В КАБИНЕТЕ ПОЛКОВНИКА ОСИПОВА

Время перевалило за полночь. Все сотрудники генерала Саблина давно уже разошлись по домам. Один только полковник Осипов всё ещё оставался в своем кабинете, ожидая важного донесения.

Письменный стол его был освещен настольной лампой из темной пластмассы. Лучи света, падая на поверхность стола из-под низко опущенного колпачка, казалось, впитывались зеленым сукном, и лишь белый лист бумаги отражал и слабо рассеивал их по кабинету.

Полковник привык к полумраку и хорошо видел всё вокруг. Он бесшумно прохаживался по мягкому ковру, продумывая многочисленные варианты возможных действий противника.

Чистый лист бумаги, казавшийся на темнозеленом фоне настольного сукна самим источником света, как бы гипнотизировав Осипова. Полковник время от времени подходил к нему, готовый записать так долго продумываемую мысль, но всякий раз, когда уже брался за перо, внутренний голос убеждал его, что мысль недостаточно созрела, загадка далека от решения и выводы слишком скороспелы.

И снова принимался полковник Осипов — седой, слегка сутуловатый человек с усталыми глазами — ходить по кабинету, подолгу останавливаясь у окна, за которым всё ещё не хотела засыпать большая, очень шумная площадь.

«Хоть бы этот Мухтаров в сознание пришел! — уже в который раз мысленно повторял Осипов, наблюдая, как внизу, за окном, мелькают яркие огоньки автомобильных фар. — Всё могло бы тогда проясниться».

Он решил позвонить в больницу, но тут же раздумал: если бы было что-нибудь новое, ему бы немедленно сообщили.

«Почему, однако, Мухтаров бредит стихами и что это за стихи: «Шелковый тревожный шорох в пурпурных портьерах, шторах»? Или, например, такая строка: «Шумно оправляя траур оперенья своего». Как угадать по этим строчкам, какие мысли приходят на ум Мухтарову? И почему он произносит только эти стихи? Ни одного другого слова, кроме стихов… А томик иностранных поэтов, который нашли у него? Существует, наверно, какая-то связь между книжкой и этим стихотворным бредом. Но какая?..»

Полковник Осипов несколько раз сам перелистал этот томик стихов, но какое он имел отношение к бреду Мухтарова, установить не смог. Вчера книгу подвергли исследованию в химической лаборатории, но и это не дало никаких результатов. Затем она попала к подполковнику Филину, специалисту по шифрам.

Филин высказал предположение, что одно из стихотворений, видимо, является кодом к тайной переписке. Он даже допускал мысль, что именно этим кодом была зашифрована радиограмма, перехваченная несколько дней назад в районе предполагаемого местонахождения знаменитого международного шпиона, известного под кличкой «Призрак». Догадка Филина не лишена была оснований, так как и сам Осипов предполагал, что агент иностранной разведки Мухтаров, очевидно, предназначался в помощники Призраку: его ведь выследили в поезде, уходившем в Аксакальск, то-есть именно в тот район, где находился Призрак.

Всё могло бы обернуться по-другому, если бы Мухтаров не почувствовал, что за ним следят, и не попытался уйти от преследования, неудачно выпрыгнув из вагона на ходу поезда. Теперь же он лежал в бессознательном состоянии в больнице, и врачи не ручались за его жизнь.

В карманах шпиона обнаружили паспорт на имя Мухтарова, удостоверение и железнодорожный билет до Аксакальска. В чемодане нашли портативную радиостанцию и томик собрания стихотворений иностранных поэтов.

И вот подполковник Филин уже второй день сидел теперь над этим сборником, отыскивая стихотворение, строки из которого произносил в бреду Мухтаров.

Был уже второй час ночи, когда в кабинете Осипова зазвонил телефон. Полковник торопливо схватил трубку, полагая, что звонят из больницы по поводу Мухтарова.

— Разрешите доложить, Афанасий Максимович… — услышал он голос Филина.

Подполковник был сильно контужен на фронте и слегка заикался в минуты волнения.

— Докопались до чего-нибудь? — нетерпеливо спросил его Осипов.

— Так точно. Выяснилось, что Мухтаров произносит в бреду строки из стихотворения «Ворон» Эдгара По…

— И это действительно код? — перебил его Осипов. — Удалось вам прочесть перехваченную шифрограмму?

— Нет, не удалось. Вероятно, стихотворение Эдгара По не имеет никакого отношения к этой шифрограмме.

— Так, так… — разочарованно проговорил полковник. — Сообщение не очень-то радостное…

Едва Осипов положил трубку на рычажки телефонного аппарата, как снова раздался звонок. Полковник почти не сомневался, что на этот раз звонят из больницы. Предчувствие не обмануло.

— Это я, Круглова… — торопливо и сбивчиво докладывала дежурная медсестра.

По её голосу Осипов догадался, что в больнице произошло что-то особенное.

— Знаете, что случилось: Мухтаров умер только что…

— Умер!.. — медленно повторил Осипов.

Надежда как-то разгадать всю историю с помощью Мухтарова теперь рушилась.

— Но неужели он даже перед смертью не пришел в сознание? — поинтересовался Осипов.

— Нет, Афанасий Максимович, — поспешно ответила Круглова. — Только по-прежнему бредил стихами. Может быть, он поэт какой-нибудь?

— Люди такой профессии не бывают поэтами… — убежденно произнес Осипов. — Какие же стихи читал Мухтаров? Всё те же? — поинтересовался он уже без всякой надежды услышать что-нибудь новое.

— Я записала. Сейчас прочту. Только тут тоже всё разрозненные строчки: «Гость какой-то запоздалый у порога моего, гость — и больше ничего». Похоже, Афанасий Максимович, что он всё это сам сочинил, — заключила Круглова. — Наверно, под «гостем» смерть свою имел в виду.

— Это всё, что он произнес?

— Нет, ещё… видно, из другого какого-то стихотворения:

— Прочтите ещё раз, помедленнее! — попросил Осипов и стал торопливо записывать.

«Действительно какие-то загробные строки пришли на память Мухтарову перед смертью», — подумал полковник и, поблагодарив Круглову, набрал номер телефона Филина.

Филин отозвался тотчас же.

— Запишите-ка, пожалуйста, ещё несколько строк стихотворного бреда Мухтарова, — попросил полковник и продиктовал Филину строки, сообщенные медсестрой.

— Первая строка — вернее, две строки — это из «Ворона» Эдгара По, — выслушав Осипова, сказал Филин. — А «Скелеты», видимо, из какого-то другого стихотворения: размер иной. Придется теперь сидеть до утра, перечитывать поэтов, родившихся позже Эдгара По… Всех его предшественников я уже, как говорится, проработал, — добавил он с усмешкой.

…Домой Осипов пошел пешком. В голове было много неясных мыслей, смутных догадок. Приходили на память стихи Эдгара По о шорохах в портьерах, о черных птицах, оправляющих траур своего оперения… Что значило всё это? Какой смысл таился в наборе таинственных слов? От их разгадки зависела, быть может, судьба многих людей, безопасность каких-то районов страны, государственная или военная тайна.

 

КЛЮЧИ К ШИФРАМ

Хотя Осипов не спал почти всю ночь, на работу он явился как обычно — к девяти часам утра.

Едва он прошел в свой кабинет, как к нему кто-то негромко, но энергично постучал.

«Филин, наверно…» — подумал полковник, знавший его манеру стучать.

В кабинет действительно вошел торопливой походкой подполковник Филин.

«Позавидуешь человеку, — подумал Осипов. — Тоже не спал, наверно, всю ночь, а ведь по виду и не скажешь — здоровяк!»

По стремительной походке подполковника, по выражению его лица и по радостному блеску серых глаз было видно, что он бодрствовал не напрасно.

— Разгадали? — быстро спросил его Осипов.

— Так точно, Афанасий Максимович! — весело проговорил Филин и положил на стол массивный однотомник произведений Иоганна Вольфганга Гёте.

Осипов, полагавший, что разгадать тайну шифра должен был помочь сборник иностранных поэтов, найденный в чемодане Мухтарова, удивленно поднял глаза.

Подполковник помедлил немного, будто наслаждаясь недоумением Осипова, затем с загадочной улыбкой раскрыл семьдесят вторую страницу однотомника и показал пальцем на напечатанное на ней стихотворение «Пляска мертвецов».

— Вот откуда новая строфа мухтаровского бреда, товарищ полковник! Догадка эта родилась в результате специальной консультации у опытного литературоведа. А стихотворение Гёте в целом оказалось кодом к шифру. Обратили вы внимание, что цифры шифра разбиты на группы и расположены строками? Каждая из строк начинается двумя однозначными числами. Это показалось мне не случайным и натолкнуло на мысль, что для кодировки текста могли быть использованы стихи. И я не ошибся. Получается следующая система: первая цифра в шифрованной строке означает порядковый номер строфы. Вторая — строку в строфе, а все последующие цифры — номера букв в строках.

Чувствовалось, что подполковник очень доволен своей сообразительностью и с нетерпением ждет похвалы. Но Осипов не был щедр на комплименты: он решил сам прочесть всю шифровку. Только тогда, когда шифрограмма была раскодирована им самостоятельно, он встал из-за стола и крепко, с чувством пожал Филину руку.

— Спасибо, Борис Иванович. Спасибо!.. — поблагодарил он подполковника и, помолчав немного, поинтересовался: — Ну, а иностранные поэты тут при чем же?

— Их «роль» в этой истории пока не выяснена, — развел руками Филин.

— Однако они определенно имеют какое-то отношение ко всему этому делу! — убежденно сказал полковник и отпустил Филина.

Генерал Саблин, начальник Осипова, был занят всё утро у заместителя министра, а полковнику никогда ещё не терпелось так, как сегодня, доложить ему результаты проделанной работы.

«Шпионы ловко придумали вести свои переговоры с помощью стихов, — размышлял Осипов. — Для такого шифра не требуется ни кодовых таблиц, ни книг, ни журналов, ни газет, к чему обычно прибегают многие тайные агенты при шифровке. Нужно только хорошо запомнить какое-нибудь стихотворение и условиться со своими корреспондентами пользоваться его текстом. И никто из непосвященных никогда не прочтет ни одной строки, зашифрованной с его помощью… А томик стихов? Он, видимо, не имеет отношения к уже разгаданной системе шифра, но, может быть, им намеревались пользоваться в будущем — предназначали для каких-нибудь особых передач?»

Полковник взял бумагу, на которой был написан текст раскодированной шифрограммы, и снова прочел его:

— «Посылаем вам помощника, Мухтарова Таира Александровича — специалиста по радиотехнике — и новую рацию. С августа переходите на новую систему».

«Что же это за «новая система»? Не новый ли вид шифра? А может быть, под «системой» имеется в виду какое-нибудь новое стихотворение? Вполне допустимо, что Мухтаров вез Призраку томик иностранных поэтов, с тем чтобы тот выучил из него до августа какое-то определенное стихотворение. Скорее всего, этим новым стихотворением был «Ворон» Эдгара По, и Мухтаров невольно повторял в бреду затверженные строки».

Полковник удовлетворенно потер руки и торопливо стал ходить по кабинету, с нетерпением ожидая возвращения генерала.

Снова раздался телефонный звонок. Звонил Филин.

— Скажите, Афанасий Максимович, рация Мухтарова у вас ещё? — поинтересовался он.

— Да. А зачем она вам?

— На внутренней стороне её футляра карандашом написано несколько цифровых строк. Посмотрите, точно ли в начале первой и второй строчек стоят восьмерки?

— Подождите минутку, сейчас проверю.

Полковник торопливо открыл крышку футляра рации, стоявшей в углу его кабинета, и на матовом фоне её внутренней поверхности прочел:

«3 3 2 19 28 25 7 22 39

3 5 3 2 26 27 6 3 5 32 30 5…»

Там были и ещё какие-то строки, но полковник сосредоточил внимание только на этих двух. Первые цифры действительно напоминали восьмерки, но, присмотревшись к ним хорошенько, Осипов убедился, что это были тройки.

— Вы ошиблись, Борис Иванович, — сказал он в телефонную трубку: — не восьмерки, а тройки.

— Тройки?.. — переспросил Филин. — Ну, тогда совсем другое дело! Разрешите зайти к вам минут через пятнадцать?

— Прошу!

Подполковник Филин пришел ровно через четверть часа. В руках он держал всё тот же томик стихов.

— Вот, пожалуйста! — возбужденно проговорил он и раскрыл томик на той странице, на которой начинался «Ворон» Эдгара По. — Читайте строфу третью:

Подполковник Филин был великолепным математиком, влюбленным в логарифмы и интегралы, но он любил и поэзию, уверяя, что у неё много общего с математикой. Стихи Эдгара По он прочел с большим чувством.

— Ловко шипящие обыграны! — с восхищением заметил Филин. — «Шелковый тревожный шорох в пурпурных портьерах, шторах»… Здорово, не правда ли? Но обратите внимание на третью строку этой строфы.

Развернув перед Осиповым лист бумаги, Филин торопливо написал на нем текст третьей строки и пронумеровал все буквы следующим образом:

«и ч т о б с е р д ц у л е г ч е

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 10

с т а л о в с т а в я п о

17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29

в т о р и л у с т а л о

30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41».

— Без труда можно заметить теперь, — продолжал он, — что цифры шифра: 2, 19, 28, 25, 7, 22, 39 соответствуют буквам, из которых слагается слово «Чапаева».

Аккуратно обведя карандашом эти буквы и цифры, Филин перевернул листок на другую сторону:

— А теперь такую же процедуру проделаем и с пятой строкой той же строфы:

«Г о с т ь к а к о й т о з а п о з

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17

д а л ы й у п о р о г а м о е г о

18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34…»

К этой строке относятся цифры: 3, 2, 26, 27, 6, 3, 32, 30, 5. Расшифровываем их и получаем слова: «сорок семь». Надо полагать, что это адрес: улица Чапаева, дом номер сорок семь. А в двух следующих строчках сообщается фамилия проживающего по этому адресу: Жанбаев Каныш Нуртасович. Вот вам и разгадка тайны томика иностранных поэтов: в нем ключ к новой системе, видимо, будущего шифра шпионов, которым так кстати поспешил воспользоваться Мухтаров.

 

КОГО ПОСЛАТЬ?

Возвращаясь к себе от заместителя министра, генерал Саблин зашел в кабинет полковника Осипова.

Генерал был высокий, сухопарый. Черные волосы его изрядно поседели на висках, но выглядел он моложе Осипова, хотя они были ровесниками. Легкой походкой прошел он через кабинет Осипова и, поздоровавшись, сел против полковника верхом на стуле. Тонкие, всё ещё очень черные брови генерала были слегка приподняты.

— Кажется, вам удалось кое-что распутать, Афанасий Максимович? — спросил он спокойным, веселым голосом, хотя Осипов хорошо знал, как волновала генерала возможность напасть на верный след знаменитого Призрака.

— Многое удалось распутать, Илья Ильич!

— Ого! — улыбнулся Саблин.

Он не ожидал от полковника такого многообещающего заявления: Осипов никогда не бросал своих слов на ветер, был сдержан в выражениях и очень трезв в оценке обстановки.

Когда-то давно, лет тридцать назад, совсем ещё молодым человеком, познакомился Саблин с Осиповым на курсах ВЧК. С тех пор долгие годы они работали совместно на самых трудных фронтах тайной, войны со злейшими врагами советского государства. Саблин и Осипов крепко сдружились и прониклись друг к другу глубоким уважением. Разница в званиях и должностях не мешала их дружбе и теперь.

«Интересно, что же удалось ему распутать?» — подумал Саблин и, усевшись поудобнее, приготовился слушать.

— Теперь почти установлено, что Мухтаров направлялся помощником к Призраку, — убежденно заявил Осипов. Но тут же у него самого начали вдруг возникать различные сомнения, и высказанная догадка стала казаться не такой уж бесспорной. Он невольно снизил тон и продолжал уже гораздо сдержаннее: — Легальная фамилия этого Призрака, вероятно, Жанбаев и живет он на улице Чапаева, в доме сорок семь. Такая улица есть в городе Аксакальске, то-есть именно там, где мы и предполагали присутствие Призрака.

— Так, так! — одобрительно кивнул головой генерал. — Давай-ка, однако, вспомним кое-что о самом Призраке. Он ведь специализировался, кажется, по странам Востока?

— Да, — ответил Осипов, перебирая в уме всё известное ему о Призраке. — Средняя Азия, Ближний и Средний Восток ему хорошо знакомы.

— Значит, он вполне мог выдать себя и за специалиста историка-востоковеда? — быстро спросил Саблин, уточняя неожиданно родившуюся смутную мысль.

— Полагаю, что да, — согласился Осипов, сразу же понявший смысл вопроса. — Работая в свое время в «Интеллидженс сервис», Призрак участвовал в различных археологических экспедициях в Иране и Афганистане. Занимался он, конечно, не столько раскопками древностей, сколько военными укреплениями на советско-иранской и советско-афганистанской границах. Считается он также знатоком многих восточных языков: тюркских и иранских. Русским владеет в совершенстве.

— Похоже, что этому Призраку не дают покоя лавры полковника Лоуренса? — усмехнулся Саблин.

— Не без того, пожалуй. Когда он на англичан работал, они его даже вторым Лоуренсом величали. А он в одно и то же время работал и на них, и на немецких фашистов, и ещё на кого-то.

— Легче, пожалуй, сказать, на кого он не работал, чем называть, тех на кого работал… — засмеялся Саблин. — Известна ли его подлинная национальность?

Полковник Осипов пожал плечами:

— Если судить по фамилиям, которые он носил в свое время, то это космополит. Фамилия Кристоф, под которой он был одно время известен, могла бы свидетельствовать о его английском или американском происхождении. Но потом он сменил столько всяких немецких, французских и итальянские фамилий, что и сам, наверно, всех не помнит. Только шпионская кличка «Призрак» удержалась за ним по сей день.

— У нас он был, кажется, в 1943 году? — спросил Саблин и начал перебирать в уме всех своих сотрудников, которым можно было бы поручить единоборство с таким опасным противником.

— Да, во время войны, — подтвердил Осипов, вспоминая, сколько бессонных ночей стоила ему охота за Призраком в те годы. — Он тогда работал на АБВЕР — фашистскую военную разведку, и ему, к сожалению, удалось улизнуть от нас безнаказанно, хотя мы уже нащупали его след. Он и тогда был почти в тех же местах, что и сейчас. По проторенной дорожке, значит, идет. Может быть, и знакомство кое с кем завел там ещё в ту пору…

— Всё может быть, — задумчиво отозвался Саблин. — Ну, а Мухтаров, значит, должен был передать этому Призраку новую рацию и поступить в его распоряжение?

— Да, если Призрак и Жанбаев одно и то же лицо, — уклончиво ответил Осипов.

— Ну, а ещё что удалось разгадать?

