Вайклер совершил несколько кувырков в прохладной бездне земной атмосферы, дернул доисторическое кольцо, и только после того, как над головой раздался хлопок раскрывающегося парашюта, осмелился открыть глаза...
Будто не открывал. Тьма стояла как в гробу. Штурман попытался разглядеть собственные руки -- тщетно. Скрутил перед своим носом две фиги -- даже их не заметил. Хотя нет... заметил! На несколько секунд они явились перед взором, издевательски пошевелили просунутыми сквозь щели большими пальцами и снова исчезли. Внизу произошла кратковременная вспышка света и вслед за ней рокочущий грохот. Это "Безумец" завершил наконец свой исторический путь. То был мимолетный и, кажется, единственный источник света во вселенной. Вайклер вскинул голову вверх -- ни одной звездочки. Посмотрел вниз -- ни единого огонька. Сплошное черное полотно... Он даже не имел понятия -- куда падает. В лес? В море? В океан? На какую-нибудь помойку? Или на пустыню, усыпанную радиоактивными отходами? Тело, стиснутое ремнями парашюта, стремительно опускалось. Вайклер поджал ноги, не зная, в какой именно момент ожидать удара снизу. Он отчаянно вглядывался в бездну под ним, пытаясь различить хоть какую-то поверхность или хоть один-единственный огонек...
Но мир, распростертый под ногами, был мертв. Лишен слуха и голоса, лишен жизни во всех ее извращениях. Эдрих слышал лишь свист воздуха в своих ушах. Он громко крикнул, надеясь, что хоть собственное эхо станет его собеседником и не даст впасть в полное отчаяние. Но тьма проглотила даже эхо... "Это обыкновенная ночь, -- успокаивал он себя, -- до поверхности, наверное, еще очень далеко, поэтому я не вижу огней цивилизации. Я отчетливо слышал это радиосообщение! Наша цивилизация не могла полностью...".
Его тело с шумом погрузилось в ледяную среду и, только после того, как он начал захлебываться, сообразил, что это вода. Родная среда обитания далеких предков человека. Внезапность события напрочь лишила его ориентации. Уже находясь под водой, он хаотично махал всеми конечностями, все более и более погружаясь на дно. Спасенная часть рассудка успела-таки напомнить ему, как делается всплытие. Вайклер вынырнул на невидимую поверхность, жадно глотнул воздуха и именно в этот почти торжественный момент вспомнил, что следом идет купол парашюта. Если он тотчас не освободиться от его плена, то огромная паутина затянет его на дно безвозвратно. Как слепой новорожденный котенок, даже не имеющий понятия о визуальном восприятии бытия, Вайклер нащупал в тыльной стороне сапога небольшой нож, стал истерически резать кожаные ремни. И тут одна обжигающая мысль придала ему новых сил: погибнуть на самой поверхности родной планеты, протащившись по галактике более семи световых лет, было бы глупее глупого. Безумней самого последнего безумства.
Парашют мягко накрыл его голову и поволок вниз, в самый ад водного царства. Штурман (вернее, уже на всю оставшуюся жизнь -- бывший штурман звездного корабля) разделался с последним ремнем, жадно глотнул воздуха и нырнул на глубину. Первое всплытие на поверхность оказалось неудачным: голова почувствовала над собой упругую ткань. Еще одно погружение и еще одно всплытие... Вот она, иллюзия свободы! Парашют остался позади, но делать из этого хлипкого факта выводы о собственном спасении так же преждевременно, как и утверждать, что в этой жгучей тьме какие-либо факты вообще имеют место. Вайклер держался на поверхности, пристально вглядываясь в горизонт. Точнее сказать, в то место, где этот горизонт должен быть. Его голодный, истосковавшийся по свету взор надеялся увидеть хоть один единственный костер. Хотя бы определить, в какой стороне вообще находиться берег. Сама вода была пресная. Значит, река, -- мысль, вносящая некоторую надежду. Попади он в океан, переплывать его в потемках оказалось бы действом куда более затруднительным.
Увы, во всех направлениях одно и то же: черно-матовая завеса. Сплошная и абсолютно беспроглядная. С последней надеждой штурман посмотрел поверх себя, хотел узреть далекие звезды, с которых он низвергнут, -- та же картина. Ни огонька. Ни искорки. Мир словно исчез перед взором, оставив лишь ощущение прохладной водной стихии. А может... Страшная мысль обожгла рассудок, и Вайклер от этого чуть не пошел на дно. А может, они во время посадки попросту ослепли?
Силы телесные были небезграничны. Всю оставшуюся жизнь держаться на воде казалось занятием совершенно бесперспективным. Нужно было плыть к берегу. Осталось только выяснить: куда именно? Штурман приказал себе прежде всего успокоиться. Он наконец взялся мыслить логически: "если река, значит, должно быть течение...". Напрягся. Затаил дыхание. Прислушался к поведению собственного тела... Да! Его куда-то несет. И именно текущей водой. Слепая Неизвестность, куда он направлялся, была не столь манящей, сколь ужасающей. У него хватило чуткости заметить, что верхнюю часть тела сносить немного сильнее, а ноги чуть отстают. Так, впрочем, и должно быть. На поверхности реки течение более быстрое. Значит... чтобы отыскать берег, нужно плыть в сторону перпендикулярную плоскости вращения его тела.
Вайклер неуклюже загреб руками. Он уже забыл как это делается, хотя в школе Детройта, в той прошлой жизни, он занимал призовые места в юношеских соревнованиях по плаванию. Когда это было?.. Две тысячи триста с лишнем лет назад... Да не было этого вовсе!
Усталость, самая пагубная из всех человеческих страстей, явилась довольно быстро. Вайклер стал задыхаться, вода попадала в рот, руки немели, а до берега еще океан мрака, и больше никакой определенности. Река могла оказаться широченной. Да он и вообще не был уверен, что плывет в нужном направлении. Ситуация ухудшалась с каждой минутой: мрак перед глазами стал еще более черным и еще более безжизненным. Руки налились тяжестью, и те движения, что они совершали, скорее походили на сонное дирижирование собственному похоронному маршу. Сам не понимая для чего, Вайклер крикнул на всю вселенную:
-- Джо-он!!.. Але-екс!!..
