В небольшой светлой аудитории все молчали.

Собравшиеся на утренней лекции полусонные бойцы хоть и выглядели совсем уставшими и не выспавшимися, но прерывать наставника все-таки не решались – уважали и даже побаивались его. Сам же лектор – немолодой широкоплечий Тенеборец с чудовищными шрамами на лице – стоял возле большой маркерной доски, вооруженный черным маркером, и вбивал в горячие головы юных Тенеборцев то, чему не научат больше нигде – искусству выживания и убийства морфов. Порой так сильно увлекался объяснением материала, что сам на время забывался, и тогда его большие карие глаза совсем чернели, наполнялись какой-то злобой, леденели, на красном лбу проступали капли пота, а вены на висках вздувались от крови, как шланги. В таком состоянии он страшен, лют и даже опасен – часто бил по столу каменным кулачищем, заросшим седыми волосами, требовал тишины, хотя никто не говорил, топал, пенился и даже закуривал, что категорически не принято в стенах учебного заведения. Так, потягивая сигарету, лектор ненадолго отвлекался от лекции, мрачный и страшный подходил к небольшому пыльному окну, смотрел внимательно на хмурое утреннее небо и молчал. Но все присутствующие прощали наставнику такое, казалось бы, дерзкое поведение и терпеливо ждали продолжения лекции, прекрасно понимая, что тот в очередной раз «вскипел» и просто-напросто отвел душу. Знали Тенеборцы к тому же и то, что крылось у того в сердце – боль, потери, невыносимый страх и ужас, осмыслить какой или прочувствовать – не под силу никому. Однако мало кто знал, что вот так вот, вгрызаясь черными глазами в небо, он вовсе не успокаивался, а вспоминал и прокручивал в голове момент из прошлого, когда при нашествии морфов потерял всю свою семью, в один момент лишился всего и остался совсем один…

– Ладно, продолжим… – выдохнув дым через нос, как дракон, наконец вымолвил наставник остывшим голосом и, пальцами затушив окурок, кинул в мусорное ведро и вернулся к доске. Откашлялся. – Итак, Тени… – наспех нарисовал жуткую дымящуюся тварь.

– Можно вопрос? – не дав тому начать, вдруг вскочил с места молодой светловолосый парень с татуировкой змеи на шее.

В аудитории раздались недовольные выкрики.

Но лектор на удивление спокойно отреагировал на шум, поднял вверх указательный палец, веля всем молчать, и спокойным тоном разрешил:

– Можно. Мы все слушаем тебя…

Марк, все это время сидящий на последней парте, прищурился, отложил ручку и с интересом посмотрел на юнца, ожидая услышать вопрос.

– Скажите, а это правда, что Тень нельзя убить пулей или простой стрелой?

Все ударились в безудержный смех – такие же вещи очевидные спрашивает! – опять стало шумно.

А вот Марку не смешно – он весь нахмурился, скривился и положил тяжелую голову на кулак.

– Правда… – ответил пожилой Тенеборец и, сложив руки на груди, продолжил: – Обычные боеприпасы как бы «тонут» в них, не оставляя ни следа, ни ран. Все, чего вы добьетесь такой попыткой убить ее – бесполезная растрата патронов или стрел. Этим вы только разозлите Тень, что заставит ее сражаться против вас с двойным, тройным усердием. А поскольку они, как показывает многолетняя практика, – создания стайные, то на шум от вашей бестолковой пальбы сбегутся еще сотни и сотни… – повернулся к доске, стал писать, – поэтому, бойцы, в борьбе с этими инопланетными завоевателями важно всегда помнить и держать в голове три важных момента…

Молодой боец сел обратно, стал писать.

Записать решил даже Марк. Он, несмотря на то, что знал все эти вещи далеко не на теории, ожидал услышать от лектора нечто новое, полезное.

– Первое! – громко огласил наставник и дважды подчеркнул слово на доске. – Дистанция. Ни в коем случае не дайте Тени разорвать ее с вами или окружить вас – это неминуемая гибель. Помните: ТЕНЕБОРЕЦ ВСЕГДА ДОЛЖЕН ИМЕТЬ В ЗАПАСЕ ПУТИ ОТХОДА! Сохранение расстояния в этой ситуации даст вам возможность манипулировать Тенью, заставит ее допустить ошибку или сбиться с пути. Как бы они ни были быстры – они глупы и поспешны. Пользуйтесь этим!

Пожилой наставник взял со стола стакан воды, выпил.

– Второе! – и – продолжил: – Шум. У Теней нет зрительных нервов: они абсолютно слепы, поэтому охотиться на вас они будут исключительно по звукам, которые вы будете издавать, и при помощи нюха, безошибочно направляющего по вашим же следам. Поэтому помните следующее… – и опять проговорил каждое слово: – ТЕНЕБОРЕЦ В НОЧНОЕ ВРЕМЯ СУТОК ДОЛЖЕН ХОДИТЬ БЕСШУМНО, ОСТОРОЖНО И ВНИМАТЕЛЬНО! Каждый непроизвольный звук, каждый шорох, который вы издаете, – это смертельная угроза не только для ВАС, но и для ВСЕГО отряда, так или иначе зависящего от ВАС. Тишина – ваш друг, а ну записали пять раз! Все!

Зашуршали тетрадные листы, заскрипели ручки…

– И, наконец, третье, пожалуй, самое важное! – лектор старательно вывел одно единственное слово на доске и обвел в кружок несколько раз. – Свет. Сама сущность Теней такова, что любой, даже малейший свет причиняет им запредельные страдания, наносит страшные раны, может оглушить или даже убить. Он – наш верный друг и союзник в борьбе с ними! Причем, обращаю ВАШЕ внимание, что этим оружием, по сути, может быть все, что угодно: свет спички, фонаря, прожектора, огонь взрыва, вспышка световой гранаты или невинная искра – все это способно остановить даже самую разъяренную Тень. Запомните на всю оставшуюся жизнь: ТЕНЕБОРЕЦ ДОЛЖЕН ПРИБЕГАТЬ К СВЕТУ С УМОМ И ЗДРАВЫМ РАСЧЕТОМ. Однако не забывайте и о том, что свет может не только спасти вас, уничтожить противника или расчистить вам путь, но и доставить немало хлопот, приманив на либо неизвестных тварей, либо, что, по моему мнению, хуже всего, людей. Зарубите себе, как говорится, на носу и не допускайте ошибок. Мир и прежде был жесток к тем, кто их допускает, а теперь он готов сожрать вас с потрохами за малейшую оплошность.

Договорив, наставник закрыл маркер, положил на доску.

– Все, на этом я объявляю лекцию законченной, – огласил он, – все свободны.

Аудитория мигом принялась собираться.

– На следующем занятии мы поговорим о стражах… – добавил напоследок лектор.

Но в анонс следующей лекции уже никто из присутствующих особо не вслушивался – все чуть ли не в унисон повставали из-за парт и ломанулись, как от пожара, к выходу.

Марк же, в отличие от остальных, чуть помедлил, неторопливо убрал за пазуху тетрадь, сунул в карман ручку, попрощался с опять помрачневшим наставником и только потом вышел.

– Пора наведаться в научный комплекс… – проводив задумчивым взглядом Тенеборцев, направляющихся в столовую, вымолвил Марк и пошел следом.

В столовую он вошел уже в самый разгар завтрака. Кругом звенели ложки, вилки, гремели чашки, стоял ор, гам, пахло свежим маслом, чаем, хлебом и кашей. Пройдя между рядов многоместных столов, где полным ходом трапезничали бойцы разных отрядов, Марк отыскал своих людей и, кивнув, подошел. Вот только присаживаться не спешил – медлил, стоял какой-то смурной, неразговорчивый, сам не свой.

– Ты чего, Марк? Чего не присаживаешься? – задал вопрос волосатый Тенеборец с ухоженной бородкой, за обе щеки уминающий кашу из алюминиевой миски. – Остынет же все.

На это Марк лишь обшарил глазами помещение столовой и ответил как-то сухо и уклончиво:

– Да что-то аппетита нет… – он прихватил с собой два шоколадных батончика, столько же упаковок масла, горбушку хлеба, свою миску и обратился ко всем: – Ребят, извините, я в казарме поем…

Бойцы отнеслись к этому сообщению с пониманием и не стали возражать.

«Надеюсь, пропустят… – с сомнением подумал Марк, покидая столовую, – а то получится, что зря парням соврал».

