Сын офицера

В тот день, на стадионе, отец дал мне горсть сальных пятаков и трояшек. Я засунул их в рот и стал катать языком. Вскоре я, конечно, посинел и стал хрипеть. Меня держали за ноги, как Буратино, уговаривали, ласкали, но все напрасно, пока не прибежала грязная старуха-болгарка. Она сильно стукнула меня по спине, и я выплюнул в пыль мокрую медь. Старухе дали денег. Она собрала грязную мелочь и пропала.

Рядом с пустырем стояла воинская часть, а еще дальше в степи жили заключенные. Мы ходили в степь, она была сухая и растрескавшаяся, как плитка столярного клея. В степи росли жесткие глянцевые колючки прямо на белесых пятнах, которые назывались солончаками.

Мы уходили в степь с восторженным казахским мальчиком. Я брал солдатский котелок с водой, которую бережно заливал в нору тарантула, и сразу же отбегал на приличное расстояние, потому что из норы вылетал страшный маленький разъяренный клубочек. Мальчик кидал в него кирпич и лишь потом храбро давил коричневой пяткой. Как-то он увидел у меня перочинный ножик и захлебнулся от радости:

— Тарантулов резать будем!

Но я был иного мнения и вежливо отказался.

Первый раз меня обидели в детском саду, где заведующей работала моя мама. Я превосходно играл на барабане и всегда шел впереди колонны детей, черненький, в белой маечке. Но росту я был малого, и однажды меня всунули в середину, между двумя пузатыми дураками. Это очень нелегко — стоять с красным барабаном чуть не в конце, и я заплакал от глупости, унизившей меня и барабан.

В те годы хорошо праздновали День шахтера. В парк съезжались казахи и русские, ставили шатры, где варили барашка. Кричали, свистели, дудели, а потом напивались водки.

В детский сад пришел старый шахтер-стахановец. Он был слегка пьян и поэтому не знал, с чего начать. Начал и кончил он очень просто вместе с тем немного непонятно:

— Вот вы, дети. Живете очень хорошо и играете в красивые игрушки. А нам, бывало, как всыплют по заднице,— (воспитатели переглянулись),— так пух и вата летит. Так чтоб вы это знали и не боялись.

Потом он сфотографировался с нами. Я сидел рядом с ним и до сих пор помню его колючий форменный китель. От старика пахло водкой, и он обнял нас всех. Сейчас эта фотография в моем столе. На днях я отыскал ее и поразился. Оказывается, на стене стоит во весь рост и приятно улыбается картинный товарищ Сталин.

Заключенные собирали аккуратные финские домики и выполняли всякие другие работы. Эти люди очень походили друг на друга и всё жаловались, что их кто-то предал. Особняком держался человек в очках. Говорил он мало, но остальные подчинялись ему, шепотом рассказывали моей бабке, что он — профессор и сидит за убеждения.

Бабка моя была седая и вздорная, она не любила никого на свете, а пуще всего Сталина. Только из принципа она набивала ведро вареной картошкой, морковкой, хлебом и относила в сарай, где заключенные все это съедали. Раз она повесила на окно кулек с сахаром. Соседка Захарова заметила это, и отцу влепили строгий выговор на партийном собрании.

Отец после собрания крепко выпил с офицерами и ночью выговаривал бабке, но она ничего не ответила, а только поджала губы, да и то потому, что он был единственным человеком на земле, которого она любила. Бабка забилась в истерике, когда он пришел как-то весной пьяный, весь извалянный в коричневой глине, без фуражки, с окровавленным лицом. У него до самой смерти оставался на лбу маленький шрам-самолетик, и он был единственным человеком на земле, которого любила бабка.

Так вот. В этот день, когда у меня счастливо вынули деньги из горла, я гулял с товарищами по пустырю, который отделял наши дома от хибарок болгар, неизвестно зачем приехавших в этот пыльный, выцветший край, оживавший только весной.

А была весна. Такая, что уже стаяли сугробы и все подсохло кругом, зазеленело. В степи что-то чирикает, вроде и тарантулов нет. Грязь подсохла, но еще не превратилась в пыль, а вдали виднеются голубые эмалевые поляны. Это — лютики, цветы без запаха, цветы печальной казахстанской весны.

