве облаков Казалось что только такие есть цепи на свете Чтоб связывать воду с высоким огнем облаков

«Комнаты пустые полные стекла…»

Комнаты пустые полные стекла Маленькие крыши где растут кусты Черные плотины где шумело время Всё же не умея возвратиться к морю Тихо на закате фабрика стучала Там колеса пели о замерзшей жизни Стекла водостоков падали сначала Им луна сияла, их луна качала Птицы пели в белом облачном эфире Годы уходили по канату в полночь Птицам было жарко в черном эликсире Солнце возвращалось. День взывал на помощь Фабрика в раздумье колесом качала

«Руки колесного города…»

Руки колесного города Опускались глубоко в воду В доме пустом газета поднималась на небо Там катились шары голубые в песок на свободу День был всюду где нужно и только над жизнью он не был В море цветы отдыхали Им шептали холодные зори Непонятные людям спокойные песни слова Они улыбались, они от судьбы отдыхали Их огромная в ад наклонялась и падала в сон голова

«Тихо воду качала вечность…»

Тихо воду качала вечность Колесом шумела плотина На закате сын человечий Опускался в сизую тину Снег готовился на землю пасть Ветви сосен качались, качались Снова было как в запертый день Сон боялся на землю упасть Незаметно снежинки встречались Всё еще было только в начале Всё обратно хотело Хотело не быть Плакать без дела Себя забыть

«Вечность розовых стекол…»

Вечность розовых стекол Казалась нам осужденной В них вращались колеса далеких часов золотых Били молоты в башне Там ковали кресты для влюбленных Из железа и стали — не было им золотых Всё что было шумело в реке Отдалялось за черной плотиной Солнце спало, как уголь в недрогнувшей девы руке Солнце было неверным Оно отдаляется, тише

«Солнце спокойно…»

Солнце спокойно Оно умрет Будет достойно реки возвращенья Спите в закатах Время шумит на плотине Флаги расплаты Упали в извилины рек

«Падает солнце в холодную воду…»

Падает солнце в холодную воду Время шумит на плотине Ласточки рвутся в пространство Тихо вздыхают болота Фабрика мерно стучит Время идет на свободу Солнце купается в тени Белый цветок иностранства Кто-то уронит в болото В море уйдет на свободу Поезд несется к иным…

«В холодный день высоко птицы пели…»

В холодный день высоко птицы пели Был в телескопе виден крест на солнце В огне заката грешники хрипели Скелет зари тихонько гладил солнце Огромные больные птицы пели Был в телескопе виден крест на солнце

«Золотая игла занозы…»

Золотая игла занозы Коснулась стеклянного сердца Совесть быстро вращалась в бездне На мосту у плотины где тина В страшном желтом закате Варились в холодном огне Белые марки расплаты И больная газета где боль о сегодняшнем дне В низком доме Часы на рояле играли Высокие стекла сияли в осенней истоме И года умирали Было трудно реке на плотине Вернуться к священной весне

«На железной цепи у плотины…»

На железной цепи у плотины Годы пели спокойную песню Там на маленькой фабрике Электрический дух возвращался к земле Колесо водяное шумело спокойную песню И закаты отблекнув опять возвращались к земле Нежный голос за сценой шептал, Затихая, о маленькой жизни: Он у самого берега рая Утонул тая в мелкой воде

«Маленькая жизнь играла на рояле…»

Маленькая жизнь играла на рояле В полумертвой фабрике под стук колес Тихо в болоте купались часы замирая И огромные рыбы в маленькой речке В полутьме закрывали глаза Сквозь пустую трубу Было видно холодное небо Там было столько звезд Что казалось светло по ночам Кто-то тем временем молча взбирался на мост И молчал

«Электричество горит, читают книги…»

Электричество горит, читают книги Золотых часов мечты стоят Странник в бездне подобрав вериги Медленно танцует. Грезит сад Всё спокойно на пороге смерти На плотине время сны читает Медленно в воде рисунки чертит Высоко над миром свет летает Всё молчит в лесу, не спят века Дождь идет на руки золотые Смерть кричит во тьме издалека Но не слышат птицы занятые Всё темнеет. Смерть издалека

«Всё что будет завтра:…»

Всё что будет завтра: Остров спит на закате Медленно течет вода в реке Всё что будет — будет Всё спешит к расплате Снег с высот качаясь падает к земле Разрываются тонкие цепи С металлическим звуком огромных просторов пустых Поезд тихо шумит — как спокойно — всё гаснет на свете Дождь спускается к жизни шумя на листах золотых

