Брожение в лагере пиратов все усиливалось. Бездействие на войне губительно для дисциплины в любой армии, а для той, которою предводительствовал капитан Блад, особенно. Стала ощущаться нехватка продовольствия, а пополнить его запасы было невозможно, потому что та часть острова, где корсары рассчитывали брать припасы, оказалась у дона Диего. Одноглазый испанец не решался больше затевать открытое сражение с корсарами. О победе он, конечно, мечтал, но все же не любой ценой.

И Доусон, и Хантер, и Болл, и Реомюр, и другие офицеры, относившиеся к капитану Бладу с особым уважением, постоянно извещали его о нарастающем недовольстве. Командир реагировал на их слова, как им казалось, совершенно неадекватно. Другими словами, никак не реагировал. Это их смущало, они не знали, как им вести себя с подчиненными.

— Нам не выбраться из этой мышеловки! — вопил Длуги.

— Я бывал с Питером и не в таких переделках, и он всегда находил выход, — увещевал его Хантер, — найдет и сейчас.

— "Тогда" — это не сейчас, ты не будешь сыт сегодня обедом, который съел вчера.

— Не все, как ты, живут только сегодняшним днем.

— Это все слова, Хантер, слова, а нам нужно делать что-то, чтобы выжить, а ты предлагаешь предаваться приятным воспоминаниям.

Чем дальше, тем труднее было возражать подобного рода демагогам.

— Командира, который уходит от исполнения своих обязанностей, принято переизбирать по законам берегового братства, — рвал на себе рубаху Робсон.

— Неужели ты думаешь, что если ничего не сможет придумать капитан Блад, то нам поможет капитан Робсон? — иронически спрашивал Доусон.

— Я не про себя говорю.

— Ну не ты, так Длуги. Посмотрю я на вас, ребята, когда вы выберете кого-нибудь из них начальником, — обращался «проповедник» к собравшимся пиратам. Но против его ожиданий его слова не вызвали взрыва хохота.

— Через неделю мы начнем пухнуть с голоду, испанцам не придется даже тратить на нас пороху, — в один голос кричали Длуги и Робсон.

— Когда мы возьмем Санта-Каталану, там будет вволю жратвы и выпивки, — заявил Болл.

Его слова вызвали в толпе собравшихся только глухой ропот. И Болл стушевался впервые, может быть, в своей жизни. Дело было в том, что ни он, ни его друзья в глубине души не верили в то, что говорили. Им самим положение представлялось совершенно безнадежным. Зажатые между двумя испанскими армиями, лишенные кораблей, то есть лишенные даже возможности просто-напросто сбежать — на что они могли рассчитывать?! Еще день-два, может быть, три, и, если бы кто-то из испанских начальников предложил корсарам более-менее сносные условия сдачи, они бы дрогнули и раскололись. Кое-кто, особенно из новичков, поверил бы вражеским обещаниям. Только люди бывалые знали, что испанцы в отношениях с пиратами никогда не считают себя связанными словом. Так что обещать они могут им все что угодно.

Итак, лагерь корсаров жил в напряженном безрадостном ожидании. Все было готово к взрыву, и детонатором его, как это чаще всего бывает в таких случаях, послужила еда. Оказалось, что несколько бочек солонины сгнило. Угроза голода стала ближе и реальнее. Возле смердящих бочек собралась сходка. Сторонников командира никто не хотел даже слушать. Хантеру рассекли бровь, когда он пытался высказать свое мнение. Кстати, эта травма в скором времени заместителю капитана Фаренгейта весьма пригодилась.

Наконец, когда общая атмосфера сходки дошла до температуры кипения, толпа во главе с Длуги и Робсоном направилась к палатке капитана. Их встретил у входа Бенджамен. Длуги и Робсон в самых резких выражениях потребовали, чтобы капитан Блад немедленно к ним вышел. Ворваться внутрь они все же не решались. Бенджамен ушел. Изнутри никто долго не появлялся, корсары стали говорить, что командир ночью бежал или он боится выйти к ним, — и то и другое подозрение горячило толпу все больше.

Наконец капитан Блад вышел. Он был прекрасно одет, в парике, с книгою в руках. В общем, он имел достаточно безмятежный вид.

Кого-то такое явление сбило с толку, кого-то возмутило, кому-то, наоборот, понравилось. Толпа потеряла стройность. Длуги понял, что он упускает инициативу, и завопил:

— В то время, когда мы выбираем, сдохнуть нам с голоду или погибнуть на виселице, наш хозяин наслаждается приятным чтением!

Его слова вызвали гул одобрения.

Доусон, Болл, Хантер, Реомюр и еще человек семь-восемь стояли бледные, схватившись за эфесы своих шпаг. Благоприятной развязки они не ждали.

— Для того чтобы заниматься книжками, ты мог оставаться на Ямайке. Ты притащил нас сюда, чтобы мы спасали твою дочку, а сам плюешь на нас!

— Тебе придется ответить перед судом команды!

— Ты — старик, — кричал Длуги, размахивая пистолетом, — и если ты покончил счеты с жизнью, это не значит, что мы хотим последовать за тобой!

Неожиданно капитан Блад схватил Длуги за руку и стал ее медленно выкручивать. Не выпуская при этом книгу. Длуги был крепким парнем, но постепенно, дюйм за дюймом он начал уступать старику. Наконец, вскрикнув, выпустил пистолет и отскочил на несколько шагов, потирая запястье.

— Почему ты не на своем месте, лейтенант Длуги? — холодно спросил капитан Блад.

