4 мая 1997 года, 15:47

Уиллоу  

— Ты идешь на выпускной со мной, — сказал он.

— Я не хочу туда идти, — проворчала я в ответ.

— Давай, Уилл, ради меня! — Кеннеди надул губы, поддразнивая меня.

Я доела чизбургер и смотрела на Кеннеди с любопытством. Размышляя, почему он вдруг захотел пойти на выпускной. Мы годами смеялись над тем, как же глупо устраивать такие балы.

— В чем подвох? — спросила я, легко пнув его по голени.

Он улыбнулся своей улыбкой — той самой, моей любимой.

— Может, хотя бы на один вечер мы будем как все, — пожал он плечами. — Думаю, будет весело.

— Но зачем? — спросила я, все еще не улавливая скрытый смысл. — Я как бы держусь в стороне, если ты не заметил.

Он вздохнул, наклонив голову, и с серьезным видом поставил свой молочный коктейль на стол. Это меня смутило.

— Ради меня, Уиллоу, ну же. Выпускной бывает лишь раз, и я не хочу потом полжизни гадать, каково же это. Давай просто сходим, и если все будет ужасно, мы уйдем. Я обещаю, — он протянул руку через стол, за которым мы сидели, оттопырив мизинец и смотря на меня глазами, полными надежды.

Я не могла отказать ему, особенно под таким взглядом. Даже когда я не видела смысла, я делала вид, что понимаю. Только ради Кеннеди.

Я улыбнулась, протянув в ответ свой мизинец.

— Ну хорошо, — тихо вздохнула я. Мы пожали пальчики, и я убрала руку. — Не знаю, почему ты так сильно хочешь пойти на этот выпускной, но это неважно. Я пойду с тобой, красавчик, если ты этого хочешь.

Он ухмыльнулся и снова принялся за свой коктейль. Меня всегда веселили его шоколадные усы после коктейля.

Кеннеди не любил соломинки, он считал, что это не мужественно. Я убеждала его, что из-за какой-то соломинки люди не буду считать его геем, но каждый раз, как мы приходили обедать в кафе «У Кейпа», он все равно вынимал красно-белую соломинку из своего молочного коктейля и опускал ее в мой. Так я привыкла пить с двумя соломинками.

Было практически невозможно заставить Кеннеди изменить свою точку зрения. У него редко случались моменты слабости, и иногда это пугало меня.

Но я знала, что мне никогда не нужно будет стараться впечатлить Кеннеди. Он был моим лучшим другом с шести лет и никогда не интересовался другими людьми. Он всегда заставлял меня чувствовать себя особенной, и, надеюсь, я отвечала ему тем же.

— Ты наденешь миленькое розовое платье, Уилл? — поддразнил он.

— О нет, только не это, не заставляй меня! — простонала я, и сделала большой глоток коктейля, используя обе соломинки.

Он усмехнулся, блеснув голубыми глазами, подмигнул и сказал:

— Можешь надеть, что захочешь, Уиллоу. Но обещай, что каждый танец будет мой.

Я кивнула и слегка улыбнулась, поерзав в кресле:

— Без проблем, Кеннеди. Все равно больше никто не захочет танцевать со мной.

Люди в нашей школе не знали меня. Страшилой я не была, но у меня была незапоминающаяся внешность. Мои русые волосы, тонкие и неровно подстриженные, едва доходили до плеч, а челка была почти до самых глаз. Я собирала их в небрежный хвост, чтобы не приходилось с ними возиться. Кожа слегка загорелая, но не слишком, и лишь благодаря тому, что я много времени проводила на улице. Практически плоская грудь, лицо, покрытое бледными веснушками и светло-карие глаза.

У Кеннеди были большие голубые глаза, люди такое обычно помнят. Он был очень высоким, почти шесть с половиной футов, в то время как я была ровно на один фут ниже.

— Все захотят с тобой общаться, Уиллоу. Они встанут в очередь, чтобы потанцевать с тобой, особенно если ты наденешь миленькое розовое платье.

Он всегда был милым со мной, но он был всего лишь лучшим другом для меня. Иногда на долю секунды я забывала об этом, но быстро приходила в себя и прислушивалась к голосу разума. Я могла потерять Кеннеди, если бы позволила здравому смыслу ускользнуть.

— Может, я и надену розовое платье, — улыбнулась я ему.

По каким-то непонятным причинам у Кеннеди было больше знакомых, чем у меня. Все знали, что ему пришлось пережить нелегкие времена. В коридорах нашей школы он был самым высоким, его было невозможно не заметить. И как бы ни было тяжело признавать, не я одна была без ума от его улыбки.

Но я была единственной, кому он улыбался, учитывая, что мы почти никогда не расставались. Может прозвучать эгоистично, но мне нравилось, что он уделял почти все свое внимание мне. Я позволяла себе быть эгоистичной, только если дело касалось Кеннеди, потому что мне не нравилось, когда другие люди отбирали его у меня, даже ненадолго. Мне хотелось владеть всем его вниманием. Я была почти уверена, что это взаимно. Так было много лет, и вот мы уже в выпускном классе. И теперь мы планировали пойти вместе на выпускной, а я собиралась надеть розовое платье.

— Я надену розовый галстук-бабочку к смокингу, так тебе будет комфортнее, — сказал он.

Это меня воодушевило. Вскоре мы закончили обедать. Наши огромные пластиковые стаканы из-под молочных коктейлей были пусты, и я вертела пальцами оставшиеся две соломинки.

— Ты готова пойти домой, Уиллоу? — спросил он.

Я кивнула и широко улыбнулась:

— Я была готова еще до того, как мы пришли сюда.

Взяв меня за руку, Кеннеди помог мне встать. Я захихикала, когда он притянул меня к себе, и почувствовала его теплое дыхание:

— Тогда пойдем домой.