— Да, я убил твою мать, Мериптах, и не только потому, что она погубила моего лучшего друга, великолепного, великодушного, благородного князя Бакенсети. Она была дикий зверь, опасный безжалостный зверь. Чтобы твоему египетскому сердцу было понятно, я сравню её с львицей Тефнут, неостановимо пожирающей человеков. Бог Тот прервал то бедствие обманом и хитростью, но я не проницательный бог-павиан, а всего лишь горюющий человек, лишённый смысла существования. Я не могу есть, не могу спать, и даже полновесная месть не возвратила мне всего, что я потерял.

Ты не веришь мне, но это меня не волнует. Мне важно сказать всю правду тебе, и не моё дело, поймёшь ли ты меня так, как следует. Я чист перед памятью Бакенсети, и теперь даже мнение богов меня не пугает.

Чтобы ты понял скорее, я начну с самого начала. Госпожа Аа-мес вышла замуж за князя Бакенсети по воле Авариса и была равнодушна к нему. Он платил ей безразличием, ибо у него был другой предмет для жизни сердца. Он любил царя Апопа долгие годы, преданно, искренне и нежно, и царь тоже любил его. Твоё рождение никак не изменило отношения супругов. Госпожа Аа-мес в силу своего положения была принуждена скрывать свои мысли и чувства. Дворцовая жизнь быстро учит этому. И всё было бы просто, обычно, как и при других дворах, пока не появился Рех, ночной двойник князя. Да, Мериптах, тот человек, которого ты видел в тронном зале, не отец твой и не мой друг, не князь Бакенсети. Такие есть во многих номах, при дворах почти всех прочих князей Черной Земли. Он нужен всего лишь для одного дела, хотя и высшей степени отвратного на мой взгляд. Он должен посещать по ночам «Дом женщин» и входить к какой-нибудь из наложниц, а лучше к нескольким. По диким поверьям народа Черной Земли, Мериптах, царство устойчиво лишь до тех пор, пока устойчив уд правителя. Он есть плуг, коим взрыхляется пашня народной жизни. Семя царя якобы оплодотворяет царство, и даже росток не проклюнется на полях, если не возделаны должным образом женщины царского дома. В это верят селяне, в это верят горожане, и другие все тоже верят, и здесь ничего нельзя изменить.

Наши дворцы устроены так, что чем лучше ограждён «Дом женщин» от любопытных глаз, тем шире расходятся круги молвы о ночных подвигах правителя в его укромной тиши.

Подлинный князь, по понятным причинам, не мог заниматься этим сам. Но и не мог допустить о себе славы, как о бессильном правителе. Нужен был заместитель.

Чтобы женщины думали, что к ним входит именно князь Бакенсети, нужно было подобрать человека, на него похожего видом. Такой сыскался. Чтобы он никому не попадался на глаза днём, его поселили в моём дворце и прорыли специальный ход до женского поселения. Каждую ночь Рех устремлялся по подземному ходу в свой грязный загон. Он был на диво схож с князем (темнота помогала обману), и он был на диво одарён природой, так что молва о ночных подвигах князя в «Доме женщин» очень скоро вышла за пределы дворцовой ограды. И доставила Бакенсети даже некоторую любовь народа, несмотря на его почти открытую приверженность Аварису.

