Она была не по размеру: моложе, выше, красивая, удивленная. Да к тому же с чужого плеча отдана, чуть не сказал, в аренду. В то время выходил из любви, как из боя, с неимоверными потерями, непониманием окончательного поражения – в общем, не до хорошего. Лишь бы где пережить, пуповину любви перетянуть, горло перехватить. Похоже, ей было не слаще. Голодная, бедная, с маленьким сыном на руках. Приобул, обогрел, детскую коляску купил, а все что-то не лежало, мешало окончательно сблизиться. Она своего предыдущего выспрашивала: «И чего он тянет? У нас до сих пор до кровати так и не дошло».

На нас оглядывались, восхищенно показывали большой палец. Лицом она на все сто, да и фигура что надо, а что-то сдерживало. Может, то, что моя любовь была полной противоположностью. Шея до сих пор реагирует на каждую миниатюрную блондинку. Неспешность тяготила, становилось как-то неудобно. Да и она хороша, являлась на свидание то с матерью, то с ребенком, а однажды даже с первым мужем. Я, конечно, любопытный, но не до таких подробностей.

Еще и руки, ее руки, мешали, худые пальцы и большие ладони. Может, так бы и ничего не было, да случай подстерег, скорее, подсказал. В очередной раз пришла она с близкой подругой, та мне подходила по всем статьям. Закатились в кабак, пили, болтали обо всем и ни о чем. После взяли такси, там поняли, что расставаться совсем не хочется. Поехали в ночной магазин, набрали всякой всячины и завалились ко мне. Я прикидывал, как поудобнее шепнуть ее подруге и как бы нам вдвоем остаться минут на семнадцать. Да разве в полуторке развернешься. Дурачились, кровать разобрали. Дареная удалилась в туалет, а мы с ее подругой стали всласть целоваться, нас было не оторвать друг от друга. Но вернулась она, вся посвежевшая, и вдруг ни с того ни с сего заявила:

– А ну-ка, подруженька разлюбезная, покинь нас минут на семнадцать, посиди там или под душем постой.

Вот загадка, откуда она эти семнадцать минут откопала? Подруга поднялась с кровати и удалилась в ванную.

– Давай раздевайся, милый, мне так хочется твоих слов.

– О чем ты?

– О своем теле во всю длину.

Была бы команда, что пьяному мужику еще нужно, разогрет достаточно. Раздела меня сама, пристроилась рядышком, свет не выключала. Мне так захотелось зажмуриться и все сделать молча, незряче.

– Ну, говори ты, говори, у нас времени мало.

Зная форму рук, я боялся увидеть груди – разочарование разрушает. Да вот послушался, разлепил глаза, подыскивая необходимые слова.

Груди оказались маленькими мятыми листочками с пятнышками посередке. Так бывает, когда капельки дождя остаются на листьях. Солнышко выглянет – вот и появится родимое пятнышко. Она все поняла и сказала так просто-просто:

– Знаешь, когда я ходила беременной, они у меня были очень красивыми. Жалко, что ты тогда их не увидел.

Я гладил бедра и говорил, что они пахнут первыми ландышами июня.

– Когда снова забеременею, обязательно тебе покажу, какие они у меня красивые становятся. Правда-правда. Ты что, не веришь?

Я не знал, чем искупить вину перед ней, стал целовать ноги.

– Если бы меня так целовали в самый первый раз, может быть, всё сложилось бы совсем иначе.

Я продолжал опускаться ниже и ниже, мне хотелось оправдаться за всех ее мужчин.

– Вот и родила уже, а так и не познала счастье бабское ни разу.

Я не понимал, как вернуться к верхней половине тела. Ее грубоватые руки на моей голове мешали приливу нежности.

Вода в ванной приумолкла, открылась дверь, нарисовалась подруга:

– Ну, семнадцать минут истекли или поторопилась чуточку?

Я не знал ответа, оглянулся за помощью. Она сидела, руки свесив между колен, как в прорубь, смотрела в темные окна и не плакала, а молилась о долгожданной слезе, которая и в ту ночь не состоялась.

Они спешно засобирались и ушли, а я пил вино у зеркала и плевался в свою опостылевшую рожу.