Тот попытался что-то сказать, но командир его перебил.

— Я тебя предупреждал, что застрелю, если ты покинешь свой пост? — громко, так, что услышали все собравшиеся возле палатки, спросил капитан.

— Предупреждал, но... — попытался возражать Длуги.

Капитан Блад выхватил пистолет и не целясь выстрелил ему в грудь. Длуги, вскрикнув, упал сначала на колени, а потом ничком в лужу, оставшуюся после ночного дождя.

— Так будет со всяким, кто оставит свой пост, — спокойно сказал капитан, убирая пистолет. — Я не просто читаю, — продолжал он, — я думаю о нашем спасении. Если через три дня я не представлю вам план, то готов предстать хоть перед самим чертом. А сейчас всем разойтись по своим местам. Я уверен, что испанцы за нами наблюдают и радуются.

* * *

На этом события утра исчерпаны не были. Часа через полтора после того, как бунтовщики вернулись к исполнению своих обязанностей и в лагере установился обычный порядок, из Санта-Каталаны явился парламентер с белым флагом. Капитан Блад принял его в присутствии старших офицеров. Парламентером оказался местный парфюмер. Его послали, рассудив, что корсарам приятней видеть француза, чем испанца. Может быть, француза не разорвут на части. Сам он на это рассчитывал слабо и поэтому вид имел жалкий, а не торжественный, как должно было бы при исполнении подобной миссии.

Сэр Блад предложил стаканчик рома. Француз с радостью выпил и вытер рот белым флагом.

— Я уполномочен властями города... — Тут язык у него присох прямо к небу.

— Говорите же.

— Я...

— Вы уполномочены предложить нам сдаться?

Парфюмер кивнул.

— А на каких условиях?

— Вам будет сохранена жизнь.

— И все? — вступил в разговор Хантер.

Парламентер опять кивнул.

— Но это все равно что ничего, — воскликнул Реомюр. Другие офицеры тоже довольно резко высказались по этому поводу.

— Доверить свою жизнь испанцам!

— Они что, считают нас полными идиотами?!

— Мы проживем после сдачи ровно столько, сколько нужно, чтобы довести нас до виселицы!

— Господа, господа, — попытался перебить их парламентер.

— Что еще?! — грозно спросили у него.

— Дон Мануэль де Амонтильядо предупреждал меня, что вы скорей всего отвергнете его предложения.

— Ну-ка, ну-ка, — поднял руку капитан Блад, прекращая возмущенные возгласы, — говорите, что он еще велел вам сказать?

— Дон Мануэль велел передать вам один совет.

— Какой еще совет?! — рявкнул Болл.

— Тихо!

— Он велел сказать вам: после того, как вы высмеете предложение о сдаче...

— Какая проницательность!

— ...ради Бога, не принимать подобное предложение от другой испанской армии.

— Почему? — воскликнуло несколько голосов сразу.

— Потому что второй армией командует дядя дона Мануэля, дон Диего де Амонтильядо. А как он относится к англичанам, вы, наверное, слышали. Он перевешает всех до единого, можете не сомневаться.

— Это все? — спросил капитан Блад.

— Нет. Дон Мануэль велел передать лично вам, сэр, что тот налет на Бриджфорд, так кажется, ну, там у вас, на Ямайке, совершил как раз его дядя.

— Вот как?

— Да, да, дон Мануэль особо обращал мое внимание на то, чтобы я не забыл вам это сообщить.

— Вы все сказали?

— Теперь все.

— Бенджамен, проводи его.

Не веря собственному счастью — что он живым уходит из пиратского логова, — парфюмер, прижимая к сердцу скромный белый флаг, побежал со всех ног к воротам крепости.

В палатке капитана после его ухода царило молчание, присутствующие обдумывали услышанное.

— Никак не могу решить, хорошо это или плохо, что дядя и племянник так ненавидят друг друга, — сказал Реомюр.

— Все зависит от того, как мы сумеем этим воспользоваться, — заметил Хантер, — пока что нам от их грызни ни холодно ни жарко.

— Да, — сказал Болл, — не рассчитывать же нам, что кто-то из них пойдет на сговор с нами против другого.

— Ни офицеры, ни солдаты не поддержат такого заговорщика, — согласился Доусон, — мы для них для всех исчадия ада, а может быть, и хуже того.

Во время этого обмена мнениями капитан Блад молчал и, судя по выражению лица, размышлял о чем-то интересном. Постепенно все взгляды сосредоточились на нем.

Он сказал:

— Если сегодня или завтра похожий парламентер прибудет к нам от дона Диего, я знаю, что делать.

* * *

Когда дону Мануэлю доложили, что его желает видеть аптекарь, он отмахнулся. Вместе с доном Отранто, командором Бакеро и еще несколькими офицерами он только что вернулся с крепостных стен, и у них происходило что-то вроде военного совета. Все сходились во мнении, что в лагере корсаров происходят волнения. Со дня на день можно было ожидать каких-то событий. Но в том, что следует в этой ситуации предпринять, мнения расходились. Командор Бакеро настаивал на немедленной атаке, которая, как он считал, должна была смести этих разбойников с лица земли и принести славу защитникам крепости. Дон Мануэль тоже мечтал о славе, но он не был уверен, что результатом подобной атаки будет именно победа, а не позорное бегство. И поэтому не желал рисковать. Мало ли какие там беспорядки у корсаров... При появлении врага они могут забыть о своих распрях.

