Слава – славой, но когда Володину пришла пора помирать, рядом оказался лишь один неизменный Илья Штемлер. Сколько людей толпилось возле, стоило Володину хоть куда-то прийти, но весь этот шум к делу как-то не пригодился, мгновенно развеялся, и осталась лишь видимая часть: один седой человек, скромно одетый, навещает в больнице своего друга, скромного умирающего старичка. Весь понт остался где-то там, где он ценится, а в деле был лишь Илья. Есть у нас мастера разных жанров, и любой неслабо исполнит свою партию – но все знают: если нужна конкретная помощь, требующая жертв и усилий, то с этим надо срочно обращаться к Илье, больше не к кому, к остальным бесполезно, услышишь одно: "Я рад бы, но, к сожалению!.." (дальше можно ставить любое).

Илья пришел в пустую больницу, почему-то в этот час не было никого, зашел в двухместную палату, в которой лежал один Володин (матрас на соседней койке был свернут)… Вот и я – краду у Штемлера его благие дела для своей книги, зная его добродушие…

Володин спал. Илья пошел в другую палату, женскую, и рассказал там, что за человек тут рядом лежит, скромно умирая, не угнетая никого.

Женщины заохали, захлопотали.

Каждому Илья сделал добро, в отдельности или кучно. А если приходит несчастье – звонит первый он, словно самый молодой и незанятый из всех. И вот приезжает он, "самый молодой и незанятый", почему-то единственный из всех знакомых.

Или звонит просто так:

– А книгу ты свою отослал на премию? Обязательно отправь!

– Да ну! Бесполезно!

– Отправь, отправь! Ну хочешь – я отправлю?

Рядом с добрым и всегда бодрым Ильей становится стыдно: "Чего раскис? Надо больше другим помогать – тогда и сам не развалишься!"

Илья – пример.

Что он за все это имеет? Ясную душу. Появилась ли она как следствие светлых его дел или светлые дела из-за ясной души? Расчленять не стоит, одно без другого не живет.

Что он за все это имеет? Кучу неприятностей. Смекалистые люди соображают – Штемлера можно обижать, он не огрызнется. Всякие аналитики, проверяющие на живом свои новые, но мертвые теории, сдвигают Штемлера, не соответствующего их выкладкам, во второй ряд.

Наберут своих людей и тешатся, вешая друг другу бляшки: этот – первый, этот – второй, даже близко не допуская тяжеловесов, чтоб не обрушили их помост. Через год их никто уже и не помнит – бал правит другая сволота. А Штемлер лишь благодушно улыбается: "А кто это?

Могу помочь".

Что он имеет за это все? А все имеет, что писателю нужно. Читателей, во всем мире. Героев, трогательных и живых. Когда едешь с его героем-проводником, и тот поет веселую песню, хлопая по столу, и ты уже знаешь, в отличие от проводника, что через минуту загорится щит, хочется крикнуть: "Ну какой же ты, право, братец!"

Потом опомнишься, вытрешь пот, оглядишься: ты же дома, а не в

"Поезде" едешь! Успокойся. Немного передохни. И снова его "Поезд" потащит тебя.