Богданович полагал, что «плохое состояние французской конницы не позволило неприятелю охранять своё расположение по-надлежащему — разъездами; французы не знали ни о движении мимо них отряда графа Ожаровского, ни о прибытии в соседство их наших партизан». Действительно, растянувшаяся при отступлении дивизия Барагэ была обнаружена сразу несколькими русскими партиями.

6 ноября в селе Богородицком Д. Давыдов расстался с Орловым-Денисовым, направившимся к Соловьёвой переправе, а 26 октября (7 ноября) на марше к Дубасищам его казаки захватили нескольких «лейб-жандармов французских (Gendarmes d'elite)» и от них узнали «о корпусе Бараге- Дильера, расположенном между Смоленском и Ельнею». Вскоре к Давыдову присоединились со своими отрядами Сеславин и Фигнер, которые, впрочем, уверяли, будто соединились с ним в Дубасищах ещё 24 октября (5 ноября). 27 октября (8 ноября) в главной квартире получили сообщение Ожаровского, что «в Холме и Ляхове неприятель сделал засеки»; в Балтутино же, как добавил штабной писарь, неприятеля «нет, ибо граф Ожаровский оное прошел и свернул налево в Вердебянах на Рославльской дороге». Однако в тот же день Сеславин донёс: «По прибытии отрядов наших в с. Дубовище, узнал я, что неприятель, состоящий из 2000 пехоты, 3000 кавалерии, 6 орудий и так же гвардейской запасный депо, находятся в Язвине и Ляхове. В Болтутине ж находится до 1000 пехоты».

По словам Давыдова, высланные в ночь с 7 на 8 ноября разъезды установили, что «неприятельские отряды под командою генералов Барагэ-Дилье, Ожеро и Шарпантье находятся в селах Язвине, Ляхове и Долгомостье». Партизаны решили атаковать сильнейший, как они полагали, отряд Ожеро в 2000 пехоты и кавалерии. Но, поскольку «все три партии не составляли более тысячи двухсот человек разного сбора конницы, восьмидесяти егерей 20-го егерского полка и четырех орудий», они решили привлечь для участия в нападении Орлова-Денисова. Давыдов немедленно «послал к графу письмо пригласительное», в котором извинился за то, что недавно ускользнул из его подчинения и прибавил: «Но властолюбие мое простирается до черты общей пользы. Вот пример вам: я открыл в селе Ляхове неприятеля, Сеславин, Фигнер и я соединились. Мы готовы драться. Но дело не в драке, а в успехе. Нас не более тысячи двухсот человек, а французов две тысячи и еще свежих. Поспешите к нам в Белкино, возьмите нас под свое начальство — и ура! с богом!». 8 ноября партизаны двинулись маршем в Белкино. Вечером Давыдов получил от генерала ответ: «Уведомление

о движении вашем в Белкино я получил. Вслед за сим и я следую для нападения на неприятеля»; он просил не начинать дела, пока к нему не присоединятся три откомандированных полка.

Если рассказы троих партизан в целом совпадают, то в донесениях генерал-адъютанта графа В. В. Орлова-Денисова (от 8 и 9 ноября) акценты расставлены иначе. Возвращаясь от Соловьёвой переправы и проходя через село Дубасищи, как писал он, «осведомился я, что неприятель в силах от 5000 и до 7000 находится в Язве на Еленской дороге, лишь только командированные полки присоединятся к отряду, то не умедлив ни мало полагаю атаковать онаго с тылу, обойдя чрез Менчано к Ляхову, тем более решаюсь я на сие, что 3 партизанских партии Давыдова, Фигнера и Сеславина находятся от меня в недальнем разстоянии». «Узнал я, — сообщает он в следующем рапорте, — что неприятель в числе 9000 чел., разделясь на три части, занимал большую дорогу от Ельни к Смоленску лежащей, не имея способа действовать далее к Смоленску, дабы не оставить у себя неприятеля в тылу, и, узнав, что отряды полковника Сеславина и подполковника Давыдова и Фигнера находятся в недальнем от меня разстоянии, я предписал им соединиться в с. Козлово, для совместнаго нападения на неприятеля». Как видим, генерал настойчиво подчёркивал, что инициатива исходила от него, и именно он руководил всем предприятием. Вполне возможно, он узнал о присутствии поблизости неприятеля помимо партизан, однако нет оснований сомневаться и в том, что они могли его пригласить; но Орлов-Денисов предпочёл об этом умолчать. Партизаны появились здесь раньше его отряда, который первоначально двигался в ином направлении. Одним словом, идея висела в воздухе, и отныне спор пошёл о том, кто же первым за неё ухватился.