Дон Отранто поддерживал алькальда в том, чтобы ни в коем случае не выходить за стены. Опыт показывает, что к добру это не приводит.

Дон Мануэль терзался сомнениями, ни одна из позиций не казалась ему подходящей. Ждать было нельзя, атаковать было нельзя. Нет состояния более разрушительного для человеческой психики.

Его собеседники не уставали спорить, отстаивая каждый свою позицию. Они пошли уже по третьему кругу в своем споре, когда слуга доложил алькальду об аптекаре.

— Он говорит, что желает сообщить вам сведения чрезвычайной важности.

— Уже и аптекарь желает быть спасителем отечества. Пусть идет к дьяволу.

— Я предупредил его, — продолжал слуга, — ответ вашей милости скорее всего будет именно таким.

— И что же он?

— Тогда он попросил передать вам, чтобы вы с этого момента ничего не ели и не пили по крайней мере.

Дон Мануэль внимательно посмотрел на слугу:

— Где он?

— Дожидается в комнате возле кордегардии.

Дон Мануэль извинился и прошел в комнату, где его ждал аптекарь — сухощавый человек испуганного вида, в сером камлотовом камзоле и простых нитяных чулках. Он сорвал с головы шляпу и поклонился в высшей степени подобострастно.

— Говорите.

— Вчера у меня в лавке — я торгую у северных ворот — одна молодая сеньора, одетая хорошо, но без шику...

— Говорите дело, у меня нет времени, милейший!

— Купила флакон. — Тут он произнес замысловатую латинскую фразу.

— Если вы не перестанете мне тыкать в нос своей ученостью, я прикажу вас высечь.

Аптекарь виновато потупился:

— То есть яду, сеньор, очень сильного и быстродействующего.

— Яду? Ну и что? Купила и купила, мало ли для каких он ей нужен дел? Хорошо, что в осажденной крепости яд покупают молодые женщины. Когда мы победим пиратов, я издам распоряжение, запрещающее продавать им яд. Но это еще не повод отрывать меня от выполнения моих обязанностей.

— Да, да, сеньор, я бы никогда не пришел к вам с этим сообщением, когда бы не вспомнил эту девушку.

— Ну?

— В соборе.

— Я и без вас знаю, что испанки набожны, иных только в церкви и увидишь.

— Она была в соборе вместе с вами.

— То есть?

— Полагаю, что это ваша сестра, сеньора Аранта. Когда я это понял, то сразу поспешил к вам, во избежание какой-нибудь неприятности или даже беды.

Дон Мануэль остолбенел, до него постепенно доходил смысл сообщения аптекаря.

— Я могу идти? — тихо спросил гость.

— Да, да, спасибо вам...

— Дон Руис, с вашего позволения.

— Спасибо вам, дон Руис, я вас не забуду.

Алькальд решительным шагом вошел в комнату, где происходило, а вернее сказать, продолжалось совещание. Он хотел сказать этим господам, что возникли чрезвычайные обстоятельства и уже не время спорить. Но только он открыл рот, как командор Бакеро взял его за руку и, сдерживая, сказал:

— Мы не одни.

— То есть, — дон Мануэль огляделся, — я и без вас это вижу... — начал было он, но тут увидел, что у дальнего края стола стоит человек в потертом и заштопанном черном плаще и в надвинутой на глаза шляпе без плюмажа.

— Кто это? — спросил алькальд, но подчиненные лишь переглянулись, не решаясь произнести вслух имя гостя. Тогда дон Мануэль обратился к нему сам:

— Кто вы?

В ответ на это человек в потертом плаще медленно снял шляпу, и молодой испанец, не сдержавшись, воскликнул:

— Милорд!

— Да, это я, — слегка поклонился капитан Блад.

— Что вы здесь делаете? — задал дон Мануэль глупейший вопрос.

— Сейчас расскажу, — улыбнулся гость, — и вам, и вашему штабу. Разрешите присесть. Годы уже не те.

— Сделайте одолжение.

Все присутствующие тоже обнаружили, что стоят, и стали рассаживаться. Капитан Блад не торопясь набил трубку, взял свечу из стоявшего перед ним подсвечника и прикурил.

Дон Мануэль стал проявлять нетерпение, с грохотом придвинул по каменному полу к столу свой стул, сел и поставил локти на заваленный картами стол. Капитан Блад вытащил трубку изо рта и показал мундштуком на разрисованные листы.

— Вы тоже любите возиться с картами?

— Только когда этого требуют обстоятельства, — сухо ответил дон Мануэль, он уже полностью пришел в себя.

— Понятно, — удовлетворенно констатировал гость. Он делал все подчеркнуто неторопливо и невозмутимо.

— Может быть, мы начнем? — все больше нервничая, предложил алькальд. — Ваш визит такая редкость. Нам хотелось бы услышать что-нибудь интересное от вас.

— Услышите.

— Итак?

— Я явился к вам, чтобы сделать одно очень выгодное предложение. Для вас выгодное.

— Вы явились как парламентер?

— Нет, я явился как перебежчик.

— Тогда, надеюсь, вы понимаете, милорд, что вы у нас в плену и мы не рассматриваем вас как равноправную сторону на переговорах.

— Я и не претендую на подобную роль, — сказал капитан, смачно затягиваясь.

— Тогда не тяните, клянусь святым Франсиском! — вступил в разговор командор Бакеро.

— Сначала я вкратце обрисую вам положение дел.

— Если считаете нужным. Оно нам в общем-то известно.