Дойдя быстрым шагом до ворот научного комплекса, он пару мгновений помялся перед входом, не зная: заметит его Гельдман или нет, но все же рискнул и пару раз постучался. Открыли сразу и без лишних вопросов.

– Пока везет, – с довольной улыбкой отметил Марк и, поздоровавшись с сонными учеными, покуривающими перед входом в комплекс, прошел.

Несмотря на целую охапку столовских продуктов, никто ему не то что не сделал замечание, в его сторону даже не посмотрели, словно разгуливать вот так – дело для всех будничное, привычное и ничем не примечательное. Так или иначе, Марк без проблем дошел до широкой двери – единственной, выделяющейся на фоне многочисленных лабораторий и кабинетов, – и несколько раз постучался.

– Цель визита? – послышался грубоватый, холодный голос по ту сторону двери.

– Я по поручению профессора Гельдмана… – начал объяснять Марк, – мне необходимо переговорить с одной из испытуемых.

Через секунду послышался лязг – достали ключи, следом раздался щелчок, и дверь послушно открылась, выпуская в коридор тяжелый больничный запах. Перед Марком возник высокий Тенеборец в серебристо-черной броне из теперь уже враждебного клана с колчаном и луком за спиной.

Тот стоял прямо посреди прохода, молчал.

– Дай пройти, – вежливо попросил Марк.

– Так к кому ты намылился в такую рань?.. – голосом инквизитора, спросил вдруг охранник. – Где разрешение, соответствующие бумаги, документы? К тому же я не помню, чтобы мне приходили какие-либо распоряжения…

– Я не обязан перед тобой отчитываться, – огрызнулся Марк, – если не веришь – поднимись к Гельдману и сам спроси, только не думаю, что он обрадуется твоему визиту…

Тенеборец долго молчал.

– Ладно, проходи, – наконец, разрешил он и отошел, – но на визит даю не больше десяти минут.

– Это уже не тебе решать, – процедил Марк и, толкнув его плечом, как регбист, зашел.

Тенеборец, видимо, вконец обозлившись, громко окликнул в спину:

– Приносить испытуемым еду категорически воспрещается, младший сержант! Оставьте ее на выходе!

– Сделай одолжение – заткнись… – наплевав на тщетные и жалкие предупреждения Тенеборца, что нес здесь ответственное дежурство, бросил через плечо Марк и – к клеткам.

Но тот ничего так и не ответил, а лишь облокотился на стену и замолчал.

Пройдя первые две клетки с томящимися осунувшимися женщинами в лохмотьях и с жуткими затравленными глазами, Марк подошел к следующей камере, где увидел громко дышащего спящего мужчину с голым торсом, и на пару мгновений задержал сожалеющий взгляд.

– Вы не заслужили такого… – почти шепотом, с неподдельным сочувствием промолвил он, – не заслужили… Черт…

Скрипнув зубами от злобы, Марк подошел к противоположной клетке и почти сразу наткнулся на яркую вывеску, закрепленную чуть правее от решетки:

«ИСПЫТУЕМЫЙ № 04:

БЕТТИ ФОРЕСТ

ВОЗРАСТ: 20 ЛЕТ»

– Кажется, она… – пришел к выводу он и взглянул через холодные белые прутья в темную душную камеру, где увидел замученную девушку в запачканной одежде, лежащую на полу. Та выглядела совсем плохой, подавленной, сломленной. Длинные волосы разлились по плечам, как вода, а пустые, но не утратившие блеска глаза будто бы застыли и безразлично смотрели куда-то в угол. Девушка молчала, никак не реагируя на посетителя.

Марк посмотрел на выход: Тенеборец-надзиратель нашел себе важное занятие – выпускал и убирал лезвия из перчатки.

– Эй! Бетти, да?.. – тихо позвал Марк и присел у клетки. – Ты меня слышишь?..

Бетти молчала, но безразличный взгляд тем не менее сместился на него.

– Слышу… – полушепотом промолвила она и, откашлявшись, спросила: – Что надо?.. – голос слабый, измученный, но очень чистый, красивый, юный.

– Я… тут кое-что принес тебе… – просунув через решетку пронесенные припасы, ответил Марк, – тебе силы нужны.

– Спасибо… – протянула она, бледной рукой дотянулась до шоколадного батончика, разорвала упаковку, с жадностью откусила, – м-м-м… вкусно… – старательно разжевала первый кусок, закрыла глаза от удовольствия, – Господи, как же давно не ела шоколада…

– Ешь-ешь, – заботливо сказал Марк, – не торопись – там еще и масло сливочное есть, вкусное, хлеб и каша, но боюсь, что остыло все…

– Она не отравлена?.. – вдруг насторожилась Бетти, и у Марка от такого вопроса все внутри разом опустилось.

– Я что, на отравителя похож? – с обиженным оттенком спросил он и даже поднял брови от возмущения.

– Нет, – сухо ответила та, – во всяком случае, надеюсь на это…

Марк нахмурился, а Бетти, внимательно осмотрев кашу и поелозив пальцем в миске, все-таки облизнула, почмокала губами и задумалась.

– Сносно, на овсянку похожа, – неожиданно одобрила столовскую стряпню она, но лицо по-прежнему выглядело грустным, недоверчивым, – хотя сейчас бы и от простых хлопьев не отказалась…

Марк тихо, чтобы не слышал дежурящий Тенеборец, засмеялся.

– Смеетесь надо мной?.. – голос Бетти вдруг сделался стылым, жутким.

– Нет-нет! – успокоил Марк. – Просто о таком здесь уже не мечтают. Довольствуемся тем, что есть.

Бетти вздохнула.

– Знали бы вы, чем кормят тут… – с какой-то внутренней тяжестью протянула она, – хотя какое вам дело… живы мы или уже нет.

– Не говори так, – тепло попросил Марк и схватился за прутья, пристально глядя той в голубые глаза, – ты многого не знаешь, Бетти… Очень многого.

– Мне вполне достаточно знать, что вы все – чертовы психи! – осуждающе выпалила Бетти, поставила миску и отшатнулась в угол, в тень, продолжая глядеть на Марка озлобленно и холодно, как зверек, заточенный в неволе.

Марка такие слова задели.

– Не все, – и попытался оправдаться: – К примеру, я и люди моего отряда, среди которых был мой друг. Кстати, из-за вас, по сути, Гельдман отправил его на смерть…

– Гельдман – это тот старый фашист, что постоянно подсылает своих прихвостней? – поинтересовалась она.

– Именно.

Бетти хмыкнула, замолчала, зашуршала фольгой – открывала масло.

– А кто этот ваш друг? – неожиданно спросила она.

– Тоже Тенеборец, как и я. Он и просил меня за тобой приглядеть.

– Какая забота… – ехидно промолвила Бетти, – вы все так складно говорите, что мне уже противно слышать… Лучше уходите. Я не верю ни единому вашему слову…

– Гельдман попросил передать, что тебе в любом случае придется сдать кровь. Пока по-хорошему… – не выдержав, высказался Марк и отвернулся, – он возлагает на тебя большие надежды – твоя кровь должна будет стать основным компонентом для нового оружия…

– Что?.. – будто ослышалась Бетти и подлетела к прутьям, вцепилась бледными тоненькими пальцами. Небесного цвета глаза вдруг почернели, наполнились ужасом, лицо побледнело, маленькие бледно-розовые губы задрожали. – Что вы сказали?.. Оружие?..

Но Марк ничего не ответил: к ним шел Тенеборец – десять минут истекли.

– Мне пора – иначе будут проблемы, – шепотом проговорил Марк и, напоследок обернувшись к запуганной девушке, вдруг улыбнулся и пообещал: – Я вытащу тебя, главное – держись. А пока по возможности буду заглядывать…

И собрался пойти навстречу Тенеборцу, заподозрившему что-то неладное, как вдруг Бетти окликнула:

– Так это вы – Марк?

Но тот промолчал, зашагал прочь.

* * *

Проснулся я от пронзительного крика вороны, пролетевший мимо окна. С огромной неохотой приоткрыв глаза, я с прищуром посмотрел сначала в него, потом обвел недовольным взглядом комнату, залитую серым утренним светом и, чертыхнувшись, наконец поднялся с пыльного пола.

– Вот же чертовка… – проворчал я, шумно дыша, – разлетались с утра пораньше.

Найдя осушенную почти до дна бутылку дождевой воды, – сделал пару глотков, умылся, убрал в вещмешок и подошел к окну.

