Вопрос о военных советниках для Китая

К концу XIX в. Китай являлся объектом ожесточенной колониальной политики западных держав. Политическая слабость, разложение правящих элит, экономическая отсталость, культурно-духовная деградация происходили на фоне активного внедрения Запада в древнюю страну. Попытки каких-то реформ в Китае сталкивались с таким количеством проблем, что неизбежно обрекались на неудачу.

Одним из направлений реформ в Китае того времени была военная сфера. Вооруженные силы Китая находились в глубочайшем кризисе, разложение охватило все слои и сферы военной жизни. Российский дипломат А. Максимов описывал состояние вооруженных сил Китая в конце XIX века: «Китайские офицеры, вообще, крайне неудовлетворительны. Офицерские должности раздаются зря, по протекции, происхождению или за бравый внешний вид и физическую силу. Такое чинопроизводство практикуется даже до настоящего времени в некоторых частях китайских войск, куда еще не успело проникнуть немецкое влияние. При этом кандидаты на звание командиров отдельных частей пускаются на всевозможные проделки и довольно успешно надувают экзаменационные комиссии, о чем нередко пишут даже в китайских газетах.

Вообще китайские офицеры невежественны, не имеют никакого понятия о военном деле, к которому относятся не более как ремесленники. Кроме того, они положительные хищники, смотрящие на казенный карман, как на собственный. Хищение пустило в китайской армии глубокие корни. Начальники частей обирают казну вполне беззастенчиво; они нередко распускают солдат по домам, оставляя под знаменами самое ограниченное число, а деньги, отпускаемые на их содержание, кладут в карман. Отпущенные солдаты возвращаются в свои части только ко времени инспекторских смотров, назначаемых обыкновенно раз в три года. В случае же какой-либо неисправности или внезапного приказания о выступлении в поход военачальники пополняют свои ряды насильственной вербовкой мирных граждан, которые, опасаясь наказаний, покорно несут солдатскую службу, пока их не отпустят».

Видя свою слабость в военном отношении, Китай вынужден был прибегать к помощи извне, закупая военную технику и снаряжение, привлекая иностранных советников. Как это ни парадоксально, однако военную помощь Китай по-прежнему искал на Западе, не идя на более близкий контакт со своим потенциальным партнером — Россией.

Вплоть до конца XIX в. военные связи между Россией и Китаем так и не получили развития, несмотря на объективно благоприятные условия для их развития. Контакты между нашими двумя странами в военной сфере ограничились лишь несколькими проектами.

В Военном министерстве, Главном штабе, приграничных с Китаем военных округах, равно как и в российском представительстве в Пекине внимательно следили за развитием военно-политической обстановки в соседней стране, превращенной в арену ожесточенных политических и военных схваток европейских держав, США и Японии. Китайско-японская война 1895 года показала абсолютную слабость и неподготовленность Китая к защите своих собственных интересов и прав. Китайская армия, даже те ее части, которые были подготовлены немецкими инструкторами, оказались полностью деморализованными и неподготовленными к боевым действиям.

У России были свои военно-политические и экономические интересы на Дальнем Востоке, прежде всего в Маньчжурии. Развивая отношения с Китаем, Россия вызывала недовольство со стороны Японии и Англии, стремившихся помешать укреплению ее позиций на Дальнем Востоке. Объективно Россия была заинтересована в стабильном и сильном Китае, который мог бы самостоятельно противостоять другим державам. К таким выводам приходили в российском внешнеполитическом и военном ведомствах.

В ноябре 1895 года временно командующий войсками Приамурского военного округа генерал-лейтенант Н.И. Гродеков направил на имя начальника Главного штаба секретную аналитическую записку, в которой высказался за необходимость командирования в Китай российских военных инструкторов. В ней подробно анализировались состояние вооруженных сил Китая и перспективы их развития, а также возможности России оказать военную помощь своему соседу:

«Закончившаяся в настоящем году японо-китайская война в значительной степени выяснила не только политические отношения и задачи двух главнейших азиатских держав, но вместе с тем пролила свет и на целый ряд вопросов, которые доныне представлялись в известной доле сомнительными и гадательными. Таким образом, между прочим, сделалось прежде всего очевидным бесспорное стремление Японии занять на азиатском материке господствующее значение, не безопасное для интересов не только Китая, но и европейских государств; затем была вполне доказана совершенная несостоятельность китайских войск в настоящем их виде, и, наконец, наряду с этим и для нас как бы еще рельефнее выдвинулось громадное значение Приамурья, бывшего доныне предметом если не пренебрежения, то во всяком случае далеко незаслуженного невнимания в смысле политической окраины, требовавшей, несомненно, большей заботы для укрепления ее за нами.

