Как и раньше, до этой дурацкой ссоры, они вместе шагали по залитой солнцем улице. Вначале и Витька и особенно Алёшка ощущали некоторое смущение и скованность в разговоре, боясь чем-нибудь обидеть друга. Но Витька открыто взглянул на друга и заговорил:
— А я всё-таки скажу тебе, Алёшка, что был страшным дураком. Знал, что не прав, а признаться в этом боялся, фасон держал… Так ты уж прости меня, друг!
— Да брось ты, Витька! Считай, что ссоры не было! Мы оба о ней забыли! — воскликнул Алёшка, обнимая плечи друга.
Засмотревшись друг на друга, приятели чуть не налетели на здоровенного дядьку, который по-рачьи пятился назад и крутил перед носом крошечный фотоаппаратик.
— Да вы что, ослепли? — разозлился дядька, налетая на Алёшку. — Чуть с ног не сбили!
Витька раскланялся и шаркнул ногой, точь-в-точь, как делали великосветские герои какого-то иностранного кинофильма.
— Мы приносим вам наши глубочайшие извинения, сэр! — проникновенным голосом проговорил он и прижал ладонь к груди. — Но мы почтительно просим учесть два обстоятельства… А! При столкновении пострадали бы мы, как несчастные кролики, осмелившиеся броситься на мощный танк. Б! Если танк даёт задний ход, он обязан зажигать световые сигналы. У вас их не было.
— Вот ещё дипломат сопливый! — захохотал дядька. — Ты случайно не послом в Японии работаешь, оголец?
— Нет! Я — министр иностранных дел великой империи Монако! — многозначительным тоном важно сообщил Витька.
Витька снова раскланялся по всем правилам великосветского этикета и пошёл дальше.
Друзья долго смеялись, вспоминая красное, изумлённое лицо огромного дядьки и то, как он крутил головой и шлёпал губами…
Алёшка привёл Витьку к маленькому белому домику, увитому виноградом.
— Здесь! — сказал он.
И постучал в калитку.
Из домика вышла полная, рослая женщина. У неё были седые волосы, румяные щёки и совсем молодые чёрные глаза, такие чёрные, что пятно зрачка сливалось с окраской глаз.
— Чего вам, хлопчики? — приветливо спросила женщина.
— Нам нужна Любовь Ивановна Светлая! — сказал Алёшка.
— Ну, это я! — немного удивлённо ответила женщина.
— Можно с вами поговорить?
— А почему же нельзя! Это только недобрые люди боятся разговора! Заходите в хату!
В маленькой комнатке всё так блестело, что мальчишки замерли на пороге, опасаясь нарушить эту ослепительную чистоту. Сверкали недавно выбеленные голубоватые стены, сверкал пол, поблёскивали оконные стёкла. Стол был накрыт белоснежной накрахмаленной скатертью, ломкими складками спадающей к полу.
— Заходите, хлопчики! Присаживайтесь! — пригласила хозяйка. — Я сейчас вернусь…
Мягкими, бесшумными шагами она вышла из комнаты.
Ребята огляделись. Прямо над столом, в простенке между окнами, висела большая застеклённая рама. А в ней очень тесно, вплотную одна к другой были расположены потемневшие фотографии. Они были разного размера и качества. Со многих фото смотрели военные — дюжие хлопцы с автоматами наготове. Девчата в военной форме и кокетливо сдвинутых беретах. В самом центре рамы находился портрет немолодого подполковника — крутолобого, с седеющими висками и плотно сжатыми губами сильного, мужественного рта. Даже с этой не особенно хорошей фотографии глаза подполковника смотрели как-то очень строго и прямо, словно заглядывая в самую душу…
Вернулась хозяйка. Она несла вазу, полную золотистого, спелого винограда.
— Виноград?! — удивился Витька. — Да разве виноград уже поспел?
— У нас поспел! — гордо ответила хозяйка. — Кушайте, пожалуйста!
— Да что вы! Зачем? — смутился Алёшка.
— Кушайте, кушайте! Гость в дом — счастье в нём!
Прозрачный, словно янтарный виноград отдавал мёдом и солнцем. Хозяйка с улыбкой посматривала, с каким аппетитом лакомятся ребята.