Слухи о ночном князе не полностью уносились в город, часть оставалась и во дворце, и слух госпожи Аа-мес не мог однажды не соблазниться. Настал день, когда князь Бакенсети скрытно ото всех улетел на быстроходной лодке в Аварис ради краткой, желанной встречи со своим возлюбленным. Вернее, настала ночь, и госпожа Аа-мес велела ввести к ней двойника. И сошлась с ним. А потом ещё и ещё раз. В ней вспыхнул чудовищный похотливый огонь. Вернувшийся князь, конечно, сразу же узнал об этом. Я ждал его гнева, но он проявил великодушие. Он даже посмеялся, он сказал, что формально княгиня не совершила ничего предосудительного, ведь она сошлась ночью с тем, кто ночью является им, князем Бакенсети. Кроме того, он, подозревая ядовитый, коварный нрав в своей супруге, подумал, что таким образом смягчит его, притупит исходящую от неё опасность. Первое время мне казалось, что он прав. Во дворце установилось общее благодушие. Всех устраивала такая черно-белая жизнь. И князя, и княгиню, и Реха, получавшего подарки от госпожи Аа-мес. Так могло бы продолжаться довольно долго, но женщины так устроены, что в них всегда заложена угроза, они могут полностью внутренне измениться, незаметно для глаза окружающих. Госпожа Аа-мес понесла, никому об этом не объявив, даже ночному мужу, и задумала страшную интригу. Она захотела отнять трон у подлинного князя Бакенсети и отдать его двойнику с тем, чтобы впоследствии возвести на трон номарха нового своего ребёнка. Мериптах, душа этой женщины — бездна, дна которой мой разум достичь не в состоянии. Ты был ей не дорог, ты был таким же препятствием на пути её планов, как и твой отец. Я понимаю, ты не хочешь мне верить, но вспомни, следы чьих пальцев теперь кровоточат на твоей шее.

Госпожа Аа-мес тайно снеслась с канцелярией Апопа, дабы сообщить о тебе. И, я думаю, не просто сообщить, но в самых превосходных словах, приписав тебе небывалые достоинства. Я сам воспитывался в Аварисе и знаю, что такое известие может вызвать там определённый интерес. Но я был потрясён тем, каким он оказался в этот раз. Апоп сам явился на тебя посмотреть! Чудо из чудес! Скажу тебе честно, не представляю, какие нужно было найти слова, чтобы возбудить подобную спешку. Тем более что князь и так собирался по окончании времени разлива доставить тебя в столицу, в тамошнюю школу, как это делают все почти номархи Нижнего и Верхнего Египта, когда их потомки достигают определённого возраста. Думаю, тут всё дело в том, что госпожа Аа-мес вела двойную игру. Во время пыток в храме Птаха (стало быть, эти сведения надёжные) старый учитель Неферкер сообщил, что она известила о тебе и верховного жреца Аменемхета, и не просто о тебе, но о том родимом пятне, что появилось у тебя на ягодице. Откуда-то ей стало известно, что это древний знак, отличающий мужчин рода Иниотеф, столь славного ещё в те времена, когда страной не правили «царские пастухи». Я долго думал обо всём этом в бессонные ночи и, как мне кажется, раскрыл секрет госпожи Аа-мес. Она сделала гак: сообщила Аварису, что мальчиком Мериптахом интересуются Фивы, сообщила Фивам, что мальчиком Мериптахом интересуется Аварис. Больше ей ничего не нужно было делать, всё остальное происходило само собой. Никто никогда не догадался бы об её участии в этом деле, если бы она не поторопилась, не обнаружила своего умысла. Увидев ладью Апопа, она велела вымыть, умастить и нарядить тебя, дабы ты больше соответствовал её восторженному описанию, посланному в столицу. Князь хотел зарезать её прямо тогда, но я, несчастный, отговорил его. Глупый визирь, горе правителя!

Князь Бакенсети всё понял. Его положение было ужасно. Ты должен попытаться понять его сердце. Он так готовился к встрече с Апопом, он так боялся, что всё движется к концу. Это расставание было для него страшнее смерти и гибели и пасти крокодила или в огне пожара. А в тебе он обнаружил страшную угрозу. И не мог говорить с тобой открыто, подозревая в тебе душевную близость со своим самым главным и коварным врагом — госпожой Аа-мес. Поэтому он решил спрятать тебя подальше от царских глаз. Просто спрятать. Ты должен его понять, о, должен, Мериптах! Он не мог желать гибели своему сыну, но и не мог позволить, чтобы ты встал между ним и его царём.