Совместным и решительным давлением трех европейских государств ныне, по-видимому, обузданы поползновения Японии, опасные для азиатского политического равновесия, но не подлежит сомнению, что давление это не пришлось по нраву гордой и тщеславной японской нации, упоенной недавними победами, и стремления ее, задержанные на время, останутся в будущем ее политическим идеалом.

Естественным последствием такого положения дел является необходимость быть готовым к отражению притязаний, способных снова нарушить мир Далекого Востока, и из всех держав ближе и непосредственнее других заинтересованных в этом, конечно, должны быть признаны Китай и Россия. Общность наших интересов настолько очевидна, что едва ли было бы в настоящее время для нас целесообразным сохранять то обособленное и равнодушное по отношению к Китаю положение, которое доныне мы занимали, не обращая даже внимания на настойчивое стремление наших европейских соперников завоевать там преобладающее значение. Такая нарождающаяся «силою вещей» связь обязывает нас подробно ознакомиться с силами и средствами нашего соседа и позаботиться, чтобы в случае возникновения новой борьбы все бремя ее не пало бы исключительно на нас и на нашу Приамурскую окраину, а распределилось бы более равномерно и пропорционально интересам каждого из союзников.

Естественным исходом из подобного положения является необходимость отнестись с серьезным вниманием к положению в Китае военного дела, находящегося там ныне в безусловно критическом состоянии.

Только что миновавшая война доказала воочию, что Небесная Империя, невзирая на принимавшиеся ее выдающимся государственным деятелем Ли-Хун-Чаном и за несколько лет принятым мерам, вовсе не обладает армией в европейском смысле этого слова. Попытки названного сановника, не щадившего затрат для сформирования в Китае регулярного войска и прибегавшего с этой целью к европейским инструкторам, не дали, очевидно, никаких результатов. Вооруженные по европейскому образцу и обученные самым сложным эволюциям, батальоны китайцев на деле — в бою — оказались такой же беспорядочной ордой, как и остальные их неученые собратья, и отсутствие в этих войсках воинского духа и дисциплины обнаруживались систематически при каждом их столкновении с правильным строем японских войск. Положение это стало так очевидно в течение войны, что было признано самим правительством, откровенно заявившим богдыханским манифестом о полной негодности китайской армии.

Такое положение нельзя не признать весьма характерным, ибо оно несомненно является ручательством твердого намерения китайского правительства принять меры к изменению настоящего положения дел и к созданию у себя более действенной армии.

Как уже сказано выше, обучение некоторой части регулярных войск Небесной Империи было вверено иностранным инструкторам, между коими, однако, доныне не было, впрочем, русских представителей. Труд этих офицеров, как видно по результатам, не увенчался успехом, и каковы бы ни были причины этого, но можно с известной достоверностью сказать, что кредит означенным инструкторам в настоящее время в Китае значительно подорван.

При подобных условиях, то есть при признанной самим правительством необходимости создать действительную вооруженную силу, с одной стороны, и при потере им доверия к имевшимся доныне инструкторам — с другой, представляется более чем вероятным, что Китай был бы доволен переменить своих военных учителей и мог бы обратиться за таковыми к России, как к державе наиболее заинтересованной в создании у своего соседа регулярного, серьезного войска.

Наряду с этим и с нашей стороны несомненно предпочтительнее занять роль военных учителей Китая самим, нежели терпеть обучение его войск другими европейскими офицерами, которые, очевидно, независимо от их официального назначения являются естественными агентами своих национальных интересов, диаметрально противоположных интересам России.