Утром 28 октября (9 ноября) партизаны приехали в деревушку, верстах в двух от Белкина. Вдали было видно Ляхово, вокруг села — биваки. Отряд неприятельских фуражиров, следовавших к Таращину, был большей частью захвачен казаками, среди них, по уверению Давыдова, адъютант генерала Ожеро. Вскоре из Белкина явился на лихом коне Орлов-Денисов, известивший, что откомандированные полки возвратились и вся его партия подходит. Отряд Орлова-Денисова был не обычной партизанской партией, а так называемым «летучим отрядом»; он насчитывал 6 казачьих полков, Нежинский драгунский и 4 орудия донской конной артиллерии, всего 2000 человек. Вместе русские отряды насчитывали около 3300 человек. Численность и расположение французских войск в донесениях партизан освещены лишь в общих чертах и во многом ошибочно; французские источники позволяют точно восстановить ситуацию.

9 ноября войска Барагэ д’Илльера располагались следующим образом. Балтутино занимал арьергард из 200 пехотинцев 2-й полубригады и эскадрона польских егерей (80 всадников). Деревню Холм охраняли 300 пехотинцев из той же полубригады и 300 французских улан (9-й, 10-й, 11-й маршевые эскадроны). Два других батальона 2-й полубригады (более 1000 чел.) с одной пушкой и одной гаубицей занимали возвышенность позади деревни Холм. В селе Язвино были размещены два маршевых батальона гвардии под командой шефа батальона Пэле (Pailhes) (900–966 чел.), 4-я маршевая полубригада (400–550 чел.), отряд польской пехоты, 200 конных гвардейцев, три пушки и одна гаубица. Ляхово занимал генерал Ожеро с 1-й маршевой полубригадой (900—1100 чел.). Она включала три батальона, составленные из отдельных рот пятых батальонов различных полков 1-го армейского корпуса, т. е. фактически это был полк, да ещё сводный (маршевый), без apтиллерии. Кроме того, Ожеро располагал кавалерией — три эскадрона кирасир и два эскадрона конных егерей; их позиция в точности неизвестна, но можно с полной уверенностью сказать, что кирасиры уже выступили в сторону Долгомостья, сопровождая обозы. Судя по рассказу Давыдова, в Ляхово находились только конные егеря. Итак, в полном согласии с официальными французскими данными численность отряда Ожеро можно определить в 1600 человек, из которых 500 кавалеристов, так что русские партизаны, а вслед за ними и отечественные историки явно завышали численность неприятеля, доводя её до 2,5–3 тыс. человек. Расположение войск Барагэ показывает, что дивизия была растянута почти на 20 км. Для полноты картины следует также учесть её изолированность (см. карту). Французская армия уже отступила за Днепр, а главные силы русских двигались именно южнее Днепра. 26 октября Раевскому было приказано послать казачью партию в Ельню; вскоре генерал донёс, что эта партия нашла в Ельне только казачью команду «в числе 150 ч. полку Андриянова 2-го, который сам с полком впереди в 15 в.» (на таком расстоянии от города находится Балтутино). 27-го к Ельне прибыла Главная армия Кутузова; в тот же день войска Милорадовича вышли из Дорогобужа, и 28-го его авангард уже был в Алексеево; т. е. главные русские силы находились в 20–35 км от дивизии Барагэ. Поэтому нельзя говорить, что бой у Ляхово происходил в глубоком тылу французской армии.