– Опять кисло и серо… – томно вздохнул я и, посмотрев на угрюмое утреннее небо, обещающее сегодня пролиться неслабым дождем, забубнил: – Ну хоть бы раз солнце показалось, хоть бы раз! Все было бы повеселее, а то все тучи, тучи, тучи…

Я закурил, глянул в окно.

Вдоль обугленной церквушки неторопливо тянулась призрачная кисея тумана. Она, как заботливая мать, накрывала обезображенные разоренные домики и развалины, согревала от осеннего утреннего холода. Чем-то разозленный ветер грозно и сердито выл над пустырями, взлохмачивал примявшуюся редкую траву, покачивал висящие провода, пошатывал даже ржавые столбы и уличные фонари, так и не оставшиеся без внимания наглых кровавых вьюнов. Возле перевернутых помоек, нагромождений обломков и камней и перевернутых машин уже с самого утра промышляли дикие собаки, время от времени затевая лютые драки за любую пригодную для пищи находку. Чуть поодаль скромненько ворковали голуби, поклевывая землю, а в стороне от них, притаившись, уже сидели в засаде бродячие коты, никак не желая оставлять такую добычу без внимания. На плафонах фонарей, козырьках и проводах сидели угрюмые, одетые в траурные наряды, вороны, изредка каркающие друг на друга или вспарывающие крыльями воздух, а где-то там, далеко-далеко, за седой лохматой мглой, глухо хрипели морфы, выползшие, как и все остальные звери, на поиски пропитания.

– Ну да, куда ж без вас-то… – недовольно промолвил я, вглядываясь в непроницаемый туман, – на охоту выползли, черти, кушать захотели…

Тут позади глухо скрипнул диван – проснулся Айс.

– Как же трещит голова… – осипшим нездоровым голосом сетовал он, подходя к погасшему костру, – а ты его не тушил, что ли?

– Нет, – через плечо ответил я, – так ночевать теплее – не всем же спать на диване-то.

Айс расчесал пальцами спутанные черные волосы, виновато посмотрел на меня. Глаза красные, как у крысы, не отдохнувшие, болезненные, на веках синяки. Лицо и вовсе поблекло, как-то остыло, поникло, будто у мертвеца. Самого мутило, шатало.

– Извини… я вчера немножко… – вдруг принялся оправдываться он, на ходу складывая накидку.

– Да ладно, забей – мне на полу не в первой, – перебив, с какой-то даже гордостью произнес я и тут же продолжил: – Давай-ка лучше приводи себя в порядок и присаживайся – завтракать будем. Угощаю теперь я. Зря, что ли, еды на две недели накупил?

– Хо-хо! – восхитился Айс и, умывшись водой из своей фляжки, участливо добавил: – Бережливый, как погляжу! – похихикал, отпил. – У меня вот с этим все куда хуже… – собрался сделать еще глоток, но в рот упали лишь капли, – о чем я и говорю: теперь и воды уже нет, эх…

– Воды наберем – лужи еще не пересохли, – успокоил я, а сам метнулся к вещмешку, извлек консервы, кинул банку Айсу, – угощайся! Мясо, кстати, с томатным соусом, деликатес! Не то, что твои… резиновые какие-то.

– Ну какие уж выдали! – по-доброму съязвил Айс. – Мне, знаешь ли, выбор не предоставляли – что дали, то и дали. Все.

Помолчали. Айс что-то совсем поник, загрустил.

– Ладно, пойдем кушать, – подытожил я, в два удара ножа открыл банку, вернулся к окну, – приятного аппетита тебе.

– Спасибо, – поблагодарил Айс, вскрывая, словно чей-то череп, банку хитроумными клинками.

Завтракали, собственно, как и ужинали, – безмолвно.

Но я все-таки решил нарушить эту нависшую тишину.

– Айс, – негромко позвал я, перемешивая вилкой мясо с соусом.

– Что?

– Ты уже решил, какой дорогой нас поведешь?

– Решил, разумеется, – ответил Айс, подцепляя кусок, и тут выдал: – Через старое кладбище пойдем – так быстрее всего.

От такой новости я помрачнел, задумался – эта затея мне не понравилась уже изначально. Почему-то сразу представились разворошенные могилы и невольно вспомнились слова, сказанные Майку, когда прятались в кустах от Теней: «Представляешь, что же тогда творится на кладбищах?..»

– И далеко оно? – силой оттолкнув от нехорошее предчувствие, осмелился спросить я.

– Относительно, – туманно ответил Айс, – мимо церкви пойдем, там к дороге выйдем, и на месте считай… ну это так… вкратце.

Я хмыкнул, почесал подбородок, задумался.

– А как ты сам в этих местах-то оказался? Ты вроде говорил, что убежал, – кольнул я осторожным вопросом и притих, ожидая ответа.

– Меня на свалку привезли, а оттуда только одна дорога – через лес. Но если ты имеешь в виду этот путь, то говорю тебе сразу: нет, обратной дороги запомнить не удалось. Да даже если бы мы, потратив уйму времени на ее поиски, все-таки вышли к Горизонту, то нас бы за секунду превратили в решето пулеметные вышки…

– Хорошая перспективочка… – невесело усмехнулся я, доев завтрак. Потом продолжил, но уже холодным голосом: – Только на такой риск мы не пойдем – меня дочь ждет…

– О ней, кстати, можешь несильно волноваться, – вдруг заявил Айс и тут мое сердце екнуло.

– Что ты… сказал?.. – обомлел я и уже хотел допрашивать, но тот опередил.

– За ней приглядывает мой друг. Кстати, тот самый, что и спас меня, – объяснился Айс и тут посмотрел прямо в глаза: – Сид, постарайся понять, что далеко не все в стенах Горизонта-26 – враги. Далеко не все. Есть там и хорошие люди – мы, например. И уж поверь, ни я, ни мой друг плохого твоей дочери никогда пожелаем…

Я крепко-накрепко сжал правый кулак, звучно опустил на подоконник, громко выдохнул.

– Я верю тебе, Айс, – и повернулся, – верю…

– Это радует, – улыбнулся тот, кладя пустую банку на компьютерный стол, – а теперь предлагаю начать собираться, а то так к ночи только выйдем…

– Ну мне-то собраться недолго – только подпоясаться, как говорится, – потирая ладони, с издевкой отметил я, – это вон ты у нас любитель поспать.

– Ой, ну все!.. – отмахнулся, как от дыма, Айс и стал собираться. – Запилит теперь…

– А то, – подхватил я, проверяя снаряжение, – и еще как!

Наконец покончив со сборами, напарник скрыл лицо под респиратором и повернулся:

– Все, я готов, – схватил покрепче черный лук, – выходим?

– Выходим, – кивнул я и, поправив вещмешок, накинул капюшон и произнес: – С богом.

И покинули комнату.

На выходе из подъезда нас уже поджидал холодный влажный ветер, ежесекундно меняющий направление и настроение, дуя то вроде бы ласково, приветливо, то вдруг резко свирепея, чернея и наполняясь какой-то необъяснимой лютой злобой. В такие моменты он особенно неприятно хлестал моросью по лицу, будто бы специально норовил сорвать капюшон, или же упорно бросался навстречу, словно искренне желая опрокинуть на мокрую землю. А потом неожиданно стихал, уставая, с шорохом опускался на грязную траву и неторопливо полз, как змея, то катая всякий валяющийся мусор, то закручивая чудные вихри, насвистывая какую-то диковинную песнь. Но уже в следующий миг терял ко всему интерес, натужно выл и в неумолимом порыве влетал в чужие обветшалые квартиры, поднимая там чудовищный кавардак и грохот.

– Развлекается… – знающе протянул я и прибавил шаг, – как избалованный ребенок…

– Ты о чем? – встревожено спросил Айс.

– О ветре, – пояснил я и добавил с каким-то укором, словно тот обязан это знать: – О ком же еще? Об этом своенравном бродяге.

– Ты что, с ветром разговариваешь, что ли?

– Я со всеми разговариваю, – безразлично ответил я, вглядываясь в серое небо, в некоторых местах потихоньку начинающее белеть, разгоняться, являя рваные проплешины с виднеющимися лазурными прожилками. – И с ветром, и с небом, и с крысами, и с дождем, – перечислил и выделил: – Вот только с людьми редко – избегаю, сторонюсь.

– А они тебе что-нибудь отвечают? – с иронией поинтересовался Айс, словно психиатр у пациента. – Ну эти… друзья твои?

