1
Умение слиться с окружающей средой иногда сильнее оружия. Кроме древней модели гражданского бластера, Дева Источника снабдила Даньку заношенной армейской курткой, и разлохмаченной, выбеленной солнцем шляпой-"рейнджером". Этот маскарад должен был сделать его не слишком приметным в рыночной толчее этого городка, расположившегося посреди каменистой почвы, фруктовых садов и пересыхающих колодцев, словно запыленный плод, упавший на дорогу из лопнувшего контейнера.
Час назад он вылез из арыка на окраине Олдтауна. Свидетелем его внезапного выныривания была только тощая корова, меланхолично разгуливавшая по бережку. Диверс-доспех сам тут же отжал воду, а полуденное солнце моментально высушило надетые поверх него тряпки. Ни маскировочный, ни температурный режим диверс-доспеха Данька включать не стал, решил поберечь аккумулятор… кто знает, когда удастся зарядить его снова… да и тряпье на нем выглядело вполне убедительно.
Однако маскировка Даньке не понадобилась.
Городок был по-кладбищенски тих. Ни лая собак, ни криков играющих детей. Разноцветные флажки базарного дня, натянутые на веревках поперек улицы, сухо щелкали на горячем ветру.
Припорошенный бесцветной пылью ком тела он увидел в конце первого же переулка.
Старик в белом пиджаке, сжав мертвые кулаки и раскинув ноги в старых тщательно вычищенных туфлях, лежал ничком в луже темной засохшей крови. Данька присел рядом, отогнав облако крупных зеленых мух, и осторожно перевернул тело. Горло было перерезано от уха до уха.
Данька медленно шел по улице, сжав пальцы на рукояти бластера, и смотрел по сторонам. По мере того как он приближался к центру городка, мертвых тел становилось всё больше. Люди не были готовы драться. Они бежали из города, а им стреляли в спину. Тем, кого удавалось догнать, резали глотки, вспарывали животы… Некоторые трупы сквозь тучи мух глядели в безоблачное небо пустыми, заполненными кровью глазницами. Возле двухэтажного здания с сорванной вывеской, прислонившись к стене, друг возле друга в ряд, ряд показавшийся Даньке бесконечным, запрокинув головы, сидели дети. Самому младшему было лет шесть, старшей, наверное, лет четырнадцать. Кисти рук у каждого были отрублены, горло перерезано.
Данька отвел глаза. Впервые за все пребывание на Ленте-5, вместе с шевельнувшимся комом в желудке, Данька почувствовал, как зашевелилось его прошлое. Ветер дунул вдоль улицы, бросив ему в лицо горсть пыли, приправленную вонью горелого мяса. Данька ускорил шаг и вышел на площадь перед небольшой выбеленной церковью.
Все жители были здесь. Видимо их специально собрали на городской площади… или согнали? …а потом ударили по толпе из тепловиков. Тех, кто не сгорел заживо, и пытался убежать с площади, добивали из бластеров… а кого-то ножами. "Хорошо наточенными армейскими тесаками. Аккуратно и добросовестно. Как учили…".
Данька перевел взгляд на окровавленные женские тела, распятые на овощных прилавках. "…Но и расслабляться орденские тоже умеют".
Он обошел площадь по периметру, вглядываясь в мертвые человеческие лица: перекошенные в предсмертной агонии и спокойные, окровавленные и обугленные, изуродованные и умиротворенные, словно спящие.
Он не боялся признаться себе, кого именно ищет среди трупов.
В этом городке побывала Женька. Так сказала Дева Источника.
– Её здесь нет… – пробормотал он себе под нос. А потом повторил еще громче, убеждая самого себя: – Её здесь нет.
Данька вошел в церковь и остановился на пороге.
Перевернутые скамьи. Труп пожилого священника с перерезанным горлом. Рассыпанные по полу и покрасневшие от крови гостии.
Он быстро осмотрел помещение и вышел наружу.
В какой-то момент Даньке показалось, что от осознания происходящего, сладковатого запаха подгоревшей человеческой плоти, беспощадного солнца и навязчивого жужжания мух его сейчас согнет пополам и стошнит прямо на ботинки. Но на подобное времени не было. "Если это спланированные художества ордена, то скоро сюда пришлют команду зачистки, чтобы комар носу не подточил и эта бойня выглядела так как это нужно ордену… на кого надо свалить – на того и свалят. Если же это несанкционированная командованием шалость "слетевшего с орбиты" орденского спецназа, то сюда в любой момент могут долбануть точечным ударом чего-нибудь тяжелого… надо выбираться, пока не испарили со всем городом… точнее с тем что от него осталось…".
