В полдень в лагерь экспедиции пришел запыленный и усталый Здравников.
— Что случилось? — обеспокоенно спросил его Пелипенко.
— Заболел я, — хмуро ответил Здравников, смотря себе под ноги. — Где профессор? Хочу у него отпроситься, сходить в больницу…
Пелипенко строго, недоброжелательно посмотрел на широкоплечего, запыленного парня.
— Профессор болен, видеть его нельзя, — сказал он. — А болезнь твоя мне понятная: мигрень — работать лень! Хороший больной, который свободно три десятка километров отшлепал…
— А ты что, врач, что знаешь мои болезни? — сверкнул глазами Здравников.
— Вот скажу Тихону Тихоновичу — полетишь с работы, — пригрозил Пелипенко.
— А иди ты знаешь куда? — сжал кулаки Здравников.
Он шагнул к проводнику, и Пелипенко попятился.
— Ну, чего, чего ты взбеленился, хлопец? — миролюбиво заговорил он. — Если болен — иди, конечно, к врачу, только отпрашиваться тебе нужно было у товарища Демидова, он сейчас твой начальник.
— Черт найдет твоего Демидова! — с непонятным озлоблением ответил Здравников. — Еще утром куда-то вместе с этим студентом завеялся… А меня вместо караульщика в лагере оставил…
— А ты, значит, все бросил и ушел? — покачал голевой Пелипенко. — Ой, чую я, полетишь ты с работы.
Здравников махнул рукой, сплюнул в сторону и широким шагом пошел по тропинке, ведущей к дороге на Каширскую. Пелипенко долго смотрел ему вслед, пока перестали шевелиться кусты и замолк шум шагов.
Через полчаса из палатки вышел профессор, очень бледный, но спокойный и сосредоточенный.
— Полегчало, Тихон Тихонович? — ласково спросил его Пелипенко.
Профессор молча кивнул головой и решительно зашагал к лесу. Проводник рысцой догнал его.
— Куда вы, Тихон Тихонович? Разве можно при вашем состоянии в походы ходить! Вам полежать требуется…
— Надоело! Належался! — буркнул профессор.
— Так куда же вы направились?
— А это, Григорий Сидорович, не ваше дело, — сердито отрезал Качемасов. — Вам приказываю оставаться в лагере.
Худощавая, высокая фигура профессора исчезла в кустах.
Пелипенко смотрел ему вслед чуть пригнувшись, точно готовясь к прыжку. Пальцы вытянутых рук его вздрагивали и шевелились, словно он душил кого-то. Потом проводник выпрямился и старческой мелкой рысцой вернулся в лагерь. Там он разбудил спящего в кустах студента Зотова, и они о чем-то долго шептались.
— Не могу я, Григорий Сидорович! Понимаешь — не могу! — вдруг выкрикнул Зотов.
Пелипенко сжал ему плечо и что-то принялся шептать ему, угрожающе поблескивая глазами. Потом он повысил голос:
— Ты понимаешь, дурья голова, чем все это пахнет? Это будет каюк всему делу и тебе каюк! Иди быстрей! Я сам бы пошел, да ведь ты знаешь — у меня через полчаса встреча с этим самым жирным бобром. Если мы его сегодня не обдерем, то такого случая не будет. Иди!
Зотов торопливо побежал в лес по тропинке, ведущей к станице Каширской…
…Профессор Качемасов быстрым, легким шагом шел по лесу. Крупные голубые колокольчики и белые ромашки качались под легким ветерком. В сочной трапе белыми звездочками сияли цветы земляники. Но профессор словно не замечал всех этих лесных красот.
На небольшой полянке профессор замедлил шаги. Ему было жарко, сердце билось тревожными, торопливыми толчками, липкий пот заливал лицо.
Качемасов вытер лицо платком, окинул полянку рассеянным, невидящим взглядом и не то прошептал, не то простонал:
— Что мне делать? Как мне поступить?
Словно в беспамятстве, он снова осмотрелся вокруг. Над крупными лесными цветами вились разноцветные бабочки. Неподвижно, словно задумавшись, стояли кусты орешника.
Вдруг сонную лесную тишину разорвал резкий, отрывистый треск. Мимо профессора с визгом пролетела пуля.
Качемасов обернулся.
— Какой там дурак стреляет? — крикнул он.
Снова грянул выстрел.
— Куда вы стреляете? Здесь люди! — снова крикнул профессор.
Сзади затрещали ломаемые кусты и кто-то вскрикнул.
«Испугался, подлец… Охотник липовый!» — подумал профессор и снова зашагал вперед.
На дороге он остановил первую попавшуюся машину, идущую в Каширскую, и сел в кабину к шоферу.