Заключенные сидели на бревнах, расстегнув ватники, курили. Они молчали, лишь один что-то перечислял, загибая желтые от махры пальцы.

Подошла болгарская девочка в одной рубашке. Подошла к профессору и, прямо, наивно глядя на него, стала лепетать гнусные русские ругательства. Профессор молчал. Я не видел его глаз из-за выпуклых бликов, игравших на стеклах очков. Потом он сморщился и погладил девочку.

На шахте подряд раздались три взрыва. Мои товарищи испугались и просили объяснить, в чем дело. Я важно заявил, что это летят в деревянных квадратных коробах черти и летят они прямо в наш детский сад, где затеют великий скандал, то есть будут всех бить деревянными мечами. Мои дураки не поверили, но все же пошли смотреть нечисть.

Но уже выли сирены и бесшумно мчалась большая желтая санитарная машина, оставляя слои бензиновой гари. И ощущение большого несчастья закралось в мое сердце и ползло, как котенок с перебитой лапкой, ползло, оставляя красно-бурый след.

А было это так давно, что иногда кажется, что и вовсе этого не было. Тогда я задумываюсь, скучнею, курю и убеждаюсь, что было все-таки, потому что молча стояли шахтеры, и лица, руки их были темны от въевшейся угольной пыли, и темным контуром высились терриконы, а была кругом весна-весна.

ГРИМАСЫ СВОБОДНОГО МИРА

РЕКОРД... САМОИСТЯЗАНИЯ

Молодой швед Руно Ульссон установил недавно новый мировой «рекорд». Он не метал диск, не бросал копье, не прыгал и не плавал. Он... просидел на натянутом канате больше, чем кто-либо другой в мире, а именно: 101 час 25 минут. На побитие мирового рекорда Ульссон пошел с вполне определенной целью — заработать деньги. Надо сказать, 1000 крон, полученных им за этот «рекорд», достались ему нелегко. Когда Ульссон сошел с каната, он был в бессознательном состоянии. Он дико закричал от боли, когда начали массировать его распухшие ноги.

Сидя на канате, Ульссон не раз начинал бредить. Его товарищ лез из кожи, чтобы развлечь его твистом.

— С меня хватит, больше никаких рекордов,— заявил Ульссон, когда его снимали с каната.

Шведский врач Лильсдаль назвал «рекорд» бессмысленным самоистязанием, не имеющим ничего общего со спортом.

Стокгольм А. ДАЛИН

ВСЕСОЮЗНАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ В МОСКВЕ

МОСКВА, 5 февраля (корр. ТАСС). Сегодня во Дворце пионеров на Ленинских горах открылась Всесоюзная конференция по проблемам пионерского движения.

В ее работе принимают участие секретари ЦК ВЛКСМ, члены Центрального совета Всесоюзной пионерской организации им. В. И. Ленина и коллегии Министерства просвещения РСФСР, ученые, учителя, партийные, комсомольские и пионерские работники.

БОЛЬШОЙ ХИМИИ — ЗЕЛЕНУЮ УЛИЦУ!

СКОЛЬКО МОЖНО ССЫЛАТЬСЯ?

Все меньше времени остается до пуска мощностей по производству маслонаполненного каучука. Одним из важнейших является строящийся холодильный цех. В настоящее время действующий холодильный цех не обеспечивает полностью потребности завода. С вводом в строй новых мощностей нужда в охлаждающих продуктах резко возрастет.

Несмотря на огромную важность и необходимость этого объекта, до сих пор начальник КМУ-2 т. Эйке и начальник КМУ-1 т. Паршуков не приступили к монтажу основного оборудования.

Управляющий трестом «Химстрой» т. Королев конкретно этого вопроса не решает. До сего времени цех стоит пустой, хотя фронт работы открыт для всех. Предстоит смонтировать много оборудования. В том числе три спаренных горизонтальных аммиачных компрессора. На их монтаж при трехсменной работе требуется не менее четырех месяцев.

Монтажники ссылаются на строителей, они, мол, фундаменты не подготовили под компрессоры.

Но сколько можно ссылаться друг на друга? Не пора ли и монтажникам. и строителям второго управления, которым руководит т. Чернушкин, от слов перейти к делу?

Маслонаполненный каучук должен быть получен во втором квартале этого года. И никто не вправе отодвигать эти сроки в неизвестность.

