Когда пришла полная темнота, в ее черный монолит вкраплялись лишь четыре маленьких цветных огонька. Это были почему-то не угасшие в сознании пламени свечей. Даша уже не чувствовала боли, не чувствовала собственного тела — только обостренный покой духа. Она раньше и не думала, что возможно испытать состояние катарсиса от созерцания абсолютной пустоты.

Потом направления в пространстве дополнились свойственной им ориентацией — верх, низ, право, лево. Пришло ощущение тяжести и чего-то жесткого под спиной… Да, кажется, она вновь начинала обретать утраченное после смерти тело.

И еще…

Осознание того, что она лежит горизонтально с закрытыми глазами и руками, сложенными на груди.

Затем слух потревожило множество иррациональных шумов: пришли непонятные голоса, свист то ли ветра, то ли мелькающих с огромной скоростью галлюцинаций.

Даша вдруг поняла, что уже в состоянии открыть глаза…

Над головой свисал побеленный купол неба — без единого облачка, без луны или звезд. Ближе к горизонтам небо почему-то делалось цветным. Легкий ветерок воздушными волнами создавал невидимые приливы и отливы, одна из прядей ее волос упала на лицо. Когда Даша приподнялась, она прежде всего посмотрела на свои пластмассовые руки, не понимая, что с ней происходит. Вокруг какие-то хижины и… о, ужас! Ходят в человеческий рост куклы с такими же пластмассовыми телами! Все изумленно смотрят на нее да чему-то радуются… Лишь потом она заметила, что третья часть неба была поглощена громадой черного замка. Казалось, он висел прямо в воздухе.

Даша закричала только в тот момент, когда увидела себя находящейся в гробу с красиво обрамленной ленточкой. Одна из кукол поспешила к ней подойти и потрясти за плечи, она была брюнеткой с двумя маленькими угольного цвета косичками и жгуче-зелеными глазами.

— Слава Кукловоду!! — странная фраза вырвалась из ее нелепо двигающихся губ. — Подруга! Как ты?!

Подруга?

Новость за новостью.

По поляне с хижинами бегало некое подобие кота вместе с прыгающим… чучелом, что ли? Рядом стояло еще несколько гробов, в них тоже лежали куклы. Вдруг одна из них пошевелила руками, открывая веки.

— Хан! Хан возвращается! — крикнул кто-то писклявым девичьим голосом.

Та, что с черными косичками, взяла Дашу за руку, дергая да приговаривая:

— Асти, ну что молчишь?! Вы ведь просто на время уснули, да? Смерть была ненастоящей, да?

— Где я?

— Как где?! Как это где?!

К ее гробу подошел пластмассовый мальчик с дико торчащими в разные стороны ушами и искренней улыбкой, которая вносила еще больше непонимания в суть происходящего. Они все ее знают! Брюнетка с косичками обратилась к нему:

— Ахтиней, чего робеешь? Обними ее, что ли.

Названный Ахтинеем сначала пожал Даше руку, потом на секунду заключил в крепкие объятия, сказав:

— Мы все очень рады!

И в тот момент…

Да, именно в тот момент, когда она увидела голубую свечу на горизонте, в ее сознании завертелся настоящий вихрь. Воспоминание за воспоминанием не отдельными каплями, а целым ливнем хлынули в голову. Конечно же, Ахтиней! Гемма! Сингулярность! А ее зовут — Астемида! Потом обрывочными кадрами принялись мелькать последние события: спасение плененного Хариами, Страшная кукла, крылатые чудовища, полет в пропасть и…

— Гемма, я так рада тебя снова видеть!

— Ну рассказывай, рассказывай, рассказывай! Что там? Тьма? Ты хотя бы сны видела?

Астемида тревожно задумалась: школа, уроки, ее квартира, родители, детство, глупые мечты и дикое слово — ЧЕЛОВЕЧЕСТВО. Все это вмиг показалось таким чужим… Прошлая жизнь летела в бездну, становясь все менее да менее реальной. Даже память о ней, наспех вытесненная вновь пришедшими впечатлениями, стремительно таяла, как летом иней. Лето? Иней? Здесь и слов-то таких нет. Подошел Хариами, протянув ей свою металлическую руку. Его густо-малиновые волосы, вечно торчащие пучками, казались сейчас самым милым на свете зрелищем. Внешностью Хариами чем-то напоминал персонажей японских мультиков жанра анимэ. Вот, опять слова-паразиты их прошлой жизни! Япония. Мультфильмы. Анимэ. Пора от этого срочно избавляться.

Астемида величественно покинула свой гроб, перекинув через плечо трепыхающуюся по ветру косу. Вдруг нежданным диссонансом к происходящему раздался злобный возглас:

— Карабас! Я тебя задушу!

Ханниол вскочил так резко, что его гроб с грохотом перевернулся, соскользнув с двух передвижных пней.

— Так иди и задуши, — спокойно молвил Авилекс, для чего-то поправляя смятый после себя саван, словно он заправлял обыкновенную постель.

— Что с ним?.. — испугалась Риатта и схватилась за голову.

Хан, еще неумело двигаясь на пластмассовых ногах, направился в сторону звездочета со сверкающими гневом глазами да выставленными вперед руками. Он и впрямь желал исполнить задуманное, но пройдя несколько шагов, остановился. Потряс рыжей шевелюрой. К нему тоже пришли воспоминания… Создалось ощущение, будто в голову мигом вылили целое ведро информации. Одно информационное поле с шокирующей быстротой вытеснило другое, после чего вся жизнь на той, круглой Земле показалась мимолетным вздором. Даже не продолжительным сном, а эфирным наваждением играющего не по правилам разума…

Ханниол долго смотрел на куклу, чем-то сильно похожую на Артема Миревича, а в его душе происходило полнейшее замешательство. Руки безвольно опустились.

— Оставь его! Он все правильно сделал! — вот голос Астемиды. Строгий. Немного раздраженный.

Хан на всякий случай ощупал свою шею, не найдя там ожидаемой раны, потом успокоился. Его рубашка, только что залитая кровью, стала чистой и совсем другой. Как будто в полете через темноту его успели переодеть.

— С возвращением тебя, Хан!

Рядом стоял Ингустин, его лучший друг. Настоящий друг. Оцепенение быстро прошло и они радостно обнялись. Перед открытыми глазами Стаса Литарского черно-белыми картинками, сотканными из траурной пустоты, на мгновения явились его отец, мать, сестра Вероника, детские мечты о космосе и других мирах… О земные боги! А ведь мечты-то вроде как сбываются.

Но увы. Стас Литарский скоропостижно умирал в душе. Ни по дням, ни по часам, а по торопливым секундам. Столь же скоропостижно умирало все с ним связанное. Последней мыслью о промелькнувшей в полтора десятка лет жизни была фраза Вероники: «Стасик, а ты купишь мне сладостей?»

Фалиил еще долго находился в гробу, осматривая свое новое старое тело и не зная, что на это сказать. По его лицу сложно было судить о внутренних чувствах — оно скорее находилось в зависшем, растерянном состоянии. Первое, что он произнес, достойно записи в чью-нибудь философскую тетрадь:

— Смерть вообще существует или нет?

Он медленно выкарабкался из деревянного ящика и брезгливо отодвинул его в сторону. Исмирал, желая приподнять всем настроение, громко изрек:

— Хоть бы поблагодарили меня, какие я вам гробы удобные сделал!

Подавалось это в качестве шутки, но она не удалась. Ни улыбки, ни единой реплики в ответ. Раюл почему-то долго не поднимался, он все лежал без малейшего намека на движение. Его абсолютно белые волосы и белые брови, без примеси вздорных цветов, если изредка и шевелились, то только от неугомонного ветра. Глаза закрыты. Мимика легкой ухмылки даже сейчас была отпечатана на лице. Раюл с иронией относился ко всему вокруг, в том числе к собственной смерти.

— Э-эй, дружище… подъем! — крайне неуверенно сказал Ингустин, вопросительно посмотрев на звездочета.

Авилекс задал неожиданный, к тому же совершенно неуместный вопрос:

— А где моя шляпа?

Леафани вытащила из-под погребальной подушки сплющенный неправильным блином головной убор и подала его звездочету. Как бы виновато произнесла:

— Думали, уже не понадобится…

Тот встряхнул ее, придавая объем и прежнюю форму, затем надел на себя, нахлобучив со всех сторон:

— Он уже никогда не встанет. Раюл ушел от нас навсегда. Поверьте, я сделал все, что смог…

Всеобщее веселое настроение улетучилось с очередным порывом воздуха, а в периметре Восемнадцатиугольника повисла рожденная тревогой тишина. Устремленные на мертвое тело взгляды жаждали очередное чудо, но на сегодняшний день лимит на чудеса оказался исчерпан. Таурья хотела что-то сказать, но прикрыла себе ладонью рот, опасаясь ляпнуть очередную глупость. Последнюю попытку поправить в принципе безнадежную ситуацию совершил Фалиил:

— Послушай, ведь Алексей когда-то все равно умрет…

Незнакомое слово пропустили мимо ушей. Донесся приближающийся шорох травы, и Тот-Кто-Из-Соломы пружинистыми шагами прискакал к стоящему на пнях гробу, трижды прыгнув на одном месте:

— …

Авилекс отрицательно покачал головой:

— Не стоит тешить себя обманчивыми надеждами, Раюл уже ни при каких обстоятельствах не вернется.

Замок последнего Покоя создавал впечатление, что часть ясного дня просто украли. Заодно украли огромный кусок неба да Розовую свечу вместе с чьим-то душевным спокойствием. Приблизился молчавший до этого момента Гимземин, на ходу обращаясь к звездочету:

— И тянуть время тоже не стоит. Чем раньше мы сделаем дело, тем быстрее это черное чудовище перестанет нависать над нашими головами.

— Да, да, конечно…

Так дружелюбно алхимик и звездочет не разговаривали уже давно. Более того, они вместе взяли гроб с телом и осторожно принялись восходить по пандусу, направляясь в открытые ворота замка. Раюла поместили в одном из множества залов — там где просторней, там где царит полнейшее отсутствие звуков. Даже тихо шаркающие шаги казались дикостью для идеальной тишины. Величественные стены и куполообразные потолки теперь станут его вечным домом. Замок не любил вторженцев извне, особенно тот шум, который они с собой приносят. Он никого не прогонял, но всем своим окаменелым видом давал понять, что живым здесь не место. Живые — инородные тела во вместилище смерти.

— Пойдем быстрей отсюда, — шепотом произнес алхимик.

Пандус со скрипом начал подниматься, едва Авилекс ступил на траву. Замок последнего Покоя бесшумно поплыл вверх и направился в сторону юга. Одна за другой куклы, переглядываясь, облегченно вздыхали.

— Все там будем… — эта фраза впервые прозвучала на поляне из уст Ингустина.

Лео соскучился по Астемиде, он принялся тереться мохнатой головой о ее ногу, но она еще долго смотрела на удаляющуюся черную точку, переосмысливая целый ком событий, едва вмещающийся в голове.

— Грустно как-то без Раюла, — произнесла Таурья, ее мутновато-красные обсидиановые глаза покрылись влагой.

— И не говори, подруга, — Клэйнис печально пожала плечами. — До сих пор не могу поверить… даже страшно будет теперь в его хижину заходить — там все только о нем и напоминает.

Первые несколько часов на поляне присутствовало тотальное уныние, так резко перечеркнувшее радость чудесного возвращения. Единственный, кто быстро нашел себе дело, так это Исмирал. Он спешно принялся разрубать гробы в мелкие щепки, чтобы уничтожить даже малейшие воспоминания о смерти. Мало того, Ингустин предложил вообще запретить использовать в лексиконе слово «смерть», дабы не привлекать ее внимание. Фалиил ответил, что это глупость, так как предмет неодушевленный, а звездочет лишь небрежно поморщился да махнул рукой. Он сейчас думал совсем-совсем о другом.

Да, Авилекс стал излишне задумчив: разговаривал нехотя, на вопросы отвечал порою невпопад. Большинство списало этот факт на тоску по умершему, но на самом деле никакой тоски в его душе и в помине не было. Тревога — вот правильное описание его истинных беспокойств. Подбежал Тот-Кто-Из-Соломы, изогнувшись вопросительным знаком:

— ?

Но звездочет посмотрел сквозь него как сквозь пустое место. Потом приблизился Фалиил, единственным правильным вопросом угадав его настроение:

— Расскажешь о крылатых чудовищах, бросивших нас в овраг?

Авилекс вздрогнул, обернулся. Мизерные фиолетовые огоньки в его серых глазах, эти два отраженных осколка Фиолетовой свечи, трепетно замерцали.

— Не знаю о них. Честное слово — не знаю. Сам впервые их увидел.

— А Страшная кукла, Юс… как ты ее назвал?

— Юстинда. Да, она представляет опасность.

— Что за бред, который она несла про отравленную воду и еще много чего…

— Бред — состояние ее поврежденного сознания. Не бери в голову.

Фалиил сорвал травинку и принялся ее тщательно жевать, потом вдруг одумался да выплюнул, не понимая мотивацию своих бессмысленных действий. Он только что разговаривал с Хариами, пытаясь как можно больше выведать у того деталей всей этой запутанной истории, но Хара оказался плохим рассказчиком: неудачно слазил на скалы, по дороге назад глупо попал в плен, вынужден был позвать на помощь… Все. Впрочем, да: еще через каждое второе слово извинялся, бил металлической рукой в грудь, говорил, что только он виноват во всех бедах. Но что-то в голове у Фалиила не стыковались одни логические концы с другими логическими концами. В минувших бедах он подозревал совсем другого виновника, у которого прямо спросил:

— Скажи, зачем нужно было запускать время? Не прибавило ли это нам проблем?

Авилекс погладил пятерней свой подвижный подбородок. Ответил не сразу:

— Поверь, если б мы этого не сделали, проблем было бы еще больше. Туман абстракций энергетически разогревался.

— Почему?

— Кирилл Танилин не стал бы задавать такие очевидные вопросы. Он находился на границе резкого перепада скорости потоков времени, учитывая, что один из потоков равнялся нулю. Ты еще помнишь про математические функции и графики? Так вот, вдоль тумана абстракций пространство порвано, все его координаты топологически сходятся в одной точке, производная в которой не определена. Цитата из твоих недавних слов, кстати. А все, что находится внутри него, существует как бы в нулевой размерности этой точки. Именно поэтому мы называем свой маленький мир Сингулярностью. Он есть, но для окружающих его вроде как не существует.

— Хорошо. Если никто, кроме нас, не в состоянии проникнуть за пределы тумана, то чего же бояться?

— Чего бояться… чего бояться… — грубо передразнил собеседник. По выражению лица звездочета легко читалось недовольство сложившейся ситуацией. Даже на вопросы Фали он отвечал нехотя, каждый раз задумываясь, стоит ли вообще говорить с ним на излишне сокровенные темы. Он долго тянул с очередным ответом, потом устало произнес: — Юстинда раньше жила здесь, на поляне.

— Она одна из… ого! вот так новость! — Фалиил усиленно почесал лоб. — А я все думаю: мальчиков десять, девочек восемь. Где симметрия?

— Странные у тебя понятия о симметрии, но ход мыслей верный.

— Постой, если Юстинда способна беспрепятственно проникнуть сюда, возникает вопрос: сможет ли она привести с собой тех чудовищ?

Авилекс даже схватился за грудь, закрыв при этом глаза. Ага! Вопрос попал с больную точку! Вот, оказывается, что его больше всего мучает… Когда звездочет волновался, уж тем более нервничал, он всегда мял в руках свою ни в чем не повинную шляпу. Так было и на сей раз, головной убор незаметным образом находился уже в беспокойных пальцах. Зачем он его вообще носит? Волосы вроде красивого дымчатого цвета. Может, как знак отличия от остальных?

— Есть выход, и он единственный.

— Ну?

— Надо писать сценарий к новой пьесе, не беспокойте меня ближайшие пару дней.

Звездочет удалился в свою хижину. Фалиил, усердно размышляя над услышанными откровениями, провожал его до порога задумчивым взором. В Кукловода, сколько себя помнит, он никогда не верил, поэтому в спектаклях не участвовал. А сейчас он уже все больше и больше сомневался в самой причине постановки пьес. Все дружным хором утверждали, что они ставятся в честь того самого Кукловода в качестве некой благодарности за счастливую и беззаботную жизнь. Но так ли это? Эх, Авилекс-Авилекс, ты явно что-то недоговариваешь…

Фиолетовая свеча погасла, и четверть небосвода мгновенно затемнилась. Желтая, Розовая и Голубая потухли следом с небольшим интервалом времени. Ночь приходила, словно спускаясь по четырем ступенькам.

— Ого, как быстро день прошел, — раздался далекий голосок Клэйнис.

— А мне показалось, он наоборот затянулся чего-то, — возразила Таурья, — давно уже зеваю.

Этой ночью, прежде чем приступить к своему непосредственному ремеслу, пересчету обманчивых звезд, Ави долго сидел возле зажженного масляного светильника и записывал длинные строчки на чистых листах бумаги. Иногда он щекотал пером кончик своего носа, но как только приходила ценная мысль, сразу макал перо в склянку с чернилами…

* * *

У кукол очень плохая память, и это давно им известно: ее хватает лишь на события последних нескольких интегралов дней, а что было раньше лежит как в густом тумане. Снов они вообще не запоминают, а долгую смерть удалось забыть, наверное, в течение трех последующих суток. В голове остались только неясные, бессвязные между собой обрывки каких-то происшествий да размытых образов, и еще появились весомые сомнения — было ли все это на самом деле? Даже те картинки из посмертного бытия, которые сохранил их ватный мозг, казались теперь неким инородным наваждением. Они редко и крайне неохотно говорили о прошлом на круглой Земле, так как оно для них стало совершенно чужим. Впрочем, недавно Ханниол подошел к звездочету, чтобы извиниться за свою словесную грубость. Авилекс сделал вид, что успел забыть инцидент, хотя он все прекрасно помнил. Авилекс вообще помнил гораздо больше остальных и даже больше, чем он сам об этом говорил. Являясь архивариусом ценной библиотеки древних свитков, он обладал ключами к сакральным знаниям, о которых другие могли лишь мечтать. Пройдет еще две или три комплексные недели, и такие слова как Дарья Латашина, Кирилл Танилин, Стас Литарский превратятся в бессмысленный набор звуков… Увы.

Подобно Анфионе, смерть тоже умеет рисовать свои образы на тканях неустойчивого сознания. Она является непревзойденной художницей в жанре эксцентричного сюрреализма. И в сем искусстве смерть достойная соперница жизни…

Гемма не понимала, что с ней опять происходит. Радость возвращения друзей катастрофически быстро сменилась неприятным смешанным чувством, зудящим в груди. Астемиду она всячески старалась избегать, а вот к Ханниолу вновь вспыхнула непонятная тяга. Когда его не было рядом, все теряло смысл. Когда же она видела их вместе, то ее чуть ли не выворачивало наизнанку от негодования. Что это такое? — спрашивала она себя: болезнь? нервное расстройство? колдовство, о котором где-то написано в древних свитках? Уже думала либо обратиться к Гимземину за каким-нибудь лекарством, либо к Авилексу за ценным советом. Впрочем, особо не верила ни в того, ни в другого. Алхимик, кстати, снова стал самим собой — ушел в лес, опять поселился в хибаре и превратился в замкнутого, ворчливого, вечно раздраженного внешними обстоятельствами субъекта, каким и был раньше. Спектакль, устроенный смертью, совсем ненадолго сделал его душу добрее.

Гемма подошла к осколку своего зеркала и внимательно посмотрела на черные метелочки-косички, пышными арками висящими над красивыми маленькими ушами. Потом в сотый раз задала один и тот же вопрос, произнеся его вслух:

— Ну что со мной не так? Чем она лучше меня?

Дверь скрипнула и на пороге появилась Винцела, чью вульгарно пеструю, разноцветную голову не спутаешь ни с чем другим на расстоянии хоть в тысячу шагов.

— Приветик! Ты Фалиила не видела? Он обещал нарвать трав для моего гербария.

Какой еще Фалиил? Что за глупые травы? Гостье даже неведомо, какие бури сейчас творятся в ее душе!

— Прости, не интересует меня твой Фалиил, — холодно ответила она, стараясь интонацией не выдать своего раздражения.

— Ну, ладненько! — дверь повторно скрипнула, произведя спасительную изоляцию от внешнего мира.

В этом слащавом «ну, ладненько» почувствовался какой-то бархатный яд для ушей. Гемма мотнула головой и подумала: что теперь, сидеть всю оставшуюся жизнь взаперти да перевариваться в собственных кошмарах? Ну уж нет! Она вышла наружу, где светлое, не запятнанное тоской небо посылало свое лучистое благословение всему вокруг. Счастливое мгновение тотчас улетучилось, как только она увидела Ханниола — тот стоял возле мраморной экспоненты, наблюдая за ходом ленивого времени. Сейчас она снова к нему подойдет, сейчас он снова недовольно наморщится, сейчас… все шло как по заколдованному кругу, и Гемма ничего не могла с этим поделать.

— Здравствуй, Хан.

Он обернулся, на самом деле поморщившись. Как предсказуемо.

— Извини…

— Ты опять скажешь, что чем-то занят? Ты ведь совершенно свободен. Почему ты меня сторонишься? Я что-то не так сделала?

Его рыжая голова-вспышка, казалось, еще ярче засветилась от пламени недосягаемых свечей:

— Да потому что… — он сжал кулаки и потряс ими в воздухе, точно схватил за шкирку невидимого врага. — Потому что я знаю истинную причину происходящего!

— Причину? — Гемма распахнула наивные глаза, в них кристаллики малахита доверчиво сверкнули.

— Надо наконец-то поговорить! Пойдем к тебе в хижину, не хочу, чтобы у нашего разговора были свидетели.

Сидя уже за ее столом, Ханниол подбирал правильные слова, искоса поглядывая на то, как Гемма пронзительно смотрит в его сторону. Его порой бросало в дрожь от взора зеленых зрачков, а иногда даже приходилось с опаской оглядывать и себя: не покрылся ли он сам этой зеленью? Взор Геммы не был ни приятным, ни наоборот отталкивающим, он являлся каким-то… физически ощутимым, что ли.

— Короче, во всем виноват Гимземин.

— Вот как?

Наверняка она подумала, что Хан хочет свалить проблему на отшельника лишь бы от нее отвязаться, поэтому поспешил пояснить:

— В своих алхимических опытах он изобрел напиток, который назвал странным именем «любовь». Сделал он это не со злого умысла, я знаю — просто очередной эксперимент. Да и виноват, по сути, не он, я мое любопытство. В общем…

— Ты его выпил?

— Да. По глупости! Он вызывает странную привязанность к тому, кого впервые увидишь. Поверь мне, то что ты испытываешь сейчас ко мне, я испытываю к Астемиде. Сколько уж раз хотел избавиться от дурного чувства! Порой хочется просто вырвать его вместе с грудью, но все бесполезно. Представь: даже смерть не помогла!

— Это болезнь?

— Гимземин сказал, что да. Он обещал поискать противоядие… я сам жду избавления, пойми ты меня!

Гемма сложила ноги крестиком и, сидя на кровати, принялась ими раскачивать, осмысливая пестрые новости.

— Постой, но ведь я-то…

— Ах, да! Самое важное не сказал: помнишь, ты пришла ко мне в гости и без разрешения выпила…

— О ужас! — Гемма, кажется, догадалась. — Тот чай предназначался ей! И ты, злодей такой, подлил отраву…

— Стоп, стоп! Ты сгущаешь краски, я просто хотел, чтобы Асти меня не отвергала, чтоб мы были почаще вместе. Это что, преступление? Ты этого разве не хочешь?

