Вошли через потайную калитку, о которой ничего не было известно даже слугам. Ещё там, снаружи, Хека предупредил своих шестерых, до зубов вооружённых азиатов, чтобы они вели себя как можно тише. Он был уверен, что за прошедший день в его доме не раз бывали гости. Сейчас же тут почти наверняка никого нет. По крайней мере, нет никого опасного. Сюда мог забрести только какой-нибудь пьяный бродяга, заметивший, что ворота не заперты. Своих слуг, ещё до того, как отправиться в Темсен, Хека отослал в маленькое имение ниже по реке, подаренное ему храмом, а собак отравил. Может быть, кто-то из искавших хозяина дома оставил засаду, но это маловероятно, ведь хитроумный Хека изобразил всё так, словно хозяин сбежал навсегда.

В саду равномерные трели цикад. На кухне попискивания крыс. Привычная вонь вытекает из дверей шорной мастерской. Двор покрыт тонким слоем лунного порошка, на котором отчётливо видны отпечатки множества чужих подошв, бегущих одновременно в разные стороны. Колдун усмехнулся про себя своей проницательности. Конечно же гости были. Босые ноги, сандалии, а вон там кого-то протащили к воротам. И не одного. Похоже, тут произошло целое побоище.

Войдя в дом, Хека сразу же нашёл и другие подтверждения того, что тут уже побывали люди и что эти люди уходили отсюда в ярости. Разломанные стулья, оборванные занавеси, поваленная подставка для вазы. Деревянная крышка люка над входом в подвал была поднята. Даже при самом приблизительном обыске её нельзя было не заметить. Значит, спускались вниз. Значит, хитрость удалась. Хека встал на колени и принюхался. Из квадратной дыры поднимался густой, неразложимый на части смрад.

Пятерым азиатам было велено встать на страже перед домом и у ворот, самого здорового Хека взял с собой вниз, чтобы помогал в увязывании мешков.

В полной темноте подвала колдун ориентировался почти так же свободно, как в освещённой солнцем комнате там, наверху. Одна была забота — не наступить на какой-нибудь флакон с острыми гранями. Значительно хуже приходилось помощнику, он не видел ничего, сразу одурел от запаха, что выразилось в сильнейшем сопении. Хека тихо хихикнул и прошёл к дальней стене, где на особом штыре висел у него светильник, заранее заправленный лёгким горючим маслом. Колдун достал из складок на поясе своё любимое кресало с петлёй, чтобы удобнее было насаживать на культю, вытащил кремень и пристроился так, чтобы скорая искра как раз упала на промасленный фитиль.

Ударил раз, ударил два. И вдруг ему стало немного не по себе. В чём дело, он понять не мог. А азиат перестал сопеть.

Хека ударил ещё раз. Пожалел, что не знает имени этого здоровяка.

Наконец в кончике фитиля завязалась крохотная огневая жизнь.

Да, азиат стал совершенно бесшумен. Куда он мог деваться? Не сбежал же!

Фитиль всё сильнее пропитывался огнём, и свет начал расползаться от него по подвалу, освещая постепенно всё шире столь знакомую хозяину картину разгрома. Проступила из темноты и огромная фигура гиксоса, только поза его показалась колдуну какой-то подозрительной. Он быстро сморгнул и сразу же увидел, что воин племени шаззу не стоит, а можно сказать, висит, потому что изо рта у него торчит лезвие, на конце которого висит большая, ярко светящаяся капля.

Азиат втянул лезвие, как язык, и медленно осел на пол, и Хека увидел длинное, тонкогубое лицо. Ему захотелось закричать, Мегила предугадал это желание, сделал запрещающее движение клинком. Иначе...

Колдун быстро кивнул.

Мегила подошёл к лестнице, что вела наверх, поднялся на несколько ступенек, протянул руку и бесшумно опустил крышку люка. Теперь можно было говорить.

   — Я знал, что ты придёшь.

   — Как ты мог это знать?

   — Понял, когда внимательно осмотрел этот подвал. Здесь всё распотрошено, но ничего не тронуто. Всякий, кто осматривает быстро, думает, что драгоценный камень вырван из дешёвой оправы и исчез навсегда. Но я оставался здесь долго.

Хека хмыкнул:

   — Что ты тут искал?

Мегила поднял с пола горсть перьев и вытер лезвие клинка.