Глухонемое эхо прокатилось над незримой гладью воды. Неба над головой вообще не существовало: лишь слепая темнота, погубившая все краски мироздания. Возглас был глуп по смыслу и содержанию. Шансы, что его собратья по несчастью где-то рядом, помноженные на шансы, что они вообще остались живы, давали число с несколькими нулями после запятой. Но этот крик лишил штурмана последних сил. Тело расслабилось, воля надломилась, ум перестал чему-либо сопротивляться. Вайклер почувствовал, что тонет. Сознание угасало вместе с несбывшейся надеждой. Он так и не понял сам: на что именно надеялся. Страстно хотелось еще разок глотнуть перед смертью свежего воздуха. Но страсть сия тоже была уже неосуществимой. Эдрих захлебывался. Говорят, перед смертью человек вспоминает всю свою жизнь. Вранье все это, обезболивающее душу смертника. Вайклер вспомнил лишь о том, что перед катапультированием так и не успел застегнуть молнию на своем правом сапоге. И это было, пожалуй, последним всплеском разума в его сознании. Последним же чувством оказалось то, что именно правая нога коснулась чего-то твердого...
Дно...
Это было дно реки...
Дно!!
Значит, берег очень близко! Оказалось, второе дыхание открывается не от усилий самого человека, а от вдохновения извне. Какие-то потусторонние, инфернальные силы произвели шоковую терапию в сознании. Вайклер вновь стал трезво мыслить. Тело восстановило связь с командами рассудка. Мощный толчок ногами... и он, преодолевая сопротивление вязкого холода, пошел на всплытие.
Вот он!
Вот он, этот глоток воздуха, о котором мечтал! Еще и еще! Грудь наполнялась жизнью, а душа -- бесконечной жаждой жизни. В любой ее форме. Вайклер крикнул какой-то победный клич и вновь заработал руками...
Уже совсем скоро он выполз на берег невидимого царства. Только тут он, наконец, позволил себе отдышаться. Лег на твердую почву, устало распластал все четыре конечности и с наслаждением стал слушать затухающий стук собственного сердца. "Когда же наступит рассвет? Надо было, идиотам, садить "Безумца" на дневной стороне...". Ночь стояла беспощадная. Небо, по его предположению, было сплошь замуровано тучами. Ни звезд, ни даже бледного света луны. Словно и впрямь, не было никакого неба. Бездна сверху и бездна снизу. Вдобавок еще несколько черных бездн по всем оставшимся координатам пространства. Вайклер, прожив столь долгую жизнь, только сейчас понял, что наивысшим наслаждением для человека является сон.
Сон, сон и еще раз сон...
Его глаза стали слипаться. Фатальная бессмысленность бытия показалась вздором. Легкое, как пушинка, тело провалилось в свободное падение...
Ему снились пейзажи планеты Фрионии. В красноватых лучах заходящей Проксимы они были великолепны. Орнамент красок на каменистой почве приводил в немой экстаз чувствительное воображение. Воздух там был разряженным. Приходилось часто работать легкими, чтобы насытить организм кислородом. Во сне повторилась имевшая место в действительности реплика Джона: "пойду, помочусь на закат...". Вайклер вновь предложил приступить к поискам разумной жизни. Коллеги его отговаривали, скептически махали руками, но тот принялся поднимать один за другим мертвые камни и вглядывался: не таится ли под ними разумная жизнь? Под одним из камней он нашел пачку папирос "Беломорканал". Такие курил Павел. Джон их терпеть не мог. "Эй, Паша, твои любимые! И откуда они здесь?". Павел подошел, внимательно разглядел пачку, покрутил ее перед своим носом и произнес: "это Юрий Гагарин оставил". Вайклер несколько смутился: "а он был здесь? Точно?". Тот утвердительно кивнул. "Опять вы, русские, раньше нас успели...". Теперь Павел отрицательно покачал головой: "нет, Эдрих, раньше всех здесь побывали монголы". Подтверждая его слова артефактами, подошел Майк и показал всем череп раскосого монгола, нанизанный на палочку. "Фриония -- родина монгольского народа. Они покинули ее еще двенадцать веков назад и явились на Землю в качестве богов. На Земле тогда еще была невежественная тьма...".
"Тьма... тьма..." -- эхом повторял бредящий рассудок.
Тьма... Опять тьма! Вайклер проснулся, открыл глаза и поначалу даже с трудом вспомнил, где вообще находится. Легкий ветерок выдул из промокшей одежды остатки тепла, и теперь все тело дрожало от холода. "Сколько я проспал?...". Вайклер неуклюже поднялся на ноги и стал озираться вокруг. Один из множества невидимых горизонтов уже обязан был хотя бы налиться красками солнечного восхода. Эдрих нащупал во внутреннем комбинезоне плазменный пистолет и уверенный, что он испорчен от воды, равнодушно нажал пару раз на гашетку. Пессимизм и здесь его не подвел. Никакого выстрела не произошло. Ни к чему уже негодная железка с презрением отлетела в сторону. Послышался всплеск на поверхности реки, и снова монотонный шум ее бегущих волн.
--Джо-он!!.. Але-екс!!.. -- он взывал к ним, словно к богам, всемогущим и многомилостивым. -- Э-э-эй! Кто-нибудь!!