Приступая к этому вопросу, прежде всего нельзя не высказать, что, невзирая на плачевные результаты войны для Китая и несмотря на несомненно приниженное положение там военного сословия, к которому миролюбивое земледельческое население относится искони с крайним презрением, мы не имеем, однако, никаких серьезных данных для того, чтобы с достоверностью утверждать, будто в Китае окончательно невозможно создание сколько-нибудь порядочной армии. Если даже допустить, что сформирование ее на принципах гражданского и патриотического долга, лежащих ныне в основе каждого европейского войска, и было бы здесь недостижимо, то во всяком случае при наличности в этой громадной Империи массы бесприютного, полуголодного населения, это последнее должно, безусловно, дать с избытком материал, пригодный для образования из него военных ремесленников или даже специального служилого класса, наподобие того, который существовал до последнего столетия во многих европейских государствах и существует даже и доныне в Англии. Независимо сего, пригодным для этого дела элементом должно явиться собственно маньчжурское племя, к которому принадлежит ныне царствующая в Китае династия. Хотя до некоторой степени окитаенное, оно, однако, и доныне значительно отличается от покоренного им когда-то народа. В нем сохранились и даже в известной мере поддерживаются самим правительством прежние военные традиции, и, если не на самом деле, то по крайней мере в принципе, все маньчжуры и доныне составляют иррегулярное войско. Элементы эти при несколько обдуманной постановке не могут не представлять из себя военного материала, и если из них нельзя будет образовать непобедимых народных полчищ, в коих вовсе нет для нас и надобности, то во всяком случае из них будет возможно создать нечто более стройное, чем то, что имелось доныне, и в качестве вспомогательных эти войска, не представляя, может быть, сами по себе особой опасности, могли бы быть, однако, несомненно полезны.

Нельзя также с положительностью сказать, чтобы презрение китайцев к военному делу, ставшее ныне как бы ходячей истиной, было бы и на саном деле окончательно непреоборимо. Можно, напротив, предполагать, что подобный взгляд народа выработался здесь на почве многовекового мира, благодаря исключительно чисто китайской административной системе, опирающейся не на законах и справедливости, а на грубой солдатской силе, которая таким образом вместо того, чтобы служить гордостью и опорой нации, искони являлась здесь лишь инструментом угнетения в руках недостойных народоправителей.

Опыт перенесенной войны, пробуждающей уже китайское правительство, не может не заронить и в самом народе сознания необходимости и полезности для него регулярной армии, не имеющей ничего общего с ненавистными ей толпами грабителей, и при подобных условиях даже и в Китае вековой предрассудок против военного дела может во всяком случае Постоянно ослабевать».

В своей записке генерал Н.И. Гродеков сделал вывод, что китайское правительство после позорного поражения в только что закончившейся войне с Японией готово принять меры по реформированию своих вооруженных сил.

Одновременно с изучением военно-политической обстановки в Китае и приграничных с Россией провинциях этой страны в штабах войск Амурской, Приморской и Забайкальских областей в 1895 году начался по заданию Главного штаба поиск офицеров и нижних чинов со знанием китайского, маньчжурского и монгольского языков. Результаты исследования оказались неутешительными. Только среди казачьего населения нашлось лишь несколько десятков лиц, знающих немного монгольский и маньчжурский языки.

Переговоры с китайской стороной о посылке российских военных инструкторов или советников в Китай начались по инициативе российского правительства. Однако с самого начала они шли трудно, наталкиваясь на явный и скрытый саботаж и нежелание пекинских властей иметь дело с Россией. Это особенно хорошо понимали российские дипломатические и военные представители в Пекине, прежде всего российский военный агент полковник К.И. Вогак. Именно поэтому донесения из Пекина в адрес Главного штаба в ноябре—декабре 1896 года нередко были противоречивы и непоследовательны.

2$ ноября 1896 года полковник К.И. Вогак, донося в Военно-ученый комитет Главного штаба о начале предварительных переговоров с китайской стороной о посылке в Китай российских военных инструкторов, сообщил: «Все слухи о новых германских инструкторах не основательны. Китайское правительство принципиально согласно принять русских офицеров».

Однако это сообщение не в полной мере соответствовало реальной действительности. Во-первых, сам К.И. Вогак в последующих своих донесениях неоднократно подчеркивал активные усилия Германии по внедрению в китайские войска немецких военных советников — как кадровых офицеров, так и отставных военнослужащих. В конце декабря того же года российский военный агент представил шифрованное донесение о проекте комиссара таможни в Тяньцзине немца Детринга о приглашении в Китай четырех старших инструкторов и 40 младших военных инструкторов для китайской армии. Условиями 5-летнего контракта предусматривалось, что китайские власти не могут вмешиваться в дела инструкторов. Как показали последующие события, Германия действительно направила своих военных инструкторов в Китай. 13 октября 1897 года К.И. Вогак сообщил шифровкой в Петербург: «Несмотря на постоянное обещание Китая не приглашать немецких инструкторов, в Тяньцзинь прибыли в военное училище отставной германский поручик Тенке, ожидается еще один офицер».