Потом некоторое время помолчали, отрешенно глядя по сторонам. Пол и бревенчатые стены хижины были покрыты прозрачным лаком, создавая повсюду блестящие поверхности, заигрывающие с крупицами света. В других домах все выглядело поскромнее. Серое пятно под ногами Геммы так до сих пор и не исчезло, даже когда ее ноги были приподняты над полом или землей, пятно, словно преданный темный страж, болталось где-то рядом, безропотно следуя за хозяйкой, куда бы она не направлялась.

— Оно мне идет?

Ханниол пожал плечами, несколько изумленный неожиданным вопросом.

— Твоей красоты оно не портит, это точно.

— О-о-о… — Гемма довольно прищурилась.

Тем временем кошастый с важностью вышагивал по поляне, подняв хвост трубой. Сегодня охота удалась на славу, из его зубов торчала трепыхающаяся бумажная птица. Вырваться на свободу у нее не было никаких шансов. Риатта стала невольной свидетельницей этой картины, тут же пожурив нахального зверя:

— Лео, а ну оставь бедняжку в покое!

Кошастый заурчал и попятился назад, решив во что бы то ни стало сохранить добычу. Риатта ловко схватила его за хвост, потом бережно подняла на руки.

— Лео, как тебе не стыдно обижать слабых! Все бабочки от тебя шарахаются, у них уже крыльев целых не осталось. Теперь еще и несчастная птичка!

Слушая непрестанное мурчание, которое можно было расценивать либо в качестве извинения или же как грубое огрызание — не поймешь, Риатта выдернула из клыков кошастого его трофей да хотела уже отпустить на волю. Но в последний момент остановилась. Странная какая-то птица попалась: крылья, туловище — все как у остальных, но вот глаза… Вместо глаз почему-то оказались нарисованные числа 9 и 10. Ого… сумрачная догадка тут же пришла в ее голову, она принялась осторожно разворачивать лихо свернутую бумагу и сначала даже не поверила увиденному: это был последний, всем миром разыскиваемый листок. Правда, мятый-перемятый, но теперь уж ничего не поделаешь. Как он умудрился так ловко замаскироваться?

— Молодчина, кошастенький!

— Мррр… — Лео обиженно отвернулся.

Ингустин по утрам обычно долго пил шипучие напитки и предавался немногочисленным воспоминаниям прошлого. Когда он услышал стук в дверь, подумал, что это наверняка Ханниол или же Исмирал. Великий изобретатель нередко обращался к нему за помощью, как к самому безотказному, если в строительстве новой ракеты одной пары рук очередной раз не хватало. Но на пороге нарисовалась худенькая Риатта: сарафан в горошек, красная ленточка в волосах — все как обычно.

— Привет, Ин!

— Ты? — хозяин оказался несколько разочарован.

— Я, — представилась Риатта, — вот тебе подарок.

Ингустин осторожно принял листок, но как только увидел цифру 9, стоящую между двумя волнистыми знаками, резко приподнял брови. Его глаза восторженно распахнулись прежде, чем ум успел осмыслить произошедшее. Потом пришла блаженная улыбка и лишь в самом конце зашевелились губы, словно каждая часть его лица думала и действовала самостоятельно:

— Ну и ну! Спасибо, Ри! А чего он мятый такой? Где находился?

— Вообще-то не мне спасибо, а Лео. Это ведь последний, да? Можно я посмотрю, как ты будешь его вклеивать? Страсть как интересно…

— Конечно, конечно, вот только…

Ингустин положил листок на стол и принялся тщательно его разглаживать сначала одним кулаком, затем другим. Увы, мало что изменилось — линии предыдущих изгибов да изломов никуда не девались и волшебным образом не исчезали.

— Сейчас мы либо горько посмеемся над свой глупостью, либо станем свидетелями…

— Чего свидетелями? — Ри несколько раз хлопнула ресницами, изображая эпицентр всего существующего любопытства.

«Действительно, чего?» — пронеслось в голове у Ингустина. Он достал с полки книгу «Сказания о Грядущем», сдул с нее пыль и бережно погладил бархатную обложку. Потом открыл. Абсолютно пустые страницы веяли своей незапятнанной чистотой да сопутствующей ею скукой. Ин многократно пытался вглядываться в них, даже подносил к пламени огня, надеясь узреть хоть какие-то строки, или зашифрованные знаки, или… Впрочем, все бестолку: никогда еще абсолютная пустота не выглядела так загадочно. Потом он взял тюбик с клеем, аккуратно намазав его на оторванный корешок мятого листа, прикрепил его на место и стал ждать.

— Может, должно пройти какое-то время? Клею надо высохнуть… — Ин закрыл книгу, а ее буквы на перламутровой обложке вдруг сверкнули. — Ого, это неспроста.

Когда же книга оказалась повторно открытой, Риатта тихонько взвизгнула и ухватилась пальцами за рукав его рубашки. На белых полях появились строчки текста: излишне напыщенные буквы витиевато тянулись друг за другом, хором слагая слова, которые, в свою очередь, соединялись в предложения. Это не почерк Авилекса — однозначно, изящный готический шрифт с пикообразными взлетами, волнисто закрученными концами и легким наклоном вправо, везде строго пропорциональным, выглядел совершенством каллиграфического искусства. Так изящно на поляне не умел писать никто, даже художница Анфиона. Ингустин задумчиво потер свою оплавленную часть шеи, долго ничего не говорил, затем еще раз поблагодарил гостью:

— Спасибо огромное, Ри! Я уж потерял надежду, если быть до конца откровенным.

— Ну, почитай, почитай! Что там? Это же так интересно!

— Ри, тебя не затруднит еще одна любезность? Собери всех на поляне, пожалуйста. Так будет правильнее.

— Конечно, конечно! — она со скоростью ветра выбежала из хижины, оставив дверь недоуменно распахнутой.

К концу ароматного часа передвижные пни в центре поляны уже были расставлены аккуратными рядами, куклы расселись на них, перешептываясь между собою. Новость молниеносно облетела весь периметр Восемнадцатиугольника, в следствие чего все неотложные дела в списках невыполненных дел мигом оказались где-то на десятом месте. Стрелки на мраморной экспоненте неустанно отмеряли ход времени, и никакие шаловливые ветра не в состоянии были этому помешать.

— Гимземин опять не придет? — спросил Ингустин, крепко зажав свою драгоценную книгу подмышкой.

— Я хотела его позвать, — сказала Винцела, поправляя платье, — но вы ведь знаете, что это бесполезно.

— Читай, не тяни уже, — Леафани деловито переплела руки на груди, — все кому надо здесь.

Звездочет обособленно стоял в стороне, так и не присев ни на один из любезно расставленных пней. Что за манера вечно выделяться среди остальных? Некоторых это начинало потихоньку раздражать. Ингустин открыл первую страницу, только сейчас заметив необычный розовый цвет шрифта. Впрочем, стоп… стоило слегка наклонить книгу в сторону востока, как буквы вдруг стали фиолетовыми, а если наклон шел на запад — то они делались голубыми. Свечи на горизонтах каким-то образом влияют на них? Весело, конечно… но не суть. Более того, строчки казались не написанными прямо на листах, а словно висящими в воздухе. На сегодняшнее утро Ин успел уже утомиться от чудес, поэтому спокойно принялся за чтение, следя за интонацией. Да, интонацию он считал важнейшей составляющей любого рассказа:

«Среди обширной канзасской степи жила девочка Элли. Ее отец, фермер Джон, целый день работал в поле, а мать хлопотала по хозяйству.

Жили они в небольшом фургоне, снятом с колес и поставленном на землю…»

После первых двух предложений, Ингустин оторвался от книги, спросив у остальных:

— Что такое «канзасская степь» кто-нибудь знает?

Ханниол нахмурил брови, потирая свой лоб: что-то знакомое вертелось в голове, но дырявая память в очередной раз подводила. На помощь пришел Авилекс:

— Это местность, которая находится отсюда бесконечно далеко. Читай дальше.

«Обстановка домика была бедна: железная печка, шкаф, стол, три стула и две кровати. Рядом с домом, у самой двери, был выкопан «ураганный погреб». В нем семья отсиживалась во время бурь.

Степные ураганы не раз опрокидывали легонькое жилище фермера Джона. Но Джон не унывал: когда утихал ветер, он поднимал домик, печка и кровати становились на места. Элли собирала с пола тарелки и кружки — и все было в порядке до нового урагана.

До самого горизонта расстилалась ровная, как скатерть, степь. Кое-где виднелись такие же бедные домики, как и домик Джона. Вокруг них были пашни, где фермеры сеяли пшеницу и кукурузу.

Элли хорошо знала всех соседей на три мили кругом. На западе проживал дядя Роберт с сыновьями Бобом и Диком. В домике на севере жил старый Рольф. Он делал детям чудесные ветряные мельницы.

Широкая степь не казалась Элли унылой: ведь это была ее родина. Элли не знала никаких других мест. Горы и леса она видела только на картинках, и они манили ее, быть может потому, что в дешевых Эллиных книжках были нарисованы плохо.

Когда Элли становилось скучно, она звала веселого песика Тотошку и шла навестить Боба и Дика или к дедушке Рольфу, от которого никогда не возвращалась без самодельной игрушки.

Тотошка с лаем прыгал по степи и был бесконечно доволен собой и своей маленькой хозяйкой. У Тотошки была черная шерсть, остренькие ушки и маленькие, забавно блестевшие глаза. Тотошка никогда не скучал и мог играть с девочкой целый день.

У Элли было много забот. Она помогала матери по хозяйству, а отец учил ее читать, писать и считать, потому что школа находилась далеко, а девочка была еще слишком мала, чтобы ходить туда каждый день.

Однажды летним вечером Элли сидела на крыльце и читала вслух сказку. Анна стирала белье.

— И тогда сильный, могучий богатырь Арнуальф увидел волшебника ростом с башню, — нараспев читала Элли, водя пальцем по строкам, — изо рта и ноздрей волшебника вылетал огонь…»

Ингустин вновь замолчал, потерев глаза:

— Это что, обыкновенная сказка?

— А мне интересно! — крикнула Риатта и, пока никто не успел оспорить ее мнение, скороговоркой добавила: — Это еще лучше, чем древние свитки! Давай дальше!

Чучеленок, прыгающий рядом, для чего-то изогнулся знаком вопроса:

— ?

Никто больше не сказал ни слова, так как говорить по сути пока было нечего. Лишь после долгих раздумий Авилекс выдвинул предположение:

— Если никто из нас не причастен к розыгрышу, а я теперь убеждаюсь, что так оно и есть, то остается одно: книга случайно появилась в тумане абстракций. Поэтому в ней может быть написано все что угодно, даже бессмыслица. Я уже как-то говорил, что штрихи, превысив некий энергетический уровень, иногда способны стать реальными предметами или же реальными существами.

— Ави, ну хватит своих заумных слов! — возмутилась Риатта. — Давайте лучше послушаем.

Дальнейшее повествование начинало закручивать сюжет. Примерно через пару страниц было описано любопытное событие:

«Вот уже ясно стал слышен грозный гул ветра. Пшеница на поле прилегла к земле, и по ней, как по реке, покатились волны. Прибежал с поля взволнованный фермер Джон.

— Буря! Идет страшная буря! — закричал он. — Прячьтесь скорее в погреб, а я побегу загоню скот в сарай.

Анна бросилась к погребу, откинула крышку.

— Элли! Элли! Скорей сюда! — кричала она.

Но Тотошка, перепуганный ревом бури и беспрестанными раскатами грома, убежал в домик и спрятался там под кровать, в самый дальний угол. Элли не хотела оставить своего любимца одного и бросилась за ним в фургон.

И в это время случилась удивительная вещь.

Домик перевернулся два или три раза, как карусель. Он оказался в самой середине урагана. Вихрь закружил его, поднял вверх и понес по воздуху.

В дверях фургона показалась испуганная Элли с Тотошкой на руках. Что делать? Спрыгнуть на землю? Но было уже поздно: домик летел высоко над землей…

Ветер трепал волосы Анны. Она стояла возле погреба, протягивала вверх руки и отчаянно кричала. Прибежал из сарая фермер Джон и бросился к тому месту, где стоял фургон. Осиротевшие мать и отец долго смотрели в темное небо, поминутно освещаемое блеском молний…

Ураган все бушевал, и домик, покачиваясь, несся по воздуху. Тотошка, потрясенный тем, что творилось вокруг, бегал по комнате с испуганным лаем. Элли, растерянная, сидела на полу, схватившись руками за голову. Она чувствовала себя очень одинокой. Ветер гулял так, что оглушал ее. Ей казалось, что домик вот-вот упадет и разобьется. Но время шло, а домик все еще летел. Элли вскарабкалась на кровать и легла, прижав к себе Тотошку. Под гул ветра, плавно качавшего домик, Элли крепко заснула…»

Впрочем, все обошлось благополучно. Если коротко пересказать сюжет, то Элли приземлилась в неведомой стране, где чуть ли не на каждом шагу встречались какие-нибудь волшебники. По характеру они являлись идеально плоскими — либо со знаком плюс (добрые), либо со знаком минус (злые). Сложные образы, как и полагается в сказках, отсутствовали. Доброму волшебнику в принципе никогда не придет на ум злая мысль, а злому соответственно — добрая. Ее пес, кстати, заговорил и тем самым заметно оживил приключения. Риатта слушала, открыв рот, не упуская ни единого слова. Дальше, однако, стало еще интересней. Элли познакомилась с излишне болтливым пугалом, болтающимся на шесте, потом со странным дровосеком, сделанным полностью из железа, и с трусливым львом. Все они дружно направились к волшебнику Гудвину, каждый со своей просьбой: одному зачем-то были нужны мозги (хотя он и без них прекрасно обходился), другому понадобилось сердце (несколько неуместное среди груды железа), лев захотел смелости, а Элли — просто вернуться домой. Последнее желание хотя бы самое логичное и предсказуемое. Но вот незадача, Гудвин к финалу книжки оказался не волшебником, а простым фокусником, если не сказать больше — обманщиком. Бедная Риатта на этом месте даже схватила себя за волосы от приближающегося отчаяния. Но нет, все обошлось. Выкрутился-таки фокусник, наградив путников бутафорскими мозгами, тряпочным сердцем да какой-то похлебкой вместо смелости. А главное — все остались довольны. Надежда на трагическую концовку, что зрела в душе у Фалиила, разрушилась. В счастливом финале зло оказалось побежденным, добро восторжествовало. И все это в своей совокупности вызвало у Риатты бурю аплодисментов, остальные девчонки поспешили присоединиться к ее рукоплесканиям. Мальчишки же вели себя более сдержанно.

— Слушайте, а ведь мы можем переделать сюжет в пьесу и поставить ее на сцене Ротонды, — предложила Леафани. Ее подруги, Клэйнис да Таурья, тотчас подхватили идею.

— Не разделяю вашего восторга, — произнес Ингустин, закрывая последнюю страницу. — Нет, я не против, конечно, но по-моему вы сейчас не о том думаете. Странно все как-то… если туман абстракций способен из хаоса производить целые книги… вот не верю я в это! И кто, по-вашему, вырвал листы? Кто спрятал их по разным местам? Опять туман?

— Может, кто-нибудь из жителей ойкумены? — предположил Исмирал. Он сидел среди других слушателей, не снимая своих замечательных перчаток. Почти всегда в них ходил.

Авилекс не спеша подошел ближе и попросил глянуть на книгу, полистал ее, покрутил в руках, потом отдал назад. Его лицо выглядело задумчивым, как будто в голове боролись разные мысли, и борьба эта внешне выражалась излишне нахмуренными бровями, словно разбухшие мысли давили на лоб.

— Как все не вовремя… — его подвижная часть подбородка опускалась и поднималась всякий раз, когда он что-либо произносил.

— Что не вовремя?

— Думаю, книга к нам не имеет никакого отношения, она попала сюда по ошибке. Можете сколько угодно ломать голову над ее содержанием, но если хотите моего совета, то он прост — отнеситесь к ней как к обыкновенной сказке. У нас сейчас совсем другие проблемы: я вам раздам сценарий новой пьесы, постарайтесь выучить до завтра. Вы скоро убедитесь, по сюжету она ничуть не уступает вашей замечательной книге…

— О нет! Опять зубрить роли! — взмолилась Винцела. — А текста много?

— Поверьте, это важно! Нам всем угрожает опасность.

Хариами пару раз сжал и разжал свою металлическую кисть, он кое о чем догадался:

— Это связано с той Страшной куклой?

— Да.

Фалиил поднялся со своего пня и вразвалочку подошел к звездочету. Несколько пуговиц на его темно-синей рубашке были, как всегда, неряшливо расстегнуты. Из всех кукол он являлся самым объемным да самым рослым, поэтому трава под ним постоянно испуганно шуршала, с силой пригибаясь к земле.

— Ави, я давно тебя хотел спросить… сейчас, думаю, самое время. Скажи: вот эти пьесы, которые вы ставите на сцене, они как-то влияют на наше будущее?

Авилекс сунул руки в карманы и уже там сжал их в кулаки, всем видом показывая, что недоволен вопросом. Но двусмысленных ответов давать не стал:

— Да.

— То есть Кукловод, якобы во славу которого даются представления, здесь ни при чем?

— Фали, что за тон? — повысила голос Анфиона. — Так говорить кощунственно! Нам невежды Гимземина во как хватает, — она провела пальцем по горлу.

Фалиил стал оправдываться, как будто и впрямь что-то нехорошее натворил:

— Да я просто хочу разобраться. Я не могу, как вы, слепо следовать кем-то выдуманной идее, и верить в того, кого никто ни разу даже не видел! Вот вы все обвиняете Гимземина в грубости, а он просто по-своему пытается познавать мир через алхимические опыты. Да, совершая многие ошибки и изобретая никому не нужные растворы, но он хотя бы философски мыслит…

— А мы не мыслим?! — Винцела вскочила, сложив руки на боках. — Философски. Глупые значит, да?

— Мррр… — проворчал кошастый, принимая явно точку зрения Винцелы и агрессивно покачивая своим хвостом.

— Стоп! — звездочет развел руки в стороны. — Только ссор нам еще не хватало. Давайте сделаем так: поставим пьесу, а потом я постараюсь ответить на все спорные вопросы, если смогу.

— И про загадочные ноты в твоих секретных записях? — не унимался Фалиил.

— И про них тоже.

По своим хижинам расходились в довольно смешанных чувствах. Ингустин вернул прочитанную книгу на полку, весь остаток дня только о ней и думая…

* * *

В последнем акте на сцену выносят пустой трон, сделанный из веток деревьев-сталактитов. Действующие лица те же: Аринэк, Марахти, Сиамин, Витаус — четыре равноправных принца, Лияна, Хариола, Тассия, Мийзан — четыре столь же равноправных принцессы. Какое-то время они вполголоса спорят, махая руками. Потом Сиамин повышает интонацию:

— Ну вот же трон! Поверье не врало! Свободен он!

Витаус:

— Сомненья у меня, все слишком просто… как к девяти прибавить девяносто.

Мийзан (задумчиво):

— В поверье сказано: кто первым сядет на него, то власть над миром обретет!

Тассия (иронично):

— Только и всего?

Аринэк делает изумленное лицо и размашистые жесты руками:

— Ох, эти байки для глупцов… Мне стоит лишь четыре шага совершить, воссев на трон древесный, и чудо — стану я правителем над поднебесной?! Ха!

Хариола:

— Мне надо пять шагов, так что же? Шансов нет? Кто даст на это вразумительный ответ?

Марахти прохаживается туда-сюда по сцене, срывая искусственные цветы и тотчас бросая их себе под ноги. Затем говорит (раздраженно):

— Я понял, сложность в чем! В неверье нашем! Так просто и так сложно: все в одном! Ведь в том и заключалась темных сил идея, что будем мы стоять как идолы, не веря…

Хариола машет веером:

— И трон останется пустым?

Лияна, улыбаясь, добавляет:

— По будням да по выходным.

Витаус:

— Давайте ж, шутки ради, опыт проведем. Допустим, сяду я на нем?

Аринэк (удивленно):

— Именно ты? С чего такое рвенье? Стоишь от трона ближе ты меня лишь на мгновенье…

Дальше начался шум: все принялись спорить — кто именно в шутку сядет на злополучный трон. Потом на сцену выбегает Тот-Кто-Из-Соломы (он, кстати, играет самого себя) и лихо прыгает на деревянное место власти.

Мийзан хватается за голову:

— О ужас, вот судьбы измена! Над нами будет править чучело из сена!

Сиамин улыбается:

— Все это глупый розыгрыш, по счастью, простой плетеный стул не обладает властью.

За кулисами раздается какой-то грохот, появляется Юстинда с растрепанными волосами. Остальные пугливо пятятся назад. Тот-Кто-Из-Соломы продолжает невозмутимо сидеть на троне. Юстинда (хриплым голосом):

— Кто слово «розыгрыш» сказал? Пусть повторится. Ведь я разыгрывать большая мастерица!

Хариола (со страхом):

— Ты кто?

Юстинда медленно шагает, опираясь на трость:

— Я вестница недобрых новостей, сейчас мы разыграем с вами восемь удивительных смертей. Умри ты первым, ты вторым, ты третьим!

Марахти, Сиамин и Витаус падают на сцене, хватаясь кто за голову, кто за грудь.

Лияна вздыхает:

— Ох…

И тоже падает, лишаясь чувств. Юстинда злобно улыбается:

— Четыре смерти скучно и число неполноценно, еще хотя бы три покойника мне надо непременно!

Она указывает тростью на Аринэка, Тассию и Мийзан, те тоже падают замертво. Хариола успевает убежать за кулисы. Тот-Кто-Из-Соломы сидит на троне не шевелясь, он даже не пытается вмешиваться. Но вскоре возвращается Хариола с полным ведром плескающейся жидкости. Говорит (воодушевленно):

— Не важно, есть оружие в руках иль нет! Довольно верить в то, что ты его имеешь! Злодейка, и приблизиться ты не посмеешь! Ты семерых убила взглядом, так пусть тебе вода простая будет ядом!

Хариола выливает ведро с водой на голову Юстинды, та начинает орать, словно это кислота, и медленно оседает на пол сцены. Потом наступает тишина…

Представление окончено…

У пьесы было всего два зрителя: Фалиил да Авилекс. Один наблюдал за ней с небрежным равнодушием, другой все время хмурился и покачивал головой. Ни рукоплесканий, ни оваций не последовало. Их, впрочем, никто и не ждал. Звездочет лишь вполголоса резюмировал:

— В целом неплохо, — затем поспешил удалиться.

Клэйнис, играющая спасительницу Хариолу, подошла к краю сцены, дунула на свою челку и гордо произнесла:

— Ни разу даже не запнулась! Сама себе удивляюсь. — Потом она принялась снимать с себя излишне напыщенный наряд принцессы: пестрое платье из канифаса со вздутыми буфами да бесконечными ленточками, разноцветными змейками торчащими повсюду.

Фалиил решил, что совсем уж ничего не сказать будет как-то невежливо:

— Ваше актерское мастерство, наверное, чего-то стоит… вот только, хоть убей, не пойму — кто изображал Юстинду?

Сама Юстинда обернулась в его сторону, сняла с головы страшную маску с неряшливыми седыми волосами, и оттуда появилась хорошенькая головка Таурьи, ее аккуратная прическа под маской изрядно потрепалась.

— Эх, Фали, я-то думала, ты меня узнаешь в любом облике… — ее обсидиановые глаза обиженно сверкнули мутной краснотой.

— Виноват.