— Удалось разгадать систему шифров: старого, на котором Жанбаев, видимо, ещё ведет пока связь, и нового, который Мухтаров должен был передать ему при встрече. Разрешите доложить об этих шифрах несколько позже?.. Полагаю также, что понадобился Мухтаров Призраку как опытный радиотехник. Явиться к Призраку Мухтаров, очевидно, должен был по тем документам, которые мы нашли у него при обыске. Вот они.

Осипов положил на стол паспорт на имя Мухтарова Таира Александровича, уроженца Алма-Аты, 1920 года рождения, и удостоверение личности, свидетельствующее о том, что он работник Алма-Атинского исторического музея.

Генерал просмотрел всё внимательно и, встав, медленно прошелся по кабинету. Задача всё ещё казалась ему очень сложной и не до конца продуманной.

— Всё-таки полной уверенности, что мы будем иметь дело именно с Призраком, у нас нет, — сказал он наконец.

— Абсолютной, конечно, нет, но вероятность значительная, — с обычной своей осторожностью ответил Осипов. — Судите сами: из показаний недавно уличенного нами международного агента известно, что Призрак заброшен в Среднюю Азию, приблизительно в район Аксакальска. В этом районе мы засекаем передатчик и расшифровываем радиограмму с сообщением о присылке помощника какому-то агенту. Нападаем и на след этого помощника, едущего поездом Москва — Аксакальск. Устанавливаем, что он везет рацию своему шефу и новую систему шифра, то-есть именно то, о чём сообщалось в перехваченной шифрограмме. Узнаем также, что следовал он по адресу, который действительно существует в Аксакальске…

— Но позволь, — нетерпеливым движением руки остановил Саблин Осипова. — Разве улица Чапаева существует только в Аксакальске?

— Я специально наводил справки, — спокойно ответил Осипов. — Оказалось, что улица Чапаева из всей Аксакальской области имеется только в самом Аксакальске. Но это ещё не всё. В окрестностях Аксакальска работает археологическая экспедиция Казахской Академии наук. Весьма возможно, что Призрак под легальной фамилией какого-нибудь востоковеда Жанбаева находится именно в этой экспедиции. Ты ведь и сам, кажется, допускаешь, что Призрак может выдать себя за историка-востоковеда? Вспомни, кстати, удостоверение личности Мухтарова, говорящее о его принадлежности к Алма-Атинскому историческому музею. Есть и ещё одно обстоятельство, о котором я тебе уже говорил: Призрак бывал именно в этих местах во время войны. Полагаю, что Жанбаев и он — одно и то же лицо. Допустить, что в одном и том же районе одновременно работают два крупных шпиона, просто невероятно.

Доводы Осипова казались генералу убедительными, но он не торопился принять их. Лишь спустя несколько минут генерал пристально посмотрел на Осипова и заметил:

— Допустим, что всё это именно так. Кому же предложил бы ты в таком случае перевоплотиться в Мухтарова, с тем чтобы попробовать под его именем добраться до самого Призрака?

— Вопрос не из легких… — задумчиво отозвался Осипов. — Надо подумать: ведь вполне вероятно, что Жанбаеву могут быть известны кое-какие сведения о Мухтарове — о его внешности, например.

— Что же он может знать о его внешности? — спросил Саблин, беря со стола удостоверение личности Мухтарова. — Вряд ли Призраку могли доставить фотографию Мухтарова. Это надо смело исключить. Значит, только краткая характеристика по радио. Есть у него какие-либо особые приметы?

— Тебе же прекрасно известно, что не положено иметь таковых тайным агентам, — ответил полковник и тоже посмотрел на фотографию Мухтарова, приклеенную к удостоверению личности. — Призраку могли сообщить только рост Мухтарова, цвет его глаз, волос.

— Ну, и кого же ты всё-таки наметил бы в его двойники? — снова спросил Саблин.

— Алимова можно или капитана Гунибекова, — ответил Осипов, мысленно представляя себе внешний облик каждого из названных им сотрудников.

— Ты исходишь только из внешних данных, — недовольно поморщился генерал, останавливаясь перед полковником. — Знаю я и того и другого. Им не под силу будет справиться с этим противником. Тут нужна значительно большая опытность. А что ты скажешь о майоре Ершове?

— О Ершове? — удивился полковник.

— Ну да, да, о Ершове! — слегка повышая тон, повторил генерал. — Я знаю, что ты с ним не очень-то ладишь, но у меня о нём иное мнение. У Ершова большой опыт ещё со времени Отечественной войны. Полковник Астахов о нём всегда хорошо отзывался. У тебя, правда, он немножко подзакис, но в этом ты сам виноват: не там его используешь, где надо.

— Хорошо, — помолчав немного, согласился Осипов, — допустим, что майор Ершов действительно обладает всеми теми качествами, которые необходимы для выполнения этого нелегкого задания. Но внешность?.. Хотя бы о приблизительном внешнем сходстве забывать не следует.

— Приблизительное сходство, по-моему, тоже имеется, — стоял на своём Саблин. — Рост почти тот же, цвет лица такой же — смуглый от загара — и глаза черные…

— А выражение лица? — перебил Саблина Осипов. — У него же выразительное лицо актера характерных ролей… или как это там, у театральных деятелей, называется! Что ты, Илья Ильич! Ершов всем в глаза бросается. Да ещё усы к тому же.

— Ну, усы и сбрить можно, — спокойно возразил Саблин. — Насчет актеров же ты к месту вспомнил. Хороший контрразведчик должен быть актером и уметь перевоплощаться. А Ершова я считаю хорошим контрразведчиком. Для пользы дела он сживется и с ролью Мухтарова.

Заметив, что Осипов опять собирается возразить, генерал нахмурился и добавил почти официально:

— Так что, Афанасий Максимович, на это дело назначим мы Ершова. Таково мое решение, и не будем больше возвращаться к этому вопросу. А теперь вот что нужно решить… — Саблин снова присел к столу. — Как быть Ершову при встрече с Призраком? Думается мне, что арестовать его Ершов должен будет лишь в том случае, когда в руках окажутся бесспорные доказательства шпионской деятельности Призрака. Пока ведь у нас нет ничего такого, что мы могли бы предъявить ему в качестве обвинения.

— Да, всё либо не очень весомо, либо слишком устарело, — ответил Осипов, доставая из стола папку, в которой были собраны материалы о Призраке. — А такую международную знаменитость нужно, конечно, взять с поличным, чтобы и возмездие было по заслугам. Нелегкая будет задача!

— Нелегкая, — согласился Саблин и добавил: — Потому и предлагаю поручить эту задачу майору Ершову. Я верю в этого человека.

 

МАЙОР ЕРШОВ В ПЛОХОМ НАСТРОЕНИИ

Сегодня у майора, несмотря на выходной день, настроение было скверное, как, впрочем, и все последние, дни. Вот уже второй час лежал он на диване, не имея желания ни спать, ни читать. Да и думать как-то не думалось. Мысли были мелкие, случайные, прыгающие, как воробьи за окном, за которыми так внимательно и настороженно наблюдал любимый кот майора — Димка.

Даже телефон раздражал сегодня Ершова, и он выключил его.

Не очень-то нравилась майору работа в отделении полковника Осипова. Не привык он к такой работе. Скучно было изучать чужие донесения, вести переписку, давать указания, согласовывая чуть ли не каждое слово с придирчивым и педантичным полковником. Он вспоминал время, когда служил с капитаном Астаховым у генерала Погодина. Вот это была настоящая работа, полная опасности и напряжения всех душевных и физических сил!

Вспомнилась интересная операция, когда им удалось распутать дьявольски тонкую систему шпионажа немецких фашистов с помощью телевизионной установки.

Астахов с тех пор сильно пошел в гору. Говорят, теперь полковником где-то. Вот бы с ним опять поработать! Вспомнились и ещё более отдаленные времена, когда Ершова выпустили с курсов младших лейтенантов. Он тогда ещё только осваивал командирский язык и с удовольствием принял под свою команду взвод молодых, необученных солдат. Сам занимался с ними строевой подготовкой, не передоверяя этого своему помощнику, старому, опытному служаке, старшему сержанту из сверхсрочников.

Приятно было выкрикивать громким голосом в морозное, зимнее утро четкие, резкие слова команды. А как снег хрустел под сапогами его солдат, дружно шагавших по проселочным дорогам прифронтового тыла!

Ершов вздохнул и так энергично повернулся со спины на бок, что в диване даже пружины застонали. Кот Димка оторвался на мгновение от увлекательнейшего зрелища за окном и удивленно посмотрел на своего хозяина. Кот был большой, черный, с лоснящейся шерстью. Только усы и манишка были у него светлые да кончики лап белели, как перчатки у аристократа.

Когда Димке надоело бесплодное наблюдение за воробьями, нагло разгуливавшими по карнизу за закрытым окном, он спрыгнул с подоконника, ленивой походкой подошел к дивану и, посмотрев в печальные глаза хозяина, бесцеремонно взобрался к нему на бок.

Ершов обрадовался компании Димки: можно было хоть немного отвести душу.

— Ну, чего пожаловали, Димич? — вяло спросил он Димку, к которому всегда в минуту меланхолии обращался на «вы».

Димка, хотя и не понимал человеческой речи, прекрасно разбирался в интонациях голоса. По грустному мурлыканью, которым он ответил на вопрос хозяина, было похоже, что он вполне разделяет его мрачные мысли.

— А что, если нам, дружище, подать рапорт о переводе на другую работу или, ещё лучше, в другой город?

Казалось, что Димка ничего не имеет против этого.

— Хватит нам, чорт побери, плесневеть здесь… Как вы на это смотрите?

Мнение Димки осталось невыясненным, так как хозяин неожиданно сбросил его на пол и, накинув на плечи китель, пошел открывать входную дверь — снаружи кто-то очень решительно нажимал кнопку электрического звонка.

Отворив дверь, Ершов растерялся — перед ним стоял Саблин.

— Товарищ генерал? — удивленно воскликнул Ершов, торопливо поправляя китель, сползший с одного плеча.

— Как видите… Но что же вы, дорогой мой, к телефону не подходите? Звоню вам, а вы, видно, спите себе? Или телефон испортился?

— Да, пошаливает что-то, — смущенно проговорил Ершов, пропуская Саблина вперед.

Генерал жил с майором в одном доме — несколькими этажами ниже. Иногда он приглашал Ершова к себе или заходил к нему поговорить о деле или просто сыграть в шахматы.

— Вы что же, только вдвоем с Димкой дома? — спросил он, входя в комнату и присаживаясь на диван рядом с котом, который кокетливо изогнул спину. — Анны Петровны нет разве?

— К сестре уехала.

— Ну что ж, тогда нам никто тут не помешает поговорить об одном очень важном деле. Садитесь, Андрей Николаевич, и слушайте внимательно.

 

НАКАНУНЕ ОТЪЕЗДА

Дня три ушло у Ершова на тщательную подготовку к выполнению задания генерала Саблина. Он изучал секретные коды Мухтарова и Жанбаева и тренировался быстро ими пользоваться. Провел несколько практических занятий по радиотехнике с инженерами и радиомастерами — специалистами по монтажу и ремонту радиоаппаратуры, досконально изучил рацию Мухтарова.

На четвертые сутки, явившись к генералу Саблнну, Ершов доложил ему, что он вполне готов к выполнению задания.

— Не буду вас экзаменовать, Андрей Николаевич, — заметил генерал, с удовольствием разглядывая статную фигуру майора. — Вы человек бывалый. Должен вас предупредить, однако, что противник у вас очень осторожный, а следовательно, опытный. Ходит о нём молва как о неуловимом. Дано и прозвище в соответствии с этим — «Призрак». Мы уже сделали запрос по адресу, обнаруженному у Мухтарова, и нам ответили, что в Аксакальске действительно временно прописан кандидат исторических наук Каныш Жанбаев, но что его никому из работников МВД пока не удалось увидеть. Чтобы они там не спугнули этого Призрака, я дал указание ничего пока против него не предпринимать и не проявлять к нему чрезмерного интереса. Вы приедете — сами во всём разберетесь. Связь с нами будете держать через лейтенанта Малиновкина, которого к вам прикомандируют. Всё ясно?

— Всё, товарищ генерал!

Ещё раз осмотрев Ершова со всех сторон, Саблин остановил свой взгляд на усах майора и спросил, улыбаясь:

— Не жалко ли будет с усами распрощаться?

— А может быть, и не следует с ними расставаться? — серьезно спросил Ершов, привычным движением руки поправляя усы. — Подстригу их только на восточный манер.

Саблин задумался.

— Ну что же, пожалуй, это неплохо будет… — проговорил он наконец, представляя себе, как будет выглядеть Ершов в какой-нибудь шелковой рубашке, с пёстрой тюбетейкой на голове, и весело добавил: — С Алимовым по этому поводу посоветуйтесь. Тюбетейку ещё можете надеть, но больше ничего восточного, а то получится слишком маскарадно. Поедете завтра утром, а пока отдыхайте да привыкайте к своей новой фамилии. С завтрашнего дня вы уже будете Мухтаровым.

Ершов возвращался от Саблина в приподнятом настроении и был по-настоящему счастлив. У Кировских ворот можно было бы сесть на трамвай или автобус, но он решил перед поездкой в последний раз пройтись пешком по родному городу — завтра рано утром поезд с Казанского вокзала должен был увезти его далеко на восток, в Среднюю Азию.

Он шел медленно, разглядывая прохожих, и ему казалось, что люди, встречающиеся по пути, смотрят на него как-то особенно пристально. И он не без гордости думал о том, что, может быть, и жизнь и безопасность всех этих людей будет зависеть в какой-то мере от того, как он справится с тем большим и трудным заданием, которое ему поручили. Потом он подумал о девушке, портрет которой стоял у него на столе. Мелькнула на мгновение мысль: «Может быть, зайти попрощаться?» Но он тотчас же отогнал ее: ни к чему это. О том, что он уезжает, она и без того узнает, видимо, от своего отца, а большего сказать ей он всё равно не имеет права.

Дома Ершов еще раз осмотрел давно уже приготовленные вещи. Тут было только самое необходимое — в основном всё то, что обнаружили в карманах и чемодане Мухтарова. Теперь нужно было подумать: как вел бы себя этот человек в поезде, как встретился бы с Жанбаевым?.. С ролью Мухтарова надо было сжиться заранее, чтобы не сфальшивить в минуту встречи с врагом. Играть роль Мухтарова он должен начать уже с завтрашнего утра, с момента посадки в поезд.

Ершов вспомнил о прикомандированном к нему лейтенанте Малиновкине и невольно почувствовал досаду. Зачем ему этот юнец? Мешать только будет. Может, конечно, понадобится его совет по ремонту радиостанции или потребуется запросить о чем-нибудь генерала Саблина по его рации, но он и сам как-нибудь справился бы со всем этим: ведь всё придется делать очень скрытно и осторожно — не подвел бы его этот паренек…

Ершов очень мало знал Малиновкина. Было ему известно только, что он отличный радист и радиомастер, виртуоз по скоростному приему и передаче радиограмм ключом радиотелеграфа.

Нужно было познакомиться с лейтенантом поближе.

С этим намерением майор Ершов подошел к телефону и позвонил начальнику отдела, в котором числился Малиновкин.

— Здравия желаю, товарищ подполковник! Это Ершов вас, беспокоит, — сказал он в трубку, узнав по голосу начальника отдела связи. — Готов ли Малиновкин к заданию генерала Саблина? Готов? Ну, так я бы хотел повидаться с ним. Может быть, вы ему трубку передадите?

Ершов услышал, как подполковник положил трубку на стол и крикнул кому-то, чтобы позвали Малиновкина. Через несколько секунд в трубке снова зашумело и послышался молодой, сильный голос:

— Лейтенант Малиновкин у телефона.

— Здравствуйте, товарищ Малиновкин! — поздоровался с ним майор. — Ершов с вами говорит. Ну, как вы, готовы? Забирайте тогда с собой всё, что положено, — и ко мне на квартиру. Адрес вам скажут. Мы тут и познакомимся поближе. До встречи!

…Малиновкин приехал к обеду. В руках его был чемодан; через руку переброшен легкий серый пиджак. Воротничок светлой рубашки юноши расстегнулся, обнажая загорелую шею. Лицо лейтенанта казалось совсем юным. Улыбался он нежной, застенчивой улыбкой. Ершов только взглянул на него и сразу же решил, что Малиновкин — хороший парень. Собравшись было встретить его холодно и строго, он тотчас же забыл об этом решении, улыбнулся и протянул Малиновкину руку:

— Давайте познакомимся, товарищ Малиновкин! Как ваше имя?

— Дмитрий… Дмитрий Иванович, товарищ майор, — смущенно проговорил Малиновкин, не зная, куда поставить свой чемодан.

— А я — Андрей Николаевич. Это запомните, а то, что я майор, забудьте. Имя это тоже, кстати, на сегодняшний день только: завтра к другому придется привыкать. Чемодан вы оставьте тут, мамаша придет — уберет куда-нибудь. Вы, однако, с комфортом собираетесь путешествовать, — усмехнулся Ершов, кивнув на чемодан. — Вещичек больше, чем полагается, прихватили.

— Так ведь там… — начал было Малиновкин.

Но Ершов перебил его:

— Ничего, ничего, я вас разгружу, если потребуется. Идемте, поговорим о деле.

В комнате майора Малиновкин в первую очередь обратил внимание на книжный шкаф и, когда Ершов предложил ему стул, сел так, чтобы видеть корешки книг за стеклянными дверцами. Пока майор доставал что-то из письменного стола, он уже пробежал глазами названия некоторых томов, находившихся к нему ближе. Тут оказались главным образом военные произведения, и это не удивило Малиновкина. Но зато в соседнем шкафу он прочел на корешках названия таких книг, каких никак не ожидал найти в библиотеке контрразведчика. Это открытие вызвало у лейтенанта ещё большее чувство уважения к майору, хотя он и без того слышал о нем много интересного.

— Надеюсь, вас уже познакомили с заданием, Дмитрий… — Ершов замялся, вспоминая отчество Малиновкина.

— Называйте меня просто Митей, — всё так же смущенно улыбаясь, предложил Малиновкин.

— Согласен, — в свою очередь, улыбнулся Ершов, внимательно рассматривая атлетическое телосложение Малиновкина. По всему было видно, что юноша — незаурядный спортсмен. — Ну, так вот, Митя, знакомы ли вы с нашим заданием?

— Да, в общих чертах, товарищ майор… Простите — Андрей Николаевич.

— Так вот: завтра утром мы выезжаем: я — на такси, вы — автобусом. Встречаемся в поезде, в купированном вагоне. Там мы «случайно» окажемся соседями и «познакомимся». Я «окажусь» Мухтаровым Таиром Александровичем, работником Алма-Атинского музея, направляющимся в научную командировку в Аксакальск. Вы представитесь мне молодым железнодорожником, едущим на строительство железной дороги. Фамилию и имя вам нет смысла изменять. Вот какую бы только специальность подобрать?