Где бы ни была Женька, оставались Яр, Аккер и Нинель.
И конечно оставался Алексей Эс… Алексей Эс, который, по мнению Яра, был тем самым Вертуном. Оставался Орден Креста и Полумесяца.
2
На середине подъема дряхлый рыдван закашлялся и сдох.
Данька взглянул на приборную панель, матюгнулся и вылез из кабины. Перекинул через плечо ремень "ремингтона", позаимствованного в бесприютно пустом фермерском доме, рядом с гаражом, где он обнаружил машину с наполовину севшими аккумуляторами. Сплюнул в дорожную пыль и надолго приложился к фляжке с водой. Бросил взгляд на инфобраслет. За полчаса пути из вырезанного до последнего жителя Олдтауна, он не встретил ни единой живой души.
Данька ласково провел ладонью по грязному горячему капоту автомобиля и зашагал в гору. Дорога петляла по выжженным солнцем холмам и скорого отдыха не обещала. В полупустом рюкзаке за спиной лежали несколько пачек сублиматов с кухни того же фермерского дома, пакет сухарей, пластиковая бутыль с водой и плоская фляжка местного коньяка.
Выбравшись на горбушку очередного холма, он быстро присел, нахмурился, скинул с плеча дробовик и умостил его поперек колена. Медленно, гусиным шагом добрался до придорожных кустов. Скинул шляпу и натянул поверх взмокших волос капюшон диверс-доспеха, тут же выдвинувший линзы очков. В режиме бинокля очки большого приближения не давали, но всё что Данька хотел рассмотреть, он разглядел, хмыкнул, в обратном порядке сменил капюшон на шляпу, распрямился и зашагал вниз по дороге.
В нижней точке между двумя холмами, в тени старой больной ели в пятнах желтой осыпающейся хвои, стоял двухколесный прицеп, переделанный из половины пикапа со снятой крышей. Данька с дробовиком в руке медленно обошел вокруг закрытого брезентом прицепа в хлопьях облупившейся краски, когда услышал щелчок взводимого курка и замер.
Девчонке, сидевшей, подтянув колени к груди и прислонившись к стволу дерева, было вряд ли больше шестнадцати. Между поношенными кроссовками и разлохмаченными штанинами стареньких джинсов виднелись голые исцарапанные щиколотки. Клетчатая рубашка насквозь промокла от пота. С иконописного лика, который не портили ни бледность, ни пара прыщей на лбу, ни потеки грязи на щеках, на Даньку зло и внимательно глядели большие глаза цвета штормового моря. Она смотрела на него поверх прицельной планки большого длинноствольного револьвера, который держала обеими руками, оперев локти на колени и целясь Даньке точно в лоб.
– Дробовик на землю!.. – сказала девчонка сиплым голосом.
"Ух, какая… и сама явно на взводе…". Данька прикинул шансы и счел разумным не делать резких движений. Он медленно присел на корточки и положил "ремингтон" на нагретую солнцем хвою. Если бы он сейчас распрямился и ушел влево и вперед с траектории выстрела, то мог бы отобрать у нее револьвер.
Вместо этого он посмотрел в зеленые, припорошенные усталостью, словно дорожной пылью, глаза и спросил:
– Я могу тебе чем-нибудь помочь?
Нескольких мгновений девчонка молча и внимательно рассматривала Даньку, потом, как-то очень тоскливо спросила его:
– А ты ведь не здешний, верно? И не из ордена?
Данька покачал головой.
– Хороший костюмчик. Ты диверсант? Бандит? Дезертир?
Он выдержал долгий испытующий взгляд и ответил:
– Путешественник.
– Тогда помоги мне дотащить телегу, путешественник. Еще два подъема и там наша ферма. Накормлю ужином. – Когда Данька молча кивнул, она медленно опустила револьвер и вернула курок в безопасное положение. И уже поднявшись на ноги, и опуская оружие в потертую кожаную кобуру на бедре, добавила: – Меня зовут Нэтти. Будешь ко мне приставать – схлопочешь пулю.
