Лейтенант Белявин одернул на себе форменную гимнастерку и тихо постучал в дверь.

— Войдите! — ответил из-за двери майор Величко.

Кабинет майора был освещен лучами заходящего солнца. Розоватые блики играли на стеклах книжных шкафов. Майор, откинувшись на стуле, курил свою неизменную трубку. Серые глаза его приветливо взглянули на вошедшего.

— Ну, какие новости, Николай Борисович? — улыбнувшись, спросил майор. — Садись!

— Все в порядке, Федор Иванович, — ответил Белявин. — Как я и думал, Пелипенко шифровал свои донесения с помощью томика Пушкина. Вот расшифровка. — Он подал майору несколько листков бумаги. — А сегодня ночью я принял ответ на последний запрос Пелипенко. Заграничные хозяева предлагают ему выкручиваться собственными силами. Вот их ответ, расшифрованный мною по тридцать пятой странице той же книги.

Майор прочел несколько строк, написанных четким почерком Белявина, и удовлетворенно кивнул головой.

— Теперь все ясно! — сказал он. — Следы врага привели нас в его логово, враг обезврежен… Все арестованные дали ценные показания — в этом нам сильно помог Виктор Бураков, известный вам под именем Павла Струева… Личность диверсантов нам теперь ясна.

Майор взглянул на Белявина и положил руку на толстую папку, лежащую перед ним.

— Тебя, конечно, интересуют показания диверсантов? Ты прочтешь их. А сейчас я вкратце, так сказать, тезисами перескажу их тебе…

Величко выбил трубку и вновь набил ее.

— Виктор Бураков действительно десятилетним мальчиком был увезен фашистами в Германию. Потом воспитывался в американском приюте и попал в шпионскую школу мистера Ральфа — «специалиста по русским вопросам». Там встретился с сыном белогвардейца, в свое время удравшего в Америку, — Анатолием Дроздовским, известным тебе под именем Петра Зотова. Все трое были сброшены с самолета на сигнал старого резидента иностранной разведки Пелипенко. Наши враги за рубежом планировали довольно крупную диверсионную операцию. Они хотели похитить подполковника Ушакова или расчеты его изобретения. А попутно хотели завербовать в свою агентуру профессора Качемасова. Это обеспечило бы шпионам отличную, безопасную явку. На обратном пути предполагали взорвать железнодорожный туннель и заразить водоемы бактериями. Эти диверсии они хотели представить как «восстание народов Кавказа против советской власти». Таким образом они думали замести следы похищения — дескать, где тут говорить об Ушакове, когда на Кавказе беспорядки и эпидемия холеры. Далее название для этой диверсионной операции подобрали — операция «два зет»…

Майор помолчал, раскурил трубку.

— А диверсия против группы археологов была задумана Пелипенко еще в прошлом году, когда юн работал в экспедиции профессора Качемасова и выкрал у него письмо его погибшего сына. Резидент знал, что экспедиция продолжит работу следующим летом. И Пелипенко и его зарубежные хозяева рассчитывали, шантажируя профессора, использовать его в своих целях и с его помощью, как выразился мистер Ральф, «входить в русскую среду» «Письмо от сына» было сфабриковано лично Ральфом…

— Разрешите один вопрос, Федор Иванович, — сказал Белявин.

— Пожалуйста! — дружески улыбнулся майор.

— Вернее, у меня есть несколько вопросов… Как за границей узнали, что существуют студенты Петр Зотов и Павел Струев?

— Очень просто. С месяц тому назад Московский государственный университет посетила группа иностранных туристов. Среди них был один журналист — этакий приветливый, добродушный толстячок. Он беседовал со многими студентами, интересовался, как они учатся, где думают провести свой летний отдых. В числе этих студентов были Струев и Зотов…

— А почему вы, Федор Иванович, с самого начала стали подозревать, что это дело не такое простое, как предполагал капитан Зайченко?

— Ну, это, Николай, объясняется профессиональной интуицией и опытом, — засмеялся майор. — Мне сразу показалось, что история с убитым диверсантом уж слишком проста и смахивает на искусную подделку, предназначенную для того, чтобы замести следы одного или нескольких скрывшихся парашютистов. Потом меня заставил насторожиться этот костер, разведенный возле убитого. На черта людям, перепуганным ночной стычкой с диверсантом, было разводить этот костер? Ведь они не могли знать, сколько парашютистов было высажено с самолета. И, мысля логически, должны держаться настороженно, не раскрывая свое местонахождение этим костром… Затем произошел случай со «студентом Зотовым», неизвестно как оказавшимся на полигоне. А вскоре ты сообщил о следах человека, наблюдавшего из-за кустов за испытанием «радиоглаза». Ты категорически утверждал, что этот любопытный наблюдатель в ночь появления неизвестного самолета находился среди участников археологической экспедиции. Это еще более насторожило меня. Я допускал возможность того, что один из участников экспедиции случайно попал на полигон. Но когда кто-то из той же экспедиции вторично явился для наблюдения за испытанием изобретения, это уже не могло быть случайностью. Интерес, проявляемый кем-то к полигону, выглядел уж слишком настойчивым, подозрительным. А тут ты доставил письмо и карточку, пробитые картечью. Письмо было адресовано какому-то Алеше. Среди участников экспедиции был только один Алексей — Демидов. Тогда у меня появилась твердая версия, что убийство парашютиста — только ловкая инсценировка, поставленная режиссерами из иностранной разведки. Но в моих предположениях был еще целый ряд темных мест — роль старого лесника Пелипенко и, наконец, доцент Демидов — реальная личность. Я выехал в Москву, встретился с матерью Демидова, достал его фотографии и убедился, что письмо было адресовано именно Алексею Павловичу Демидову. Попутно я установил местонахождение студентов Зотова и Струева… Вот и все…