— Так вот, мои люди, недовольные тем, как развиваются события, решили было взбунтоваться. Мне пришлось застрелить главаря бунтовщиков, но полностью успокоить их вряд ли возможно. Мне пришлось обещать, что я явлюсь на сход команды, — есть в законах берегового братства такой законодательный орган...

— Нас не интересуют ваши бандитские правила, — сказал дон Отранто.

— Напрасно, — улыбнулся капитан Блад, — всякое знание рано или поздно приносит пользу.

— Оставьте этот многозначительный тон, — прервал его дон Мануэль, — ваши взгляды на жизнь нас не интересуют. Вы у нас в руках, а не мы у вас.

— Не забывайте, что я предался в ваши руки добровольно.

— Это не имеет ровно никакого значения. Или, по крайней мере, только то, что результатов этого схода команды, как вы выразились, вы боитесь больше, чем нашего плена.

— Может быть, и зря, — мрачно сказал Бакеро. — Слава о кастильском мягкосердечии распространилась, конечно, широко, но с вашей стороны было слишком наивно доверяться молве.

— Я и сам люблю мрачный юмор, — вежливо кивнул командору капитан Блад, — может быть, у нас будет случай посостязаться в этом искусстве.

— К делу, милорд.

— Так вот, вы, вероятно, уже поняли, что я решил не дожидаться результатов этого схода и перешел к вам.

— Ну, мы уже выразили свой восторг по этому поводу, — сказал сеньор Отранто, — что дальше?

— Дальше я хотел бы сказать, что считаю себя обвиненным несправедливо. Таких оскорблений, которых я наслушался за последнюю неделю, и таких обвинений я не слыхивал прежде ни в роли пиратского капитана, ни в качестве королевского губернатора. Народ сильно измельчал за те годы, пока я был не у дел. Оказалось, что я руковожу бандой негодяев и идиотов.

— И вы решили отомстить? — вежливо улыбнулся дон Мануэль. — Я что-то не верю в столь стремительную перемену убеждений.

— В моей жизни случалось и не такое. Однажды, как вы знаете, мне пришлось пойти на подобную стремительную перемену. Но сейчас мною руководит не только желание мстить.

— Что еще? — наклонился вперед Бакеро, пожирая капитана круглыми черными глазищами.

— Много всего!

— То есть?

— Понимая, что свою жизнь мне не спасти, я решил попробовать спасти хотя бы своих детей.

— Детей? Дочь! — поправил его командор.

— Нет, я выразился правильно. Именно — детей. Помимо дочери Элен, для которой я пригнал сюда целую армию, где-то тут у вас сидит под замком мой сын Энтони.

Говоря эти слова, капитан Блад смотрел на алькальда, и поневоле взоры всех остальных тоже обратились на дона Мануэля. Он нехотя кивнул, и в ответ командор Бакеро нахмурился, дон Отранто пожевал губами — им не понравилось, что от них скрывался столь важный факт.

— И что же вы хотите предложить взамен за освобождение ваших детей? — обратился он к гостю.

— Полную победу.

— Она у нас и так почти в кармане, — заявил Бакеро.

— Во-первых, до победы вам еще очень и очень далеко. Корсары знают, что в плену их не ждет ничего, кроме виселицы или, если повезет, каторги, и драться они будут так, что ваша победа почти наверняка будет пирровой. А во-вторых, может статься, что она вообще достанется дону Диего. Насколько я знаю, за ним водится слава лихого вояки и сил у него поболее вашего.

Только природная смуглость кожи скрыла то, как отчаянно покраснел дон Мануэль. Этот старый черт открыл всем его тайные мысли. Впрочем, он напрасно боялся, у него были союзники в нежелании делить будущую победу с кем бы то ни было. Один командор чего стоил. Про себя ветеран решил уже, что предложение этого хитрого англичанина заслуживает того, чтобы его по крайней мере как следует изучить.

— Вы утверждаете, что можете способствовать нашей скорой победе над вашими пиратами?

— Очень скорой и почти, с вашей стороны, бескровной.

— И в чем состоит ваш замысел?

— Всему свое время, но сначала мне нужно ваше согласие.

Все снова обратили взоры на алькальда; он, казалось, думал о своем. Так оно и было. Он, в отличие от своих подчиненных, вынужден был рассматривать предложение перебежчика еще и с точки зрения личного интереса. С военной точки зрения оно выглядело безупречно, заманчиво, превосходно, отказаться от него в присутствии командора Бакеро, дона Отранто и других офицеров и чиновников магистратуры было невозможно. Но принять его — значило отказаться от Элен. Это тоже было невозможно. Этот англичанин оказался хитрее, чем он о нем думал.

Все выжидающе молчали, нужно было что-то отвечать.

— Хорошо, — через силу сказал дон Мануэль, — допустим, только допустим, что все, что вы сейчас наговорили, сэр Блад, правда. Хотя лично мне не верится, что вы сможете погубить за детей целую тысячу пиратов, притом таких отменных, как вы сами только что говорили, вояк! Но, повторяю, допустим, что все это правда.

— Правда, — спокойно подтвердил гость.

— Так вот, я не могу согласиться на все выдвинутые вами условия.

Присутствующие испанские офицеры нахмурились. Открыто возражать начальству было не в их правилах, но поведение алькальда им не нравилось, и они не собирались слишком уж это скрывать. Сначала он, выкрав девчонку, навлек на город пиратское нашествие, теперь он не хочет ее отдать, чтобы спасти этот город.

— Я согласен выполнить только часть ваших условий.

— Какую именно?