Алёшка сознавал, что надо приступать к делу, что хозяйка ждёт. Но виноград был таким вкусным, что он несколько раз откладывал начало разговора. И каждый раз про себя решал: «Вот съем ещё десяток ягодок и тогда начну!»
Наконец от винограда остались только тщательно ощипанные веточки.
— Любовь Ивановна, — заговорил Алёшка. — Нам сказали, что в годы войны вы были партизанской разведчицей.
— Нет, это немного не так! — покачала головой Любовь Ивановна. — Я была радисткой. И по просьбе партизан наша воинская часть послала меня в партизанский отряд для связи… Но зачем вам это, ребята?
Алёшка и Витька, перебивая друг друга, начали рассказывать о том, как их отряд решил организовать сбор дружины, посвящённый местным героям Отечественной войны и что им поручено подготовить этот сбор…
— В этом деле я, пожалуй, сумею вам помочь! — сказала Любовь Ивановна.
Она поднялась со стула, бережно сняла со стены рамку с фотографиями и заботливо вытерла фартуком пыль со стекла. Потом Любовь Ивановна вздохнула, и чёрные глаза её погрустнели.
— Вот один из героев, о котором должны всё время помнить в нашем городе! — сказала она.
— Кто это? — спросил Витька, вглядываясь в решительное лицо подполковника.
— Командир нашей части, подполковник Владимиров, — тихо ответила женщина.
— Владимиров?! — воскликнул Алёшка. — Это его именем названа улица?
— Да, его! Именем Героя Советского Союза подполковника Владимирова.
— Где он сейчас, вы не знаете? — поинтересовался Алёшка.
— Знаю! — тихо ответила женщина. — Он пал при освобождении города от фашистов и похоронен на здешнем кладбище… Седьмая могила в третьем ряду от моря… — Лицо женщины стало печальным. — Это было в феврале 1943 года. Партизаны узнали, что фашисты готовят взрывы крупных зданий в городе и собираются расстрелять население. Я сообщила об этом в свою часть. В ту же ночь наши бойцы во главе с подполковником Владимировым на быстроходных катерах ворвались в порт, занятый врагом, обстреляли причалы пушечным и пулемётным огнём и высадили десант. Наши автоматчики стали быстро продвигаться к центру города. Подполковник Владимиров шёл в первых рядах атакующих. И вот возле школы на углу улицы, теперь носящей его имя, при свете пожара он заметил маленькую девочку. Девочка лежала на мостовой и кричала: «Спасите! Спасите!». А звери-гестаповцы, засевшие в школе, стреляли в неё трассирующими пулями, но никак не могли попасть. — Любовь Ивановна зябко передёрнула плечами. — Это очень страшно, ребята, когда в тебя стреляют трассирующими пулями! Ведь оно видно, как около тебя сплетаются яркие световые линии — красные, зелёные, белые. И ты знаешь, что каждая линия, если она угодит в тебя — это смерть… И тогда подполковник Владимиров поднялся, швырнул в гестаповцев две гранаты, перебежал мостовую и телом своим прикрыл девчурку. — Любовь Ивановна помолчала и закончила тихим безжизненным голосом: — Девчурку он спас, а сам погиб… Три трассирующих пули угодили в подполковника. Одна попала в сердце…
— Любовь Ивановна, — тихо проговорил Витька. — Расскажите об этом на сборе дружины!
— Вообще рассказчик из меня неважный! Но о таком человеке, как наш командир, я должна рассказывать! Должна, чтобы все вы, ребятишки, знали тех, кто за вас, за ваше счастье ни крови, ни жизни не жалел…
Любовь Ивановна несколько минут задумчиво рассматривала фотографии.
— А вот это я!
Она указала на небольшой портрет черноглазого, тонколицего сержанта в шинели, в ушанке и с автоматом в руках.
— Теперь-то я не похожа… Растолстела, состарилась, инеем голову посеребрило…
— А это — тоже вы, Любовь Ивановна? — Алёшка указал на соседнюю фотографию.
На этом снимке Любовь Ивановна была в тёмном платье с беленьким воротником. Она улыбалась, и большие глаза её сияли с худощавого, тонкого лица. Грудь украшали орден Ленина и Золотая Звезда.