В.В. Орлов-Денисов

Пока русские партизаны стягивали свои силы и готовились к нападению, на рассвете 28 октября (9 ноября) был атакован французский пост у Балтутино. Побеспокоили неприятеля не только казаки из отряда Яшвиля. В тот день Раевский получил следующее приказание: «По полученным от наших летучих отрядов известиям, неприятель находится в д. Холме и Ляхове, почему е. с. желает, чтобы в. п. послали туда отряд казаков для открытия онаго». Генерал тут же ответил Коновницыну, что «получил рапорт от полка майора Данилова посланнаго прошедшею ночью по Смоленской дороге за 20 в. и, что действительно они нашли в Холму неприятеля в нескольких стах человеках кавалерии и пехоты, на котораго соединясь с полком полк. Ежова зделали (на них) удар и поколов не малое число пехоты и кавалерии взяли 7 ч. в плен. Оный полк расположился в слободе Руковой». Извещённый об этом нападении Барагэ отправился на возвышенность у деревни Холм, чтобы лично выяснить обстановку и отослал одного гусарского офицера к Ожеро предупредить о движении русских. Тот нашёл войска в Ляхове под ружьём, так как они уже были атакованы казаками. Когда офицер возвратился, Барагэ всё ещё находился на возвышенности. Было около часа дня. В этот момент со стороны Ляхова послышалась ружейная стрельба, а затем сразу канонада. Вскоре из Язвино примчался адъютант генерала Равье, известивший дивизионного начальника об атаке на Ожеро. После этого Барагэ вернулся в Язвино.

Время появления русских войск у Ляхово и начало их атаки сам Ожеро определял как 10 часов утра (ему было выгодно увеличить продолжительность своего «упорного сопротивления»). Другие источники указывают более позднее время. «По соединении всех отрядов, — писал Орлов-Денисов, — решился я немедленно атаковать центр неприятельских сил, отделя его от его флангов. В 12 ч. по утру двинулся к с. Ляхову, из которого неприятель в сильном количестве кавалерии и пехоты выступил против меня, и сражение началось». Примерно также определял время начала атаки Давыдов. Его отряд первым двинулся в наступление «наперерез Смоленской дороге, дабы совершенно преградить отряду Ожеро отступление к Барагэ-Дильеру, занимавшему Долгомостье».

Поскольку егеря Сеславина ещё не подоспели, вместо них для действия в пешем строю были назначены казаки из отряда Давыдова, имевшие ружья. В Ляхово всё пришло в смятение, французы спешно строились в колонны и выслали стрелков. Давыдов развернул полк Попова 13-го и партизанскую команду, «чтобы закрыть движение подвигавшихся войск наших», как писал он потом, «а Чеченского с его полком послал на Ельненскую дорогу, чтобы пресечь сообщение с Ясминым, где находился другой отряд неприятеля». К стрелкам Давыдова прискакал Сеславин с 4 орудиями поручика Шилля, «открыл огонь по колоннам неприятельским, выходившим из Ляхова, и продвинул гусар своих для прикрытия стрелков и орудий. Партии его и Фигнера построились позади сего прикрытия. Орлов-Денисов расположил отряд свой на правом фланге партий Фигнера и Сеславина и послал разъезды по дороге в Долгомостье».

Орлов-Денисов, «разделив свой отряд надвое, стал между Язвином и Ляховым и между Ляховым и Долгомостьем». При этом «полковнику Быхалову с двумя козачьими полками приказано было перерезать большую дорогу, ведущую от Ляхово к Смоленску и тем уничтожить последнюю надежду генерала Ожеро на ретираду». Полковнику же П. П. Загряжскому «поручено было с полком Нежинским драгунским, двумя козачьими (Ягодина 2-го и Иловайского 11-го) и шестью орудиями конной артиллерии действовать на Ельненской дороге противу корпуса Бараге-Дильера и всемерно удерживать его от соединения с Ожеро, вступив в сношение и совокупное действие с полковником Андриановым, находившимся вблизи дороги сей для наблюдения за движениями неприятеля с двумя козачьими полками». А вот что сообщали Фигнер и Сеславин: «Неприятель, усмотревший нас, к своему несчастию, поздно, в безпорядке торопился занимать высоту, с которой был сбит нашими орудиями, занявшими мгновенно возвышение. В первом страхе ретировался неприятель в деревню; но поражаемый нашею артиллериею, почувствовал сколь бедственна ему высота нам уступленная; он решился возвратить оную двумя колоннами пехоты». Давыдов писал: «Неприятель, невзирая на пушечные выстрелы, выходил из села, усиливал стрелков, занимавших болотистый лес, примыкающий к селу, и напирал на правый фланг наш главными силами». Ожеро, видимо, потому наступал в этом направлении, что хотел соединиться со своей кавалерией, выдвинутой к Долгомостью. Дивизионный его начальник должен был уже знать о появлении казаков от своего посланника (гусарского офицера), недавно побывавшего в Ляхове, и Ожеро надеялся на его помощь.