Ю. ЛЕВИЧЕВ

ЗА КОММУНИСТИЧЕСКУЮ ДЕЛОВИТОСТЬ

(С ГОРОДСКОЙ КОМСОМОЛЬСКОЙ КОНФЕРЕНЦИИ)

Как организовать свою работу по-новому сейчас, когда по всей стране происходит перестройка руководства промышленностью и сельским хозяйством?

Этими мыслями живут сейчас все партийные и комсомольские организации

………………………………………………………………………………………….

Одобрив решения ноябрьского Пленума ЦК КПСС, городская комсомольская конференция поставила перед молодежью новые большие задачи. Они вполне по плечу тем организациям, девиз которых настоящая коммунистическая деловитость.

БЛОК С «ХАРАКТЕРОМ»

Репортаж

Морозный туман стелется по Енисею, обволакивает сопки. Бетонщики, плотники, арматурщики быстро выскакивают из автобуса, подставляя лицо колючему енисейскому ветру. Кое-кто отворачивается, поглубже забирается в телогрейку. Девчата практичнее. Они повернулись к ветру спиной, взялись за руки и так продолжают идти.

Группа рабочих останавливается у окна главного инженера основных сооружений, смотрит на термометр.

— Да врет он, что минус сорок девять! — убежденно говорит бетонщица из бригады Алексея Соломатина Аня Киселева.— Айда в блок!

— Капризный этот Енисей,— уже по пути бросает группе девушек Лида Метусала.— То он блоки пытается затопить, то морозом решил попугать...

Возле пятого столба четырнадцатой секции девчата расходятся по объектам.

Вот и он — второй прискальный блок, где звено Виктора Михайлова ведет наступление на Енисей. Звеньевой строен, подтянут, сохранилась армейская выправка.

Блок наполняется шумом голосов. Кто дует на руки, стараясь согреться, кто затягивается папиросой. Слышно, как и в соседнем блоке идет оживленная беседа.

— Ребята все? — заместитель бригадира смотрит на Геннадия Даладанова.

— Так точно, товарищ командир! — чеканит Гена.

В блок заглядывает прораб второго участка Леонид Анисимович Сурин.

— Как, ребята, сдадите сегодня под бетонирование? — спрашивает он.

— Сдадим к обеду. Нам здесь осталось немного,— отвечает звеньевой.

— Ну, Гена,— вмешивается в разговор Виктор Михайлов,— труби начало.

Всхлипнул насос. Завизжал мотор. Чуть содрогается шланг. Постепенно из воды показывается бурое основание. Гранит теплый. Парокалорифер гонит и гонит горячую струю.

Олесь ГРЕК

ЧУТКОЕ СЕРДЦЕ

С чувством глубокой благодарности и радости встречаем мы Люду в нашей палате. Люда Евгеньева работает на заводе телевизоров. Она собрала на заводе небольшую библиотеку и теперь посещает нашу больницу три раза в неделю, чтобы выдать или обменять книги.

Всегда жизнерадостная, веселая, Люда всюду успевает: в библиотеку, в школу, к пионерам, над которыми она взяла шефство, и к нам в больницу.

Обычно Люда посещает нас вечером, после работы. Мы беседуем о книгах, музыке, кино, нашей прекрасной жизни и забываем о своих недугах. Радостно сознавать, что о каждом из нас проявляют заботу, что есть такие добрые, чуткие сердца, как у комсомолки Люды Евгеньевой.

Группа больных из 4-го поликлинического объединения

ДОСАДНОЕ «НО»...

«Прихожая — лицо дома»,— вот первая мысль зашедшего в новое кафе «Весна». Низкие удобные кресла. Аккуратный столик с журналами. Хочется присесть, отдохнуть. Но идем дальше. Обеденный зал на 54 места. Около окон стоят маленькие яркие столики. Кафе работает по принципу самообслуживания. Скользят подносы. Горячие закуски, крепкий кофе, чай. В глубине зала стойка. Там можно купить различные кулинарные изделия. Чистота, удобство.

И все-таки есть одно досадное «но». Кафе закрывается очень рано — в восемь вечера. А как приятно зайти сюда именно вечером! Выпить чашку кофе, послушать музыку. Тем более что у нас в городе нет молодежных кафе, если не считать «Березку», которая работает лишь в субботу и воскресенье.