В связи с известными событиями здание священной Ротонды последние несколько дней пустовало, в нем не было дано ни одного представления. Однако Кукловод, споры о котором все никак не смолкают, снисходительно отнесся к лености своих адептов. Само же здание, вне всякого сомнения, являлось архитектурной жемчужиной Сингулярности. Даже Гимземин, который в пикантном помрачении ума иногда называет свою хибару дворцом, частенько заглядывается на него, если по каким-то делам приходит на поляну. Звездочет утверждал, что они строили его сами, своими руками, правда — очень давно. Впрочем, кирпичи выглядели довольно свежими, но эту обманчивую свежесть обеспечивало их покрытие глянцевой эмалью. Она играла отраженным пламенем свечей, создавая тонус вечного праздника, и практически не пылилась. Четыре арочные нервюры по четырем сторонам света величественно нависали над взором всякого, кто приближался к Ротонде, а выступающие меж ними пилястры уносили этот взор в сторону неба. Богатая крыша, полусфера поделенная еще надвое, вызывала ощущение некой недостроенности, но вместе с тем для актеров давала больше простора над головой. Ведь кто-то же все это придумал… Авилекс? Или изобретательный Исмирал, который по прошествии океана времени уж ничего не помнил?

Гемма, игравшая Мийзан, распрощалась с неудобным костюмом и вышла на поляну. Обманутый час, кажется, еще не закончился. Стрелки на мраморной экспоненте лишь приближались к его исходу. Прищурившись, она посмотрела в сторону Розовой свечи, но лучше б этого не делала… Увидела Ханниола, оживленно беседующего с Астемидой. Он ей что-то интересное рассказывал, а та наигранно улыбалась. Ее длинная коса, на которую постоянно наталкивался взгляд, все больше и больше раздражала. Но в этот миг пришло не просто раздражение, а глухой удар отчаяния. Гемма почувствовала, что у нее даже слегка потемнело в глазах. Видеть их вместе было выше всех ее душевных сил, порог терпения пройден, и она боялась, что когда-нибудь потеряет контроль над собой да натворит непоправимых глупостей. Ссориться с Астемидой крайне не хотелось, да подруга, если задуматься, ни в чем и не виновата. Гемма, суматошно перебирая мысли, искала настоящего виновника своих терзаний. Как ни крути, но все рассуждения заканчивались проклятым Гимземином и его дурацкими алхимическими опытами.

Она сорвалась с места и побежала в сторону севера, уверенная, что сейчас вытряхнет из алхимика его душу, а вместе с ней и противоядие к болезни. Чего бы то ни стоило. Периметр Восемнадцатиугольника остался позади, она бежала по полю, поросшему цепучей травой и всякий раз неумело ругалась, если стебли настырной травы сбивали ее темп. Озеро, голубым пятном размазанное по поверхности, выглядело сегодня идеально гладким как зеркало. Ветер полностью отсутствовал — спал, наверное, обернувшись невидимым крылатым змеем где-то между деревьев. А может, полетел в ойкумену на поиски новых впечатлений… Вот уже неровные шеренги деревьев-сталагмитов приветствовали ее, задрав корявые ветви вверх. Зная, что совершает глупость, Гемма тоже подняла свою пятерню да помахала им в ответ.

Наконец-то жилье алхимика! Вопрос: его вообще кто-нибудь строил? Кривая по всем параметрам хибара, скорее всего, случайно образовалась, когда ненужные неотесанные бревна просто кидали в одно место. Щелей в ней видимо-невидимо. Многоугольные окна с заостренными краями, наверное, проделывали выстрелом из пушки тяжелого ядра. А еще говорят: тот, кто гениален в чем-то одном, гениален во всем остальном. Ну уж нет…

Она принялась колошматить подпрыгивающую на петлях дверь:

— Гимземин, открой! Враг всего живого, я не уйду отсюда, пока с тобой не поговорю!

В ответ — молчание. В молчании — загадочность. В загадочности — затаенное хамство.

— Думаешь спрятался, да? — Гемма со всей силы пнула дверь, и та капитулировала, открылась внутрь, не успев издать возмущенного скрипа.

Алхимик отсутствовал: скорее всего, пошел на поиски ценных трав. Запах химических реагентов неприятно заколол в носу. Повсюду колбы, пробирки, реторты да хитроумные перегонные аппараты. Гемма задумалась: как же среди этих разноцветных жидкостей — суспензий, эмульсий, эликсиров — отыскать то, что ей нужно? Глянуть на этикетки? Может, где-нибудь да написано: «противоядие»? А еще лучше: «панацея от всех проблем». Она открыла пару шкафчиков, заставленных полными бутылями, и принялась их пересматривать. Одна большая фигурная бутыль привлекла ее внимание. На этикетке корявым почерком было нацарапано: «настойка из цветков ненавии, перетертых и трижды просушенных». Гемма призадумалась, вспоминая, как выглядит эта ненавия: яркие желтые лепестки и милые колючки на стеблях. Смотрится невероятно красиво, так что вряд ли настойка принесет какой-либо вред. Она отвинтила крышку, понюхала, сделав два осторожных глотка…

Ого! Приятная бархатная сладость. Ну Гимземин, ну куркуль! И он прятал в закромах такой замечательный напиток? Последовало еще с десяток жадных глотков, в результате чего третья часть бутылки опустела.

«Ладно, приду к нему попозже», — с этой успокаивающей мыслью Гемма не спеша зашагала назад, в сторону поляны. Ощущение сладости во рту быстро улетучилось — причем, без каких-либо последствий. Только свет свечей показался чуточку ярче, но это скорее всего от контраста с полумраком хибары. На поляне ее встретила Риатта, спросив:

— После представления где-то забыла заколку для волос. Ты не видела случайно?

— Нет, — резко ответила Гемма и удивилась сама себе. Казалось бы, совсем невинный вопрос, заданный дружелюбным голосом. Так почему он вызвал у нее такое раздражение?

Но дальше еще хуже: с кем бы она ни разговаривала, хотя б о самых незначительных пустяках, голоса собеседников постоянно действовали на нервы, хотелось в ответ им нагрубить, накричать, злобно взвыть, в конце концов. Что же это происходит? Точка кипения была достигнута, когда подошел безобидный Эльрамус и сказал:

— Вот, отыскал наконец пуговицу, — он всего-то на всего хотел поделиться с ней своей мизерной радостью.

Но Гемма взорвалась:

— Да подавись ты этой пуговицей! — и расстроенная убежала в свою хижину.

Там она долго сидела, обхватив пальцами взъерошенную голову, и наблюдала, как маячит снизу серое пятно, едва поспевая за ее нервно раскачивающимися ногами. Пятно скользило по лакированному полу как тень огромного маятника. Но увы, это была ее тень — свернувшаяся клубком и, похоже, затаившая злобные помыслы. Потом она полчаса стояла у осколка зеркала, трогая кончиками пальцев свое лицо, будто не веря в собственную красоту. До вечера так и не вышла больше на поляну.

Свечи одна за другой потухли, оставив за окошком черный занавес с несколькими крупицами звезд похожими на простые дырки в этом занавесе. Если, конечно, предположить, что на обратной стороне ночи продолжает сиять вечный день. Гемма легла спать с надеждой, что утром все вернется на свои места…

* * *

Утро, заведомо ничего не обещающее, ни к чему хорошему и не привело. Гемма протерла заспанные глаза, выдавив из них остатки растаявших снов, и приветствовала новый день длительным зевком.

— О нет! Только не это! — слова самопроизвольно сошли с губ, как только она глянула вниз.

Черное, измазанное какой-то копотью чудовище кривлялось на полу. Она подняла руку, чудовище повторило этот жест, подняла другую — оно, не медля ни секунды, сделало то же самое. Тень опять вернулась… точно вылупилась за ночь из милого серого пятнышка.

— Второго такого позора я не перенесу!

Гемма вскочила с кровати и выбежала на свежий воздух, потом стремительно понеслась куда глаза глядят. А глаза, волею случая, смотрели строго на запад — туда, где Голубая свеча лизала края неба своим бесчувственным пламенем. Астемида пыталась ее окрикнуть, но та даже не обернулась. Скрыться от всех на свете, никого не видеть и никого не слышать — вот ее главное да к тому же единственное желание. Окунувшись в туман абстракций, она на миг подумала, что исчезла. Белесая завеса стерла зрительные образы вокруг, но долго оставаться внутри тумана было опасно, поэтому пришлось идти вперед. Настойчиво, никуда не оглядываясь.

Вот внешний лес, вот необъятная ойкумена, вот иллюзия свободы… Над головой что-то порхнуло… ага, бабочка. Пусть скажет спасибо, что рядом нет забияки кошастого. Гемма зажмурила глаза и не дыша опустила голову вниз, потом осторожно их открыла… Увы, чудовище ни на шаг не отстало. Казалось, оно сейчас лежит на земле и тоже смотрит на нее своим нахальным взглядом. Только глаз не видно, как не видно рта, носа — все абсолютно черное, в том числе и тело.

— Что тебе от меня нужно?

Нет ответа. Разговаривать оно не умело или же не хотело. Гемма на мгновение представила себе страшную картину: как вокруг нее снова раскладывают испорченные книги, как зажигают огонь, как изгоняемая тень опять корчится в муках. Тень, возможно, умрет. Но лишь с тем, чтобы когда-то вернуться.

Нет и еще раз нет! Одного унижения для нее оказалось вполне достаточно. Деревья вокруг слегка покачивались, недоумевали, а в чем-то даже сочувствовали. Вот, кстати, растут эти цветки ненавии, из которых Гимземин изготовил настойку. Она подошла и сорвала парочку. Понюхала: смешанный лесной запах, не более того. Потом она побрела в сторону запада, совершенно не ведая, что дальше делать. Один пейзаж сменялся другим: лес, поле, поле, лес… Голубая свеча чем-то манила, ее цвет казался более мягким, чем все остальные. Розовый — излишне крикливый, фиолетовый — густой да сумрачный, желтый — режет глаза. А на Голубую свечу она могла долго смотреть, не отрываясь.

Так Гемма брела да брела по лесу, стараясь избегать всяких поселений. Видеть жителей ойкумены, тем более разговаривать с ними не было ни малейшего желания. А желание хоть чего-нибудь у нее осталось? Пожалуй, только броситься в спасительную пустоту, где одно лишь забвение и полное отсутствие мыслей. Тень покорно шла следом, изгибаясь от неровной поверхности. Трава под ней нисколечко не приминалась, словно весила она меньше воздуха. Впрочем, возможно, так оно и было… Незаметно наступил вечер, который длился всего несколько секунд — пока все четыре свечи не погаснут.

Ночью в лесу стало страшно, а еще неимоверно захотелось спать. Гемма выбрала настил травы помягче да свернулась клубочком возле размашистого дерева. Она твердо решила для себя: какие бы невзгоды не встретили ее на пути, назад она уже не вернется. Быть прокаженной среди других — нет уж, лучше гордое одиночество. К тому же, Ханниола здесь легче забыть…

…Примерно на третий или четвертый день путешествий среди леса ей повстречалась заброшенная избушка. Сначала, как и полагается, она вежливо постучала, потом столь же вежливо ступила не порог. Крикнула хозяина. Избушка выглядела убого, но всяко лучше, чем «дворец» Гимземина. Внутри имелась грубая лежанка, сплетенная из прутьев, три низеньких табуретки, даже полка с ржавым чайником и алюминиевыми кружками. Маленькая печка, потухшая примерно вечность назад, уютно занимала один из четырех углов. А вот труба печки выглядела несколько комично: она походила на пирамиду из насаженных друг на друга труб разного диаметра. Все это для красоты было измазано сажей и названо благозвучным словом — интерьер.

Гемма вышла наружу, посмотрев внимательней на домик со стороны. Крыша соломенная, вроде надежная, связанная толстыми веревками. Так что ветра не страшны. Но главным открытием являлось небольшое озерцо неподалеку, спрятавшееся среди высоких зарослей. Вот и вода для всяких нужд! Впервые за несколько дней пришло чувство мимолетной радости. Но если откровенно, то это скорее всего была простая лужа — большая, правда. Впрочем, кто и когда устанавливал точные границы между небольшим озером и огромной лужей? Правильно: никто и никогда.

Гемма решила, что поселится здесь — во всяком случае, до тех пор, пока не объявится настоящий хозяин. Но, судя по слою пыли на табуретках, на них не садились уже минимум пару комплексных недель.

— Все из-за тебя! — злобно крикнула Гемма в сторону своей тени.

«Почему из-за меня?» — в ответ послышался чей-то дрожащий шепот.

— Ой!

Что такое? Шелест травы? Слова ветра? Обман слуха? Она даже не хотела думать о том, что настойчиво лезло на ум. Очередной раз глядеть вниз стало страшно. Лес насторожился и притих, а мириады его листьев, свисающих с ветвей, внимательно вслушивались в наступившую тишину. Немного разряжая обстановку, меж зеленых кустов проскакал маленький плюшевый зверек с длинными ушами, весь белый, точно облепленный пухом. А может, это он? Звери в ойкумене, кстати сказать, редко встречались и в основном были небольшого размера. Фалиил как-то рассказывал, что пару раз видел нечто огромное, полосатое, скользящее меж стволов и извергающее рык. Но разве это сейчас важно?

— Кто со мной говорит?

«Глянь под ноги, не бойся», — шепот повторился. — «Это я».

Гемма опустила глаза и увидела, как тень машет ей черной рукой. Обе ее руки в этот момент были безвольно опущены.

— О ужас, я схожу с ума…

«Разве я такая страшная? Разве черный цвет более унизителен, чем белый? Разве я сделала что-то плохое?»

— Н-нет, но Авилекс говорит…

«Ваш сумасшедший Авилекс внушил, что я зло. А я всего лишь тень — твоя плоская нераскрашенная копия. Я лишь покорно следую за тобой, а если иногда и проявляю своеволие, то случается это крайне редко». — Шепот чем-то походил на шуршание листвы, но деревья вокруг продолжали выглядеть эталоном спокойствия.

— Ч-что тебе от меня надо?

«Только дружба», — сказала тень и замолчала, черное пятно тихо лежало на траве, смотря снизу вверх несуществующими глазами. Долго не получая никакого ответа, она дополнила мысль: — «Можно кое о чем спросить?»

Гемма только сейчас перевела дух, первоначальный шок пришел. Она явно осмелела, подумав: а ведь действительно, что плоское создание может ей сделать? Оно и весит-то легче воздуха!

— Спрашивай.

«Скажи, что сделал Авилекс для доказательства своей дружбы?» — шепот витал возле ушей, рождаясь прямо из воздуха. Так и хотелось схватить его в кулак да расспросить, в чем секрет фокуса.

— Можно подумать, у тебя есть какие-то доказательства.

«Да».

— Ой-ой… уж не знаю, кому из вас верить.

«Я помогу вернуть тебе память».

Гемма вздрогнула, этих слов она вообще не ожидала. Более того, она никогда не думала, что такое возможно. Все куклы, если речь заходила о далеком прошлом, довольствовались байками из древних свитков или же рассказами самого Авилекса. Но в том-то и загвоздка — все так или иначе было завязано на звездочете, которому приходилось лишь верить на слово.

— Как же мне знать, что ты сама не наврешь в девять коробов?

«А я и не собираюсь ничего говорить, ты все увидишь собственными глазами. Нужно только собрать из осколков Спящее Зеркало».

— Звучит о-очень интригующе…

«Пойдем, я тебе кое-что покажу», — тень вдруг вытянула одну из своих черных рук и указала ей куда-то в сторону. — «Здесь не очень далеко, идем, идем!»

Гемма еще некоторое время колебалась: страх прошел, осталось простое любопытство с примесью легкого дискомфорта. Ведь под ногами теперь постоянно будет болтаться это настырное создание со своей чуть ли не насильственно навязанной дружбой. И ведь не отстанет.

— Ладно, показывай дорогу.

Теперь все поменялось: тень шла впереди, а Гемма лишь поспевала за ней. Впрочем, она конечно могла в любой момент остановиться, и тогда черное пятно, замерев, терпеливо ждало дальнейших действий. Если они сбивались с пути, тень выставляла руку в правильном направлении да обычно приговаривала: «немножко левее… немножко правее…» Когда подходили близко к деревьям, она с легкостью по ним проскакивала, на миг оставляя изогнутый серый след: лихо взбиралась на ствол, обнимала его и вновь соскальзывала на траву. Что за странным законам она подчиняется? Тень есть, но одновременно как бы ее нет: ни пощупать, ни хотя бы наступить на нее ногой.

— А правда, что когда-то тени были объемными, властвуя над миром?

«Очередное вранье из ваших свитков».

Лес немного расступился, образуя пеструю лужайку, где растущие в изобилии фольгетки заполонили все вокруг оранжевым цветом. Впрочем, не в цветах сейчас дело. Посередине лужайки находилась яма, заваленная сухим хворостом. Но это не просто очередной бурелом, это сделано кем-то специально.

«Ну вот, пришли…» — возникло забавное ощущение, будто тень устала от ходьбы, ее шепот стал сквозить легкими одышками. — «Теперь убери хворост да сама посмотри».

Гемма так и сделала. На дне небольшой ямы находились осколки некогда большого цельного зеркала, так сильно ей что-то напоминающие…

— Тут и беглого взгляда достаточно, их слишком мало.

Несколько томительных минут над лужайкой висела тишина. Куски отраженных деревьев то и дело мельтешили по разным осколкам, тщетно пытающимся собрать раздробленную реальность в единое целое.

«Ты прекрасно знаешь, где взять остальное».

* * *

Астемида проснулась утром, сладко потянулась и подумала, что первым делом стоит пококетничать со своим отражением: именно с этого, как правило, начинался всякий новый день. Она встала с кровати, подошла к резному шкафчику и долго выбирала, какое бы из многочисленных платьев ей сегодня одеть. Взяла то, что с фиолетовыми кружевами да огромной бутоньеркой на груди. Да, смотрится излишне театрально, но если учесть, что вся жизнь подобна празднику… Только сейчас ее взгляд скользнул на стену. Вот так дела!

Зеркало исчезло!

То есть — совсем, было и нет его. Астемида глянула на пол, потом под кровать, дивясь собственному неразумию — как будто хрупкий осколок, подобно мячику, мог закатиться в один из углов. Так что же, его украли? Но кто? Зачем?

Изумленная Асти выбежала на поляну, там Анфиона с Винцелой что-то оживленно обсуждали.

— Представляете…

— Что бы ты сейчас ни сказала, у нас настоящая беда! — громко перебила Анфи. — Осколки зеркал похищены!

Дальше Астемида уже не успевала вставить ни единого своего слова. На поляну вышла Леафани с той же неутешительной новостью, далее ее подруги — Таурья да Клэйнис. У всех одна проблема. Мальчишки обычно просыпались чуть позже, так как по природе своей были более ленивы. Первым появился Эльрамус с изумленными глазами:

— Да, я часто многое теряю из-за своей рассеянности. Но потерять целое зеркало… я его и со стены-то никогда не снимал!

Короче, минут через двадцать выяснилось, что абсолютно все зеркала исчезли. Авилекс стоял возле монументальной каменой книги и бессмысленно теребил свою шляпу. В его личном списке подозреваемых было двое:

— Либо Гимземин взял для каких-нибудь чокнутых опытов, либо Гемма. Последняя отсутствует уже несколько дней, вот куда делась?

— Да, — подтвердила Астемида, — и почему-то даже ракушку с собой не взяла. Ни связаться, ни поговорить. Вообще, она последнее время какая-то нервная стала, не замечали?

Звездочет подошел к Винцеле:

— Слушай, Вина, будь добра, сходи к алхимику, узнай…

— Почему я? — ее широко распахнутые глаза сместили брови высоко на лоб.

— Ну вы вроде как дружите…

— Тоже мне, друг! Только и приходит трав клянчить, все гербарии ради него пришлось распотрошить! Вон кто у него друг! — Винцела указала пальцем на Фалиила.

— Ладно, я схожу узнаю, — Фали не спеша, вразвалочку направился в сторону севера, потом остановился, хлопнул себя полбу, добавив: — Ну я кретин! Мы же с ним связаны через ракушку.

После заочного разговора с Гимземином оказалось, что он и понятия не имеет ни о каких зеркалах, а для алхимических опытов они совершенно бессмысленны. Авилекс усиленно потер подбородок:

— Остается только Гемма, других вариантов нет… — в его серых зрачках появилось некое подобие испуга.

Астемида зашла обратно в свою хижину, залезла рукою под подушку и вытащила оттуда маленькое круглое зеркальце — пожалуй, теперь единственное на всю Сингулярность. Да и не зеркальце это никакое, а отшлифованный кристалл хитилитуса — полудрагоценного камня, что Фалиил однажды отыскал на дне озера.

Через несколько дней Гемма достигла своей избушки. Все это время шла, спотыкаясь, с мешком за плечами: постоянно боялась, как бы не упасть да не увеличить количество осколков вчетверо. Авантюрная затея, конечно же, изначально была связана с риском, а именно: тихо ночью, когда все спят, пробраться в хижины, также бесшумно снять ставшие вдруг столь важными для нее осколки. Произведи она хоть одно неосторожное движение и… сейчас не хочется об этом даже думать.

«Надо выбрать место поровнее», — привычным шепотом посоветовала тень, — «попробуй собрать его прямо на полу избушки, места должно хватить».

Гемма никогда еще не решала геометрические головоломки, это даже показалось ей забавным: одни кривые кусочки подгоняются к другим кривым кусочкам, в совокупности образуя нечто единое. Большого труда собрать этот пазл не составило, и вот уже Спящее Зеркало, как назвала его тень, лежало раздробленным прямоугольником, занимая более половины всего пространства ее небольшого домика.

«Теперь скажи слова: целое, единое, вместе неделимое».

— Ну, целое, ну, единое…

— «Без всяких ну!», — шепот, казалось, стал возмущенным от такой небрежности. — «Это называется заклинание, его необходимо произносить дословно».

— Целое, единое, вместе неделимое… Ой! Ой-ой! — Гемма в ужасе отскочила от пола, споткнувшись о ближайшую табуретку.

Осколки, как живые, подползли друг к другу, спаиваясь в один зеркальный монолит. В какой-то момент образовавшаяся поверхность воссияла в девять раз сильнее дневного света: но лишь на миг, иначе можно было ослепнуть. Потом вернулся успокаивающий душу полумрак. Спящее Зеркало, целехонькое, лежало внизу и как будто никогда не ведало о своей раздробленной судьбе. Даже трещинки не осталось. В нем отражался унылый потолок.

«Поставь его вертикально к стене, только чтобы прочно держалось», — прошептала тень и почему-то горько вздохнула.

— А чего так печально вздыхаешь?

«Тени не умеют вздыхать радостно…»

Пожалуй, впервые за свою жизнь Гемма увидела себя в полный рост: руки, ноги, туловище с элегантно насаженной головой, длинное платье, свисающее почти до туфлей — абсолютно все умещалось в таинственном зазеркалье. Она сначала улыбнулась, потом оскалила зубы, сложила руки на бока и притопнула ногой. Отражение безупречно копировало все движения.

— Весело!

«Должна тебя предупредить», — тень сменила интонацию, отчетливо выделяя каждый слог, — «откровение Спящего Зеркала потребует частицу твоей красоты. Ты готова к такой жертве?»

Гемма равнодушно подумала: к чему нужна красота, если живешь отшельницей в лесу? Гимземин, вон, совершенно некрасив, но никогда не страдал от этого.

— Что я должна теперь сделать?

«Скажи четыре слова: прошлое отворись, в память возвратись. Только без ну!»

— И я сразу все вспомню?

Шепот помедлил с ответом, вздыхая да кряхтя:

«Не все, конечно. Только то, что захочешь».

В избушке мило потрескивал огонь от разожженной печи. За последние дни она преобразилась: та небогатая деревянная мебель, что имелась, была тщательно протерта, алюминиевые кружки вместе с чайником начищены до блеска, плетеная лежанка обзавелась собственным одеялом, которое Гемма вместе с осколками захватила с собой из Сингулярности. В углу на натянутых нитках сушилась трава под названием червленая мята, из нее можно заваривать великолепный чай. А если подмешать еще щепотку тертых корешков лехестии — то аромат просто очаровывал.

— Прошлое отворись, в память возвратись!