Божество под странноватым именем "Кто-нибудь" также не отозвалось. Слабое эхо передразнивало его отчаянные порывы. Вайклер сделал осторожный шаг... Другой... Третий... Мелкокаменистая почва под ногами податливо прогибалась. Потом штурман от всей души взвыл. В лицо кольнуло что-то острое и твердое. Он слепо пошарил руками пространство впереди себя и нащупал ветку дерева. Потом еще несколько. Потом сам ствол, что и убедило его в правоте своей гипотезы: все-таки простое дерево. Чувство радости, что хоть какая-то органическая жизнь на планете имеет место, оказалось каким-то прокисшим, вялым, по сути лишенным радости как таковой. "Нет... это не обыкновенная ночь... Это затянувшееся безумие!". Вайклер понял, что совершенно слеп для этого мира. Из эмпирических восприятий окружающих вещей в наличии остались лишь органы осязания и слуха. Да, он слеп. И иного способа вести себя, как в свое время делали люди, лишенные зрения, придумать было невозможно. Он отломал две длинные ветки, взял их соответственно в обе руки и, прощупывая таким образом пространство перед собой, неуверенно пошел вперед. Звезд на небесах до сих пор не было. Можно сказать проще -- не было самих небес. Не имелось, впрочем, даже надежды, что они когда-нибудь появятся. Вверху, далеко над головой что-то шумело: скорее простое эхо бурлящей реки. Ориентация во времени была весьма и весьма относительной. Прошло минут двадцать или тридцать, прежде чем Вайклер почувствовал, как сапог хлюпнул по воде... Снова река! Река сзади и река спереди. Кое-какой план местности уже начинал вырисовываться. Он развернулся вполоборота и продолжил свои слепые скитания. Ветки изредка хлестали по телу, словно взбодряя: "эй, парень, не унывай, мы тут, совсем рядом!". Утешители с них были хреновенькие, но их невидимое общество хоть как-то разнообразило ощущения.
-- Джо-он!! Мать твою... Хоть кто-нибудь живой есть?! -- он каждый раз вздрагивал от собственного голоса. Этот голос почему-то казался чужим, словно кто-то стоит совсем рядом и орет в самые уши. Чужым (сказать точнее: чуждым) здесь казалось все абсолютно. -- Это не Земля... это не может быть Землей...
Эдрих родил из себя первую философствующую мысль и снова хлюпнул носком сапога в воду... Опять река! А если... если он выплыл на маленький островок, и со всех сторон (хочется по инерции сказать -- света) его окружает непреодолимая даже в мечтах преграда? "Должен же когда-то наступить рассвет! Что за сумасшествие?". Эдрих принялся панически перебирать в голове разные варианты: что же такого ужасного могло случиться на Земле за две тысячи лет, что на небе не видать ни солнца, ни звезд, ни луны? Атомная война?.. В верхних слоях атмосферы скопился слой...
"Да еш вашу мать!!". Опять вода! Хлюп! Хлюп! -- оба сапога, и без того промокшие насквозь снова оказались в реке. Вайклер терпеливо развернулся, выругал все, что только пришло в тот момент на ум, и зашагал в противоположную бездну мрака. Мысли, одна страшнее другой, царапали душу. А вдруг он и впрямь ослеп по-настоящему? От психологического шока, например? Или снизу по "Безумцу" пальнул еще какой-нибудь безумец? Из непонятного вида оружия. Эдрих потрогал свои глазные яблоки, но никаких болезненных ощущений не испытал. Поднес к носу собственные пальцы, надеясь увидеть хоть слабые контуры руки...
Внезапный крик, вырвавшийся из его груди, отозвался в ушах долгим угасающим звоном. Эдрих вздрогнул и даже не сразу сообразил, что это крик радости. Он увидел на небе звезды! Три маленькие светлые точки прорезали галактическую тьму... Пока что всего три... А, нет! Появилась четвертая!.. Низко. Почти над незримой линией горизонта. Вселенная не лишена света окончательно: могла ли какая мысль быть для него более утешительной?
--А-а-а!! -- а вот этот крик к радости не имел никакого отношения.
Вайклер вдруг потерял равновесие и кубарем покатился черт поймет куда. Тело завращалось как в мясорубке, голова несколько раз шандарахнулась о твердый грунт и лишь единственный раз метко попала по камню. Понятия "верх", "низ", "право", "лево", "вперед", "назад" -- шесть пространственных координат -- спутались в один клубок и совершенно стали неотличимы друг от друга. Он быстро сообразил, что лежит в глубине какой-то ямы в самой нелепой эротической позе.
"Значит, их не было только из-за простых облаков!". Это в дополнение темы о звездах. Вайклер почувствовал во рту приятную на вкус кровь. Надо было выбираться из этой мамонтовой ловушки, пока сверху его не накрыла туша самого мамонта. Впрочем, это могла быть не яма, а простой овраг. Эдрих принялся карабкаться по крутому склону, пока рука не нащупала устланную травой поверхность. Его ветки-поводыри, обломанные, остались на дне. Пришлось делать новые. Теперь, глядя на звезды, можно было иметь хоть какую-то ориентацию.
Он снова пошел в ведомом только его личной интуиции направлении, осторожно ступая на траву и водя перед собой длинными ветками, точно вспомогательными органами чувств. Если всю оставшуюся жизнь вот так вот придется скитаться по абсолютной тьме, он так никогда и не женится. А ведь клялся перед собственной совестью: как только вернусь с Проксимы, сразу под руку какую-нибудь молодуху, и под венец. Сейчас все это как-то мрачно и глупо звучало, не годилось даже за неудачную шутку.
"...кстати! давненько я не купался в реке!". Вайклер вдруг понял, что уже очень долго идет в одном направлении. Шум бегущей воды угас. Деревья стали мощнее и толще в своих покрытых корой талиях. Видеть он этого, разумеется, не мог, но время от времени прощупывал их руками. Значит, все-таки полуостров... Еще одна обнадеживающая мысль. Хоть какое-то будущее с твердой почвой под ногами. "А не запеть ли мне какую-нибудь песню?" -- мысли, исполненные идиотизма, тоже изредка приходили ему в голову. С ними было веселей. "Если рассвет так никогда и не наступит, я сойду с ума раньше, чем успею как следует проголодаться". О голоде, впрочем, можно было пока и не вспоминать. Накличешь беду, она и явится. Проблема добычи пищи на планете, лишенной освещения, вообще не имела никаких мыслимых решений. Вайклер почувствовал, что изрядно устал. Все тело так и клонило к земле. Возникла черная, ранее неведомая страсть -- вырыть себе могилу, да лечь там, хоть поспать в тепле. Он рухнул наземь...