Белявин грустно вздохнул.

— Ты чего вздыхаешь, Николай Борисович! — чуть прищурив зоркие глаза, спросил майор.

— Я прихожу к выводу, что из меня никогда не получится хороший разведчик, — мрачно проговорил Николай.

— Ну, это напрасная паника, Николай Борисович! — махнул рукой майор. — Просто тебе еще не хватает опыта, умения сопоставлять и анализировать полученные факты. А опыт — дело наживное…

Майор раскурил трубку и продолжал:

— Из всей этой компании самой интересной фигурой является Пелипенко — «Сириус-семь» — старый, матерый шпион, доставшийся американцам, так сказать, в наследство от гитлеровцев. Два года назад они установили связь с ним при помощи заброшенного к нам диверсанта, впоследствии убитого при попытке организовать взрыв железнодорожного моста. Этот «связной» доставил Пелипенко новые инструкции, сообщил ему новую кличку — «Сириус-семь», дал позывные зарубежного шпионского центра и принцип шифровки донесений… В деле можно считать все ясным и установленным… Неясно только прошлое Пелипенко, а меня, контрразведчика, оно очень интересует. Пелипенко молчит. Сейчас я хочу предпринять еще одну попытку вызвать его на разговор…

Майор поднял телефонную трубку и приказал доставить к нему Пелипенко.

— Так, значит, археолог Демидов действительно убит диверсантами? — спросил Белявин.

Величко вздохнул.

— Да, к сожалению, это так… Настоящий Демидов погиб возле Девичьего родника, подлецы расстреляли его… Жалко хорошего человека…

В дверь постучали.

— Войдите! — крикнул майор.

Молодцеватый старшина ввел в кабинет Пелипенко.

— Товарищ майор! По вашему приказанию арестованный Пелипенко доставлен, — доложил старшина.

— Хорошо, подождите в коридоре.

Старшина вышел. Майор внимательно посмотрел на стоявшего у двери Пелипенко.

— Подойдите сюда, «Сириус-семь»! — сказал Величко. — Сядьте!

Пелипенко разбитой, усталой походкой подошел к столу и сел. Коротко остриженный и чисто выбритый, он казался значительно моложе. Темное от загара лицо его было сумрачно-спокойным.

— Послушайте, «Сириус-семь!» — заговорил майор. — Дело ваше можно считать следствием законченным. Вот расшифровка ваших, радиопередач… Показания ваших сообщников я вам уже читал… Сегодня ночью вам пришел ответ от «Луны»… Он расшифрован нами с помощью томика Пушкина. Подписан он кличкой «Хозяин». Вот этот ответ…

Майор протянул Пелипенко листок бумаги.

— Принцип шифра несложен… В начале передачи сообщается порядковый номер страницы, затем отсчитывается нужная буква…

Пелипенко медленно взял лист бумаги, протянутый ему майором, и прочел шифровку. Большие руки диверсанта дрогнули.

— Гады, — еле слышно выговорил он. — Из-за таких гадов я рисковал жизнью? «Обходитесь собственными средствами. Вывезти не можем», — вслух прочел он и швырнул бумагу на стол.

— При решении вашей участи, «Сириус-семь», большое значение будут иметь ваши личные показания… Нас интересует ваше прошлое…

Пелипенко молча, как будто безразлично» смотрел в окно на заходящее солнце. Потом его губы шевельнулись и из горла вырвался странный приглушенный звук.

— Прошлое?! — хрипло переспросил шпион. — Подлость — вот мое прошлое… Подлость бесцельная, трусливая, ненужная…

— А точнее! — тихо сказал майор.