Е. ПОПОВ

МЫСЛИ ВСЛУХ

Гордость и вдохновение вызывает у нас сознание, что система Станиславского, его этика получили столь широкое распространение не только в Советском Союзе, но и во многих странах Америки,Азии,Африки.

Станиславский стал подлинным знаменем реалистического жизнеутверждающего театра во всем мире. Гений актера, режиссера, педагога и ученого помог великому реформатору драматического искусства поднять это искусство так высоко, что оно стало силой взаимного познания и общения народов.

Великий сын России, вобрав в себя все лучшее из культуры прошлого, он стал нашим сегодня и по праву войдет с нами в коммунистическое завтра.

Юрий ЗАВАДСКИЙ, народный артист СССР, главный режиссер Театра имени Моссовета

НАСТОЙЧИВОСТЬ

— Я предлагаю избрать секретарем комсомольской организации Николая Колупаева,— сказал он.

Николай встревоженно поднял голову: «Что это — шутка?» Но со всех сторон послышались голоса:

— Правильно!

— Колупаева!

— Лучшей кандидатуры не найдешь! Он поднялся:

— Но мне будет трудно, я пропагандист, веду кружок технической учебы, редактор колхозной стенгазеты, член штаба народной дружины.

— Действительно, товарищи, нужно подумать,— подтвердил секретарь парторганизации Иван Алексеевич Назаров.

— Освободить от всего!

— Будем помогать!

— Пусть всем дадут поручения.

— Но у нас есть и другие, не менее достойные комсомольцы,— вставил кто-то.

— Только Колупаева!

— Ну что ж, будем голосовать,— председатель обвел всех взглядом.— Кто за то, чтобы секретарем комсомольской организации избрать Николая Колупаева?.. Так.. Восемнадцать. Кто против Колупаева? Кто воздержался?

Таких не было.

Н. ВОЛОКИТИН, секретарь сельского комитета ВЛКСМ

БУДЕТ МАША ТРАКТОРИСТОМ

Председатель колхоза «Дружба» молча выслушал просьбу и отказал наотрез:

— Брось думать. На то парни есть, чтобы с трактором управляться.

Но Машу Муртазину не зря прозвали «сорвиголова» — что задумает, непременно сделает. Она и в работе первая, и в отдыхе.

Как ни протестовал председатель, пришлось отпустить ее на курсы механизации. Она даже по радио выступила по поручению райкома комсомола. 120 человек записалось на курсы, а в прошлые годы едва набиралось полсотни.

Г. НЕДОШКОВСКИЙ

Так и с тобой, страна родная:

Не позволяет что-то нам

Убрать привязанностей хлам,

Такой ненужный, обреченный;

Пусть все лежит, как и лежало.

Что? Суеверие? Пожалуй.

Нет, миф, поправил бы ученый.

Из повседневной мифологии,

Из призраков минувшей жизни,

Из красок, линии, мелодии

Вдруг вспыхнет память об отчизне,

Такая подлинно родная,

Знакомая так несомненно,

Что ты почувствуешь мгновенно:

Она! Твоя! Твоя! Живая!

Ю. Тувим. Перевод Н. ЧУКОВСКОГО

 

Эсхатологические настроенияопределенной части бывшей молодежи

По ночам творится что-то страшное. Проснувшись якобы от грохота (звука) самолета, пересекающего невидимый барьер, можно обнаружить следующее: ветер свирепо разрывает кусты, деревья, комнату озарило фиолетовым, на столе — недоеденный лещ копчено-печеный ТУ—15—07—62—31 от 26.VI.84 СРОК РЕАЛИЗАЦИИ 72 ЧАСА МРХ СССР МОСРЫБА МОСРЫБОКОМБИНАТ, пустая бутылка из-под пива "Ячменный колос" (на глиняных ногах) вместимость 0,5 литра ТУ—18—6—15—79 МИНПИЩЕПРОМ РСФСР РОСПИВОПРОМ МОСКОВСКИЙ ПИВОКОМБИНАТ ЦЕНА БЕЗ СТОИМОСТИ ПОСУДЫ 29 коп., недопитый «Тоник горький», вместимость 0,33 л. Ту—13 РСФСР 819—80 МИНПИЩЕПРОМ РСФСР РОСПИВОПРОМ МОСКОВСКИЙ ЗАВОД БЕЗАЛКОГОЛЬНЫХ НАПИТКОВ (напиток применяется для разбавления алкогольных напитков); жена спит — недочитана подшивка журнала «Новый мир» за 1926 год с произведениями В. Лидина, Н. Никитина, В. Маяковского, М. И. Калинина, М. И. Пришвина, Мих. Голодного...