Во-вторых, «принципиальное согласие» китайской стороны принять российских военных советников мало чего значило в принципе. Китайская манера проведения переговоров и недоверие Пекинского двора по отношению к России как таковой не придавали оптимизма. Впоследствии сам К.И. Вогак доносил в Главный штаб о том, что Пекин «уклонился от немедленного разрешения этого вопроса, ссылаясь на несвоевременность осуществления русского проекта».

Российский военный агент в своих донесениях подробно анализировал сложившуюся в Пекине ситуацию и выделял две главные причины, по которым китайское правительство пошло на отказ от предложения российской стороны. Он отмечал, что слабость центральных органов власти империи не позволяла Пекину эффективно влиять на положение дел в провинциях, где местные правители выступали категорически против любых реформ в военной области, резонно опасаясь ослабления личного влияния на местах. Кроме того, китайские дипломаты заявили российскому посланнику в Пекине, что принятие российского предложения вызвало бы «целую бурю» среди представителей иностранных держав, прежде всего Англии, Германии и Японии, которые не преминут воспользоваться этим предлогом для предъявления Китаю новых политических и экономических требований.

Оценивая ситуацию с принятием военных реформ в Китае в целом, полковник К.И. Вогак вновь подчеркнул: «… центральное правительство и местные власти оценивают всякое дело не с точки зрения его пользы для государства, а только в смысле выгоды своих личных интересов. Это тем более справедливо, что Китай, за редким исключением, никогда не вводил у себя по собственной инициативе европейские нововведения, а делал это под давлением дипломатии или войны».

В декабре 1896 года, когда переговоры с китайской стороной уже начались, полковник К.И. Вогак донес рапортом в Главный штаб, что китайские власти просто не желали осуществлять реальные военные реформы. Официальным доводом китайской стороны было отсутствие денег. Все деньги, выделявшиеся военному ведомству, разворовывались китайскими чиновниками и шли фактически только на содержание войск и закупку некоторого количества вооружения. Обучение военному делу не считалось в Пекине делом важным и необходимым.

На основании анализа военно-политической обстановки в Китае полковник К.И. Вогак делал вывод: «…Китайское правительство ответит отказом, в том или другом виде, на сделанное нами Цзунли ямэню предложение о командировании в Китай наших офицеров и унтер-офицеров. Если китайцы и не решатся на категорический отказ, то ответ их, во всяком случае, будет уклончивого характера, в расчете на выигрыш времени».

Далее российский военный агент отмечал: «…я считаю своим долгом еще раз доложить, что, по моему глубокому убеждению, Китайское правительство согласится на реформы, в настоящем смысле этого слова, лишь под более или менее сильным дипломатическим давлением. Вся история Китая показывает, что Империя эта никогда не предпринимала каких-либо новшеств по своей собственной инициативе; ей всегда приходилось уступать силе оружия или дипломатическому давлению извне. Нет ровно никаких оснований допустить, чтобы в данном случае Китайское правительство сделало исключение для военных реформ, к которым оно относится более нежели равнодушно, чтобы не сказать враждебно».

В своем рапорте К.И. Вогак дал военно-политическую оценку состоянию и перспективам развития российско-китайских военных отношений, отметив необходимость проявить твердость в деле обеспечения российских интересов: «Решаюсь добавить к этому, что раз мы обратились к Китаю с предложением о присылке ему инструкторов для армии, то отступать нам уже нежелательно. Сказанное нами предложение, как и все те, с чем мы за последние два года обращались к Китаю, имело характер требования и принятие отказа со стороны Китая, а тем более допущение сюда военных инструкторов какой-либо другой нации, несомненно, нанесло бы удар нашему достоинству, нашему преобладанию в этой стране, для достижения которого нами принесено уже немало жертв».