Данька согласно кивнул ей, поднял дробовик и повесил его на плечо. Потом закатал левый рукав армейской куртки, и коснулся инфобраслета. В воздухе повис портрет Женьки.
– Не встречала её по дороге или где-то в окрестностях? Сегодня?.. Вчера?.. На днях?..
Девчонка внимательно всмотрелась в изображение и покачала головой.
– Не встречала. Твоя?
Данька кивнул.
– Красивая… Не встречала. Впрягайся, путешественник.
Оглядев прицеп, Данька увидел прибитый к нему на скорую руку кусок пожарного шланга, в который можно было впрячься и тащить эту конструкцию в гору. Он усмехнулся. Потом помедлил и, взялся за край брезента. Девчонка предостерегающе подняла руку. Но Данька уже откинул ткань, резко выпрямился и замер.
На нескольких одеялах лежали три тела. Двум мальчикам-одногодкам было лет десять-двенадцать. Мужчине – под пятьдесят.
– Закрой. – Сказал за спиной донельзя усталый голос Нэтти. – Это мой отец и братья. Поможешь похоронить?
3
До фермы они добрались, когда солнце уже катилось к холмам на западе.
Ворота в высоком деревянном заборе были заперты. Из щели недавно выкрашенного в жизнерадостный зеленый цвет почтового ящика рядом с калиткой, торчал листок бумаги, похоже специально оставленный так чтобы его было заметно издалека.
Они выпряглись из прицепа, и Нэтти медленными шагами приблизилась к ящику. Вытянув листок бумаги, она развернула его, пробежала несколько строк и небрежно запихала лист в задний карман джинсов. Потом достала связку ключей, отперла калитку, недовольно взглянула на застывшее на краю безоблачного неба, наливающееся густым вишневым цветом солнце и, обернувшись к Даньке, сказала:
– Я сейчас.
Через несколько минут она вернулась, волоча лопату, кирку и большой сверток мешковины. На сгибе локтя висел полиэтиленовый пакет, из которого она извлекла здоровенный бутерброд с ветчиной и наполненную под горлышко чем-то зеленоватым бутылку из-под минеральной воды, которые и вручила Даньке.
– Жуй быстрее. – Сказала она, глядя мимо Даньки пустыми глазами. – Хорошо бы закончить всё до ночи.
– А ты?
Нэтти натянуто ухмыльнулась, отвернула крышку и отхлебнула из бутылки.
– Кусок в горло не лезет, – И пояснила: – Сок. Наш. Наши яблоки. Наши яблони. Наш сад…
Тут она, прикусив губу, закрутила крышку, резким движением сунула бутыль Даньке, переплела руки на груди и отвернулась, глядя на дом. Плечи её вздрогнули.
Данька сделал шаг к ней, но ладонь Нэтти тут же упала на торчащую из набедренной кобуры рукоять револьвера.
– Не подходи.- Сказала девушка, не оборачиваясь, подчеркнуто спокойным голосом. – Я в порядке.
– Я вижу. – Сказал Данька, делая шаг назад и возвращаясь к бутерброду с ветчиной. Внезапно он вспомнил разговор с шаманом в свой первый день на Ярре. Даньке показалось, что это происходило с ним лет десять назад, не меньше.
4
Отца и братьев Нэтти они похоронили на поляне, скрытой в глубине леса, подковой охватившего подножие холма. "Не хочу, чтобы кто-то знал это место кроме меня", – туманно высказалась Нэтти. Сражаться с плотной лесной землей было нелегко, и они оба порядком взмокли, пока выкопали три достаточно глубоких могилы. Тела завернули в мешковину и засыпали. По просьбе Нэтти Данька несколькими ударами ножа срезал молодое деревце и сделал три креста.
Когда всё было сделано, Нэтти вдруг спросила:
– А ты не священник часом?
Данька покачал головой.
– Плохо.
– Может потом позвать священника из… – Он вспомнил кровь на полу церкви и прикусил язык. – Откуда-нибудь из другого города…
Теперь пришел черед качать головой Нэтти.
– Не получится.
Эта фраза тоже показалась Даньке довольно странной, но уточнять он не стал. К вечеру этого долгого дня у него исчезло всякое желание задавать уточняющие вопросы.
Нэтти перекрестилась и, беззвучно шевеля запекшимися губами, прочла молитву. Данька сжал в руках мокрую от пота шляпу и молча склонил голову.