После произнесенных слов послышался шум ветра и плеск воды, в лицо дунуло теплым воздухом. Спящее Зеркало преобразилось: его поверхность покрылась рябью, но не водной и даже не воздушной — некой эфемерной субстанцией странного происхождения.

«Не бойся, просто надо взять да шагнуть внутрь, я тебя не оставлю там одну».

Гемма закрыла глаза, совершив пару смелых шагов…

Возникло чувство, что тело сначала обдало жаром, потом успокаивающей прохладой. Она прошла словно сквозь тонкую пленку. В ушах стоял едва различимый гул — как будто далеко-далеко играло множество праздничных труб. Но ощущение праздника это не прибавило ни на йоту. Она со страхом оглянулась, поежилась, совсем не увидев собственного тела. Вокруг стояла глухая ночь, только лишенная звезд или чего-нибудь вообще. Гемма посмотрела назад, от неожиданности ойкнув: ее избушка…

Ее избушка оказалась где-то снаружи и была совсем на себя не похожа — выглядела точно нарисованная на холсте. Стол, печка, табуретки, бревенчатые стены — все было искусно намалеванными красками, как на полотнах Анфионы…

«Здесь место, где плоское становится объемным, а объемное плоским», — тень вдруг хихикнула. — «Теперь ты чувствуешь то же самое, что чувствую я, когда гляжу на ваш мир. И не пытайся увидеть здесь саму себя: это бесполезно».

— Не думала, что зазеркалье выглядит столь мрачно.

«О, ты ошибаешься, оно пока еще никак не выглядит».

— А дальше?

«Все проще простого: задай любой вопрос, на который хочешь получить ответ».

Вот здесь оказалась неожиданная проблема: ведь в голове вопросов накопилась целая куча — не знаешь, с какого начать. Они вертелись шумной каруселью и как бы хором кричали: «спроси меня! нет, меня, меня!»

Гемма ляпнула первое, что пришло на ум:

— А отчего зеркало-то разбилось?

«Ох», — вздохнула тень, — «что за глупость?»

Но было поздно. Тьма вздрогнула и развеялась. Гемма ощутила себя висящей в воздухе в неком бестелесном состоянии. Внизу виднелась Сингулярность: все восемнадцать домиков, аккуратно стоящих по вершинам правильного многоугольника. Туман абстракций белым обручем опоясывал дремлющие леса. Четыре монументальные свечи тоже на месте — только горели как-то тускло. Вообще, все было видать словно сквозь матовую завесу. По поляне ходили куклы, из-за высоты уменьшенные в размерах, как игрушечные: Анфиона, Винцела, Ингустин… ух ты! Она вдруг узнала саму себя! Игрушечная Гемма принялась прыгать на скакалке, а рядом стоящая Астемида считала количество прыжков…

— Не помню такого.

«Не отвлекайся на разговоры, просто внимательно смотри!»

А ведь что-то на поляне было не так… Вот где причина! Спящее Зеркало! Оно целехонькое стояло недалеко от священной Ротонды, и каждый, кто проходил мимо, заглядывал в него. Послышался тихий голос Ингустина:

— Кукловод нам подарил сегодня особо радостный день.

Реплика была обращена к звездочету, но тот в ответ пробормотал нечто невнятное, потом громче добавил:

— Мне надо на какое-то время отлучиться.

Часы на мраморной экспоненте вроде как шли, значит, все это происходило еще до… до…

Вдруг картинка перед взором замельтешила, все краски перемешались цветным бульоном, как будто в механизме волшебства произошла поломка.

«Такое бывает», — успокаивал шепот. — «Мы переносимся во времени. Зеркало показывает только самые важные моменты прошлого, чтобы ответить на твой вопрос».

Картина внизу вновь стала ясной, но совершенно другой. Над миром возвышалась гигантская Желтая свеча, а непреодолимые скалы оказались столь близко, что Гемма от неожиданности вскрикнула. Внизу шел одинокий Авилекс, в руках у него был большой молоток или скорее даже кувалда. Он долго расставлял какие-то передвижные зеркала, пока не открылась большая стеклянная дверь, а за ней находился непонятный механизм с вращающимися шестеренками. Дальше произошла необъяснимая странность: звездочет залез на механизм и несколькими ударами кувалды выбил наружу одну из шестерней. Она покатилась по траве, после чего загадочный механизм остановился.

Далее действия перенеслись резко на юг, к Розовой свече. Там с огромной скоростью начала раскручиваться гигантская Пружина. В ойкумене все деревья замерли, ветер затих, время остановилось. Но это еще не все…

После очередного калейдоскопа цветов вновь появилась поляна, на которую возвращался уставший Авилекс. В это время в прошлом стояла ночь. Звездочет взял камень, подошел к Спящему Зеркалу и бросил в него. Звук битого стекла еще долго звенел в ушах.

— Зачем?! — возмутилась Гемма, но видение закончилось.

Она снова обнаружила себя стоящей в избушке с тихо тлеющей печкой, тень раболепно стелилась по полу и не спешила давать каких-либо комментариев. Зеркало стало самым что ни на есть обыкновенным, фокусы закончились.

— Да, это правда все было… я вспомнила! вспомнила! вспомнила!

Маленький осколок памяти прилетел извне в голову и занял свое место где-то в пространстве ватного мозга. Почему-то попутно пришли картины, как они с Астемидой бегали на поиски дразнящего эха, крича ему вслед всякие глупости. Потом Асти приняла от нее половинку ракушки, сказав при этом: «теперь мы можем разговаривать когда угодно».

— А… как давно это происходило?

«Лишь одно могу сказать, но с плохой точностью: если тридевятый интеграл дней разделить на четыре части, то три из них прошло с того момента», — тень вроде зевнула, но на черном пятне внизу это никак не отразилось.

— Ого! Это же немыслимо много…

«В следующий раз, если надумаешь воспользоваться чарами Зеркала, задавай вопросы посущественней», — шепот выражал плохо скрываемый упрек, в нем сквозило даже некое разочарование.

— Ладно уж, учить меня… — Гемма вдруг резко замолкла, подойдя ближе к своему отражению.

Она изменилась! На лице появились чуть заметные трещинки, а в идеально черных волосах блеснула седина.

«Никаких претензий, я тебя предупреждала…»

— Возможно, когда-нибудь я сама разобью это чертово Зеркало!

* * *

— Ин, лови мяч!

Ингустин вздрогнул, когда что-то мягкое стукнуло его по голове. Мяч отскочил от плеча, потом от локтя, но каким-то чудом не упал, оказавшись у него в руках. В десяти шагах стояла улыбающаяся Леафани, пытаясь с ним заигрывать.

— Где твои лучшие подруги? Я не особо силен в воздушных играх.

— Именно поэтому я тебя и выбрала, чтоб победить с крупным счетом, а в конце торжественно посмеяться.

— Ну, держись!

Мяч принялся летать между ними, как громоздкая пушинка, гоняемая переменчивым ветром. Однажды показалось, что Леафани уже не поймает подачу, но тут откуда ни возьмись нарисовался Тот-Кто-Из-Соломы и своей соломенной головой отпружинил его обратно в сторону Ингустина. Тот от неожиданности промахнулся, а резиновый шар, перескакивая с кочки на кочку, оказался прямо у ног…

— Гемма, ты?!

Она стояла, хмуро созерцая их веселье, пока ничего не говорила, только все время оглядывалась.

— Ты вернулась! — обрадовалась Леафани. — Мы уж думали, что совсем сгинула… Ой, а что с твоим лицом? Где была?

— Лучше скажите, где сейчас обманщик Авилекс?

Не дожидаясь ответа, Гемма подбежала к его хижине и принялась тарабанить в дверь. Такой откровенной дерзости по отношению к звездочету не позволял себе даже Гимземин.

— Что с ней? — Лефа впервые за день стала совсем серьезной.

Авилекс вышел, открыл было рот, чтобы возмутиться, но вдруг резко изменился в лице:

— Ах, это ты…

— Ох, это я!

— Так, пока ты не наговорила всяких глупостей…

— Ко мне ПАМЯТЬ возвращается. Скажи, зачем ты разбил Зеркало?

— Какое?

Гемма подбежала к священной Ротонде, указав на пустое место рядом.

— Вот здесь стояло! Ты взял камень… — она руками продемонстрировала воображаемый камень, потом кинула его в воздух, — и разбил!

Звездочет попытался улыбнуться: улыбка в принципе была несвойственна его неполноценной мимике — нижняя губа лишь могла двигаться вверх да вниз, больше никуда. Но легкие морщинки по окраинам глаз, там где находился мягкий винил, все же возникли.

— Много маленьких зеркал лучше, чем одно большое.

На шум из своей хижины вышел Фалиил, затем появились Клэйнис и Таурья.

— Ага! — Гемма негодовала. — Шутками решил отшутиться. А время ты тоже шутки ради остановил, когда бил молотком по механизму на севере!? Отвечай! — ее глаза сверкали вспышками гнева.

Глаза же Авилекса наоборот — тухли с каждой капля-секундой. Он суматошно несколько раз засунул руки в карманы кардигана и обратно вытащил их, схватившись за голову:

— Ты даже не представляешь, кукую ошибку совершила.

— Неужелюшки? Врать, значит, не ошибка!

— Я не про это! Ты выпила настойку из цветков ненавии. Я же просил Гимземина, чтобы он уничтожил ее…

— Правильно, давайте все на Гимземина свалим, как обычно!

В спор решил вступить Фалиил, он подошел ближе, заведомо не доверяя ни одному из оппонентов:

— Скажи, Ави, это правда? Время в ойкумене ты остановил?

Звездочет долго медлил с ответом, мял шляпу, рассерженно пинал траву. Этого, впрочем, было достаточно и без слов. Тем не менее он честно произнес:

— Да.

Фалиил не унимался:

— Значит, легенда про нищего Нуна…

— Не было никакого Нуна, легенду я сам сочинил.

— А записи в других свитках — тоже твои вымыслы? — Фали всеми силами еще пытался сдерживать дружелюбный тон беседы, но уже боролся с растущим внутри негодованием.

В течение последней минуты на поляне появился Исмирал, до этого возившийся со станком, и чуть растерянная Астемида. Остальные были кто в лесу, кто вообще за пределами Сингулярности. Походы туда-сюда, минуя туман абстракций, сейчас стали обыденным делом. Кошастый залез на крышу одной из хижин и зорко наблюдал за назревающим скандалом. Бабочка, пролетающая рядом, была ловко поймана его лапами, но тут же отпущена. Клэйнис несколько раз открывала рот, чтобы задать свой вопрос, но Фалиил ее постоянно опережал. Таурья хмурилась, покачивая головой. Астемида задумчиво жевала кончик своей косы. Авилекс не спеша взял один из пней и присел на него:

— Просто выслушайте меня…

— Если ты не заметил, мы только этим и заняты, — Гемма мотнула своими косичками.

Все шумы на поляне вдруг стали второстепенными, прозрачный купол неба словно потяжелел, придавливая собой вздорную суету. Чучеленок спрятался за спину Леафани, иногда выглядывая оттуда чуть криво пришитыми сиреневыми глазами-пуговицами.

— Об этом можно было догадаться еще тогда, во время чтения легенды, — звездочет начал исповедь, смотря себе под ноги. — Неужели вы подумали, что время можно остановить попросту сломав стрелки на часах да разбив циферблаты? Конечно же, нет. Сломанные стрелки, битые циферблаты, которые наблюдались в пространстве скуки — не причина, а следствие. Поймите меня правильно: я боялся Юстинды и ее крылатой армии. Да, скорее всего эти чудища не способны проникнуть в Сингулярность, но я не хотел рисковать, так как впервые в жизни их вообще видел. Понятия не имею, откуда они взялись… Я не нашел другого способа остановить Юстинду, как просто отключить ход времени, совершив вынужденную… подчеркиваю — вынужденную поломку механизма Тензора. Впрочем, позже это привело к другим проблемам, на тот момент непредсказуемым.

— Поясни только одно, — Фалиил нервно почесал макушку, — зачем было обманывать? Выдумывать какую-то легенду. И ведь записать ее не поленился! Думаешь, мы бы не поняли, если б ты еще тогда обо всем рассказал?

Авилекс посмотрел ему прямо в глаза:

— Тебя вряд ли удовлетворит мой ответ. С легендами интересней жить: они дополняют реальность изящными вымыслами.

— О да! — Гемма топнула ногой. — Вранье превратилось в изящные вымыслы! Как складно получается!

— Легенды еще никому не принесли вреда, — звездочет отвернулся и продолжал говорить как бы в пустоту: — После остановки времени возникла проблема, как поддерживать его внутри Сингулярности. Количество самого времени осталось очень мало, где-то сутки или чуть больше. Туман абстракций не позволял ему рассеиваться вовне, но внутри его кольца оно само оказалось замкнуто петлей, а мы с вами просто по-разному проживали один и тот же день. Мы не двигались вперед…

— Как все сложно, как все заморочено… — встряла недовольная Клэйнис. — Попроще нельзя рассказывать?

— Помните, совсем недавно мы ежедневно на сцене Ротонды ставили одну-единственную пьесу. Там в конце последнего акта палач Хриндыль отрубает голову Главному Злодею. Казалось бы — бессмыслица, зачем Кукловоду сотни раз подряд смотреть на одно и то же? Гимземин все откидывал язвительные шутки по этому поводу. Теперь открою вам тайну: постановка пьесы была для нас жизненно необходима. Я как-то говорил, что время во вселенной происходит от гармонического колебания струн. Кстати, это чистая правда. Так вот, сам сюжет пьесы не имел никакого значения, главное — ее финал. Там персонажи Анахиль и Катария достают мандолины, играя незатейливую мелодию. Именно благодаря колебанию струн этих мандолин в Сингулярности поддерживалось течение времени. Сейчас же этим занимаются два механических музыканта — те, что на востоке и западе.

— Еще больше все запуталось! — Клэйнис обхватила голову, удерживая в ней тяжелый поток новостей. — Выходит, если б мы перестали играть спектакль…

— Да! Двух или трех дней бездействия оказалось бы достаточно, чтобы Сингулярность превратилась в пространство скуки. А мы бы сейчас стояли вечными манекенами, замерзшими в пустоте. Я не говорил это раньше, потому что не хотел сеять средь вас панику.

В разговор опять вступил Фалиил:

— Значит, Кукловод здесь совершенно ни при чем, постановками пьес ты пытался воздействовать на реальность. — Он принялся возбужденно выхаживать по поляне, потом остановился, пристально глянув в сторону звездочета: — Ави, скажи честно хотя бы сейчас: Кукловод вообще существует или нет?

— А кто зажигает свечи по утрам?! — крикнула Леафани, ревностная поклонница культа. Ее многочисленные косички, образующие циклон на голове, немного растрепались.

— И кто их потом тушит? — вторила за подругой Таурья, потом закрыла рот ладонью: в принципе, этого можно было уже не говорить.

Авилекс ответил коротко:

— Если существуют законы, должен быть и Законодатель.

— И все равно, ты врал! — Гемма в пятый или десятый раз гневно топнула ногой.

— А что принесла твоя правда, кроме раздора между нами?! — впервые звездочет повысил голос, потом резко встал и скрылся за дверью своей хижины.

Оставшиеся на поляне поначалу растерянно смотрели друг на друга, не зная что говорить. Вдруг Астемида вскрикнула:

— Ой, подруга! У тебя опять выросла тень!

Реакция Геммы оказалась неожиданной:

— Красивая, правда? — сказано было ядовитым тоном. — Хочешь себе такую же?

Больше не произнеся ни слова, Гемма направилась прочь, размашистыми шагами покидая Восемнадцатиугольник. Тень черной волной, как привязанный к ногам шлейф, следовала за ней.

— Думаете, она еще вернется?

На последний вопрос никто не дал ответа, потом даже не помнили, кто его задавал. Все молча разбрелись по своим делам. Фалиил быстро переключил мысли с одного на другое, достал из кармана недавно отшлифованный кристалл, затем принялся смотреть сквозь него на далекое пламя Фиолетовой свечи. Потом пришла идея показать свое открытие алхимику, и Фали побрел на север, в сторону озера…

Гимземин в это время дремал, сидя на продавленном диване. День и ночь для него не существовали, ведь опыты продолжались почти круглосуточно, а спал он когда придется, по наитию духа. Стук в дверь быстро вывел его из состояния приятной истомы.

— Да кого там несет?! — но, увидев Фалиила, алхимик смягчил тон: — А, это ты.

— С предисловиями или без?

— Без.

— Ты помнишь кристаллы райтаула? Я их на дне озера находил.

— Ну-ну, прозрачные такие, с легкой сизой примесью. По-моему, идеально бесполезная вещь.

— И я так думал, пока мне не пришла в голову идея отшлифовать их на абразивном станке у Исмирала. Гляди, что получилось.

Гимземин осторожно взял в руки странного вида кристалл: он был выпуклым с обеих сторон и казался пересечением двух огромных сфер разного диаметра. Понюхал его, посмотрел на свет, всячески повращал между пальцами, разочарованно скривил губы…

— Тебе показалась забавной такая ассиметричная форма?

— Ты напрасно его разглядываешь, надо посмотреть сквозь него на какой-нибудь предмет.

Алхимик поднес кристалл к собственным пальцам и с ужасом отпрянул: они показались ему огромными — раза в три больше естественного размера! Потом повернулся к пробиркам да многочисленным колбам: все они словно выросли за секунду, превратившись в гигантские бутыли с налитыми в них искрящимися жидкостями. Лицо Фалиила, и без того самое крупное, походило теперь на лик настоящего великана. Абсолютно все вокруг: стены жилища, столы, стулья, диван волшебно увеличились в размерах. Возникало мимолетное чувство, что попал в некий деревянный дворец. Наконец-то ироничное название хибары себя хоть как-то оправдало.

— Увеличительное стекло! — восхищенно произнес алхимик, его черные глазенки игриво забегали, а длинный нос пытался учуять запах тайны: — Это не фокус, нет. Обман зрения. Но ведь демонически изысканный обман!

Гость, довольный, что произвел впечатление на главного скептика, присел на стул. Царство бесконечных пробирок, разглядываемое под определенным углом, походило на чей-то стеклянный рай.

— Я думаю, что лучи света как-то искажаются внутри кристалла, но добиться этого эффекта оказалось нелегко. В необработанном виде он простой камень, ты прав. — Фали щелкнул пальцами по медному змеевику, вьющемуся из какой-то емкости.

Гимземин совершил несколько торопливых шагов, а его тяжелые башмаки-сабо грузно простучали по деревянному полу. Кажется, мягкую обувь он не носил из принципа, или же из своей природной вредности. Потом он достал бумагу, карандаш, принявшись что-то спешно чертить. Фалиил оглянулся и увидел на одной из стен картину — ту самую, что недавно подарила Анфиона: на ней алхимик нарисован возле мраморной экспоненты, с важным видом куда-то идущий.

— Есть идея, — проскрипел его голос, — сможешь сделать еще некоторое количество таких линз, только разного диаметра? Надо девять штук.

Фали взял чертеж, нахмурил густые брови и задумчиво прищурил один глаз:

— Вообще-то, много работы… а главный вопрос: для чего?

Гимземин приблизил лицо так, как раньше никогда еще не приближал. Стало даже жутко: горящие безумной идеей глаза, уродливый нос, кривая ухмылка.

— Для дела! — потом поспешил уточнить: — Для познания сути вещей.

Второй аргумент показался гостю более убедительным, он поднялся и напоследок произнес:

— Ладно, я заинтригован, уговорил.

Алхимик молча пожал плечами: да он, в общем-то, никого не уговаривал, лишь спросил — и то единственный раз. А Фалиил с роем взбудораженных мыслей уже возвращался назад на поляну. Его всегда манили неразгаданные тайны мироустройства, поэтому, если Гимземин что-то интересное откроет — это будет замечательно, ну, а если не откроет — тоже неплохо. Ведь на пути познания по определению множество проб и ошибок. Весь оставшийся день, а еще вдобавок день следующий Фали трудился за абразивным станком возле хижины Исмирала, обрабатывал кристаллы райтаула, придавая им нужные формы. Сам же абразивный камень приводился в движение бесконечным нажатием на одну и ту же педаль. Рядом Исмир достраивал свою очередную ракету, искоса поглядывая на увлеченного работника, но не задавая лишних вопросов.

Когда все девять камней были тщательнейшим образом отшлифованы, Фалиил гордый вернулся к северному лесу.

— Готово! — на ходу крикнул он, едва успела скрипнуть входная дверь. — Что дальше?

Алхимика редко видели улыбающимся, но сейчас блаженная улыбка сияла на всю широту лица, делая его чуточку более симпатичным. Даже брови немного выровнялись.

— Приходи ко мне через несколько дней, и сам все увидишь.

Ничего не поделаешь, пришлось окунуться в суету да терпеливо ждать.

В это время ум конструктора Исмирала был занят не менее глобальными проблемами, ему пришла в голову одна оригинальная идея. Во всяком случае, упорно казавшаяся оригинальной. Но необходим был помощник. Найдя праздно слоняющегося Ингустина, он спросил:

— Ин, выручишь меня еще раз?

— Говори, в чем проблема, — тот нарвал маленький букетик из травы и обмахивал им лицо.

— Помнишь, Раюл говорил, что на юге имеется водопад?

— Ну…

— Воды оттуда набрать.

Ингустин изобразил искреннее изумление, букетик травы за ненадобностью полетел вниз.

— А чем тебя наше озеро не устраивает?

Из ближайшей хижины вышла Риатта, несколькими хлопками вытряхнула пыль из маленького половичка, как-то странно на них посмотрела, но ничего не сказала, скрывшись за дверью. Клэйнис и Таурья прыгали на скакалке, сочиняя рифмы под сложные слова. С тех пор, как был запущен механизм Тензора, на поляне практически ничего не изменилось, но тем не менее, самые наблюдательные могли заметить, как временами на горизонтах пламя свечей мерцало сильнее обычного. Ветра ли тому причиной — неизвестно. Да и внутри самой Сингулярности ветра порою стали более порывисты, трава от их дерзкого поведения трепетно прижималась к земле и походила на гигантский ковер, все ворсинки которого расчесаны в одну сторону. А как только воздушные массы успокаивались, то листья и стебли гордо выпрямлялись, словно неваляшки, трясли бутончиками своих цветов да дружно росли дальше, как ни в чем не бывало.

— Мне нужна агрессивная вода в качестве топлива для ракеты, — Исмирал взглядом указал на свое великолепное творение.

— Агрессивная?

— Ну да, в которой больше внутренней энергии. Спокойное озеро не годится, а вот ревущий, грохочущий водопад — думаю, самое то.

— Первый раз встречаюсь с такой логикой, — Ингустин лишь развел руками.

— Так ты поможешь или нет?

Ин почесал плешь на макушке:

— А куда я денусь, я ж добрый. И ты постоянно пользуешься моей добротой.

— Не отрицаю, — и оба рассмеялись.

Четыре огромные пустые бочки были уже предварительно привязаны к телеге, оставалось только взять ее да покатить в сторону юга. Да-а… это надолго. Ингустин уже начал сожалеть, что так поспешно согласился. Путь к водопаду показался бесконечно долгим: хотя искать его не составляло проблемы — достаточно лишь двигаться по берегу реки, текущей на розовый юг. С приближением шума, вызывающего нарастающий диссонанс в ушах, появилось ощущение близости цели. Едва увидев водопад, Ингустин резко изменился в настроении и теперь готов был отблагодарить своего работодателя за предложенную идею. Сюда стоило явиться хотя бы ради этого фантастического зрелища!

Неисчислимые объемы воды падали с огромной высоты вниз, создавая иллюзию вечного полета сквозь бездну. Там, внизу, река разбивалась вдребезги, взрываясь и оглушая каменные твердыни. Мелодия ее грохочущих вод звучала изысканным ноктюрном столь завораживающему безумию. Всплески неугомонных фонтанов являлись нотами, а шум — настоящей музыкой.