— Телеграфиста или даже радиотелеграфиста, — подсказал Малиновкин. — Специальность эта хорошо мне знакома.

— Вот и отлично, — согласился Ершов. — Я позвоню попозже, и вам пришлют соответствующее удостоверение. Ну, а теперь идемте обедать, да, кстати, и чемоданом вашим займемся: разгрузим его немного.

— А что же в нем разгружать, Андрей Николаевич? — удивился Малиновкин. — У меня там рация. А из личных вещей только самое необходимое…

 

ПОПУТЧИКИ

Всю дорогу от Москвы до Куйбышева Ершов и Малиновкин играли в шахматы. Они ничем не выделялись среди остальных пассажиров — людей самых разнообразных профессий и многих национальностей. На майоре была длинная шелковая рубашка, подпоясанная тонким кавказским ремешком со множеством серебряных пластинок, тюбетейка на голове. Лейтенант остался в той же одежде, в которой приехал вчера к Ершову.

Соседями их по купе оказались две пожилые пенсионерки. Хотя на вид женщины были безобидными, для Ершова и Малиновкина они оказались довольно опасными попутчицами: обе были очень любопытны и без конца задавали вопросы. Чтобы хоть частично умерить их любознательность, Малиновкин, представившийся телеграфистом, стал виртуозно демонстрировать им свою технику, выстукивая с невероятной скоростью тут же сочиненные тексты. От шума, поднятого этим энтузиастом телеграфного дела, старушки сначала закрывали уши, а потом нашли себе в коридоре более подходящих собеседников.

Используя это обстоятельство, разведчики могли разговаривать без помехи. Ершов, правда, считал более благоразумным не говорить о своей работе, но Малиновкин не мог удержаться, чтобы нет-нет, да и не спросить о какой-нибудь детали. Более же всего интересовал его сам Ершов.

— Завидую я вам, Андрей Николаевич, — шопотом говорил он, косясь на дверь купе. — Ловко вы в Прибалтике фашистских шпионов накрыли. У нас в военной школе на основе вашего опыта даже специальные занятия проводились…

Майору приходилось останавливать восторженного лейтенанта.

— Запрещаю вам сейчас и в дальнейшем на эти темы разговаривать, — укоризненно качал он головой. — Что же касается дела с телевизионным шпионажем, то распутал его не я, а Астахов. Вот уж кто действительно талант!

— Больше не буду об этом, Андрей Николаевич, — обещал Малиновкин, умоляющими глазами глядя на Ершова. — Но только ведь и вы помогли Астахову это дело распутать. Разве это неправда? И о вас лично рассказывают, как вы… Ну ладно, всё! Больше об этом ни слова!

В Куйбышеве, к необычайному удовольствию Малиновкина, старушки наконец «выгрузились». Они тепло распрощались со своими попутчиками, поблагодарили за компанию и попросили у Ершова-Мухтарова его алма-атинский адрес, чтобы заехать как-нибудь к нему за фруктами, которые он так расхваливал всю дорогу.

Освободившиеся места тут же были заняты двумя молодыми людьми в железнодорожной форме. На кителе одного из них были погоны техника-лейтенанта.

— Далеко путь держите, молодые люди? — спросил их Ершов.

— Далеко, аж до Перевальска, — ответил парень без погон.

— До Перевальска? — воскликнул Малиновкин. — И нам туда же — попутчики, значит!

— А вы зачем туда, если не секрет? — снова спросил Ершов.

— На работу. Заработки там хорошие на строительстве железной дороги, — усмехаясь, ответил все тот же парень.

Другой, с погонами техника-лейтенанта, сердито посмотрел на него.

— Ладно, хватит рвача разыгрывать! Паровозники мы, — объяснил он. — Я машинист, а это мой помощник. Работали раньше на ветке Куйбышев — Гидрострой, а сейчас на новой стройке уже второй год. Из отпуска возвращаемся.

— Мы вообще всегда там, где всего труднее! — всё тем же насмешливым тоном заметил помощник машиниста. — Это я не от себя, я его слова повторяю, — кивнул он на машиниста. — Меня главным образом заработок прельщает.

— А вы знаете, молодой человек, как это по-научному называется? — вдруг сердито проговорил Малиновкин, и лицо его стало непривычно суровым. — Цинизмом!

— Да вы что, всерьез его слова приняли? — смущенно улыбнулся машинист. — Дурака он валяет. Думаете, я его умолял, чтобы он со мной в Среднюю Азию поехал? И не думал даже — сам увязался. А насчет заработка — так мы на Гидрострое и побольше зарабатывали.

Ершов понимал толк в людях и даже по внешнему виду редко ошибался в их душевных качествах. Машинист сразу же ему понравился. Было у него что-то общее с Малиновкиным, хотя внешне они и не походили друг на друга: машинист выглядел значительно старше.

— Ну что же, давайте знакомиться будем, — весело приговорил Ершов и протянул машинисту руку: — Мухтаров Таир Александрович, научный работник из Алма-Аты.

— Шатров Константин, — представился машинист и кивнул на помощника: — а это Рябов Федор.

Несколько часов спустя, когда поезд уже подходил к Ишимбаеву, попутчики совместно поужинали и распили принесенную Рябовым пол-литровку. Беседа пошла живее и откровеннее. Железнодорожники были так увлечены рассказами о своей работе и своих планах, что ни разу не спросили о намерениях попутчиков, чему те были чрезвычайно рады. «Это не старушки-пенсионерки, — подумал Малиновкин. — У них самих есть что рассказать…»

Железнодорожники между тем, поговорив некоторое время о работе, незаметно перешли на интимные темы. Говорил, впрочем, главным образом Рябов. Шатров попытался несколько раз одернуть товарища, но потом только рукой махнул.

— Ну конечно, — философствовал Федор, — поехали-то мы в Среднюю Азию из-за главного нашего принципа — только вперед! Это, так сказать, идеологическая основа. Но была и ещё одна движущая сила — любовь. Да-да! Вы не смейтесь… И нечего меня под бок толкать, дорогой Костя. Тут всё люди свои, и стесняться не стоит. Да и потом — какой уж это секрет, если о нем чуть ли не вся Куйбышевская железная дорога знала! На новом месте тоже, кажется, секрета из этого не получилось…

Рябов говорил все это серьезным тоном, но Ершову было ясно, что он просто подтрунивает над приятелем.

— Так вот, — продолжал Рябов: — есть тут у нас такая девушка — инженер-путеец Ольга Васильевна Белова. Красавица! Можете в этом на мой вкус положиться. Сначала она вместе с нами на участке Куйбышев — Гидрострой работала, а потом её на новое строительство в Среднюю Азию перебросили. Понимаете теперь, из-за чего ещё нас на эту новую стройку потянуло?

Он усмехнулся и добавил:

— «Нас» — это я так, к слову сказал. Потянуло в основном Костю.

— Ерунду несешь! — не на шутку рассердился наконец Шатров. — Есть у нас инженер Белова — это верно. Нравится она мне — этого тоже скрывать не буду. Но всё остальное чепуха.

Ершов с удовольствием слушал своих попутчиков и невольно подумал о том, что, собираясь с момента посадки в поезд играть роль нагловатого, самоуверенного Мухтарова, он не выполнил этого намерения: не хотелось ронять себя в глазах этих честных советских людей.

 

ЖАНБАЕВ МЕНЯЕТ АДРЕС

В Аксакальске у Шатрова и Рябова была пересадка — до Перевальской им нужно было ехать местным поездом.

— Ну, а вы как, товарищ Малиновкин? — спросили они Дмитрия. — Тоже с нами?

— А как же! — горячо воскликнул лейтенант.

Железнодорожники попрощались с Ершовым-Мухтаровым и пошли к билетным кассам местных поездов. А Ершов не спеша направился к камере хранения ручного багажа, с тревогой думая о том, как удастся Малиновкину отстать от своих спутников.

В камеру хранения был длинный хвост. Ершов даже обрадовался этому — возможно, Малиновкин успеет вернуться, пока подойдет очередь Ершова. Правда, на всякий случай он условился с Дмитрием, что тот будет ожидать его на станции, в зале транзитных пассажиров.

Более тридцати минут пришлось простоять Ершову в очереди, прежде чем он смог сдать свой чемодан. А когда вышел наконец из камеры хранения, у дверей его уже ждал улыбающийся Малиновкин.

— Очень всё удачно обернулось, — весело сказал он, вытирая платком потный лоб: — билетов в кассе на меня не хватило. А у них командировки и железнодорожные проездные документы, так что требовалось только компостер поставить. Достал бы, конечно, и я билет, если бы уж очень нужно было, — усмехнулся Малиновкин. — Ну, а в общем-то всё получилось вполне естественно. Тут, оказывается, такая перегрузка железной дороги, что билетов частенько не хватает. Приятелей наших проводил я до вагона, попрощался — и к вам. Вот и всё. Удачно?

— Будем считать, что удачно, — серьезно ответил Ершов.

В душе он был доволен Малиновкиным, но считал, что теперь, когда они прибыли на место, нужно быть с ним построже.

— Ну, а теперь к Жанбаеву? — спросил Малиновкин.

— Нет, — всё так же серьезно заметил Ершов, внимательно поглядывая по сторонам. — Кстати, мы теперь не знакомы друг с другом. Отправляйтесь-ка в зал для транзитных пассажиров и ждите меня там. Я буду отсутствовать два-три часа, а может быть, больше, ясно?

— Ясно, Андрей Николаевич.

— Чемодан не сдавайте пока, пусть будет с вами. Когда я вернусь — пройду мимо вас. Встаньте тогда и идите за мной. Всё понятно?

— Всё.

Кивнув Малиновкину, Ершов вышел на привокзальную площадь и спросил у пожилой женщины, как пройти на улицу Чапаева. Женщина подробно объяснила ему, как это сделать, и он не спеша зашагал по привокзальной улице.

Солнце поднялось уже довольно высоко и пекло немилосердно. Низкие здания почти не давали тени, деревья, росшие кое-где, были слишком чахлыми, а тюбетейка на голове Ершова служила плохой защитой от солнечного зноя. Пот струился по лицу майора, но он шел всё так же неторопливо, делая вид, что южный климат ему привычен.

Но вот наконец показалась и улица Чапаева. Дома здесь были ещё ниже и неказистее, большей частью одноэтажные, с маленькими двориками, внутри которых через распахнутые калитки можно было рассмотреть какие-то хилые, низкорослые посадки.

Дом номер сорок семь ничем не отличался от других, только калитка его оказалась закрытой изнутри на крючок или щеколду. Ершов подергал несколько раз за ручку, но, заметив железное кольцо сбоку, потянул его на себя. Послышался неприятный скрип ржавого железа и лай собаки.

Чей-то голос прикрикнул на собаку, и майор услышал сначала тяжелые шаги, затем звук отодвигаемой щеколды.

Калитка приоткрылась ровно настолько, чтобы хозяин мог просунуть голову в образовавшееся отверстие. Лицо у него было старое, сморщенное, глаза широко расставленные, узкие.

— Вам кого? — спросил он с сильным восточным акцентом, окидывая Ершова подозрительным взглядом.

— Каныша Жанбаева, — улыбаясь и кланяясь старику, ответил Ершов. — Я к нему из Алма-Аты, из исторического музея… Мухтаров.

— Мухтаров? — переспросил старик, удивленно поднимая седые жидкие брови и морщась, будто в рот ему попало что-то очень кислое.

— Ну да, Мухтаров! — торопливо повторил Ершов, с тревогой думая, туда ли он попал. — Таир Александрович Мухтаров.

— Ах, Таир Александрович! — радостно заулыбался вдруг старик и широко распахнул калитку. — Заходи, пожалуйста! Извини, что ждать заставил. Вот тут иди, пожалуйста, а то собака штаны порвет… Замолчи, проклятый! — замахнулся он на рвущегося с цепи пса. — Уж какой злой, шайтан!.. Вот сюда, дорогой Таир Александрович. Голову только нагни, пожалуйста, — зацепиться можешь.

Старик ввел Ершова в довольно просторную комнату, обставленную хорошей мебелью. Это удивило майора, так как сам старик был одет довольно бедно.

— Садись, пожалуйста, — придвинул он стул Ершову и протянул ему сморщенную желтую руку: — Я хозяин квартиры буду — Джандербеков Габдулла.

— А Каныш где же? — настороженно спросил Ершов.

Габдулла показался майору очень хитрым, и он опасался, что старик не доверяет ему.

— Извини, пожалуйста, нет Каныша, — развел руками Габдулла, и маленькие глазки его совсем растворились в притворной улыбке. — Уехал. Вот письмо просил тебе передать. Научную работу Каныш ведет, материал разный собирает. Много ездить приходится.

Сказав это, старик стал рыться в верхнем ящике комода, не сводя настороженных глаз с майора. Достав наконец запечатанный конверт, он протянул его Ершову всё с той же притворной улыбкой.

Ершов вскрыл конверт и прочел адресованное Мухтарову письмо:

«Дорогой Таир Александрович! Простите, что не дождался вас. Пришлось срочно выехать к месту археологических раскопок. Обнаружены новые интересные сведения об истории этих древних мест. Вам, конечно, известно, что город Аксакальск был расположен на караванном пути из Средней Азии в Западную Сибирь. Археологические раскопки в окрестностях его дают нам, историкам, много интересного. Особенно то, что относится к концу XVIII века. Если хотите повидать меня до того, как я вернусь в Аксакальск, а это будет не раньше 26–28-го, то приезжайте к Белому озеру. Оно недалеко, всего в тридцати — тридцати пяти километрах от Аксакальска. Разыщите там баз археологов и спросите меня. До скорой встречи, дорогой Таир Александрович!

Ваш Каныш Жанбаев»

Ершов перечитал письмо и обратил внимание, что написано оно на страничке, видимо вырванной из учебника арифметики. Одна сторона её была чистая, а на другой напечатано несколько столбцов с арифметическими примерами. Сообразив, что всё это не случайно, Ершов внимательно присмотрелся к цифрам. Вскоре он заметил, что над некоторыми из цифр бумага чуть-чуть надорвана кончиком пера. На свет эти прорванные места были хорошо заметны. Стало ясно, что этими едва заметными прорывами бумаги были помечены цифры шифра.

Для того, однако, чтобы прочесть шифр, нужно было иметь перед собой текст «Пляски мертвецов» Гёте. Он был в записной книжке Ершова, но пользоваться им при Габдулле майор не мог. Пришлось спрятать письмо в карман.

— Извините за беспокойство, — учтиво обратился Ершов к старику. — Жанбаев предлагает мне приехать к нему на Белое озеро. Пожалуй, так я и сделаю.

С этими словами он попрощался с Джандербековым и направился к выходу. Габдулла проводил его до калитки и попросил передать Жанбаеву привет.

Выйдя из дома Джандербекова, Ершов некоторое время шел к станции, но затем, убедившись, что за ним никто не следит, направился к центру города. Отыскав областное отделение Министерства внутренних дел, он зашел к подполковнику Ибрагимову, который был уже уведомлен Москвой о миссии Ершова.

— Чем могу быть полезен вам, товарищ майор? — спросил он, крепко пожимая Ершову руку.

— Что вам известно о Жанбаеве, поселившемся у Джандербекова? — в свою очередь, задал вопрос Ершов, рассматривая тучную фигуру и добродушное лицо Ибрагимова.

Внешность подполковника никак не соответствовала отзывам о нём как об очень энергичном и волевом начальнике.

— Известно нам пока только то, что Жанбаев проживает по временной прописке и числится членом археологической экспедиции Казахской Академии наук, которая работает здесь более месяца. Мы интересовались списками этой экспедиции. В них имеется и фамилия Жанбаева. Хотели навести о нем более подробные справки, но получили указание из Москвы — пока оставить его в покое.

— Дайте мне, пожалуйста, бумагу и разрешите расшифровать тут у вас одну записку, — попросил Ершов, доставая письмо Жанбаева.

Усевшись за стол Ибрагимова, он довольно быстро раскодировал зашифрованную запись и получил следующий текст:

«Место явки меняется. Новый адрес: Перевальск, Октябрьская, пятьдесят три. Спросите Аскара Джандербекова — это сын Габдуллы».

Ершов дал прочесть Ибрагимову полученный текст и поинтересовался, какое расстояние от Перевальска до Белого озера.

— Такое же почти, как из Аксакальска. Там даже есть какая-то база этой археологической экспедиции.

— Придется туда поехать, — решил Ершов. — А вы установите наблюдение за домом Джандербекова. Враг чертовски осторожен — не спугните его.

Простившись с Ибрагимовым, Ершов поспешил на станцию. В зале для отдыха транзитных пассажиров его с нетерпением ждал Малиновкин. Он сидел на своем чемодане и, делая вид, что сосредоточенно читает газету, внимательно наблюдал за всеми входившими в помещение. Заметив майора Ершова, он зевнул и не спеша стал складывать газету. Потом поднялся и с равнодушным видом медленно направился к выходу. Майор Ершов задержался немного в дверях и, когда Малиновкин поравнялся с ним, шепнул ему чуть слышно:

— Возьмите два билета до Перевальска на вечерний поезд. Буду ждать вас в вокзальном ресторане.

 

ПЕРВОЕ ЗАДАНИЕ ЖАНБАЕВА

На станцию Перевальскую Ершов с Малиновкиным прибыли ранним утром. И станция и примыкающий к ней небольшой районный центр — Перевальск — показались им какими-то уж очень запыленными, невзрачными. Зелени тут было немного; к тому же она была покрыта толстым слоем пыли.

— Прямо можно сказать — не Сочи!.. — со вздохом произнес Малиновкин, оглядываясь по сторонам. — Мне на вокзале вас ждать?

— Нет, — ответил Ершов, отыскивая глазами табличку с надписью: «Камера хранения». — Вокзал тут маленький, народу немного — все на виду. Сходите в управление строительства, наведите справку о работе по вашей специальности телеграфиста. А потом возвращайтесь сюда. Полагаю, что часа через полтора-два нам удастся встретиться возле камеры хранения.

— Слушаюсь.

Так как Перевальск был невелик, Ершов решил не расспрашивать никого, а самому найти нужный ему адрес. Для этого пришлось пересечь весь город и изрядно поплутать. Наконец Октябрьская улица была найдена. В отличие от других, на ней росли низкорослые тополя и хилые березы. Во дворах многих домиков виднелись огороды и заросли эбелека — полукустарника с жесткими заостренными листьями. Дом номер пятьдесят три оказался почти последним. Чем-то он напоминал домик Габдуллы Джандербекова в Аксакальске. Только калитка не была закрыта на запор, а во дворе не оказалось собаки. Дверь дома тоже была открытой. Ершов уже перешагнул через порог, когда навстречу ему показался средних лет коренастый мужчина с раскосыми глазами.

— Вы, наверно, Аскар Джандербеков будете? — спросил его Ершов, заметив некоторое внешнее сходство хозяина с Габдуллой Джандербековым.

