«Мидлсбро» подошел к берегам Гаити на рассвете. Указывая на сиреневую дымку у самого горизонта, Кирк сказал Энтони, вышедшему на шканцы:

— Я отдал приказ убрать паруса, ближе нам подходить опасно, мы легко можем нарваться на патрульное испанское судно.

— Эта, как ее, Мохнатая Глотка где-то поблизости?

— Если возьмем руля немного к ветру, то часа через два будем в виду внешнего форма Мохнатой Глотки. Ну и название, прости, Господи!

Два последующих дня ушло на то, чтобы произвести необходимую разведку. Трое матросов, хорошо знающих испанский, переодевшись подходящим образом, высадились, на берег милях в полутора от бухты дона Диего и, пройдя незамеченными в поселок, провели там полдня. Потолкались на пристани, потолкались среди торговцев и сухопутных моряков, посидели в припортовых тавернах. Выяснить удалось следующее: дочь сэра Фаренгейта, судя по всему, действительно находится у дона Диего, как и утверждал Беллингхэм. Один из лазутчиков узнал на рынке Тилби, камеристку мисс Элен. Ни о чем расспросить девушку не удалось, она была под присмотром альгвасила, и подойти к ней незаметно не представлялось возможным. В гавани царит довольно подавленная атмосфера, всех угнетает полуторамесячное, после налета на Бриджфорд, безделье. Два шлюпа, «Мурена» и «Бадахос», решившие искать счастья и удачи на свой страх и риск, получили лишь по паре пробоин от сорокапушечного француза севернее Кубы, их бесславное возвращение еще более сгустило атмосферу в гавани.

Энтони выслушал рассказы лазутчиков с вниманием, но без особого волнения — нечто подобное он ожидал услышать. Единственный факт, который потряс его и заставил смертельно побледнеть, был сообщен ему в самом конце. В гавани стоит на приколе «Тенерифе».

— Вы не ошиблись? — спросил он лазутчиков, играя желваками.

Они готовы были клясться на Библии, что нет, не ошиблись. Да и трудно было ошибиться: испанский корабль намозолил всем глаза за время пребывания в Карлайлской бухте.

Энтони растерялся, он не знал, за какую мысль хвататься. Выходит, дон Мануэль все же его обманул?! Умело разыграл психологический спектакль, а Элен была в это время у него на борту? Или этот дон Диего захватил ее собственными силами, но тогда каким образом его племянник узнал об этом?

Помучив себя некоторое время такими и подобными размышлениями, Энтони решительно их все отринул. Как бы там ни было, какие бы причины ни стояли за этим странным раскладом в Мохнатой Глотке, надо действовать, надо спасать Элен. И он немедленно объявил об этом своим офицерам.

— Действовать нужно, но каким образом? — спросил Логан.

— Мы атакуем их! — заявил Энтони.

Логан вздохнул. Не успел молодой человек развязаться с ромом, спешит подставить голову под испанскую пулю.

— Гаити является землею, принадлежащей Его Величеству королю Испании, — сказал Логан, — если мы открыто нападем на дона Диего, больших неприятностей не миновать.

— Странно вы рассуждаете. Этот грязный пират под флагом своего короля нападает на Ямайку, грабит ее, а мы. под флагом нашего короля не можем отбить награбленное.

Логан еще больше помрачнел.

— Нам неизвестно, в качестве кого он напал на Ямайку, зато известно, что у себя в Испании он объявлен почти что вне закона и, уж во всяком случае, он не состоит, как мы с вами, на законной службе. По нам же за сто миль видно, что мы — корабль ямайской эскадры.

— Но это же… черт знает что! — Энтони в ярости ударил кулаком по планширу.

— Я бы выразился еще крепче, сэр, но ничего тут уж не поделаешь.

— Я беру всю ответственность на себя! — заявил Энтони.

Логан покачал головой.

— Нет, сэр, что бы вы ни говорили, все равно вся ответственность падет на вашего отца. Его прогонят, и Ямайка достанется кому-нибудь из этих кровососов-плантаторов.

Молодой капитан исподлобья посмотрел на своего опытного, уверенного в своей правоте помощника.

— Так вы предлагаете мне плюнуть на то, что моя сестра находится всего в трех милях отсюда, и спокойно отправляться в Порт-Ройял к отцу с известием, что я даже не попытался ее освободить?

— Не совсем так, сэр. Мы действительно отправимся в Порт-Ройял. Мы сообщим там все, что нам удалось узнать, и губернатор вместе с лордом Ленгли решат, как в данной ситуации следует поступить. В конце концов, нас и посылали затем, чтобы разыскать мисс Элен, — эту задачу мы выполнили.