– Редко, в основном предупреждают, – совершенно серьезно ответил я на явную издевку и вытянул лицо навстречу утреннему ветру. За пять лет скитаний, одиночества и страха ветер стал верным союзником, всюду и везде сопровождающим меня. Каждый порыв, дуновение или шепот безошибочно предупреждали о присутствии поблизости людей, донося их голоса и запахи, о появлении неподалеку морфов или прожорливой стаи голодных собак, позволяя даже на расстоянии отслеживать передвижение по малейшим шорохам. Позднее ветер стал сообщать точное время, когда поменяется погода, когда ожидать холодов или жары, становясь то неестественно сухим, то излишне сильным, промозглым. И за всю эту неоценимую помощь он не требовал от меня ничего, лишь дать возможность взлохматить волосы и потрепать накидку.

– И о чем? – опять спросил Айс и сам же непроизвольно задрал голову, слушая загашенный гул ветра.

– О разном, – неопределенно ответил я и пожал плечами: – К примеру, откуда ждать беды, – посмотрел на Айса и успокоил: – Знаю, я говорю странные вещи, но ты скоро сам все поймешь, научишься.

Такой ответ его более чем устроил, и он, удовлетворенно хмыкнув, прибавил шаг, направляясь к разрушенной церкви.

«Только нужно ли оно тебе?.. – подумал я, глядя тому в спину. – Думаю, что нет – ты человек, который о таких вещах не задумывается».

Пока шли по пустырю с попадающимися через каждый шаг грязными лужами и прибитой ветром высокой травой, на нас не залаяла и не зарычала ни одна собака, несмотря на то, что шли не так уж и далеко. Заметив приближение, они словно замирали, вытягивали морды и внимательно следили, пестря яркими глазами, но почему-то не нападали и даже не пытались подобраться поближе – держались в стороне. Причем их собралось так много, что при желании они бы с легкостью обступили нас со всех сторон, зажали в кольцо и разорвали на части, не дав даже выхватить оружие. Но тем не менее собаки пока не бросались. И чем ближе мы подходили к церкви, туман возле какой уже совсем развеялся, открывая далекие расплывчатые горизонты, тем, казалось, больше становилось собак. Те, грязные, осунувшиеся и больные, поджидали возле руин, столбов, помоек, груд обомшелых кирпичей, следили за нами из салонов брошенных машин, обросших рубиновой порослью, и все ждали…

– У меня нехорошее предчувствие, Сид… – промолвил вдруг Айс и, не оборачиваясь, добавил: – Мне почему-то кажется, что дальше церкви они нас не пустят.

– Головой, главное, не верти – иди, как идешь, – строго посоветовал я, а сам поравнялся с ним и осторожно, чтобы, не дай бог, не раззадорить дворняг, снял с крепления арбалет. – Они, сволочи, умные – чувствуют все получше нас с тобой. Случайно дернулся, засуетился – кинутся без раздумий, задерут к чертям.

Но Айс понял мои слова по-своему и хотел потянуться за стрелой, но я вовремя остановил:

– Не вздумай! – шепотом прикрикнул я, незаметно для него самого поймав за руку, – сам выстрелить не успеешь и нас погубишь! Ты что?!..

Тот, видимо, все-таки послушался и оставил рискованную затею.

– Лучше лук покрепче держи, как я арбалет, – это их сдерживает, присмиряет, – порекомендовал я, шлепая по вязкой грязи.

– Надеюсь, ты прав, Сид, – с явным сомнением промолвил Айс и вздохнул.

– Прав.

Тем временем стая, неторопливо идущая следом, начала волноваться. Одичавшие за долгие годы облезлые собаки все чаще и чаще поднимали то тревожный лай, разнося жуткое эфемерное эхо над пустырем, то неожиданно замолкали, наполняя окрестности страшной тишиной, то принимались рычать и пениться от злобы. И эта разноголосая какофония лаяла настолько сильно, что вскоре ни возле пустых домов, ни возле местных водопоев – луж – не осталось ни одной птицы. Вороны, голуби, воробьи – все сбивались в разношерстные тучи и старались как можно скорее покинуть место, ставшее неспокойным, шумным.

– Сид, надо что-то решать… – уже испуганным голосом промолвил Айс, осторожно смотря то влево, то вправо, где всякий раз натыкался на распаленных скорым пиршеством кобелей. – Они уже не боятся подходить ближе…

– Самый проверенный вариант – бежать в ближайший дом и там запираться в любой доступной квартире, – предложил я, но глянув на домишки, – а путь до них наглухо перекрывала живая шерстяная река, – развеял надежды: – Но до них нам не добраться – тупо не добежим. Не успеем…

– Черт бы их побрал прибежать именно сюда… – в сердцах выругался Айс, фыркнул, – долго они нас так… сопровождать собираются? Эскорт, блин…

– Пока вожак не решит, что пора нас пускать в расход, – спокойно, будто такие ситуации случались чуть ли не каждый день, пояснил я, – но время еще есть.

На что Айс лишь шумно вздохнул, вжал голову в плечи и злобно процедил:

– С меня хватит! Я не собираюсь ждать, когда мне перегрызет глотку дворняга! – и молниеносно, да так, что я даже не успел отреагировать, выхватил из колчана стрелу и стянул лук.

Но выстрелить не успел – в следующее мгновение из чудовищной стаи прыгнул здоровенный истощенный кобель с изуродованной чужими укусами мордой и пылающими глазами.

Никак не ожидая такого поворота событий, Айс плашмя повалился на мокрую землю, уронив лук, и машинально закрылся от пса рукой, запоздало выпуская клинки.

– Что же ты делаешь, Айс!.. – со злобой прокричал я и моментом выпустил дротик в висок обезумевшей от крови собаке. Та коротко проскулила, перепачкала тому лицо слюнями и багровыми брызгами и придавила собой. – Руку, быстрее!!! – стащил труп, помог подняться. – Поздравляю, натворил дел!..

И тут вся стая, издав лютый клич, бросилась на нас…

– Все равно бы они напали! И ты сам знаешь это! – сквозь сплошной вой и рыки огрызнулся Айс и, спешно подняв лук со стрелой, сразу же пристрелил невысокую плешивую собаку, рвущуюся вперед остальных с левой стороны.

– Да что уже говорить… – негромко, словно смирившись, обронил я и плюнул дротиком в подранного кобеля, мчащегося по грязи прямо на меня. От прямого попадания тот перекувыркнулся, вспорол исхудалыми лапами глину, забрызгал сородичей мокрыми лепешками, клюнул мордой землю и затих. – Теперь уж поздно… Давай спина к спине!

В следующие мгновение мы с Айсом, прижавшись другу к другу, принялись держать наступление, отстреливая наиболее резвых собак, подталкивающих своим боевым настроем всякий молодняк на безрассудство. Уже практически не глядя на арбалет, я выпускал дротик за дротиком по осатаневшим псам, кружащим вокруг, не зная, как лучше подойти, как сломать нашу хилую оборону. Айс же, как прирожденный лучник, посылал смертоносные стрелы с такой скоростью, что от скрипов тетивы уже звенело в ушах. Изредка кому-то из сук и кобелей все-таки удавалось подойти незаметно, и тогда мы схлестывались врукопашную, не давая никому зайти со спины. Но как бы отчаянно ни дрались, как бы тщательно ни прикрывали друг друга, стая на наших глазах вовсе не редела, а напротив, – казалось, только крепнет, набирает силу. А вот я уже начинал чувствовать предательскую усталость, медлил с выстрелами…

И неизвестно, чем бы закончилась эта бойня, не подоспей неожиданная помощь от тех, от кого мы ее не ждали совсем – от морфов.

Услышав жуткие хрипы, походящие больше на старческие храпы, четвероногая свора мигом остепенилась, остановились, потеряла к нам интерес и развернулась, тут же протяжно заскулив и завыв, глядя на троих морфов-загонщиков, восседающих на почерневшем от сырости церковном кресте.

– На шум пришли… – огласил вслух Айс, все еще целясь то в одну собаку, то в другую, но те никак не реагировали, – Сид, это наш шанс… нельзя медлить… – и, кинув быстрый взгляд на полуразрушенную церковь – по ней ползли еще несколько морфов, – рванул прямо по истыканным трупам сквозь оторопевшую свору. – Замной!.. Быстрее!!..