— Он самый, — густым басом отозвался мужчина, пристально всматриваясь в Ершова прищуренными глазами. — А вы ко мне лично?

— Я к товарищу Жанбаеву, — ответил майор, пытаясь представить себе, в каких отношениях с Призраком может быть этот человек. — Командирован к нему из Алма-Аты. Мухтаров моя фамилия.

— А, товарищ Мухтаров! — сразу оживился Аскар Джандербеков и приветливо протянул Ершову руку. — Ждет вас Каныш Нуртасович. Заходите, пожалуйста. Его, правда, нет сейчас, но он просил меня принять вас, как родного.

Ершов вошел в просторную комнату, оклеенную газетами «Гудок» и какими-то техническими журналами, видимо тоже железнодорожными. Судя по этим газетам и по тому, что на хозяине дома был железнодорожный китель, майор решил, что либо сам Аскар железнодорожник, либо кто-то из его семьи работает на транспорте.

— Вот оклеиваться собрался, — смущенно кивнул Аскар на стены, — да всё времени нет. Загрунтовал, можно сказать, а до обоев руки никак не доходят. Работы сейчас очень много. Я на железной дороге работаю начальником кондукторского резерва.

По-русски Аскар говорил довольно чисто, с почти неуловимым акцентом. Настороженность, прозвучавшая в первом его вопросе, сменилась радушием. Пропустив гостя вперёд, он любезно пригласил его во вторую комнату, тоже оклеенную газетами. В ней у одной из стен стоял диван, а у окна — небольшой письменный стол с разложенными на нем книгами по истории и археологии.

— Располагайтесь тут, — приветливо сказал Аскар, подавая стул Ершову. — Эта комната товарища Жанбаева. Он просил поместить вас с ним вместе. Я тут вам второй диван поставлю. Да! — вдруг спохватившись, воскликнул хозяин, и ударил себя рукой по лбу. — Велел ещё извиниться Каныш Нуртасович — дня два-три он будет в отлучке. Какие-то новые исторические материалы обнаружились.

Будто теперь только заметив, что в руках Ершова ничего нет, Аскар спросил:

— А вещи вы на вокзале, верно, оставили?

— Не хотелось, знаете ли, тащиться с ними по незнакомому городу, — ответил Ершов, перебирая книги на столе Жанбаева. — Да и не был уверен, что дома кого-нибудь застану.

— Ну, теперь вам дорога знакомая, перебирайтесь окончательно и, как говорится, располагайтесь как дома. Я вам ключ оставлю, а мне на работу пора.

— Да вы хоть бы документы проверили, — смущенно улыбнулся Ершов. — Неизвестно ведь, кого в дом-то пустили. Может быть, жулика какого-нибудь.

— Ну, что вы! — махнул рукой Аскар. — Я порядочного человека всегда от жулика отличу. Да и красть у меня нечего.

Ершов хотел было пойти на вокзал вместе с Аскаром, но тот поспешно возразил:

— А чего вам спешить! Успеете. Отдохните, помойтесь, умывальник во дворе. Ключ на столе будет. Если перекусить что-нибудь захотите, так тоже, пожалуйста — на кухне кое-что найдется.

Выходя из комнаты Жанбаева, Аскар прикрыл за собой дверь, выходившую в полутемную прихожую. А минут через пять, видимо, уже окончательно собравшись уходить из дому, постучался к Ершову и, слегка приоткрыв дверь, просунул в нее голову:

— Чуть было не забыл ещё об одном предупредить вас: нагаши тут со мной живет — родственник, значит, со стороны матери. Темирбеком его зовут. Тоже на железной дороге работает кондуктором. У меня под начальством. Человек он тихий, мешать вам не будет. Да его и дома почти не бывает — всё в поездках. А когда и дома, так отсыпается после поездок. Комната его по соседству с вашей, но с отдельным ходом. Сегодня он в поездке с утра. Завтра только вернется. Ну, я пошел. Счастливо оставаться.

«Да, — невольно подумал Ершов, — этого родственничка только ещё не хватало! Странно, что Жанбаев решил остановиться в такой квартире. Хотя, может быть, все эти люди работают на него. Нужно будет присмотреться к ним хорошенько…»

Оставшись один, Ершов тщательно осмотрел весь дом, и на стене комнаты, в которой поместил его Аскар, невольно обратил внимание на таблицу, перечеркнутую карандашом. Это был какой-то график движения поездов, который не представлял бы собой ничего особенного, если бы некоторые цифры его не оказались подчеркнутыми.

Ершову сразу же стало ясно, что это был шифр. Ещё раз тщательно осмотрев весь дом и не заметив ничего подозрительного, майор закрыл входную дверь на крючок и, достав из кармана записную книжку, стал раскодировать шифровку.

Получилось следующее:

«Меня не будет дома дня два-три. Устраивайтесь тут и живите. Хозяин — человек надежный. Двоюродный брат его Темирбек тоже нам пригодится. Никаких секретов, однако, им не доверяйте. Задание вам следующее: в сарае стоит мотоцикл — нужно вмонтировать в его корпус мою рацию. Рация в погребе. Достаньте её оттуда, как только Аскар уедет на работу. В погребе прощупайте левую стенку. У самого пола отдерите доску. Рация за обшивкой».

Ершов спрятал записную книжку в карман и вышел в сарай. Там, прикрытый какой-то мешковиной, действительно стоял мотоцикл с коляской. Майор тщательно осмотрел его. По внешнему виду он ничем не отличался от мотоциклов подобного типа. Но, ощупав коляску, Ершов обратил внимание, что под кожухом её оказалось значительно больше места, чем обычно. Полые места обнаружились и в других частях мотоцикла, однако Ершов всё ещё не представлял себе, как тут можно будет разместить рацию Жанбаева, если даже она и очень портативная.

Прежде чем спуститься в погреб, Ершов сходил к калитке, выходившей на улицу, и тщательно закрыл её на щеколду. Затем разыскал ключи на кухне и одним из них открыл замок на двери погреба. Погреб оказался очень глубоким. В нем было прохладно, остро пахло овечьим сыром и овощами. Свет через дверное отверстие проникал слабо. Ершову пришлось подождать немного, прежде чем глаза привыкли к полумраку.

Стены погреба имели деревянную обшивку, доски которой были довольно плотно пригнаны одна к другой. Ершов ощупал ладонью низ левой стены, но не сразу обнаружил нужную ему доску,

Наконец он догадался продеть в еле заметные щели обшивки лезвие перочинного ножа. Одна из досок отделилась от стены, образовав глубокое отверстие. Майор просунул в него руку и нащупал металлический ящик. Вынув его, он убедился, что это рация.

Марка рации была «Эн-Би». Тщательно осмотрев её, Ершов разобрался в ней настолько, что смог бы пользоваться ею для приема или передачи. Однако запрятать рацию под кожух мотоцикла так, чтобы это было незаметно при беглом осмотре машины, оказалось делом нелегким. Тут требовалась помощь или хотя бы совет Малиновкина.

Сняв размер рации в собранном и разобранном виде, Ершов так же тщательно записал и размеры мотоцикла. С этими данными он вышел из дома, закрыв двери его на замок.

С Малиновкиным они встретились возле камеры хранения. Кроме них, никого поблизости не было. Убедившись, что Малиновкин заметил его, Ершов пошел в помещение камеры за чемоданом. Лейтенант, подождав немного, направился за ним следом. У окна выдачи они обменялись быстрыми взглядами, и, когда кладовщик ушел за вещами Ершова, майор передал Малиновкину записку, в которой коротко сообщил о положении дела и просил подумать о возможности размещения рации в кожухе мотоцикла. Поручил он также лейтенанту устроиться на квартире где-нибудь неподалеку от Октябрьской улицы и поинтересоваться кондуктором Темирбеком. Очередное свидание майор назначил на завтра, в полдень, в городской столовой.

 

НЕОЖИДАННАЯ НАХОДКА

На следующий день, как было условлено, Ершов направился в городскую столовую, которую приметил ещё вчера днем. Войдя в неё, он тотчас же увидел Малиновкина, устроившегося за угловым столиком. Позиция эта была очень выгодной: позволяла наблюдать за всей столовой. В столовой было многолюдно, и почти все столики оказались заняты. Ершов прошелся раза два по залу, будто приглядываясь, где получше устроиться. Официант невольно помог ему в этом.

— Вон свободное место, гражданин, — кивнул он в сторону Малиновкина. — Как раз мой столик, так что мигом обслужу.

— Вот спасибо! — поблагодарил Ершов официанта и направился к Малиновкину.

— Свободно? — спросил он лейтенанта, берясь за спинку стула.

— Да, пожалуйста, прошу вас, — радушно отозвался Малиновкин. — Вдвоем веселее будет. Вот меню, пожалуйста. Выбор небогатый, так что раздумывать не над чем. Но должен заметить, кормят здесь сытно — вчера тут обедал и ужинал.

Так, болтая о пустяках, они постепенно перешли к главному.

— Устроились? — спросил Ершов, зорко поглядывая по сторонам.

— Устроился, — ответил Малиновкин. — Но не на соседней улице, а на вашей и даже, более того, буквально против вашего дома.

Заметив, что майор слегка нахмурился, лейтенант сделал успокаивающий жест рукой:

— Вы не ругайтесь! Всё хорошо будет. Хозяйка моя — одинокая женщина, тихая, глуховатая. Ей до меня никакого дела нет. Из той комнаты, в которой она меня поселила, видел я вас вчера вечером через окно. Это очень удачно, по-моему. Всегда можно подать сигнал друг другу, а то и перемолвиться с помощью условных знаков. В доме моем только одно-единственное окно выходит в вашу сторону. А то, что я поселился здесь, подозрений не вызовет. В связи со строительством железной дороги и разных подсобных предприятий в Перевальск столько народу понаехало, что дома нет, где бы квартирантов не держали.

Ершов немного подумал, взвешивая сказанное лейтенантом, и решил: в самом деле, может быть, не так уж плохо, что Малиновкин поселился неподалеку от него.

— Ну, а как насчет Темирбека? — спросил он лейтенанта, наблюдая за каким-то подозрительным парнем, дважды прошедшим мимо их стола.

— Осторожно навел о нём справку у сторожа кондукторского резерва, — ответил Малиновкин, не глядя на майора и делая вид, что рассматривает картину на стене. — Говорит, что Темирбек тут уже почти три месяца. Сначала где-то на станции работал, а теперь кондуктором ездит. Подтвердил также, что он Аскару Джандербекову двоюродным братом доводится. Сейчас этот Темирбек действительно находится в поездке… А теперь относительно рации Жанбаева. С нею, по-моему, тоже всё хорошо обойдется. Систему её я знаю: «Эн-Би» — это «Night bird», то-есть «Ночная птица». Разбирается она не на две части, как вы считаете, а на четыре. Я передам вам сейчас схемку. По ней вы сможете аккуратнейшим образом разместить всё внутри мотоцикла. Пользоваться рацией при этом можно будет, не вытаскивая её из мотоцикла. Я положу схему в папку с меню. Вы возьмите-ка его да поинтересуйтесь ещё раз ценами обедов или кондитерских изделий.

«Отличный у меня помощник!» — тепло подумал Ершов.

— А как обстоит дело с вашей рацией, Митя? — спросил он лейтенанта, пряча в карман переданную Малиновкиным схему.

— Всё в порядке, Андрей Николаевич, в полной боевой готовности.

— А не опасно будет вам работать? Никто не обратит внимания?

— Можете не беспокоиться — всё продумано и предусмотрено.

Ершов имел уже возможность убедиться в ловкости Малиновкина и не стал его ни о чем больше спрашивать.

— Ну, тогда свяжитесь сегодня с нашими, — приказал он, представив себе, с каким нетерпением ждет донесения генерал Саблин. — Передайте коротко, как обстоит дело, и сообщите ещё вот о чём: находку я сегодня сделал в погребе — за его обшивкой нашел сейсмограф. Знаете, что это такое?

— Прибор для записи землетрясений?

— Да, для регистрации сотрясений земной коры, — подтвердил Ершов.

— Зачем же он ему понадобился? — недоуменно спросил Малиновкин.

В это время показался из кухни официант с подносом, на котором стояли тарелки с аппетитно пахнущим супом. Разговор пришлось перевести на другую тему.

Но как только официант удалился, Ершов сказал задумчиво:

— Не только землетрясения этот прибор отмечает. Им можно и взрыв зарегистрировать.

По тону Ершова было видно, что вопрос о сейсмографе его очень беспокоит.

— Взрыв? — удивился Малиновкин и невольно вздрогнул, поперхнувшись супом. Откашлявшись, он вытер слезы, выступившие на глазах, и снова спросил: — Какой взрыв?

— Не могу пока сказать, какой, — ответил Ершов, протягивая руку за новым куском хлеба. — Могу только добавить, что место взрыва легко установить, если иметь не один, а несколько сейсмографов, расположенных в разных точках.

— Непонятно что-то, — покачал головой Малиновкин. — Да зачем ему все это? Если бы он собирался что-нибудь взорвать — другое дело. Но для чего же ему устанавливать место взрыва?

— Поживем — увидим. — Майор отодвинул пустую тарелку из-под супа в сторону. — А Саблину вы сообщите всё-таки об этой находке.

Когда обед был окончен, Ершов, прежде чем отпустить Малиновкина, ещё раз предупредил его:

— Противник у нас чертовски осторожный. Не исключено, что он следит за нами или, может быть, только за мною пока, так что конспирация должна быть постоянной. Ну, а теперь — желаю удачного радиосеанса. Не забудьте подумать и о системе нашей личной связи: раз окна квартир расположены так удачно — этим необходимо воспользоваться. Выходите из столовой первым. Я посижу тут ещё немного.

Майор Ершов вышел на улицу минут через пятнадцать после Малиновкина. Побродил некоторое время по городу, зашел в городскую библиотеку, а затем на почту. Был уже вечер, когда он вернулся на квартиру Джандербекова. Дверь ему открыл Аскар.

— А у меня чай скоро будет готов, — весело сказал он. — Заходите, поужинаем.

Ершов поблагодарил его и прошел в комнату Жанбаева.

Усевшись за стол и раздумывая, как ему быть — идти к Аскару или нет, майор вскоре услышал, как за дверью кто-то обменялся приветствиями с хозяином дома:

— Ассалам-алейкум!

— Огалайкум ассалям!

А потом, когда пришлось всё-таки пойти в гости к Аскару, у дверей комнаты Темирбека Ершов услышал монотонный голос:

— Агузо беллахи менаш-шайтан ерражим…

— Это братец молитву читает, — усмехнулся Аскар, провожавший Ершова к себе в комнату. — Старорежимный он человек. Знаете, что такое «Агузо беллахи…» и так далее? «Умоляю бога, чтобы он сохранил Меня от искушения шайтана». Вот что это значит. Смешно, правда?

— Почему же смешно? — серьезно спросил Ершов. — Если человек верующий — ничего в этом смешного нет.

— Да я не в смысле молитвы, — рассмеялся Аскар, и узкие его глазки почти совершенно закрылись при этом. — До каких пор верить в бога можно?

— Ну, это уж в какой-то мере на вашей совести, — улыбнулся и Ершов. — Вы человек культурный — перевоспитайте его.

— Кого другого, а его не перевоспитаешь, — убежденно сказал Аскар, открывая перед Ершовым дверь в свою комнату. — Хотел его с вами познакомить — тоже к себе приглашал. Так не пошел ни за что. Вечер сегодня какой-то такой, что религиозному человеку есть ничего нельзя. А сидеть за столом и не кушать ничего — соблазн очень большой. Специальную молитву читает по этому поводу.

 

У ГЕНЕРАЛА САБЛИНА

Весь день не давало покоя Саблину последнее донесение Ершова. Зачем понадобился Жанбаеву сейсмограф? Что собирается он разведывать с его помощью?

Чем больше думал Саблин об этом сейсмографе, тем становилось яснее, что это не случайная находка.

«А что, если Жанбаева интересуют наши работы в области атомной энергии?» — невольно возникла тревожная мысль.

И в прошлом году и весной этого года было ведь задержано несколько шпионов, признавшихся, что их интересовали работы в области атомной энергии. Почему же не мог интересоваться этим и Жанбаев? Работа в археологической экспедиции позволяла ему свободно разъезжать по всей Аксакальской области и устанавливать свои сейсмографы в любом месте.

Испытание атомной бомбы непременно сопряжено с сильным взрывом, подобным маленькому землетрясению. Чувствительные сейсмографы могут зарегистрировать и даже определить эпицентр такого землетрясения на весьма значительном от него расстоянии. Может быть, Жанбаев и разведывал районы испытания наших атомных бомб?

Какие же районы, однако?

Жанбаев обосновался в районе Перевальска, где, как Саблину было известно, никаких испытаний атомных бомб не велось. Почему же тогда опытный международный шпион выбрал именно это место?

Саблин хорошо знал о том большом интересе, который международная разведка проявляла к тайнам производства атомных бомб. Официально считалось, что владеют ими лишь Советский Союз и Соединенные Штаты, но ведь давно уже действовали атомные реакторы в Англии и во Франции. Построили атомные котлы даже такие малые страны, как Швеция и Норвегия. Вела работы по атомной энергии Индия, обладающая самыми крупными из всех известных залежей тория.

Саблину было известно, что «атомным шпионажем» занимались сейчас многие секретные службы целого ряда иностранных государств. Интересовала их при этом не столько технология производства атомных бомб, сколько степень готовности потенциальных противников к ведению войны с применением атомного оружия.

Может быть, Жанбаева интересовало использование атомной энергии в мирных целях? СССР никогда не скрывал этих мирных целей использования атомной энергии. Саблин вспомнил заявление Вышинского на одной из сессий Генеральной Ассамблеи ООН:

«…Мы поставили атомную энергию на выполнение великих задач мирного строительства, мы хотим поставить атомную энергию на то, чтобы взрывать горы, менять течение рек, орошать пустыни, прокладывать новые и новые линии жизни там, где редко ступала человеческая нога…»

«Жанбаев находится как раз в районе прокладки одной из таких новых «линии жизни», — невольно подумал Саблин. — Но зачем всё-таки ему могли понадобиться сведения о применении атомной энергии в Советском Союзе? Может быть, он намеревался выведать технику использования этой энергии? Или хотел собрать сведения об этих работах для провокационных целей, для разжигания атомной истерии?»

Генерал хорошо помнил провокационную шумиху с «летающими блюдцами», поднятую в свое время иностранной печатью по поводу мифических советских реактивных самолетов в форме дисков, появившихся будто бы над Америкой с целью воздушной разведки.

Саблин задумчиво прошелся по своему кабинету и отстегнул крючки воротника — жара в Москве в те дни стояла нестерпимая.

«А каково сейчас там, в Средней Азии, нашему Ершову?» — подумал невольно Саблин, останавливаясь у открытого окна, из которого несло жаром раскаленного солнцем асфальта.