К спорщикам подошли штурман Кирк и лейтенант Розуолл, молодой, горячий юноша, восхищавшийся Энтони и готовый идти за ним в огонь и в воду.

— О чем вы спорите, господа? — спросил он бодро.

— О чем мы можем спорить? — невесело усмехнулся Логан. — О том, что нам делать дальше.

— Атаковать! — заявил Розуолл, но, натолкнувшись на слишком уж невосторженную реакцию Логана и Кирка, добавил: — Выставив предварительно ультиматум, конечно.

— Да, — неожиданно поддержал его штурман, — почему бы нам не вступить с доном Диего в переговоры?

— Какие могут быть переговоры с крокодилом?! — воскликнул Энтони.

— Насколько я наслышан об этом джентльмене, — сказал Логан, — он человек, сумевший свихнуться на ненависти к Англии и англичанам, но сохранить при этом изрядную долю звериной хитрости. Если мы заявим ему, зачем прибыли, он мгновенно переправит мисс Элен в глубь острова и сделает вид, что ее никогда и не было в Мохнатой Глотке. Если вообще захочет с нами разговаривать. И потом, Розуолл, у нас явный недостаток сил для того, чтобы атаковать. «Мидлсбро» — хороший корабль, но один против форта и двух судов в гавани… или вы надеетесь, сэр, что капитан «Тенерифе» и на этот раз будет сражаться на вашей стороне?

Энтони помолчал. В словах Логана было много правды, но перебороть себя и отдать приказ к тому, чтобы повернуть «Мидлсбро» в сторону от Гаити, у него не было сил.

— Но мы не можем просто так уйти! — заявил Розуолл, отвечая его чувствам.

— Поймите же, что мы рискуем и кораблем, и жизнью мисс Фаренгейт, оставаясь здесь. Разве не должны мы изо всех сил спешить в Порт-Ройял? Я не прав, сэр?!

— Вы правы, Логан, но мы поступим по-другому. Мы не будем рисковать кораблем и отношениями между Англией и Испанией…

— Вы что-то придумали? — с надеждой спросил Розуолл…

Через два часа от борта «Мидлсбро» отчалила шлюпка, в которой находились Энтони Фаренгейт, лейтенант Розуолл и пятеро добровольцев. Они согласились сопутствовать своему капитану в его нелегком и рискованном предприятии. Энтони исходил из того соображения, что испанцы чувствуют себя в безопасности, не ждут ниоткуда нападения и в таких условиях удар даже самыми малыми силами, но нанесенный в нужное место, может принести нужный результат.

Логан и Кирк отпустили капитана с тяжелым сердцем. Опыт им подсказывал, что такое дерзкое и неподготовленное предприятие, скорей всего, обречено на провал. Но, с другой стороны, они верили в звезду молодого Фаренгейта. Он, по их представлениям, был, конечно, человеком незаурядным, на его стороне была справедливость.

— Что мы скажем старику, если Энтони не вернется? — спросил Логан, стоя у фальшборта и глядя на тающую в полутьме шлюпку.

— Я стараюсь об этом не думать…

Весь следующий день после разговора с лысым посланцем Лавинии Биверсток дон Диего провел в размышлениях, что, в принципе, было не очень свойственным для него занятием. Итак, говорил он себе, зачем отпираться? Он — старый, битый-перебитый жизнью человек, кровожадный морской разбойник — просто-напросто влюблен в эту белокурую девчонку, в этого иноземного ангелочка с голубыми глазами и запасом язвительных оскорблений. Об этом свидетельствует, об этом просто вопит каждый факт его жизни в последние полтора месяца. Все началось с этих дурацких переодеваний к столу, продолжилось не менее дурацкой игрой в раздувание выкупа и ревностью к этому красавчику Мануэлю. Кончилось все вчерашним отказом сорвать настоящий королевский куш. Он очень хорошо знал, как богата Лавиния Биверсток.

Может ли такой человек, как он, позволить себе раскиснуть, спрашивал он себя, и вопрос этот оставался риторическим. «Я уж чуть не потерял два своих корабля, — мысленно кричал он себе, — я уже, кажется, потерял полмиллиона песо. Что с тобою, дон Диего?! Из этого положения должен быть выход, достойный испанского графа и закоренелого морского разбойника!»

— Фабрицио! — крикнул дон Диего.

