— О тебе доносили мне, и не раз — ты величайший из мастеров в искусстве убивать. Ты поражаешь и железом, и бронзой, и костью. Ты можешь лишить человека жизни и деревом, и верёвкой, и водой. Голыми руками тоже способен убить.

Вода мирно журчала за бортом. Мягко и почти бесшумно вздувался и провисал полотняный навес над беседкою посреди палубы, поскрипывали кормовые рули в уключинах. В беседке находилось два человека. Верховный жрец Амона-Ра внимательно смотрел в длинное, серое, с глубоко утопленными под надбровные дуги и ничего не выражающими глазами лицо. Взгляд его то и дело сбегал вниз по фигуре и останавливался на руках Мегилы. Они были прикованы к подлокотникам кресла широкими бронзовыми обшлагами, такие применяют в храмовых подвалах при некоторых пытках. Речь Аменемхета призвана была объяснить, почему пришлось прибегнуть к такой предосторожности. Но, даже более чем надёжность металлических пут, верховного жреца волновал вид огромного перстня на правом указательном пальце непрошеного гостя. В массивной оправе из очень чистого золота помещался большой квадратный камень. Даже не отражая прямых лучей, он переливался глубоким, могущественным огнём. При малейшем шевелении пальца он порождал на поверхности несколько синих и белых искр, заставлявших Аменемхета ощутить холод под ложечкой. До того как стать верховным жрецом, он был хранителем храмовой сокровищницы и многократно держал в руках все каменья родной земли и сопредельных стран. И агат, и оникс, и сердолик, и гранат, и бирюзу, и даже зелёный волшебный берилл. Камень гостя, несомненно, был самого драгоценного рода, и бывший хранитель сокровищницы ни разу до этого не видал такого.

   — Я пришёл к тебе по своей воле. И не для того, чтобы убивать тебя или кого-то из твоих людей.

Аменемхет ответил не сразу. Он чувствовал, что этот серолицый человек, обладатель перстня, столь волнующего воображение, говорит правду, но эта правда ничего не объясняет.

   — Мне, слуге Амона Сокровенного, приходится иметь дело с делами непростыми и запутанными, но, даже призвав на помощь все свои способности к соображению, я не в силах представить себе причину твоего появления здесь. Может «царский брат» просто прибыл в гости?

Аменемхет не выносил такую плебейски шутливую манеру выражаться и страдал, что небывалая ситуация вынуждает его прятаться за этой дешёвой ширмой.

Мегила был явно не расположен играть в словесные игры.

   — Я здесь не как гость. Я прошу у тебя убежища.

Верховный жрец почувствовал, что леопардовая шкура начинает сползать у него по плечу, и ему пришлось сделать довольно резкое движение левой рукой к правому плечу, дабы перехватить её. Делая его, он подумал, что это очень похоже на жест гостеприимства. Если бы Мегила понял его таким образом, то должен был бы глубоко кивнуть головою, но остался недвижим. Он явно не расположен был хвататься за камышину надежды. Значит, чувствует за собою неизвестную силу и прибыл сюда не как голый проситель, но как торговец с редким товаром. Его поведение явно подтверждало многочисленные, невразумительные и уважительные слухи о нём. Вездесущ, умён, жесток, щедр, непонятно, откуда взялся на свет, наверное, прямо из демонического чрева Авариса. Непонятно, куда скрывается, порой на годы, посланный демоническою же волей своего царства по непостижимым и явно отвратным надобностям. Надо ли будет удивляться, если он прямо сейчас растворится в воздухе. Хека утверждает, что нубийские маги, коих Мегила наведывал во время своего кружения по границам обитаемого мира, научили его этому.

   — Ты просишь у меня убежища?

   — Да, и готов заплатить за него.

   — Золотом? Тем, что привёз в своей лодке?

   — Есть вещи дороже золота. И что оно стоило бы, золото, привезённое в этой лодке? Причаленное к твоей ладье, оно и так в твоей власти. Тебе стоит только приказать твоим людям.

Аменемхет приподнялся, как бы для того, чтобы глянуть через борт на хрупкий одноместный кораблик Мегилы. На таких из одной береговой деревни в другую перебираются младшие писцы, у которых нет лишнего дебена, чтобы нанять хотя бы одного гребца. Ночуют они прямо в лодке под плоским тростниковым навесом, покрывающим половину недлинного корпуса.

   — Так что же там?

   — Не там, а здесь, — спокойно сказал Мегила и указал пальцем, несущим на себе удивительный камень, в центр своего лба: — В моей голове все секреты Авариса, и чтобы их вместить, мала не только моя лодка, но и твоя ладья.