5
Когда они вернулись на ферму, уже почти стемнело. По настоянию Нэтти прицеп они скинули во встретившуюся по дороге балку.
В большом деревянном доме под металлической крышей Нэтти отвела Даньку в гостиную, обставленную самодельной мебелью, украшенной вязаными салфетками и фарфоровыми собачками, где и изложила программу на вечер.
– Электричества давно нет. Есть бочка с водой. Над душем. За день нагрелась. Вот полотенце. Всю воду не трать – мне оставь. Помоешься – выходи на задний двор. Через веранду. Будем ужинать.
Данька уже начал привыкать к манере Нэтти изъясняться, и к тому, что от него требуется минимальная ответная реакция, поэтому он просто кивнул в ответ.
Однако девушка внезапно замялась, словно хотела сказать что-то такое, что сказать надо, а произнести сложно.
– И прости меня, но завтра утром тебе надо будет уйти. Уйти рано.
Данька поднял на нее вопросительный взгляд, но Нэтти уже развернулась и вышла из комнаты.
Когда он вылез из фермерского душа, на лавке рядом его ждали чистые джинсы, рубашка и сандалеты, которые оказались ему почти впору. Со стороны летней кухни вкусно пахло жареным.
Застеленный белой, похоже парадной скатертью деревянный стол на заднем дворе был вкопан прямо под яблонями. Вокруг "вечной лампы" в центре стола плясал хоровод мотыльков. Когда Данька спустился по скрипучим ступенькам веранды, Нэтти, не поднимая головы, заметила:
– Ружье в комнате лучше не оставляй. Носи с собой. Тут так спокойней.
Данька остановился и продемонстрировал перестегнутый за спину на универсальном ремне бластер.
– Маломощный, – прокомментировала Нэтти.
– Для закрытых помещений сойдет, – парировал Данька.
Он не сразу понял, чем занята девушка. Подойдя к столу, он увидел, что перед ней, в соседстве с фарфоровыми тарелками, супницей (явно праздничный сервиз) и парой рюмок, стоит пустая коробка от револьверных патронов, которыми она только что закончила набивать поясной патронташ, лежащий на тряпке, постеленной поверх белоснежной скатерти.
– Спасибо за одежду, – сказал Данька. Он поймал себя на том, что после душа расслабился и сейчас туго соображает как бы правильней и деликатней спросить Нэтти о том, почему ей именно сейчас пришло в голову заняться боеприпасами.
– Это отцовская одежда. Неношеная. – Сказала Нэтти. – Самое малое что я могу сделать в благодарность. И вот еще. – Она переставила с лавки на скатерть две красные коробки. – Подарок. Снаряжены картечью. У отца двустволка была, он с ней в город ушел… У твоего "ремингтона" ведь двенадцатый калибр?
Данька удивленно кивнул. "Какая глазастая девица".
– Спасибо. Да, двенадцатый.
Он сел на лавку напротив Нэтти. Та встрепенулась и убрала со стола коробку и патронташ. Потом открыла супницу и налила Даньке полную тарелку.
– Ты ешь пока. Овощной суп. А я сейчас. Быстро.
Оставшись в одиночестве, Данька открыл одну из коробок, провел пальцем по рядам патронов, выстроившимся, словно курсанты на училищном плацу, вынул и повертел в пальцах один из них, потом вернул обратно и закрыл коробку. Отличный подарок, что и говорить. Десантный бластер, понятное дело, для одинокой беготни по пересеченной местности вне конкуренции, но при его отсутствии многозарядный дробовик с кучей патронов это отлично. Просто замечательно. С довольной улыбкой он достал из хлебницы ржаной сухарь, разломил пополам и принялся за еду. Ветра не было, лишь чуть слышно шелестели листья яблонь. Он вспомнил такие же вечера с родителями дома, на Земле… и как они с Женькой чаевничали в саду на даче после тренировок. "Как на другой планете…", – невольно подумал он и усмехнулся своей мысли. Небо было здесь почти земное, отличаясь от привычной картины лишь чужим рисунком звезд.
О том, где сейчас Женька он старался не думать. Для этого есть завтрашний день. Если она жива, то никуда кроме ближайшего в этих краях крупного города пойти не могла. Или могла? Есть же в окрестностях Олдтауна еще какие-нибудь фермы… хутора… словом те места, куда не добрались каратели. Или нет?.. Надо расспросить девчонку, должна же она как местная что-то знать о происходящем. И уже тогда надо анализировать и что-то решать.