   — Я искал средство, чтобы разбудить одного мальчика.

   — Какого мальчика?

Мегила очистил один из столов стоявших у стены, поднял с пола большой кожаный мешок и положил на стол, распустил завязки и отбросил верхнюю часть. Хека сразу узнал Мериптаха, хотя узнать его было мудрено. Он был бледнее известняка, веки коричневые, рот сердито оскален.

   — Он жив?

   — Да. Его сердце бьётся очень редко, иногда мне кажется, что следующего удара больше не будет. Прошло десять дней с того момента, как ты напоил его своим зельем.

Колдун замахал и рукой, и культей.

   — Это змея, это змея виновата. Я хотел только усыпить. Змею для него приготовил отец его, князь Бакенсети, а не я.

   — Не лги.

   — Я не лгу, не лгу, зачем?

   — Вот именно, зачем Бакенсети прятал Мериптаха от царя?

   — Не знаю, не знаю. Но он не хотел, чтобы мальчик достался Апопу. Не хотел.

   — Ты всё-таки лжёшь. Мериптах не представлял для Бакенсети никакой ценности, а угодить Апопу он всегда мечтал. Правда... — Неожиданно явившаяся мысль заставила Мегилу нахмуриться.

Хеку аж скрутило.

   — Правда, неправда, клянусь... Нет, ты не поверишь, но знай, мне незачем было его убивать. Мне он нужен был живым, таков был приказ Аменемхета. Он сказал мне, что отпустит меня, если я сделаю это. Навсегда отпустит. Я рисковал жизнью, я извивался не хуже той змеи и уже видел себя свободным.

Мегила наклонился и поцеловал мальчика в лоб.

   — Почти холодный. Послушай, а почему ты хотел уйти от Аменемхета, разве тебе плохо жилось при храме?

Колдун набычился и обессиленно сел спиной к стене.

   — Зачем ты спрашиваешь, ты знаешь это не хуже меня. Да, я был приближен, но и слишком рисковал. Меня могли узнать. Ты, например, мог узнать. Там, на ладье, я не смыкал глаз, ожидая казни и гибели. Ты бы удивился, увидев меня рядом с Аменемхетом, и не стал бы скрывать, кто я такой. Аменемхет не простил бы мне такого обмана. Он и за меньшие прегрешения бросал людей в муравейник. Поэтому и подсылал к тебе людей через глупого Пианхи, чтобы склонить к побегу.

   — Я не мог сказать жрецу, кто ты такой, потому что я этого не знаю, — сказал Мегила. Хека поёжился и мучительно скривился. — Могу тебе сказать, что ты зря меня боялся и зря боялся Аменемхета.

   — Почему зря?

   — Я уверен, что жрец с самого твоего появления в Фивах догадывался, а потом уж и наверняка знал, что ты никакой не колдун, что ты присвоил это имя, присвоил все его рецепты. Больше того, подобное положение его устраивало. Ты нужен был Аменемхету именно такой, дрожащий, готовый на самые грязные дела. Ты ведь был у колдуна учеником, я тебя помню, а когда Хека решил тебя прогнать, ты решил ему отомстить. Ты отравил других учеников, которые могли тебя выдать, и убил старика. Ты, я думаю, пошёл даже на то, чтобы отрубить себе руку, потому что все знали — у великого колдуна нет руки. Верховному жрецу в его сложных и тайных планах очень нужен был ловкий человек, способный на такие дела.

Хека дёрнулся, пытаясь встать, но получилось неловко, и он снова сел.

   — Откуда Аменемхет мог это знать, откуда?!

   — Он умный, хотя и ограниченный, человек. Он хорошо разбирается в людях, иначе не вознёсся бы так высоко из простых храмовых служителей. Ты просто слишком непохож на великого колдуна. Ты мелок, грязен и суетлив. И он использовал тебя, как мелкого, грязного и суетливого.

Хозяин подвала ехидно ухмыльнулся:

   — Что же тебе нужно от меня, если я таков?

   — Ты разбудишь моего мальчика.

   — Но я же только ученик, я украл все рецепты.

   — Ты хитрый и ловкий ученик. Ты многое успел подсмотреть, пока жил у настоящего Хеки. Раз ты сумел ввергнуть мальчика в сон, сумей и вызвать его оттуда.