— Нет слов! — Ин коротко выразил свое впечатление. — Только как нам спуститься?

— Раюл же как-то спустился… придется обходить. Вон там поверхность идет под уклон.

Воспоминание о Раюле вызвало частицу грусти, оба надолго замолчали. Внизу водопада оказались, лишь совершив огромную петлю по изломанному ландшафту. А там его великолепие словно утраивалось: сумасшедшая река неслась прямо тебе на голову, можно было протянуть руку к какой-нибудь струе, ощутив скрываемую в ней мощь. Все четыре бочки оказались без проблем доверху наполнены, но проблемы не заставили себя долго ждать — путь назад превратился в настоящее мучение. Колеса телеги вечно застревали среди кочек да проворачивались в мягком грунте. Тянуть было тяжело, то и дело приходилось толкать обоз сзади. Короче, романтика приключений скоропостижно закончилась. Ингустин, весь измучившись, раздраженно спросил:

— Ты всерьез думаешь, что вода, упавшая с большой высоты, обладает какой-то энергией?

— Да, это называется кинетическая энергия. Агрессивная вода хранит ее долгое время.

— В первый раз об этом слышу.

Тем временем Фалиил, устав ждать обещанного сигнала от алхимика, хотел уже сам к нему наведаться, но вот в кармане рубашки завибрировала так долго спящая ракушка. Он немедля приставил ее к уху.

— Ты просто обязан это увидеть.

Фали сорвался с места и спешно направился в сторону озера. Сегодня дули порывистые ветра, отчего поверхность озера периодически покрывалась живописной рябью, а на берегах заплескались неопытные волны. Впрочем, хибара Гимземина оказалась невероятно устойчивой к переменам погоды: просто хуже, чем есть, ее уже не изуродуешь — ни ветром, ни каким другим катаклизмом. Алхимик встретил его странным приветствием:

— Не поверишь, твои бредовые философские теории оказались правы…

— Ты о чем вообще?

— Помнишь, ты рассказывал, будто всякое вещество состоит из маленьких неделимых частиц. Лептонов, кажется… то есть, слепленных из пустоты.

— Имелась такая гипотеза.

— Для начала оцени мое изобретение!

Гимземин бережно достал из ближайшего шкафа странное устройство. В нем все девять отшлифованных кристаллов были обрамлены круглыми жестяными рамками, которые крепились между собой прочной проволокой. Кристаллы располагались так, что вместе образовывали наклоненную под углом пирамиду. Самая большая линза внизу, самая маленькая — наверху. Расстояние между ними везде разное. В своей совокупности конструкция еще крепилось к деревянной дощечке, по краям залитой разного цвета растворами. В целом выглядело как-то недоработано, все висело в воздухе, но это лишь усиливало любопытство.

— А пояснения будут?

— Микроскоп — так я назвал этот инструмент. С его помощью можно рассматривать бесконечно мелкие объекты. — Алхимик зачесал назад свои черные патлы с малиновыми кончиками, чтобы не мешали, потом положил маленький камешек под самую нижнюю линзу. — Гляди!

Фалиил осторожно приблизил глаз к окуляру, но… никакого камешка не увидел. Исчезла и доска, на которой он лежал. Видна была только темнота, а в темноте странные объекты — все они светились и дрожали. Микроскопические объекты были либо круглые, либо квадратные, либо треугольные. Соединяясь группами, они чередовались. Их были сотни, тысячи, а может, бесчисленные мириады…

— Теперь уберем камень и положим кусочек простой щепки. — Алхимик проделал эту незатейливую манипуляцию. — Созерцай!

С первой секунды показалось, что ничего не изменилось — те же светящиеся кружочки, квадратики, треугольники. Но теперь они были соединены как-то иначе, образуя другой орнамент. Гимземин воодушевленно продолжал:

— Можно положить под микроскоп что угодно, картина окажется примерно та же.

— Ты уверен, что это лептоны?

— Да! Сначала хотел назвать их по-своему, атомы — так красивее звучит. Но я чужих идей не ворую и вынужден признать, что открытие все-таки принадлежит тебе. Еще я выяснил, что лептоны бывают только трех видов — квадрат, треугольник и круг. Их фигуры настолько мизерные, что я не уверен — уместно ли говорить об их геометрической площади? Никаких других видов больше не обнаружено. Сразу отвечу на назревающий вопрос: почему же в мире такое разнообразие вещей? Дело в том, что лептоны, соединяясь меж собою по-разному, образуют и совершенно разный материал. К примеру, если мы поглядим через микроскоп на капельку воды, то увидим, что ее частицы состоят из одного квадратного и двух круглых лептонов. Разнообразию их чередований нет предела… Я даже разглядывал собственный волос: там идут длинные лептонные цепи, скрученные друг за другом.

Фалиил оторвался от зрелища, задав неожиданный вопрос:

— Ты рассказывал об этом Авилексу?

Гимземин нахмурился, его острый подбородок еще сильнее выдался вперед:

— А что мне твой Авилекс? Он помешался на своих звездах! Понасочинял дрянных легенд и думает, что теперь умнее всех. Тьфу, тьфу на него! Не люблю таких! — потом, призадумавшись, добавил: — Вот себя я люблю.

Фиолетовая свеча вдруг погасла, неожиданно возвестив о наступлении вечера…

* * *

— Прошлое отворись, в память возвратись!

Гемма вновь шагнула в пустоту и темноту мудрого зазеркалья. Второй раз было не так страшно, но глаза она открыла лишь тогда, когда тень настойчиво шепнула: «Чего же ты медлишь? Задавай свой вопрос! Не постоять же скромно ты сюда пришла?»

— Хочу знать, кто такая Юстинда, да почему ее все так боятся?

Тьма превратилась в серую рябь, а позже вспыхнула зрительными образами. Как и раньше, Гемма обнаружила себя висящей в воздухе, не чувствуя собственного тела. Попыталась поднести к лицу руки, но они попросту отсутствовали. Осталось лишь невесомое сознание, впрочем, способное к осмыслению увиденного. Внизу — снова их поляна, на сцене священной Ротонды дается представление. Куклы, выстроившись в шеренгу, танцуют под какую-то музыку, совершая плавные движения руками да ногами. Вот Анфиона, вот Винцела, вот Ингустин, вот…

Ничего себе, новость!!

Гимземин вместе со всеми тоже танцует — улыбаясь и старательно выкидывая руки вперед.

Неужели он когда-то был нормальным?

Еще Гемма увидела на сцене совершенно незнакомую куклу-девочку: она что-то выразительно говорила, изображая принцессу в нарядном платье. Скорее всего, декламировала роль из давно забытой пьесы. Незнакомка показалась довольно милой — чистое личико, ясные глаза, распущенные светлые волосы с вплетенными в них ленточками. Представление длилось минут десять, потом внезапно все исчезло: мешанина разных цветов зарябила в глазах, но ненадолго. Поляны больше не было, зато пришло ощущение, будто находишься внутри замкнутого помещения похожего на их хижины. Незнакомая девочка стояла уже вблизи да в полный рост: она откупорила какую-то бутылку и принялась жадно пить из нее загадочное содержимое. Потом села на кровать, обхватила голову руками и почему-то заплакала.

Вновь промотана лента времени, и вот Гемма уже видит, как Гимземин о чем-то спорит с Авилексом. Разговор идет на повышенных тонах. Звездочет несколько раз повторил:

— Я же тебе говорил! Я ж тебя предупреждал…

Снова пропущен отрезок времени, после чего появилась неприятная картина. Та девочка, находясь в истерике, кричит на Авилекса:

— Ты хочешь нас погубить! Ты все это время врал! Зачем тебе ноты?!

Звездочет оправдывается да что-то кричит в ответ. Действие происходит на поляне ночью, так что видимость плохая. Дальше пошла драка: девочка вцепилась руками в Авилекса и принялась его душить, потом бить куда попало, не переставая твердить:

— Обманщик! Обманщик! Хочешь получить свою девятую симфонию?!

На крик появилась Астемида. Сначала она пыталась мирно разнять дерущихся, но получив от бешеной куклы удар по лицу, вдруг схватила лежащую рядом палку, размахнулась и что есть силы врезала той по голове. Удар пришелся крайне неудачно: конец палки попал прямо в глаз, он вылетел и закатился где-то в траве. Изуродованная кукла с пустой глазницей в отчаянии разревелась. Покидая поляну, Юстинда несколько раз произнесла:

— Я отомщу! Я вам всем отомщу!!

На том откровения закончились…

Гемма вернулась в свое тело, резко почувствовав его тяжесть. Она стояла возле Спящего Зеркала, медленно отходя от впечатлений. Теперь можно было наконец посмотреть на собственные руки в мелких трещинках.

«Ты многое поняла?» — спросила любопытная тень.

— Главное, я это вспомнила…

Гемма глянула на свое отражение и невольно вздрогнула, хватаясь за лицо: оно еще больше покрылось уродующими ее морщинами, трещинки на пластмассе углубились, появилось больше неприятной седины в волосах. Взор малахитовых глаз уже не очаровывал как раньше — будто там, внутри души, погасли источники света.

— Это ужасно…

«Это прекрасно», — возразила тень. — «Теперь выйди в лес, я тебе кое-что покажу».

После душной избушки свежие запахи зелени слегка вскружили голову. Место ее нового жилища выглядело вполне живописно: много цветов вокруг, небольшое озеро неподалеку, а главное — умиротворяющая тишина. Деревья уходили высоко вверх, чуть ли не подметая кронами низко нависший небосвод. Лес тянулся во все стороны, своими стволами он загораживал вид на далекие просторы и создавал впечатление некого замкнутого пространства. Свечей отсюда также не было видно. Два долговязых дерева росли совсем рядом с избушкой, но под некоторым углом, склонив над ее крышей свои пышные ветви, точно посылая сверху свое благословение. Одним словом, красота…

— Чего ты мне хотела показать?

«Силу».

— Вот как?

«Настоящую власть над природой. Ты увидишь, что тени умеют делиться секретами со своими друзьями… Ты сможешь управлять стихиями, ветра и огни окажутся в твоем подчинении… вот прикажи ленивому ветру, чтобы он подул».

Гемма озадаченно покачала головой да покривила носом:

— Ну, пусть подует…

«Сколько повторять: без всяких ну! Надо сказать властно, громко, уверенно, не сомневаясь в результате». — Шепот, когда злился, повышал интонацию и порой доходил до возмущенного хрипа.

Она выставила вперед руки, сосредоточилась и крикнула:

— Ветер! Я приказываю тебе: дуй в эту сторону!

Вмиг ее волосы встрепенулись, кусты затряслись, даже деревья ожили и залепетали что-то нечленораздельное своей взбудораженной листвой. Небо словно покачнулось, а массы теплого воздуха стали перемещаться по поверхности, беспокоя легкие предметы. Радость от произошедшего мгновенно вытеснила все неурядицы последнего времени.

— Здорово!

«Теперь мысленно возьми рукою тот камень, но не прикасайся к нему. Учись двигать предметы на расстоянии».

Гемма схватила пальцами пустоту, одновременно воображая, что берет камень и вскрикнула от очередного восторга. Камень приподнялся почти вровень с нею, на капля-секунду завис в воздухе, потом полетел в ближайший ствол — именно туда, куда она стрельнула взглядом. Еще одна волна восторженных эмоций окатила ее пластмассовое тело.

«Иди к озеру», — повелел шепот, — «и ты увидишь еще большие чудеса, я научу тебя поднимать воду на небо».

Очередной фокус удался только с третьей попытки. Озеро испуганно встрепенулось, а часть его воды, как будто зачерпнутая огромными невидимыми ладонями, поднялась высоко вверх, роняя множество капель. Потом вся масса с шумом рухнула обратно вниз, породив салют из мелких брызг. Для этого Гемме достаточно было производить лишь несложные пассы руками, да отдавать соответствующие приказы. Вкус власти показался невероятно сладок, чувства распирали ее маленькую грудь, а от открывшихся перспектив кружилась голова…

Она еще раз удивилась, когда увидела, как ее обыкновенное головокружение вызвало небольшой смерч, быстро растерявший силу меж могучих деревьев.

* * *

В хижину Раюла после тех трагических событий так никто больше и не заглядывал. Она скорбно стояла с закрытой дверью в одной из вершин Восемнадцатиугольника. Ханниол, проходя мимо, остановился, призадумался… Возникла даже дикая мысль постучаться, и от нее сделалось как-то не по себе. Но он все же открыл дверь да осторожно посмотрел внутрь. Кровать так и оставалась незаправленной: одеяло сбилось комком, подушка с кривыми углами валялась как попало. На столе кружка с недопитым чаем, на полу две или три пары ботинок, также разгильдяйски разбросанных по углам. А на полке лежал альбом с его рисунками. Да, он тоже пытался рисовать, но до Анфионы ему было далеко: имелось лишь несколько грубых, нелепых натюрмортов, и то не доведенных до ума. Акварели да красок у него никогда не водилось, а тусклые цветные карандаши, веером торчащие из стакана, не могли передать напыщенных цветов реальности.

«Эх, Раюл… Раюл…» — Хан горько вздохнул, плотно прикрыв хижину.

Тут он увидел Астемиду: она сидела на пеньке, положив голову на ладонь и смотрела куда-то вдаль. Ее коса плетеной стрелкой тянулась по спине. Он несмело подошел ближе, взял свободный пенек и поставил рядом. Присел:

— О чем мечтаешь?

Она глянула на него лишь вскользь, равнодушно зевнула, затем приняла ту же позу:

— Думаю покинуть Сингулярность да жить где-нибудь в другом месте. Скучно тут стало. И Геммы больше нет.

— А как же я?

Асти фыркнула:

— Если не хочешь действовать мне на нервы, просто сиди тихо. Твое молчание — покой моим ушам.

Ханниол слегка обиделся на такие слова, но просьбу выполнил, надолго замолчав. Потом в своих тихих размышлениях он вдруг вспомнил о чем-то далеком и совершенно нереальном…

— А ты не забыла, как мы с тобой целовались?

— Чего-чего?? — Асти не сразу сообразила, что он имеет в виду, стрельнув в его сторону возмущенным взглядом. Кристаллики янтаря злобно сверкнули. Но потом ее лицо изменилось, погрузившись в задумчивость, смутные воспоминания колыхнули запыленные слои памяти. — Ах, вон ты о чем… Вздор! Все это было простое наваждение. Выкинь из головы.

— Не получается.

— Я же выкинула.

Еще немного помолчали. Ханниол украдкой поглядывал на ее лицо, и от такой близости его чувства взволнованно трепетали. На этот вздернутый кончик носа он готов был смотреть долгими часами…

— А ты помнишь сложные механизмы, летающие по небу?

— Да ничего я не помню, отстань!

Астемида не выдержала, резко поднялась да куда-то удалилась. Хан лишь снова удрученно вздохнул.

Когда наступала ночь, все куклы ворочались в своих кроватях, погруженные в фантомные сновидения. Сумерки обладали собственными красками с богатой палитрой серого и темного. От хижин оставались лишь их очертания, зато на небе россыпь звезд сияла праздничным салютом, застывшим во времени. Авилекс всегда по ночам переодевался в свой маскарадный синий плащ с криво наклеенными звездочками из фольги. Остроконечный колпак прилагался как шутовское дополнение к облику. Зачем он это делал — загадка. Ведь все равно его сейчас никто не видит. Он тщательнейшим образом пересчитывал все звезды от горизонта до горизонта, потом записывал их количество в свою пухлую, раздутую от ненужной информации, тетрадь. Спать же он ложился лишь в тревожный час, а иногда и в час кошмаров.

На следующий день произошло одно событие: для кого-то пустяковое, для кого-то довольно интересное, а для Исмирала — первейшей степени важности. Его очередная ракета была наконец достроена. Она смотрела своей заостренной вершиной в белое ядро неба, ее несколько стеклянных иллюминаторов для кругового обзора поблескивали отраженным светом. Гнутые доски, из которых сделана обшивка, так тщательно были подогнаны друг к другу, что даже маленькой щелки меж ними не наблюдалось. Ракета была покрашена серебристой краской, а ее крылообразные хвосты, на которых она стояла, Исмир решил сделать абсолютно черными. В баки уже до отказа залита агрессивная вода, ожидая включения стартовых насосов.

Новость, конечно же, со скоростью звука облетела Восемнадцатиугольник, и все куклы, — кто праздно зевая, а кто и с неподдельным интересом, — собрались на поляне. Леафани, Клэйнис да Таурья являлись тайными поклонницами великого конструктора, сейчас они преданно смотрели на его новое творение, надеясь, что в этот раз эксцессов не произойдет. Анфиона, увы, скорее принадлежала к лагерю скептиков. Она стояла с холстом в руках и наспех набрасывала эскиз ракеты, пока та снова не развалилась прямо над их головами. Винцела просто стояла рядом, наблюдая за работой подруги. Риатта чего-то все хмурилась, ходила возле летательного аппарата, постоянно пытаясь до него дотронуться. Но почему-то опасалась. Ингустин приблизился к Исмиру, пожал ему руку и первый пожелал удачи. Не зря же они корячились так долго, доставляя воду с водопада. Жаль будет, если труды окажутся напрасны. Внутри Фалиила боролись оптимист и скептик, его ум, с одной стороны, восхищался проделанной работой да сложными расчетами, а депрессивная душа на все смотрела сквозь кривизну сомнений. По лицу Хариами ничего невозможно было понять, Ханниол также казался равнодушен. Предыдущие неудачные запуски, что и говорить, подкосили веру в успех нынешнего. Ахтиней да Эльрамус находились дальше всех, шепотом переговариваясь. Может, просто боялись сглазить удачу? Астемида играла кончиком косы с кошастым и, похоже, вообще отсутствовала. Все были на ногах, кроме одного Авилекса. Тот уселся на ближайший пень, скептически наблюдая разворачивающуюся сцену, которой Исмирал пытался придать максимум торжественности.

Отсутствие Гимземина уже давно никого не удивляло.

Великий изобретатель последние несколько дней готовил себя к помпезной речи, но все громкие слова куда-то вдруг разбежались. Да и зачем они? Он оглядел присутствующих, подарив каждому частицу невысказанной благодарности. На его тщательно очищенном от пятен, коричневом комбинезоне молнии-застежки сверкали сегодня особенно празднично.

— О моей мечте полететь к звездам все давно знают. Я говорил об этом почти каждый четный и нечетный день…

— Но ведь звезд сейчас не видно, — перебил Ахтиней, наивно полагая, что изрекает здравую мысль.

— К счастью, от этого они не исчезли. По возвращении назад я надеюсь вам подробно рассказать, как они выглядят. А сейчас… просто пожелайте мне удачи. — Исмир поднял правую руку вверх и сжал ее в кулак.

Потом он отворил овальный люк, скрывшись от всеобщего обозрения внутри ракеты. Она задрожала, извергая гул, затем из трех ее топливных баков ударили три водяные струи, разбиваясь о стартовую площадку, а заодно окатив брызгами излишне любопытных, в частности — Риатту. Та завизжала и отскочила в сторону. Ракета оторвалась от поверхности, плавно направляясь вверх. Скорость постепенно нарастала, бьющие струи агрессивной воды становились тоньше, что подстегивало среди зрителей общее ликование.

— На этот раз он должен хотя бы повыше взлететь, — с чувством знатока прокомментировал Фалиил.

Но конструктор вместе со своим аппаратом и так уже бил все рекорды высоты. Через несколько минут его ракета превратилась в серебристое пятнышко с голубым шлейфом. Небо, словно намагниченное, тянуло ее в свои объятия. По прошествии непродолжительного отрезка времени виднелась уже простая темная точка, которая постепенно исчезла…

— Вот это да… — Анфиона выронила кисточку куда-то в траву. — У него получилось!

— А я верил! — Ингустин радостно улыбнулся, погладив свой заостренный подбородок. — Нет, правда, верил!

Что-то непонятное творилось с Авилексом. Он подскочил с места, добежал до стартовой площадки, задрал голову вверх и так стоял с открытым ртом да еще таким выражением лица, будто у него украли какую-то личную вещь. Потом сказал:

— Не может быть! — в его интонации сквозили нотки страха. — Этого не должно… не должно произойти!

Суматошными движениями он достал из кармана ракушку, дунул в нее и закричал:

— Исмир, немедля возвращайся! Это опасно! В безымянном пространстве невозможно находиться!

Никто не расслышал ответа, но физиономия звездочета выглядела крайне разочарованной.

Тем временем Исмирал, восторженно сжимая штурвал, глядел в один из иллюминаторов. Там, внизу, все уменьшалось в размерах. Их домики, расположенные по вершинам Восемнадцатиугольника, смотрелись маленькими деревянными кубиками, а мраморная экспонента, как заостренная колючка, торчала аккурат посередине. Здание священной Ротонды, самое великолепное да самое громоздкое, еще сохраняло свои архитектурные контуры, но объемом таяло на глазах. Толпа кукол, ростом не более капли воды, еще не расходилась, преданно смотря ему вслед. Ранее необъятное взором кольцо тумана абстракций также сжималось в диаметре. Стали видны, как на ладони, просторы ойкумены — до самых непреодолимых скал. Все было в пышной зелени: маленькие деревеньки в ней сложно заметить, а вот более крупные поселения — запросто. Строящийся в сторону запада город лежал прямоугольным пятном на бледной равнине. Синяя ленточка Логарифмической реки выглядела небрежно переброшенной через всю поверхность.

Исмирал чувствовал, как обшивка ракеты дрожит, словно вся конструкция часто-часто дышит живой энергией. На приборной доске стрелки показывали высоту, скорость, расход топлива — пока все находилось в норме. Шло ли по плану — сложно сказать, так как никакого плана в помине не было. Он трепетно ждал встречи с безымянным пространством. Только вот ощутит ли он, где пролегает граница между небом и обиталищем звезд?

Свечи на горизонтах стали уж совсем маленькие, а непреодолимые скалы, — словно небрежно нарисованные зубчики, окаймляли ускользающий мир. Белое кольцо тумана абстракций постепенно превращалось в сжимающуюся окружность, внутри которой уже почти ничего не разобрать. Исмир робко глянул вверх, но увидел там лишь нависшую черноту. Слабого пламени свечей уже не хватало для ее освещения. Мир под ногами словно падал в бездну. Вот-вот должна открыться картина, столь долго лелеемая во многих мечтах — что же находится там, за непреодолимыми скалами? Конец вселенной? Пустота? А может, лик самого Кукловода?.. Исмирал представил себе жуткую картину: как будто он увидел огромную голову со столь же огромными руками. К рукам были привязаны ниточки, с помощью которых Кукловод управляет всем поднебесьем… Стало не по себе. Потом он тряхнул головой, вспоминая, что это лишь его домыслы.

Но за непреодолимыми скалами что-то непременно находилось…

Он уже видел очертания непонятных да пока трудноразличимых изогнутых линий, тянущихся в разные стороны, а далее теряющихся в темноте. Впрочем, еще ничего не разобрать — оставалось только терпеливо ждать, когда ракета поднимется выше…

Туман абстракций был уже практически неразличим. Сингулярность стала мизерным пятнышком, сжимающимся в точку, какой она по сути и была, если верить байкам звездочета. Прочая ойкумена смотрелась мутно-зеленым блином, на поверхности которого мелкие детали уже становились недоступны глазу. Четыре свечи словно затухали с каждой минутой, но тем не менее странное инородное свечение, льющееся откуда-то сверху, наоборот, набирало интенсивность.

И тут Исмирал увидел…

Поначалу он даже не понял, что за гигантские изгибающиеся отростки оранжевого цвета с заостренными концами плавают в невесомой пустоте. Каждый из этих продолговатых отростков — раза в два длиннее всей ойкумены. Но когда картинка сложилась, образ за образом, в единое целое… вот это да!!!