Прислужник появился мгновенно, после вчерашнего разговора он предпочитал не раздражать хозяина своим свободомыслием. Троглио прятался у него в покоях в ожиданий подходящего судна, на котором можно будет отправиться на Ямайку. Положению Троглио трудно было позавидовать — решительностью и жестокостью его хозяйка вряд ли уступала хозяину Мохнатой Глотки.

— Фабрицио, — спросил дон Диего, — еще не резали перепелов для ужина?

— По-моему, нет, сеньор.

— Так пусть не спешат.

— Я понял вас, сеньор.

Дон Диего, находясь в душевном помрачении, любил лично производить грубые мясницкие работы на кухне. Одно время эта внешняя кровожадность казалась Фабрицио несколько театральной и напускной, но однажды, когда испанский гранд у него на глазах лично зарубил сарацинским акинаком припозднившегося почтальона, он излечился от снисходительного отношения к этой дикой привычке хозяина. И в те дни, когда на дона Диего находила подобная блажь, он старался быть очень исполнительным.

Тяжело ступая и гремя серебряными побрякушками, которыми были густо увешаны его сапожищи, дон Диего направился прямо в сторону кухни. Повара и поварята, тоже отлично знакомые с манерами и капризами хозяина, уже поставили на разделочные столы клетки с перепелами. Он вошел, распинав медные тазы, оловянные лохани и глиняные горшки, отчего поднялся жуткий грохот, залаяли собаки, заклекотали в недоумении птицы.

Дон Диего, открыв клетку, запускал туда руку и, выхватив очередную жертву, отрывал ей одним движением голову.

— Блюдо! — крикнул он.

Фабрицио тут же поставил справа от него большое керамическое блюдо.

Головы перепелов летели в угол, в пасти лающих собак и в бледных, жалобно улыбающихся поварят. Теплые тушки укладывались в поданную посуду.

Через минуту камзол испанского гранда, блиставший до этого чистотою, оказался весь в крови и налипших перьях.

— Соли! — потребовал высокородный мясник, и самый смелый поваренок тут же подал ему каменную кружку с солью.

Бросив на истекающие кровью птичьи трупы несколько горстей, дон Диего потребовал:

— Перцу!

Нашелся и перец, разумеется. Равно как и корица, и оливковое масло.

Отступив на шаг, дон Диего полюбовался своей работой.

— Украсьте зеленью и несите за мной в столовую.

Сразу человек пять бросились выполнять это приказание.

— Фабрицио!

— Я здесь, сеньор.

— Передайте этой англичанке, что я жду ее к ужину.

— Но ведь…

— Если понадобится, доставить силой!

Через несколько минут стол с ужином был накрыт. Двое лакеев под руки ввели в столовую слегка упирающуюся мисс Элен. Она была бледнее обычного и имела крайне растерянный вид.

Дон Диего поднялся ей навстречу: он не стал переодеваться и был сейчас во всем блеске своего туалета. Любезно улыбаясь и поправляя усы, твердые от спекшейся крови, рукою, от этой крови черной, он сказал:

— Имею честь приветствовать вас, мисс.

— Что с вами, дон Диего?

— Со мной? — Он со смехом оглядел свой наряд. — Вот на эту тему я и хотел поговорить с вами.

— Какую тему? — тихо спросила Элен, усаживаемая руками слуг в кресло на противоположном конце стола. Она едва не потеряла сознание, увидев, что за блюда стоят перед нею.

— Так вот, мисс, я убежден, что за время вашего пребывания под моим гостеприимным кровом вам пришлось услышать пару-тройку историй о моей необыкновенной кровожадности, дикости. Ваша служанка могла собрать их на рынке в гавани.

— Да, до меня доходили слухи.

Хозяин Мохнатой Глотки смачно отхлебнул из своего высокого бокала — там была настолько густая мадера, что ее вполне можно было принять за кровь.

— И мне кажется, что вы воспринимали эти рассказы со все возрастающей иронией. Говорят, что дон Диего дикарь? Ннепохоже. Это хорошо одетый, благовоспитанный сеньор. Говорят, дон Диего вспыльчив и решителен? Но это, скорей всего, неправда, потому что он раз за разом сносит жестокие оскорбления, угрожая всего лишь какими-то невразумительными выплатами в будущем.

— Я радовалась тому, что дурные слухи о вас расходятся с правдой.

— Радовались?! Вы радовались тому, что вам удалось приручить старого бешеного дикаря! Я знаю, почему вы избегали моего стола. Самодовольство подкармливало вас. Как же! Никому не удавалось совладать, а ей удалось!

Он выпил еще один стакан мадеры. В его глазах к блеску ярости добавился пьяный блеск.