Тем временем Сеславин сменил пеших казаков Давыдова прибывшей ротой егерей капитана Келлермана. Партизаны позволили двум колоннам противника под командой майора де Траси перейти мост, после чего отрезали их от него скрытой за горою кавалерией, которая получила от Сеславина приказ ударить на неприятельскую колонну, по словам Давыдова, «покусившуюся на стрелков наших». «Ахтырского гусарского полка поручик Горскин и Елизаветградского полка поручик Редкин с эскадронами своими кинулись на неприятельскую кавалерию, первыми врезались в оную и отличились в храбрости и благоразумии».

Русские гусары вогнали вражескую конницу в лес, где находилась французская пехота под командой адъютанта Ожеро капитана Гадана, поддерживавшая огнём свою кавалерию. «Стрелки наши, — рассказывал Давыдов, — бросились за Горскиным и вместе с ним начали очищать лес, а стрелки неприятельские — тянуться из оного чистым полем к правому флангу отряда своего». По свидетельству Сеславина, «20-го егерского полка капитан Келлерман, поручик Звягин и прапорщик Лопатин выгнали неприятельских стрелков из лесу и гнали их до самой деревни». В то же самое время Литовского уланского полка поручик Лизогуб из отряда Фигнера рассыпал своих улан и ударил на французских конных егерей. «Запасной бригады поручик Шилль, — писал Сеславин, — распоряжался орудиями, находился в самом сильном огне и был тяжело ранен в левую руку. Несмотря на сие, он продолжал драться, пока был в силах. Лейб-гвардии Литовского полка прапорщик Габбе… был в самом сильном огне и, раненный, не оставил своего места».

Между тем Давыдов приехал на левый фланг, где ему «представили от Чеченского взятого в плен кривого гусарского ротмистра…, посланного в Ясмино с уведомлением, что ляховский отряд атакован и чтобы ясминский отряд поспешил к нему на помощь». Видимо, это был капитан 3-го конно-егерского полка Прево, командир маршевого эскадрона, которого Ожеро послал к дивизионному начальнику. «Чеченский донес мне, — продолжал Давыдов, — что он прогнал обратно в село вышедшую против него неприятельскую кавалерию, пресек совершенно путь к Ясмину». Тем временем полковник Загряжский явился к «с. Язвино, для наблюдения за неприятелем, который находился там с 6 орудиями, и командует которым генерал Барагедилье», и «сей отряд неприятельских войск двинулся было на помощь к с. Ляхову, но отраженный полковником Загряжским, (который «открыл по ним огонь артиллериею своею») принужден был возвратиться в с. Язвино, где и находился в совершенной блокаде». Правда, по заверению французских офицеров, после возвращения в Язвино Барагэ «не сделал, кажется, никаких распоряжений, чтобы оказать помощь генералу Ожеро», возможно, «его намерением было дождаться ночи, чтобы соединиться с генералом Ожеро».

Орлов-Денисов доносил: «Опрокинутый во всех пунктах неприятель искал спасения в бегстве, но, окруженный со всех сторон, отрезанный от всякого сообщения со своими, не имея и в том успеха и претерпел жестокое поражение. Все поле, на котором было действие, покрыто его телами, стесненный ото всюду бросился он в бегство обратно в д. Ляхово, заняв пехотою все въезды в оную», и вспоминал потом: «…усмотрев наносимое удачным действием артиллерии нашей отряду Ожеро поражение и видя уже совершенное его стеснение, послал к нему штабс-ротмистра Чемоданова парламентером с уведомлением о состоянии и бегстве Наполеона, большой французской армии, и с предложением сдаться военно-пленными».