Ветер продувал его влажную одежду и пробирал зудящим холодом до костного мозга. Если он так уснет, то простуды не миновать. Как это не дико звучало, но тут на помощь пришла идея с могилой. Вайклер нащупал руками песчаный участок местности и принялся разгребать яму. Потом взялся зарывать в нее собственное тело, оставив лишь лицо да руки. Песок попался сухим, умеющим хранить тепло. Когда он почувствовал, что начал под ним согреваться, то большего блаженства, казалось, в этом черном мире и не могло существовать. Сон ласково коснулся его век, и с длительным зевком куда-то улетела измотанная душа.
Когда он проснулся, то еще долго лежал, боясь открыть глаза. Он знал, что если сейчас не увидит рассвета, то не увидит его уже никогда. Веки боязливо раздвинулись, и мрак вселенной снова хлынул в его рассудок, заполняя его холодом и пустотой. Страшно хотелось есть. После долгих блужданий Вайклер обнаружил какие-то кустарники, все время цепляющиеся за ноги. Маленькие мягкие плоды и по вкусу и по форме напоминали шиповник. Он принялся ползать на коленях и жадно собирать милостыню судьбы. Исцарапал себе все пальцы и протер комбинезон. То аморфное чувство, посетившее его желудок, сложно было назвать сытостью. Просто притупившийся голод приобрел некий вкусовой оттенок. А на небе опять исчезли все звезды. Снова непогода. Или то было лишь иллюминацией воспаленного рассудка.
Он все брел и брел... Маленькими боязливыми шагами протаптывая по земле невидимую линию своей судьбы. Часто спотыкался, падал на ровном месте, считал ушибы и ссадины, чтобы хоть чем-то занять свой ум. Неизвестность, накинув черную вуаль, стояла перед его глазами. В ее загадочном молчании, к счастью, пока не чувствовалось угроз и, к сожалению, не чувствовалось ничего вообще. Очередной раз падая наземь, Вайклер подумал, что для полного счастья ему не хватает лишь пения птиц. Он чутко прислушивался к голосу невидимого леса, различал невнятные шорохи, целую гамму стрекочущих звуков, внимал трущемуся о деревья ветру, словно в их подсказках крылся ответ на сам смысл бытия. Один раз, лежа на траве, он почувствовал, как по руке пробежало нечто... И это нечто было мягким, пушистым с острыми коготками на лапках. Вайклер рефлекторно сжал ладонь, но верткое существо успешно юркнуло в темноту. Охота обломилась...
Время в абсолютной тьме подчинялось принципу неопределенности. Чем дольше оно шло, тем с меньшей точностью можно было сказать о его количестве. Вайклер прибросил в голове примерную цифру, суммировал все, что с ним приключилось с момента посадки, учел сон и долгие, исполненные отчаяния валяния на траве. Получалось что-то около двух с половиной суток. А приключения здесь не баловали разнообразием: хлещущие по лицу ветки, нелепые падения, ушибы, самые изысканные сквернословия и хозяин планеты -- вездесущий мрак. Вопрос "куда он идет?" даже страшно было задавать. Потому как из множества вариантов ответов самым оптимистическим выглядел: "никуда". Следующий вопрос "зачем он все-таки идет?" был полегче. "А че, стоять на одном месте, что ли?".
Нет, им двигал ни инстинкт выживания, ни любопытство и уж тем более ни дух слепого героизма. Ответ тривиален -- им двигало отчаяние. В стационарном положении тела, оно было мучительным до невыносимости, а при движении слабело, уступая место другим чувствам.
-- Джо-он!! Але-екс!! Чтоб вы сдохли, придурки из космоса!
Подобного рода позывными Вайклер время от времени пытался сотрясать окружающий мир. Всерьез встретить своих собратьев по несчастью он и не надеялся. Просто никаких других имен больше не знал, и в полумертвых чаяниях души думал, что его хоть кто-нибудь да услышит.
-- Клянусь небом и землей, я слышал в эфире эти голоса!
Ни неба, ни земли уже давно не существовало. Зря клялся. Далеко над головой пару раз появлялись несколько скоротечно живущих звезд. И исчезали. Если предположить, что небо затянуто слоем туч, и звезды, как добрые ангелы, являются взору, когда в этих тучах наступает некий просвет, то объяснить феномен несложно. Но как истолковать отсутствие солнечных лучей...
Вайклер уж в сотый раз кубарем покатился по траве. Внезапно возникший крутой склон лишил его шаткого равновесия. Он уже был надрессирован на такие случаи и прежде всего обхватил голову ладонями, чтобы не испробовать ей на прочность какой-нибудь камень. Но этот раз выдался благополучным. Тело тормознуло о какую-то корягу и замерло... Далеко-далеко, на самом краю вселенной горела одна единственная звезда. Маленький осколочек света, достаточный для того, чтобы сказать: "я его вижу, следовательно -- существую". Не вставая с земли, Эдрих решил отдохнуть и еще раз подумать о своих перспективах. Его ближайшее будущее рисовалось в самых унылых полутонах. О более отдаленном даже мыслить было страшно. Медленная смерть от голода имела все шансы стать его нареченной судьбой. Еще больше вероятности, что его загрызет какой-нибудь дикий зверь. Если последний имеет место быть и имеет, к тому же, способность видеть во тьме... Худшими из вариантов являлись смерть от отчаяния, помешательство или суицид. Или то, другое и третье вместе взятое.
-- Эй, дикий зверь! Ты здесь водишься или нет?
Вайклер частенько разговаривал с темнотой, пытаясь ставить себя на один уровень с ее могуществом, и это помогало. Притупляло природный страх. В какой-то момент он заметил, что коряга, на которой лежала его голова, медленно вздымается и опускается, да к тому же кажется чересчур уж мягкой. Вайклер потрогал ее рукой и замер с открытым ртом. Вместо ожидаемой коры или древесины пальцы вошли в чью-то длинную шерсть. И только теперь он услышал совсем рядом тихое размеренное сопение. Панического крика не произошло. Он был слишком утомлен для испуга. Поначалу даже возникла мысль поспать рядом с этим теплым существом, но как только он услышал его протяжный зевок и клацанье челюстями, быстро пересмотрел свое мнение и сменил его на противоположное.