Слуги внесли подсвечники.

— Так вот… — Дон Диего встал во весь свой громадный рост. — Пришло время поставить все на свои места. Вам не нравились блюда моих поваров — я сам приготовил жаркое, вас коробили знаки внимания, которые я по старческому неразумению пытался вам оказывать…

Дон Диего взял подсвечник со стола и направился к Элен.

— …Я поступлю с вами так, как привык поступать с женщинами.

— Вы обижаетесь на меня за то, что не вызывали у меня страха? — прошептала Элен окаменевшими губами. — Извольте, теперь я вас боюсь.

Испанец приближался медленно, слегка покачиваясь, как башня-гелепола, идущая в атаку.

— Вам нечего меня бояться, — осклабился он, — я не сделаю с вами ничего, кроме того, что любой мужчина делает с женщиной каждую ночь.

Чем ближе он подходил, тем омерзительнее становилась его улыбка.

Подойдя вплотную, он протянул к сидящей свой подсвечник, как бы для того, чтобы лучше рассмотреть свою жертву. Воск с наклонившихся свечей упал девушке на ключицу, она очнулась от гипнотического состояния, в котором находилась, и, схватив с перепелиного блюда мизеркордию, служащую для того, чтобы проверять, достаточно ли пропеклась птица, ударила наклоняющегося с поцелуем кавалера в глаз. Он не сразу понял, что произошло. Отшатнулся, первым ощущением была странная полуслепота.

Фабрицио, услышав странный возглас господина, вошел в столовую. Дон Диего стоял над Элен и негромко ревел, прижав ладони к лицу. Фабрицио на цыпочках подбежал к нему и увидел, что из глаза у хозяина торчит какая-то палка. Дон Диего, продолжая реветь и покачиваться, повернулся к нему в фас, и Фабрицио увидел, что второй конец палки торчит у него из виска. Задрожав, генуэзец отступил на несколько шагов.

— Фабрицио! — удивленно сказал дон Диего, рассмотрев его вторым глазом, потом переложил подсвечник из правой руки в левую, затем осторожно нащупал торчащую из глаза мизеркордию. На мгновение все присутствующие. застыли, напряженно следя за ним. Вдруг дон Диего изо всех сил рванул металлическую занозу из своего глаза. На и без того окровавленный камзол хлынула новая порция крови. Дон Диего поднес к целому глазу извлеченную иглу — состояние шока все еще продолжалось, — рассмотрел ее и отбросил в угол. Попытался развернуться, чтобы увидеть виновницу происшедшего, но не смог. Грузно сел на пол, ударив подсвечником по камню. Этот звук послужил сигналом для всех присутствующих. Они кинулись врассыпную. Элен убежала к себе в комнату. Фабрицио — за подмогой…

— Тилби!

— Да, мисс.

Камеристка впервые видела свою госпожу в таком состоянии, она сразу поняла, что произошло нечто сверхординарное.

— Он напал на вас, мисс?

— Да, и я ранила его.

Элен металась по комнате, она не знала, что предпринять и можно ли что-нибудь предпринять в такой ситуации. Тилби сидела, прижав к губам край платья, которое она перешивала только что.

— Тилби!

— Да, мисс.

— У меня не остается другого выхода.

— О чем вы, мисс?

— Ты сейчас немедленно отправишься в гавань и разыщешь дона Мануэля.

— Я понимаю, мисс.

— И скажешь ему… — Элен тяжело вздохнула и произнесла, перебарывая внутреннее сопротивление: — Что я согласна отправиться вместе с ним.

— Но вам лучше отправиться самой. Вы сэкономите много времени.

Элен молча указала ей на окно — у ворот усадьбы стояли два вооруженных человека.

— Приказа следить за мной никто не отменял.

— Но если дон Диего ранен…

— Он может быть даже убит, но в таком случае мы попадем в лапы этого генуэзца. Клянусь, он еще более отвратителен, чем его хозяин.

Элен говорила спокойно и почти рассудительно, и Тилби передалась уверенность госпожи.

— Иди, тебе, скорей всего, удастся проскользнуть, сейчас в доме суматоха.

— А вы…

— А я запрусь здесь. Дон Мануэль явится своим обычным путем, через ту калитку на террасе…

Энтони немного задержала неудачная высадка. Шлюпка ударилась о прибрежные камни, плохо различимые в темноте, пришлось прыгать в воду. Подмочили порох.

— Если мы вернемся, — сказал Энтони матросу, остававшемуся сторожить шлюпку, — то встретимся возле вон той скалы. Это заметное здесь место.