Генерал стоял некоторое время, всматриваясь в поток автомобилей, катившихся по широкой площади. Возникло на мгновение томительное желание — вызвать машину, сесть в неё и уехать куда-нибудь за город, поближе к природе, полежать на траве у реки, побродить по лесу… И опять мысли вернулись к донесению Ершова, к заботе о делах, требующих срочного решения.

Генерал снова прошелся несколько раз по кабинету и уселся за письменный стол. На столе, в зеленой папке, лежали вырезки из заграничных газет, подобранные для Саблина полковником Осиповым. На некоторых из них были пометки полковника. Он предлагал, например, обратить внимание на статьи, посвященные высказыванию ряда государственных деятелей и даже крупных ученых о проблемах использования атомной энергии в мирных целях.

Генерал уже познакомился бегло с этими вырезками и теперь принялся просматривать их ещё раз.

Почти все статьи, подобранные полковником Осиповым, предостерегали легковерных граждан своих государств от чрезмерных надежд на скорое наступление золотого атомного века. Атомная энергия, по их мнению, была пока очень ещё неподвластна воле человека. По уверениям этих «пророков», существовал пока лишь один хотя и варварский, но зато надежный способ использования её в виде начинки для атомной бомбы. Всё остальное безапелляционно объявлялось либо небезопасным, либо слишком громоздким в техническом отношении, а главное, экономически мало эффектным. Тут же приводились цифры стоимости электрической энергии, которую можно было бы получить с помощью атомных реакторов и стоимость этой энергии на обычных электростанциях. Сравнение оказывалось, конечно, не в пользу атомных электростанций.

Генерал Саблин снял телефонную трубку и вызвал к себе Осипова. Полковник явился тотчас же.

— Какая связь всего этого, — спросил его Саблин, кивнув на папку с вырезками из газет, — с донесением Ершова? Не для расширения же кругозора предложил ты мне познакомиться со всем этим материалом?

— А связь, может быть, и существует, — осторожно ответил Осипов, аккуратно завязывая тесемочки на папке.

Генерал удивленно развел руками и усмехнулся:

— Может быть, но может и не быть. Это, знаешь ли, не ответ.

— А ты обратил внимание, что далеко не все авторы отмеченных мною статей настроены пессимистично по вопросу мирного использования атомной энергии? — Осипов вынул из папки несколько газетных вырезок и протянул их Саблину. — Вот тут, Илья Ильич, даже представитель так называемого делового мира высказывается. По его мнению, Советы, как он нас именует, видимо, далеко шагнули в этой области. По будто бы имеющимся у него данным, мы с помощью атомной энергии создали не то в Сибири, не то в Средней Азии целое искусственное море. Тут, видимо, сбили его проекты нашего инженера Давыдова о повороте сибирских рек с севера на юг, а быть может, и научно-фантастические романы наших писателей, — добавил Осипов усмехаясь.

— Ну и что же из всего этого следует? — спросил генерал Саблин, слегка хмурясь, так как доводы полковника Осипова казались ему пока мало вразумительными.

— А то, Илья Ильич, — ответил Осипов, — что вопрос использования атомной энергии для мирных целей не может в настоящее время не волновать буржуазные деловые круги. И они, видимо, очень побаиваются, как бы мы не обогнали их в этом деле. Будут ли они сами предпринимать что-нибудь серьезное в этом направлении или не будут, но то, что делали мы в этой области, не может, конечно, их не интересовать. Если принять теперь всё это во внимание, можно, пожалуй, найти объяснение и таинственной миссии Призрака в нашей Средней Азии.

Генерал Саблин задумался. Может быть, всё это и так… Он быстро пробежал глазами еще несколько заметок, помеченных карандашом Осипова, и произнес вслух, поднимаясь из-за стола:

— Ладно, допустим, что ты прав. Допустим даже, что всё это представляется им чрезвычайно легким делом. Непонятно, почему же тогда Призрак этот околачивается в районе, в котором, как мне известно, не только не испытывают атомных бомб, но и не применяют атомную энергию для мирных целей?

Помолчав немного, он добавил:

— Нужно, однако, навести более точные справки. Кто сейчас в районе Аксакальска ведет наиболее крупное строительство?

— Министерство путей сообщения.

— Вот мы и обратимся в это министерство.

 

НА АРХЕОЛОГИЧЕСКОЙ БАЗЕ

Ещё вчера в столовой Ершов условился с Малиновкиным, что в случаях, не требующих срочности, они будут связываться друг с другом письмами до востребования. Вспомнив теперь об этом, лейтенант с утра направился на почту и спустя несколько минут получил письмо со знакомым почерком на конверте.

Ершов написал это письмо ещё вчера вечером, уже после того, как расстался с Малиновкиным в городской столовой. Ему неожиданно пришла мысль проверить в перевальской археологической базе, известно ли там что-нибудь о Жанбаеве. Об этом-то Ершов и просил теперь Малиновкина.

Тут же на почте, под благовидным предлогом, лейтенант осведомился, где находится база археологов, и тотчас же направился туда.

База помещалась на окраине города в маленьком домике, окруженном высоким забором. Кроме этого домика, за забором оказались два больших сарая, в которых, как потом узнал Малиновкин, хранились инструмент и кое-какое имущество археологов. Базой всё это хозяйство называлось очень условно, по существу оно являлось чем-то вроде склада.

Заведующий базой, сутуловатый щупленький старичок в пенсне, объяснил Малиновкину:

— У нас, молодой человек, археологи главным образом землеройный инструмент тут получают. Они ведь, как кроты, в земле роются. Иногда, правда, и продовольствие к нам для них завозят. Кстати, этому самому Жанбаеву, о котором вы спрашиваете, есть особое распоряжение — выдавать продукты сухим пайком. Он у них в отдельности где-то ковыряется. Так оказать, крот-одиночка.

— А вы, дедушка, видели его когда-нибудь?

— Нет, не видел, — равнодушно ответил старичок, поправляя свое старомодное пенсне с черным шелковым шнурком. — И не очень расстраиваюсь от этого. Я, молодой человек, немало знаменитых людей повидал на своём веку и даже личное знакомство имел с двумя академиками: с Александром Евгеньевичем Ферсманом и Владимиром Афанасьевичем Обручевым. Я в знакомствах, знаете ли, разборчив. Этот ваш Жанбаев был тут как-то без меня, получил продукты да мотоцикл свой бензином заправил. А вы-то кем будете? Тоже, небось, какой-нибудь геолог-археолог? Или историк?

— Я, дедушка, простой рабочий-землекоп, — скромно ответил Малиновкин. — Хотел к кому-нибудь из археологов наняться. Мне порекомендовали обратиться к Жанбаеву.

— А-а, — разочарованно произнес старичок и сразу же перешел на «ты». — Ничем тебе не могу помочь в этом, друг любезный. Одно только могу сказать: стыдно, молодой человек, в твоем-то возрасте никакой иной квалификации не иметь.

Старичок снова поправил пенсне, внимательно посмотрел на Малиновкина и, укоризненно покачав головой, повернулся к нему спиной.

— Заболтался я тут с тобой, однако… — проворчал он, направляясь к домику, в котором у него было нечто вроде конторы.

В тот же день Малиновкин встретился с Ершовым в городской читальне и незаметно сунул ему записку с отчетом о своем посещении археологической базы.

Следующий день прошел у лейтенанта скучно, без встречи с Ершовым и даже без писем от него. От нечего делать Малиновкин бесцельно бродил по городу и два раза заходил на железнодорожную станцию: первый раз просто так, чтобы убить время, а второй раз, чтобы по собственной инициативе понаблюдать за родственником Аскара Джандербекова — Темирбеком. Наблюдения, однако, почти ничего ему не дали. Он пришел на станцию как раз перед отправлением хозяйственного поезда на стройучасток.

— Послушайте-ка, — обратился Малиновкин к какому-то железнодорожнику, — не видели ли вы кондуктора Темирбека?

— Да вон он, — кивнул железнодорожник на сутуловатого человека с флажками в кожаных футлярах, висевшими у него на поясе.

Пока Малиновкин раздумывал, подойти ли ему поближе к Темирбеку, кондуктор уже взобрался на тормозную площадку хвостового вагона и стал укреплять сигнальный фонарь на крючке кронштейна. А минут через пять поезд медленно тронулся в сторону нового строительного участка железной дороги.

Хотя Малиновкин видел Темирбека издалека, внешний вид его лейтенанту не понравился. Было что-то в фигуре кондуктора угрюмое, неприветливое.

«Похож на какого-то восточного фанатика…» — невольно подумал Малиновкин.

 

БЕСПОКОЙНАЯ НОЧЬ

Прошел ещё один день, а вестей от Ершова всё не было. Это начало серьезно беспокоить лейтенанта. Он решил просидеть сегодня весь вечер дома и понаблюдать за окном комнаты майора — может быть, Ершов подаст какой-нибудь сигнал. Вчера лейтенант написал ему письмо до востребования и предложил в случае необходимости бросить ночью записку в его окно. Для этого нужно только, чтобы майор, перед тем как выходить из дома, трижды развел руки в стороны, будто потягиваясь.

Давно уже стемнело, но лейтенант, не зажигая света, терпеливо сидел за столом и внимательно смотрел в окно. На улице было несколько светлее, чем в комнате, и просвет окна казался серым прямоугольником на почти черном фоне комнатной стены. Изредка мелькали в этом прямоугольнике темные фигуры прохожих, но Малиновкин не обращал на них внимания. Глаза его не отрываясь следили за домом напротив, через улицу. Вернее, даже не за домом, а всего лишь за одним окном его, ярко светившимся во мгле. В освещенном пространстве лейтенант видел часть комнаты, оклеенной газетами, стол почти у самого окна и склонившегося над какой-то книгой майора Ершова. Он читал, видимо, с большим вниманием, не отрывая глаз от книги и торопливо перелистывая страницы.

Захлопнув наконец книгу, майор поднялся, потянулся, развел руки в стороны, прошелся по комнате и потушил свет. Малиновкин, внимательно следивший за тем, сколько раз разведет он руки в стороны, тотчас же, как только потух свет, поднялся из-за стола и, стараясь не шуметь, открыл окно. Майор, видимо, получил его письмо и собирался сообщить ему что-то.

Сев на некотором расстоянии от окна, Малиновкин снова стал пристально всматриваться в соседний дом, теперь уже сосредоточив внимание не на окне, а на калитке. Вскоре она со скрипом открылась, и из неё вышел высокий человек в тюбетейке. Малиновкин тотчас же узнал майора Ершова.

Майор, постояв немного возле калитки, медленно стал прохаживаться вдоль дома Джандербекова сначала по одной стороне улицы, затем по другой. Когда он прошел второй раз мимо открытого окна Малиновкина, лейтенант услышал, как какой-то очень легкий предмет упал на пол комнаты, почти возле самых его ног.

Торопливо нагнувшись, Малиновкин пошарил по полу руками и нащупал свернутую в несколько раз бумажку.

Спрятав её в карман, лейтенант вышел в другую комнату, окно которой выходило во двор, и зажег свет. Старая хозяйка квартиры уже спала. За дверью её комнаты слышалось равномерное похрапыванье.

Задернув занавеску на окне, Малиновкин достал записку из кармана, поспешно её развернул и прочел:

«Мой хозяин передал мне недавно письмо от Жанбаева. В тексте его были цифры, расшифровав которые я прочел распоряжение Жанбаева — сегодня в двенадцать ночи выехать на мотоцикле к Черной реке по дороге, ведущей на Адыры. Он приказывает также обратить в пути внимание на мигание красного фонаря, который будет подавать сигналы в следующем порядке: две короткие вспышки и одна длинная. Я должен буду ответить на это миганием прожектора мотоцикла в обратном порядке — двумя длинными вспышками и одной короткой. После этого мне предписывается заехать в ближайший кустарник и оставить там мотоцикл с вмонтированной в него рацией и новым кодом. Видимо, Жанбаев всё ещё не очень доверяет мне и не решается встретиться со мной. Я выеду ровно в двенадцать. Вы оставайтесь в своей квартире и внимательно следите за домом Аскара. Ничего до моего возвращения не предпринимайте. На всякий случай включите после двенадцати рацию — может быть, мне придется связаться с вами по радио на какой-нибудь из трех волн, длина которых вам известна».

Малиновкин перечитал записку и задумался. Почему Жанбаев ведет себя так таинственно? Почему не показывается Ершову? Неужели действительно всё ещё не доверяет ему?

Ясно, что Жанбаев чертовски осторожен. Недаром дана ему шпионская кличка: «Призрак»… Майору не следовало бы ехать на это свидание одному. Нужно было бы взять и его, Малиновкина, с собой или послать следом по этой же дороге на велосипеде. У хозяйки висит в коридоре чей-то велосипед — можно было бы им воспользоваться.

Но приказ есть приказ. Малиновкин уничтожил записку, потушил свет и вернулся в свою комнату. На улице Ершова теперь не было видно. Очевидно, он зашел в дом Джандербекова. Взглянув на светящийся циферблат часов, Малиновкин снова устроился у окна. Была половина двенадцатого. Через полчаса Ершову следовало выехать из дому на мотоцикле.

Малиновкин ещё очень мало работал в контрразведке. Он начитался и наслушался всяческих рассказов о контрразведчиках, и ему всё казалось преувеличенно сложным, полным романтики и таинственности.

Мечтая об опасной оперативной работе, полгода провел он в одном из отделов Комитета государственной безопасности.

Пока всё было для него более или менее ново, он не тяготился этой работой, но как только ему показалось, что он «всё постиг», юноша стал томиться по «настоящему делу». Он не понимал, что именно будничные дела и гарантировали успех героических эпизодов, ибо были подготовкой к решительной схватке с врагом, разведкой его позиций.

Получив задание сопровождать майора Ершова в опасном предприятии, Малиновкин обрадовался необычайно. Однако теперь, когда представилась реальная возможность если не активных действий, то, уж во всяком случае, встречи с настоящим врагом с глазу на глаз, его опять отстраняли от этого опасного дела!

Малиновкин тяжело вздохнул и, закрыв окно, облокотился на подоконник.

Ершову пора было бы выходить на улицу — минутная стрелка уже перевалила через двенадцать. Вот уже пять… семь… десять минут первого. Что же Андрей Николаевич медлит, заснул он, что ли?

Малиновкин начинал нервничать. Появилось желание подойти незаметно к окну комнаты Ершова и постучать или бросить в него горсть песку. Но нет, не мог опытный контрразведчик майор Ершов, прошедший школу у знаменитого Астахова, заснуть в столь напряженный момент!

«А что, если Ершову кто-нибудь помешал выехать во-время? — пришла новая мысль. — Скорее всего, однако, Ершов ушел из дому огородами, чтобы не привлекать ничьего внимания…»

Было уже четверть первого. Малиновкин достал из чемодана рацию, включил её на прием, надел наушники и осторожно стал настраиваться то на одну, то на другую волну коротковолнового диапазона. Тоненький писк морзянки, обрывки музыки, чей-то басистый, раскатистый смех, молящий голос женщины, сухой треск грозовых разрядов и снова морзянка попеременно слышались в его наушниках.

Малиновкину нравилась эта «эфирная смесь», как он называл её. Она казалась ему горячим, напряженным дыханием планеты. Из иностранных языков он знал только английский и немецкий, но легко отличал по произношению французскую, итальянскую и испанскую речь. Славянские же языки он понимал довольно свободно, так как знал украинский и белорусский.

Малиновкин обычно любил строить догадки по обрывкам фраз, «выловленным из эфира», когда не спеша настраивался на нужную ему волну. Любопытно было представить себе, о чём говорило и пело человечество в эфире.

Многое можно было подслушать в наушниках в томительные часы дежурства у радиостанции. Но не только голоса людей и звуки музыки говорили радисту, чем живут и увлекаются люди. Комариное попискивание морзянок тоже могло поведать о многом: о бедствиях в море, о сводках выполненных заданий, о прогнозах погоды. Звуки радиотелеграфа были и главными носителями тайн. Ими передавались зашифрованные коммерческие сводки, служебные распоряжения и задания, донесения тайных агентов и секретные предписания их резидентов.

Малиновкин давно уже привык к этой «эфирной сумятице» и довольно легко ориентировался в ней. Но сегодня он интересовался только морзянками в пределах одного из диапазонов коротких волн и чутко прислушивался к звукам в наушниках, ловя малейший шорох в эфире.

Был уже второй час ночи, когда Малиновкин решил, что Ершов, видимо, не имеет возможности связаться с ним по радио или не нуждается в разговоре. На всякий случай он решил подежурить ещё немного, то и дело поглядывая в окно, на дом Аскара Джандербекова.

Прошумела за окном машина, осветив на несколько мгновений стены комнаты Малиновкина, и снова всё погрузилось в темноту. Даже дом Джандербекова растворился в ней на некоторое время. Только звезды в черном небе сверкали всё так же ярко, медленно меняя своё расположение над крышами домов.

Ершову уже пора было вернуться… Но, может быть, Жанбаев дал ему новое задание и послал куда-нибудь. А если с Ершовым что-нибудь случилось?

Малиновкин уже не мог спокойно сидеть у рации. Он пододвинул ее поближе к окну и почти лёг на подоконник. Затем, когда беспокойство и нетерпение его достигли крайней степени, выключил рацию и осторожно вышел на улицу. Постояв немного против дома Аскара, он прошелся по своей стороне улицы до конца квартала и снова остановился в нерешительности. Что же делать дальше? Что предпринять?

Требовалось срочно найти решение, но лейтенант впервые был в таком положении и не знал, что делать. Больше всего ему хотелось забрать хозяйский велосипед и пуститься по той дороге, по которой уехал несколько часов назад Ершов. Но верное ли это будет решение? Что, если он больше всего понадобится именно здесь? Нет, нужно твердо следовать приказанию майора и не уходить никуда.

Сокрушенно вздохнув, лейтенант вернулся в свою комнату и снова уселся возле окна. Улица показалась ему светлее, чем раньше. Он посмотрел на часы — стрелки показывали три часа утра, — значит, уже начинался рассвет.

 

ЖАНБАЕВ ВСЁ ЕЩЁ НЕ ДОВЕРЯЕТ

Бросив в окно Малиновкина записку с сообщением о задании Жанбаева, Ершов вернулся в дом. Хозяин Аскар Джандербеков находился на дежурстве — иногда у него бывали и ночные дежурства. Темирбек тоже не вернулся ещё из поездки. Казалось бы, майор мог действовать совершенно свободно, но он по опыту знал, что предосторожность никогда не бывает излишней.

Рация находилась теперь в мотоцикле. С помощью Малиновкина Ершову удалось так ловко вмонтировать её внутрь коляски, что пользоваться ею можно было, не вынимая из тайника.

Как же теперь лучше выехать со двора Аскара: вывести мотоцикл на улицу или незаметно провести его огородами? Пожалуй, лучше огородами.