Он кинулся к ракушке и закричал:

— Ави! Слушай меня! Я ЭТО вижу! Мы все живем в сердцевине ОГРОМНОГО ЦВЕТКА! Поразительно, правда?!

Увы, из ракушки в ответ доносились одни шумы: расстояние для связи уже превысило допустимые значения. Никто его не слышал, никто не мог сейчас разделить того оглушающего восторга, что потоком лился в распахнутую душу. Да. Весть восторг от открытия достался ему одному, наполняя его, малой емкости, разум и плескаясь через край. Эх! Если бы тогда Хариами смог все-таки покорить вершины непреодолимых скал, он бы своими глазами увидел один из этих огромных лепестков.

Еще минут десять полета, и цветок под ногами смотрелся уже столь отчетливо, что последние сомнения невозвратно улетучились. Ойкумена — его сердцевина, Сингулярность — точка в самом центре, окружность скал — граница, а дальше растут размашистые оранжевые лепестки, слегка загибаясь заостренными концами. «Э-эх, жаль нет рядом Анфионы», — разочарованно подумал Исмир, — «и жаль, что я сам не художник». Впрочем, красок да холста так и так под рукой не было, ведь перед стартом даже не возникло мысли их на всякий случай захватить.

А ракета все стремилась ввысь, бросая в пустоту струи агрессивной воды…

Исмирал прикрыл вентиль подачи топлива, чтобы экономней его расходовать, и задумался над очевидным вопросом: он достиг безымянного пространства или еще нет? Где же столь долго ожидаемые звезды? Пристально посмотрев в иллюминатор, он вдруг увидел совсем иное: в темноте, неподалеку от их цветка, находилось что-то непонятное и тоже весьма пестрое… знакомые контуры… И тут гениальная догадка волной ударила в голову: ЕЩЕ ОДИН ЦВЕТОК!!

Он рос совсем рядом (если, конечно, мыслить изменившимися масштабами), только выглядел немного по-другому: фиолетовые овальные лепестки да белая сердцевина. О более точных деталях пока что невозможно ничего утверждать. Его стебель уходил вниз, в черную бесконечность, где постепенно исчезал во тьме.

Ракета продолжала заданный курс — строго вверх, — благодаря чему взору медленно открывались все более далекие горизонты. На них появилось множество абстрактных объектов невнятной формы, больших да малых размеров. Некоторые находились относительно близко, а некоторые — где-то в нереальной дали. Еще с полчаса понадобилось Исмиралу, чтобы сообразить — это тоже цветы… Их здесь тысячи?.. Сотни тысяч?.. Еще больше??

Все они были разной расцветки и даже разной формы: одни в распустившемся виде, другие виднелись только-только зарождающимися бутончиками. А некоторые вроде как успели даже завять: выглядели почерневшими, с уныло свисающими лепестками. Исмир не переставал восхищаться увиденным.

Открытие за открытием!

Он понял, что находится в мультивселенной со множеством соседствующих миров. И выглядит она как Прекрасный Сад. Некоторые из цветов находились так далеко, что до них, возможно, было миллиарды миллиардов шагов — умопомрачительная цифра, не укладывающаяся в его ватном мозгу. Во всяком случае, конца или края обнаруженной мультивселенной глаз не наблюдал. Внизу тоже не видно дна или какой-нибудь другой поверхности: все стебли теряются в мрачной бездне, как бы произрастая ниоткуда. Тут он подумал: если существует Сад, то где-то должен быть и Садовник, кто за ним ухаживает…

Исмирал пристально вглядывался во все иллюминаторы, но никого так и не обнаружил — везде только цветы, цветы, цветы… медленно плавающие в пустоте. От их разнообразных красок рябило в глазах, а от ощущения глобального чуда приятно кружилась голова. Фантастическое зрелище завораживало и пугало одновременно.

«Интересно, а там тоже живут куклы?»

Затем Исмир очередной раз поднял взор повыше и наконец понял, откуда это инородное свечение…

Пыльца!

Пыльца с цветов летала повсюду над головой белыми хлопьями, несущими собственное излучение в пустоту. Яркие пылинки присутствовали практически везде, заполонив все безымянное пространство. Минут пять спустя он наблюдал, как его ракета пролетает совсем неподалеку от одной такой гигантской пушинки. Сложно было утверждать о ее размерах, но выглядела она расходящимися в разные концы лучами, которые, в свою очередь, тоже двоились да троились. Мягкое люминесцентное свечение совсем не резало глаз, а было даже в чем-то приятным. Другая пушинка располагалась дальше и, соответственно, выглядела меньше. Все они постоянно двигались…

Двигались?

Еще одна догадка ветром залетела в голову…

Да сегодня какой-то день грандиозных открытий!

Ведь эта пыльца и есть то, что Авилекс ошибочно называет звездами!!

Исмирал, поняв эту истину, крепче сжал свой штурвал, с которым так и не расставался ни на секунду.

Яркая пыльца постоянно перемещается по безымянному пространству — вот почему каждую ночь расположение звезд на небе меняется, а их общее количество так неустойчиво.

Авилекс упадет, когда узнает об этом!!

Исмирал снова сосредоточил взгляд на соседнем цветке с фиолетовыми лепестками — который находился ближе всех. И тогда средь его мыслей впервые вспыхнула эта авантюрная идея: а хватит ли топлива у ракеты, чтобы долететь туда? Страсть к неведомым открытиям разгорелась в нем с такой силой, что все остальное теперь казалось второстепенным вздором.

Да, скорее всего, хватит… но только в одну сторону. На обратный же путь можно и не надеяться.

— Живут ли там куклы? — вслух спросил он у тишины, но тишина ответила лишь монотонным гулом насосов, качающих воду.

На сомненья да раздумья было мало времени. Фалиил как-то называл такую ситуацию мудреным словом — цейтнот. Исмир резко выдохнул и громко сказал:

— Надеюсь, вы поймете меня…

Потом, меняя положение штурвала, принялся разворачивать ракету вбок — для горизонтального полета к своей мечте. Цветок с Сингулярностью, на котором прошла вся его жизнь, стал медленно уплывать в сторону. А другой цветок рос на глазах, точно набухал, облагораживаясь все более пышными оттенками.

В определенный момент времени Исмирал глянул на показания приборов и понял, что назад дороги уже нет…

Поздно что-то менять…

* * *

Гемма долго стояла напротив Спящего Зеркала, не решаясь войти внутрь. В лесу уже была ночь, и эта естественная темнота каким-то образом давила на все вокруг.

«О чем ты хочешь спросить в этот раз?» — поинтересовался шепот.

Тень длинной черной сосулькой стелилась на полу, прячась от света зажженной лучины. Да, в одном Авилекс оказался прав — тени боятся света, даже самого крохотного, внешне безобидного огонька.

— Хочу знать, что было в самом начале.

«О-о-о…», — шепот по-своему выразил удивление, — «могучее желание, только боюсь, за это Зеркало потребует всей твоей оставшейся красоты…»

— Перед кем мне здесь красоваться? Не перед тобой же?

Тень чуточку качнулась: «А ты ведь совсем не знаешь, что в мире теней я, между прочим, самая симпатичная. Чернее да привлекательнее меня еще поискать надо», — потом вдруг перешла на повышенный тон: — «Это я должна перед тобой красоваться!»

Но Гемма уже совсем не слушала ее, она сосредоточилась, произнесла заклинание и, как только поверхность Зеркала покрылась рябью, смело шагнула внутрь…

Темнота уже не пугала как раньше, да и к временной потери тела можно, оказывается, привыкнуть. Она висела в неосязаемом пространстве, думая, как бы поточнее сформулировать свое желание. Потом громко произнесла:

— Покажи мне, откуда мы все появились!

Шепот изобразил вздох, сказав: «Даже я этого не помню».

Тьма вздрогнула, породив внутри себя какой-то серый клубок… Он долго висел в пустоте, потом начал увеличиваться в размерах. Затем — раз! И стал раскрываться, оказавшись по сути бутончиком распускающегося цветка. Длинные оранжевые лепестки разогнулись, а тусклая желтоватая сердцевина вдруг стремительно приблизилась. Гемма даже успела вскрикнуть от неожиданности: всего за несколько сумасшедших секунд цветок обрел гигантские размеры — наверное, в половину всей этой пустоты. Она так низко нависла над самой его серединой, что уже не стало видать тех огромных лепестков, скрываемых высокими скалами.

Сингулярность!

Она узнала туман абстракций, матовым белесым бубликом расположившийся в центре цветка.

По его краям, находясь неестественно близко друг к другу, горели четыре свечи, только все они были абсолютно белого цвета, равно как и их пламя. Непреодолимые скалы начинались сразу за границей тумана и высоченными, пугающими взгляд зазубринами тянулись к небу.

Ойкумена же полностью отсутствовала.

А внутри Сингулярности она увидела только два объекта — раскрытую книгу, разлинованную в нотную тетрадь, и Спящее Зеркало.

Больше ничего.

Больше никого.

Да, еще ноты, нарисованные по линиям.

Трава — и та нигде не росла. Вся поверхность была то ли из песка, то ли из глины — не поймешь.

Проходит какое-то время: Спящее Зеркало всколыхнулось, по его стеклу пошла рябь, как по озерной глади, и прямо из него наружу выходит Авилекс. Один. Он был одет в тот комичный ночной синий плащ со звездами из фольги, еще колпак на голове. Озирается. Потом горько вздыхает, говорит нечто странное:

— Опять? Опять? Все с начала?

Он ходит кругами возле раскрытой книги в крайне угнетенном виде. Гемма уже догадалась, что это та самая каменная книга, которая стоит у них на поляне. Получается, раньше она была бумажной. Да еще со смыслом на своих страницах…

Авилекс вдруг совершает странный поступок. Он протягивает руки к небу и громко кричит:

— Скажи, что на этот раз ты от меня хочешь?

Гемма почти уверена, что звездочет обращается к Кукловоду, но сверху почему-то приходит звонкий женский голос (возможно, даже детский):

— То же, что и раньше! Преобрази этот мир. Сыграй те Девять замечательных симфоний. Они ведь нам обоим так нравятся, правда?

Нигде не видно лица говорящей.

— И я вернусь к Тебе?

— Только после того, как будет сыграна последняя симфония Возвращения.

С неба льется веселый смех, заполняющий все пространство. Гемме становится жутко. Авилекс берет в руки невесть откуда взявшиеся дирижерские палочки, подходит к раскрытой книге и пролистывает ноты в самое начало. Затем начинает махать в воздухе палочками, а со всех сторон льется красивая симфоническая музыка. Она оказалась столь чарующа, что Гемма растаяла от удовольствия.

Следом начинает происходить что-то невероятное…

Кольцо из непреодолимых скал грохочет и расширяется в диаметре. Между туманом абстракций и скалами образуется все больше свободного пространства. А чтобы круг оставался замкнут, новые скалы, словно живые, растут прямо из земли. Они все удаляются, становясь визуально меньше и, по мере их удаления, происходит еще одна странность — белые свечи обретают цвета. Та, что движется к югу розовеет, что к северу — желтеет. На западе начинает преобладать голубой цвет, на востоке — фиолетовый.

Потом на некоторое время воцарилась тишина. Цветок казался теперь увеличенным минимум в сотню раз, превратившись в пустую обширную поверхность, что тянулась от горизонта до горизонта. Авилекс передохнул, но вскоре взмахнул дирижерскими палочками, и грянула Вторая симфония. Ее музыка порождала собственные чудеса: повсюду вдруг стали расти трава да деревья (как внутри Сингулярности, так и за ее пределами). Причем, происходило это так быстро, что у Геммы захватило дух от нахлынувшего восхищения. Мир покрылся многочисленными оттенками красок. Он стал живым: возникли поляны, рощи, дремучие леса. Раздались самые первые шумы ветров, так гармонично вплетающиеся в мелодию небес.

Когда Авилекс приступил к Третьей симфонии, прямо из воздуха появились два механических музыканта. Один с арфой в руке, другой со скрипкой. Они принялись подыгрывать великому дирижеру, но звездочет, прекратив пассы руками, обратился к ним:

— Идите на запад и на восток, к самому краю. С помощью ваших инструментов будет двигаться круговорот времени.

Музыканты безропотно удалились куда им было сказано. Там они заняли свои вечные места у подножий скал.

Во время Четвертой симфонии на горизонтах появились четыре грандиозных сооружения. На севере — механизм Тензора с Каруселью зеркал, на юге — огромная Пружина заводного механизма, на западе — Недорисованная крепость (чтобы охранять музыканта со скрипкой), а на востоке Сентиментальный лабиринт (для охраны музыканта с арфой).

Авилекс уже пролистал почти половину нотной тетради. Время от времени он подходил к ней, чтобы перевернуть очередную страницу. Палочки в его руках виртуозно повелевали музыке явиться из ниоткуда или же на время замолчать.

При исполнении Пятой симфонии образовалась вода — множество мелких и крупных озер, а главное — Логарифмическая река, бурными потоками разрезающая с востока на юг всю ойкумену.

Гемма едва успевала следить за мелькающими метаморфозами. Потом ей пришла в голову прекрасная, по мнению этой головы, идея. Она вдруг громко крикнула:

— Эй, Ави!! Я здесь! Оглянись!

Но ответил только шепот: «Бесполезно, не трать напрасно силы. Ты даже не представляешь, какая пропасть во времени лежит между вами».

Звездочет, совершенно не реагируя на ее возгласы, исполнял уже Шестую симфонию. Взмахи палочек описывали в воздухе колебательные движения, рисуя невидимые изогнутые крылья. Вновь поменялась мелодия, и тогда что-то случилось с туманом абстракций. Он стал светиться изнутри, а потом из него побежало множество плюшевых зверей: зайцы, волки, олени, рыси — они, все без исключения, живым потоком ринулись в незаселенную ойкумену. Но вот один из зверьков, маленький такой, кажется, по ошибке (или специально?) прыгнул в противоположную сторону, оказавшись внутри Сингулярности.

— Кошастый! — радостно воскликнула Гемма.

«Терпеть не могу все кошастое», — тень поспешила внести собственный комментарий.

Седьмая симфония породила капроновых бабочек, бумажных птиц да едва уловимых глазу проволочных насекомых. Все они также явились из тумана абстракций, на удивление оказавшегося невероятно вместительным. Подавляющее большинство этих созданий летело, порхало да карабкалось в прекрасные просторы ойкумены, необжитые и пока еще безгранично свободные. Но некоторые из них проникали в Сингулярность. Авилекс даже на какое-то время отвлекся от нот, засмотревшись по сторонам…

Что конкретно производила на свет музыка Восьмой симфонии поначалу невозможно было понять. Возникли инструменты: плотницкие, слесарные да обычные повседневные — всякие там молотки, пилы, лопаты, печи для обжига кирпичей, куча бумаги, тарелки, кастрюли, пробирки, даже разносортные ткани. Они бесполезными грудами барахла лежали повсюду и, казалось, своим присутствием только портили общую гармонию.

Время было ускоренно промотано, и далее пошла картинка, как Авилекс смастерил первую хижину, поселившись в ней. Он до сих пор был один-одинешенек, ходил грустный, все вздыхал да поглядывал на небо. Свечи на горизонтах по утрам зажигались, по вечерам же, соответственно, гасли. Но даже сейчас невозможно понять, кто все-таки ими манипулирует? Вокруг — ни Кукловода, ни кого-то другого. Каждый новый день звездочет настойчиво продолжал махать дирижерскими палочками, но увы… музыку они больше не производили.

Однажды он поднял голову к небу да воскликнул:

— Почему?! Почему сразу нельзя сыграть симфонию Возвращения?

— Ты же знаешь наши правила, — приходит сверху голос. — Как только наступит ночь, в которой количество небесных звезд окажется ровно 999, тогда и пришло время Девятой симфонии. А теперь отдыхай, наслаждайся райской жизнью!

Авилекс вдруг начинает капризно кричать:

— Мне скучно! Скучно!! Скучно!!!

— Но у тебя есть ноты, — звонкий девичий голос, заполняющий все пространство, выразил удивление. — Разве этого мало?

Гемма не переставала шарить взором по небу, чтобы увидеть говорящую или хоть кого-нибудь… Но там только прозрачная пустота.

Звездочет раздраженно бросает палочки в траву:

— Что толку от этих глупых нот, они ведь просто нарисованы. С ними ни поговорить, ни…

— Ты в этом так уверен? А ты пробовал вообще с ними разговаривать?

Авилекс ошеломленно смотрит наверх, хлопает глазами, потом подбирает с земли одну из дирижерских палочек. Подходит к большой раскрытой книге, выставляя ее вперед:

— Ну-ка, нота Har, скажи мне что-нибудь.

Один из нарисованных знаков падает со страницы, прямо на глазах превращаясь в…

— Хариами! — воскликнула удивленная Гемма.

Хара улыбается и произносит:

— Привет!

Сам звездочет оказался не меньше ошеломлен произошедшим, отпрянув назад, потом он ткнул дирижерской палочкой в сторону нот Vin и Anf… Тут же я рядом образовались Винцела да Анфиона в красивых нарядных платьях. Остальные жители Сингулярности были рождены по тому же принципу. Звездочет пожимает каждому руку, называя свое имя. Гемма же с замиранием сердца отыскала средь толпы оживших нот себя любимую, стоящую с этими глупыми косичками, разведенными руками да изумленным взором.

— Где мы? — спрашивает Таурья.

— В прекрасном месте, — отвечает Авилекс. — Вы все созданы для счастья.

— А я уже счастлива! — восклицает Юстинда и радостно хлопает в ладоши.

Потом Гемма видит, как к ее прототипу подходит улыбающаяся Астемида, протягивает руку и говорит:

— Давай дружить.

На этом видение заканчивается, в глазах все меркнет…

Зеркало сочло, что и так показало более чем достаточно…

Гемма вернулась в собственное тело. Его одели на душу точно тяжелую одежду. Еще долго она стояла перед Зеркалом, не открывая глаз, осмысливая все увиденное. Картинки осколками всплывали в памяти вместе с красками и сопровождающими голосами. В голове повторно прозвучала вот эта фраза: «как только наступит ночь, в которой количество небесных звезд будет ровно 999, тогда и пришло время».

Потом Гемма открыла глаза и закричала…

В Зеркале она увидела страшное подобие себя: все лицо покрыли уродливые трещины, ее пластмассовая кожа потускнела, став грубой да шершавой. Малахитовый взгляд теперь имел лишь грязный болотный оттенок, как халат у Гимземина. Волосы стали седыми и ломкими, руки сморщились, ногти на пальцах почернели.

— О ужас, ужас…

«Я тебя предупреждала», — шепот равнодушно просвистел возле ушей.

Две косички выглядели сейчас столь нелепо на фоне общего уродства, что Гемма поспешила снять резинки с волос. С головы теперь в разные стороны свисали растрепанные патлы. Она принялась угрюмо расхаживать по своей избушке, слоняясь из угла в угол, не зная, что дальше предпринять.

«Ты стала одной из нас», — загадочно прошептала тень. — «Только не переживай, такой ты мне еще больше нравишься».

— Да мне плевать! Пусть теперь все боятся меня, ха!

Неожиданно для себя Гемма разразилась веселым хохотом, да столь громким, что даже ее тень испуганно прижалась к ногам. Алюминиевые кружки дружно зазвенели.

«Я придумала тебе новое красивое имя», — услужливо залебезил шепот.

— Новое?

«Точно».

— Красивое?

«Нереально звучное…»

Бешеный крик потряс избушку изнутри:

— Так говори быстрей, противное черное создание! Пока я не сожгла тебя огнем!

Тень осторожно произнесла: «Гингема».

— Хм… Гингема?

«Поверь, тебе очень идет».

Лучина догорела, и все вокруг объял серый в крапинку мрак. Чиркнула спичка, озарив Спящее Зеркало матовым светом. Гемма внимательно посмотрела на свое отражение, держащее по ту сторону стекла точно такую же спичку. Она поняла, что ее новая жизнь минимум на несколько аккордов прекраснее старой…

* * *

Последние пару дней Гимземин куда-то пропал из своей хибары. На столе он оставил записку следующего содержания: «Ушел в ойкумену на поиски ценных трав. Никому не трогать мои вещи! Иначе прокляну (ваш Гизи)».

Ну надо же — Гизи! Кто и когда последний раз называл его таким именем?

После того, как Исмирал покинул поляну… скажем так, необычным образом, все ее обитатели подолгу смотрели на небо, ожидая его скорейшего возвращения. Прошел день, второй, третий… и надежда вновь увидеть великого изобретателя таяла с каждым часом. Горестные раздумья по поводу его судьбы решили по возможности не выражать вслух, пока не потухла последняя вера в благополучный исход. Лишь на четвертый день, видя как Ахтиней да Эльрамус, задрав головы, ворошат взорами абсолютно чистый небосвод, Фалиил подошел к ним, угрюмо сказав:

— Да бестолку все, топливо у ракеты еще в первые десять часов должно было закончиться.

— Подожди, но ведь он мог приземлиться где-нибудь на окраине, — Ахтиней последние дни наверняка жил именно этим аргументом. Попытался оптимистически улыбнуться, ровные ряды его хрустальных зубов, за исключением одного — выбитого, вяло блеснули. — Может, он сейчас пробирается где-то через лес…

Фалиил задумчиво поиграл бровями. Вообще-то, гипотетически не исключено.

— Как знать, как знать… подождем еще.

Но внезапно дождались совсем другого. На поляну вдруг ворвалось страшное создание — с криком, с шумом, с какими-то невнятными угрозами. Все лицо в безобразных морщинах, волосы растрепаны. Находящийся поблизости Хариами первое мгновение подумал, что это Юстинда добралась до своей намеченной цели. И только когда на создании увидели Геммино платье, все ужаснулись — во что она превратилась! Со стороны она выглядела не совсем вменяемой: глаза ядовито блестели, ее движения были порывистыми, нервными. Кого-то искала, что ли?

— Подруга… ты ли это? — Астемида ахнула и отшатнулась.

— Объясни, что с тобой произошло? Ты заболела? — Фалиил, как мог, изображал господина Заботливость.

Гемма небрежно оттолкнула его в сторону, крикнув:

— Где этот мерзавец?!

«Надеюсь, речь не про меня», — у трусишки Ахтинея от страха сжалось сердце, он закрыл глаза.

Она подбежала к хижине Авилекса, стала грозить, стучать по двери руками да пинать ногами.

— Открывай, злодей!! Или я сожгу твою конуру огнем!

Таких истерик на поляне еще никто никогда не закатывал, а поведение Гимземина сейчас казалось чуть ли не ангельским. Звездочет вышел наружу, совершенно не понимая, что тут творится:

— Гемма? О ужас… ты стала хуже Юстинды.

— Не называй меня так! — во весь голос рявкнула она. — Отныне мое имя Гингема! Запомни!

Все присутствующие на поляне в недоумении переглянулись, кое-кто на всякий случай отошел подальше. Риатта, самая пугливая, вообще решила скрыться за дверями своей хижины.

— Может, объяснишь…

— Объяснять сейчас будешь ты! Как вылил в озеро эликсир, отравляющий нам память! И про Девятую… кстати!! — она обратилась ко всем одновременно, чуть не спалив взглядом каждого встречного. — Вы, олухи, думаете, что являетесь ему друзьями? А знаете, кто вы есть на самом деле? Обыкновенные ноты, нужные ему лишь для того, чтобы исполнять свои зловещие симфонии! Он вам врал все это время! В древних свитках сплошная ложь! Как только будет исполнена симфония Возвращения, вы все опять превратитесь в простые закорючки и отправитесь во-он туда! — она указала корявым пальцем в сторону каменной книги. — Ну что скажешь, звездочет?! Заветные 999 еще не насчитал?

Авилекс прошел на середину поляны, взял оттуда пару передвижных пней, на один сел сам, другой любезно предоставил гостье:

— Гемма, сядь отдохни… пожалуйста.