— Слушаюсь, сэр.

Прогулка по джунглям в темноте — не самое приятное развлечение. Впереди шел один из лазутчиков, уже побывавших в Мохнатой Глотке. Его звали Стин. Даже он то и дело оступался, цеплялся за корневища или вынужден был стряхивать с рукава или вытаскивать из-за шиворота какую-нибудь насекомую гадину.

— Вы же говорили, Стин, что здесь есть тропинка, — тихо, но сердито сказал Энтони.

— Мы находимся на ней, сэр.

Оставалось только выругаться. Колючие кусты все время стаскивали шляпу с головы Розуолла, он тоже время от времени высказывал свое мнение по поводу подобного моциона.

— Да быбросьте вы свою шляпу, дружище, — посоветовал ему командир, — если нам удастся сохранить головы, мы восстановим и головные уборы.

— Тихо! — скомандовал Стин.

Впереди забрезжил огонек.

— Это хижина какого-нибудь мулата, нам лучше обойти ее стороной.

— Почему? Я вижу — вон блестит на солнце довольно утоптанная тропинка, по ней мы быстро пересечем эту фазенду, это сильно сократит наш путь, — сказал Розуолл.

— Не стоит рисковать, — настаивал лазутчик.

— Вы опасаетесь собак?

— Я опасаюсь свиней. Все здешние мулаты разводят чертову прорву этих тварей — они поднимут такой визг, что дон Диего объявит тревогу.

Обходили жилище свинопаса — маленькую глинобитную хижину, крытую пальмовыми листьями — по осыпающемуся красноземному откосу, что в ботфортах и матросских башмаках делать не слишком удобно. Немного пошумели. Хозяин хижины вышел наружу и остановился, то ли прислушиваясь, то ли справляя малую нужду. Хорошо были видны его белые бумажные штаны. Ничего подозрительного не заметив, он вернулся в дом. К поселку вышли со стороны рыбного ряда, того места, где здешние рыбаки разбирают свой ежедневный улов и раскидывают его по корзинам. Запашище здесь стоял жуткий. Тут же гнездились большинство местных собак, они проводили пятерку людей в черных плащах глухим рычанием из-под перевернутых дырявых лодок, в изобилии валявшихся на берегу, но настоящего скандала затевать не стали.

— Альгвасил! — прошептал Стин, указывая на высокую фигуру в медной каске и с длинным мушкетом, торчащую на выступе мола. Обойти его было никак нельзя — в этом месте вплотную подходили к морю палисады богатых домов, а еще дальше от берега громоздились, блестя в лунном свете, скалистые обрывы. На пятерых мужчин, шляющихся в темноте, страж порядка обратит внимание обязательно.

— Я и не думал, что у дона Диего такой порядок в городе, — тихо сказал Энтони.

— Что ты говоришь, милочка?! — Дон Мануэль встал из-за стола, за которым ужинал, снял со спинки стула свой дорогой камзол и неторопливо облачился в него. — Твоя госпожа передумала?

— Таковы обстоятельства, сэр! — торопливо и взволнованно говорила Тилби.

— Таковы обстоятельства или она изменила ко мне отношение?

— Как вам будет угодно, только умоляю, увезите мисс Элен отсюда, и поскорее.

— Это ее собственная просьба или твоя инициатива?

— Разумеется, ее просьба.

— А отчего спешка? В доме пожар?

— Хуже, дон Диего убит или ранен. Если он очнется, он…

— Не надо мне говорить, что он сделает, если очнется, я и сам догадываюсь. А кто его ранил?

— Мисс Элен.

— Собственноручно? И куда, в сердце? — Он еще пробовал шутить, хотя игривое настроение с него уже слетело.

— Какое сердце, в глаз!

— В глаз?!

Ситуация в изложении служанки представлялась все более сумбурной и нелепой, и если бы он был настроен хотя бы чуть более нерешительно, он бы заколебался.

— Педро! — окликнул дон Мануэль.

В комнату вбежал человек в черной бумажной повязке и с длинной шпагой на поясе.

— Слушаю, сеньор.

— Немедленно поднимай команду. Мы, кажется, сегодня выйдем в море.

— Случилось то, о чем вы предупреждали, сеньор?

— Похоже, что да. Есть там у тебя под рукой два-три человека, желательно, чтобы они не были слишком большими трусами?

— Найдутся.

— А ты, милочка… — Дон Мануэль обернулся к Тилби. — Останешься здесь.

Она попыталась возражать, но быстро поняла, что это бесполезно.