Верховный жрец Амона-Ра побледнел и медленно вернулся в своё кресло, раздувая ноздри, как будто ему не хватало воздуха. Потом позвал почти неизменившимся голосом Са-Ра и велел ему снять с рук «царского брата» бронзовые браслеты, раз они всё равно бесполезны.

   — Это не моя ладья, но Амона, бога Сокровенного и Неизъяснимого. Она может вместить всё, что присвоил себе твой город, и многое сверх того.

Гость опустил веки в знак извинения, показывая этим знание хорошего фиванского обхождения. В отличие от более сдержанных жителей долины, экзальтированные насельники дельты в таких случаях прикладывают ладонь к глазам. Простые азиаты вообще не знают, что такое извинение. Высокопоставленные гиксосы признают свою неправоту лишь словами, лишнее доказательство их степной дикости.

   — Как ты освободил руку?

   — Эго один из малых секретов. Если тебе угодно, я начну с него.

Мегила поднял руку:

   — Тут под кожей скрываются сочленяющиеся суставы, дабы рука могла гнуться. При помощи особых упражнений можно научиться временно вынимать один сустав из другого и проникать тогда в очень узкие отверстия. Или уходить из таких вот захватов.

Аменемхет едва заметно кивнул, соглашаясь, что целенаправленным упражнением можно достигнуть многого.

   — Мелкие твои секреты мы пока отложим. Объясни мне для начала главный — зачем ты здесь? От чьего гнева ты просишь убежища? Ты высоко стоишь в Аварисе, рядом с царём Апопом, что повсюду известно, и только его гнев может быть для тебя опасен.

   — С тобой легко говорить. Большую часть того, что следует рассказывать, ты и без того знаешь. Да, царь Авариса зачислил меня в разряд своих врагов. Благодаря тому, что у меня есть своё ухо в каждом покое царского дома, благодаря тому, что у меня есть способность, сличая некоторые знаки жизни, заглядывать в будущие решения царя, я узнал, что обречён. Под чьим крылом я мог найти защиту от его гнева? Кто из прочих властителей Египта настолько силён и свободен, чтобы принять меня, зная о моей опале?

   — Но, кроме князей египетских, есть властители и в иных землях, и тебе известны все проходы туда. Неужели царь хеттов или царь Вавилона не захотели бы открыть тебе объятия в обмен на секреты Авариса?

   — Когда я расскажу тебе то, что собирался, ты увидишь, что укрыться в тех землях мне было ещё труднее, чем во дворцах слабых египетских князей.

После молчаливого обдумывания Аменемхет сказал:

   — Апоп враг Египта и мой враг, но я далёк от того заблуждения, чтобы считать его безумным или неразумным человеком. У него должны были быть настоящие причины для того, чтобы объявить своим врагом такого полезного и умелого человека, как ты. Может ли быть тут простой наговор из-за чьей-нибудь мелкой зависти?

   — У него были настоящие причины.

Полотняная крыша поднялась особенно высоко и широко обрушилась вниз, выгнав из кучи фруктов на подносе забравшуюся туда осу. Аменемхет проследил взглядом за её воздушным барахтаньем и выжидающе посмотрел на гостя.

   — Вашему святейшеству известны обыкновения нашего столичного двора?

Брезгливая гримаса на лице верховного жреца свидетельствовала, что каковы бы они ни были, эти обыкновения, он оставляет за собой право считать их отвратными. Гримаса эта ничуть не задела говорившего.

   — Особые, очень старые, неуклонно исполняемые правила руководят всею многослойной и на первый взгляд запутанной административной жизнью царства. Ни одно назначение на какую-либо значительную должность невозможно в обход этих правил. Даже сама царская воля ими в известной степени связана. Они есть главное условие нашего общего могущества, но иногда они становятся причиной личного несчастья некоторых «царских друзей» и даже «царских братьев».

Аменемхет не подал виду, что после произнесения этих многочисленных слов картина для него не стала яснее. Он решил — пусть говорит дальше, может быть, смысл откроется сам.

   — Далее я изложу тебе эти секретные правила, а пока лишь скажу, что я узнал, что Гист, начальник мемфисского гарнизона, собирается в Аварис, ибо он сумел как-то по-особенному угодить Апопу. Этому молодому офицеру намечено было не просто почётное место в чиновных верхах, ему намечено место моё. Я срочно отправился в Мемфис и убил Гиста. Но сделал это в спешке, отчего оказался под угрозой, что моё участие в этом деле откроется.