И тут Фалиил вспомнил все: про тетрадь, про странные записи, про загадочные ноты. Только он не понимал, что сейчас важнее — успокоить взбесившееся создание, лишь отдаленно похожее на Гемму, или во всем разобраться?

— Ави, скажи честно: она говорит правду?

Авилекс печально глядел в траву под ногами, нервно дергая нижней губой. Даже его знаменитая шляпа, на которую он обычно срывал свое волнение, куда-то запропастилась.

— Да. Но это не вся правда.

— Может, пришло наконец время, чтобы ты сам все рассказал? Ави, а перестаю тебе доверять! — Винцела тоже присела на пень, недовольно сложив руки на груди.

— Послушайте меня, от начала творения приближается тридевятый интеграл дней. Обычно, миры не существуют дольше…

— Да он нам опять зубы заговаривает какими-то цифрами! — то ли прошипела, то ли проскрипела Гемма своим гневным голосом.

Звездочет продолжал:

— Вы удивитесь, если я скажу, что во всем виноват Гимземин…

— Гениальный ход! Только устаревший.

— Будь любезна, не перебивай! Проклятый алхимик в тот самый момент, как увлекся этой мерзкой алхимией, все не унимался, экспериментируя с различными травами. А я его столько раз предупреждал! Короче, давным-давно из цветков ненавии он изобрел настойку под названием «ненависть», она отравляет добро в любой душе. Сам Гимземин отпил из бутылки лишь пару глоточков, но даже этого оказалось достаточно, чтобы испортить его прежде покладистый характер. А вот с Юстиндой случилась настоящая беда — она выпила много, стала крайне раздражительной, совсем несносной. Нам от нее житья не было. Как-то раз она добралась до моих секретных записей, прочитала их и внушила себе да другим, что после Девятой симфонии вы опять превратитесь в ноты. Но это не так, поверьте! Вы даже представить себе не можете, какой ад здесь начался! В те дни в Сингулярности невозможно было находиться: все спорили, кричали, даже задумывали меня убить. Хотя это в принципе невозможно. Тогда я пошел на крайние меры: ради мира и всеобщего спокойствия мы с Гимземином изобрели эликсир, стирающий память, это-то и вернуло нам прежнюю идиллию. На поляне воцарил покой, а Юстинда ушла в ойкумену, вынашивая планы мести. Больше всех она ненавидела меня да Астемиду, которая выколола ей глаз…

— Я?!! — Асти в ужасе указала на себя и отшатнулась.

— Именно ты.

— Дьявольски великолепное зрелище!! — Гемма громогласно расхохоталась и, кажется, чуточку подобрела. — Давай, ври дальше!

— Стоп, стоп, стоп! — Фалиил выставил обе руки вперед. — Давайте разберемся для начала, что за ноты такие?

Исключая перепуганную Риатту, все куклы отложили суетные дела и сбежались на шум, встав полукругом да жадно внимая каждому произнесенному слову. Гимземин, как обычно, чтил поляну отсутствием своего присутствия. Чрезмерно накаленную атмосферу беседы иногда пыталась погасить Леафани, напоминая, что кричать совсем необязательно и что любой спор решается миром. Ее, впрочем, никто не слушал. Звездочет продолжал неуверенно оправдываться, избегая взгляда остальных:

— Слушайте. Вне всяких времен существуют 18 фундаментальных нот, мелодией которых творятся и разрушаются миры. Это 9 тонов — Gim, Fal, Han, Rai, Ing, Har, Izm, Aht, Elr, а также 9 полутонов — Ast, Gem, Vin, Anf, Ria, Lea, Kle, Tau, Ust. Для гармоничного звучания они складываются в аккорды, которые могут быть только трех видов — малый (2 тона + 3 полутона), большой (4 тона + 5 полутонов) и идеальный (9 тонов + 9 полутонов). Теперь вам должно стать понятным почему, когда мы играли пьесы, количество актеров в них всегда было равно либо пяти, либо девяти, — причем, в следующем раскладе: 2 мальчика + 3 девочки, 4 мальчика + 5 девочек. Любые другие комбинации попросту не сработали бы, а наши постановки превратились бы в самый обыкновенный спектакль. С помощью малого и большого аккорда возможно воздействие на окружающую реальность с целью ее изменения. Вы помните… — Авилекс сделал паузу, мотнув головой. Видать, он сам утомился от потока собственных слов. — Вы помните, как мы долгое время наблюдали каких-то странных Незнакомцев, невесть откуда появляющихся да исчезающих?

— Помним, помним, — подтвердила Таурья.

— А ты знал, кто они такие, и молчал! — вспыльчивая Винцела опять позволила себе повысить голос. Иногда казалось, она полностью на стороне одержимой Геммы. — Рассказывай!

— Повторяю: я молчал ради общего благополучия, но теперь уже нет смысла это скрывать. Дело в том, что играя пьесы, мы иногда фальшивим — сбиваемся с текста, не улавливаем интонацию персонажей и так далее… В результате чего возникают фальшивые ноты: они рождаются в Сингулярности, уходя через туман абстракций во внешний мир, а назад проникнуть уже не в состоянии. Теперь открою вам тайну: все население ойкумены — куклы, которые там живут — это и есть фальшивые ноты, образовавшиеся в результате нашей небрежной игры.

Фалиил понял, что пора ему тоже присесть на пень — поток информации, залетевший в голову, уже начинал физически давить на остальное тело.

— Скажи наконец: что за Девятая симфония такая проклятая?

— Одна из списка Великих произведений. После ее исполнения я должен был вернуться к Ней, а вы бы просто продолжали жить дальше. Поверьте: она не рушит миры и не обращает вас снова в ноты, как внушила себе Гемма.

— К Ней — это к кому? — решил уточнить Фали.

— Вы все равно не поймете…

— Ух и складно врет! — тут сама Гемма напомнила о своем присутствии. — Не слушайте его!

Чучеленок, прыгая по траве, перебегал с места на место, пытаясь привлечь к себе внимание, но от него все только отмахивались, даже Леафани. Он чуял соломенным сердцем, что происходит нечто грустное, но не мог выразить собственные эмоции, так как был лишен рта. Кошастый находился на своем излюбленном месте: то есть на крыше одной из хижин, откуда зорко наблюдал за всем, что творится внизу. Его усатая морда изредка зевала, если куклы говорили что-нибудь скучное. Но сейчас в его взъерошенной шерсти чувствовалось нарастающее напряжение. Фалиил, дабы окончательно расставить услышанное по полочкам в голове, обратил внимание на один момент:

— Ави, ты сказал, что Великие симфонии исполняются только совокупностью всех 18-ти нот. Как же ты собирался играть Девятую без Юстинды?

Звездочет пригладил свои короткие пепельные волосы:

— Хороший вопрос, а ответ довольно прост: я — джокер, я тоже могу играть на сцене и заменить собой любую ноту. Но теперь об этом нет смысла говорить… все потеряно!

— Поясни.

— После смерти Раюла слабая надежда еще сохранялась. Я хотел идти к Юстинде с миром и попытаться уговорить ее последний раз поучаствовать с нами в постановке. Шанс, понимаю, невелик, но он был. А вот после того, как Исмирал не вернулся… этот факт шокировал меня по-настоящему. Сейчас даже если свершится чудо из чудес — я смогу убедить Юстинду и тебя, Гемма, принять участие в Великой пьесе, общего количества нот все равно не хватает…

Над поляной повисла терзающая нервы тишина. Где-то высоко в небе порхающими миражами кружила пара бумажных птиц. Хижины Восемнадцатиугольника стояли чуть покосившись, их прижатые друг к другу бревна ощущали тяжесть пустого воздуха, а нахмуренные крыши постепенно старели и проседали вниз.

— Значит, Девятая симфония уже никогда не будет сыграна? — спросила Леафани. — Я правильно понимаю?

— Никогда… — Авилекс произнес это с такой грустью словно говорил о последнем дне перед чьей-то смертью.

— С нами-то что теперь станет? — вдогонку к первому вопросу Лефа сформулировала второй.

Звездочет впервые за всю беседу посмотрел каждому в глаза:

— Мы просто обречены на дальнейшее существование. Живем как жили раньше, ничего более…

Фалиил резко поднялся с насиженного пня:

— Ну уж нет, как раньше не получится. Я делаю всеобщее заявление! — он повысил голос. — Я ухожу из Сингулярности и буду жить где-нибудь в другом месте: там, где хотя бы не врут на каждом шагу да вода не отравлена.

— Поддерживаю! — сразу же высказалась Винцела, подняв обе руки вверх.

— Мы тоже покидаем поляну, — Леафани резко развернулась, точно желая немедля исполнить угрозу, но потом обратилась к своим подругам: — Вы со мной или как?

Клэйнис да Таурья молча закивали головами, они практически всегда во всем ее слушались. Остальные пока молчали в гнетущей нерешительности, не хотели рубить сплеча — надо было еще переосмыслить все услышанное да хорошенько взвесить. Тот-Кто-Из-Соломы три раза прыгнул на одном месте:

— …

В принципе, этот жест мог означать что угодно, в том числе и: «какая прекрасная погода сегодня».

Гемма удивлялась: куда вдруг подевался тот пылающий гнев, что совсем недавно до боли распирал ее грудь? Еще десять минут назад она хотела все вокруг безжалостно крушить, а сейчас чуть ли не поддалась общей бессмысленной задумчивости. Она намеревалась уже возвращаться к себе в лес, как ее взгляд нечаянно наткнулся на Ханниола… он стоял рядом с Астемидой, шепча ей что-то на ухо. Видеть их вместе и раньше-то было невыносимо, а теперь… Внутри у Геммы словно взорвалась целая природная стихия. Казалось, даже далекие горизонты покраснели от гнева. Она вскочила, подбежала к Хану и в истерике закричала:

— Скажи!! Чем она лучше меня?! Чем она лучше меня?!

Ханниол только и смог, что отступить на пару шагов, раскрыв от неожиданности рот. Ничего не отвечал. Гемма, потрясая своими страшными патлами, вдруг для чего-то вскарабкалась на сцену священной Ротонды и обратилась ко всем одновременно:

— Что, у вас давно не было веселого представления?! Так получайте же!! — ее глаза дико заблестели, руки оказались сложенными в странном магическом жесте. Она вскинула голову и закричала так, что на последнем слоге охрипла: — Да придет сюда мощный ураган!!

Сначала явился лишь слабый ветерок, как осторожный разведчик, предваряющий шествие целой армии. Затем воздушные массы подули со все нарастающей силой, будто двигались не по горизонтальной поверхности, а с ускорением скользили вдоль наклонной плоскости. Гася робкие звуки, пришел пронизывающий гул вперемешку с возмущенным шелестом травы. У всех кукол затрепало волосы. Астемида едва успела схватиться за свою косу, взлетевшую выше головы. Кошастый в испуге спрыгнул с крыши, иначе его бы оттуда безжалостно снесло. Потом появился свист в ушах, в следствие чего кое-кто поспешил укрыться в хижине. Даже незыблемые домики принялись слегка раскачиваться, скрепя старческими бревнами.

— Гемма, что ты делаешь?! — в ужасе крикнула Винцела, но та лишь забавлялась зрелищем.

Трава, как притоптанная, сильно прижалась к земле и просветлела от вмиг исчезнувшей пыли. Настоящая беда случилась с Плетенкой, его резко подняло вверх, закружило да разорвало на клочья соломы. Не ведающий сострадания ветер погнал образовавшееся соломенное облако в сторону запада, далеко за пределы тумана абстракций…

— Остановись! — сквозь вой взбешенной стихии кричал Авилекс. — Они-то ни в чем не виноваты.

Впрочем, все его слова глохли сразу в нескольких шагах от источника голоса. Несколько передвижных пней стали кувыркаться, подпрыгивая на траве.

— Да явится настоящий смерч! — громогласно изрекла Гемма, и тут же мощный столб пыли, кружащийся с дикой скоростью, образовался совсем рядом с Ротондой. Она водила своей правой рукой, повелевая его движением.

Смерч подлетел к хижине Исмирала, возле которой все еще оставались разбросаны неубранные инструменты, и вдруг поднял в воздух топор. Астемида завизжала, спешно убегая к себе в хижину. А Ханниол до сих пор стоял растерянный, его рыжая трепещущая шевелюра будто полыхала на ветру. Вой повсюду был невыносимый.

— Получай же!! — Гемма, на расстоянии управляя топором, принялась резко махать рукой.

Первый удар оружием пришелся Хану прямо в шею. Тот закричал. И потом десятка два мощных ударов прошлись по всему его телу, рубя пластмассу вместе с одежной. Ханниол упал навзничь, пытаясь руками защититься от острого железного лезвия. Но руки оказались также жестоко изувечены.

— Остановись! Гемма! Что ты делаешь?! — Леафани истерически кричала в ураган, но на ее слова раздавался только хохот одержимой бешенством куклы.

Когда Ханниол уже лежал на земле без признаков движения, Гемма стала успокаиваться, а ветер, соответственно, затихать.

— За что ты его так?! — Авилекс подбежал к Хану, ужасаясь увиденному зрелищу.

Гемма, впрочем, не слышала последней реплики. Она уже мчалась со всех ног в сторону запада, закрывая голову руками. На минуту окунулась в туман абстракций и продолжала бежать, боясь даже оглянуться назад. К ней вдруг вернулось здравомыслие, и она теперь с ужасом думала о совершенном поступке. Потом из ее глаз брызнули слезы, в отчаянии она закричала:

— Что я наделала?! Что я натворила?!

Глухонемой лес равнодушно смотрел со всех сторон, а ее тень спешно следовала по пятам, не изрекая на единого слова: ни в осуждение, ни в одобрение.

Тем временем на поляне вокруг Ханниола собрались все кто был: страшная картина заставила кукол надолго замолчать. Даже думать не хотелось о самом худшем. Хан лежал весь изрубленный, с напрочь оторванными руками, изуродованным туловищем да пластмассовыми культями ног. Голова также оказалась перебитой в трех местах. Но его губы еще дрожали, зрачки нервно дергались. Звездочет осторожно заглянул в его распоротую грудь и обратился к остальным:

— К счастью, душа не задета, он жив.

— Что с ним теперь будет? — Таурья прослезилась. — Он уже никогда не сможет ходить?

— Ему сейчас очень больно? — спросила Клэйнис. — Надо же хоть что-то делать!

Шок от увиденного постепенно спадал, в результате чего появилась способность к соображению. И здесь отличился Хариами:

— Я знаю! Ин, помоги мне!

Вместе с Ингустином они положили смертельно израненного Ханниола на телегу и повезли его в сторону востока.

— Куда? — только и спросил Авилекс.

— Нет времени на объяснения.

Астемида присела на пень и закрыла глаза, шепча себе под нос:

— Все из-за меня… все из-за меня…

По пути Ингустин неоднократно пытался выведать у Хариами, куда они держат путь. Тот все ответы сводил к единственной мысли: мол, на месте сам все увидишь. Телега катилась следом, прямо по кочкам да неровностям, в результате чего тело несчастного Ханниола, и без того чуть ли не разваливающееся по частям, постоянно подпрыгивало. Он ничего не мог говорить, лишь изредка судорожно открывал рот. Его рыжие волосы, в прошлом создающие ощущение постоянного праздника, сейчас были измяты да растрепаны. Порванное лицо перекосилось.

Никто не считал вяло текущего времени, но вот на пути появилась река. Как сейчас оказался кстати когда-то созданный в виде маленького плота паром. И как кстати, что мудрый Авилекс привязал его к берегу, дабы не унесло течением. Ханниола вместе с телегой бережно положили на плот, после чего все вместе переправились на другую сторону реки.

— Долго еще? — каждые два часа спрашивал Ингустин, уставая получать невразумительные ответы.

Потом путешествие продолжилось средь дремучих лесов с величественными деревьями. Иногда возникало ощущение, что они просто заблудились. Телега то и дело застревала одним из своих колес в какой-нибудь яме.

— Все, пришли! — Хариами издал вздох величайшего облегчения, едва увидел знакомое селение.

Кузница Хрома, конечная цель их путешествия, на радость оказалась незакрытой. Когда же сам Хром осмотрел пострадавшего, то уныло покачал головой:

— Даже не знаю, что сказать… Извини, друг, здесь никакие протезы не помогут.

— Неужели ничего нельзя сделать? — Хариами думал, что сейчас сам взорвется от нахлынувшего горя, а Ингустин лишь понуро молчал, поглаживая свою оплавленную шею да панически сторонясь горящих жаром печей.

— Хотя… — Хром вдруг куда-то спешно удалился, а когда вернулся, в руках у него находилось несколько листов железа. — Хотя…

— Есть надежда?

Хром повернулся, отрешенно обвел глазами потолок кузницы, лишь потом закончил мысль:

— Если задуманное получится, это будет шедевр всей моей жизни!

Потом он приступил к наковальне и взялся за работу…

* * *

Кошастый долго бежал к туману абстракций, потом еще дольше нерешительно стоял рядом, задумчиво мурлыкал, не находя смелости проникнуть внутрь. Дотронулся до него лапой, но ничего не почувствовал. Белесая, совершенно невесомая субстанция, вроде как, не внушала страха, но и дружелюбной тоже не выглядела. Очутившись внутри, Лео побрел против часовой стрелки, стараясь не выходить за пределы тумана, в чем понадобилась его уникальная пространственная ориентация. Штрихов он не боялся — они лишь вздорными призраками появлялись на пути, хотели напугать, но сразу же исчезали. Таяли без следа. Казалось, что они сами его боятся. Кошастый трусцой бежал сквозь матовое облако, думая лишь об одном: «хочу стать большим и сильным… хочу стать большим и сильным…» Да, разговаривать он не умел, но мыслил, как оказалось, совсем неплохо.

Приблизительно в то же время Леафани собиралась в дорогу, думая вместе с подругами, какие вещи стоит взять с собой, а какие оставить за ненадобностью. Первой закричала Таурья:

— А-а-а! Страшный зверь!! Боюсь! Бежим!

— Где? — Клэйнис быстро завертела головой: — О-о-й!!

На поляне появилось огромное плюшевое существо с мощной гривой, большой головой и зубастой пастью. Стоило ему открыть рот, как ряды острых клыков зловеще сверкали, навевая ужас. Хвост с кисточкой воинственно покачивался из стороны в сторону. Далее произошло невероятное событие: существо подошло у онемевшей Леафани и принялось тереться головой о ее ногу, непрестанно мурлыкая.

— Ко… кошастый? — только и вымолвила едва не побывавшая в обмороке Лефа.

— Мррр…

— Как же он так быстро вырос? — Таурья, успокоившись, осторожно почесала его за ухом. Образовавшаяся вокруг шеи грива казалась столь пышной, что ладони полностью скрывались под ворохами шерсти. — Ты теперь уже не Лео, а самый настоящий Лев.

И тут Клэйнис кое о чем догадалась. Она подняла его когтистую лапу, смотря прямо в глаза:

— Что, так сильно хочется отомстить Гемме? Может, не стоит?

Но кошастый злобно рыкнул, перестав играть в нежности, потом пошел нюхать всюду следы…

А где-то далеко на востоке, Ханниол наконец пришел в себя…

Последнее время сознание витало в абстрактной темноте, лишая разум всяких чувств и пищи для размышлений…

Хан медленно открыл глаза, веки почему-то показались невероятно тяжелыми.

Какое счастье, знакомые лица — Хариами да Ингустин, рядом еще кто-то стоит в замызганном сажей рабочем фартуке. Почему-то у всех тревожный взгляд.

— Извини, Хан, но другого способа вернуть тебя к жизни не было… — Хара печально вздыхает, протягивая ему руку. — Сам сможешь подняться?

Ханниол с изумлением глядит на свои ладони и понимает, что они полностью железные. Затем приподнимается, кидает беглый взор на остальное тело… и не верит случившемуся.

— Я точно не сплю, а?

— Увы. Мы вынуждены были перенести твою душу сюда, пока она совсем не угасла.

— Душу?

— Да, она похожа на трепыхающийся голубой огонек. Боялись, вот-вот потухнет…

Ноги и остальное туловище оказались тоже сделанными из железа: круглые шарниры вместо суставов. А рядом лежала груда бесполезной пластмассы, изломанной в бесформенные куски. Ханниол, производя тягучий металлический скрип, поднялся. Сделал шаг, второй, третий…

— Дай-ка я тебя еще раз смажу, приятель. Кстати, меня зовут Хром. И сразу совет — опасайся воды.

Хан крайне неуютно ощущал себя в новом теле, одновременно понимая и то, что для него сделано все возможное. Он попытался по-своему выразить благодарность, склонив голову. Потом спросил:

— Зеркало есть?

Хром молча указал в сторону стоящих рядом шкафчиков.

Когда Хан увидел свое лицо, ему по-настоящему стало грустно: оно походило на какое-то ведро с хлопающими глазами. Огромный рот открывался да закрывался, держась на проволочных петлях. Вместо носа была припаяна жестяная трубка с круглым набалдашником. Вместо шляпы — перевернутая воронка. Да-а… зрелище еще то!

— Извини, я сделал все что мог, — произнес Хром.

Ханниол попытался улыбнуться, но жесткий металл оказался бесчувственен к тонким эмоциям. В итоге лишь рот чуточку приопустился.

— В таком виде Астемида на меня точно никогда уже не поглядит…

— Хан, давай будем честны! — несколько грубовато возразил Хариами, показывая свою искусственную руку и тем самым намекая, что он отчасти его понимает. — Она и раньше-то тебя не жаловала вниманием. Остальные все обрадуются тебе, я в этом уверен! В любом случае, надо как-то жить дальше.

В печах кузницы тлели оскверненные огнем угли, повсюду валялись длинные гнутые инструменты, покрытые сажей. Большое просторное окно открывало вид на селение, где ходили куклы, мирно общаясь между собой. Как-то язык не поворачивался назвать их здесь фальшивыми нотами. Ханниол горестно вздохнул, из его груди раздались протяжные минорные скрипы.

— Что теперь? Назад в Сингулярность?

Хариами опустил глаза:

— Вы двое идите, а я для себя уже давно решил — остаюсь здесь. Буду помогать Хрому: работа мне по душе, познакомлюсь с местными жителями. Короче, за меня не переживайте.

Ингустин кашлянул в кулак и задумчиво сказал:

— Вообще-то, я возвращаться тоже не собирался. Надоело мне тесное пространство Восемнадцатиугольника! Ойкумена такая обширная — исследуй хоть всю жизнь! Так что не обессудь.

Хан еще раз внимательно посмотрелся в зеркало, черные мысли витали в его черной голове. Даже не в качестве ответа друзьям, а просто себе под нос, он отрешенно произнес:

— У меня, в отличии от вас, есть весомая причина вернуться… и я вернусь!

Причина проникнуть в Сингулярность была не только у него. Приблизительно в этот же день Страшная кукла неслась по воздуху, бережно поддерживаемая двумя крылатыми чудовищами. Она зорко смотрела по сторонам своим единственным глазом, шепча какие-то недобрые слова. Верхушки даже самых высоких деревьев оказались у нее под ногами, но столь прекрасное зрелище не вызывало в ее душе восторга, лишь только раздражение:

— Опускайте меня, бестолочи! У меня кружится голова!

Чудовища покорно принялись снижать высоту, изящно планируя над местностью. Когда Страшная кукла коснулась ногами поверхности, то увидела бегущую рядом реку, шум ее перекатов еще больше действовал на нервы. Предводитель летающих созданий высокопарно сказал:

— Это для нас вообще не препятствие! Госпожа, разрешите вашу милость перенести на тот берег.

Страшная кукла попыталась приблизиться к реке, но ощутила вдруг нарастающий где-то внутри страх.

— Ничего не понимаю… это же обыкновенная вода.

— Именно так, госпожа, только скажите, и мы…

— Заткнись!

