На Севере Василий пробыл до самого ухода в армию. Зарабатывал прилично, скопил большую сумму, но улетел из Полярного Круга без сожалений. Ему хотелось как-то заявить белому свету, что у него имеются деньги, – он был так молод и неопытен, что еще не знал им настоящего применения.

Мать заплакала, встретив сына в воротах, обняла и сказала то, что он тайно хотел услышать:

– Хоть ты, Васенька, стал человеком.

И Василию действительно казалось, что он стал человеком – потому что был богато, изысканно одет, и в кармане имел немало денег.

В доме все пребывало по-прежнему – старинный фанерный комод, металлическая кровать, табуретки-самоделки, стол, рукомойник, выцветшие занавески… Василий почувствовал себя неспокойно – обстановка показалась ему убогой, а мать – нищенкой. Немедленно все это уничтожить, заменить и навсегда забыть прошлое! Мать начнет здесь новую жизнь!

– Пойдем! – потянул он мать за руку.

– Куда? – испугалась она.

– В магазин. Все твое барахло сожгу в огороде. Купим новую мебель.

– Брось, Вася, – нервно засмеялась мать.

– Мы теперь обеспеченные люди, и можем себе позволить все, что захочется.

С трудом, но Василий привел мать в магазин. Купил диван, мягкие стулья, кровать, стол, ковер, еще что-то из мелочей. Продавцы и покупатели изумленно и восхищенно смотрели на Василия.

Через неделю явился на встречу с сыном отец – постаревший, хромой, трогательно взволнованный, даже всплакнул, и сын щедро предложил ему денег. Потом зачем-то дал сестре, другим родственникам, и от его северных сбережений за полтора месяца мало что осталось; но небольшую сумму все же успел положить на сберкнижку. Он удивлялся тому, что так легко тратил деньги, доставшиеся ему огромным трудом.

Однако, денег ему все же было жалко, но он не мог их не тратить, потому что именно в минуты расставания с ними чувствовал себя выше других людей, и это было сладостным и пьянящим чувством. Василий тогда понял, что уже никогда не сможет жить в скудости; он не знал, где еще добудет денег после армии, но категорично сказал себе, что они у него будут…

Как-то вечером Василий и Александра сидели в ее доме на застеленном верблюжьим одеялом диване и рассматривали фотоальбом. В комнате было тихо и тепло; потрескивали в печке красные угли, тикали старые большие часы, зевал и потягивался на стуле пушистый сонный кот. А за окном стояли холодные осенние сумерки и бился в стекло ветер.

– Посмотри, – сказала Александра, – на эту фотографию – я в детском саду. Помнишь наш побег? А того странного паренька Ковбоя?

– Помню, – улыбнулся Василий. – Жалко Ковбоя – говорят, жестоко болел после заключения и умер. Я ему, Саша, так благодарен.

– Благодарен? За что?

Василий помолчал, прикусывая губу. Тихо, но твердо произнес:

– Он показал мне путь к настоящей жизни. Я понял, что человек должен быть независимым и свободным.

– Но все люди зависят друг от друга, – несмело возразила Александра. – И эта зависимость нередко приносит человеку счастье.

– Я тебя понимаю – ты говоришь о сердечной зависимости. – Он взглянул в глаза девушки, и она отчего-то смутилась и склонила голову. – А я толкую о другом.

Перевернули лист, и у Василия, когда он увидел фотографию, на которой Александру обнимал за праздничным столом какой-то кудрявый, симпатичный парень, сердце вдруг стало биться учащенно, и колко-горячо прилило к голове. Александра досадливо и виновато взглянула на Василия.

– Ты с ним дружишь? – спросил Василий.

– Понимаешь… ты мне не писал с Севера, прислал всего пару писем, а я так ждала. Потом уже перестала верить, что ты вернешься ко мне…

– Мне пора домой… уже поздно.

– Вася?

– Что?

– Ты для меня дорог…

– Вот как! А фотографию ты почему не уничтожила? Получается, что тот парень тебе дороже. У меня, как у любого нормального человека, есть воображение: что там было у вас еще – я могу домыслить, – сыпал Василий.

– Уходи.

– Что? Да, да!

– Навсегда.

– Как знаешь.

Он ушел, считая себя правым, оскорбленным, однако сердился, что так думал. И впрямь, всего два письма он отправил ей с Севера. Увлекся заработками – и подзабылась тихая, далекая Александра. Быть может, Василий превращался в человека, для которого личные привязанности – пустяк, который можно пережить.

Перед самым отбытием на сборно-призывной пункт он все же завернул к Александре, но она не впустила его в дом.