С помощью своих подлых служанок (все женщины дома были у неё в полнейшем подчинении) госпожа Аа-мес выследила место твоего укрытия и выслала к тебе двойника князя Бакенсети, дабы тебя выманить. Теперь ты видишь её ужасающий умысел?! Всё случилось так, как она задумала. После того как жестокосердный Апоп пронзил ножом то самое сердце, которое любило его более, чем любое другое в этом мире, он озаботился тем, как сохранить порядок в городе. Известие об убийстве номарха могло бы вызвать бунт. Надо было сделать так, чтобы известие об этой смерти не распространилось. Азиаты заняли все покои, круг посвящённых в случившееся был скован страхом немедленного умерщвления. Даже я, изувеченный горем, под воздействием царского приказа согласился молчать. Слух удалось запереть в клетке. Но так не могло продолжаться долго, и тогда решено было вызвать двойника. Апоп велел ему изобразить Бакенсети и остался доволен. Теперь на троне сидит существо, ещё недавно боявшееся показаться на людях при свете дня, как какая-нибудь крыса. Но не он, не поддельный князь, худшее из бедствий. Она, она, твоя мать, коварная госпожа Аа-мес получила всю настоящую власть, и ничто не может противиться её слову. Она добилась, чего хотела, хотя в начале пути её замысел мог показаться просто смешным. Она заставила сойтись в поединке и царя, и верховного жреца, и множество других достойных людей, и бросила тебя, своего сына, в горнило схватки, как бросают чистильщики каналов кусок окровавленного мяса крокодилам, чтобы они собрались в одном месте, где их легче перебить.

Но достичь власти и властью распорядиться — это разные вещи.

За короткие дни своего господства она сумела настроить против себя всех, кроме служанок, которые преданы ей даже больше, чем её коротконогие собаки. Апоп отбыл, убедившись, что город спокоен и считает, что его номарх здравствует. Реха показали с балкона толпе два раза, этого хватило. Слуги или в самом деле поверили, что ничего не произошло, или решили, что безопаснее делать вид, что поверили. Это было разумно после той беседы, что была у каждого с царём.

Страшная головная лихорадка изводила меня все эти дни, и я многое открыл, частично благодаря мудрым подсказкам верховного жреца Птахотепа. Я лежал на голом полу в своём доме и мысленно мстил этой кровавой женщине, и страдал от бессилия, и ждал, когда придут за мною, дабы истребить как ближайшего из друзей подлинного князя. Мне следовало бы бежать, но я не желал, мне не нужна была жизнь, где нет Бакенсети, а вместо него царит ночная женолюбивая обезьяна, на пару с изящной коброй. Первые дни я был ограждён от опасности именно тем, что должно было послужить поводом к моему истреблению. Моей тесной дружбой с бывшим князем. Появляясь рядом с Рехом прилюдно, я как бы подтверждал его подлинность. Каждый раз я предавал своего друга, первый раз по приказу Апопа, а после уж по приказу грязной заговорщицы. Сердце моё умерло, и только надежда на месть заставляла меня ещё ходить по земле. Да, я был бессилен и не знал, как преодолеть охрану, которой окружила себя и Реха госпожа Аа-мес, зная всеобщую к себе и к нему ненависть. Но однажды ночью ко мне явился Нахт, лекарь Бакенсети, и поведал следующее. По ночам госпожа Аа-мес в тронном зале учит своего любовника княжеским манерам. Поскольку никто не должен видеть этих уроков, они там одни, без охраны. Остальное ты знаешь.

Ты вправе судить меня.

Ты сын моего господина, значит, и мой господин.

Если бы ты знал, как я рад, что ты жив и здоров, хвала богам, в которых ты веришь!

О, я не просто уничтожил змею, но тем же ударом вырвал сына Бакенсети из лап гибели! Разве это не награда мне за мою верность!

Мне осталось сделать последнее. Отдать тебя в руки друзей. Пусть я погрешу в данном случае против Апопа, он слишком много отнял у меня, чтобы я доставил ему ещё и этот подарок.

Я бы хотел оставить тебя в своём доме, но мне не уберечь тебя от злых недругов. Я слишком слаб.

Толстяк Тнефахт медленно, с трудом опустился на колени и поклонился, тяжко дыша, до земли мальчику с завязанной тряпками шеей, примостившемуся в углу большого кресла. Лицо у него было бессмысленное, взгляд тусклый.

По знаку поднявшегося визиря в комнату вошли четверо слуг.