Вайклер осторожно поднялся, взял свои прутья, заменяющие ему зрительные нервы, и пошел прочь. Вдогонку ему раздался еще один зевок. И только теперь он сообразил, что находится в состоянии шока.
Вскоре он уже совершенно потерял счет времени. Секунды, минуты, часы, недели стали для него абсолютно равнозначными бессмысленными звуками. Суставы во всем теле болезненно ныли от постоянной ходьбы. Желудок бунтовал, прося помимо суррогата ягод да сладких стеблей более разнообразной пищи. Из приятных жизненных ощущений осталось только одно: свалиться в какой-нибудь овраг и спастись от действительности целебным сном. Мечта больше никогда не просыпаться, увы, так ни разу еще не сбылась. Самым паршивым состоянием души являлось это муторное пробуждение, когда грезы рассеиваются как неудачные чары, и перед глазами снова пустота, вылитый из черноты и холода невидимый мир. "Это не Земля... нет..." -- бредил его разум. Однажды звезд на небе появилось так много, что в их светло-зернистом орнаменте он узнал немало знакомых созвездий. И что с того? Почти такие же созвездия он видел и с Фрионии, и с других планет Проксимы. И даже в своих тревожных снах.
Вайклер мыслил от противного. Ибо пока не потерял способности трезво оценивать уж если не окружающую обстановку, то хотя бы собственное поведение. Он знал, что если будет стоять на месте -- это смерть. Медленная и совершенно бесславная. А двигаясь куда-либо у него был шанс (пускай один к миллиону), что он встретит здесь некие остатки разума. Встретит хоть что-нибудь отличимое от вездесущей темноты.
Впереди послышался какой-то шум... Сначала можно было подумать, что это шелест ветра, но воздух вокруг был спокоен. Значит, река... И чем более Вайклер приближался к источнику заманчивых звуков, тем сильнее утверждался в последнем мнении. Вот уже для слуха стали различимы всплески волн, тревожный гул текущей массы воды... В какой-то момент деревья закончились. Его прутики шарили в пустынном пространстве берега, начиненного мелкой галькой и песком. Вайклер поднял один плоский камешек и, как в беззаботном детстве, решил пустить "блинчики". Шлеп... шлеп... шлеп... шлеп... -- раздалось семь или восемь смачных шлепков по поверхности, и камень канул на дно. Ему это так понравилось, что он почти полчаса пускал новые и новые блины, забавляя свой слух. В душе защемила ностальгия по детству, и вообще -- по жизни. То есть, по жизни, в которой присутствует здравый смысл. Вайклер снова подключил логику и путем нехитрых умствований понял, что ему разумнее всего держать свой дальнейший путь вдоль берега. Во-первых, здесь нет деревьев, что попросту облегчает ходьбу. А во-вторых... тут дело понятное, если на сей странной планете имеются какие-то поселения людей, то они должны находиться недалеко от источников пресной воды. Тело было в конец измотано, и болтающаяся меж ребер душа едва не отрывалась от ноющей плоти. Вайклер пытался несколько раз искусственно инспирировать себе боевой несломленный дух: то громко запоет какую-нибудь песню, то вдруг станет вслух рассказывать самому себе прокисшие от давности лет анекдоты. Смех от них тоже получался кислым, совершенно неестественным. Наконец, он пришел к выводу, что лучше молчать. Это хоть экономит силы.
Мир вокруг продолжал находиться в состоянии летаргической смерти. Он был ощутим, осязаем, при желании благословляем или проклинаем, но сказать то, что он существует, не поворачивался ни язык, ни извилина мозга. Вайклер настырно продолжал свой путь. Хотя нет. Путь -- здесь слишком яркое слово. Никакого пути, по сути, не было. Он просто вяло переставлял ногами, следуя невидимому берегу, который непредсказуемо менял свое направление. Спать приходилось как прежде, зарываясь в рыхлый песок. Из съестных блюд тоже не было богатого выбора. Порой приходилось час или два ползать на коленях, тыкаться носом в колючие ветки, прежде чем удавалось нашарить руками кустарники со спелой ягодой. От нее уже тошнило, желудок сводили спазмы, но более изящные деликатесы отыскать было трудно. Вайклер изредка срывал какие-то толстые, полые стебли, сладковатые на вкус и более питательные, чем ягоды. Но иногда бывало, он съест на свой риск какую-нибудь гадость и тут же сплюнет назад. Однажды меж пальцев у него запутался земляной червь. Он долго терзался сомнениями, и страшно не хотел терять свое человеческое достоинство. Потом все же пошел, сполоснул пойманную "дичь" в реке и отправил в свое нутро. После этого он стал противен сам себе, и поклялся, что лучше подохнет от недостатка витаминов, чем еще раз съест подобную мерзость.
Настоящий праздник наступил, когда Вайклер на одном хвойном дереве обнаружил шишки. Это был пир на весь черный мир. Он с пылающей страстью принялся обламывать ветки дерева, словно срывал одежду с юной девицы, жадно прощупывая ее тело. Даже пару раз пытался вскарабкаться по сучкам к вершине. Но после того как навернулся и распорол до крови ногу, решил довольствоваться тем, что раздобыл. Пожалуй, впервые за все его скитания в бездне мрака, он испытал чувство сытости. Теперь было бы неплохо отметить это дело. Из разнообразия спиртных напитков в наличии имелась только речная вода. Он подполз к берегу и жадно припал губами к ее пьянящей влаги. Раньше даже дико было подумать, что возможно испытать восторг от простых орехов и нескольких глотков воды. Эдрих, дивясь взрыву своих эмоций, от души расхохотался. "Таким пустякам может радоваться только олигофрен! Я сошел с ума, с чем себя и поздравляю!".
