Перед рассветом – самый тревожный сон. Или просто – самый запоминающийся? А этот сон, который я вижу сейчас, тревожит еще и своей повторяемостью. Может, и вправду что-то значит он, если так упорно приходит? Мы – в другой квартире. То ли я так глупо обменял, то ли мы вынуждены были переселиться. Смертельная тоска! Во сне я просыпаюсь, выныриваю из глухой темноты и вижу перед глазами чужие, аляповато-нищенские обои, которые теперь – с отчаянием понимаю – мои. Стенка кривая, пузатая, явно – картонная, в лучшем случае – фанерная, делит жизнь на клетушки. К тому же, я чувствую, не все клетушки – мои. Кто-то – так ясно, словно перегородок нет, – включает, выключает дребезжащее радио, кто-то надсадно кашляет – бедная, убогая жизнь. Как же я так вляпался? Ведь вроде бы поднялся куда-то в процессе жизни?.. Упал? С отчаянием вспоминаю прежние наши светлые, достающие до высокого потолка окна… счастливчик – раньше каждое утро видел их, просыпаясь! Теперь, открываю глаза, – какой-то мутный “бычий пузырь” вместо окошка, приплюснутый низким серым, неровным потолком. Городские трущобы. Это не новостройки даже – там гораздо радостней и светлей. Это – столетний центр убожества, несчастий и нищеты. И все правильно, понимаю я, – это убежище соответствует нашей жизни – жизни нищих стариков, им так и положено жить, в соседстве и постоянных бессильных ссорах с такими же, как они. Прежняя красивая квартира – и, может быть, даже красивее, чем была, – появится только в грезах перед рассветом. А вот пузатая эта, залосненная чьими-то грязными головами стенка – теперешняя твоя реальность, и сколько ни таращь глаза (мол, может, ты не совсем еще проснулся…) – вот! Надо шаркать на кухню с кривым кафельным полом, нелепой дровяной плитой, множеством столиков по углам, накрытых чужими пахучими клеенками. Реальность. Грезить о прежней просторной квартире перестань: ты потерял ее безвозвратно. Вот проснешься окончательно, освежишь себя из медного крана на кухне – и, может быть, вспомнишь, как ты все потерял, в том числе и последнее – любимую квартиру, где ты был счастлив когда-то. А теперь что ж – какое счастье, такая и квартира. Вставай. Нет, еще немножко погрезить, будто я там, в прежнем любимом доме. Вот бы проснуться однажды там! Я тыкаю в стенку перед глазами, фанера пружинит. Все? Я с отчаянием зажмуриваюсь… медленно развожу веки… О, счастье!

Брезжут прежние высокие окна. Неужели я по-настоящему просыпаюсь?

Здесь? Распахиваю глаза… Да! Лежу счастливый, но обессиленный. И где-то с краю еще тревога – может, еще проснешься /там/ и не вырвешься. Будь начеку. Но пока – о, блаженство! – еще хватает сил просыпаться здесь.

Лежу плашмя, наполняясь звуками счастья. Вот отец шаркает по коридору, шарканье обрывается, наступает пауза. Остановился у двери, склонил сюда свой огромный лысый “котел” и, отчаянно жмурясь, вглядывается: на месте ли я, не загулял ли? С вами загуляешь! Тут я, тут. Но полежу в блаженстве еще – в последние годы оно только и есть, пока не встанешь.

Сейчас Нонна на кухне забрякает… Тишина. Не забрякает! Но, может, вернется и это, раз “квартира вернулась”? Прежней ее даже и в больнице уже нет! Прежней она лишь здесь может стать. А там? Там вылепят нечто “для отчета”, а не для меня.

Работай. Вставай.

Отец прервал лирические размышления мои резкой трелью в штанах.

Пр-р-равильная р-р-реакция! Раздраженно зашаркал дальше по коридору.

Щелкнул выключатель. Потом – щеколда. Значит, можно лежать еще минимум полчаса. Отец там капитально устроился. К этому делу, как и ко всему прочему, подходит азартно, напористо, обстоятельно.

Глубокий научный подход. И торопить его там, дергать дверь – в высшей степени бестактно!

Щеколда наконец отщелкнулась. Вперед!