«Волны дождя покрывают скелеты деревьев…»

Волны дождя покрывают скелеты деревьев Дальше — болото, там грезит плотина о жизни В маленькой фабрике труженик спит белоснежный Только колеса вращаются сами Всё близко, всё там — за рекой — далеко бесконечно Всё вечно Всё здесь Всё нигде Тихий звук Звук…

«Довольно фабрика шумела колесом…»

Довольно фабрика шумела колесом Вода устала отражать пространство Темнеет день осенним сном несом Так холодно в костюме иностранца Был ранний час, а так уже темно В окне всё бело — там туман, болото Глаза болят, уж поздно всё равно Ложись, усни, забудь свои заботы И не смотри так долго в темноту Ты ждал ее, теперь не надо плакать Темнеет свет, молчи, не надо плакать Смотри грустя в святую темноту Ты труженик, ты плакал, ты сиял Обманут ты и ты лишен награды Но разве ты награды этой ждал? Так пусть — темней, так хорошо, так надо. Ляг, отдохни, за вечность ты устал Ты всё простил, ты сам себя оплакал Что ж, сотвори благословенный знак Ляг на кровать, закрой сиянья праха Ты понял наконец кто был твой враг

«Золотые дали. Спит туман…»

Золотые дали. Спит туман Осень в желтых листьях засыпает Видно глубоко на дне воды Исчезают там твои следы Дни недели быстро исчезают Как прозрачны камни у откоса Дальше камни глуше и темней Падает вода, волна шумит Колесо большое крутит время Размывает море след матроса — Гладкий, нежный, ласковый на вид Спит песок, всё облачное бремя Глухо давит царствие теней Дни давно уж позабыты всеми Тщетно ждут сошествия теней

«Шум аэростата Звон осенних трав…»

Шум аэростата Звон осенних трав Поезд у плотины Колокол вдали Тихо, отдаленно Звуки долетают Кто ты, иностранец? Спи, молчи

«Автоматически безумно дух поет…»

Автоматически безумно дух поет Автоматически безбрежный мир напрасен Вода блестит, весна летит на лед Ложись, усни… Твой подвиг был напрасен Страшись забыть, страшись устать на солнце Тьма солнечных лучей дымит как сосны Рука касается луны и чахнет пламя Таинственно над мраком никнет знамя В уста змея вползает из луча Мерцает свет, смеркается свеча Глядят с земли: пятно растет на солнце Пятно в тебе родилось от луча

«Белый снег разлуки…»

Белый снег разлуки Звонкий голос муки Спи, усни Всё вертикально Всё длится касаясь природы Вечер или утро Не знаю Вечер и утро уснули в огнях водопада

«То что меня касалось было на солнце…»

То что меня касалось было на солнце Солнце было в зиме Зима была во тьме Всё что ко мне прикасалось превращалось во ртуть водопада (Всё было тихо и таяло лето во рту) Солнце качалось Время кончалось Архонт прижимался к земле Душа мирозданья смеялась во тьме на мосту

«Солнечный год был равен лунному году…»

Солнечный год был равен лунному году Время касалось высокой и чистой судьбы Время боролось с могуществом черной свободы Звездные руки ломались в огне синевы Рок мироздания ждал и холодные руки Чисто таинственный мир обнимали Точно стеклянную сферу где плавали лунные духи Рок мироздания ждал с выраженьем печали Время железные руки таинственно сжать Руки хранили большую святую печать

«Так рождается страх…»

Так рождается страх. Страх рождается от Разряжения Света. Сгущенное видит Бога Ангелы боятся камней Века боятся дней Тень колокольни боится упасть на дорогу Вечно разнеженный рвется к забытому месту Мука рождает вращение яркой невесты Сладкое качество обнимает пространство Горькое качество зажигает звезды Тише, мой друг. Там века наблюдают за нами Выше огонь на открытие снится за снами Тише, мой друг. Сны распадутся Но ведь и Ты сон

«Рвусь к железным законам…»

Рвусь к железным законам Распадаюсь о лезвия истин Ничего не останется когда долечу Ибо нет мне бытия Но о бытии я сожалею Смерть на солнце Рок загоревшимся в бездне

«Тише, горести. Смиряйтесь, звуки снега…»

Тише, горести. Смиряйтесь, звуки снега, Нам до лучших дней не долететь Медленно спустился вечер с неба Тише, муки, духи засыпают Снится им холодный сон камней Ничего на свете не бывает Всё заключено в сиянии огней Всё так быстро время забывает.

