Меня сбросили с гуманитарной помощью. Вернее, сам туда влез, закопался среди палаток, одеял, сухих пайков, крупы. Знал, что долечу; как приземлюсь, не задумывался, слава богу, обошлось. Вылез в шишках, в ссадинах, с помятыми боками, ныли ребра, голова трещала. Принимающая сторона матюгалась на чем свет стоит, но отбрехался, наврал с три короба. А тут машина с красным крестом и полумесяцем подкатила, санитары вылезли и заорали на всё летное поле:

– Наш груз, восемьдесят пять кг в нем, расписку дать или так сойдет?

– Не надо, забирайте придурка этого поскорее к себе, он тут достал всех.

– Хромай сюда, восемьдесят пять кг полезного веса.

– А он вам зачем, этот псих?

– Не нам, баба одна без любви подыхает.

– А он что, спец по этому делу?

– Она орёт, что другого не надо.

Уложили на носилки и повезли. Знать бы еще, кто она, вдруг страшная какая, а у меня и так башка раскалывается. Привезли, отмыли в ванне казенной, халат выдали, в общем – всё как положено, побрили, ногти постригли. Заводят в палату, а там под одеялом кто-то ревет так, что сердце от испуга в пятки ухнуло.

– Идите, ребята, дальше справлюсь.

– Ну, зови, если что, на помощь.

Крадусь к кровати, на окно кошусь, двери за собой они на ключ заперли. Рев стихает, высовывается симпатичная мордашка из-под одеяла и лупит словами, как из пулемета.

– Ты прости, парень, у нас тут такое творится, такое творится, все чего-то просят, жалобы строчат. А мне, кроме любви, ничего не нужно.

– Да ладно, я не против. Только как обратно? Завтра с утра на смену выходить.

– Глупый, в любви обратного хода нет. Мне тебя доктор прописал.

– Врешь, кудрявая.

– Все знают, и ты поймешь – врать не умею. Ложись, больничный на три дня дали.

Вас, конечно, интересует, кто она, и мне до поры до времени любопытно было, но трое суток спустя понял – не это главное. А вот что, не скажу. Подписку она с меня взяла, не на бумаге.

Ну, вы поняли, о добрых делах не говорят, только ухмыляются. Попробуйте, может и у вас получится.