Но только мы успели отбежать, – отвратительный хрип повторился, и все без исключения загонщики, расправив отростки, сорвались с креста и дощатых облупленных от пожара стен и помчались на собак. А через мгновение показались и их искусные кукловоды – охотники. Вылетев из церкви, парочка морфов буквально за три прыжка очутилась на порушенной крыше, грозно захрипела, присела на корточки и стала наблюдать за происходящим, словно сторонние зрители, лишь изредка дергая длинными рубиновыми отростками, больше напоминающие с такого расстояния каких-нибудь красных змей.

– Уносим отсюда ноги!!! Живее!!.. – в панике бросил на ходу Айс, а сам прыгнул в неглубокий густо заросший кустарниками овраг и на пару секунд исчез.

Я спустился следом и следующие несколько минут мы бежали без оглядки, как ненормальные, уже не обращая внимания ни на морфов, рвущих на части бродячих собак, ни на грязь под ногами, ни на лужи, ни на насекомых, метящих в лицо. И так мы мчались ровно до тех пор, пока на смену леденящим душу хрипам не пришла меланхоличная монодия ветра, хозяйничающего над широкой разбитой автомобильной дорогой…

– Вроде оторвались… – устало выдохнул я и сполз по сдутому колесу гнилой легковушки на прохладный асфальт, – только вышли – уже нарвались, хорошее начало дня, многообещающее…

– Да ладно тебе, – примирительно выступил Айс, стаскивая замаранный кровью респиратор. Теперь лицо выглядело потным, красным, разгоряченным. Он вытер рукавом лоб, присел на ржавый бампер грузовичка и оптимистично протянул: – Зато пробежались…Фуф… – и облегченно вздохнул.

– Нуда…

И замолчал.

– Слушай, а тебе самому-то не жарко во всей этой твоей броне, маске?.. – посмотрев на него, вдруг поинтересовался я, пристально разглядывая серебристо-черные доспехи, густо заляпанные темными кляксами.

Айс удивленно изломил бровь, усмехнулся.

– Не жалуюсь – привык, – пожал плечами он, отряхивая наплечники от грязи, – тяжеловатыми, конечно, в начале казались, а потом ничего, нормально… – подышал на запотевшие стекла респиратора, протер от собачьей крови, – зато в них можно не переживать, что тебе прокусят руку…

– Это если одна собака, допустим, а вот свору? Выдержит? – состроив хитрое лицо, полюбопытствовал я. – А?

– У-у-у… – протянул тот и с легким налетом раздражения ответил: – Это тебе не тряпка какая-нибудь, а боевой доспех! Причем легкий! И к нему относиться надо бережно, а не испытывать эксперименты на прочность ставить…

Я выдержал паузу, закурил.

– А респиратор сейчас зачем таскаешь? – выпустив дым, спросил я.

– Ладно там ночью, но сейчас-то день – вроде как все видно, пыльца не летает, свежо…

– Для страховки, – пояснил Айс и как-то странно выдохнул: – Кто его знает, чем тут воздух пропитан…

– А я вот противогаз надеваю только когда лианы вижу, – задумчиво промолвил я и с наслаждением затянулся, – а вообще… тут дело чутья и вкуса. Кому как нравится… – с завистью посмотрел на респиратор, – хотя от такого, как у тебя, бы вряд ли отказался…

– Как в Горизонте-26 окажемся – такой же достану, – пообещал вдруг Айс и опустил на него глаза, разглядывая так, словно видел впервые, – главное, чтобы нас с тобой внутри базы вообще никто не видел, Сид. Иначе поднимется такая шумиха, что нас прикончат раньше, чем мы к воротам комплекса доберемся.

Я задумался, достал фотографию дочки, закусил губу.

– Ты ее скоро увидишь, Сид, не переживай, – клятвенно вымолвил Айс и поднялся, – а сейчас вставай, мы уже рядом… – ткнул в сторону невысокого темного забора, местами тонущего в хилых кустах, разнотравье и за стволами тонюсеньких больных деревьев, – Остхоулское кладбище прямо по курсу. Скоро уже будем в самом Городе.

Я привстал, выкинул бычок, убрал фотографию, пригляделся – входные ворота сильно погнуты и помяты, словно кто-то силой рвался через них.

– А вон лужи – воды можно набрать, – негромко объявил я, разглядывая вдалеке парочку зеркальных клякс. – Так что от жажды мы с тобой точно не сдохнем. Радуйся!

– Да я прям пляшу от радости! – подыграл Айс и даже картинно изобразил короткий номер, выполнив один разворот и несколько забавных движений руками, от чего я невольно засмеялся. – Всю жизнь мечтал лакать воду из луж, как верблюд какой-то!

– Привыкай. Что я могу тебе предложить… – высказал я и пожал плечами: – Супермаркетов тут нигде нет, магазинчиков – тоже. Тем более она нормальная, чистая, как из родника.

– Ну-ну… – недоверчиво буркнул Айс и, поспешно скрыв лицо респиратором, покрылся капюшоном, – ну-ну… – зачем-то повторил и, не позвав меня, стал спускаться по затравеневшему невысокому склону.

Нагонять его пока не стал, а лишь молча повернул голову в сторону церкви, где больше не слышались ни морфы, ни собаки, и увидел то, как сквозь светлые проплешины в холодном небе на крест проливаются нежно-золотые солнечные лучи, ласкают, согревают ржавый металл. А через какое-то время весь тяжелый чугунный свод дрогнул, порвался, как старое покрывало, и из него, словно тысячи призрачных иголок, вырвались яркие полосы света, разбежались за считанные секунды по всему пустырю и щедро наградили яркими красками.

«Добрый знак, – с радостью подумал я, – это добрый знак…»

И, напоследок перекрестившись, пошел догонять напарника…

Смотреть за игрой Бетти, уже час безвылазно плещущейся в тихой речушке рядом с берегом, вызывало умиление, радости. Разлегшись на надувном матраце, я блаженно посасывал через трубочку холодный яблочный сок из вытянутого стакана и довольно вздыхал, наслаждаясь долгожданным отпуском. Погода стояла теплая, солнечная, ветреная. Несильный ласковый ветерок заботливо качал пышные кроны деревьев, шумел травой, пускал по мерцающей ленте реки рябь и норовил сдуть кепку – спасение от солнцепека. По лазурному небу, купаясь в лучах солнца и отбрасывая гигантские тени, молчаливо и лениво шли пышные облака, а чуть ниже, едва ли не касаясь макушками этих мохнатых великанов, парили черные галочки птиц, изо всех сил пытающиеся потягаться с ними в скорости. То тут, то там слышалось стрекотание, жужжание, пахло цветами, травой, свежестью, свободой…

– Эх, хорошо-о-о! – зажмурившись от удовольствия, протянул я и отпил еще сока, опять укладываясь на матрац. – Всегда бы так!.. Бетти, доченька, ты не закупалась ли там?

Раздался детский смех, опять застучали брызги по водной глади.

– Нет, пап, я еще немножко, можно? – попросила она нежным голоском. – Яеще чуть-чуть! Вода такая теплая!

Я секунду помолчал, потом приподнялся на локтях и все-таки поддался на уговоры десятилетней дочурки:

– Ну хорошо, принцесса, – разрешил я и добавил с условием: – Но только не час, хорошо? Мы же не хотим с тобой заставлять маму волноваться?

– Нет! – согласилась она и захихикала, пытаясь достать брызгами.

– Ой-ой! Кто это хулиганит? А ну-ка… – я быстро поставил стакан на траву, скинул кепку и поднялся, – кто это у нас там балуется?

Бетти опять засмеялась, нырнула, как рыбка, в речку.

– Ой, сейчас догоню! – шутливо пригрозил я и с разбега прыгнул в воду недалеко от дочки.

От громкого хлопка Бетти спешно вынырнула из воды, огляделась, увидела меня, заулыбалась и тут же попыталась отплыть, взмахами маленьких ног посылая в меня крупные брызги. Изобразив дельфина, я быстро подплыл и сделал кружок, вызывая у дочки бурю детского восторга. А потом мы принялись брызгаться, дурачиться, веселиться, разбрасывая прозрачную, как слеза, воду и теряя счет времени…

– Cud! Бетти! Идите кушать! – прервал звонкий нежный голос Роуз, и мы с довольными лицами мигом обернулись. Та, в босоножках, джинсах и в моей сиреневой рубашке, стояла на берегу, держа два полотенца: одно детское – с бабочками, а второе мое – темно-синее, махровое. – Я кое-что вкусненькое приготовила! Идемте скорее!

– Ну что, принцесса, вылезаем? – спросил я и приобнял дочурку. – Посмотрим, что приготовила нам мама?