«В сумраке дневной души…»

В сумраке дневной души Кто-то говорит с самим собой В комнате темнеет серый день Может быть и жизнь уже прошла Только и всего Тихо на летейских берегах Еле видно водный волосок Омывает голубой песок Только и всего Тщетно было верить тишине Тишина осталась тишиной Высота осталась высотой Голоса замолкли за стеной

«Берег далек, морская гладь…»

Берег далек, морская гладь Ничего нельзя нежного сказать Соловей кричит Вечер клонится Человек молчит Человек молится Кто-то помнит всё И жалеет всех Всё так слабо здесь И так близок грех Помолись и поплачь за всех

«Звезды, розы, облака…»

Звезды, розы, облака, Тихий зов издалека, Соловьи над грязным прудом — Всё тебе казалось чудом Как всё это жить здесь может Спрашивал огонь прохожий Не смотри на облака Там проклятье солнцем пышет Не смотри на облака Там проклятье слабым дышит Не кричи в темноте — в темноте ведь никто не услышит Отвори балаган И криви намалеванный рот Ах, счастлив кто скоро умрет

«Братья, братья, будем плакать вместе…»

Братья, братья, будем плакать вместе Будемте друг друга целовать Колесо судьбы кружит на месте Ничего не скрыть и не понять Золото блестит в чертоге брачном Но жених не выйдет — он уснул И над ним полночный неудачник Месяц в небо роги протянул Братья, поцелуйтесь и умрите Поцелуй и смерть — вся мудрость змия Скоро час придет и растворится Дивный голос снежного Орфея Фея молодая, будь спокойна Снам не больно, близок час рассвета Птицы полуночные, не бойтесь — Тени мы что улетят от света

«Нежные весы…»

Нежные весы Снежные часы Солнце светит, снег блестит не тая На границе снега тихо ходит фея В золотых лучах своих мечтая Слышен голос снежного Орфея: Где я? Далёко Стеклянное время блестит в вышине Я счастье рока Усталый, приди ко мне К снежным рукам прикоснись Весы покажутся, весы золотые Ты забудешь прошедшую жизнь Ты как лед Посветлеешь на солнце Нездешней зимы

«Царь святых привидений и фей…»

Царь святых привидений и фей Спит на солнце снежный Орфей А стеклянное время течет отражаясь И всё молчит

«Время горит…»

Время горит Счастье молчит Всё было, было Как можно жить? Ты позабыла О чем тужить

«Не верьте звукам звезды Нуримая…»

Не верьте звукам звезды Нуримая Тише, мы ничего не понимаем И здесь еще становится темней От их огней Закрой глаза — мы их запоминаем И нам труднее жить Блестит весна, жара течет с асфальта Больная зелень смотрит из окон Тоскуя музыкальный котелок Бросает сумерки на потолок Жара лежит богиней на асфальте И видит сон сквозь шум и запах ног О Белом море.

«Руки газеты…»

Руки газеты Рвались на воздух Шляпы качались В сфере огней Звуки и звезды — Счастье всё это — Снова встречались С болью теней Падали в холод клозета Лики измученных дней Улица снова казалась пустой Лишь фонари Ждали рассвета Читая газеты Дети-цари В сиянии смерти В комнатах спали Теплые органы слабой рукой обнажив

«Не мучайся, читай в пыли газеты…»

Не мучайся, читай в пыли газеты Всё это ложь Весна в закатах говорит о смерти И осень тоже В иных мирах Всё будет тем же холодом поэтов Отвергших страх Опять в пыли и в шуме тонет лето Живи в слезах

«Падаю на солнце…»

Падаю на солнце Лечу и гасну Слабость и счастье Мгновенный страх Всё безвозвратно Всё больно, всё ясно Всё будет бесплатно В иных мирах Горе-злосчастье Мерзлые сласти Нагие страсти Не в нашей власти Молчу, склоняюсь Живу, меняюсь Всё будет скоро Вне наших взоров.