Ершов выкатил машину во двор. Она была легкой, подвижной. Катить её не стоило большого труда. Только в огороде пришлось немного повозиться, чтобы не помять грядок. Но вот наконец он в поле. Усевшись на седло, майор зажег прожектор и завел мотор. Дорога была неважная, проселочная, ехать без света было рискованно. Ершов включил первую скорость и медленно двинулся вперед.

Глушитель мотоцикла был хороший, и мотор его грохотал не очень громко. Желтоватый конус света тускло освещал песчаную дорогу. Иногда он выхватывал из темноты то белые султаны ковыля, росшего по сторонам дороги, то полукустарники кокпека с невзрачными стеблями и листочками. Раза два попадал в полосу света степной хорек, вышедший, видимо, на охоту за сусликами.

Ершов увеличил скорость, продолжая зорко поглядывать по сторонам, но всё вокруг было обычно. Интересно, где Жанбаев подаст условленный сигнал: у самой Черной реки или раньше?

Вот в конусе света вспыхнули кусты терескена. Невзрачный терескен ночью показался Ершову красивее, чем днем. Мелкие седовато-серые листики его были похожи на язычки тусклого пламени. И вдруг майор увидел, как несколько левее кустов терескена замигал красный огонек: две короткие и одна длинная вспышки.

Ершов остановил мотоцикл и тоже просигналил своим прожектором. Тотчас же красный фонарик снова ответил ему обычной азбукой Морзе:

«Гасите свет. Вкатите мотоцикл в кусты. Сами возвращайтесь на дорогу. Ждите дальнейших приказаний».

После этого текста следовала цифра «33». Это был агентурный помер Призрака, известный Ершову по сведениям, полученным от полковника Осипова. Открытие это обрадовало Ершова.

Значит, они верно нащупали след неуловимого Призрака и рано или поздно возьмут его за горло.

Жанбаев кончил сигналить, и Ершов ответил ему своим прожектором, что понял его. Выключив свет, он вынул из кармана томик стихов иностранных поэтов и раскрыл его на той странице, на которой был напечатан «Ворон» Эдгара По. Положив книгу на сиденье коляски, майор столкнул с места мотоцикл и покатил его в кусты терескена. Когда машина оказалась в середине кустарника, Ершов оставил её там и вышел на дорогу.

Никогда не питал майор Ершов большой любви к ночному светилу, но теперь, взглянув на небо, пожалел, что на нем нет луны: золотистые песчинки Млечного Пути не в силах были осветить землю. Кустарник терескена, в зарослях которого таился Призрак, скрывала густая тьма.

Уже более пяти минут ходил майор вдоль дороги, а из кустов не слышно было ни одного звука. Но вот в кустах зажегся фонарик, и стало несомненно, что там находится кто-то и, видимо, осматривает рацию, вмонтированную в кожух мотоцикла. Впрочем, об этом тоже можно было только догадываться. Майор не мог предпринять ни малейшей попытки подсмотреть за врагом, чтобы не выдать себя.

Ершову казалось, что прошло уже очень много времени, когда наконец из кустарника раздался голос Жанбаева:

— Значит, кодировать будем по «Ворону»? Верно я это понял?

Голос у Призрака был высокий, звучный, без малейшего акцента.

— Так точно, — поспешно ответил Ершов.

— Ваша работа по монтажу рации меня устраивает, — продолжал Жанбаев, и, судя по тому, что голос его стал отчетливее, Ершов понял, что он вышел из гущи кустарника. — А то, что я не показываюсь вам, пусть вас не смущает — таков стиль моей работы. Ну, а теперь ступайте назад пешком, дорогой коллега, Таир Александрович, — добавил Жанбаев с неприятным смешком. — Так ведь, кажется?

— Так точно.

— Возвращайтесь к Аскару Джандербекову, а связь со мною будете держать по своей рации. Сеансы назначаю на двенадцать часов ночи. Может быть, я не смогу иногда вести передачу, но вы включайтесь ежедневно и будьте на приеме не менее получаса. Вам всё понятно?

— Всё.

— Разговор будем вести по новому коду. Мой позывной — «Фрэнд», ваш — «Комрад». Длина волны — десять и тринадцать сотых. Задание вам следующее: узнавайте возможно подробнее, какие грузы идут со станции Перевальской на стройплощадку железной дороги. Не пытайтесь только подкупать Аскара и его двоюродного брата Темирбека. Это опасно — можете погубить всё дело. Вам всё ясно, Мухтаров?

— Так точно.

— Ну, тогда до свидания!

Слышно стало, как зашуршали ветки — видимо, Жанбаев выкатывал из кустов свой мотоцикл. Потом раздался стрекот мотора. Мотоцикл поработал немного на холостом ходу, затем Жанбаев включил скорость и уехал куда-то в поле, не зажигая света, так как дорога, видимо, была им заранее изучена.

Ершов постоял еще немного, взвешивая всё только что происшедшее, и подумал невесело:

«А я попрежнему знаю о нём ровно столько же, сколько знал до этого. Даже лица не видел…»

Но тут же он утешился: «Призрак, видимо, проверял меня все эти дни, наблюдая за мною, и, наверно, нашел теперь возможным доверить кое-что. Можно надеяться, что со временем он станет откровеннее…»

Шагая в Перевальск по пыльной дороге, Ершов уже в который раз задавал себе всё один и тот же вопрос: что привлекает Жанбаева на строительстве железной дороги? Но даже приблизительного ответа пока не находил.

Только к рассвету добрался майор до города и так же, как и ночью, огородами прошел в дом Аскара. На востоке уже занималась заря. Подойдя к окну, он раздвинул занавески и посмотрел на домик напротив. Тотчас же открылось в нём окно, и взлохмаченная голова Малиновкина высунулась на улицу. Лейтенант сделал вид, что выплескивает что-то из стакана на тротуар, а Ершов зажег спичку и закурил — это было условным знаком, означавшим, что у него всё в порядке.

Окно напротив снова захлопнулось.

«Поволновался, видно, Дмитрий!» — тепло подумал Ершов о Малиновкине и, с наслаждением опустившись на диван, стал снимать пыльные ботинки.

За стеной, в комнате Темирбека, кто-то с присвистом храпел.

«Видимо, кондуктор уже вернулся из поездки», — решил Ершов, вспомнив, что, проходя через кухню, он наткнулся на окованный железом сундучок, который Темирбек обычно брал с собой, уходя из дому.

 

В МИНИСТЕРСТВЕ ПУТЕЙ СООБЩЕНИЯ

Генерал-директор пути и строительства Вознесенский очень устал сегодня после длительного совещания у министра путей сообщения и более всего мечтал об отдыхе. Он уже собрался было домой, как вдруг вспомнил, что в пять тридцать к нему должен заехать Саблин. Они договорились об этом утром по телефону.

Когда-то Вознесенский был в дружеских отношениях с Саблиным, но с тех пор много воды утекло. Последние годы они общались всё реже и реже, так что Вознесенский даже вспомнить теперь не мог, когда они встречались в последний раз: три года это было назад или все пять?

Генерал-директор помнил только, что Саблин служит в Комитете госбезопасности и, когда Илья Ильич заявил ему, что дело у него служебное, отказать в приеме или перенести встречу на другой день счел неудобным.

«Зачем, однако, я ему понадобился? — рассеянно думал он. — Надеюсь, не связано это с каким-нибудь неприятным делом? У меня и своих неприятностей хватает…»

Саблин явился ровно в пять тридцать. Он был в скромном штатском костюме и произвел на Вознесенского впечатление человека, не очень преуспевающего в жизни. Это почему-то успокоило его, и он сразу же взял свой обычный покровительственный тон.

— А, дорогой Илья! — весело воскликнул он, поднимаясь навстречу Саблину. — Входи, входи! Дай-ка я на тебя посмотрю, старина. Э, да ты поседел уже, дружище! А ведь мы с тобой, как говорится, годки.

— А ты не изменился почти, разве потолстел только, — тоже улыбаясь и пожимая руку генерал-директору, проговорил Саблин.

Ещё утром, когда они разговаривали по телефону, ему не понравился тон Вознесенского, и теперь он окончательно решил, что друг его молодости, видимо, «зазнался».

Предложив Саблину кресло, генерал-директор бросил нетерпеливый взгляд на часы, давая этим понять, что он не располагает временем и спешит куда-то.

— Я тебя ненадолго задержу, — заметив, нетерпение Вознесенского, проговорил Саблин. — У меня, собственно говоря, всего один вопрос. По телефону, однако, нельзя было его задать — вот и пришлось приехать лично. Ты ведь, конечно, хорошо осведомлен о строительстве железной дороги Перевальская — Кызылтау?

— Кому же тогда быть осведомленным, как не мне? — удивился Вознесенский, и, густые его брови поднялись вверх, наморщив высокий лоб.

— А вопрос вот какой: там у вас большой объем земляных и скальных работ. Применяете ли вы для этого атомную энергию?

— Вначале мы действительно намеревались применить её на особенно трудных участках, — ответил Вознесенский. — Но потом пришлось от этого отказаться по ряду чисто практических соображений. В настоящее время мы удаляем породу взрывным способом с помощью аммонита. Взрывные работы ведет специальная организация «Желдорвзрывпром». У неё солидный опыт в этом деле. Совсем недавно заграничные специалисты утверждали, будто по взрывному делу впереди идет Аргентина, расходующая в год до полутора тысяч тонн взрывчатых веществ. А мы еще в 1936 году одним только массовым взрывом на Урале подняли на воздух тысячу восемьсот тонн взрывчатки.

Вознесенский довольно засмеялся. С лица его исчезло теперь выражение самодовольства. Чувствовалось, что говорил он о хорошо знакомом и близком ему деле. Саблин вспомнил, что в гражданскую войну Вознесенский служил сапером и всегда был неравнодушен к взрывчатке.

— Не хвалясь тебе скажу, Илья, — разговорился генерал-директор: — не без моего участия создавался этот «Желдорвзрывпром». Слыхал ты что-нибудь о направленных взрывах и взрывах на выброс? Интереснейшее дело! Закладывается по тысяче двести — тысяче триста тонн взрывчатых веществ, поворачивается ключ взрывной машины, проносится электрический заряд по электровзрывной сети, срабатывают электродетонаторы, летят на воздух тысячи кубометров породы — и километровая железнодорожная выемка глубиной до двадцати метров готова! Точно так же направленным взрывом создаем мы и насыпи. А сколько на это ушло бы времени при разработке выемок экскаватором, даже самым мощным!

— Если вы в один раз взрываете по тысяче с лишним тонн аммонита, то это должно встряхивать землю подобно землетрясению? — спросил Саблин, думая о чём-то своем и рассеянно поглядывая в окно на высотное здание у Красных ворот.

— Да, встряхивает изрядно, — подтвердил Вознесенский.

— Спасибо за справку, Емельян Петрович! — Саблин встал и протянул генерал-директору руку.

 

ДЛЯ ЧЕГО МОТОЦИКЛ ЖАНБАЕВУ?

Вернувшись в свое управление, генерал Саблин тотчас же зашел к полковнику Осипову и сообщил ему о результате разговора с Вознесенским. Полковник никогда не торопился с выводами и заключениями, хорошо зная, как нелегко приходят верные решения. И на этот раз он долго молчал, что-то тщательно обдумывая и взвешивая.

— Что же это получается, Афанасий Максимович? — нетерпеливо спросил Саблин, не дождавшись ответа Осипова и начиная уже досадовать на него. — За чем же охотится Жанбаев? Ведь не принял же он взрывные работы за взрывы атомных бомб?

— Да-а, — проговорил наконец Осипов. — Тут всё полно противоречий. В твоё отсутствие мне принесли ещё несколько вырезок из иностранных газет. В них сообщается, что Советский Союз ведет в Средней Азии крупные строительные работы с помощью атомной энергии. И совершенно точно указываются именно те районы, где идет строительство нашей новой железной дороги.

— Какой давности эти сведения? — быстро спросил Саблин и закурил папиросу, что было явным признаком волнения, ибо курил он очень редко.

— Двухнедельной.

Генерал задумался. Прошелся несколько раз по кабинету. Постоял у окна, глядя вниз на шумную площадь.

— Ну что ж, — произнес он наконец, не замечая, что папироса его потухла. — Могло быть и так: Жанбаеву каким-то образом стало известно, что мы действительно намеревались применить атомную энергию на строительстве новой железной дороги. Обманутый этим, он принял массовые взрывы аммонита за атомные и сообщил об этом своим хозяевам. Кто-то из них мог затем проговориться об этом донесении Жанбаева в присутствии журналистов, жадных до сенсации, а уж они постарались соответственным образом раздуть ошибку Призрака.

— Не хочешь ли ты этим сказать, что Жанбаев всё ещё находится в заблуждении относительно характера взрывов? — спросил Осипов, не совсем ещё понимая, к чему клонит Саблин.

— Нет, не хочу. Он мог заблуждаться только вначале, но с тех пор у него было достаточно времени убедиться в своей ошибке.

— М-да… — с сомнением покачал головой Осипов. — А может быть, он всё-таки ещё заблуждается?

— Почему же? — удивился генерал, протягивая руку за спичками.

— Да потому хотя бы, что он отобрал у Ершова мотоцикл, чтобы лично съездить на строительство и собственными глазами посмотреть, что там делается.

— Едва ли только для этого понадобился ему мотоцикл. Он мог бы туда и на поезде добраться. А мотоцикл ему, скорее всего, понадобился для скрытой перевозки рации. Ершов ведь надежно замаскировал её в коляске.

— Нет, Илья Ильич, — покачал головой Осипов, — он нашел бы и другой надежный способ запрятать куда-нибудь свою рацию. Это не проблема.

— Значит, ты считаешь, что мотоцикл ему нужен только для поездки на стройку? — спросил Саблин, подумав с досадой, что упрямство полковника когда-нибудь выведет его из терпения.

— Нужно ведь как-то объяснить, зачем ему понадобился этот мотоцикл, — ответил Осипов, не собираясь сдаваться.

— А для меня ясно одно, — слегка хмурясь, заметил Саблин: — на стройку он на мотоцикле не поедет, это рискованно, а Жанбаев всячески избегает риска. Я даже думаю, что мотоцикл ему нужен для того только, чтобы свободнее перемещаться и не дать возможности запеленговать свою рацию во время радиопередач.

— Но Ершова-Мухтарова, которого он считает своим помощником, тоже ведь могут запеленговать! Выходит, что, спасая себя, он ставит под удар своего помощника. А ведь помощника этого он сам же специально выпросил у своего начальства.

Саблин ждал этого вопроса от полковника и ответил:

— Ершов-Мухтаров, видимо, будет вести с Жанбаевым очень короткую радиосвязь — главным образом прием его приказаний. Сам же Жанбаев, кроме связи с Ершовым-Мухтаровым, должен ещё поддерживать регулярные сношения со своим резидентом, что связано, конечно, с немалым риском. Ему и потребовалось вмонтировать рацию в мотоцикл, чтобы вести передачи из разных точек, значительно отстоящих друг от друга. Мотоцикл же может быть у него совершенно легально. Донес ведь нам Малиновкин, что, как член археологической экспедиции, работающий где-то на отшибе от основной группы, Жанбаев имеет возможность заправляться бензином в Перевальской археологической базе. А тому, что Жанбаев не собирается на строительство, — продолжал генерал, — есть и ещё одно доказательство: он ведь приказал Ершову-Мухтарову сообщать ему о грузах, идущих на стройку. Зачем ему это, если он сам туда собирается?

— Да-а… — неопределенно проговорил Осипов, приглаживая коротко подстриженные волосы. — Замысловато, замысловато всё получается… Будем, однако, ждать новых сообщений Ершова. Может быть, я прояснится кое-что.

 

НЕ ДОПУЩЕНА ЛИ ОШИБКА?

Майор Ершов так устал после встречи с Жанбаевым, что готов был тотчас же по возвращении уснуть мертвым сном. Но этого не случилось. Беспокойные мысли долго ещё тревожили его, и он вертелся с боку на бок, комкая подушку и тяжело вздыхая.

Зачем понадобился Жанбаеву мотоцикл? Куда он собирается на нём поехать? Что думает о нём, Ершове? Всё ещё относится с подозрением или станет теперь доверять? Почему интересуют его железнодорожные грузы? Всё это было пока непонятно, но требовало скорейшего ответа, верного решения. Без этого нельзя было действовать дальше и надеяться на успех. Более того, необдуманным ходом можно было провалить всё дело, упустить опасного врага, дать возможность Призраку осуществить его преступные планы.

Около шести часов утра вернулся с дежурства Аскар. Слышно было, как он умывался, а потом гремел тарелками на кухне: видимо, решил перекусить перед сном. Спустя несколько минут скрипнула дверь его комнаты.

В каких отношениях этот человек с Жанбаевым? Только ли хозяин его квартиры или ещё и сообщник? В том, что какая-то связь между ними существует, у Ершова не было сомнений. Многого Жанбаев ему не доверяет, но, конечно, использует для своих целей.

Больше всего волновал сейчас майора вопрос: как будет вести себя Жанбаев в дальнейшем с ним, с Ершовым? Задание, которое он дал ему, в сущности, пустяковое. Эти сведения и Аскар сумел бы раздобыть. Вот разве только сообщить их без рации не сможет… Придется, видно, набраться терпения и подождать ещё немного. Если Жанбаев свяжется с ним вскоре по радио, значит доверяет, не свяжется — нужно будет признать, что он, Ершов, раскрыл, обнаружил себя чем-то, спугнул опасного врага. Потом Ершов подумал о том, что должен будет проснуться не позднее девяти часов утра, чтобы ни Аскару, ни Темирбеку не дать повода догадаться, что он не спал всю ночь. Они ведь могут донести Жанбаеву, что он ведет себя не очень осторожно.

…Проснулся Ершов без пяти девять. Ему не требовалось времени, чтобы сообразить, где он, что делал вчера, что должен сделать сейчас. Он вспомнил это почти мгновенно — сказывался опыт чекиста. Опасная работа приучила его каждую минуту быть настороже, ибо от этого часто зависели не только успех или неуспех порученного ему дела, но и собственная его жизнь.

В доме было тихо. Только в соседней комнате осторожно ходил кто-то — видимо, Темирбек поднялся уже и старался не шуметь, чтобы не разбудить двоюродного брата, которого он, как подметил Ершов, почему-то немного побаивался.

Ершов перевел взгляд на окно. Солнце ярко освещало противоположную сторону улицы и дом старухи Гульджан, в котором квартировал лейтенант Малиновкин. Окно его комнаты было распахнуто. Значит, лейтенант встал уже. Они условились, что по утрам открытое окно будет означать, что Малиновкин бодрствует, а днем и вечером — что он дома. Юноше, видимо, не терпелось узнать поскорее подробности вчерашней встречи Ершова с Жанбаевым.