– Да! – обрадовалась Бетти и, как лягушонок, поплыла к берегу. – Мам, только ты не уходи, мы сейчас!

– Да куда же я без вас? – засмеялась она. – Сид, кстати, тебе звонили.

– Кто? – спросил я и, выйдя на берег, взял на руки Бетти и понес к Роуз. Дочь от неожиданности ойкнула, а потом засмеялась и обняла за шею. – Не видела?

Роуз передала дочкино полотенце.

– Не знаю, я не смотрела – готовила, – ответила она, – но вибрировал долго. В общем, сам посмотришь.

– Ладно, разберемся, – я поставил дочку, принялся насухо вытирать, – как тебе новый купальник, Бетти, нравится? Мы с мамой его долго выбирали для тебя.

– Очень, пап, спасибо! – радостно откликнулась она.

– Ну и хорошо, мы с мамой рады, – я накрыл ее полотенцем, поцеловал, – правда, Роуз?

– Конечно! – улыбнулась та и, вручив мое полотенце, чмокнула Бетти, – а теперь пойдемте, а то все остынет.

Подняв свою кепку и стакан с соком, я разом допил его, и уже хотел было направиться вслед за Роуз, подходящей к дому, как вдруг меня приостановила мягкая мокрая ручка. Я удивленно обернулся и тут увидел чем-то взволнованное дочкино личико.

– Что такое, Бетти? – накинув на плечи полотенце и присев рядом на корточки, обеспокоенно поинтересовался я.

Та в ответ надула щечки, сложила ручки.

– Принцесса, что случилось? – я хотел подозвать ее к себе, но она на это лишь отрицательно покачала головой. – Бетти…

– Ты опять от нас с мамой уедешь, да? – оборвав в самом начале, неожиданно спросила она, смотря на меня светлыми глазками.

Я зачем-то улыбнулся, удивленно похлопал глазами.

– Почему?.. – не понял я. – Кто тебе такое сказал?

– Сид, Бетти, ну где вы?.. – громко окликнула Роуз.

– Идем! – не оборачиваясь, прикрикнул я и – дочке: – Бетти? С чего ты так решила, малышка?..

– Ты всегда уезжаешь, когда тебе кто-то звонит… – обиженно проговорила она и опустила глазки, – мы больше не будем купаться, да?..

– Ну что ты, что ты… – я подвел ее к себе, обнял, – что ты…

Бетти всхлипнула, шея стала быстро мокнуть.

– Господи, девочка моя… – я крепче обнял дочку, поцеловал, утер слезинки с щечек, – ты чего так?.. Родная моя, маленькая… чего ты?..

– Пап, не уезжай… – она опять всхлипнула, – мы с тобой гулять пойдем, играть каждый день будем, только не уезжай…

Сердце мое начало обливаться кровью, к горлу подкатил ком, глаза у самого заслезились.

– Я не уеду, принцесса, – заверил я и повторил Бетти на ушко: – Я никуда не уеду, слышишь?

– Да, – ответила она сквозь слезы, – только пообещай…

Я погладил ее мокрые русые волосы и ответил тихо:

– Обещаю, – яутер ей слезинки с глаз, – я люблю тебя, принцесса, и завтра мы весь день будем с тобой играть во все, что ты только захочешь, хорошо? И послезавтра, и каждый день! Договорились?

– Хорошо! – взорвалась от радости Бетти. – И я тебя люблю, пап! Ты самый лучший!

И вжалась в меня, как котенок.

– Ну, теперь идем кушать? – улыбнувшись, спросил я. – А то мама на нас злиться будет…

– Пойдем! – звонко ответила дочь и широко улыбнувшись, взяла заруку.

Едва мы протиснулись под воротами кладбища, – мне удалось увидеть то, чего, пожалуй, боялся больше всего – разоренные могилы. Одни разворошенные, словно из них выполз гигантский червь, другие – раскопаны, да так, что покосились ближайшие ограды и деревья, третьи – зверски истерзаны, будто самому дьяволу захотелось поглумиться над усопшими. Куда ни взгляни – везде виднелись разрушенные каменные скульптуры, заросшие инопланетной дрянью, обезглавленные статуи ангелов, затянутые красным мхом надгробия и упавшие обелиски, какие, даже если очень захотеть, не повалить и вдесятером. На засыпанной гнилыми листьями узкой дорожке, ведущей в глубь оскверненного кладбища, валялись скомканные, как жеваный лист бумаги, заборы и ограждения, скрюченные больные ветви, напоминающие, скорее, чьи-то костлявые руки, скамеечки, обломки гробов. Кое-где, скрываясь за редкими деревьями с опухолями размером с человеческую голову, виднелись обрушенные декоративные склепы со множеством разрытых возле них ям, что запросто можно списать на труды кротов, если бы не размеры. Над некоторыми могилами до дрожи в коленках протяжно скрипели ржавые кресты, под корнями и в норках тихонько попискивали кладбищенские крысы, пронзительно кричали вороны, восседающие на расколотых мраморных плитах. Мрачно, словно отпевая панихиду, скулил и плакал ветер, одиноко блуждающий мимо захоронений, временами поднимая страшный рев и бросая в нас скопившуюся на дороге листву.

– А другим маршрутом не могли пойти? – нарушил длительное молчание я, уже полминуты крутя меж пальцев сигарету и все никак не решаясь закурить.

– Ну извини, Сид, это тебе, знаешь ли, не улица… – с каким-то отеческим укором промолвил Айс, все это время держа наготове лук и вертя головой то влево, то вправо, словно ожидая сиюминутного нападения. – Тем более других дорог пока не вижу. Да и нет их, скорее всего…

Дослушав, я как-то недовольно скривился, сплюнул и все-таки закинул мятую-перемятую сигарету в рот, закуривая.

Такая «прогулка» по кладбищу, особенно когда знаешь, кто до этого здесь побывал, говоря откровенно, настораживала. Каждую секунду мерещились то жуткие нереальные силуэты, выпрыгивающие из кровавых кустов вдалеке, то всяческие шорохи, – а их точно не могли создавать ни собаки, ни мыши, – то эфемерные надрывные шипения, умело исполненные ветром, но почему-то уж очень убедительно смахивающие на мерзкие хрипы морфов. От всей этой жути вскоре стало совсем не по себе, словно смертельная опасность застыла не где-то там, среди растревоженных могил и разбитых статуй, а тут, рядом, едва ли не в двух шагах. Вот только раскрываться не спешила – до последнего хранила молчание, играла с нашим воображением. Но хоть и зная, что пока все спокойно, и вокруг нас, кроме грызунов, нет ни души, я все же предпочел поскорее расправиться с сигаретой и вооружиться арбалетом, чтобы в случае чего – сразу дать отпор. А вот Айс, в отличие от меня, – сама хладнокровность: рука лежала на луке твердо, не тряслась, пальцы крепко сжимали оперение, да и выглядел весь предельно чутким, как бывалый охотник. Одна походка чего стоила: слишком уж искусная, бесшумная, как у призрака, мягкая. Вроде и на ветки наступает, а треска нет. Мистика, да и только…

– Где ты так ходить научился? – решил вдруг поинтересоваться я, настороженно поглядывая то на обомшелые надгробия, то на стволы деревьев. – Не поделишься секретом фирмы? – невольно посмотрел на ноги Айса: нет, не ходит – парит, едва касаясь земли. – Даже я тебя не слышу, хоть и рядом иду.

– Учили нас, – совсем коротко ответил он. Я уже думал, что это весь ответ, как вдруг он неожиданно разговорился, правда, голову в мою сторону так и не повернул – видимо, боялся потерять бдительность: – И не один год – раньше эту технику ходьбы просто не освоишь. Но зато потом сможешь даже к загонщику незаметно подкрасться, если, конечно, почуять не успеет. У них-то нюх цепкий, но все равно проигрывает Теням…

«Уж мне-то не знать… – мысленно усмехнулся я, – от них и не спрячешься никуда!»

– А ты уже пробовал, что ли?

– Да было дело пару лет назад… – задумчиво, даже, как мне показалось, с неохотой ответил Айс, перепрыгивая через ограждение, утонувшее в грязи, – нам задание поручили: поймать живого загонщика или охотника – неважно. Ну так вот, – вздохнул, – высадились мы днем небольшим отрядом в Черной Пустоши – есть одно гиблое местечко неподалеку от Горизонта-26, – там, значит, разбились по трое и стали прочесывать ближайшие дома и подвалы в поисках морфов. Ты, думаю, сам знаешь, где они любят торчать. Ну так вот… – нырнул под упавшее дерево, – мне повезло практически сразу: как поднялся на третий этаж – смотрю, загонщик добычу глодает. Вот тут-то и подкрался…

– И что? Быстро схватил? – спросил я, перешагивая через кучи раскисшей глины.