«Пой как умеешь…»

Пой как умеешь Не бойся звуков Всё равно не услышат Не скроешь муку И не заметишь И не забудешь Светлой не встретишь Ту не полюбишь Тише, спокойнее Жарко над миром Смерть приближается Флаги грустят Будем достойнее Пыльным эфиром Смерть приближается Прячась во взгляд Этот звук нас погубит Ну что ж, умрем Мы звуки так любим Там, в них наш дом Мы предались гибели звуков

«Золото покоя…»

Золото покоя Слабый шум прибоя Флаг на горизонте Раскаленный зонтик Спите, неудачник, Жизнь прошла у моря Франтоватый дачник Провожал ее Это было всё.

«Умершим легко — они не знают…»

Умершим легко — они не знают Не читают писем и газет Смотрят на таинственную лодку Отвечают голосам Умершим сияющим часам Время яркий подымает флаг Над темным камнем — Река лазури Не надо счастья Я всё забыл.

«Сумерки речи…»

Сумерки речи Нелепые встречи усталых звуков Мука железного слова И всё снова Солнечный жар бессмысленных духов, цветов Солнечный пар бесконечных судеб рыбаков Солнце нисходит Молчите, братья, Птица лазури бросается к солнцу в объятья И всё проходит Лишь пароходы Уходят по синему платью.

«В огромной кожаной книге…»

В огромной кожаной книге Танцевали карты во тьме золотистых мечей Шуты и вороны Смеялись, пели, простершие сено лучей Над книгой шумела высокая участь Тоскуя и мучась И Гамлет в саду говорил что вертелся на север Сквозных и бессмысленных слов О судьбе И только мне было видно Как бились в подвале Огромные руки минут-палачей.

«Мирозданье в бокале алхимика…»

Мирозданье в бокале алхимика Порождало кривые и левые ветви Адама и Еву Змею неразлучной смерти Мужчинка и женщинка пели о вечной любви И опять повторялась Та странная мука в оркестре Тот трепет смычков над дыханьем пустыни судьбы И греха Вернувшимся в камень не надо и думать Зачем ты их мучаешь Не трогайте лиц обнесенных руками И брошенных в пламя Огней в ореолах судьбы жениха

«Жарко, судьба на закате…»

Жарко, судьба на закате Пыль летит до небес До иных мирозданий Нам Гамлета кто-то читает — Как будто фонограф во мраке И в запертом зданье Кричит и зовет нас вернуться К сомнениям звезд Яркие муки Мерзкие звуки Долгие муки И всё грех И всё смех Нам жизни не надо Над миром смех Горячие органы ада Спят в отраженьях луны.

«Луны и солнца звуки золотые…»

Луны и солнца звуки золотые Серебряные муки без ответа И боли равнодушные нагие Прошлых звезд танцующих над смертью Сияние ветвей и пыль цветов Века из розовых и мертвых тел И страшный шум необъяснимых слов Как водопад от неба до земли Но отвратительно дышать и ждать Опять судьба поет в своей лазури Не надо ждать, не надо нас читать Мы только трупы ирреальной бури Утопленники голубых ветвей Пусть нас назад теченье унесет.

«Звуки ночи, усталость…»

Звуки ночи, усталость — Так падает ручка из рук Так падают руки из рук И сон встает Так падают взоры в священные звуки разлук Так гаснут все разговоры Что делать, мой друг, Уж скоро хотя и не скоро Увидимся мы наяву

«Стекло лазури, мания величья…»

Стекло лазури, мания величья, Философия Шеллинга, газета и шар Гесперид Всё было странно найти на снегу Гномы спускались к извилинам Век, слов, капель, цветов Немного выше рвали газету И ангелы ели судьбу Там Гамлет кричал о закате И билась Офелия в новом стеклянном гробу Видимо, не зная философии Шеллинга.

«Встреча в палате больничного запаха…»

Встреча в палате больничного запаха с сном о смородине изумило лицо военных бутылок. Волос опять танцевал, звезды с собора снимали венцы газолиновых ламп. Волос опять танцевал, но смутился и пал на затылок. Каждая лампа мечтала, потом разошлись по делам. А в подвале собора машины считали погибшие души. Их рвали на части с мучительным треском холста — лучи газодвигателей падали в хаос стеклянных и каменных башен. Каштаны цвели, купаясь корнями в моче. Цветы осыпались, и к небу летели огни лепестков. В подвале шары возвращались к исходу веков. И близилось утро.