Трах-тах-тах — снова полыхнула июльская гроза. «Дальняя молния в злобе разделила весь мир пополам... Опять начался дождь, и после каждого раздраженного света молнии, после каждого удара грома дождь шел все более густо и скоро. Из тьмы неба теперь проливался сплошной поток воды, который бил в землю с такой силой...» (А. Платонов). А я не верю, что после каждого, и сплошной, и такой... Не хочу и не верю, хоть и славно написано. Или вот еще — А. П. Чехов, помнится, неплохо написал, что гром начинает грохотать, будто кто ходит босой по железной крыше... Это — правильно, и это я одобряю, я и сам босой как-то ходил в детстве по железной крыше в родном городе К., что стоит на великой сибирской реке Е., впадающей в Ледовитый океан... Подойди к окну, не бойся — у черных стекол девятиэтажных многоэтажек Теплого Стана застыли, жадно вглядываясь в пространство и время русские писатели, как передовые, так и реакционные, не только но... и (синтаксис). Пойми: писатели — нервные, убогие, пьяные — тоже болеют за матушку-Россию. Не бойся: они хорошо писали. Они все писали хорошо, отчего и остались навечно торчать у окон кооперативных многоэтажек во время июльской грозы, смерчей, ураганов и близящегося конца света.

А все потому, что болгарская предсказательница, гражданка Народной Республики Болгарии, сочла, что 5 августа 1984 года будет окончательный конец света. Что это значит — не объяснили, но утверждали аргументированность сказанного тем, что еще в 1982 году она же предсказала смерть Вождя, которая и наступила в том же году «Джуна-экстрасенс?» — робко вспомнил я. Небрежно отмахнувшись и посмеявшись над моей неосведомленностью, дополнительно сообщили эта же гражданка обещала писателю Л., что у него сгорит библиотека. Писатель Л. пошел домой и перевез библиотеку на дачу, где она сгорела вместе с дачей. «А разве он еще жив, писатель Л.? Ведь сейчас уже 1984 год?» — «Не бойся, не только жив, но и получил днями орден Трудового Красного Знамени или «Знак Почета», мы точно не помним, не помним...» — «А почему же не Героя Социалистического Труда и соответствующий орден Ленина получил этот классик, произведения которого мы изучали в школе?» — «А мы, с одной стороны, не знаем, а с другой — у него, наверное, уже есть все имеющиеся в нашей стране Ордена, за исключением того, последнего, который у него теперь тоже есть...»

...Выморочность повествования, времени, пространства. «ВЫМОРОЧНЫЙ, вымерший. Выморочный род. Выморочное имение, осталое после вымершего рода, после владельца, умершего без наследников». (В. И. Даль), но, с другой стороны, ведь не я же виноват в эсхатологических настроениях определенной части бывшей молодежи и в том, что 5 августа 1984 года будет конец света, я даже пытался с этим бороться, хотел реалистически описать июльскую грозу, как А. П. Платонов и А. П. Чехов, но, к превеликой своей злобе, я (а вернее, наш герой) не обнаружил в своем жилище интеллигентного человека какой-либо пишущей ручки или какого-другого пишущего предмета за исключением ссохшегося белого фломастера, не годного даже на то, чтобы поставить крест на дверях в какую-нибудь Варфоломеевскую ночь. Естественно было бы искать теперь черную бумагу, чтоб написать белым по черному, но от сознания такой глупости можно удавиться на той самой непрерывно озаряемой молнией березушке, которую сечет за окном российский ветер, мстя ей за то, что она в течение столетий секла российские задницы... Произошел описанный в газете «Правда» самум в Зарайске и Ивановской области. Несознательная природа восстала против порядка, ее нужно высечь! или это президент Р. дует из-за океана, подобно Гулливеру, которого недавно показывали в купленном идиотском английском фильме? Или еще что, но смерч начался, как утверждают официальные источники, в Горьковской области, под городом Горьким, где «ясные зорьки», и это особенно подозрительно, и все вы знаете почему... Поневоле сделаешь вывод, что передовой форпост науки гораздо ближе к территории чародейства и волшебства, порчи и дурного глазу, чем все мы думали. «Рассердилась великая наука! Напустила смерчу да суховею!» — мог бы сказать тот, кто бы это мог сказать. Но отнюдь не я. Я теперь всего боюсь. Гроза за окном, молнии блещут, дом того и гляди повалится, как в Японии, хотя чего уж теперь, спрашивается, бояться, когда 5 августа на носу, а вместе с ним и конец света.