 

Миссия полковника Воронова

В декабре 1896 года китайский генерал Не-Ши-Чен (Не Шичен), командующий войсками Печилийской провинции, обратился к российскому правительству с просьбой командировать в его войска одного офицера и одного урядника в качестве советников по кавалерии.

С самого начала предложение китайского генерала выявило принципиальные разногласия между дипломатическим и военным ведомствами России. МИД полностью поддержал просьбу Не-Ши-Чена, призывая развивать отношения с провинциальными китайскими властями на местах, в то время как российское Военное министерство настаивало на необходимости межгосударственного соглашения. Военное ведомство было озабочено статусом и полномочиями российских инструкторов в Китае, опасаясь превращения их в «простых наемников» при провинциальном генерале. На основании этого военными специалистами делался вывод, что деятельность российских военных инструкторов не будет отвечать стратегической цели — помощи вооруженным силам Китая в осуществлении военной реформы. В справке Главного штаба, составленной по материалам донесений полковника К.И. Вогака, в связи с этим отмечалось: «При таких условиях наши офицеры и унтер-офицеры, командированные в китайскую армию, не будут приносить никому пользы, и положение их не будет отвечать достоинству чинов Русской армии».

В апреле 1897 года в Главный штаб пришло шифрованное донесение от полковника К.И. Вогака, в котором он возбужденно докладывал: «Поверенный в делах в Пекине сообщил частным письмом, что решено не навязывать Китайскому правительству наш проект об инструкторах, ограничившись частными командировками офицеров из Приамурского ВО в качестве советников к разным генералам, и просить моего ходатайства. Ввиду полного противоречия этого с полученными мною инструкциями, прошу указаний».

Несмотря на разногласия, оба российских ведомства находили важным и необходимым всемерно развивать с Китаем отношения в военной области. Российский император 20 декабря 1896 года «изъявил признать возможным и желательным командировать наших инструкторов для китайских войск».

Однако уже через десять дней императору докладывается поступившее из Пекина шифрованное донесение от полковника К.И. Вогака: «По вопросу инструкторов китайцы ответили уклончиво, отложив обсуждение на неопределенное время, что равносильно отказу, — Китай вовсе не думает о серьезных реформах». На поступившем из Военного министерства документе российский император собственноручно написал «Странно».

В действительности ничего странного в позиции китайской стороны не было. О ней в своих донесениях в Главный штаб неоднократно сообщал российский военный агент в Китае, и в российском военном ведомстве внимательно отслеживали обстановку вокруг проблемы военных инструкторов.

В создавшихся условиях российская сторона вынуждена была удовлетворить просьбу китайского генерала Не-Ши-Чена.

Первоначально предполагалось подобрать соответствующих кандидатов в Приамурском военном округе, однако вскоре выяснилось, что округ найти достойных кандидатов для выполнения задания в Китае не может. И все же 10 февраля 1897 года командующий войсками Приамурского ВО генерал-лейтенант Духовский донес в Главный штаб о своем решении командировать в Китай корнета Родственного и одного сверхсрочного унтер-офицера в качестве инструкторов в кавалерию генерала Не-Ши-Чена, запросив при этом средства на командировку. Не получив никаких указаний и разрешения из столицы, Духовский в конце февраля приостановил все мероприятия по командированию корнета Родственного.

И только 17 мая 1897 года начальник Главного штаба генерал-адъютант Обручев доложил Военному министру: «Имею честь доложить Вашему Высокопревосходительству, что Лейб-Гвардии Гусарского полка полковник Воронов изъявил полную готовность отправиться в Китай для исполнения там обязанностей кавалерийского инструктора при войсках Печилийской провинции…».

Вместе с рапортом докладывалась краткая записка о службе полковника Воронова:

«Родился 26 июля 1862 года.

Из дворян Костромской губернии.

Воспитывался в Николаевском кавалерийском училище и окончил курсы по 1-му разряду.

Произведен в полковники 6 декабря 1895 года.

Назначен помощником командующего полком по строевой части 2 мая 1896 года.

Штрафам не подвергался. Холост.

В походах и делах против неприятеля не был.

Получает содержание:

— жалованье 687 р.

— столовых 849 р.

— квартирных 250 р»..

Полгода шло оформление документов, согласование всех вопросов и технических деталей, связанных с отправкой российского офицера в Китай. Вместе с ним направлялись также два унтер-офицера того же полка — Тимофей Запорожцев и Сидор Артамонов, а также рядовой Петр Лебедев в качестве прислуги.