– Не сразу. Сначала электрострелой оглушить пришлось, потом ребят дождался, и вместе уже скрутили его да к технике поволокли, – со знанием дела изложил тот, – вообще это дело очень…Сид!!! Справа!!..

И выпустил стрелу.

Я лишь успел убрать голову и броситься в противоположную сторону, как вдруг из густых мокрых от кровавого сока кустов вырвался лютый хрип, мигом разлетевшийся по всему молчаливому кладбищу, и на не успевшую еще обсохнуть дорогу неожиданно выскочил неизвестный высокий морф с толстой грубой грязно-черно-серой кожей и длинными пятипалыми конечностями. Жутко заревев, он гневно выдернул стрелу из пульсирующей шеи, обливающейся черной, словно мазут, кровью, вытаращил все три огромных серых глаза, распушил похожие на черные канаты отростки и кинулся на меня. Из морды и шеи хлестала черная жижа.

– Получай, скотина! – отпрыгнув, успел выкрикнуть я и выстрелил прямиком в плоский ввалившийся нос. Морф завыл, заверещал, бултыхнулся в засыпанную выцветшими листьями лужу, яростно царапнул, как граблями, тощей лапой грязь и задергался. Отростки сложились в спираль, закружились.

«Надо его добить, пока есть шанс, – обожгло мыслью, – сейчас же добить – этот будет до конца сражаться».

Буквально на выдохе перезарядив арбалет, я уже приготовился прикончить его, но тот внезапно вскочил, встал на четвереньки, обтекая грязной водой, и взревел, собираясь вновь бросаться в атаку. Но тут же дернулся, как от удара током, переломился влево, закатил глаза и, бездыханный, свалился со стрелой в виске.

– Чего ты так долго-то?.. – нервно выдохнув, бросил я, а сам впился глазами в поверженного морфа. У этого явное сходство с загонщиками и охотниками, но в то же время и весьма серьезное различие: он выше, шире, с толстыми кожистыми пластинами на плечах и вдоль туловища, очевидно, наделен большей силой.

– Целился долго! – тихо засмеялся тот, подскочил к морфу и выдернул перепачканную стрелу, убрал в колчан. – Уж больно прыткий попался… – поднял другую, – ты-то как? Цел?

– Да нормально… – буркнул я и зачесал затылок, – вот ты. блин, выдал конечно! Думал, убьешь! Кто же стреляет-то без предупреждения…

– Вообще-то предупредил, – повседневным тоном ответил Айс и пожал плечами: – А ты быстро сообразил. Молодец, с реакцией полный порядок. Не каждый наш боец такой похвастаться может.

Я недовольно хмыкнул.

– Нашел, тоже мне, на ком эксперименты ставить… – пнул черный склизкий отросток морфа и решил поинтересоваться: – Интересно, а сколько за него дадут?

Айс ответил незамедлительно:

– За такой трофей Гельдман бы точно отсчитал солидное жалование, – присел на корточки возле морфа, – воины – редкие твари. А все, что редкое – дорогое. Ну а что дорогое, то и добыть нелегко…

– Кто-кто?.. – переспросил я и удивленно посмотрел на Айса.

– Как ты его назвал?

– Воин. Морф-воин, если точнее.

– Да уж… – как-то удрученно протянул я, – таких точно еще не встречал…

– Я, в общем-то, тоже, – Айс поднялся, поправил капюшон, – до этого видел всего один раз и то через бинокль – бегал, как шальной, по осыпавшейся крыше, а потом упрыгал… Зараза.

Я промолчал – все смотрел на убитого морфа-воина, с интересом разглядывая то пепельную кожу, то отростки.

– Ну что, идем? – окликнул Айс. – Сид?

– Да-да, сейчас, – спешно протараторил я, а сам не удержался и все-таки пощупал пластины на плечах – железобетонные, ей-богу. – С ума сойти… Живая броня…

– Потому и бил сначала в шею, – поведал Айс и поторопил:

– Оставь его, наконец, в покое, пошли. Свое он уже получил, – огляделся, – пошли-пошли, Сид, пока безопасно…

Глянув на морфа-воина в последний раз, я выдернул дротик, вытер о подол накидки, кинул в колчан и встал, с еще большей недоверчивостью разглядывая окрестности. Те вновь издевательски молчали, будто бы до этой минуты здесь ничего не произошло.

– Пошли, – сказал я. – Надеюсь, больше никто не нападет.

Из-под респиратора Айса вырвался искаженный вздох, а потом ответ:

– Посмотрим, но арбалет все равно лучше далеко не убирай, – Айс шагнул вперед, вытянул голову, словно принюхиваясь, сошел с дороги и через кусты – к могилам.

Я – следом.

Ступать по мягкой кладбищенской земле с черно-желтыми тонюсенькими травинками, тянувшимися из-под надгробий, тяжело и как-то неприятно. Всякий раз, когда наступал, та то глухо стонала, то звонко чавкала, то хлюпала, словно каждый мой шаг причинял настолько невыносимые страдания, что у нее вновь открывались чудовищные раны и непрерывно сочилась кровь. Только вот это вовсе не она, а обыкновенная дождевая вода, сумевшая не только доверху затопить распотрошенные пустые могилы, но и уйти глубоко в почву. То тут, то там проседали ограды, рушились могильные плиты, то с плеском утопая в студеной воде, то смачно шлепаясь в грязь, ходили ходуном тяжелые мраморные памятники, грозя вот-вот завалиться. Но, несмотря на всю эту жуткую картину, радовало хотя бы одно – ни один морф так и не соизволил на нас напасть.

И так мы шлепали по грязи ровно до тех пор, пока Айс не остановился и не указал вдаль, где за рядами кривых почерневших деревьев возвышался небольшой плешивый холм.

– Мне надо на него подняться! – заявил вдруг Айс и, повернувшись: – Осмотреться хочу.

– Зрение хорошее? – с издевкой спросил я и прошел мимо, глядя на холм. Над ним кучно кружили вороны, на кого-то громко ругались. – Мне с тобой подниматься? Или подождать?

– Да нет, я быстро, – второпях проговорил Айс и побежал к холму, – за мной! Не отставай!

Дружно пробившись через хиленькие, но жутко цепкие кустарники, Айс прытко вознес себя по склону и, опершись на валун, застыл изваянием, лишь изредка поворачивая голову.

«Ну, а я покурю, – подумал я, – раз подвернулся случай».

И, привалившись к дереву, закурил.

Пока потягивал сигарету, небо, недавно радующее живостью, опять стало хмуриться, изредка стреляя потускневшими солнечными лучами сквозь свинцовые неподъемные тучи. Следом поднялся холодный крепкий ветер и сразу же принялся мести ветошь, гоняя по мокрой земле и сгребая в кучи возле замшелых надгробных плит. Порой он так сильно увлекался, что начинал закручиваться забавными неказистыми вихрями, гудеть и шумно разгуливать меж могил, словно намереваясь поведать округе о своем неоспоримом превосходстве.

– Почти дошли! – после долгого молчания вдруг громко протрубил Айс и, спустившись: – Я там уже выход видел, а за деревьями – развалины Одинокого Города виднеются. Только есть одна проблема – морфы-воины.

– Много?

– Пока трое: двое забор трясут, один – самый здоровый – на дереве сидит, наблюдает.

– Тебя не видел? – с волнением спросил я и, выкинув окурок, скинул вещмешок, достал полную бутылку дождевой воды, какую успел набрать по дороге на кладбище.

– Нет.

Я сделал глоток-другой.

– Точно? – с недоверием спросил его я.

– Уверен, – подтвердил Айс, тоже достал флягу. Воду пил жадно, совершенно не обращая внимания на то, что она из лужи – все-таки прислушался к моим словам. – Того, что на дереве, я-то сниму тихо, а вот те двое… – тревожно выдохнул, – могут шума наделать.

– Разберемся, – покивал я и скривился, задумался, – постараюсь их незаметно как-нибудь…

– Справишься? – с каким-то сомнением промолвил он, но тут же оправился: – Хотя да… Конечно справишься, – кинул флягу в рюкзак, – тогда пошли.