Вайклер поднялся на ноги, и тут ему померещилась некая искорка. Она вспыхнула и тут же потухла. Где-то сбоку. Скорее, эта вспышка произошла в его голове -- слабая галлюцинирующая надежда. Он долго всматривался в черную бездну, но безрезультатно. Снова нагнулся к воде и... та же картина! Будто вдалеке кто-то чиркнул спичкой и тут же ее затушил. То, что это не звезда, Вайклер понял даже своим отупевшим рассудком. Слишком малый угол наклона к горизонту, если учесть, что вокруг -- толща густого леса. Несколько раз меняя положение тела, он заметил: искорка то появляется, то угасает. Одна единственная на устрашающем полотне абсолютного мрака... Там огонь! Там непременно горит огонь! И мерцает лишь потому, что его заслоняют стволы деревьев. Эдрих боялся преждевременной радости, дабы не вкусить горечь разочарования. Тем не менее, он медленно побрел в сторону своего видения. Пришлось покинуть берег и снова окунуться в гущу леса, сражаясь с незримыми ветками. Огонек становился более ярким, у него появились цвета и формы, манящие и отпугивающие одновременно. Эдрих с наслаждением слушал учащенный стук своего сердца. Он почти не сомневался, что там -- островок разума. Даже если он попадет к диким племенам, людоедам, снежным людям или простым обезьянам -- это все же лучший вариант, чем медленно сходить с ума, скитаясь по черному миру.
Когда Вайклер явственно увидел мерцающие языки огня, сомнений не оставалось: это костер. До него могли додуматься только существа с интеллектом выше среднего обезьяньего уровня. Это успокаивало. Но он решил не терять бдительности. Наконец-то из тьмы показались силуэты скрываемых доселе деревьев. Они стояли как тени в вымершем сказочном царстве. Листва на них практически отсутствовала. Ветер тоже отсутствовал, и все они замерли, будто время заледенело на их размашистых ветках. Прутики-поводыри были уже ни к чему, и Эдрих радостно разломил их об коленку.
Треск играющего огня уже влился в немую симфонию тишины. Вайклер настороженно озирался, боясь, что дикари могут напасть сзади, но тем не менее шел вперед. В мир, наконец, явились цвета и краски. Кора деревьев, как и полагается, налилась темно-коричневыми тонами. Из-за отсутствия листвы торчали лишь голые ветки с многочисленными побегами -- словно иглами, воткнутыми во мрак. Трава в основном была черной, изредка все же встречались муторно-зеленые тона, даже пестрые цветы, которым сложно подобрать какие-либо земные аналоги. Всю эту картину Вайклер увидел вскользь, краем глаза и далекой окраиной сознания. В данный момент все его внимание было сосредоточено на большой просторной поляне, посреди которой и свершали свой ритуальный танец красные бесята, обитающие в костре. Столь непривычное море света резало глаза. Даже поднялось давление, и слегка застучало в висках. Вайклер приготовился к самому худшему. Он поднял обе руки вверх и, нелепо бормоча по-английски: "я ваш друг... я не причиню вам вреда", -- вышел на поляну.
-- Я ваш друг... я ваш друг... -- его сердце готово было повеситься на собственных сосудах от волнения. -- Клянусь, я ваш друг...
-- Хрен ты в потрепанном комбинезоне, а не друг! -- внезапный голос сзади чуть не лишил его рассудка.
Не чувствуя собственного тела, Вайклер обернулся. Он ожидал увидеть кого угодно, хоть самого господа бога в спортивных трусах и кирзовых сапогах, только не Джона с огромной охапкой хвороста. Лицо бедняги покрылось толстым слоем щетины, и он скорее походил на рыжего черта, чем на самого себя. Оба недоумевающе смотрели друг другу в глаза, ожидая, у кого первого сдадут нервы.
-- А... А-а-а!! -- Хворост просыпался на землю. Джон подпрыгнул на месте. -- Ну, ты скотина, Вайклер! Ну, ты свинья! На кого же ты нас, сиротинок, оставил?! Уж думали, так и не решился ты нажать тот проклятый рычаг! Сгорел вместе с "Безумцем"... Ты это или не ты?!
Джон подбежал и стиснул его в своих мертвых объятиях. Долго хлопал по спине, орал над самым ухом. Вайклер первый раз за все свои блуждания подумал, что жизнь еще не лишена смысла. У него даже прошибло слезу.
-- Где Антонов?
-- Спит, черт ленивый. Послал его за хворостом, а он на все забил... Сейчас, подожди.
Джон ринулся к краю поляны, и только теперь Вайклер заметил там натянутую между деревьев палатку из парашютной ткани. Капитан нырнул в ее недра. Донесся его командный голос:
-- Антонов, подъем! Встать из анабиоза! Да не твоему вялому члену, а тебе лично! Посмотри кого я нашел... Разумное существо из класса гомо сапиенсов. Иди, вступи с ним в контакт!
Далее послышался недовольный голос Александра:
-- Ты бы мне лучше бабу нашел... гомо сапиенс хренов!
Антонов выполз из палатки с заспанным, отекшим как после похмелья лицом, покрытым столь же могучим слоем щетины. Словно постарел лет на десять. Вайклер подумал, чего бы сказать такого остроумного? Протянул руку и ляпнул первое, что пришло в голову:
-- Я прибыл из космоса. Шел пешком с самой Альфы Центавра. Ищу двух придурков, отдаленно похожих на людей. Джона Оунли и Александра Антонова. Не видели таких?
Алекс долго протирал глаза, не веря тому, что они видят.
-- Эдрих?.. Ты?! Или не ты? Откуда ты здесь?!
-- А вы откуда?
Алекс загадочно посмотрел на черное небо. Слабый свет костра ничуть не менял его пугающей пустоты.
-- Во-во... И я оттуда же! Сколько же пришлось мне помотаться, прежде чем вас отыскал... Думал еще немного и умом помрачусь. Здесь-то светло! -- Эдрих поднес к носу грязную ладонь. -- Можно хоть собственную пятерню увидеть. Вы даже не представляете, какое это счастье! Видеть собственные пять пальцев!