Но что же можно было предпринять сейчас? Нужно бы встретиться с ним как-то и поговорить, объяснить сложность создавшейся обстановки. Но и это не так-то просто. Чорт его знает, этого Жанбаева — может быть, он не считает ещё испытательный срок оконченным. Нет, уж лучше соблюдать строжайшую конспирацию до конца. О том, где, когда и как встретиться с Малиновкиным, требовалось ещё подумать.

Аскар поднялся только в двенадцать часов дня. Ершов к этому времени вернулся из столовой. Темирбека, который перед его уходом ел что-то у себя в комнате, уже не было.

— Ну как, не соскучились ещё у нас, товарищ Мухтаров? — весело спросил Аскар, направлявшийся с полотенцем на шее во двор.

— Пока нет, — бодро ответил Ершов. — Я много интересного в библиотеке вашей обнаружил. Вчера почти весь день там провел. Просматривал архивные материалы и натолкнулся на любопытные исторические документы. Ну, а у вас как идут дела, Аскар Габдуллович? Служба-то ваша не очень, видно, спокойная? Ночами приходится дежурить?

— Да нет, не всегда это. В основном всё-таки днем. Да и работа, откровенно говоря, пока не очень интересная. Вот закончат строительство магистрали, пойдут регулярные поезда — тогда поинтереснее будет. А сейчас у нас ни графика, ни расписания.

— И грузы, наверно, пустяковые? — будто невзначай спросил Ершов, наблюдая, как энергично растирает Аскар вафельным полотенцем свою хорошо развитую, мускулистую грудь.

— Известное дело! В основном стройматериалы пока идут. Главным образом шпалы да рельсы, иногда цемент. Вот скоро вступят в строй новые заводы сборных конструкций — пойдут грузы посолиднев. Оно, правда, и сейчас доводится возить любопытные вещи, иногда даже на специальных многоосных платформах — транспортерах. Вот, к примеру, нынешней ночью сборный цельноперевозный мост отправили и несколько железобетонных строений. А вчера — элементы сборной металлической водонапорной башни системы Рожнова. Ну, а вообще всё это не то, что на центральных магистралях. Там сейчас такая техника идет, что диву даешься.

Аскар кончил обтираться и повесил полотенце на веревку, протянутую через весь двор. Снял с этой же веревки белую майку и с трудом продел в неё свою большую голову с жесткими волосами.

— Вы, железнодорожники, наверно, по этим грузам лучше, чем по газетам, читаете, чем страна живет, а? — сказал Ершов, поднимаясь со ступенек крылечка, на которые присел во время разговора.

— Да, это вы верно заметили, — согласился Аскар.

И голос его прозвучал так искренне и просто, что Ершов подумал невольно: «А может быть, он и не связан ничем с Жанбаевым?» Но тотчас же другой, более трезвый голос заключил: «Чертовски хитрый, видимо, человек. Знает Жанбаев, кого в помощники подбирать. Он и о грузах этих потому, наверно, так подробно мне говорит, чтобы я смог всё это Жанбаеву по радио передать».

— Ну, я пойду позанимаюсь немного, — заметил он вслух. — Раздобыл тут у вас в книжном киоске несколько любопытных брошюрок.

Войдя в свою комнату, Ершов первым долгом посмотрел на окно домика, в котором поселился Малиновкин. Оно теперь снова было открыто — значит, лейтенант уже вернулся из города. Что он делает там у себя? Что переживает? Чертовски скверное это состояние неопределенности. Ершов хоть знал сложившуюся обстановку, а Малиновкин всё ещё пребывал в полном неведении и строил, наверно, различные догадки — одну тревожнее другой. Нужно было придумать какую-то простую систему связи, чтобы в любое время информировать Дмитрия и давать ему задания, не ожидая удобного случая.

Лейтенанта Малиновкина в это время беспокоили те же мысли. Он уже перебрал в уме множество способов конспиративной связи, но все они были слишком сложны, а нужно было придумать что-то совсем простое. Майор, наверно, надеялся на него. Как же было не оправдать его надежд!

Солнце перебралось между тем на противоположную сторону улицы и освещало окна дома Джандербекова. Малиновкин хорошо видел теперь залитый солнцем стол, за которым сидел, видимо читая, Ершов. Хорошо бы рассмотреть, что там за книга у него в руках?

У Малиновкина был с собой хороший полевой бинокль. Он поспешно достал его из чемодана и, приложив к глазам, стал «пригонять по глазам» окуляры.

Мутносерое пятно в линзах бинокля постепенно приобретало отчетливость и резкость. В первую очередь в глаза бросилось только то, что было освещено солнцем: голова Ершова, стол, за которым он сидел, книги. Но когда Малиновкин присмотрелся получше, он разглядел и стены, оклеенные газетной бумагой. На всякий случай, лейтенант решил задернуть на своем окне занавески, оставив лишь узкое отверстие для наблюдения.

«Интересно, — думал Малиновкин, рассматривая в бинокль лицо майора, — что это за книги читает он с таким вниманием?»

Как бы в ответ на его мысли Ершов несколько изменил положение, и Малиновкин совершенно отчетливо увидел название книги, которую майор держал в руках. Вскоре он обнаружил, что может читать всё, что напечатано крупным шрифтом в газетах, которыми оклеена комната Ершова. Это наводило на мысль о возможном способе связи с майором, и, торопливо отложив бинокль, Малиновкин принялся раздумывать над тем, как бы сообщить о своем открытии Ершову.

Бросить в окно майору записку можно было бы только поздно вечером или ночью, тем более что сейчас был дома Джандербеков — Малиновкин видел его недавно в окне соседней комнаты.

Дмитрий до тех пор ломал голову, как осуществить свой замысел, пока не подошло время идти обедать. Тогда он закрыл окно и вышел на улицу, решив, что, может быть, встретит Ершова в столовой, хотя это было маловероятным, так как они условились обедать в разное время, чтобы не привлекать ничьего внимания.

После обеда Малиновкин ещё долго ходил по станции. А вечером, когда Ершов вышел из дома, Малиновкин осторожно пошел за ним следом на некотором расстоянии. У небольшого кафе на соседней улице, где обычно ужинал майор, Малиновкин прибавил шаг и, столкнувшись с Ершовым у самых дверей, передал ему записку с предложением нового способа связи.

В кафе Ершов прочел её. Дмитрий писал очень лаконично: «С помощью старика Цейса я читаю газеты на стенах вашей комнаты. Могу прочесть и ещё кое-что. Учтите это».

Ершов понял: под «стариком Цейсом» лейтенант подразумевал бинокль. «Пожалуй, это неплохо придумано», — подумал он. Завтра же он наладит с Дмитрием связь. Правда, она будет односторонней, но станет возможным, по крайней мере, в любое время дать задание Малиновкину.

Несколько повеселев, Ершов выпил стакан кофе с булочкой и не спеша возвратился домой. Аскар уже безмятежно храпел — завтра рано утром ему нужно было идти на работу. Темирбек, которого целый день не было дома, тоже укладывался спать в своей комнате.

«И куда это вечно уходит этот угрюмый человек?» — подумал Ершов о кондукторе. По словам Аскара, Темирбек будто бы ходил лечиться молитвой у какого-то имама — духовного лица, приехавшего из Аксакальска. Темирбек был религиозен и даже побывал когда-то в Мекке. Раньше, в связи с этим, «правоверные» почтительно величали его «Темирбеком-хажи».

Майор переложил рацию из чемодана в вещевой мешок и, как только Темирбек улегся спать, вышел из дома. Осмотревшись по сторонам, он медленно пошел между грядками к кустам боярышника. Кусты были колючие, цепкие. Майор поцарапал себе руки и даже лицо, прежде чем устроился как следует. Ровно в двенадцать рация была на приеме.

Вокруг было тихо. Только кузнечики трещали в степи, начинавшейся сразу же за огородом Джандербекова. Откуда-то прилетели мошки с длинными лапками и судорожно заметались по светящейся шкале рации. Легкий теплый ветерок приносил смешанные запахи цветов, овощей и каких-то остро пахнущих трав.

Затаив дыхание, Ершов целый час просидел у радиостанции, прислушиваясь к «эфирным шорохам» в телефонных наушниках. Легкая пружинящая пластинка, скреплявшая телефоны, постепенно стала казаться стальным обручем, стиснувшим его голову, а в ушах то гудело что-то, то назойливо звенело, и всё время казалось, что далеко-далеко чуть слышно попискивает морзянка. Майор увеличивал громкость приема, смещал визир по шкале настройки то вправо, то влево, напрягал слух, но морзянка от этого лишь куда-то бесследно исчезала.

Ершов охотился за неуловимой морзянкой до тех пор, пока не понял, что она ему только мерещится от перенапряжения и усталости. Тогда он выключил рацию. Сегодня сеанс не состоялся. Состоится ли он вообще? Что, если Жанбаев разгадал его и скрылся? То, что он назначил ему ночные радиосеансы и дал позывные, могло ведь быть только для отводя глаз, чтобы выиграть время и удрать подальше от преследования.

 

ПОЕЗДКА НА СТРОЙУЧАСТОК

На следующий день Ершов проснулся в шесть часов утра, как только Аскар начал громыхать в кухне посудой, собираясь на работу. Вместе с ним направлялся куда-то Темирбек. Ершов слышал, как Аскар переговаривался с ним по-казахски. Дождавшись, когда они вышли из дому, майор вскочил со своего дивана и принялся крупными буквами на больших листах бумаги писать приказания Малиновкину. На первом листе он сообщил ему о результате встречи с Жанбаевым и о неудачной попытке связаться с ним по радио минувшей ночью. На втором было распоряжение лейтенанту навести возможно более точные справки о ходе строительства железной дороги и грузах, идущих в его адрес. Необходимость поездки на участок главных работ центральной трассы лейтенант должен был решить сам. В этом случае ему предписывалось обратить внимание на местность — насколько проходима она для мотоцикла.

Окно Малиновкина открылось ровно в семь часов. Спустя некоторое время Ершов распахнул и своё. Затем он отошел от него вглубь комнаты и слегка приподнял вверх исписанный листок. Он держал его так до тех пор, пока Малиновкин не задернул занавеску на своем окне, давая этим знать майору, что он всё прочел и ждет дальнейших указаний. Тогда Ершов поднял второй лист бумаги и, получив от лейтенанта условный знак, что тот всё понял, с облегчением закрыл окно и пошел во двор умываться.

А Малиновкин, прочитав записки майора, несколько воспрянул духом, хотя ничего утешительного в них не было. Зато он знал теперь, как обстоит дело, а главное — имел конкретное задание и мог действовать. Дальнейшая бездеятельность была для него нестерпимой.

Бинокль и рацию он спрятал в чемодан, закрыл его надежным замком и задвинул под кровать к самой стенке. Затем сходил на кухню и попросил у давно уже вставшей хозяйки стакан горячего чаю. Наскоро закусив купленными еще вчера консервами и хлебом, Малиновкин в бодром настроении направился на станцию.

Лейтенант не раз уже бывал здесь прежде, но теперь, ранним солнечным утром, станция представилась ему в каком-то ином свете. Рельсы так сверкали в солнечных лучах, будто были отлиты из драгоценного металла. Водонапорная башня, кто знает когда выкрашенная, поражала теперь своей белизной. А паровоз, только что поданный под тяжеловесный состав, попыхивал таким густо клубившимся паром, с такими тонкими переливами, какие, наверно, бывают только, на полотнах гениальных художников.

«Вот что значит хорошее солнечное утро и хорошее настроение, — улыбаясь, подумал Малиновкин. — Совсем другими глазами на всё смотришь».

Ему хотелось поскорее поехать на главный участок строительства дороги, в район предгорья, где предстояли строителям самые трудные работы: нужно было посмотреть на всё собственными глазами.

Лейтенант торопливо пошел вдоль состава, к которому только что прицепили паровоз. По грузам на открытых платформах — там стояли скреперы, бульдозеры и другие землеройные машины — было видно, что поезд направляется на стройучасток. А крытые четырехосные вагоны, судя по светлосерой пыли, покрывавшей их двери, люки и даже колеса, были, видимо, загружены строительными материалами: известью и цементом.

Лейтенант подходил уже к самому паровозу, когда услышал вдруг знакомый голос:

— Смотри-ка, Костя, кто к нам шагает!

Малиновкин присмотрелся к широкоплечему парню в выгоревшей на солнце спецовке, стоявшему возле паровоза, и сразу узнал в нем помощника машиниста Федора Рябова. Тут же из окна паровозной будки высунулся машинист Шатров.

— Это же наш попутчик, Малиновкин! — весело крикнул он, приветливо кивнув Дмитрию. — Ну как дела, товарищ Малиновкин? Устроились на работу?

Спустившись по лесенке на пропитанную нефтью и маслом землю, Шатров крепко пожал Малиновкину руку.

— Да нет, не устроился, товарищ Шатров. Обещают всё, а пока болтаюсь без дела, — ответил ему лейтенант.

— А ты где устроиться хотел? — спросил Малиновкина Рябов, принимаясь крепить какую-то гайку в головке ведущего дышла. — Небось тут, на Перевальской?

— Тут.

— Вот и зря. На какую-нибудь новую станцию следовало проситься… — посоветовал Рябов и, хитро подмигнув Шатрову, добавил: — Или боишься от цивилизации оторваться?

— Да что ты его учишь! — горячо перебил своего помощника Шатров. — Если человек сознательно сюда приехал, так ему никакая пустыня не должна быть страшной… Поедемте-ка с нами, Малиновкин… Забыл, как звать вас?

— Дмитрием.

— Поедемте с нами, Митя. Поглядите своими глазами, как люди живут и работают. Где больше понравится — там и устраивайтесь.

— А что тут ему понравиться может? — скептически заметил Рябов, кончив крепить гайку и вытирая руки паклей. — Ты известный романтик, тебе лишь бы что-нибудь новое, а оно ведь иногда диковатый вид имеет…

— Ну ладно, Федор! — прервал Рябова Шатров. — Вон главный кондуктор Бейсамбаев идет. Скоро поедем… А вы что же, поедете с нами или как? — обернулся он к Малиновкину.

— Отчего же не поехать, — поспешно ответил Малиновкин. — Охотно поеду.

— Тогда устраивайтесь на тормозной площадке с главным кондуктором: на паровозе нельзя, не положено.

Минут через десять поезд тронулся в путь. Малиновкин устроился рядом с главным кондуктором — высоким смуглым мужчиной средних лет. Он показался Дмитрию угрюмым и замкнутым, но после того, как Бейсамбаев узнал, что Малиновкин знаком с Шатровым и Рябовым, стал с воодушевлением их расхваливать.

— Очень хорошие люди, понимаешь! От самой матушки Волги в наше пекло приехали. Это же понимать надо! Я человек привычный, и то мне жарко, а с них сколько потов сходит! И потом — как работают! Не видел я, чтобы тут у нас кто-нибудь ещё так работал. Нравится мне, понимаешь, такой народ — настоящие люди. Побольше бы таких приезжало. Очень нам такой народ нужен.

Прислушиваясь к голосу Бейсамбаева, Дмитрий посматривал по сторонам, изучая местность. Нужно было выполнить задание Ершова и определить, пройдет или не пройдет по этой дороге мотоцикл. Будто невзначай он спросил об этом и Бейсамбаева.

— Местность вполне подходящая, — ответил главный кондуктор. — У брата моего мотоцикл имеется — так он всё тут изъездил. Если есть у тебя машина, привези сюда, большое удовольствие получишь. Хорошая тут природа у нас, красивая!

Дмитрию подумалось, что каждый, наверно, видит землю по-своему, и многое из того, что чужой глаз не сразу подметит, для местного жителя полно прелести. А вот ему, например, казалось сейчас, что эта обожженная солнцем серо-желтая степь не имеет ничего привлекательного.

Из растительности бросались в глаза лишь белые султаны ковыля да невзрачный типец с узкими, наподобие щетины, листьями и жидкими, будто обтрепанными, металками.

— Сейчас тут нет, конечно, полной красоты, — заметив, что Малиновкин всматривается в степь, проговорил Бейсамбаев. — А ты посмотри, что тут весной будет делаться! Ранней особенно. Что такое палитра у художника, знаешь? Так можешь смело сказать, что вся степь наша, как огромная палитра, бывает с красками всех цветов и оттенков. Я немного маслом рисую, так что в красках толк понимаю. Весной украшают нашу степь синие и желтые ирисы, пестрые тюльпаны, золотистые лютики, белые ветреницы. А сейчас тут всю красоту солнце выжгло. Только одному ковылю оно нипочем.

Бейсамбаев, видимо действительно любивший природу, глубоко вздохнул.

Вскоре ровная местность начала переходить в холмистую, и горизонтальные площадки пути сменялись то подъемами, то уклонами. Всё чаще виднелись теперь по сторонам дороги пологие холмы, поросшие какой-то рыжевато-желтой травой, похожей на ворс старого, выгоревшего на солнце ковра.

Дыхание паровоза тоже заметно менялось. На подъемах оно становилось тяжелым, натужным, с бронхиальным присвистом. Темнел и всё с большим шумом вырывался из трубы паровоза дым.

— Достается ребятам, — мрачно проговорил Бейсамбаев, кивая на паровоз. — Очень рискованный вес взяли сегодня — сорваться могут…

На одном из подъемов поезд и в самом деле так сбавил ход, что и Малиновкин стал волноваться за своих новых знакомых. А когда поезд прибыл наконец на последнюю станцию стройучастка, с паровоза спустился черный, как негр, и совершенно мокрый от пота Рябов.

— Ну что, Бейсамбаев, плохо разве поработали?.. — весело крикнул он.

А Шатров, тоже сильно уставший, но счастливый, быстро сошел с паровоза и направился к платформе вокзала, на которой приветливо махала ему рукой улыбающаяся девушка с милым лицом.

— Поздравляю вас, Костя! — приветливо проговорила она, протягивая Шатрову загорелую руку. — Такой составик притащили!..

Она кивнула на поезд, на платформах которого стояли землеройные машины, и добавила:

— А я, знаете, специально пришла на станцию повидаться с вами.

Малиновкин не без любопытства понаблюдал за ними, но ему нужно было выполнять задание Ершова, и он поспешил к начальнику строительных работ и занялся осмотром стройплощадки. Зато позже, когда лейтенант вернулся к поезду, чтобы ехать обратно в Перевальск, он оказался невольным свидетелем прощания Шатрова с Ольгой.

— До свидания, Оля! — горячо говорил Шатров, порывисто пожимая руку девушке. — Мы редко встречаемся, но я счастлив, что хоть под одним небом с вами нахожусь и что печет нас одно и то же азиатское солнце… Да, хотел, между прочим, спросить вот о чем: говорят, инженер Вронский ухаживает тут за вами. Правда это?

Девушка смущенно улыбнулась.