Однако торжествовать победу партизанам было ещё рано, ибо в тот момент, по словам Давыдова, «Орлов-Денисов уведомлен был, что двухтысячная колонна спешит по дороге от Долгомостья в тыл нашим отрядам и что наблюдательные войска его, на сей дороге выставленные, с поспешностию отступают». Сам генерал позднее писал: «…открыли сильную неприятельскую колонну, составленную из 2 тысяч кирасир, идущих по дороге от Смоленска на помощь Ожеро; вследствие сего Быхалову приказано было ни мало не медля атаковать колонну сию, а полкам Иловайского 9-го и Мельникова занять его позицию. Быхалов после многократных но безуспешных атак двумя полками не составлявшими и 600 человек не мог устоять противу многочисленного отряда сего и при том свежаго и, будучи сильно тесним, начал отступать в порядке. В следствие чего полковнику Мельникову с двумя полками приказано было поддержать его и совокупно напасть на неприятеля. Бой 1300 человек казаков и 2000 неприятельских кирасир сделался рукопашный и отчаянный, и тут-то французы удостоверились, что кирасы их недостаточны для спасения от пики козачей где нет поддержки артиллерии и пехоты. Вскоре увидели мы, что кирасиры разсеяны и обратились в бегство. Козаки, преследуя их почти на протяжении 5 верст и пригнав к болотистому ручью совершенно уничтожили». В донесении от 28 октября генерал уверял, что истребление этой сильной колонны, состоявшей из пехоты и кавалерии, «отрядом полковника Иловайского 9-го было одним мгновением» и далее: «…не более может быть 50 ч. спаслось бегством, прочие же загнаны в болото, на котором был один только маленький мостик, все пали жертвою своего упорства, обозы их, пороховые ящики и транспорты с фуражем и провиантом достались в руки наши». В наградных документах Г.Д. Иловайского 9-го указано, что вражеский отряд насчитывал «болие тысячи кавалерии и до пяти сот человек пехоты», и полковник, «оставив часть казаков для удерживания неприятеля в Ляхове, сам с протчими, несмотря на несоразмерного в силах неприятеля, решительно атаковал его и по долгом сопротивлении опрокинул, поражая кавалериюи пехоту на 15-ти верстах, истребив совершенно». Кибовский установил, что в атаке участвовали полки Иловайского 9-го, Быхалова 1-го, Мельникова 4-го и Траилина. «В совершенном истреблении французской кавалерии 1000 человек и пехоты до 500» участвовал также полк из отряда Сеславина. Последний писал: «Казачьего полка войсковой старшина Гревцов был в конной атаке против неприятельской кавалерии, идущей на подкрепление, и истребил значительную часть оной. При сем отличились есаул Лиманов и сотники Прохоров и Салынский».

Подчеркнём, что изначально сами партизаны определяли численность приближающейся колонны либо в 2000 человек, либо в 500 пехотинцев и 1000 кавалеристов. В рапорте Кутузова Александру I говорилось уже о «кавалерии числом 2000 человек», а в 1836 г. Орлов-Денисов всех их объявил кирасирами, и эту нелепицу повторил Богданович и другие историки. Достоверно не известно, какой это был отряд. Ермолов писал, что «с рекрутскою своею конницею генерал Шарпантье»; он явно опирался на добытые партизанами неточные сведения, будто бы этот генерал находился в Долгомостье. Однако невероятно, чтобы в день вступления императора в Смоленск генерал-губернатор этой провинции пребывал в богом забытой деревеньке; Жюно писал супруге 9 ноября из Смоленска: «Вчера я прибыл сюда…, я встретил генерала Шарпантье, который принял меня к себе». Так что, скорее всего, это были 3 маршевых эскадрона кирасир, прикрывавшие транспортную колонну (как можно заключить из рапорта Орлова-Денисова), и эти слабо обученные конскрипты могли насчитывать около 300 человек, но никак не 700–800, и уж тем более не 2000! Если бы это была дивизия (!) тяжёлой кавалерии, то вряд ли её можно было разбить наголову атакой 5 казачьих полков (около 1500 чел.). Напомним, что меньшую по численности бригаду Ожеро партизаны смогли одолеть лишь совместными усилиями после многочасового боя.