Антонов мотнул головой, окончательно проснулся, подбежал и бросился ему на шею.
-- Мы же тебя похоронили вместе с "Безумцем"! Уже и за душу твою бесшабашную помолиться успели!
Короче, обнимались, целовались, осыпали друг друга комплиментами и проклятиями, наверное, минут пять. Все было на эмоциях. Они понимали, что шансы их встречи в такой беспросветной мгле были настолько ничтожны, что происшедшее нельзя характеризовать иначе как чудо. В научно-технические чудеса здесь уже никто не верил, поэтому чудо отнесли к категории божьих.
-- Ну, давай! Рассказывай, рассказывай... -- капитан похлопал Вайклера по плечу и указал на бревно возле костра.
Штурман бесхитростно изложил все, что было. И, как оказалось, по сути ничего-то и не было. Весь рассказ уложился в несколько минут бессвязных эмоциональных фраз. Пережитые ощущения не баловали многообразием. Поэтому он с куда большей охотой послушал своих коллег по несчастью.
-- В общем, -- Джон уселся рядом и подкормил пламя парою сухих веток, -- наши с Алексом приключения выглядят чуть более романтично. Если бы не моя зажигалка, которую я в суматохе кинул себе в карман, хрена мы бы сейчас возле костра грелись. Соображай, как многое в судьбе человека зависит от ничтожного случая... Короче, у меня вышло самое удачное приземление. Мы вдвоем с парашютом опустились на какую-то поляну. Алекс умудрился запутаться в деревьях, чуть не сломал себе ногу...
-- Во, опухоль до сих пор не сошла! -- Антонов обнажил больную коленку и произнес это с нескрываемой гордостью.
-- Нам повезло в том, что мы катапультировались сразу друг за другом, а ты, разиня, тормозил. Поэтому мы и нашлись быстро. Хотя... эта радость тоже имеет свою цену. Я исстрелял все заряды в своем плазмопистолете. Бегал в потемках... орал как псих да палил во все стороны. Думал, с ума сойду от этой темноты... Потом вдруг слышу, кто-то матерится по-русски. Как чувствовал, что Антонов. Больше так никто не умеет.
-- Я не матерился, а пламенно молился! Прошу не путать эти два понятия.
-- Помолчи! Дай мне сказать... -- Джон достал тот самый мундштук, вставил в него сигарету и поднес рдеющую ветку. Самозабвенно затянулся. -- Представь, Эдрих, глобальность моей личной трагедии. У меня в пачке осталось всего пять сигарет. Тьфу, уже четыре... Четыре сигареты на всю оставшуюся жизнь!
-- Да рано ты нас хоронишь-то...
-- Уж растягиваю их как могу. Каждая затяжка в моей жизни -- событие. Ну, а в честь такой радости, не грех еще одной штукой пожертвовать. Антонов сколько не просил, я ему ни единой затяжки так и не дал. Представляешь, какая я свинья! А с другой стороны, давал слово, что завяжет с куревом, пусть держит. Никто его за язык не тянул.
Бесконечная ночь накрывала поляну романтической тишиной, которая если и нарушалась, то только по вине ее обитателей. Огонь уныло потрескивал, словно кряхтел о каких-то личных недугах. Его скорбного света хватало лишь на то, чтобы сделать видимой саму поляну, нарисовать силуэты окружающих ее деревьев и привнести красноватый оттенок в мир триумфального мрака. Все происходило как в жутком сне. Вайклер поглядел на лица своих коллег. Толстый слой щетины превращал их из легендарных космоплавателей в бродяг вселенной. Протертые и порванные в нескольких местах комбинезоны годились только для бомжей. От той славы, которую они воздвигли сами себе, остались только тлеющие угли да понурые взгляды. И еще блуждающее где-то эхо похороненного "Безумца".
-- А я так надеялся, что нас здесь встретят с цветами и коллекцией самых изысканных вин... -- Антонов мечтательно откинул голову на траву и махнул на все рукой. -- Надо было послушать Гошку Сухова, и поступать лучше на экономический факультет.
-- Он бредит, -- тихо произнес Джон и поэтично добавил: -- Лишь я здесь мыслю здраво. Что вижу я -- для разума отрава... Короче, вот тебе, Эдрих, мое мнение. Этот мир того самого... -- капитан покрутил пальцем возле виска, -- шизанулся. То, что мы наблюдаем, попросту не может быть на самом деле.
-- Ты имеешь в виду отсутствие солнца?
-- Именно. Странно, что ты так поздно об этом догадался. Мы тут с Александром Великим поразмыслили, времени было предостаточно, и пришли к выводу, что ни одна логическая версия не способна объяснить происходящее. Научные гипотезы также отсутствуют.
-- Это ты к такому выводу пришел, -- буркнул лежащий на траве Антонов, -- а я утверждаю, что в верхних слоях атмосферы образовался светонепроницаемый слой. Наверное, произошла какая-то катастрофа...
-- А звезды?! Почему тогда мы их видим? -- Джон повысил интонацию. Наверное, задавал уже этот вопрос ни один раз.
-- Никаких звезд нет. Это просто маленькие белые точки в сознании. Наш больной рассудок видит то, что хочет видеть. К примеру, в данный момент на небе вообще ничего нет.
Небо действительно излучало лишь тьму и галактическую скуку. Джон сделал очередную затяжку и с печалью посмотрел на исчезающий меж двух пальцев окурок.
-- Была еще идея, что между Землей и солнцем повис космический объект столь огромных размеров...
-- ...что наводит тень на всю планету, -- домыслил Вайклер. -- В таком случае здесь бы давно все покрылось льдом. И всякая жизнь погибла бы от лютого холода.
-- Это и моему спинному мозгу понятно. Даже если предположить, что объект искусственный, это, один черт, ничего не объясняет.