Нэтти появилась из темноты как огромный белый мотылек. Пропыленные джинсы и рубашку сменило закрытое шелковое платье с рукавами-фонариками и воротником-стойкой. Этот наряд подчеркивал тонкую талию Нэтти и делал её еще более юной.
– Ты ослепительно выглядишь, – искренне сказал Данька.
Нэтти печально улыбнулась.
– У меня нет черного платья. Никакого нет, кроме этого. Но это ведь не главное, правда? В конце концов, есть народы, которые во время траура носят белое.
Она поставила на стол запотевшую бутыль без этикетки и кивнула Даньке на рюмки. Пока он разливал оглушительно пахнущую яблоками и солнцем жидкость, Нэтти снова исчезла, и тут же появилась с глубоким блюдом и принялась раскладывать по тарелкам мясо с луком и овощное рагу.
Когда они снова уселись друг напротив друга, Нэтти, сложила руки и, прикрыв глаза, медленно зашептала молитву. Спустя минуту или две, открыла глаза и взглянула на Даньку. Покачала в руке полную рюмку, прикусила губу и подняла глаза к звездному небу.
– Папа…
Её голос упал до шепота.
– Фил…
По щекам побежали мокрые дорожки.
– Алекс…
Молча, не чокаясь, выпили.
Ароматный яблочный самогон выбивал слезу. Они ели, не произнося ни слова.
Потом Нэтти заварила чай, и они начали разговаривать.
6
– …Извини, что не сказала сразу. Мне правда нужна была твоя помощь, Данила. В общем… Я сама не видела, но мне рассказал отец, он там был. Километра три от нашей фермы по дороге к Ньютауну. На повороте табличку на столбе увидишь. Метров пятьсот в поле по правой обочине – общая могила. Я очень хотела бы ошибиться, но это единственные незнакомые люди, проезжавшие этой дорогой за последнюю неделю. Беженцы. Пять человек. Там были и девушки. Тела обгорели до неузнаваемости, так что…
– Если у меня нет образца ДНК… И автоэксперта… Или лаборатории со спецом…
Нэтти, не поднимая головы, кивнула.
– Я хочу увидеть… – хрипло сказал он.
– Ночью ничего не…
Данька кивнул. И после минуты или двух тяжелого молчания он спросил:
– Что с ними случилось?
– Джип либо взорвался сам, либо подорвался на мине.
– На какой мине?!
– Говорят, что эти… ну из Ньютауна могли заложить мину на дороге.
Данька ошарашено мотнул головой.
– Ничего не понимаю. Какие мины?! У вас тут что – война?
Нэтти сдержанно кивнула.
– Война.
7
– … Раньше, до ордена проще было: вы в то верите, мы в это – все равно соседи. Отец рассказывал, что как орден пришел – так всё и переменилось. В Ньютаун много пришлых приехало… идейных… от них народ к нам переезжать и стал. Наш мэр с каждой семьей встречался и прямо говорил: "В этом городе мы все соседи. Религия каждого за стенами его дома и в церковной ограде. Ну, или там, в мечети… Кто во что верит – мне без разницы. Там где начинают гордиться верой, рано или поздно начинают убивать друг друга. Кому наши порядки не нравятся – пусть живет в другом месте". Довольно долго всё у него получалось. Даже при ордене. А как закончилось… ты видел…
…Ньютаун, как туда приезжих… фундаменталистов этих заселять начали, у нас вскоре "Чужим городом" называть стали… Кто не мусульмане – быстро от них к нам сбежали. Или даже мусульмане, но кто хочет свободно жить – тоже к нам. Ведь у них в Ньютауне сперва своим женщинам лица стали закрывать и гаремы набирать, а потом и наших за то, что с открытыми лицами ходим – шлюхами называть. А города-то рядом. Ночью из дома выйти страшно… Драки настоящие начались… разобьют парни зеленые из-за девчонки друг другу носы, так из Ньютауна всем семейством отцы, дядья, прочие родственники прибегают, кто с обрезом, кто с бластером. А там и кровная месть… сроду у нас тут такого не было… Убийства. Фермы поджигают. А полиция птиц считает… У них, говорили, негласный приказ – не вмешиваться. Орден за них. Угораздило же их наши места для заселения пришлых выбрать… Хотя я теперь думаю что они специально так всё устроили… Да я просто знаю, что вместе с орденскими их добровольцы в наш город пришли. Без ведома ордена тут ничего не делается… и весь этот ужас не случился бы…
…У этого жирного четыре жены, ему всё мало. Думаю поэтому нашу ферму до сих пор и не тронули. Приходил свататься – я его на порог не пустила. Через калитку сказала, что я о его Ньютауне и о его гареме думаю. Видел, я письмо из ящика сегодня вынула? Мне там так и написали: "Ты невеста. Вот потому жива и осталась. Жди сватов". А я просто приболела. Вот на ярмарку и не поехала…
…Револьвер отцовский. Пока папу сюда не забросило, он любил развлекаться стрельбой из этих пороховых штук… А теперь вот всерьез эта железка пригодилась. Хорошо, что меня папа стрелять научил. Как знал, что пригодится. Как этот жирный со сватами приедет – прострелю башку женишку.