— Нет, ребята! Это — вторая Любовь Светлая… Дочка моя. Люба… Она — звеньевая в здешнем виноградарском совхозе. Два года назад её за успехи в виноградарстве наградили Золотой Звёздочкой Героя Социалистического Труда и орденом Ленина… А тот виноград, который вы кушали, моя Любочка вывела. Сорт — Жемчуг Советский.
Любовь Ивановна осторожно повесила раму с фотографиями в простенок.
— На сбор к вам я приду! — снова повторила она. — А фотокарточку, хоть убейте, дать не могу! Ведь это всё, что осталось у меня от любимого командира… Если б вы только знали, какой это человек был!
Виктор и Алексей переглянулись — пора было уходить.
— Спасибо вам, Любовь Ивановна!
Алёшка встал со стула.
— А ты не спеши, хлопчик! Может, я вам ещё кое в чём пригожусь! — с неожиданным лукавством проговорила Любовь Ивановна. — Ведь вы хотите узнать, кто такой был Петя Лебедев?
— Да! Вы знаете? — разом выкрикнули мальчишки.
— Знаю! Вернее, слышала. Сама-то я видела Петю всего пару раз. Щуплый такой, бледный парнишка. Не старше вас, должно быть, был… Ну, да я вам адресок один дам. Этот человек при фашистах в городе оставался и вроде, сапожную мастерскую держал. А на самом деле через него вся связь шла — от подполья к партизанам. Геройской жизни человек. Находкин его фамилия. Живёт он на Виноградной, в доме номер шестнадцать… Он Петю Лебедева знал очень хорошо…
— Спасибо, Любовь Ивановна! — поблагодарил Алёшка.
— Пойдёте к нему вечерком, потому что Находкин где-то работает. Может, покажется он вам сначала скучным человеком. Но вы не верьте этому. Вы только вспомните: город под фашистами, по улицам топают полицаи, зондеркомандовцы, гестаповцы в чёрных мундирах. Ну, и всякая иная пакость. Чуть кто не так посмотрит — в гестапо, не так скажет — на виселицу. Вот в эту пору в самом центре города, в фанерной будочке, на глазах у врагов, сидит коммунист-подпольщик. Сидит, на гестаповцев поглядывает, полицаям подковки к сапогам прибивает. Незаметный такой, скучный человек. А к нему все линии борьбы с врагом сходятся. По его сигналам баржи с бензином в порту в воздух взлетают, наши самолёты тайные фашистские аэродромы бомбят, партизаны налёты совершают. А он сидит у всех на глазах и гвоздики в подмётку вколачивает. И полицаям улыбается. И перед гестаповцами замызганную кепчонку снимает. А сердце его ненависть палит, такая ненависть к врагу, что зубами рвать всех этих лиходеев хочется. А в бой вступать ему нельзя, не полагается. Ему партией положено сидеть в будочке, подмётки фашистским солдатам да офицерам подколачивать, гестаповцам улыбаться. И всё время, каждую минуту над собой гибель чуять… Вот он какой, этот скучный человек…
Во дворе хлопнула калитка. Чьи-то быстрые, сильные ноги протопали по веранде. И низкий, звучный девичий голос крикнул:
— Мама! Вы дома?
— Дома, дома, Любаша! Разжигай печурку, доставай борщ из погреба. Я — сейчас! Гости у нас!
— Гости?
Скрипнула дверь. В комнату вбежала рослая, черноглазая красавица. Она была ещё красивее, чем на фотографии. Большие, тёмные глаза отливали золотистым светом. Чёрная коса обвивала голову. Девушка улыбнулась. На её румяных щеках вдруг появились маленькие ямочки-треугольнички.
— Здравствуйте, ребята! — приветливо поздоровалась она. — Вы бы, мама, угостили гостей нашим скороспелым…
— Уже угощала, Любаша…
— Любовь… Любовь… Не знаю, как вас по отчеству, — смущённо заговорил Витька.