Договорив, он поправил лямки и вырвался вперед. Двигался теперь совсем по-иному, нежели как тогда, на дороге, – шаг пружинистый, будто отскакивал от земли, и все такой же беззвучным, словно шел не он, а крадущийся кот.

Я – за ним. Идти старался тоже тихо, на ветки не наступать, листьями не шелестеть – каждый неосторожный звук может привлечь беду.

Через некоторое время Айс нырнул в худые кровавые кусты и притаился, как разведчик, жестом веля сидеть тихо и не высовываться. Сдвинув капюшон, я все-таки не удержался, тихонько, чтобы не мешать, раздвинул влажные ветви и пригляделся. Двух морфов-воинов, упоминаемых Айсом, заметил сразу: те то дергали забор, то боролись, как петухи, друг с дружкой. С их стороны бесперебойно доносился тяжелый ржавый лязг, хрипы, злобное ворчание. Третьего же заметил лишь спустя минуту – тот пошевелился, сотрясая полумертвое дерево, облепленное какими-то гнойниками, и на секунду высунулся, показывая жуткую бледную трехглазую морду с извивающимися отростками.

«Отсюда в них не попаду, – подумал я, – просто-напросто не долетит дротик – велика дистанция».

И решил поделиться этим с Айсом:

– Мне надо ближе подойти – арбалет не потянет, – взглянул на арбалет, – ты-то как? Сможешь? Расстояние-то солидное.

Тот лишь как-то шумно по-стариковски выдохнул, достал стрелу.

– Смотри сам, – спокойно, без пафоса промолвил он и, медленно, будто специально, стянув лук, выпустил стрелу.

У меня отвисла челюсть.

На моих глазах еще недавно преспокойно сидящий на дереве морф, почти слившийся с ветвями, вдруг повис на них, нелепо перевернулся на живот и с черной стрелой в правом глазе замертво свалился прямо на головы сородичам. Те моментом прекратили потасовку, навострили, словно антенны, отростки, закрутили головами, не понимая, откуда стреляли. Подергав бездыханное тело, они заревели, принялись бестолково метаться, кружиться, рвать мокрую траву.

– Меткач… – пораженный метким попаданием, проговорил я, не веря увиденному. – Ну ты, блин…

– Твой выход! – перебив, ободряюще провозгласил Айс и захватил новую стрелу. – Я тебя прикрою, если что.

Ничего больше не сказав, я добежал до заросшей, словно щетиной, статуи, чью голову проломил упавший фонарь, вжался спиной и осторожно выглянул. Морфы принялись носиться вокруг трупа и разъяренно верещать, будто требуя, чтобы убийца немедленно выходил на справедливый суд.

«Распугал ты их, Айс, – с укором подумал я, – все-таки тихо не получилось…»

Понаблюдав за ними секунду-другую, я подгадал момент, когда кто-нибудь их них угомонится хотя бы ненадолго, положил руку с арбалетом на серое каменное туловище статуи для удобности, выдохнул и мягко нажал на спуск. Дротик клюнул остановившегося всего на мгновение морфа-воина в затылок, опрокинул в грязь. Отростки страшно напряглись, выпрямились и, как макаронины, безжизненно улеглись рядышком. Выстрел получился убойный.

– Есть один… – загнув палец, обронил себе и быстро перезарядил арбалет, невольно ловя себя на мысли, что боеприпас стремительно иссякает – бой с собаками вынудил растратить почти все простые дротики. – Остался последний… – и вновь высунулся, метя обезумевшему от ярости воину точно в раскрытую пасть.

«Все, отбегался, – приговорил его, – сейчас я тебя живо…»

Но едва изготовился стрелять, – из кустов, где я сидел минуту назад, прозвучал короткий хлесткий свист, и из хрипящей без перебоя глотки воина неожиданно вылезло оперение. Будто не почувствовав ее, уже обреченный, морф, качаясь прошел вперед, остановился, еле держась на задних лапах, зачем-то схватил стрелу, дернул… и голова взорвалась, как перезрелый помидор.

– Ни хрена себе… – сумел лишь выдавить я, вешая на крепление опустевший арбалет, – что у него за стрелы-то такие?..

А через секунду из кустов вышел Айс.

Как всегда осторожно пытливо оглядевшись, он наконец опустил лук, сделался каким-то менее напряженным, что ли, заспешил ко мне. Несмотря на то, что на земле немало листьев, приблизился на зависть любому вору – не издав ни единого звука.

– Ну вроде все: путь чист, – сдержанно и, я бы даже добавил, скромно объявил он, глядя на меня через темные стекла респиратора. – Можно идти дальше.

– Взял отобрал у меня морфа, – с наигранной обидчивостью проговорил я, – мы же вроде договаривались, что эти двое – мои. Или нет? Не договаривались?

– Ну извини! – лениво извинился Айс и продолжил: – Он что-то занервничал… И я его решил…

– Эх, ладно… хрен с тобой! Пошли… – отмахнувшись, вздохнул я и, сильнее натянув капюшон, как старый дед, пошел к трупу морфа, убитого мной до вмешательства поспешного напарника.

Подойдя к распластавшемуся переростку с каменной кожей, чей затылок украшал торчащий черный дротик, я уперся ногой в один из отростков и с силой вытащил боеприпас, обмарав весь свитер черной кровью.

– Вот же зараза… – выругался я и мысом пихнул морфа в бок, – такую вещь мне загадил!

Айс никак не отреагировал на возмущения и, ходко направился застреленному им морфу-воину Хладнокровно с чавканьем выдернув из глаза стрелу, он кинул в колчан и позвал:

– Сид, давай сюда! Выход здесь!

Прибежав, я невольно обратил внимание на мелькающие за жуткими деревьями руины и отчего-то облегченно и радостно вздохнул, всем сердцем чувствуя теперь уже скорую встречу с дочерью. О плохом старался не думать – не хотелось омрачать настроение, и так уж очень редко бывающее хорошим. Однако отгоняй – не отгоняй тревожные мысли, мне они все равно докучали. И, пожалуй, самая важная из них на данный момент – это знакомство с Одиноким Городом, а оно – почему-то полностью уверен, – будет отнюдь не самым лучшим…

– Айс, а ту стрелу чего не забрал? Боеприпас лишний? – вдруг укоризненно обратился к нему.

Тот остановился, развернулся, опустил голову, приглядываясь, потом усмехнулся:

– Не-ет, Сид, – покачал головой, – ее обратно уже не заберешь – механизм там такой: если стрела впивается в тело, то выпускает шипы и самоуничтожается. Вот так вот.

– Интересные у тебя стрелы… – пораженно присвистнул я, – каких я еще не видел?

Я уже думал, что Айс опять начнет торопить, но он, на удивление, все-таки решил рассказать:

– Ну разрывную ты уже успел увидеть… – протянул Айс и для примера на автомате вытащил черную стрелу с толстым наконечником, – принцип действия тут прост: ударилась во что-то или кого-то – взорвалась. Все просто. Наконечник, как ты понимаешь, – взрыватель. Результат – большой взрыв, сам видел. Да и баллистические характеристики у нее выше, чем у остальных, собственно, как и вес, – передал мне на осмотр. Действительно увесистая. – Еще есть электрические, простые, с выкидными ножами…

Я вернул разрывную стрелу.

– Интересно…

– Вот, – Айс вытянул следующую стрелу, показал, – это электрическая. Поражать может до нескольких целей одновременно – цепной заряд позволяет. Отличная вещь.

Я присмотрелся – стрела как стрела только черная, как и все, и с продолговатым серебристым наконечником.

– А… с ножами которая? Это какая?

– Так вон! – Айс указал на морфа с развороченной головой. – Ее работа. Она и есть.

Я поморщился. Непроизвольно представилось то, как она впивается в человека, раскрывается, как бутон розы…

«Господи… – мысленно перекрестился я, – кто же до такого додумался?»

– Слушай, Айс, а почему все-таки лук? С твоей-то подготовкой… да если автомат и гранаты… – не выдержал я, – идеальный коммандос получился бы.

Айс некоторое время колебался с ответом, медлил, а потом сказал:

– А по той же причине, почему и ты с арбалетом – надежность и бесшумность. Автомат подведет, подведет… – зачем-то дважды повторил он, убрал стрелу обратно и сразу сменил тему: – Ладно, нам пора, по дороге наговоримся.

И – к развороченному забору, где уже виднелся выход с погоста.

«И то верно», – мысленно согласился я и закурил.