…Потому и говорю тебе, Данила – не суйся. Некого тут кроме меня больше спасать. А мне идти некуда… Спасибо тебе, конечно, но никуда не поеду, не дождутся. Анетта Уилсон – последняя из семьи Уилсон и последняя из жителей этого чертового города – останется здесь и умрет в своем доме, на своей земле…
8
Когда Данька исчерпал все аргументы, Нэтти попросила его вызвать из инфобраслета карту окрестностей и несколькими движениями пальцев проложила маршрут.
– От места аварии через холмы выйдешь прямо к Ньютауну. Там на окраине попробуй раздобыть машину или флаер.
Данька смотрел на осунувшееся красивое лицо и пытался придумать способ уговорить эту упрямую. Словно угадав его мысли, Нэтти усмехнулась.
– У каждого своя дорога, Данила. Отправляйся искать свою девушку… Здесь ты сможешь только умереть за компанию вместе со мной и ничего больше. Да, и инфобраслет свой не свети – орден сейчас их конфискует у всех, кроме своих.
9
Данька проснулся от едва слышных шагов. Накануне он долго не мог заснуть, думая о придорожной могиле, о Женьке, о семье Нэтти и о мертвом городе.
Петли двери в гостевую комнату были хорошо смазаны, но шлепанье босых ног по крашеным деревянным половицам он не мог перепутать ни с чем. Его рука скользнула под накрахмаленную наволочку и сомкнулась на рукоятке ножа прежде, чем он открыл глаза.
Стоявшая рядом с его постелью Нэтти в уже коротковатой для нее ночной рубашке была похожа на маленькое привидение.
– Слушаю тебя. – Сказал Данька нарочито бодрым голосом, перевернувшись на бок и привстав на локте.
Нэтти, не говоря ни слова, подцепила с кресла у изголовья кровати плед и завернулась в него. Потом забралась в кресло с ногами и сказала:
– Есть просьба к тебе. Можешь отказаться. Я пойму. – Завозилась в кресле. Помолчала с минуту и продолжила. – Когда за мной придут эти уроды… сваты с женишком вместе… Неизвестно как всё повернется… В общем… Пожалуйста… У меня не было мужчин и… Я не хочу попасть в плен… к ним… девственницей. Ты…
Данька еле слышно вздохнул, встал с кровати и молча оделся. Потом подошел к окну. Серая мгла готовилась стать рассветом. В воздухе висело ожидание.
Нэтти прокашлялась.
– Ты так сильно её любишь?..
Данька всё так же молча, не оборачиваясь, провел пальцами по подбородку и уставился в деревянный, тщательно выструганный подоконник.
– Счастливая… Счастливые вы там… откуда ты там взялся… Отец… меня и братьев на коротком поводке держал… Только и радости – переглядываться с мальчишками на воскресной службе в храме.
Данька обернулся. Он искал слова и опять не знал ни что именно сказать Нэтти, ни как это говорить. Однако та уже выбралась из кресла и, не снимая пледа, прошлепала к двери гостевой комнаты.
– Сейчас будет завтрак и кофе. Собирайся в дорогу. – Проговорила она на ходу.
И вышла.
Данька медленно застелил постель, с особой тщательностью уложил рюкзак и отрегулировал лямки, проверил нож, бластер и дробовик.
Потом снова подошел к окну, положил ладони на подоконник и уперся лбом в крашеный деревянный переплет.