«Стекловидные деревья рассвета…»

Стекловидные деревья рассвета На фабричном дворе Там Гамлет пускает в ход сложнейшие машины Которые ударяют колесами В вершины подводных гор И тают Утро равняется себе и соседнему вечеру счастья

«Философия Шеллинга упразднила газету и библию…»

Философия Шеллинга упразднила газету и библию, и никто не читает ни того, ни другого, ни третьего, сказал ангел. Другой пустил машину в ход — и медленно над миром стал появляться Рассвет. Внизу низшие духи кричали о муке железной руки, о шарах, о парах умывальника и еще о многом, левом и правом. Но они затихали, дойдя до философии Шеллинга, ибо оттуда открывался вид на газету, стеклянную библию, окаменелую руку и фотографический снимок, изображающий кубический камень. Где голубь, смеясь, говорил о судьбе возвратившихся к звукам первоначальной машины, они появлялись, и гасли, и, бежа, махали руками.

«Стекло лазури, мания верблюдов…»

Стекло лазури, мания верблюдов Соленая печаль орлов, огонь луны И голова священника на блюде Все были вы давно нам суждены Мы только узнаём и вспоминаем: Да, так бежал ручей из слабых рук И что-то падало чего нельзя качаясь Вернуть к исходу и закату мук Как гири, души опускались к солнцу Река текла во мраке наизусть Рука рвала с себя наряд прекрасный Парад прекрасных звезд не знал отца Всё это помнит сердце подлеца Он неумело руку поднимает К плечу, но у плеча уж нет лица Как быстро память счастье забывает.

«Синюю воду луны качали бессмертные души…»

Синюю воду луны качали бессмертные души Пламя весны разгоралось в мечетях цветов Стекло заката, мания лазури Святое мановение газет

«Звезды читали судьбу по гробам механических птиц…»

Звезды читали судьбу по гробам механических птиц Память вселенной кончалась белой страницей Медные машины перебивали стеклянные и пели склонившись в обитель измученных лиц Подъемные машины спускались ко снам подземных миров, где балагурили Погибшие души в сиянии грубых шаров и машины вертелись назад, цветы повторялись и к гибели рвались священники павшие в сад Дьявол у отдушины ада спрашивал Шеллинга о погоде

«Небо арктических цилиндров было наклонено…»

Небо арктических цилиндров было наклонено к неземному скольжению морей отражения. (Стихия Мореллы и в солнечном измерении неизмеримая.)

Всё разрешалось у подножия философии Гегеля, где субъективная и объективная логика согласно играли на солнце — но с различных сторон — нисходящие и восходящие гаммы.

Но когда руки их встречались на одной и той же ноте, происходило томительное междуцарствие звуков и одну секунду казалось: плоскости отражения качались и смешивались, и если бы сомнения продолжали быть, вся постройка обратилась бы обратно в хаос.

Уж и так из запасных звуков вырывались черные руки и ноги, высовывались языки и длинные мокрые волосы периодически, как дождь, закрывали горизонт.

Количество рвалось наводнить метрополию сумерками.

Качество, как огненный столб, всё выше и выше ввинчивалось к рождению воды.

Но вот логики просыпались от оцепенения и сферы опять ускоряли свой бег, из бездны вставал розовый юноша исполинского роста в светло-зеленых брюках.

Было скучно.

«Ноги судьбы были сделаны из золота…»

Ноги судьбы были сделаны из золота.

Живот — из бледных рассветных освещений.

Грудь — из стекла.

Руки — из стали.

Голова ее была вырезана из прошлогодней газеты, а окули, окупи были открыты всем ветрам, и к ним плыли уносимые теченьем воздушные шары, флаги, церковные сооружения и огромные игральные карты египетского происхождения.

Затем окули замыкались, и тысячу лет гром грохотал над землею, в то время как ангелы, выглядывая из окон дирижаблей и публичных домов, многозначительно показывали палец.

И вдруг рождались стихи, всё шумело и плакало под дождем, и мокли уличные плакаты, и листья в уличном ручье забывали о преступлении литературы.

«Стеклянный шар, магический кристалл…»

Стеклянный шар, магический кристалл.

В нем-то и заключен замок, окруженный деревьями и весь в вертикальном направлении, со сложной системой рвов, яркого песку и флагов.

В сумраке розовых кустов открывается вход в подземелье, где золото шумит на террасе и сотни приглашенных любуются великанами и бросают цветы, которые, вместо того чтобы падать, медленно поднимаются на воздух, относимый теченьем.