— Я готов выдать вам только сына, Энтони Блада, а дочь я вам выдать не могу...

— Почему? — спросили одновременно и капитан, и командор Бакеро.

— Потому что мисс Элен венчается со мной сегодня и таким образом становится моей законной женой. «Да прилепится жена к животу мужа своего», — процитировал дон Мануэль.

Испанские офицеры облегченно вздохнули, и алькальд с вызовом посмотрел на сэра Блада. Бледное вытянутое лицо капитана побледнело еще сильнее.

— Согласитесь, господа, — обратился он к присутствующим, — я могу признать этот аргумент только в том случае, если моя дочь сама скажет мне, что она выходит замуж за дона Мануэля добровольно. Не забывайте, что ее похитили, и, стало быть, у меня есть основания подозревать, что свое согласие она дала под принуждением.

Дон Отранто, командор Бакеро и остальные признали, что это требование законно, хотя и чувствовали, что их начальнику это не очень-то по душе. Дон Мануэль с ненавистью смотрел на своего будущего тестя. Как хитер этот англичанин, его невозможно переиграть.

— А если я все-таки не соглашусь на ваше условие? — спросил дон Мануэль, скрипя зубами.

— Я не открою вам способа легкой и быстрой победы над корсарами.

Алькальд отвратительно осклабился:

— Есть много способов заставить человека говорить.

— Неужели вы думаете, что, направляясь сюда, я не подумал о таком повороте дела, и неужели вы думаете, я не подготовился к такому повороту, — спокойно глядя молодому испанцу в глаза, сказал капитан Блад.

— Под пыткой начинают говорить даже те, кому нечего сказать.

— Я имел в виду другое. Если мы все-таки договоримся, надо будет в условном месте в условное время подать сигнал. Так вот, вы сможете вытянуть из меня все, что касается времени и места, но вы не сможете вытянуть из меня мой голос. Кроме меня, они никого слушать не будут.

— Хорошо, — сказал, вставая, дон Мануэль, — доставлю вам доказательство того, что ваша дочь становится моей женой по собственной воле. Только придется немного подождать.

— Что вы собираетесь делать? — тревожно спросил капитан Блад. — Вместо меня вы решили пытать Элен?

— Побойтесь Бога, — сказал дон Мануэль, — подумайте, каково мне будет с Элен в постели, после того как я пропущу ее через пыточную камеру! Я ведь все-таки собираюсь на ней жениться.

— Учтите, она должна это сказать сама.

Уже стоя в дверях, дон Мануэль обратился к командору Бакеро:

— В мое отсутствие обсудите детали плана с сэром Бладом, чтобы не тратить времени даром. Я вам полностью доверяю. Я скоро вернусь.

Из залы, где происходило заседание, дон Мануэль быстро прошел по сводчатой галерее в кордегардию и велел дежурному офицеру немедленно направить наряд из пяти человек в тюрьму, с тем чтобы они доставили заключенного Энтони Блада во дворец. После этого он вышел из здания магистратуры, сел на своего жеребца и поскакал на центральную площадь Санта-Каталаны к собору святого Бернарда. Взойдя на паперть, он велел служкам немедленно разыскать ему его преподобие отца Альфонсино. В ожидании он прохаживался перед входом, распугивая голубей.

Тучный настоятель, привыкший все в этой жизни делать медленно, счел нужным поспешить на зов молодого алькальда.

— Ну что, святой отец, — приветствовал его дон Мануэль, даже не подумав преклонить колено для того, чтобы принять благословение, — время пришло, и час настал.

— То есть уже завтра, сеньор Мануэль?

— Сегодня, — улыбнулся алькальд.

— Но я же...

— Ничего страшного, и будьте наготове, я могу появиться у вас в соборе со своей невестой в любой момент.

— Но насколько я знаю, она...

— Да, она протестантка. Но мы ведь уже говорили на эту тему. И с вами, и с нею. Она готова принять католичество, но лишь непосредственно перед венчанием.

— Понимаю.

— Так что позаботьтесь, чтобы и перемену веры, и перемену семейного положения можно было произвести за один прием.

Отец Альфонсино неохотно обещал.

Уладив это дело, дон Мануэль пешком пересек мощенную камнем площадь и вошел во дворец, кивнув на приветствие караула. Уже через несколько секунд он стоял на пороге покоев Элен. Аранта находилась у подруги, при виде напряженного лица дона Мануэля обе девушки замолчали и тревожно переглянулись.

— Вы обратили внимание, мисс, какой сегодня день? — спросил дон Мануэль.

— Элен машинально посмотрела в сторону окна.

— Ничего особенного, разве что немного пасмурнее, чем обычно.

— А между тем день сегодня замечательный.

Дон Мануэль вошел, сняв на ходу шляпу.

— Сегодня день вашей свадьбы.

Элен побледнела.

— Для меня это прежде всего день освобождения брата.

Дон Мануэль прошелся по комнате, внимательно ее осматривая, приглядываясь к каждой вещи, как будто собираясь здесь поселиться.

— Безусловно, мисс, безусловно. Я дал вам слово, и я его сдержу. Хотя в любви нарушить слово, данное девушке, не самый большой грех.

— Сеньор! — гневно воскликнула Элен.

— Шучу, шучу, — засмеялся испанец.

— Я хотела бы, чтобы вы избавили меня от шуток на эту тему.

— Ради Бога!

В комнату осторожно заглянул офицер из кордегардии и сделал алькальду несколько знаков.

— А, — весело воскликнул дон Мануэль, — вот и наш будущий шурин, — где он, Педросо?