10
Место аварии пропустить было сложно. Засыпанная щебнем воронка в асфальтовом теле дороги до сих пор едва заметно пахла горелой человеческой плотью.
Свежесрубленный крест на могиле Данька заметил еще с дороги. Метрах в ста от могилы, в душе шевельнулось нехорошее предчувствие. Он еще ничего не увидел кроме силуэта на фоне колышащейся под утренним ветерком травы, но ускорил шаг. Последние два десятка метров он пробежал.
Данька остановился перед могильным холмиком и медленно-медленно опустился на колени. Ружье упало в выжженную солнцем жесткую траву. Данька вцепился в левую руку зубами. Он замер, раскачиваясь взад-вперед, он не видел ничего кроме могильного креста.
Точнее его перекладины.
К перекладине была прибита простая табличка со сведениями о дате несчастного случая и количестве погибших. Строчки расплывались перед глазами, но главное было не в них.
Документы погибших сгорели вместе со своими владельцами, но те, кто хоронил тела, оставили на могиле то, что могло указать родственникам на личности похороненных.
То, что уцелело при взрыве.
…Самодельный металлический крестик на спекшейся от высокой температуры цепочке…
…Оплавившийся перстень, камень в котором лопнул от нестерпимого жара…
И висевший на правом конце перекладины бисерный браслет.
Не вынимая изо рта прокушенную до крови левую руку, Данька медленно протянул правую ладонь вперед и снял бисерный браслет с могильного креста.
Часть бисерин была оплавлена, одна кожаная завязка сгорела.
Однако узор с древними орнаментами аборигенов западного полушария Терры, название которых Данька сейчас был не в состоянии вспомнить, был тот самый.
Данька отсчитал пятый ряд красных бусин на белом фоне и нашел знакомую бисеринку, выбивавшуюся из общего ряда.
Она показалась ему похожей на каплю крови.
Этот браслет он сам подарил Женьке за полгода до злополучной поездки в Мореград.
Он привык видеть его на Женькиной руке или на прикроватном столике… привык и не мог ошибиться.
Данька прижал браслет к губам и протяжно зарычал…
…Он не знал, сколько времени просидел на могиле жертв автокатастрофы.
Ноги затекли, в ушах гудело, поднявшееся к зениту солнце било в глаза.
Данька вздрогнул, когда услышал звук нескольких промчавшихся над дорогой за его спиной флаеров.
"Город-то мертвый, – подумал он. – Все мертвы. Кто в могиле… Кто – прям на улице… И ничего в той стороне нет…".
Он взмахнул прокушенной рукой, отгоняя кружившую над головой муху.
"И некуда им теперь…".
Данька вскочил как ужаленный. Бросил взгляд на инфобраслет, уронил шляпу и подхватил дробовик.
Он понял, что это были за флаеры и куда они летят.
11
Возле распахнутых ворот и вдоль забора фермы семьи Уилсон стояли три флаера: один подороже – новенький, двухместный и два, хоть и тщательно отмытых, но не новых, явно знававших лучшие времена.
Когда Данька уже подбегал к ферме, на ходу скидывая куртку и активируя голографическую маскировку диверс-доспеха, у него шевельнулась крохотная надежда на то, что он успел.
Словно в ответ на эту мысль за высоким забором трижды бухнул револьвер и тут же в ответ взвизгнули бластеры.
Данька рванулся вперед, срезая угол: оттолкнувшись от припаркованного флаера, он в прыжке перелетел через забор, и упал во двор.
Пока тело Даньки летело к земле, глаза привычно выбрали наиболее подходящую цель, а палец плавно, как на стрельбище, потянул за спуск. Заряд картечи угодил в открытое забрало силового доспеха, который носил молодцеватый крючконосый усач, лицо его тут же превратилось в кровавую кашу.
В момент падения Данька передернул затвор и перекатился, слыша, как за его спиной луч бластера с мертвым шуршанием сжигает пожухлую осеннюю траву.
Выйдя из переката в присед на одно колено, он снова выстрелил, щелкнул затвором, ушел кувырком в сторону и выстрелил еще раз.