   — Я ввергал его в сон вместе со змеёй, это вышло случайно, это... Да, он, настоящий Хека, умел всё, что о нём говорят. И даже больше. И такое, чего не расскажешь. Я видел подлинные чудеса, исходившие из его рук, хотя не верю ни в какие чудеса, вообще ни во что не верю, и меня нельзя провести ни на каких храмовых фокусах. А у него получалось, хотя он как бы и не старался. Но главное в том, что он такой был один, второй такой невозможен. Он никого ничему не мог научить. И у него ничему нельзя было научиться, его можно было только ограбить. Я многое подсмотрел, научился насылать некоторые хвори, ввергать в сон, вызывать видения, но это так мало, и у меня...

Мегила покачал головой:

   — У тебя нет выхода. Если ты откажешься, я тебя убью, если Мериптах умрёт, я тебя убью, но если тебе повезёт, я тебя отпущу и ты сможешь больше меня не бояться.

Самозваный колдун задумался:

   — Да, у меня нет выхода. Я попробую, но это... может занять много времени.

«Царский брат» вдруг усмехнулся, и его лицо, особенно с учётом подвального освещения, жутко преобразилось.

   — Ты рассчитываешь на то, что оставленные на улице люди придут проверить, почему ты тут так долго возишься?

   — Нет, нет.

   — Не надейся на них, тебе никто не поможет. Я убью их, а потом убью тебя. Начинай!

Хека медленно поднялся. Некоторое время смотрел на распахнутые лари и распоротые мешки, как бы прикидывая, с чего начать. Начал с того, что поднял с пола обрушенные туда весы с маленькими медными чашками. Потом присел над большим деревянным ящиком в углу, достал оттуда деревянную шкатулку, приоткрыл и осторожно понюхал. Внутри в специально выточенных углублениях торчали двенадцать алебастровых флакончиков с пробками, залитыми белой смолой.

   — Это образцы змеиных ядов. Вот это болотная гадюка, это песчаный демон, это камышовая змея... Знать бы точно, какая укусила мальчика, я...

   — Кобра.

   — Хорошо, хорошо. Тогда вот этот флакончик. Теперь необходимо нагреть немного коричневого бальзама. Я много раз спрашивал о составе, но этот... но действие его я наблюдал. Однажды к нам принесли дочку одного вождя... Послушай...

   — Продолжай!

   — Я продолжаю, продолжаю, но я могу одновременно работать и пальцами, и языком. Одна загадка меня гложет. Воз это палочка эбенового дерева с крючком, это для того, чтобы взять ровно столько порошка, сколько надо, и я возьму два раза, и ещё половину. Но ответь мне, умоляю, иначе любопытство прогрызёт мне внутренности и у меня начнут дрожать руки.

   — Спрашивай.

   — Где ты его нашёл?

Рука Мегилы лежала на голове Мериптаха. Могло показаться, что он не отрываясь смотрит ему в белое лицо, но на самом деле «царский брат» не отрываясь, хоть и искоса, следил за одноруким.

   — Ты выкрал его с ладьи у Небамона? Или из крепости у Яхмоса? А вот это мозг летучей мыши, мне доверяли его толочь не раз, но потом к нему добавляется трава нембен, желчь носорога, сушёный глаз зверя гишу — ни разу не видел его, говорят, они вывелись уже — ещё вот это, вонючая жидкость из сушёной тыквы, названия я не знаю. Когда я случайно уронил её, тыкву эту, Хека чуть не убил меня. Если всё смешать, получается вязкая зеленоватая паста. Ты не хочешь говорить? У меня голова кружится, когда я задумываюсь о том, как мальчик мог попасть к тебе. И кого утопил этот бегемот Са-Амон у пристани Темсена?! Тут какой-то величайший заговор и вмешательство сил, о которых ты умолчал в разговоре с Аменемхетом. Теперь на огонь, и помешивать, помешивать. Слушай, а ты правду тогда рассказал ему?

   — Кому?

   — Ну, Аменемхету. Я ведь был рядом всё время, за матерчатой стенкой, он сам мне велел слушать, дабы я мог судить о твоих словах.

   — Что ж, суди.

   — Но это ладно, это меня волнует мало. Это похоже на сказку. Даже если это правда, то я никак не смогу это использовать. Я рассказал про тайную силу Авариса Яхмосу, но он поглядел на меня, как на безумца. Как на глупого безумца.