Д. В. Давыдов

Орлов-Денисов уверял: «…более 700 кирас (переданных генералу Корфу для Псковских и других драгун) снятых с убитых и доставшихся нам в добычу доказывают поражение их». Эта версия кажется нам весьма сомнительной и нуждается в проверке; если кирасир было 1 или 2 тысячи и их «истребили совершенно», то почему кирас с убитых сняли меньше? Союз «и» позволяет понимать эти слова так, что часть кирас была снята с убитых, а часть захвачена в другом месте. В донесении генерала, написанном сразу после боя, о кирасах не упоминается. Вероятнее всего, часть кирас была обнаружена позднее в захваченном в ходе этой атаки обозе. (Заметим, что, к примеру, саксонский полк Гардю Кор вплоть до Москвы не имел кирас и ожидал их прибытия из Варшавы). П. Пущин записал в дневнике 30 октября (11 ноября): «Орлов-Денисов уничтожил полк французских кирасир и прислал 800 кирас главнокомандующему. Наши три партизана — Сеславин. Фигнер и Давыдов, соединив свои отряды, напали на склад императорской гвардии Наполеона, взяли 2000 пленных». Как бы там ни было, после разгрома кирасир Орлов-Денисов отрядил полковника Быхалова с двумя полками преследовать остатки неприятеля к Долгомостью, а сам возвратился к Ляхову.

Генерал вспоминал, что «Ожеро в минуту отступления казаков, льстясь надеждою в присоединении кирасир, в сдаче войск штабс-ротмистру Чемоданову решительно отказал». Сеславин и Фигнер доносили, что русская артиллерия, «не будучи угрожаема стрелками действовала свободно по стеснившейся в деревне пехоте и коннице, наконец, взорвала вдруг все их патронные ящики», и далее: «Усмотрев, сколь расстроился неприятель последнею потерею, потребовали мы сдачи именем графа Орлова-Денисова». Парламентёром на сей раз отправился Фигнер, причём, судя по контексту рапорта, произошло это ещё до возвращения самого генерала. В рапорте Кутузова царю так и сказано: «В продолжении сражения с кавалериею происходили переговоры с окруженным неприятелем». Орлов-Денисов утверждал иное: «По истреблении кавалерии я тотчас послал парламентера к засевшему в Ляхове неприятелю с требованием его о сдаче, грозя ему в случае неповиновения совершенным истреблением». Позже он писал, что после поражения кирасир «снова отправил для переговоров с ним Фигнера, приказав сказать ему, притом, что и корпус Бараге-Дильера находится в обстоятельствах подобных ему; к которому тоже был послан парламентер для уведомления о состоянии Наполеона, большой французской армии, и с предложением сдаться». «Наконец Ожеро, видя себя не в состоянии более держаться, выехал сам лично для переговоров с графом Орловым-Денисовым и сдался в плен». Вопреки этому, Сеславин специально подчёркивал: «Выехал Ожеро лично к нам, партизанам, и положил оружие пред моими пушками», и еще: «…мне с Фигнером сдался с корпусом своим». Впрочем, в другом месте он писал об Орлове-Денисове: «Посоветовавшись со мною и с Фигнером, отправился сам для переговоров и убедил Ожеро к сдаче».

«Вечерело, — вспоминал Давыдов. — Ляхово в разных местах загорелось; стрельба продолжалась… мы услышали барабанный бой впереди стрелковой линии и увидали подвигавшегося к нам парламентера. В это время я ставил на левом моем фланге между отдельными избами присланное мне от Сеславина орудие и готовился стрелять картечью по подошедшей к левому моему флангу довольно густой колонне. Граф Орлов-Денисов прислал мне сказать, чтобы я прекратил действие и дал бы о том знать Чеченскому, потому что Фигнер отправился уже парламентером — к Ожеро в Ляхово. Переговоры продолжались не более часа».