— Внизу, сеньор.

— Приведи его сюда, м-м, через четверть часа.

— Энтони? — тревожно спросила Элен.

— Энтони, Энтони, — бодро ответил дон Мануэль, — я хотел бы, выполняя свою часть заключенного между нами договора, обезопасить себя от всех возможных последствий. Особенно от неприятных.

— Выражайтесь яснее.

— Сейчас все объясню... — Дон Мануэль подошел к входной двери, выглянул в коридор, потом притворил ее и продолжал: — Зная о том, как к вам относится ваш брат, можно предположить, что он никогда и ни за что не поверит, что вы вышли за меня по доброй воле. Значит, надо, чтобы вы сами ему об этом сказали.

— Вы хотите, чтобы я сама...

— Это жестоко, братец, — крикнула Аранта.

Дон Мануэль недовольно покосился в ее сторону.

— Знаете, мне не хотелось бы остаток жизни провести в ожидании какой-нибудь мести со стороны вашего мужественного и неутомимого родственника. Хотя и не кровного.

— Вы негодяй! — прошептала Элен.

— Не в этом дело, а в том, что Энтони не оставит попыток убить меня, если у него будут сомнения в том, что вы пошли за меня по собственному желанию или хотя бы по собственному решению, если вы так хотите.

— Что ты делаешь, Мануэль, что ты делаешь? — разрыдалась Аранта.

— Кроме того, мисс, вы не можете не признать, что это пустяк и ничего по сути не меняет. Это может быть неприятно, но тут уж... — дон Мануэль картинно развел руками, — я ничего поделать не могу.

— Вы — чудовище!

— Об этом — потом, у нас будет время поговорить на эту тему, — мрачно усмехнулся алькальд. — Сейчас меня интересует, согласны вы на мое условие или нет?

— А что будет, если я не соглашусь? — с трудом выдавила из себя Элен.

— Ничего не будет, — спокойно сказал дон Мануэль, — его отправят обратно. Предварительно, правда, я покажу вам, в каком он находится состоянии, и вы сами поймете, на что обрекаете его своим упорством.

Элен молча встала и пересела на самое дальнее от входа кресло. Руки и губы у нее тряслись.

— Думайте скорее, сейчас его уже приведут.

Дон Мануэль оглянулся на дверь.

— И вот еще что, может быть, самое главное. Я ведь не заставляю вас лгать, вам не надо говорить, что вы любите меня.

— Что же я должна говорить?

— Только правду. Что бежали со мной от дона Диего по своей воле и замуж за меня выходите тоже по своей воле. Этого будет достаточно.

Элен прижала ладони к пылающим щекам.

— Вам не в чем будет упрекнуть себя.

— Вы говорите так, как будто считаете и себя не заслуживающим упрека.

— Это мое дело, мисс, и об этом мы поговорим позже.

Послышались шаги нескольких человек по коридору.

— Итак, мисс, все в ваших руках. Сделайте же как следует. Не надо, чтобы ваш брат по случайному взгляду или жесту догадался о вынужденности вашего поведения. Это будет во вред всем.

В комнату ввели Энтони. Выглядел он плохо: его волосы слиплись от грязи и крови, на лице были следы побоев, а глаза горели огнем лихорадки. На ногах у него были кандалы, а руки связаны за спиной.

Свою названную сестру он узнал сразу.

— Элен! — прошептал он.

Нечеловеческим, немыслимым усилием Элен удержала себя от того, чтобы не кинуться к нему. Они не виделись уже больше полугода. И какие это были полгода! Она так и осталась сидеть на кресле вполоборота ко входной двери.

— Элен! — снова позвал он и потянулся к ней, но его удержали стражники.

Понимая, что так дальше продолжаться не может, дон Мануэль решил вмешаться.

— Мисс Элен попросила привести вас затем, чтобы сообщить кое-что, — сказав это, алькальд сделал жест в сторону своей невесты, предоставляя ей возможность вступить в разговор. Но Элен продолжала сидеть в позе каменной статуи. Она боялась говорить, она чувствовала, что вместо слов у нее изо рта вырвутся рыдания.

— Элен! — Голос Энтони, представлявший собой смесь ужаса и надежды, сотряс стены комнаты. Аранта ушла за ширму в углу комнаты и там беззвучно расплакалась.

Дон Мануэль продолжал:

— Мисс Элен считает нужным сообщить вам, что сегодня в соборе состоится обряд венчания и мы с нею станем мужем и женой.

После короткой страшной паузы, наполненной жутким всеобщим молчанием, Энтони спросил:

— Это правда?

— Да, — тихо, но отчетливо сказала Элен.

— И это не внезапная прихоть, не каприз, считаю необходимым сообщить вам, сэр Энтони, что отношения наши имеют историю и начались в тот момент, когда мисс Элен согласилась бежать со мною, спасаясь из лап моего свирепого дяди дона Диего.

— Это правда? — еще более упавшим голосом спросил измученный пленник.

— Да, — сказала Элен, она находилась уже в полуобморочном состоянии. На нее навалилось странное безразличие к происходящему, она чувствовала себя неживой. Все в ней будто умерло.

— И в силу того, что мы теперь будем с вами довольно близкими родственниками, сэр Энтони, — продолжал заполнять паузы дон Мануэль, — а у нас не принято держать родственников в подвале вместе с крысами, я отпускаю вас к своим. Не позднее чем сегодня.