В августе 1897 года полковник Воронов получил секретную инструкцию от начальника Главного штаба, где в общем виде указывались его права и обязанности. Одним из принципиально важных пунктов был следующий: «Равным образом Вы не будете непосредственно подчинены генералу Не-Ши-Чену, а все вопросы, касающиеся Вашего положения при названном генерале, будут решаться соглашением между Цзукли ямэнем и нашей миссией в Пекине.

Все подробности исполнения возлагаемого на Вас поручения будут Вам выяснены нашим Китайским Посланником, советами и указаниями коего Вы обязаны руководствоваться».

Аналогичные инструкции и указания от Главного штаба в последующем неоднократно получал наш военный агент в Китае полковник К.И. Вогак: «Передайте полковнику Воронову Высочайшее повеление ограничиваться ролью инструктора, не стремясь стать самому начальником китайских войск. Он должен установить наилучшие отношения к китайским властям и подчиняться всем указаниям нашего представителя».

Тем самым с самого начала российской стороной ставилась перед Вороновым конкретная двуединая задача: организация обучения китайской кавалерии и ведение военно-политической работы по линии российского дипломатического представительства. Российская сторона неизменно подчеркивала особенный статус своего военного советника в китайских войсках. Будучи независимым от китайской стороны прежде всего в финансовых вопросах, он не подчинялся китайскому командованию, в том числе и самому генералу Не-Ши-Чену. Этим статус Воронова отличался от статуса военных советников из других стран, деятельность которых китайцы оплачивали непосредственно.

В этом была, возможно, одна из основных причин, почему китайская сторона не пошла на более тесные военные связи с Россией, несмотря на очевидную для себя выгоду. Независимость российских советников и их неподчиненность китайским генералам, в основной своей массе весьма спесивым, не могла не вызывать раздражения последних.

Западный стиль военной помощи Китаю был более эффективным: стандартный прием «кнута и пряника» срабатывал в условиях китайской действительности превосходно. Западные страны не останавливались перед применением силы против Китая и в то же время при необходимости могли проявить требуемую по китайскому этикету лицемерную «покорность».

Вместе с тем нельзя не отметить, что деятельность российских военных советников при китайских войсках получила высокую оценку самого генерала Не-Ши-Чена. Об этом он писал в своем благодарственном письме в адрес полковника Воронова: «Недавно я имел случай лично ознакомиться с ходом обучения войска (в Кайпине) и не могу не выразить мою радость по поводу образцового порядка и солидарности наших взглядов… Могу только пожелать, чтобы занятия продолжались с таким же усердием, дабы успехи увеличивались с каждым днем».

Повседневная деятельность российских военных инструкторов заключалась в помощи китайской стороне в организации быта и обеспечения войск и в обучении китайских военнослужащих основам строя и тактики. Помимо этого, занятия с китайскими военнослужащими охватывали также и общеобразовательные предметы обучения, прежде всего элементарные знания в области арифметики.

В соответствии с оговоренными с Не-Ши-Ченом условиями срок пребывания полковника Воронова истекал в августе 1900 года. Однако китайский генерал по военно-дипломатическим каналам обратился к российской стороне с просьбой о продлении срока пребывания российских военных инструкторов. Россия пошла навстречу этой просьбе.

5 марта 1900 года полковник Воронов собственноручно написал рапорт в Главный штаб: «Нахожу для себя вполне возможным продлить срок пребывания в Китае еще на три года, т.е. до 16 августа 1903 года». 30 мая 1900 года поступило высочайшее соизволение на продление срока пребывания русских военных инструкторов в Китае. При этом вновь подчеркивалось одно важнейшее условие: «В отличие от прочих иностранных инструкторов, нанятых Китаем за деньги, названному штаб-офицеру указано не получать от китайского правительства никакого вознаграждения и, не находясь в непосредственном подчинении генералу Не-Ши-Чену, состоять при нем лишь в качестве военного советника».

Однако согласие российской стороны на дальнейшее продолжение сотрудничества с генералом Не-Ши-Ченом так и не реализовалось. Резко обострявшаяся в начале 1900 года обстановка в Китае и вокруг Китая к середине того же года достигла критической черты. Европейские державы, в том числе и Россия, начали военные действия в Китае. Деятельность российских военных инструкторов в Китае приобретала непонятный характер.