Уже через несколько минут трое вооруженных людей поднимались по улице, ведущей наверх, к усадьбе дона Диего. Поселок тонул во мраке. Лишь кое-где бледно светились окна и лениво лаяли собаки. Дон Мануэль был очень сосредоточен, рука лежала на эфесе шпаги.

Подходя к белой стене, столь ему знакомой по вчерашнему посещению, дон Мануэль пробормотал про себя:

— Я надеялся на такой поворот событий, но все же судьба одаривает меня как-то слишком торопливо.

— Что вы говорите, сеньор? — спросил один из телохранителей.

— Я сказал, чтобы вы доставали пистолеты, сейчас я открою эту калитку.

Энтони, притворившись мертвецки пьяным, подковылял к стражу порядка. Несмотря на то что у молодого человека был неплохой практический опыт в деле беспробудного пьянства, наметанный взгляд альгвасила. сразу же различил что-то неестественное в повадках полуночного почитателя Бахуса.

— Эй. ты, ты кто такой, — крикнул испанец, — и что ты тут делаешь в такую пору?

— Я-то знаю, что, а зачем ты здесь оказался, спросишь у апостола Петра, — негромко сказал Энтони.

— Что-что? — Испанец попытался отступить на шаг и взвести курок своего мушкета. Но Энтони, мгновенно «отрезвев», догнал его расчетливым ударом в шею. Страж порядка упал, не издав ни единого звука.

Путь был свободен…

Тилби, конечно, не усидела в комнате дона Мануэля и побежала тихонько следом. Она чувствовала, что красивый испанец поступил с нею некрасиво, он хотел разлучить ее с госпожой и оставить мисс Элен даже без ее слабой поддержки в этой ужасной ситуации.

Девушке было страшно, и даже очень страшно. Она понимала, что затевается серьезное дело и никто с нею шутить не будет. Она несколько раз всплакнула на бегу, но все же решила про себя, что не может не вмешаться.

Она подошла к дому со стороны кухни. Внутри горел свет, поварята, как всегда, тайком жарили мясо и лакомились винцом из хозяйского погреба. То, что дон Диего был при смерти, добавляло им смелости. Тилби постучала в запертую дверь. Мальчишеские голоса внутри стихли, самый смелый поваренок подбежал на цыпочках спросил:

— Кто там?

— Я, я, я, — зашептала камеристка.

Мальчишка ошалел.

— Ты?! — Он был, как и все в доме, убежден, что выбраться ночью за пределы усадьбы без разрешения дона Диего или хотя бы Фабрицио нельзя.

— Открывай скорее!

Но мальчик медлил. Еще более подозрительным, чем факт нахождения этой английской служанки за пределами дома, было то, что она хочет вернуться внутрь. Мальчишка подозвал остальных, и они стали обсуждать, что им делать. Отпирать эту дверь им было строго-настрого запрещено, звать кого-нибудь из взрослых было опасно — обнаружилось бы то, чем они тут занимаются.

— Скорее, скорее! — умоляла Тилби.

На взгляд Фабрицио, дон Диего был безнадежен: глаз вытек, повреждена височная кость, потеряна масса крови. Правда, лекарь сделал все нужные примочки и заявил, что большой выход крови даже благоприятен в данной ситуации — он вымыл из раны всю заразу, которую могла занести мизеркордия. Фабрицио выслушал его внимательно и даже похвалил за усердие, но остался при своем убеждении, что хозяину долго не протянуть.

Оставив врача чахнуть и скорбеть над распростертым телом (какая, право, преданность!), Фабрицио отправился в противоположную сторону дома, куда сбежала преступница. Дон Диего что-то прохрипел сквозь свою горячку — Фабрицио только ухмыльнулся ему в ответ.

Дверь в покои мисс Элен была заперта, и генуэзец улыбнулся опять, у него имелись ключи от всех помещений в доме. Ах вот оно что, тут не только заперто на ключ! Изнутри придвинуты какие-то стулья. Даже сил тщедушного Фабрицио хватило, чтобы преодолеть это препятствие. Он вошел в комнату, поправил отвороты манжет и иронически поклонился.

— Не кажется ли вам, мисс, что пришло время нам с вами поговорить?

— Вот уж с кем мне не хотелось бы говорить никогда и ни о чем, — холодно сверкая глазами, сказала Элен.

— Напрасно вы так. Неумно вы себя ведете. Надо же учиться хотя бы на собственном опыте. Ведь тактика непрерывных оскорблений и препирательств не принесла вам пользы, согласитесь.

— Я не приму никакой пользы, которую мне может принести общение с вами.