— Он заставил тебя, Элен, он истязал тебя?! — Эти слова прозвучали странно в устах измученного и растерзанного человека, к тому же обращенные к ухоженной, холодной и неприступной на вид красавице.

Элен, обжигаемая изнутри огнем, который почти невозможно было стерпеть, все же смогла произнести:

— Нет.

Энтони сразу как-то весь обмяк, обвис на руках стражников, словно из него выпустили воздух.

— Я не верил, до самого этого момента не верил. Что же ты сделала со мной, Элен. Это безбожно, этому нет ни названия, ни прощения.

Тирада Энтони оказалась короткой — кончились силы. Все также вися на руках стражников, он в последний раз поднял голову и с исчезающей надеждой в голосе спросил:

— Ты хочешь, чтобы я ушел?

— Он хотел, чтобы она сказала «нет», чтобы продолжился разговор, чтобы оставалась хотя бы тень надежды, но Элен, спасая себя от надвигавшегося помешательства, выдохнула:

— Да.

Дон Мануэль тут же сделал знак стражникам, и потерявшего способность что-либо понимать пленника уволокли.

— Быстро привести в порядок, — приказал дон Мануэль караульному офицеру, — очень быстро.

Вернувшись в комнату Элен, он застал мизансцену неизменной. Элен не упала в обморок, Аранта продолжала рыдать за ширмой. Дон Мануэль имел вид человека, одержавшего большую победу.

— Я удовлетворен вашим поведением, мисс, и поэтому снимаю наказание, которое должен был бы на вас наложить за один ваш опасный и неприятный поступок.

— Что? — Элен повернула к нему залитое слезами лицо.

— Сейчас я вам объясню. — С этими словами алькальд подошел к секретеру и начал одним за другим открывать его ящики.

— Как вы смеете! — слабым голосом возразила его невеста, не в силах встать с места.

— Я ищу флакон из синего стекла, который по вашей просьбе купила вам моя сестра-идиотка.

Аранта выбежала из-за ширмы. Элен вскочила со своего места и попыталась схватить дона Мануэля за рукав, он коротким движением оттолкнул ее, и она вновь оказалась в своем кресле.

— Вот, — дон Мануэль с торжествующим видом поднял над головой флакон, — люди всегда прячут свои ценности в одни и те же места. — Он расхохотался.

— Это я сама, сама захотела купить, — попыталась вмешаться Аранта.

— Так я тебе и поверил, — усмехнулся дон Мануэль и обернулся к невесте.

— Так когда вы собирались плеснуть мне это в вино — до церемонии бракосочетания или все же после?

— Я не собиралась убивать вас, — тихо сказала Элен. — Хотя вы заслуживаете самой страшной казни.

— Тогда зачем вам понадобился этот яд?

— Я хотела убить себя.

— Это неубедительно.

Дон Мануэль опять рассмеялся, любуясь, как играют в свете гаснущего солнца синие грани флакона.

— Как я уже сказал, вы заслуживаете весьма серьезного наказания, но за то, что вы так мужественно сыграли свою роль, я прощаю вас. Кроме того, мне даже понравилось, что вам приходят в голову столь преступные идеи, это обещает в будущем нескучную совместную жизнь.

— Ведь Элен не любит тебя, братец, — неуверенно вмешалась Аранта, — ведь силой нельзя заставить человека полюбить.

— Мне удастся. Вспомни, сестра, что мне в жизни не удавалось? Я добился того, что мисс Элен выходит за меня замуж, я добьюсь того, что она полюбит меня. В крайнем случае отравит. Что может быть прекраснее, чем принять смерть из рук любимой женщины!

С этими словами дон Мануэль направился к выходу, но в дверях остановился.

— Начинайте готовиться к свадьбе, она состоится сегодня вечером, — сказал он и вышел.

Девушки некоторое время оставались на своих местах: Элен в кресле, а Аранта посреди комнаты с растерянным видом. У обеих было ощущение полной и окончательной катастрофы. Наконец у Элен появилась способность говорить.

— Аранта!

— Да, Элен.

— Вели сменить занавеси в окнах своей комнаты.

— На красные?

— На красные.

— Ты решила бежать к Лавинии?

— Ты видишь сама, что у меня нет другого выхода.

— Я чувствую, что ее приглашение — это какая-то ловушка, Элен.

— Я тоже это чувствую, но даже если она меня убьет, то это не больше того, что я сама собиралась с собой сделать. Пусть Лавиния сыграет роль яда. Но главное не это.

— А что?

— Чтобы Энтони оказался на свободе.

* * *

Когда дон Мануэль вошел в помещение магистратуры, он увидел забавную картину. В торце стола сидел капитан Блад с гусиным пером в руке, перед ним лежал лист бумаги. За спиной англичанина толпились испанские офицеры и внимательно следили за перемещениями пера по листу, на их лицах было выражение живейшего интереса.

— Ну что, господа, вы нашли общий язык? — весело спросил дон Мануэль, испытывая укол своеобразной ревности. У него было такое ощущение, что его штаб изменил ему.

Командор Бакеро первым вернулся на свое место, гремя золочеными шпорами. Остальные тоже стали рассаживаться.

— Где моя дочь? — тут же спросил капитан Блад, положив перо поверх начертанного им плана.

Дон Мануэль сделал вид, что не услышал вопроса, он медленно прошел к другому краю стола и встал там, опираясь о столешницу костяшками пальцев; все взгляды обратились на его изорванный манжет.

— Мне хотелось бы услышать мнение моих офицеров о плане сэра Блада.