Полковник Воронов и два его унтер-офицера 22 мая 1900 года перебрались в Тяньцзинь, где вместе с другими иностранцами, проживавшими в Китае, выдержали месячную блокаду со стороны китайских войск. Ни о какой инструкторской деятельности речи уже быть не могло.

В конце июня 1900 года генерал-лейтенант А.И. Куропаткин в докладной императору прямо написал: «Ввиду происходящих в настоящее время в Китае событий последующее пребывание нашего офицера советником при китайских войсках представляется неуместным, и, в соответствии с сим, полагал бы как полковника Воронова, так и состоящих при нем унтер-офицеров ныне же прикомандировать к войскам экспедиционного отряда, а по прекращении настоящих обстоятельств отозвать из командировки…». Император собственноручно написал на докладной резолюцию «Согласен».

Решение императора не было доведено до самого Воронова вплоть до декабря 1900 года. Находясь в неведении, он вынужден был написать рапорт в Главный штаб с ходатайством о предоставлении ему полугодового отпуска по состоянию здоровья с выездом в Россию.

Положение российского офицера в Китае было действительно странным. Ограниченный в своих правах и обязанностях, он испытывал огромные трудности и с материально-бытовым положением. Положение усугублялось тем, что, находясь в Тяньцзине, он всю вторую половину 1900 года не получал вообще никаких денежных средств. 15 октября Воронов направил телеграмму в Главный штаб, 15 декабря он вновь вынужден был написать рапорт: «По сие время мною и состоящими в моем распоряжении унтер-офицерами не получено содержание за вторую половину текущего года…».

И, наконец, только 21 февраля 1901 года на докладной записке А.Н. Куропаткина императору об отзыве из Китая Воронова и двух унтер-офицеров появилась резолюция «Согласен». Однако российские военные инструкторы продолжали свою службу в Китае еще почти целый год — вплоть до декабря 1901 года. После этого российские военные советники были окончательно отозваны из Китая.

Китайская сторона высоко оценила деятельность Воронова и двух его помощников. В марте 1901 года они были награждены от имени императора Китая орденами Двойного Дракона и другими памятными подарками.

Заслуги Воронова были отмечены и российской стороной. За выполнение задания в декабре 1899 года он был награжден орденом Святой Анны 2-й степени. В середине июня 1901 года за боевое отличие, «мужество и распорядительность при обороне Тяньцзиня» он был удостоен ордена Святого Владимира 4-й степени с бантом.

Таким образом, первый опыт военной помощи России Китаю советниками и специалистами в 1896—1901 гг. оказался в целом неэффективным.

Уровень и масштабы этой помощи не соответствовали ни китайским, ни российским интересам и возможностям. России не удалось убедить Пекин поставить эти отношения на межгосударственный уровень. Китайская сторона отказалась от каких-либо крупномасштабных проектов. Деятельность трех российских военных инструкторов носила фактически частный характер.

Отказ Пекина от сотрудничества с Россией в области подготовки военных кадров и проведения реформ в китайской армий объективно был большой ошибкой. Китай упустил возможность получить квалифицированную и во многом бескорыстную военную помощь от своего северного соседа, ориентируясь в основном на позиции западных держав.

Неудачи в стремлении России укрепить Китай в военном отношении, прежде всего перед лицом растущей угрозы со стороны Японии, безусловно сказались через несколько лет на ходе и исходе русско-японской войны.

Проблема посылки в Китай военных советников выявила большие расхождения во взглядах среди политических элит России, между позициями дипломатических и военных ведомств внутри страны. Это свидетельствовало об отсутствии в России единой государственной концепции в отношении целей, путей, средств и методов военной помощи Китаю.

Кроме того, опыт командирования первых российских военных инструкторов в Китай показал необходимость учета специфики этой страны, ее политических, культурно-исторических, национально-психологических и иных особенностей.

Итак, миссия полковника Воронова и двух его унтер-офицеров в Китае продолжалась 4 года и 3 месяца. Сложившаяся к тому времени военно-политическая обстановка в регионе не позволила продолжать эту деятельность, равно как и расширить масштабы российской военной помощи своему северному соседу. Опыт деятельности первых российских военных инструкторов в Китае оказался фактически невостребованным.