Итак, Фигнер, возможно по собственной инициативе, вёл переговоры о капитуляции, но вёл их, разумеется, от лица старшего русского начальника. При этом он явно блефовал. «Хотя мы, — доносили партизаны, — окружали его токмо двумя тысячами, неприятель поверил, что нас 15000, и по некотором колебании сдался». Действительно, Ожеро сообщал императору, что «был окружён авангардом Главной армии, состоявшим из 15 тысяч человек и 8 орудий под командой графа Орлова».

Давыдов писал, что переговоры о капитуляции начались вечером, а пленных уводили уже ночью. «Наступила ночь, мороз усилился; Ляхово пылало; войска наши, на коне, стояли по обеим сторонам дороги, по которой проходили обезоруженные французские войска, освещаемые отблеском пожара. Болтовня французов не умолкала: они ругали мороз, генерала своего, Россию, нас; но слова Фигнера: “Filez, filez’’ (Пошёл, пошёл) — покрывали их нескромные выражения. Наконец Ляхово очистилось, пленные отведены были в ближнюю деревеньку…» (вероятно, село Козлово). Французские офицеры определили время прекращения боя 16.30 вечера. Сдались на следующих условиях: «1) генерал и офицеры сохранят свои шпаги; 2) все чины сохранят свою собственность; 3) раненые будут отвезены в Можайский госпиталь. Пункты подписаны генералом бароном Ожеро и артиллерии капитаном Фигнером».

Ожеро так оправдывал своё решение: «Многочисленные атаки неприятеля вынудили нас удерживать лишь очень незначительную часть деревни. Наконец, после семи часов очень упорного боя, исчерпав все боеприпасы, потеряв весьма значительную часть своих войск, не имея надежды соединиться с генералом Барагэ д’Илльером, поскольку все коммуникации были прерваны значительно превосходящими силами, я вынужден был принять условия генерала графа Орлова, который, вследствие моего упорного сопротивления, считал меня гораздо более сильным. Я сдался в плен с немногими силами, каковые у меня оставались, на условиях следовать с воинскими почестями, сохранить весь наш багаж, а офицерам — шпаги». В приписке, обращённой к Бертье, он добавил: «Упорный бой, который я выдержал, и почётные условия, которых я добился, послужат мне, смею надеяться, оправданием перед Его Величеством». Во всех партизанских донесениях число пленных определяется одинаково: 1 генерал, 60 офицеров, 2000 рядовых; при этом Орлов-Денисов уточнил, что «гораздо более еще пало на месте сражения». Чичерин записал в дневнике, что 11 ноября «светлейший… сообщил, что взято еще 29 пушек, 3200 пленных, 130 офицеров из корпуса генерала Ожеро». В письмах Кутузова потери противника увеличены до 65 офицеров, 2000 нижних чинов пленных и более 2000 убитых. Эти цифры обычно используются в отечественной литературе, хотя иногда приводятся официальные французские данные — 19 офицеров и 1650 солдат; впрочем, и эта цифра отражает, вероятно, численность войск Ожеро перед началом боя без учёта понесённых затем потерь убитыми.

«Наступившая ночь, — вспоминал Орлов-Денисов, — помешала усилить действия противу Бараге-Дильера, а он, пользуясь темнотою оной, отступил проселочными дорогами к Смоленску». Барагэ сделал это вовремя, так как на следующий день сюда подошли русские войска. Милорадович сообщал 29 октября (10 ноября): «Сего утра на разсвете узнал я из рапорта г.-м. Панчулицова, следуемаго впереди авангарда, что неприятельский отряд находится в Холме, а г.-л. Раевский с корпусом в Рукине», и приказал первому следовать на Ляхово, а второму — идти на неприятеля по большой дороге к Холму, однако вскоре получил известие о том, что Орлов-Денисов уже «взял генерала Ожерова, 60 офицеров и 1500 солдат в плен». В тот же день Давыдов со своей партией прошёл через Долгомостье, а Кутузов, прибывший с главной армией в Балтутино, написал Орлову-Денисову, что «с нетерпением ожидает довершения поражения запершегося неприятеля в Язвине, о чем просит немедленно ему донести».