— Что?! — Девушка расхохоталась. — Так ты меня по отчеству величать собираешься? Не надо! Просто — Люба…
— Люба! — Виктор встал. — У нас… У нашего пионерского лагеря «Спутник»… Вернее, у нашего шестого отряда… Есть к вам большая просьба.
— Ну, давай, какая просьба?
Глаза девушки смеялись. Она быстро и ловко сновала по комнате, то поправляя занавеску, то снимая пожелтевший листок с цветка, стоявшего на окне в большой глиняной банке.
— Мы все очень хотим узнать, как выращивают виноград. Ведь у нас виноград не растёт. Нельзя ли нашему отряда прийти в ваш сад…
— На виноградник, — поправила Люба. — Почему нельзя? Можно! Конечно, лучше к нам приходить этак в конце августа, когда виноград поспеет. Тогда у нас бывает, чем привечать гостей. Но и сейчас мы гостям рады. Приходите, посмотрите, как мы работаем. А поможете нам — так из гостей хозяевами станете.
— Да мы же ничего делать не умеем, — проговорил Алёшка.
— Была бы охота да умелые руки. А что делать — я укажу… — Лицо девушки стало озабоченным. — После недавних дождей на виноградниках работы не переделаешь. Опрыскиваем мы свой участок, чтобы мильдью не появилась. Опрыскивать сейчас приходится вручную, лоза уже высокая, пышная, Машины не пройдут. А тут и сорняки в междурядьях лезут. Вот вы бы и помогли нам полоть сорняки и рыхлить землю вокруг лоз. Работа эта не хитрая…
— Да мы с удовольствием! — воскликнул Алёшка. — Ребята давно уже хотят узнать про виноград…
— Что же это ты, Любаша? Помощников себе подыскиваешь? — пошутила Любовь Ивановна. — На свои силы, значит, не надеетесь?
— Почему — помощников? Мы на взаимовыгодных условиях. Я виноградники ребятам покажу, расскажу им обо всём. И даже корзиночку спелого винограда с опытного участка нарежу для дегустации…
— Не надо! Мы же не ради винограда! — возразил Алёшка.
— Я знаю, что не ради винограда. — Люба снова засмеялась. — А виноград всё же не помешает! Ты как думаешь? — обратилась она к Витьке. — Не помешает?
— Думаю, что не помешает! — рассмеялся и Витька. — Особенно такой, каким ваша мама нас угощала…
— Ну, вот и договорились! Я постараюсь для вас у дирекции рейс автобуса выхлопотать. Только вы скажите, когда поедете?
— Сегодня же выясним! — пообещал Алёшка. — А вечером и скажем.
— Правильно! — одобрила Любовь Ивановна. — Пойдёте на Виноградную к Находкину и к нам забежите!
— А сейчас пообедаем вместе! — предложила Люба. И нарочито огорчённо вздохнула. — Вот только вина для дорогих гостей не приготовили! Дом-то у нас — женский, вина для себя не держим. Ну, ничего, обойдёмся виноградным соком…
— Спасибо! — поблагодарил Витька. — Но нам нужно в лагерь.
— На полдник обязательно нужно быть! — поддержал товарища Алёшка. — Иначе нам старшая вожатая такой концерт устроит, что не обрадуешься…
— Ну, если надо — то надо! — согласилась Любовь Ивановна, — Тогда не задерживаем. Но вечером, значит, мы вас будем ждать.
Попрощавшись с хозяйками, ребята вышли из беленького домика. И сразу же окунулись в густой, томительный послеобеденный зной. Оживлённые улицы городка опустели. Даже самые ярые поклонники неистового южного солнца в эти послеобеденные часы предпочитали отсиживаться в тени.
— Ну и печёт! — проворчал Алёшка. — Сразу точно в печку влетели!
— А мы жаловаться не имеем права! — засмеялся Витька. — Сами сюда приехали, на солнечный юг, в эту самую печку.
— Тогда давай выкупаемся, когда пойдём через пляж…
— Принято единогласно! — Витька поднял руку. И, помолчав, сказал: — А ведь нам с тобой сегодня здорово повезло, Алёшка…
— В чём?
— А в том, что мы нашли Любовь Ивановну и Любашу! Это же те самые люди, которых мы искали! Сборы выйдут, что надо!