Ночью все собираются вокруг волшебных фонарей. На белом экране сперва вверх ногами, потом прямо открываются гавани, где освещенные закатным солнцем маленькие люди сидят на обломках римских колонн у зеленоватой и подозрительной воды. Мы восхищаемся их волосами.

Затем всё общество прогуливается между портовыми сооруженьями и, задумавшись, уже никогда не возвращается в замок, где тем временем зажигается электричество, и, пьяное, поет у раскрытых окон.

«Вечером на дне замковых озер зажигаются…»

Вечером на дне замковых озер зажигаются разноцветные луны и звезды; чудовищные скалы из папье-маше под пенье машин освещались зеленым и розовым диким светом; при непрестанном тиканье механизмов из воды выходило карнавальное шествие, показывались медленно флаги, тритоны, умывальники, Шеллинг и Гегель, медный геликоптер Спинозы, яблоко Адама, а также страховые агенты, волшебники, велосипедисты, единороги и дорогие проститутки — все, покрытые тонкими рваными листьями мокрых газет; глубоко под водою разгорается фейерверк — там, в системе пещер, леса, освещенные подводным солнцем, издают непрестанно пение слепых граммофонов; только в подвесных парках была ночь — там останавливались старообразные дирижабли и лучи и крались лучи слабых бутафорских прожекторов и уже солнце всходило над совершенно перестроенным пейзажем, полным забытых стеклянных скелетов и промокших связок оберточной бумаги.

«Стеклянный бег кристалла…»

Стеклянный бег кристалла Туманный век моста Ты поняла, ты стала У корени креста Туманится погубный Болотный дом судьбы Высокий многотрубный Собор поет, увы, приди Сонливость клонит К чему бороться Усни Пади

«Белое небо, день жарок и страшен…»

Белое небо, день жарок и страшен Ласточки низко несутся, беда близка Сердце мертво и безумно Клонит ко сну, клонит к земле Но не страшись упасть Бездна священна Кто ниже всех Тот понял грех Сдайся, молчи Улыбнись, заплачь Отстрани лучи Позабудь свой страх Ниже и выше Далече и ближе К стране восторга

«Золотая пыль дождя и вечер…»

Золотая пыль дождя и вечер Вечность книг Боль, усталость сердца, писем скуку Ты уже постиг Что ж, умри, забудь дела и горе В золотой пыли дождей укройся Или вновь живи не отвращаясь Умирая думая не бойся Всё равно ты скажешь всё что сможешь Даже слишком много Ведь достаточно чтоб пыль миров иных Потемнев упала на дорогу Тех кто их не поймут Только раздражает это пенье Им скучно и они твердят: Ну хоть бы умер ты

«Мчится вечер, лето на исходе…»

Мчится вечер, лето на исходе Пыль летит в закрытые сады Странно жить на белом пароходе Отошедшем в пении судьбы Тихо, голос Сна настает Ты долго боролась Склонись на лед Башня качается Мир упадет Уснет, отчается Проломит лед Страшно и весело Гибнуть до вечера Поблизости вечности И в неизвестности Солнце вращается Летит зима Всё превращается И ты сама

«Шар золотой святой пустой…»

Шар золотой святой пустой Катится в вечность — вернись, постой Нет, я являю вечную влагу Пишу и стираю снова бумагу В лучах свечи Смейся, молчи Ты знаешь много И Богу страшен Как тень дорогам Огромных башен Ты знаешь всё Тайну храни Никто не сможет ее убить Забыть пустое ее лицо Сомкнись, усни — Тем только счастье Кто призрак сам

«Призрак родился, призрак умрет…»

Призрак родился, призрак умрет Остановится и лед разобьет Это причуды Зачем вам знать Солнце Иуды Зачем вставать Истина, скройся Не в силах вынести Тихо закройтесь Глаза пустыни Зачем тревожишь Сирени сон Понять не сможет Иуду он Иуду чуда Звездного блуда Предательство вечного Каждого встречного

«Солнце не знает…»

Солнце не знает Оно молчит Вечно сияет Вечно спешит Если б оно рассказало Девушка б наземь упала Прокляло чудо Солнца-Иуды Дети, молчите Вам знать не надо Шутите, живите И бойтесь ада

«Только бы всё позабыть…»

Только бы всё позабыть И не надо счастливым быть Только бы всё простить Солнце летит золотое Рано рассвет над рекою Смотрится в небо пустое Очи, товарищ, закрой Ночь ведь уже пролетела Сказанных слов не собрать Грязное потное тело Жалобно просится спать Вымойся чисто под краном Выпей стакан молока Смирись и ляг Лодка с товарищем странным Близится, плещет река На черный пляж