Ну вот... Опять я слышу недоброжелательные голоса... Я кощунствую? Ну не сволочь ли тот, кому может прийти в голову эта паскудная мысль?.. Да разве ж я не гражданин своей страны? Разве ж я не знаю, что:

ЩЕДРЫЙ САД ЗАКИРА

По-нашему, по-советски

Он хорош в любое время года, этот сад. Прекрасен весной — в буйном цветении укрыт бело-розовой пеной; знойным летом всегда прохладно под густой, словно шатер, тенью листвы; осенью гнутся ветки от зрелых плодов. Сад стал любимым местом жителей поселка. Кто бы ни приехал в Нефтеабад, гостя обязательно проведут в этот сад, угостят фруктами, расскажут о нем много интересного. Необычна история нашего сада. Лет шесть назад здесь был пустырь — весь в гранитных валунах. Гоняли по нему ветры круглые шапки верблюжьей колючки. И в мыслях никто представить не мог эту предгорную террасу цветущим садом. С кетменем в руках пришел сюда Закир Масалиев и сыновей своих привел. Долго не могли поверить земляки в затею Закира. Одни не прочь были над ним посмеяться, другие жалели напрасно затраченные силы.

— Брось, сынок, пустое дело затеял,— качали головами аксакалы, наблюдая, как выворачивает он замшелые валуны.— Земля камен...

«Правда», 2 июля 1984 г.

ЖАЛОСТИ НЕ ЗНАЮТ

О чем пишут из США

Радиостанции США на все лады расхваливают американский образ жизни. А вот письма, с которыми меня ознакомили в одной семье, говорят совсем о другом.

...Во время фашистской оккупации украинская девушка по имени Людмила была увезена в Германию, а после войны очутилась в США, где и проживает в городе Сан-Диего (штат Калифорния).

Муж ее — безработный, уже дважды отсидел в американской тюрьме за «свободные» высказывания. Имея двух детей, Людмила не смогла в свое время возвратиться на Родину. Она нетрудоспособна, была контужена во время войны. Вот выдержки из ее последнего письма к родным. «Этот жестокий мир наживы жалости не знает, слезам не верит. Жизнь в США становится все опасней. Идешь днем по улице и боишься собственной тени, все думаешь, как бы тебя не ограбили, не застрелили. Мы стараемся не выходить на улицу после захода солнца — опасно. Волна преступности буквально захлестнула Америку. Уменьшаются правительствен...

А что касается урагана в Зарайске и Ивановской области, то вот мне рассказывала родственница Лена. Знакомый фотограф снял, и она видела эти ужасные снимки: разрушенный дочиста дом, кровать двуспальная, ночной горшок взлетел и криво повис, кошка мяучит на пустом пороге... Страшно, хотя вся страна тут же пришла на помощь. Жертвовали деньгами, посылали бригады, одеяла, платки, палатки, сгущенку. Все равно страшно. И невозможно представить, невозможно описать. Невозможно по совокупности причин, из которых главными являются скорый конец света, ручки нет, а также отвратительно болят ухо и челюсть, не давая забыться сном среди отчаянно бунтующей городской природы, озаряемой светом молний.

А началось все это еще 29 апреля, когда наш герой почувствовал стреляние в ухе, которое к Дню международной солидарности трудящихся превратилось в невыносимую боль, отчего он был вынужден среди праздника опадающих воздушных шаров и цветения ехать в Сто первую градскую больницу, что расположена на Ленинском проспекте напротив магазина «Байкал», торгующего «Тоником» ТУ-13 РСФСР 819-80, где его начисто успокоили, сказавши, что ухо у него «чистое» и только, значит, «зубик болит» и ему нужно к стоматологу. Он и пошел. А стоматолог, сволочь такая, по фамилии Годунова (все фамилии подлинные) , тоже говорит: это у вас зубик мудрости режется в ваши 38 лет, хи-хи-хи, как поздно...