-- Бред все это! Маразм! Куда луна делась в таком случае? Куда вообще все подевалось? У меня вон на сапоге застежка отлетела. Куда она делась?!
Джон стряхнул остатки пепла в бездну у себя под ногами. Его морщины прорезали лицо задумчивыми зигзагами.
-- Слушай, Эдрих, может ли быть такое, что пока мы прохлаждались в саркофагах, у компьютера в мозгах произошел какой-нибудь заклин, и мы попали вообще не в солнечную систему?
-- Исключено. Абсолютно. На подходе к системе происходит тестирование всех планет: их размеры, орбиты, относительные вектора перемещений.
-- А какие еще версии? Солнце потухло? Исчезло? Стало черной дырой с большой, с влагалище, норой?
-- Да, визуальные датчики были сломаны. Мы не могли видеть солнце воочию. Теоретически, подчеркиваю -- лишь теоретически, дедовским методом радиосканирования мы могли видеть потухшую звезду. Но это такой же маразм, как все остальное. Звезды тухнут миллиарды лет. Но прежде их планеты превращаются в заледеневшие песчаные глыбы.
Пламя костра потеряло свою силу. Оно стало похоже на покрасневшие морские волны, которые вздымаются над обугленными дровами и тут же исчезают. Но если в море волны бессмысленно бьются о берег, лишая его покоя, то здесь огненные языки вполне осознанно подразнивали ветер, и без того лишенный этого покоя. Ветер был беспощаден в своих гневных порывах и мигом разгонял красных бесят по потухшим углям. Чем меньше становилось света, тем более призрачными казались деревья, стерегущие поляну, и тем больше сгущалось кольцо темноты. Джон повернул голову в сторону Вайклера и почти безнадежно спросил:
-- В твоей голове хоть какие-то мысли водятся?
Эдрих пошевелил ногой поленья.
-- Если вас интересует мое мнение, то вот оно: это не Земля.
-- А что тогда?
-- Чуждый мир, Черт Поймет Что, мы провалились в какую-то логическую дыру в пространстве. Это попросту необъяснимо.
-- А давайте пожрем чего-нибудь, -- предложил Антонов. Он поднялся с травы, брезгливо стряхнул с себя ее сырость и уныло посмотрел на впавший живот.
Вайклер продолжал сплетать хитроумные софизмы, не столько с целью объяснить происходящее, сколько заморочить себе и другим голову своим напыщенным блудословием, как будто этот риторический паллиатив поможет спастись от полного отчаяния.
-- В общем, так: предположим, что за наше отсутствие цивилизация далеко продвинулась по части научно-технического прогресса. Люди изобрели новые источники энергии все более и более разрушительной силы. На Земле проводились эксперименты со все более непредсказуемыми последствиями. И вот, один из таких катастрофических экспериментов привел именно к тому нонсенсу, какой мы имеем несчастье наблюдать.
Джон лишь скептически пожал плечами.
-- Так мы жрать будем или нет? Желудок сводит. -- Антонов пошарил в карманах своего комбинезона, нашел там пару почерневших орешков, раскусил их и долго вглядывался в их пустующую сердцевину.
Капитан кинул в умирающий костер охапку хвороста, и тот буквально восстал из тления. Огненные бесята повылазили из всех щелей, стали трепыхать своими аморфными телами, передразнивать друг друга, шипеть и искриться. Их беззаботная жизнь, зависящая от мановения чьей-то руки, вселяла некое утешение: все в мире иллюзорно, так стоит ли мучить рассудок ради красочной игры иллюзий?
-- А как вам такой вариант: мы до сих пор находимся в анабиозе. Эскапический сон перешел в иную фазу. -- Джон зачем-то пощупал свое тело. -- Хотя признаюсь: никогда еще во сне я не мыслил так здраво и не чувствовал так явственно...
-- И не бредил так безнадежно! Мы жрать идем или нет?! Там у нас в палатке куча шишек и грибов. Зря я их собирал?
-- Чего ты заладил: "жрать", "жрать", "жрать"! Животное ты, Антонов! Здесь речь идет о высоких материях! -- повысив интонацию на слове "высоких", капитан воодушевленно поднял палец к небу.
Александр презрительно сплюнул.
-- Вот первобытные люди думали-думали о ваших "высоких материях" и превратились в таких выродков как мы. А не думали бы...
-- Ага. Мы бы до сих пор чесали друг другу спины, ели вшей...
-- И блаженны были бы! Идем жрать!
Вайклер лениво махнул рукой.
-- Знаете, парни, я бы сейчас отоспался с удовольствием. Под теплым одеялом... Мне уже осточертело, спасаясь от холода, зарываться по шею в песок и глотать одни кошмары.
Джон сделал экзотичный знак пятерней, мол "будет исполнено", и обратился к Антонову:
-- Алекс, наш люксовый номер там никем не занят?
Палатка была сделана из ткани парашюта. Впрочем, из чего она еще могла быть сделана? Вайклер трепетно пробрался в ее недра, словно входил в святая святых. Коленки сразу же почувствовали мягкую перину. Отблески отмирающего света рисовали внутри палатки чуть различимые глазу контуры. Скомканное одеяло. Три подушки... Это же надо -- именно три! Ну, молодцы! Чуяли, что рано хоронить их легендарного штурмана.
Когда Вайклер отдался мягким объятиям перины, да еще накрылся сверху шуршащим набитыми листьями одеялом, да еще представил рядом женщину... Большего счастья, казалось, и не надо. Он со сладким упоением втянул в себя чуть кисловатый воздух "люксового номера" и канул в небытие...
Джон еще долго сидел возле костра и смотрел в небо -- небо, пугающее соей бездонной пустотой. Он все еще надеялся на чудо. Он все еще ждал, когда начнет светлеть горизонт. Он создал в своей душе религию здравого смысла и тайно ей поклонялся. Когда на его плечо легла рука Антонова, он вздрогнул от неожиданности.
-- Плюнь ты на все эти загадки, капитан. Это черная вселенная с черным юмором.
Антонов даже сам не представлял, насколько удачно он подобрал словосочетание.