А вот мальчик. Как ты думаешь, зачем он нужен Апопу? Неужели просто как любой другой привлекательный мальчик? Чувствуешь, пошёл запах? Нет? Ну да, здесь носу нечего делать. И всё-таки?

   — Мальчик всё время был при мне.

Рука колдуна дёрнулась, и он уронил капельку варева из посудины.

   — Как «при мне»? Где «при мне»?

Мегила облизнул верхнюю губу и сказал равнодушным голосом:

   — Я хотел похоронить Мериптаха так, как считал нужным, как это естественно для человека, чтобы никакие разодетые уроды не рылись в его внутренностях. Я пришёл тайно в «Дом смерти», там, в Мемфисе. Пьяный парасхит, которого никто не хотел слушать, сказал мне, что мальчик жив.

   — Мне он тоже это рассказал, и я убил его.

   — Я разговаривал с ним раньше. Потом я подкупил другого парасхита, чтобы он изобразил для всех обычную сцену бегства после вскрытия трупа. В этот момент я тихо унёс мальчика.

Хека тихо и уважительно присвистнул.

   — А потом он всё время был с тобой, то есть ты приплыл к ладье Амона вместе с ним?

Мегила медленно кивнул. Колдун присвистнул ещё глуше и даже зажмурился от уважения.

   — И он всё время был в твоей лодке?

   — Да. Мериптаха искали все и повсюду, и единственное место, где он был в безопасности, это на ладье Амона.

   — И каждый раз, когда твою лодку подтаскивали к борту ладьи, мальчик был в пяти шагах от нас, и если бы мог слышать, то слышал бы все беседы, как слышал я.

   — Ты закончил?

   — Нет, нет. Это надо охладить. Потом выдавить туда две капли из молочного корня и ещё добавить щепотку вот из этого высокого флакона, я не знаю, как называется это средство, но Хека им дорожил и гордился, и даже хранил в шкатулке у изголовья. Я дважды наблюдал, как он готовит настой для возвращения человека из длительного сна, но я не знаю, были ли эти люди ещё и укушены змеёй перед этим. Средство от яда я добавил сам. Я это не потому говорю, что готовлюсь к неудаче, я хочу сказать, что буду пробовать ещё и ещё...

   — Твоё зелье остыло.

   — Да, да, остыло. Теперь что же, теперь надо взять эту длинную ложку, надо размешать.

   — Размешивай.

Мегила приоткрыл мальчику рот и приподнял голову. Дрожащая ложка осторожно вошла в маленькую пещеру и перевернулась там. Потом ещё раз, после пятого раза колдун-обманщик сказал:

   — Всё. Надо подождать. Держи его голову так, держи, надо, чтобы он проглотил. Если ты опустишь голову, то зелье попадёт в нос. И выше не поднимай, можно передавить горло.

   — Чего ты так дрожишь?

   — Я, я дрожу? Нет, я...

Продолжая поддерживать голову мальчика левой рукой, другою Мегила скользнул себе за пояс, выхватил оттуда совершенно незаметный до этого в его крестьянских одеждах нож и, полуобернувшись, метнул себе за спину.

Гиксос, уже до половины спустившийся в подвал, был поражён в бедро, глухо крикнул и рухнул вниз, ударяясь о глиняные ступени. Сверху раздались разъярённые голоса — подкрасться незаметно не удалось! Мегила поглядел в глаза обманщика и показал взглядом на голову Мериптаха, которую всё ещё продолжал поддерживать. Лекарь понял, что ему предлагается взять больного на себя. Он перехватил голову мальчика. Мегила обернулся, ощупывая свою талию.

Гиксосы — все трое — были уже внизу. Короткие мечи их были обнажены. На грязного крестьянина с клинком в руке они смотрели скорее с удивлением, чем с ненавистью или страхом. Но после того как они по очереди переступили через своего стонущего товарища, а потом ещё увидели и того, другого, с пробитым основанием черепа, в их движениях появились сосредоточенность и неторопливость. Все трое одинаково плотные, чуть кривоногие, с исконно сонными лицами, на которых даже в момент рукопашного столкновения не появилось никакой мимической игры. Не оскалились, не завопили устрашающе. Было понятно, что это хорошие солдаты.