Фабрицио притворно вздохнул.

— Вы не понимаете, что сами усиленно расшатываете мост, по которому могли бы спокойно перейти бездну.

— Я не слушаю вас!

— И тем не менее я скажу, что именно я тот человек, который вам нужен, и лучше всего иметь дело со мной, чем с кем бы то ни было еще.

— Почему? — не удержалась Элен.

— Потому, что я принесу вам наименьший вред. Мне не нужна ваша жизнь, мне не нужна ваша любовь, мне нужны лишь деньги. Я помогу вам выбраться отсюда, и вы…

— Насчет любви я вас поняла, но вы что-то говорили насчет жизни. Кому нужна моя жизнь?

— Вы опять мне не верите. — Фабрицио достал из кармана письмо Лавинии и протянул Элен. — Я сейчас объясню вам, в чем тут дело.

Но ему не суждено было закончить. Распахнулась дверь, выводящая на террасу. В дверном проеме стоял дон Мануэль с обнаженной шпагой. Лицо Фабрицио посерело от ужаса.

— Что вы хотели сказать этой беззащитной девушке, сеньор, чего вы хотели от нее добиться?

Генуэзец отступил к стене и прижался к ней спиной, затравленно глядя на человека со шпагой.

В это время в глубине дома раздался какой-то грохот, и почти сразу вслед за этим раздался звериный рык дона Диего. Этот гигант встал с постели и теперь звучно чем-то возмущался. Фабрицио вытащил свою рапиру — воспрянув духом, он хотел продержаться до прихода хозяина.

— Сюда, дон Диего, сюда! — завопил он, но больше ничего сказать не успел — дон Мануэль одним элегантным движением пригвоздил его к стене. Вслед за этим он схватил Элен за руку.

— Идемте, у нас ни одной лишней секунды.

— Да, да, — согласилась она, — только вот это… — Она подбежала к упавшему Фабрицио и вырвала письмо Лавинии у него из левой руки.

— Что это? — спросил дон Мануэль.

— Кажется, какая-то важная бумага.

И они стремительно покинули комнату, а вслед за этим и усадьбу.

Оказывается, во время переговоров, которые вела с поварятами Тилби, к дверям кухни тихонько подкрался Энтони со своими людьми. Они затаились в темноте, и даже камеристка не чувствовала, что они стоят рядом.

Стоило одному из мальчишек отодвинуть обе тяжелые задвижки, запиравшие тяжелую, обитую железом дверь, как вслед за Тилби внутрь влетели пятеро вооруженных англичан. Естественно, в спешке они произвели такой грохот, что он мог разбудить даже мертвого. Дона Диего он, во всяком случае, поднял. Обнаружив, что в его доме происходит черт знает что, старый разбойник, забыв о выбитом глазе, стал созывать людей, которых в доме было предостаточно. И через какую-то минуту Энтони со своими людьми вынужден был отступить в столовую под натиском превосходящих сил.

Оттуда, отражая выпады сразу двоих или троих испанцев, Энтони крикнул Тилби:

— Где Элен?!

Камеристка, еще каким-то чудом сохранявшая присутствие духа, показала знаком, чтобы он шел за ней. И англичане стали отходить в указанном направлении.

Дон Диего сразу понял, что имеется в виду, взревел от ярости, и натиск его людей еще больше усилился.

Энтони и его людям удалось забаррикадироваться в комнате Элен, образовалась пауза в несколько секунд, и лейтенант, не обнаруживший в комнате той, которую искал, снова спросил у служанки:

— Где Элен?!

Слуги дона Диего выломали массивную ножку обеденного стола и, используя ее как таран, стали высаживать дверь.

Чихая от набившегося в нос порохового дыма, Тилби крикнула:

— Она была здесь.

— Но где она?!

Второй удар почти сорвал дверь с петель.

— Ее, наверное, увел дон Мануэль.

— Дон Мануэль? — ошарашенно спросил Энтони. — И она… — У Энтони перехватило дыхание. — Она сама, она согласилась?

И тут Тилби сказала правду, о чем жалела потом очень и очень долго:

— Да, мисс Элен сама меня послала за ним.

Лейтенант остолбенел.

— Сама?! Что ты говоришь?! Поклянись!

— Клянусь, но тут вот в чем дело…

Третьим ударом вынесло двери, в комнату со страшным ревом вломилась целая толпа вооруженных испанцев, и объяснения камеристки канули в нахлынувшем грохоте.

