Себда обнажил свои чресла. Напряжённый, узловатый уд хищно, по-змеиному раздвоено торчал из куска чёрной пемзы, которой казались волосы корабельщика в месте его срама. Выпрямиться полностью в низком трюме он не мог, согнулся вперёд и расставил свои широченные ладони, как бы удерживая ими некое равновесие. Красное, переливающееся воспалёнными отсветами лицо как бы ослепло — глаза залило масло вожделения и оно было омерзительнее всего остального.

   — Сегодня Аварис заплатит мне за всё.

Мериптах дёрнулся, как опрокинутая на спину ящерица, дико взвыв от боли, и был перевернут ею же на живот. Себда по-совиному ухнул, ему как раз это и было нужно. Он снял с шеи амулет, разъял его и освободил маленький треугольный ножик из обсидиана. Мериптах заёрзал на животе, но это было невозможно продолжать долго, чешуя грызла лицо.

   — Вот так, — сказал хозяин душного трюма и разрезал путы на ногах мальчика. — Сегодня Аварис заплатит мне за всё.

Что там происходит сзади, Мериптах не мог ни видеть, ни чувствовать. Ноги затекли, и если что и ощущалось, так это боль от мелких колотых ранок.

Себда тяжело, сдавленно, одним только носом дышал, гоняя туда-сюда пламя задыхающегося светильника.

   — Гг-а, — раздалось сзади. Это он не выдержал и развалил свою пасть, выпуская чуть ли не до пола длинную каплю слюны.

   — Поднимись. Да подними ты свой драгоценный зад! Не хочешь? Ещё бы ты хотел. Но я знаю, что делать. Я запихну тебе этот тюк под живот.

   — Зачем?

Себда туго ударился головой в крышу трюма и резко крутнулся на месте.

   — Ты кто?!

Мериптах изо всех сил вывернул голову, чтобы рассмотреть, что там происходит у него за спиной.

Себда заревел и бросился в дальний конец трюма со своим каменным ножом. Два тела сцепились там сзади, валяясь от борта до борта. Светильник охотно потух. Мериптах перевернулся на спину, благо теперь ноги были свободны. В дальнем конце трюма возилась двухрипящая тень. Довольно долго, можно было бы сосчитать по вавилонскому счету до шестидесяти. Наконец осталось там всего одно сипение, и оно успокаивалось. Наконец спросило:

   — Ты Мериптах?

   — Да.

Темнота поблагодарила небеса.

   — Сейчас я зажгу светильник.

Это отняло много времени. Мериптах, пользуясь тем, что пока темно, пытался с помощью исколотых, неслушающихся ног избавиться от пут на руках.

   — Не торопись, Мериптах, сейчас я тебе помогу.

Наконец кресало дало достаточно сильную искру и трюм осветился.

Бывший его хозяин лежал кучей голого мяса между тюками в луже своей крови. Победитель-спаситель стоял над ним, упираясь одной рукой в крышу трюма, другой придерживая себя за живот. Лицо его было мертвенно бледно, чем он был так сильно похож на Мегилу, что мальчик вздрогнул. Спаситель был ранен.

   — Я всё-таки тебя нашёл, — прошептал он и качнулся. Ему было плохо, сквозь прижатые к животу пальцы проступила кровь.

Мериптах боком-боком, цепляясь спиною за стену низкого трюма, двинулся к выходу. Спаситель закрыл от слабости глаза, и мальчик воспользовался моментом, чтобы проскользнуть мимо него.

   — Куда ты? — последовал вслед за ним обиженно-насмешливый шёпот.

Но Мериптах не стал его слушать и как-то сразу даже забыл о раненом, оказавшись снаружи. Это было легко объяснимо — мир внешний был слишком не похож на кошмар трюма. Прежде всего воздухом, который своей чистотой и свободным щедрым количеством сбивал с ног и ослеплял. Кое-как овладев своими затёкшими ногами, Мериптах присел — пристроился спиной к бронзовому причальному колу и довольно быстро перепилил о его зазубренный край ненавистную верёвку. С трудом и стоном вывел руки из-за спины и на мгновение потерял сознание. И только после этого осмотрелся.

Ещё стояла ночь, но со всеми мельчайшими признаками приближающегося рассвета. Но это было лишь самое первое и не самое главное, что можно было сказать об этой ночи. Сплющенные в трюме чувства мальчика теперь, внезапно расправившись, оказались способны воспринять эту ночь целиком, даже в её невидимых моментах. Стало понятно, что она со всех сторон окружена непонятной тревогой, она уязвлена и возмущена по краям и что надо ждать уже неизбежных каких-то, уже почти обрушившихся неприятностей. Хотя тут, на набережной, стояла тишина. Лодки покорно мокли, через каждые сто шагов горели выносные светильники портовой стражи. Всё было, как в тот глухой вечер, когда он попал в руки Себды, пробегая кратчайшим путём к вожделенному весь этот длинный-длинный месяц месту.

Что же, теперь ноги, кажется, возвращают себе способность двигаться. И можно докончить то, что было начато.

Или вернуться в дом Апопа?

Сзади послышалось шумное, несчастное дыхание. Раненый спаситель показался из люка:

   — Мериптах, подожди!

Мериптах вскочил.

   — Если ты... то я закричу, тут повсюду, хоть и не видно, стражники.

Это удержало мальчика от того, чтобы немедленно сорваться с места.

   — Me... — опять начал какую-то фразу раненый, но потерял своё ползучее равновесие и рухнул обратно в трюм.

Больше мальчик не сомневался. План дальнейшего движения был в его голове отчётлив и ярок и не потускнел в духоте трюма. Ноги с каждым шагом несли бесшумную фигурку всё быстрее. И вот он уже не на набережной, уже в тем ном переулке. Ух ты! Через что это перепрыгнул, через пьяное или мёртвое тело? Надо бы стеречься, сеть припортовых переулков пропитана неожиданностями.

Сзади раздался обессиленный крик. Раненый всё же выбрался вторично из подвала, сейчас его услышат. Подбегут. Нет, сначала проснутся, потом... Из-за переулочного поворота выскочили две фигуры с копьями в руках. Мериптах вжался и стену, но тут же понял, что этим вооружённым людям не до него. Они уже живут по законам большой тревоги, пропитывающей городскую ночь, и старательно пылят куда-то посланные неведомым приказом.

Один поворот, другой. Третий поворот, опять стражники, опять озабоченные. Надо притаиться. Да, надо притаиться, потому что впереди уже видны они — те самые ворота. Ошибиться было нельзя. Эта стена была самая высокая из всех в городе. А у ворот шестеро стражников в тёмных одеждах, остроконечных шлемах и с длинными копьями. Тревожно топчутся на месте. Ворота заперты. Стена высока. И ведь надо туда, за стену.

Мамочка, госпожа мама, как же это сделать?!