«Царский брат» медленно отступал вглубь подвала. Обе руки у него были вооружены, и он старался всё время находиться в таком положении, чтобы на него можно было напасть максимум с двух сторон. В левой руке он держал нож, в правой длинный, неизогнутый клинок, отсвечивающий не как бронза. Он был железный.

Пошло сложное кружение меж ларями, столами и разбросанными мешками, с позваниванием клинков время от времени. Уже по первым соприкосновениям оружия всадники поняли, что их не ждёт ничего похожего на развлечение. Крестьянин успевал отразить все удары, и даже как будто не слишком напрягаясь. Они кричали колдуну: кто это такой?! Хека чуть приплясывал на месте, словно одолеваемый малой нуждой, стрелял глазами по сторонам, видимо, решая: ему лучше сейчас сбежать или можно ещё подождать.

   — Кто это, скажи нам?!

Он не мог им крикнуть, что это «царский брат», они бы не поверили, а если бы поверили, то могли побросать оружие. Но если им сказать, кто это, а Мегила как-нибудь отобьётся? Нет, бежать, бежать, пока они заняты друг другом. Но куда бежать?! К кому?!

Дважды совершив полный порядок возможных перемещений по подвальному лабиринту и не найдя способа поставить этого серолицего человека в тупик, гиксосы попытались атаковать. Двое одновременно сблизились с фехтующим крестьянином по фронту, отвлекая обе его виртуозные руки, давая третьему возможность запрыгнуть на один из столов и напасть сзади. Мегила, против их ожиданий, не отступил перед двойной демонстрацией, наоборот, перешёл в контратаку, принял мечи нападающих крест-накрест и неожиданно со страшной силой оттолкнул от себя. Пока они отбегали, цепляясь ногами за тюки, он успел обернуться и дважды ранить третьего в рабочую руку и переносицу, отчего кровь залила ему глаза.

Теперь положение дел изменилось. Теперь уже не «царский брат» был предметом охоты, а двое оставшихся гиксосов. Он, постепенно пресекая их попытки обойти его справа или слева, начал загонять их в дальнюю часть подвала, где они обречены были, забиваясь всё глубже в угол, потерять свободу движений. Вот уже у одного появилась кровавая полоса на щеке, а у второго — распоротое предплечье. Воины тяжко дышали.

За спиной у «царского брата» раздался стон, а потом крик:

   — Брось меч, Мегила!

Хека, продолжая поддерживать голову мальчика обрубком руки, во второй держал приближенный к горлу Мериптаха нож, только что вырванный из ноги первого раненого азиата.

«Царский брат» сделал шаг назад, якобы ослабляя давление на израненных гиксосов, но тут же сделал быстрое движение левой рукой в воздухе, перехватил свой нож за лезвие и метнул. Он попал точно под кадык тому противнику, что был уже ранен в предплечье.

   — Я убью его! — Мегила обернулся, пользуясь тем, что у него есть полмгновения. Оценив ситуацию, он тут же рванулся добивать второго, панически отбивающегося гиксоса. — Смотри!

Мегила выбил меч из рук почти уже несопротивляющегося противника и обернулся разъярённый. Но было поздно! Лезвие ножа медленно ползло по шее Мериптаха, подбираясь к самой большой жиле на шее мальчика. Между «царским братом» и лжеколдуном было не более пяти — семи шагов, но было понятно, что, несмотря на всю ловкость и стремительность первого, нож второго окажется быстрее.

В наступившей тишине были слышны глухие стоны и ругательства раненых воинов, шумное дыхание Мегилы и последнего обезоруженного гиксоса. Было слышно, как сглатывает слюну Хека, громче, чем потрескивает пламя светильника.

   — Если ты убьёшь его, я...

   — Не говори глупостей, человек с серым лицом, ты бы убил меня в любом случае, как бы не завершилось это дело.

«Царский брат» резко поднял клинок, видно, собираясь использовать его как метательное орудие. Хека, не моргнув глазом, погрузил острие ножа в шею мальчика. Неглубоко, но достаточно, чтобы показалась кровь.

Мериптах открыл глаза.

Рука Мегилы пошла медленно вниз и, повиснув вертикально, выпустила рукоять клинка.

   — Вяжите его! Он без оружия! — завопил Хека, имея в виду отнюдь не мальчика.