В день, когда происходил бой у Ляхова, Наполеон прибыл в Смоленск. Он приказал выслать на две мили к югу от города корпуса Понятовского и Жюно. «8-го, — вспоминал унтер-офицер Ф. Л. Вагнер, — мы двинулись через Днепр, через город на Адамово и оттуда на Дрозжино, чтобы наблюдать за дорогой на Ельню. Здесь мы оставались стоять до 10-го». На самом деле приказ направиться к Дрозжино был отдан 8-му корпусу 9 ноября. Ф. В. Лоссберг записал в дневнике: «Генерал Барагэ д'Илльер имел неудачный бой с русскими, в котором потерял более 1000 человек, не считая отставших от изнеможения, после чего отступил на нас, а мы последовали за ним». 11 ноября вестфальцы отступили и стали лагерем между Адамово и Смоленском.

П. Деннье рассказывал, что в Смоленске «император надеялся получить известия от генерала Барагэ д’Илльера, позиция которого стала весьма критической… Дело было как раз у ворот Смоленска, когда один офицер Барагэ д'Илльера прибыл доложить императору, что его генерал, атакованный значительными силами, отступает к Смоленску, а арьергард силою в 1,2–1,5 тысяч человек и 500 коней под командою генерала Ожеро сложил оружие в Ляхове». Император был чрезвычайно разгневан, так как он возлагал большие надежды на это соединение. Дивизия Барагэ включала подкрепления для всех корпусов, и потому, как писал генерал А. Жомини, в то время губернатор Смоленска, «рассчитывали, что вид этих дисциплинированных и находящихся в полном порядке солдат поднимет дух ветеранов и побудит их не покидать свои ряды». Секретарь- переводчик императора Э. Лелорнь д’Идевиль написал тогда герцогу Бассано: «Генерал Барагэ д’Илльер весьма кстати находится на дороге в Ельню, так как сдерживает отдельный казачий корпус под начальством графа Орлова-Денисова, который командует 12-ю донскими полками, двумя полками регулярной кавалерии и возможно одной пехотной дивизией». И вот часть этих войск сложила оружие, и перед кем?! Перед партизанами!

Партизан Д. В. Давыдов

11 ноября Наполеон приказал расформировать отряд (le corps) Барагэ, а остатки войск, его составлявших, — 3993 человека и 858 коней — присоединить к соответствующим корпусам. Это были: два батальона маршевого полка гвардии (966 чел.); 2-я маршевая полубригада (1565 чел.), влившаяся в состав 1-го корпуса; 4-я маршевая полубригада (550 чел.), присоединившаяся к 3-му корпусу; 9-й, 10-й, 11-й маршевые эскадроны улан и отряды 6-го, 7-го, 8-го, 9-го и 11-го гусарских полков, вошедшие в корпус Латур-Мобура; рота 1-го батальона минёров и различные отряды артиллерии, рабочих и обоза. Барагэ было велено отправиться в Кёнигсберг и принять губернаторство вместо Луазона. Явно под впечатлением ляховской капитуляции император в тот же день приказал губернаторам Минска и Вильно «не посылать против неприятеля маршевых полков, ни кавалерии, ни пехоты; это бесполезное истребление сил; такие полки не в состоянии сражаться… подлинное безрассудство посылать их на неприятеля; погублено таким образом много народа»; эти полки должны были оставаться в гарнизонах. Очевидно, что поначалу император видел главную причину позорной капитуляции в слабой боеспособности маршевых войск (молодых конскриптов). Быть может Барагэ выдвигал это обстоятельство в качестве своего оправдания, ведь именно о нем писал своей супруге неделею раньше; в поведении же самого генерала императору предстояло ещё разобраться.

Не до конца ясной остается судьба одного из подразделений дивизии Барагэ — 3-й полубригады майора Абержу. Согласно приказу, Абержу оставил в Вильно часть своих войск, принадлежавших полкам 2-го корпуса (10 рот), но у него ещё оставались роты из полков 3-го корпуса. Можно предположить, что эти войска вместе с отрядом поляков под командой Абержу по неизвестным пока причинам двинулись к югу и самостоятельно пыталась пробиться в Смоленск. Либо они были посланы на фуражировку, либо Барагэ отправил их, чтобы эвакуировать в Смоленск находившиеся в том районе магазины. Пролить свет на судьбу этого подразделения позволяют недавно опубликованные мемуары лейтенанта Родольфа Вьейо.