Обласканный, веселый, направился он домой, но боли усиливались до предела, наступившего 15 мая 1984 года, когда из уха потек зеленый гной, а перед этим пять ночей завывал, хватаясь за голову, щеку,— больно, не спал. А сосед по многоэтажке напился пьяный на собственное сорокалетие и врезался в принадлежащий мне на основе права личной собственности автомобиль «Запорожец» (ЗАЗ-968М), смяв всмятку правое переднее крыло, переднюю панель и т. д. Отчего далее параллельно разворачиваются два сюжета: лечение уха (левого) и крыла (правого), в обоих сюжетах терпим поражение. Ухо не лечат, крыло не ремонтируют. То есть делают и то и другое, но из рук вон плохо, как врачи-преступники в больницах или вредители на заводах и шахтах.

В разбитом автомобиле, рыдая от боли, с ухом, сочащимся зеленой гнилью, наш герой вновь является 16-го числа в Сто первую градскую, где ему снова говорят врачи лор (ухо, горло, нос), что у него с ухом все в полном порядке, страдает он по линии зубов, что у него, вероятно, остемиолит нижней челюсти со свищом в ушную полость, отчего ему нужно немедленно госпитализироваться в больницу № X, которая находится на тихой Измайловской улице.

На битом сорокалетним идиотом «Запорожце», с сочащимся ухом явился в эту больницу, где пьяные с битыми харями сидели в коридоре, окруженные милиционерами, ибо больница была «специализированная», по челюстям и зубам. Некоторые находились в бессознательном состоянии, их катали на каталках. Миловидная девушка, врач в белом халате, велела мне идти на рентген. Рентгеновский стол был занят каким-то бессознательным человеком, и я даже подумал, что это — труп, но вскоре его перегрузили на каталку и место освободилось. Я лег на стол в своих светлых джинсах «авис» (40 руб.) и понял, что неправильно понятый мною труп обмочился. Но я ничего не сказал, ведь мочи было совсем немного, к тому же у меня все так болело, что мне было не до этих смехотворных претензий.

Просмотрев мокрый рентгеновский снимок, миловидная девушка сказала, что по зубной линии у меня все в порядке, остемиолита нет и быть не может, что это лор-врачи «туфтят». Я спросил, как мне жить. Ехать к лор, последовал ответ. Но я уже был там... Найдите хорошего платного врача лор, я вам советую. И еще — не вздумайте ложиться к нам, вы же видите, что у нас творится... Девушка придвинулась, явственно пахнуло портвейном, и я, забрав на память указанный снимок, отбыл обратно на Ленинский проспект, где врачи лор, тоже довольно молодые люди, уперлись ни в какую, что дескать это — остемиолит, и все тут, а больница № Х «свистит» и просто «не хочут класть», посоветовали найти платного зубного врача, «хорошего». Вот же черти! Я отправился домой пополоскать зубы горячей водой с солью.

И это была такая ночка, после которой меня совершенно не страшит никакое 5 августа 1984 года. От боли я терся головой об обои и все пытался занять в пространстве и времени такую геометрическую позицию — на плаву ли, на весу,— чтоб боль не била, чтоб хоть на минуточку, на секундочку, на миг забыться, чтоб боль ушла хоть на крохотный МИЖОЧЕК. Ох же ты ................................................................................................................. (крайне грязные нецензурные выражения, практически все, что я знаю из этой части русского языкового спектра).