   — Тебя видели?

   — Нет, но нашли мою стрелу в шее у него. Я не успел её вытащить.

   — Как же можно по уже выпущенной стреле узнать, кто её хозяин, если он не написал на наконечнике своё имя?

   — Перед самым отправлением в Мемфис я побывал в тростниковой стране халдеев, в городе Нихиншеньгу. Там я увидел оружие, о котором до этого лишь слыхал. Местные жители стреляют из хорошо просушенных тростниковых трубок маленькими отравленными стрелами. При некоторой сноровке можно поразить шею противника за сорок шагов, и никто из тех, кто, например, пирует с ним, не заметит выстрела.

   — Подлое оружие, — сказал верховный жрец.

   — Всякое убийство необходимо совершать подходящим способом. Я не мог подобраться к Гисту ни с мечом, ни с копьём. Оставалась отравленная стрела. Но когда в город внезапно прибыл Апоп и ему доложили о странной смерти его любимца, я понял: мне надобно бежать.

Аменемхет чуть заметно сдвинул брови:

   — Нихиншеньгу? Я слышал о таком городе, но слышал мало.

   — Это маленький город, в самой глубине тростниковых непроходимых зарослей. Дома там стоят прямо в воде, на высоких столбах, там не знают колесниц и носилок, а передвигаются лишь на лодках. Но тамошнее племя могущественно, и ему покорились все поселения в болотистой местности, подходящей к морю между двумя реками.

   — У Авариса есть какие-то дела в этой отдалённой странной местности?

На лице Мегилы мелькнула улыбка и сделала его неприятное лицо отвратительным.

   — Да, это дальняя местность и странная местность. Если простому жителю Черной Земли рассказать, что есть земли, где реки текут не с юга на север, а с севера на юг, навстречу Нилу, он не поверит и решит, что рассказчик умалишённый.

Верховный жрец снова поправил леопардовую шкуру и заметил с некоторым вызовом в тоне:

   — Я не простой землепашец, но и мне приходится напрягать ум, чтобы представить себе Евфрат. На нашем языке даже трудно дать название этой реке. Надо сказать так: эта перевёрнутая вода, которая течёт вниз по течению, двигаясь вверх по течению. И я не считаю, что наш язык не прав. Правда, говорят, что есть земли, где тамошний Нил вообще не течёт по руслу, но падает сверху в виде капель. Приходится даже и в такое верить.

Мегила спокойно кивнул:

   — Мне приходилось видеть и белый Нил, лежащий на горах, как песок пустыни, но при этом он холоднее пола гробницы. Жители великой нильской долины сотни лет торгуют с отдалёнными странами, везут дерево из Митанни, серебро из Сирии, благовония из Пунта, но живут так, словно никаких других стран нет. Что делать, таковы египтяне. Мы, гиксосы, думаем по-другому. Мы точно знаем — другие страны есть, есть другие боги, есть всевозможные и невозможные племена, и к каждому можно найти подход. Мир велик. В страну тростникового племени я попал из ещё более отдалённого царства, из Элама. Возникло неотложное дело в столице этого богатейшего царства, в Сузах. Один из младших сыновей царя отказался жениться на своей сестре, в тамошней династии это закон, дабы священная кровь царского рода не расплёскивалась куда попало. Царевич заявил открыто, что желает соединиться с другим человеком, видит теперь в нём свет своей жизни. Царь разгневался и отказался от своего намерения сделать царевича наследником, что входило в планы Авариса. Мне надлежало образумить царевича так скоро, как только это возможно. И мне это удалось, хотя неприятное впечатление при тамошнем дворе не развеялось полностью. Поэтому я нырнул в камыши и попросил тамошних друзей нашего царства в случае, если сузский владыка не вернёт расположения прежнему своему любимцу, незаметно кольнуть отравленной стрелой другого царского сына, дабы лишить Элам выбора. Теперь тебе ясна картина моего тайного путешествия? Вот уже двадцать лет я занят подобными делами. Я бывал и в богатейших столицах с громадными гарнизонами, и в пещерных норах разбойников на узлах караванных путей, и открыто, и тайно. Со мною рады были побеседовать и жрецы великих божеств, и чёрные колдуны в горах Загроса или чащах Нубии. Сидонские купцы и вавилонские ростовщики давали мне деньги без счета и без расписки.

Мегила вдруг остановился.

   — Я сказал уже много, но не спросил, веришь ли ты мне?

   — Я поверю тебе, если ты объяснишь мне, почему так происходит.

   — Для того я и пришёл к тебе, чтобы это рассказать. Так слушай.