«Слабость сильных — это откровенье…»

Слабость сильных — это откровенье О нездешней родине лучей Тихо сходят приглушая пенье Дети океанских трубачей Превращаясь в лед Из года в год Каменное сердце Каменные звуки Стук молитв Скрежет словесных битв И всё хохочет И всё грохочет И всё погибнуть, погибнуть хочет

«Глубокое время текло до заката…»

Глубокое время текло до заката Ночью пруды наполнялись очами судьбы Желтея равнина впивала косую расплату За летнее счастье и реки ложились в гробы Высокие птицы во тьме родников отражались Согретые мхи размышляли упав с высоты Над золотом леса прозрачные волны рождались Высокой истомы и ясной осенней мольбы И так до заката не трогались с места сиянья Нам, листьям, казалось мы долго еще подождем И капало тихо хрустальной струей мирозданье В таинственной памяти чистый святой водоем

«Голубым озерам на вершине…»

Голубым озерам на вершине Неизвестно о жизни в долине Отразив огнецветную ночь Никому не умеют помочь Зацепившись за сумрачный гребень Вечно озеро мыслит о небе Молча смотрится в воду камыш И отшельник, согбенный как мышь, Я весь день говорю с облаками Целый день золотой пустой

«Азбука скучает в словарях…»

Азбука скучает в словарях Вечер возвращается в пустыню Погасал и повергался в прах Встал туман в оставленных мирах Улетали в глубину картины Птицы утомленные до смерти Мертвого веселья Головою в тину К нам на новоселье Солнце, упади Счастье, погоди Подо мной волшебники расселись С черными руками на груди

«Голос веретен был тонок…»

Голос веретен был тонок Точно лен Будто в шестерне стонал ребенок Веретен Прядало зеркало к нижним ветвям мастериц Падало в холод потемок Память о праздничном имени Каменных лиц Серое небо Птицы молчат Кусочек хлеба Снесите в ад Там дьявол голоден среди бриллиантов Свободы

«Верить или не верить…»

Верить или не верить Но было слышно за дверью — Говорило солнце с луною Целовалась осень с весною Жизнь голосов не измеришь Пыльным белым часов покрывалом, простынею Не закроешь зеркала в старом Темном доме стоящем даром И река под крылом рыбака Бесконечно еще глубока Только мелкое море погубит Только слабое сердце осудит Только белое небо забудет И самую песню о чуде

«Песню о чуде…»

Песню о чуде Забудь, забудь Христос, к Иуде Склонись на грудь Лето проходит Сумрак дождя Сон о свободе А погодя Песню о чуде Забудь, забудь Сдайся Иуде Иудой будь

«Камень шепнув погрузился…»

Камень шепнув погрузился Вон он лежит на песке Солнечный луч отразился В мелкой холодной реке Бедная пышность растений Клонится к быстрой воде Облаков яркие тени Тают смиряясь судьбе Путник с дощатого моста Смотрящий в быстрый ручей Видит в нем годы и звезды Мир весь пустой и ничей Голос далекой коровы Кратко возник и исчез Поезд железной дорогой Быстро пронесся сквозь лес Ах, неужель не довольно Иль недостаточно больно

«Не плачь, пустынник…»

Не плачь, пустынник, Шумит кустарник Заря в болоте Отражена И поезд серый Спешит на север Не в нашей мочи Его нагнать Он среди ночи Будет блуждать Дойдет, проснется Поймет, вернется С моста сорвется На дно колодца Ложись, укройся Прочти газеты Усни, не бойся Забудь всё это Не в нашей мочи Ему помочь Рассеять ночи Мы сами — ночь

«Облака устали пролетать…»

Облака устали пролетать Берега устали отражать Те кто на горе устали ждать Голоса устали понимать Вечером тише река Падает в сумрак пруда Вечером ближе века Вечером тише всегда Дол гол до ночи Еще не сейчас Друг одинокий Вспомнит о нас Звездные очи Бездна зажглась Только бы мочи Еще на час

«Кто вы, гордые духи?…»

Кто вы, гордые духи? Мы с Земли улетевшие звуки Мы вращаемся в вихре разлуки И муки Мы мстим небесам Нет, отсидите, забудьте Поцелуйте усталые руки Только больше не будьте Простите Прости ты сам