Лейтенант Фаренгейт, побледневший, с остекленевшими глазами, вяло и неохотно отмахивался шпагой. Его оттеснили к стене, где ему был нанесен страшный удар прикладом мушкета по голове. Он рухнул на пол. Остальные англичане были перебиты.

Наутро дон Диего подводил итоги прошедшей ночи. Они были неутешительны. Он лишился глаза, и, хотя по уверениям всех врачей, которых нашли за ночь в близлежащих населенных пунктах, его жизни нанесенная травма не угрожала, радоваться не приходилось. Потерей номер два он считал Элен. Предательство племянника его ничуть не удивило: от любого из своих родственников, знакомых и подчиненных он ждал только плохого. Исчезновение пленницы держало его в состоянии неутихающей ярости. Он остался в дураках, а в сердце осталась отравленная заноза, от которой он не знал, как избавиться.

Гибель Фабрицио он потерей не считал. Поэтому третьей по счету и значению неприятностью был тот факт, что англичанам стало известно его убежище. «Мидлсбро» попытался проникнуть в гавань, но после перестрелки с батареями внешнего форта ушел от берегов Гаити. Было бы наивным считать, что губернатор Ямайки не предпримет никаких действий против похитителя дочери и пленителя сына. Да, сын сэра Фаренгейта был единственным приобретением дона Диего, и распорядиться им следовало с максимальной выгодой и быстротой.

Дон Диего поискал на своем столе письмо Лавинии, его там не оказалось, равно как и нигде в доме, но пирата это не смутило. Что мешает ему самому написать этой кровожадной девчонке? Экстравагантная богачка должна оплатить все потери Циклопа — после ранения в глаз он сам стал себя так мысленно называть. Он велел новому камердинеру — глупому, а вдобавок насмерть перепуганному мулату, привести к нему Троглио. Уже через десять минут лысая голова склонилась перед ним в услужливом поклоне.

— Что, сердишься на меня? — спросил грубовато дон Диего, поправляя на глазу еще непривычную повязку. У него было такое впечатление, что из глазницы вот-вот снова пойдет кровь.

— Мне не по чину сердиться на вас, — опять поклонился генуэзец, — что вы хотите мне сказать?

— Да ничего особенного, кроме того, что я принимаю ваше предложение.

Троглио удивился.

— Но…

— Никаких этих «но», я и без тебя знаю, что май негодяй племянничек увез мисс Элен. Но случай из чувства пропорции, видимо, подбросил мне вместо красавицы сестры красавца брата. Он, правда, без сознания до сих пор, но в нашем деле это скорее плюс, а не минус.

— Моя госпожа мне не поручала выкупать брата мисс Элен.

— Дурак! — дернулся дон Диего и тут же схватился за свою повязку. — Если все, что ты мне здесь плел, правда, то она будет рада брату не меньше, чем сестре. Ведь она в него влюблена.

— Это верно, — кивнул Троглио, он опять начал попадать под воздействие мощного обаяния дона Диего, — но не представляю, что она могла бы извлечь из факта обладания сэром Энтони, если он к ней холоден…

— Дурак, дурак и еще раз дурак! Во-первых, знаешь, почему? — Циклоп загнул заскорузлый палец. — Во-первых, потому, что «факт обладания» — это факт обладания, и извлечь из него можно очень и очень много, если только с умом подойти. Раз у тебя нет фантазии, верь мне на слово. «Факт обладания», — повторил испанец со вкусом.

— А во-вторых? — тихо спросил Троглио.

— А во-вторых, потому, что — раскинь своими лысыми мозгами! — не все ли нам равно, что будет воображать и выдумывать твоя черноволосая хозяйка, нам бы только получить с нее деньги.

Генуэзцу это разъяснение не показалось ослепительным по своей ясности, но он сделал вид, что его настигло озарение.

— Согласись, ничто ведь не мешает тебе поехать и предложить ей эту сделку от моего имени?

А в самом деле, подумал собеседник, конечно, это не совсем то, что нужно мисс Лавинии, но почему бы не попробовать? Во всяком случае, это лучше, чем ехать с. пустыми руками.

Дон Диего налил себе винца — он теперь усиленно налегал на него для восстановления потери крови.

— Соглашайся, соглашайся. Аргументы для хозяйки придумаешь по дороге. Ты парень хитрый, хоть и притворяешься идиотом. Я в долгу не останусь. Да что я говорю, ты и сам, если не будешь дураком, сумеешь погреть руки на этом деле. Только не пытайся перехитрить меня — повешу.

Троглио улыбнулся и поклонился.

— И поспеши, желательно тебе успеть раньше ямайской эскадры. Я дам тебе шлюп.