Дальнейшее изложение последовательности и последствий болезни не доставляет мне никакого удовольствия, к тому же боюсь, что описания положений, лиц, ситуаций начнут повторяться и это может быть истолковано, как очернительство, нарочитое сгущение красок, типизация нетипичного, что мне совершенно ни к чему, у меня и других забот хватает. Поэтому перехожу, как Хемингуэй, на телеграфный стиль и обещаю, что вскоре совсем закончу этот рассказ, слабый, как я в моем теперешнем положении. (Такой же «рассказ», как я — «герой».) В общем, слушайте, если хотите:

Утром после апофеоза боли к врачу Годуновой

обратно,

Которая, больше меня напугавшись,

Мне направление в ведущий головной имени Семашко

Институт дает и сама при этом песню Иосифа Кобзона

Поет. День же — суббота,

И мне нужно забирать машину, которую чинят за

350 рублей

В подмосковном городе Истре мастеровитые рвачи:

с одной стороны, рвачи, с другой — врачи...

С гноем в ухе я машину в Истру отгонял,

А по дороге выл и молча рыдал, а также песню

Владимира

Высоцкого исполнял. Не из тех, что Роберт

Рождественский

На пластинку и книжку «Нерв» пускал, а из тех,

Которые народ и без него знал, любил, беспредельно

Уважал.... ЗАТОПИ ТЫ МНЕ БАНЬКУ ПО-ЧЕРНОМУ, что ли?

Возвратившись кое-как на электричке в Москву я к

Семашке держу направление

И там, наконец, получаю честное и правильное лечение,

Что доказывает, что вовсе не очернитель я,

А просто диалектически сложна судьба моя.

Все волшебно меняется. Прекрасное обращение.

Очереди нет. Что за напасть?

(Потом друг, врач и поэт Александр Лещев мне сказал,

что туда очень трудно попасть,

Что туда лишь блатные идут

И коньяк за 13 руб. 80 копеек с собой несут.)

А я-то и не знал, а то бы еще сильней радовался, что

К Семашке попал, хоть и жизнью своей рисковал,

Но не знал, а лишь по-прежнему тихо-тихо стонал.

Новокановая блокада. КАИН и АВЕЛЬ. Толстой

иглой колют под ухо меня.

Завязывают, как зайца. В Истру еду в

Полубессознательном состоянии. Я ХОЧУ ВИДЕТЬ

ЭТОГО ЧЕЛОВЕКА!! На электричке. Как — не

Помню. Спасибо жене, кабы не она, скончался бы я

И скорчился от горя, как свинья. В Истре рвачи уже пьяные, но вроде бы все сделали, а

Красть им нечего, красить нечем, краски у них нету.

Мы, говорят, простые люди, все с высшим

Образованием. Ладно... Пошли вы... Нет сил...

Жена садится за руль. Я — дремать и покачиваться

рядом...

И на этом мои страдания, дорогие друзья, практически заканчиваются, что еще раз доказывает — жизнь прекрасна, и никакие временные трудности не способны порушить это мое патриотическое мнение о ней. Мне три раза меняли диагноз, каждый день кололи толстой иглой, рвали зуб мудрости № 8, заодно сломали зуб № 7. На меня упала врачебная лампа, плохо прикрепленная винтом. Я закрутил винт, мне сказали спасибо. Хороший платный врач лечил мне зуб № 7, сломанный во время бесплатного выдирания зуба № 8, была адская боль в разверзтой полости, но я крепился, как партизан. Из уха снова тек гной, но потом все прекратилось, я полностью вылечился, практически здоров, у меня теперь хронический артроз, мне нельзя с хрустом есть яблоко, широко зевать и много разговаривать. Зато писать можно, что я и делаю, ставя точку.

Точка. Не хочу больше писать. Что-то не так. Нужно что-то другое, более светлое, как светлы, например, мои джинсы «авис» или светел светлый путь лунной дорожки, уходящей в сентябрьское море близ селения А. Симферопольского района Крымской области. Что-то не так, что-то другое... Билет, но куда?

А между тем июльская гроза вскоре незаметно кончится. Незаметно наступит утро. Призрачный молочный свет наполнит комнату. Природа будет дивно как хороша, и мы еще поборемся с ней. Рыбак замрет на озере, подманивая леща, ожидая щуку. Яблоки с глухим стуком упадут на крышу той бани, где жил Пришвин. Железнодорожный рабочий с молотком пройдет вдоль полотна строящейся магистрали века. Пилотируемый корабль войдет в плотные слои атмосферы.. Чайка Джонатан с клекотом пролетит «над седой равниной моря». И вдруг заалеет восток, вызолотится полнеба — вот и прошла ночь, ну и прошла ночь, вот и спасибо, ну и спасибо...