— Если здесь нет подвоха, то, клянусь святым Бернардом, придумано толково, — значительно сказал дон Бакеро и пригладил свою бороду.

— Да, — подтвердил дон Отранто, — я, конечно, человек не военный, но скажу, что предложения сэра Блада кажутся мне убедительными.

— Стало быть, — дон Мануэль сел, — наша сделка может состояться?

— Нам осталось только узнать условный сигнал, который знают те люди, что пропустят нашу пехоту через передовые посты, — сказал Бакеро.

— И еще одна малость, — вступил в разговор капитан Блад, — я хотел бы увидеть моих детей.

— Увидите, — улыбнулся алькальд.

— И нелишне было бы, господа, чтобы вы все дали мне слово, что в том случае, если я выполню свои обещания, будут исполнены и ваши.

— Почему мы должны давать такое слово? — удивился командор Бакеро.

— Потому, — стараясь говорить спокойно, объяснил гость, — что я не требую у вас, чтобы вы отпустили их заранее, до начала операции. Другими словами, я не делаю даже попытки вас обмануть.

— Это верно, — согласился дон Отранто, — я думаю, при таком положении дел мы просто обязаны дать слово сеньору Бладу.

И дон Мануэль, и командор, и остальные офицеры вынуждены были обещать. Трудно сказать, что думал каждый из них в этот момент, но тем не менее они поклялись.

После этого дон Мануэль приказал, чтобы ввели Энтони. Выглядел он несколько лучше, чем при свидании с сестрой: наспех отысканный камзол, великоватые панталоны, грубые чулки и башмаки.

Сэр Блад вскочил со своего места и, подбежав к нему, обнял со словами:

— Это ты, сынок!

Энтони был не в силах что-либо вымолвить, второе мощное потрясение в течение каких-нибудь трех четвертей часа лишило его дара речи. У него не было сил даже разрыдаться. Прижимая голову сына к груди, капитан Блад повернулся к дону Мануэлю:

— Где моя дочь?

Алькальд не торопясь поправил изуродованное кружево манжета.

— А вы спросите у вашего сына.

— Что это значит?

— Спросите, спросите. Надеюсь, свидетельству из его уст вы поверите.

Капитан Блад взял Энтони за плечи и, слегка отстранив от себя, спросил:

— Что он имеет в виду, Энтони?

Лейтенант Блад с трудом разлепил губы:

— Она выходит за него замуж.

— Что ты говоришь?! Элен выходит замуж?

— Да.

— Она сама тебе это сказала?

— Сама. Только что.

— Ну что, сэр, вы удовлетворены? — спросил дон Мануэль.

— Признаться, это для меня неожиданность, — задумчиво сказал сэр Блад, — и я уверен, что здесь дело нечисто.

Алькальд усмехнулся:

— Напрасно вы оскорбляете своего будущего зятя. Но так и быть, я вам прощаю. И теперь, — он развел руками, — не вижу никаких препятствии к тому, чтобы привести в действие наше соглашение. А заодно и отметить мое бракосочетание — оно состоится сегодня. Приглашаю всех.

— Не слишком ли богат событиями ваш сегодняшний день? — спросил капитан Блад.

— На что вы намекаете?

— На то, что если вы согласны с моим планом, то приводить его в действие нужно сегодня ночью.

— К чему такая спешка, нельзя хотя бы завтра?

— Нам нужно подготовиться, — сказал Бакеро.

— Это ваши заботы. Люди, с которыми я обо всем условился, ждать не могут. До следующей ночи они скорей всего просто не доживут.

— Почему, черт возьми?

— Потому что всем в лагере известно, что они мои сторонники. И когда выяснится, что меня в лагере нет, они не проживут и часа.

Дон Мануэль задумался, мысленно он проклинал этого хитрого англичанина — с ним никогда нельзя было быть уверенным, что ты обыграл его окончательно, всегда в запасе у него есть неожиданный ход.

— Ну что ж, — сказал он, — если положение дел таково, что нам нужно выступить сегодня ночью, мы выступим сегодня ночью.

— Около полуночи, — сказал сэр Блад.

— Около полуночи, — повторил дон Мануэль, — стало быть, венчание переносится. Я хочу жениться сразу после боя. Отпразднуем одновременно и победу, и свадьбу.

— Вы не захотите выспаться перед венчанием? — спросил дон Отранто.

— Я рассчитываю хорошенько выспаться в супружеской постели.

Все понимающе улыбнулись. Дон Мануэль, на их взгляд, поступал совершенно правильно. Пока эти вояки из метрополии будут дрыхнуть, дон Мануэль перебьет пиратов и женится, а потом сам сатана уже ничего не поделает. Не станет же дон Диего осаждать испанский город.

Дон Мануэль размышлял и над тем, что неплохо было бы обвенчаться с Элен до выступления, отправиться в битву из-под венца, с бала на корабль. Но он понимал, что Элен никогда не согласится на это, не увидев Энтони на свободе, а отпустив его, дон Мануэль лишался возможности влиять на капитана Блада и, стало быть, на исход вылазки. Все досконально взвесив, алькальд решил: будь что будет.

Командор Бакеро и другие офицеры отправились в казармы. У них было шесть рот, и все их нужно было бросить в бой.

Испанцы, разумеется, откровенно боялись пиратов, но когда им объяснили, что они пойдут на спящих, они приободрились.

Капитан Блад остался в зале, где проходил совет, и под охраной, что вызвало его ироническую улыбку. Дон Мануэль не очень-то доверял своему неожиданному союзнику и будущему тестю.