— Хорошо! Я расскажу вам о своем прошлом, — проговорил Пелипенко. — Будущего у меня нет, осталось одно прошлое, так зачем же его уносить с собой в могилу? — Он кинул на майора трусливый, ищущий взгляд. Майор молчал. И шпион опустил голову. — Я — бывший кулак Григорий Сидорович Пелипенко. Был когда-то у меня на Украине добрый хуторок. Когда меня пришли раскулачивать, я застрелил председателя сельсовета и смылся. Документики о бедняцком происхождении у меня были заготовлены заранее — дружок один служил в соседнем сельсовете. Работал я на разных стройках, но хутора своего не забывал. — Шпион тяжело, с хрипом, вздохнул. — На одной стройке я познакомился с немецким инженером. Откуда он узнал мое прошлое — не знаю. Но только крепко он забрал меня в свои лапы и заставил работать на себя. По его заданию поджег я склад лесоматериалов. Работа была чистой, никто не подозревал, что это сделал я. Но все же на душе было неспокойно. Рассчитался со стройки и уехал я на Кубань. Здесь понравилась мне Каширская — место тихое, леса, горы, можно жить, не оглядываясь по сторонам. Стал я лесником. Работал до 1940 года, доходишки кое-какие завел — жил не плохо. Вдруг летом того года забрел ко мне один турист и передал привет от Карла Оттовича — того самого инженера. А потом денег дал и предложил работать на Германию. Пришлось согласиться — ведь я был у них в руках. Меня снабдили радиопередатчиками, и начал работать… Когда немцы заняли Каширскую, я явился к ним. Меня обласкали, угостили французским коньяком и норвежскими селедками. Обещали германское подданство, землю, батраков… Ну, и стал я сообщать немцам о том, что предпринимают ваши, советские войска… Потом был задуман захват советского штаба, разместившегося в моем домике. Но за трое суток до той ночи, когда я должен был провести немецкий отряд через линию фронта, ваши нанесли удар, и немцы покатились назад. Я снова затаился, опять занялся своими делами… Потом, два года тому назад, ко мне заявился связной от новых хозяев…

— Вы сможете изложить все это на бумаге и подробнее? — спросил майор.

Пелипенко замолчал и несколько минут смотрел на Величко. В его темных глазах тлел огонек ненависти.

— Давайте бумагу! — наконец сказал он. — Бумагу и побольше папирос… Буду писать свое завещание этому паскудному миру, к которому ничего не испытываю, кроме ненависти. Напишу и закончу: будьте вы все прокляты! Все, все — и немцы, и русские, и американцы! Весь мир…

Майор пододвинул стопку бумаги, коробку папирос и легкую пластмассовую чернильницу.

Шпион закурил, жадно затянулся дымом, и его перо забегало по бумаге…

Шли часы. За окнами спустилась тихая ночь. Майор задернул шторы и включил свет, а Пелипенко все еще писал. Его крупное лицо вдергивалось от злобы, широкий подбородок подрагивал… Николай смотрел на шпиона со смешанным чувством острой брезгливости, враждебности и горького изумления. Ему не хотелось верить, что среди людей могут быть такие выродки, живущие только во имя змеиной, слепой ненависти, не имеющие в сердце ничего святого…

В двенадцатом часу ночи майор Величко закончил чтение показаний Пелипенко и вызвал конвоира.

— Уведите арестованного! — приказал он.

Пелипенко поднялся со стула, плюнул на ковер и, забрав из коробки оставшиеся папиросы, проговорил:

— Уговаривал меня этот самый подлец мистер Ральф опорожнить, десяток ампул в реку, откуда люди воду берут, да я отказался…

— Вы об этом написали! — сухо проговорил майор.

Опустив голову и сгорбившись, Пелипенко вышел из кабинета. Майор сложил его показания в папку и запер в сейф.

— Пошли, Николай, — хмуро проговорил он.

Прежде чем выйти на улицу, майор зашел в умывальную и долго, тщательно мыл руки…

На улице было очень тепло. Легкий ветерок доносил сладковатый запах цветущих акаций. Прямо по середине асфальтированной улицы шли, взявшись под руки, юноши и девушки. Они улыбались и пели песню:

Майор бросил взгляд на сумрачное лицо Белявина и спросил:

— Чего ты такой мрачный?

— Нет, я не мрачный, Федор Иванович, — ответил Николай, — Я не мрачный… Но просто противно мне, тошновато после встречи с этой поганью Пелипенко…

— А вот нам и поручено народом выводить эту погань! — уверенно ответил майор. — Не должно быть погани на нашей земле! Не должно! Ведь смотри, как хорошо, как радостно и красиво у нас!

Величко указал вдаль. Прямая, как стрела, протянулась, залитая электрическим светом, улица. По ней гуляли люди. Рослые акации роняли на головы гуляющим белые цветочные лепестки…

Майор взял Николая под руку.

— Знаешь что, Николай? — воскликнул он. — Давай завтра на рассвете возьмем удочки, сядем в автобус да и катанем в Каширскую, к Надюше? Я выговорю у начальства пару дней отпуска. Как ты смотришь на такое предложение?

— Я голосую за него, Федор Иванович! — улыбнулся Николай.

Над засыпающим городом из радиорепродукторов разнеслись величественные звуки, кремлевских курантов.

Огромная, светлая, мирная страна закончила еще один трудовой день…