Она повторно попыталась подойти к берегу, но чем ближе оказывались бурлящие потоки реки, тем страх в душе возрастал, переходя в неконтролируемую панику. Всплески волн терзали нервы, а вид прозрачной глади холодом испепелял взор. Она совершила третью, четвертую попытку, и всякий раз с воем вынуждена была возвращаться назад, злобно терзая свои седые космы. Потом гневно прошипела:

— Не понимаю, не понимаю… — ее лицо вдруг перекосилось от дикой догадки: — О, кажется, теперь понимаю! Это проделки Авилекса!

Предводитель чудовищ еще раз решил проявить инициативу:

— Госпожа, а давайте его сожрем!

Она неодобрительно сверкнула на него своим драгоценным глазом и в истерике закричала:

— Сборище кретинов! Вы для начала туда попадите! Туман абстракций сожрет вас гораздо раньше. — Потом успокоилась, поправила повязку на голове и почти вежливо приказала: — Ладно, разберемся. А пока несите меня обратно в мой великолепный дворец.

— Слушаемся, госпожа Юстинда…

— И не называйте, олухи, меня больше старым именем! Я теперь Бастинда! Понятно? Бастинда, и никак иначе!

— Приносим свои извинения.

Летучие обезьяны подхватили ее с разных сторон да вновь подняли в небо. Ее грязное платье стало весело развеваться на ветру, и от этого настроение у их госпожи явно пошло на поправку. Уж совсем ласковым голосом она обратилась к предводителю крылатых созданий:

— Как думаешь, кретин, Хариамчик придет еще раз ко мне в гости?.. Мы бы с ним опять поиграли в классики.

Бастинда замечталась и в полете сладострастно прикрыла веки…

Когда Ханниол вернулся на поляну, стояла ночь. Это оказалось только на руку — никто не увидит его в новом ужасном облике. Звездочет, подолгу страдающий бессонницей, также отсутствовал. Вокруг была мрачная тишина, нарушаемая лишь скрипом его шагов. Хром снабдил его в дорогу большой масленкой и посоветовал периодически смазывать суставы, сторонясь походу любых сырых мест.

Хан нашел в полумраке тот самый топор, роковой в его жизни, — он так и валялся неубранным недалеко от хижины Исмирала. Поднял его, повертел в руках… Вроде, на ладонях лежал удобно. Потом, двигая непривычной металлической челюстью, произнес вслух:

— Я убью ее! Клянусь…

* * *

В одной из деревень на западе произошло любопытное событие. Как-то утром, когда свечи на горизонтах уже горели в полную яркость, фермер Бойрэн вышел к себе в огород и обнаружил там большую кучу соломы, скорее всего принесенную недавним ветром. Взял грабли, чтобы убрать, но вот незадача — солома принялась шевелиться, увертываясь от его зубастых граблей.

— Авил! Иди-ка погляди! — позвал он соседа. А когда тот пришел, фермер в недоумении развел руками и молча указал на свои грядки.

После того, как они оба безуспешно попытались справиться с непослушной кучей, прыгающей в разные стороны, Авил нахмурил лоб от задумчивости да почесал макушку:

— Есть идея: сделай из него пугало — пусть охраняет поле от птиц, особенно от этих назойливых ворон. Последнее время совсем житья от них нету.

— А что, я запросто.

Бойрэн слатал из простой мешковины некое подобие головы, набив ее непослушной соломой. Потом принес старый голубой кафтан вместе с того же цвета ботфортами. Из них он смастерил туловище с руками да ногами, прикрепил к нему полученную в результате предыдущего эксперимента голову, в дополнении надев на нее шляпу.

— Так, чего-то не хватает…

Бойрэн еще раз сходил домой, принес кисточку, макнул ее в краски и нарисовал чучелу один глаз. Как только он это сделал, глаз весело моргнул.

— Не дергайся, пока тебя полностью не доделали, — наставительно произнес Авил, с любопытством наблюдая за работой соседа.

Второй глаз был также с успехом нарисован, но так как пугало все же постоянно вертелось, он получился немного другого размера, а еще и кривоват. Рот образовался двумя изогнутыми чуть ли ни до ушей линиями, вместо носа решено было пришить заплатку. Потом соломенное создание посадили на шест, воткнув посреди ближайшего поля.

— Горжусь собой! — восхищенно сказал Бойрэн. — Только как мы его назовем?

Его сосед снова почесал макушку:

— Страшило! А что, вполне подходящее имя.

Дальше произошло чудо. Пугало разверзло уста и громко заговорило:

— Ха! Я могу произносить слова! Ха-ха! Ха-ха-ха! Ха-ха!

Авил угрюмо покачал головой, сведя к переносице брови:

— Умом он, кажется, небогат. Впрочем, мозги так просто не нарисуешь…

Пугало продолжало тараторить, извергая звуками все, что приходило в голову:

— Раньше я не умел, не умел, не умел говорить, потому что Леафани забыла сделать мне рот! А сейчас я говорю, говорю, говорю, и хочу заявить всем, что я теперь Страшила! Так, так, так! Верно, верно, верно! Здорово, здорово, здорово! Всем спасибо, всем пожалуйста! Расходитесь да снова приходите! Ля-ля! Тра-ля-ля! А хотите, я спляшу? А хотите, я спою? А хотите вверх тормашкой я на небо упаду?

Его соломенные руки и ноги весело жестикулировали. Порой он снимал шляпу, кланялся, вновь надевал ее на голову из серой мешковины и до бесконечности тараторил.

— Да… — вздохнул Бойрэн. — Вороны, если даже не испугаются его, то хотя бы улетят прочь от невыносимой болтовни.

Оба соседа, устав слушать всякую бессмыслицу, разбрелись по своим делам.

Гемма последнее время занималась тем, что плела из веток корзины. Уже шесть штук, пока еще совершенно пустые, лежали в углу ее избушки. «Надо будет наложить туда всяких гадостей да мерзостей, что найдутся в лесу», — про себя подумала она. Маленькая железная печка потрескивала, создавая уют. Тепла она, впрочем, особого не давала. Да в тепле и не было нужды: стены жилища, без единой щелочки, надежно укрывали от пронизывающих ветров. Вдруг снаружи послышался шум, а далее чье-то злобное рычание.

— Кого там несет? Гостей, вроде, не звала.

Едва она вышла в лес, как увидела большого льва с раскрытой пастью и озлобленными глазами. Могучая бурая грива окаймляла шею, хвост с кисточкой нервно маячил в разные стороны. Именно этот хвост вызвал у Геммы волнующие ностальгические воспоминания.

— Кошастый, ты ли это?

Вместо ответа лев выпустил когти и, дико зарычав, бросился на растерянную хозяйку поляны. Она едва успела отскочить в сторону:

— Лео, перестань! Они сами во всем виноваты!

Но разъяренный лев не унимался. Еще один прыжок… и снова мимо — когти вцепились лишь в вязкую траву. Он агрессивно мотнул головой. Его могучие лапы почти бесшумно ступали по земле, но в них крылась невероятная сила. Заостренные клыки представляли нешуточную опасность. Гемма знала, что ни при каких обстоятельствах она не причинит кошастому зло. Она вспомнила, как они играли вместе на поляне, как часто он ночевал у нее в кровати, нежно прижавшись плюшевой шерстью к руке.

— Лео, остановись немедленно!

Она едва успевала увертываться от его атак, ведь настроен он теперь был уж совсем не по-дружески… Тут Гемме пришла в голову спасительная мысль, она выставила руки вперед и громко крикнула:

— Лео, внимай моим словам!! Отныне ты будешь самым трусливым созданием в этом лесу! Посылаю страх тебе в сердце!

Сразу после произнесенного заклятия с грозным зверем произошли внезапные перемены: он остановился, присел на траву, поднял свои лапы и как-то изумленно на них посмотрел. Скалиться да показывать клыки отныне у него не было никакого желания. Он лишь фыркал да странным образом озирался по сторонам, будто впервые в жизни очутился в лесу. Его глаза стали добрые, чуточку затравленные. Из ближайших кустов неожиданно выбежал заяц и пушистым комком метнулся в заросли высокой травы. Увидев это, кошастый в испуге отпрыгнул, поджав хвост. А Гемма расплылась в самодовольной улыбке, которая нелепо скрашивала изуродованное морщинами лицо. Седые патлы, как белые грязные нитки, свисали до самых ее плеч. Она протянула к нему руки:

— Иди ко мне, дружок. Поцелуемся, как раньше… — ее потресканные губы, точно всюду искусанные, приоткрылись.

Но Лео вдруг развернулся да бросился наутек, спасаясь от тревожного, ранее не ведомого чувства.

Прошло всего два дня, как еще одна напасть вторглась в уединенную жизнь отшельницы. За дверью своей избушки она вдруг услышала грубый голос, звенящий жестяными тонами с примесью какой-то ржавчины:

— Выходи, злодейка!

Девятая по счету корзина осталась недоплетенной и была небрежно откинута в сторону.

«Будь осторожна с ним», — донесся шепот тени, — «я чую близкую ярость».

Гемма в замешательстве принялась открывать дверь, но тут же резко присела, вздрогнув от ужаса. Если бы она этого не сделала, то летящий по воздуху топор угодил бы прямо ей в лицо. Спящее Зеркало вмиг разлетелось на десятки осколков, что повлекло за собой дикий звон в ушах. Выскочив наружу, она еще какое-то время совершенно не понимала, что вообще происходит. У ее двери стоит неведомое чудище, полностью железное, проходит внутрь избы, подбирает топор и вновь замахивается в ее сторону:

— Ты кто?!

— Твой должник!! — металлическая банка вместо головы зашевелилась. На ее поверхности обнаружились глаза, торчащий как дуло нос с шариком на конце, даже рот. Он открывался, образуя в банке говорящую дыру.

— О нет, не может быть…

Железное создание угрожающе приближалось, размахивая топором направо да налево. Несчастные ветки кустарников, попадавшиеся на пути, только и отлетали прочь.

— Хан, произошло недоразумение! Давай погово…

Она не закончила мысль, так как снова пришлось увертываться от летящего оружия. Шепот перепуганной тени отсутствовал. Именно в тот момент, когда остро необходим ее совет, она предательски замолчала. Гемма сама попыталась решить проблему, пуская в ход хитрости казуистики:

— Во всем виноват проклятый Гимземин! — но это не подействовало. — Мы можем счастливо жить здесь вдвоем! — и это не подействовало. — Ну прости ты меня, неразумную!

Последний аргумент также не возымел положительного результата. Ханниол приближался, намереваясь разрубить ее на куски. Тогда Гемма наспех призвала ураган. Деревья зашумели, стали гнуться, издавая протяжные скрипы. Все вокруг дико встрепенулось.

— Забавно! Хорошая попытка! Только теперь меня ветром не испугаешь! — Хан совершил рывок вперед и сделал выпад.

Гемме почудилось, что лезвие топора пронеслось над самым ее ухом. Она решила спасаться бегством, направляясь в дебри леса. Какое-то время петляла меж деревьями, непрестанно слыша сзади угрозы, перемешанные со скрежетом металла. Потом вдруг увидела небольшое озеро, подбежала к нему и с помощью таинственной силы, переданной ей от тени, подняла часть его воды в воздух.

— На-ка, остынь!!

Ханниол почувствовал, что его новое тело окатило с головы до ног кратковременным ливнем. «Какая мелочь», — подумал он, — «но эта попытка тоже засчитана». Вот только дальше идти стало трудней: суставы плохо слушались, руки сильно отяжелели, а ноги словно вязли в чем-то.

— Повторим урок! — Гемма еще три раза поднимала воды озера в воздух и трижды обливала всю его железную конструкцию. — Поверь, Хан, я делаю это не со зла. Ты сейчас просто невменяем.

Ханниол шел медленней с каждым шагом, со всех частей его грузного тела раздавались скрипы, и двигать ими становилось все трудней. Воспользовавшись ситуацией, Гингема ловко ускользнула…

Прошло часа два. Хан уже был не в состоянии вообще пошевелиться. Он так и замер на месте с поднятым вверх топором: будто пришел в лес с невинной целью — срубить какое-нибудь дерево. Но задумался… и в таком положении уснул.

Да… вот ведь история.

Еще необходимо добавить к сказанному, что через неделю или чуть больше все куклы, кроме Авилекса, покинули поляну. Первым, как и обещал, ушел Фалиил: он не простил лжи, хотя звездочет приносил всем свои искренние извинения. Фали удалился на самый край востока, навсегда скрывшись в стенах Сентиментального лабиринта. Он стал отшельником, обнаружив в полном уединении неведомый ранее смысл существования. Ему нравилось, блуждая по многочисленным коридорам, испытывать различные эмоции: смех, слезы, радость, горе, душевные порывы гроз или полнейшее умиротворение. Каждому тупику в лабиринте он придумал свое название, и путешествовал между ними, заново и заново переживая калейдоскоп захватывающих ощущений. Больше уже он никогда оттуда не выходил…

Хариами сдержал слово, став помощником кузнеца Хрома, а в дальнейшем открыл собственное кузнечное дело…

Ингустин решил посвятить жизнь путешествиям да исследованиям ойкумены. Он ходил от одного селения к другому, со всеми знакомился, всем интересовался, заодно работая своеобразным почтальоном — разносил куклам свежие новости. Жизнь в постоянном движении стала для него милее любых других занятий…

Весьма необычная судьба постигла слабохарактерного Эльрамуса. Он, кстати, покинул Сингулярность самым последним. Так вот, долго блуждая по лесу, он забрел в секту поклонников Кукловода — ту самую, где однажды побывал Хариами. Адепты секты быстро обратили Эла в свою веру, заодно напичкав его голову кое-какими свежими идеями. И теперь Эльрамус ходит целыми днями с повязкой на голове вокруг огромной статуи, постоянно повторяя одни и те же слова: «Кукловод, великий и могучий, явись нам и спаси нас». Чтобы достигнуть духовного просветления, эту мантру необходимо было произнести минимум тысячу раз каждый день…

Винцела с Анфионой удалились на запад и поселились в Недорисованной крепости. А действительно, чего она будет пустовать? Анфи, как первоклассная художница, искусно разрисовала ее всю вдоль да поперек, так что красотой она теперь могла сравняться с дворцом Юстинды. Или Бастинды — как угодно…

Три другие подруги — Леафани, Клэйнис да Таурья — ушли жить в ближайшую деревню к своим вечно счастливым знакомым. Теперь они научились просто радоваться тому, что существуют на свете. Без нагружающих мозг философских завихрений или каких-либо возвышенных идей…

Астемида, Риатта и Ахтиней решили помогать в строительстве нового великолепного города, надеясь получить в нем право на жительство. Вот так…

Куда девался Гимземин — неизвестно. С тех пор, как он отправился на поиски ценных трав, его больше никто так и не видел. Нетронутая записка до сих пор продолжает лежать на столе в его алхимической лаборатории с угрозами проклясть всякого, кто возьмет его вещи…

* * *

Исмирал крепко сжимал руками штурвал. Ракета уже минут десять находилась в состоянии свободного падения, вода в баках закончилась, от встречных потоков воздуха ее дико трясло. Внизу белая равнина казалась просто вычищенной до блеска бездной. Вот послышался треск, и одна из досок обшивки вмиг была вырвана с корнем. Оглушающий свист проник в недавно еще уютную каюту, наполняя ее спрессованными потоками воздуха. Буквально в следующую секунду ракета разлетелась на части, а Исмир ощутил блаженство смешанное с паникой: блаженное чувство свободного от всяких пут полета и панический страх перед неведомым. Затем дернул шнурок на плече.

Легкий хлопок над головой возвестил о том, что парашют благополучно раскрылся, да и ранец за спиной внезапно опустел. Он посмотрел под ноги и увидел сверкающую белизной поверхность. Она медленно расширялась во все концы…

Касание произошло мягко, обе ноги сработали как амортизаторы, мгновенно погасившие скорость падения. Теперь настало самое время успокоиться, отдышаться да оглядеться по сторонам. Исмирал прежде всего нагнулся и поднял с поверхности белый, хрустящий в его ладонях порошок.

Это был снег…

Он знал, что такое снег, но видел его лишь в малых количествах. Гимземин как-то в одном из своих опытов получил его осадок на стенках колбы. Кстати, алхимик называл полученный ингредиент еще и другим термином — вода в скорлупе. Но такие несметные его количества…

Этот мир оказался полностью покрытым снегом от горизонта до горизонта. Яркое полотно, площадью чуть меньше бесконечности, слепило глаза. Вокруг — никаких селений, домов, леса и уж тем более признаков жизни. Впрочем, не совсем так. Кое-где из побеленной поверхности торчали пни (бывших?) деревьев, они встречались редко и все до одного выглядели навсегда загнившими: ни единой живой ветки или хотя бы пожелтевшего листика. Никаких следов чьего-либо существования. Страшная мысль, что назад дороги нет, и что ему придется остаться здесь до конца своих дней, уже припекала рассудок.

Кстати, на горизонтах здесь не наблюдалось привычных взору четырех свечей. А сам свет исходил из непреодолимых скал. Впрочем, и это не совсем так. По всей окружности горизонта на скалах, точно гирлянды, были развешены маленькие светильники — все без исключения белые. Какие-либо цвета вообще являлись враждебны этому миру. Их, этих крохотных издали огоньков, похоже, насчитывалось не меньше нескольких сотен.

Исмирал хоть особо не чувствовал холода, но теперь был крайне благодарен своему теплому комбинезону. Его взгляд принялся отчаянно шарить по сторонам. Как оказалось, не зря…

В самом центре снежного мира что-то находилось… высокое, объемное, не совсем внятное для глаз. Он скомкал ткань парашюта, уложил ее в рюкзак за спиной и направился именно туда, другие варианты просто отсутствовали. А испуганный ум уж рисовал страшную картину: как он долгие интегралы дней в полном одиночестве слоняется по снежной степи и постепенно сходит с ума…

Шел долго, слушая приятный хруст под ногами. Непонятное сооружение медленно увеличивалось в размерах, все более четко обнажая свои контуры. Вдруг стало заметно темнеть, потом как-то катастрофически быстро наступила ночь. Гирлянды на скалах потухли, тьма вокруг, а спасительные для здравого рассудка звезды прекрасными огоньками воссияли на небе… Да, небо! Оно было точно таким же, как в его родной Сингулярности. Глядя вверх, он даже испытал мимолетное горестное чувство, что никуда и не улетал вообще… Впрочем, от звезд был еще и практический толк: они помогали не сбиться с пути.

Утром огненная змейка гирлянд, неимоверно быстро растущая в своей длине, вновь зажглась на далеких скалах. «Кто же их включает да отключает? Опять Кукловод?» Кстати, о Кукловоде: его здесь тоже не видать ни с какой стороны пространства. Это информация для любопытных. Но утро принесло другое, куда более важное открытие: в центре мира, оказывается, находилось громоздкое ледяное образование похожее на замок. Головокружительно высокие стены, башни, что-то типа окон с сетками из инея, вьющиеся лестницы — абсолютно все изо льда. Синие оттенки, изредка переходящие в голубизну, покрывали его многогранную поверхность.

«Если входа нет, то я пропал», — уныло подумал Исмир.

К счастью, вход имелся. Одна из лестниц, самая крупная и, вероятней всего, парадная, привела его прямо к открытым воротам. Изнутри веяло сумраком да ощущением огромного пространства. Над воротами крупными буквами было написано: ВЛАДЕНИЯ СНЕЖНОЙ КОРОЛЕВЫ. Исмирал подошел совсем уж близко к стене замка, примерно на расстояние вытянутой руки, и ощутил трепет по всему телу. К тому же, он увидел сбоку небрежно нацарапанные на льду чем-то острым слова: «Этот мир мною исследован и покинут. Девятая симфония сыграна. (Авилекс)».

«Авилекс?? Он что, побывал здесь?! Да кто же он такой?» — голову Исмирала просто распирало от клокочущих мыслей.

И он, надеясь только на лучшее, смело шагнул в распахнутые ворота замка…

* * *

Авилекс остался совсем один. По ночам он уже не пересчитывал звезды, а днем просто уныло бродил по поляне, изредка поглядывая на бессодержательное небо. Все восемнадцать хижин стояли теперь пустые и покинутые. В Сингулярность пришла тишина: не слышно больше громкого смеха, веселых голосов, каких-либо споров, рассуждений… Сцена осиротевшей Ротонды отныне все время пуста: представления закончились. В подсобных помещениях осталась масса никому уже не нужных костюмов. Сейчас, если спокойствие на поляне изредка и нарушается, так только заблудившими сюда ветрами. Однажды пришел особо порывистый ветер, нервный такой, и умудрился как-то открыть дверь в бывший домик Ингустина, ворвался туда внутрь. Там он перелистал все страницы книги «Сказания о Грядущем», словно прочитал ее. Потом резко затих.

А Авилекс до сих пор уныло бродит по поляне в полном одиночестве, хмуро смотря по сторонам…

Строительство великолепного города, что на западе, приближалось к триумфальному завершению. Стены, окружающие его, уже готовы, а внутренние здания вот-вот примут окончательный архитектурный вид. Как уже было сказано ранее, Астемида, Риатта да Ахтиней последние дни помогали его возводить. И вот награда: им пообещали выделить каждому по просторной комнате недалеко от правительственного дворца.

Но на днях в городе, вернее — в его окрестностях, произошло прелюбопытнейшее событие. На небе появился воздушный шар с привязанной внизу корзиной. Когда он приблизился, оказалось, что в корзине кто-то находится. Наверняка, отважный путешественник, — так подумали многие. Шар опустился на землю совсем рядом с городскими стенами, из него вылез субъект весьма странного для этих мест одеяния: на нем был черный смокинг с бабочкой, а на голове высокий, того же цвета, цилиндр. Фарамант, привратник, вышел из ворот встречать его, приветливо улыбнувшись:

— Друг, ты откуда к нам?

— О-о… издалека! — путешественник снял цилиндр и поклонился.

Его лицо выглядело как-то уж необычно свежим да излишне розовым, из-за чего Фарамант с неким сомнением спросил:

— Ты кукла?

— Кукла? — удивился гость. — Я бы так не сказал. Но у меня есть гениальная идея, как сделать ваш прекрасный город еще прекраснее!

— Правда?

Субъект в смокинге оживился, его глаза игриво заблестели:

— Нужно венчать его стены огромными изумрудными камнями, а еще лучше — полностью покрыть их изумрудом.

— В принципе, неплохая идея, — привратник скептически фыркнул. — Только где ж его столько найдешь?

— О! Это не проблема! — гость с воздушного шара не угасал оптимизмом. — Найдите сколько сможете, все остальное сделает прозрачная зеленая глазурь. Я знаю, как ее изготовить.

Фарамант задумчиво потеребил свой нос:

— Послушайте, если вы такой мудрый, то может, вы войдете в совет нашего правления? Представляете, город готов, а достойного правителя еще не нашли!

Гость улыбнулся и, не раздумывая, принял приглашение…

С тех пор жизнь в ойкумене потекла своим чередом…

Вскоре поползли неприятные слухи о поселившихся где-то в дебрях лесов двух злых волшебницах. Одна, говорят, обитала на западе, другая на востоке. Что-то недоброе они замышляли в своих коварных помыслах.

Где-то по лесам бегал Трусливый Лев, он всего боялся и абсолютно от всего шарахался, прячась в кустах. А если вдруг увидит рядом бродячего тигра, так вообще поджимает хвост да закрывает глаза.

На фермерском поле веселый, никогда не унывающий Страшила продолжал пугать ворон, порой, впрочем, вступая с ними в долгие словопрения. Ветра постоянно обдували его легкое соломенное тело, покачивающееся на воткнутом в землю шесте.

Железный Дровосек, бедняга, совсем заржавел: он так и стоял без признаков движения с поднятым вверх топором. Пауки даже успели протянуть от его топора солитоновую паутину до ближайшего дерева.

Они еще не знали, что приближаются Великие События, которые полностью изменят их жизнь.

Да, это время близко…