Старик в длинном халате лазоревого оттенка выпустил из рук короткий двуствольный обрез, уронил с плешивой головы белоснежную чалму и, сложившись пополам, отлетел к забору. Молодой розовощекий и пухлогубый красавец, беззвучно разинул рот, из которого потянулась нитка слюны, зеленоватой от табачной жвачки словно тина, и взмахнул лишившейся пальцев правой рукой, прочертив в воздухе несколько пунктирных линий алых брызг. Потом запнулся о валявшийся под ногами новенький армейский бластер и растянулся на траве, ударившись лбом о первую ступеньку деревянного крыльца, рядом с темными лужицами собственных табачных плевков.
Данька распрямился пружиной и ушел вправо, почти физически ощущая, как луч бластера проходит впритирку к его боку и прожигает черное пятно на досках забора.
Щелкнул затвор, и еще одна пустая гильза полетела по широкой дуге в траву.
Человек в сером отглаженном костюме, ошарашено округлив мясистый рот, пятился от Даньки к крыльцу, силясь успеть направить оружие на невесть откуда взявшуюся смертельную мешанину голографических пятен.
Данька выстрелил в четвертый раз, упал на землю и передернул затвор.
Потом быстро встал, бросил взгляд по сторонам, поводя стволом дробовика от одной лежащей фигуры к другой. Ноги типа в костюме торчали из распахнувшейся двери в прихожую и чуть подергивались.
Данька выпустил заряд картечи в затылок стонущему беспалому, забросил "ремингтон" на плечо стволом вниз, взбежал на крыльцо… И опустился на колени, склонившись над тонкой фигуркой в белом платье в черных бластерных подпалинах на груди.
Расстегнул воротник-стойку и приподнял голову девушки. Стукнул пальцем по пульту диверс-доспеха, запуская встроенного медика. Диверс-доспех выронил в его ладонь узкую жилу внешней анестезии, с одноразовой иглой на конце, и Данька воткнул ее в плечо девушки прямо через тонкий шелк.
– Нэтти, прости меня… Я опоздал. – Негромко проговорил он. И еще тише: – У меня нет настоящего медблока…
Данька, стиснув зубы, принялся колдовать над пультом диверс-доспеха, стараясь не глядеть на дымящуюся черноту ран Нэтти.
– Не двигайся. Сейчас запустим регенерацию.
– Ничего не надо… – сказала Нэтти, силясь приоткрыть глаза. – Всё хорошо… Я ведь… Хотя бы женишка…
Её глаза открылись, но смотрели не на Даньку, а куда-то очень далеко.
– Уложила?.. Он в белом…
Данька бросил через плечо взгляд на грузную седовласую фигуру в костюме оттенка сливочного пломбира, лежавшую ничком в расплывавшейся темной луже посередине двора.
– Уложила… – Кивнул Данька, кусая губы. – Ты настоящий стрелок…
Нэтти бледно улыбнулась испачканным кровью ртом, улыбнулась опять не Даньке, а куда-то в пространство.
– Отец так говорил… когда хвалил… Мой револьвер…
Данька пошарил взглядом по сторонам, дотянувшись, поднял с досок крыльца и постарался вложить оружие в ладонь Нэтти. Но холодные пальцы вместо того чтобы сомкнуться вокруг рукояти, лишь погладили Данькину руку.
– Не надо… – Еще одна страшная улыбка. – Он теперь твой… В отцовском столе возьми…
Она задышала чаще.
– Патроны возьми… И дом… И сожги дом… Не хочу чтобы им… Д-дани…а-а…
Данька прижал к себе бьющееся в агонии невесомое простреленное тело и беспомощно поднял глаза туда, куда смотрела Нэтти – в безмятежную синеву над фермой семейства Уилсон.
– Вода!!. – заорал он в небо, срывая голос. – Спаси её!.. Вода!!! Сделай же что-нибудь!.. Вода!!! Ну, пожалуйста…
Ответа не было.
Лишь где-то высоко кричала невидимая птица.
12
Тела сватов и "женишка" он свалил за воротами фермы, нагромоздив их бесформенной кучей посередине дороги. Лопату Данька нашел в сарае, там же где он оставил её накануне – рядом с универсальным комбайном. Когда пламя охватило дом, Данька вышел за ворота, тщательно запер их… потом калитку… потом бросил связку ключей через забор.
Похоронив Нэтти рядом с отцом и братьями, он долго сидел на могиле, глубоко погрузив пальцы рук в рыхлый холмик холодной лесной земли.
Когда он уселся на водительское сиденье флаера, потертая кожаная кобура со старым шестизарядным револьвером примостилась на его бедре.