— Ну ладно, не отвечайте, — заторопился Шатров. — Так оно и есть, наверно. Пусть ухаживает… Пусть хоть все тут за вами ухаживают. Вы ведь такая… — Голос у него сорвался вдруг, и он перешел на шопот: — Только бы вы не вышли замуж за него! Не спешите…

— Ну, а если возьму вдруг и выйду? — засмеялась Ольга и озорно блеснула глазами.

Шатров опустил голову и проговорил тихо, но твердо:

— Всё равно я всегда буду там, где вы, если только ваш муж разрешит вам новые дороги строить.

— Наверно, лучших друзей, чем вы, Костя, и не бывает на свете! — растроганно проговорила Ольга и, крепко пожав руку Шатрову, поспешно ушла со станции.

 

МАЙОР ЕРШОВ ТЕРЯЕТСЯ В ДОГАДКАХ

Когда лейтенант Малиновкин вернулся в Перевальск, было совсем темно. Гульджан уже спала, но в доме напротив, в комнате Ершова, еще горел свет и окно было открыто. Проходя мимо него, Дмитрий заглянул поверх занавески и, увидев майора, сидевшего за книгой, незаметно бросил ему на стол заранее заготовленную записку.

В ней сообщалось, что лейтенант побывал на стройучастке, и подробно описывалось всё, что он там видел и с кем разговаривал. К записке прилагалась официальная справка о грузах, идущих в адрес строительства. Малиновкин получил её от заместителя начальника стройучастка, которому он предъявил свои документы, подписанные генералом Саблиным.

Дважды перечитав донесение Малиновкина, Ершов задумался. Хотя о применении атомной энергии лейтенант и не задавал никому вопроса — и без того было ясно, что её здесь не применяли. Горные породы и земляные массивы взрывали на строительстве железнодорожной магистрали главным образом аммонитом. Это было и безопаснее и легко поддавалось управлению. Взрывы здесь так и назывались: «направленными взрывами» и «взрывами на выброс». Первые помогали мгновенно сооружать большие насыпи, вторые — выемки. Это были разумные взрывы, послушные воле строителей.

«Атомная взрывчатка» была гораздо сильнее, но она была опасна не только своей страшной силой, но и последствиями. Она сделала бы радиоактивным воздух, землю, обломки породы, а это пагубно сказалось бы на людях.

Майор Ершов знал, конечно, что атомную энергию можно было использовать и другим способом: превратить её в тепло, а тепло преобразовать в электрическую энергию, но, по сообщению Малиновкина, на строительстве применялись пока лишь обычные электрические станции.

Знал ли об этом Жанбаев? По словам Малиновкина, он мог проникнуть на строительство с группами многочисленных рабочих или даже на своем мотоцикле. Местность позволяла это. Что же тогда интересовало его здесь? Грузы? Нет, судя по справке заместителя начальника строительства, они были самыми обыкновенными. Но тогда непонятно, зачем Жанбаев дал задание Ершову сообщить ему об этих грузах? Положительно тут ничего нельзя понять. Всё было крайне замысловато. Оставалась одна надежда, что Жанбаев свяжется всё-таки с ним по радио и даст новое задание, которое внесет во всю эту историю какую-нибудь ясность.

Ершов посмотрел на часы — пора было готовиться к ночному радиосеансу. Он закрыл окно, потушил свет и вышел во Двор.

Готовя рацию к приему, майор вспомнил, что и у Малиновкина сегодня радиосеанс с Москвой. Может быть, Саблин сообщит что-нибудь такое, что поможет разгадать замыслы Жанбаева?

Так же как и в прошлую ночь, Ершов просидел более часа в колючих кустах боярышника, но не принял на условленной волне от Жанбаева ни единого звука. Рация была исправна. В телефоны её наушников врывались то музыка, то голоса людей, то писк морзянок. Но, может быть, испортилась рация у Жанбаева? Или что-нибудь помешало ему вести передачу?

Теряясь в догадках, Ершов решил уже было выключить радиостанцию, как вдруг снова вспомнил:

«А ведь как раз сейчас Малиновкин разговаривает с Москвой. Подключусь-ка и я к их разговору…»

Он быстро настроился на волну, на которой держал связь с Саблиным Малиновкин, и вскоре уловил четкий стук радиотелеграфного ключа. Сначала ему трудно было догадаться, кто передавал — Саблин или Малиновкин, так как он пропустил начало передачи и не принял ключевой группы радиотелеграфных знаков. Судя по слышимости, однако, передавал Малиновкин.

Но вот последовала небольшая пауза, и снова запела морзянка, теперь уже глуше: передача, видимо, велась издалека, и радиоволны, преломляясь где-то очень высоко над землей, в зоне ионосферы, то замирали, то слышались громче.

Теперь Ершову удалось принять и ключевую группу знаков. Код этот был ему знаком. Приняв всю радиограмму, он расшифровал её у себя в комнате.

Генерал Саблин передавал:

«Атомная энергия на стройучастке Перевальск — Кызылтау не применяется. Жанбаева интересует, видимо, что-то другое. Удалось перехватить шифровку его резидента. В ней не всё ясно, но, может быть, она пригодится вам. Передаем её текст: «Чтобы мы могли исправить допущенную вами ошибку, используйте сюрприз номер три».

Майор Ершов всю ночь думал над тем, что могла означать эта таинственная шифровка, адресованная Жанбаеву. В ней многое было неясно. Во-первых, что за ошибку он допустил? Может быть, им известно, что к Жанбаеву приехал не Мухтаров, а Ершов, и они обвиняют теперь Жанбаева в том, что он не сразу догадался об этом? Если так, то становится понятным, почему он скрылся куда-то и не связывается с Ершовым по радио. Во-вторых, что означает «сюрприз номер три»? Как этим сюрпризом можно исправить допущенную Жанбаевым ошибку? Может быть, и это имеет прямое отношение к нему, Ершову?

Майор поднялся с дивана и закурил. В комнате было душно. Он подошел к окну и открыл форточку. На улице было ещё темно. Дом напротив выступал из мрака мутным силуэтом. Где-то, захлебываясь от ярости, лаяла собака. Протяжно прогудел паровоз на станции. И снова всё замолкло.

Постояв немного у окна, Ершов медленно стал прохаживаться по комнате.

Что же они могли иметь в виду под «сюрпризом»? Что, если «сюрприз» — это их обычный прием: ликвидация опасного человека, то-есть его, Ершова? Майор и без того каждый день должен был ожидать, что его попытаются «убрать с пути» те, кому он мешал, с кем боролся. Но если враги собирались «убрать» его — значит, они разгадали его, значит, он был неосторожен, выдал себя чем-то и не сможет теперь выполнить свое задание…

А если под «сюрпризом» имеется в виду что-нибудь более значительное, чем покушение на контрразведчика Ершова? Непонятно, почему в шифровке сказано: «Чтобы мы могли исправить допущенную вами ошибку»? Повидимому, Жанбаев, используя «сюрприз», не сам исправит ошибку, а даст этим возможность «им» её исправить?

Ошибка Жанбаева была, наверно, в чем-то другом. Он, может быть, принял взрывы аммонита за взрыв атомной бомбы? Когда взрывают тысячи тонн обычной взрывчаткой, нетрудно принять её и за атомную. Наверно, сейсмографы Жанбаева вычертили ему такой график колебания почвы от этих взрывов, что он решил, будто это взрывы атомных бомб, и, видимо, донес об этом своим хозяевам, а потом, когда уже сам побывал на строительстве, понял, что допустил ошибку.

Всё, конечно, могло быть и так, но каким же «сюрпризом» Жанбаев должен был теперь исправить свою ошибку? И почему вообще эта ошибка могла иметь какое-то значение и нуждалась в исправлении?

 

ТАИНСТВЕННЫЙ ЧЕМОДАН

Пробираясь в кусты боярышника в третью ночь после встречи с Жанбаевым, Ершов решил, что если он и на этот раз не свяжется с ним по радио, значит Жанбаев ему определенно не доверяет.

Томительно тянулось время. До начала сеанса оставалось ещё десять минут, но Ершов уже включил рацию. Настраиваясь на нужную ему волну, он послушал кусочек какой-то музыкальной передачи, отрывок из доклада о международном положении, какой-то заграничный джаз и без трех минут двенадцать поставил визир настройки на приеме Жанбаева. Часы у него были выверены по радиосигналам и шли безукоризненно точно. Сегодня он менее чем когда-либо рассчитывал на разговор с Призраком, но вдруг в наушниках его четко застучал радиотелеграфный ключ: «Ту… ту-ту… ту» — эго был позывной Жанбаева.

Ершов вздрогнул от неожиданности и, затаив дыхание, торопливо стал записывать. Отстучав весь текст, Жанбаев повторил его, но Ершов и в первый раз успел записать всё без ошибок. Теперь нужно было срочно расшифровать радиограмму. Майор за это время так освоил код, что даже при тусклом свечении шкалы рации смог заменить цифры буквами.

«Вам надлежит срочно, сегодня же, выехать в Аксакальск, — приказывал Жанбаев. — Первый поезд идет туда в три тридцать. Зайдите там в привокзальную камеру хранения ручного багажа и получите мой чемодан. Квитанцию и удостоверение, по которому она выписана, найдете в справочнике по археологии на столе в вашей комнате. С полученным чемоданом немедленно возвращайтесь назад и ждите дальнейших указаний…»

После небольшой паузы Жанбаев продолжал передачу:

«За нами, кажется, следит какой-то парень. Он наводил справки обо мне в археологической базе. Будьте осторожны».

На этом радиосеанс был окончен.

«Выследил кто-то Малиновкина или Жанбаев заподозрил его со слов старика — заведующего археологической базой? — тревожно подумал Ершов. — А может быть, это Темирбек находится на службе у Жанбаева и следит за Малиновкиным? Очень возможно. Не случайно ведь пропадает он где-то целыми днями. Нужно быть ещё осторожнее…»

Затем мысли майора вернулись к заданию Жанбаева: «Не ловушка ли это? Может быть, и ловушка, но выполнить его необходимо».

Ершов спрятал рацию и, все ещё продолжая думать о приказании Жанбаева, вернулся в дом. Аскар давно уже спал или делал вид, что спит, — из комнаты его раздавался громкий храп. Темирбек ещё с утра уехал с каким-то поездом на стройучасток.

Майор прошел к себе в комнату и сразу же сел писать шифрованное письмо Малиновкину. Он сообщил ему о задании Жанбаева и о том, что Жанбаев подозревает лейтенанта. Приказал ему немедленно перебраться на другую квартиру и дать знать о себе письмом до востребования.

Аскару Ершов тоже написал записочку, в которой сообщал, что ему нужно срочно выехать по делам своего музея. Записку эту он оставил на столе в комнате хозяина.

До отхода местного поезда Перевальск — Аксакальск оставалось около часа. Нужно было торопиться на станцию. Ершов вышел на улицу и, проходя мимо почты, бросил в почтовый ящик письмо для Малиновкина.

…В Аксакальск он прибыл ранним утром и без особых происшествий получил в камере хранения ручного багажа чемодан по квитанции, выписанной на имя какого-то железнодорожного кондуктора Рахманова.

Чемодан был среднего размера, кожаный, по внешнему виду ничем не примечательный. Два внутренних замка его были закрыты; ключа к ним не было. Ершов подумал: не зайти ли ему в районное отделение Министерства внутренних дел и не попытаться ли там открыть чемодан? Но он тут же отказался от этой мысли: за ним могли следить, и это погубило бы всё дело.

Сев в поезд, Ершов все время думал о таинственном чемодане, осматривая его со всех сторон. Выбрав момент, когда в купе никого не было, он попытался даже открыть его замки стальной проволочкой. Но это не удалось, несмотря на все усилия Ершова, имевшего некоторый опыт в слесарном деле. Майор, впрочем, решил, что вдвоем с Малиновкиным они попытаются всё же открыть его в Перевальске. Но тут же родилась смутная мысль: «А что, если чемодан, открывшись, взлетит на воздух? Ведь это и могло оказаться как раз тем сюрпризом, о котором говорилось в перехваченной шифровке». Ну, а если вся эта история с чемоданом всего лишь проверка его, Ершова?

В Перевальск Ершов прибыл в три часа дня. Едва он вышел из вагона, как к нему тотчас подошел Аскар.

— Вот удачно приехали, — улыбаясь, сказал он. — Тут как раз записку от товарища Жанбаева привез для вас один его знакомый. Приказано немедленно вам её передать. Вот, пожалуйста.

Ершов торопливо развернул вчетверо сложенный листок бумаги и прочел:

«Дорогой Таир Александрович!

Простите, что так долго заставил вас ждать меня. Зато привезу вам такую историческую вещицу, что вы только ахнете! Да ещё и документики кое-какие, относящиеся к древнейшим временам, удалось раздобыть. Наберитесь терпения ещё денька на два-три. Посмотрите тем временем в местной библиотеке дореволюционные архивы, особенно том третий. На страницах 1, 6, 11, 20, 30 и 34 обратите внимание на пометки царского чиновника Аксенова.

А теперь к вам просьба: чемоданчик, который я просил вас привезти из Аксакальска, передайте Аскару, а он переправит его ко мне. Извините, что пришлось затруднить вас таким поручением, но у меня не было другого выхода. До скорой встречи.

Ваш Каныш Жанбаев»

Цифры текста были, конечно, шифром. Нужно было немедленно их раскодировать.

— Подождите минутку, — сказал Ершов Аскару, отходя в сторону. — Я напишу несколько слов Жанбаеву.

— Пожалуйста, — равнодушно ответил Аскар. — Только побыстрее. Поезд, с которым я должен буду отправить записку, скоро отходит.

Ершов достал блокнот и, прислонясь к стенке вокзального здания, стал расшифровывать тайнопись Жанбаева, а Аскар, чтобы не мешать ему, направился к киоску с газированной водой.

Секретные указания Жанбаева, зашифрованные цифрами текста, были лаконичны. Они лишь подтвердили распоряжение, данное открытым текстом.

Что же делать теперь? Не отдавать чемодана? Но это значит открыть себя и дать Жанбаеву возможность улизнуть. Арестовать немедленно Аскара? Но ведь он может оказаться и не сообщником Жанбаева и даже, оказавшись сообщником, может не знать, где сейчас Жанбаев. Недаром у Жанбаева кличка «Призрак» — он, конечно, никому не доверяет ничего серьезного, и Аскар вряд ли знает о нём что-нибудь определенное.

Однако время идет, нужно что-то предпринять. Джандербеков уже напился воды и, посматривая на часы, косится в сторону майора. Ничего не поделаешь — нужно, видимо, идти на риск…

Ершов торопливо написал записку с ничего не значащими словами и несколькими цифрами, зашифровав в ней свой позывной, чтобы Жанбаев знал, от кого она.

— Пожалуйста, Аскар Габдуллович, — обратился он к уже подходившему к нему Джандербекову, — вот вам чемодан и записка для Жанбаева.

По пути домой Ершов зашел на почту и получил письмо от Малиновкина. Лейтенант сообщал свой новый адрес. В соответствии с распоряжением Ершова он ни на станции, ни даже в городе сегодня не был. Будет сидеть дома до темноты, а вечером пойдет на почту за новым приказанием майора.

Ершов тут же на почте написал письмо Малиновкину. Рассказал ему о происшествии с чемоданом Жанбаева и предложил связаться с местными органами МВД и железнодорожным начальством. Нужно было срочно предупредить их об усилении бдительности и возможной диверсии на строительстве железной дороги. Могло ведь оказаться, что в чемодане, который привез Ершов Жанбаеву, была взрывчатка.

 

ТРЕВОЖНАЯ ОБСТАНОВКА

На следующий день после того, как Ершов вернулся из Аксакальска, ему снова удалось связаться по радио с Жанбаевым, который, коротко сообщив о получении чемодана, дал Ершову новое, довольно странное распоряжение:

«Если завтра Аскар не будет ночевать дома и не вернется к утру, немедленно забирайте рацию, садитесь на поезд и уезжайте в Аксакальск. К Габдулле Джандербекову не заходите. Снимите комнату на Джамбулской, двадцать один, у Арбузова. Передайте ему привет от меня и в двадцать четыре ноль-ноль будьте на приеме».

«Что бы это могло значить?» — удивленно подумал Ершов, выключая рацию. Похоже было, что Жанбаев собирается ликвидировать свою базу в Перевальске. Но какое отношение имеет к этому Аскар? С ним случится что-нибудь или ему поручается что-то очень серьезное? И почему следует избегать квартиры Габдуллы Джандербекова?

Пока было ясно только одно — Жанбаев собирается что-то предпринять. Нужно, значит, принять какие-то меры против этого, опередить его, не дать ему возможности осуществить свой замысел.

Не заходя домой, огородами Ершов вышел на улицу. Дом, в котором поселился теперь Малиновкин, был ему известен. Он специально проходил мимо него днем, чтобы на всякий случай знать, как попасть туда в ночное время. Без труда нашел он его и теперь и, осмотревшись по сторонам, негромко постучал в окно той комнаты, в которой проживал, Малиновкин.

Голова лейтенанта тотчас же появилась в окне. Узнав майора, Малиновкин осторожно отворил форточку:

— Что случилось, Андрей Николаевич?

— Можете вы незаметно выйти ко мне на улицу?

— Лучше, если я через окно вылезу, чтобы хозяев не тревожить.

Торопливо одевшись, лейтенант перекинул ноги через подоконник и спрыгнул на землю: в темноте он не опасался, что кто-нибудь заметит это.

Ершов взял Малиновкина под руку и, медленно направившись с ним вдоль глухой, темной улицы, сообщил о новой шифрограмме Жанбаева.

— Определенно этот негодяй задумал какую-то пакость! — возбужденно воскликнул Малиновкин, стискивая кулаки.

— Спокойнее, Дмитрий! — строго остановил его Ершов. — Постарайтесь обходиться без восклицаний. Отправляйтесь немедленно к начальнику местного МВД. Сообщите ему о возможной диверсии в ближайшие сутки. Попросите установить наблюдение за Аскаром Джандербековым. Предупредите об опасности и железнодорожников. Без их помощи вряд ли нам удастся что-нибудь сделать. А мне нужно возвращаться в дом Джандербекова, чтобы не вызвать подозрений Аскара. Встретимся утром в девять часов в молочной на углу Первомайской улицы.

Майор почти не спал остаток этой ночи, а как только рассвело, напряженно стал прислушиваться к звукам в доме Джандербекова. Темирбек не ночевал сегодня дома, но Аскар ещё вчера вечером будто невзначай сообщил Ершову, что он ушел в гости к какому-то родственнику и, наверно, там заночует.

Сам Аскар проснулся, как обычно, в семь часов. Он не спеша умылся на кухне, позавтракал и направился на работу. Ершов понаблюдал за ним через окно. Он шел своей развалистой, неторопливой походкой, слегка сутулясь и неуклюже размахивая руками. Конечно, нелепо было по походке судить о том, что на душе у Джандербекова, но Ершову показалось, что человек, что-то замышляющий, не может идти так спокойно.

Без четверти девять майор направился к Первомайской улице. Молочная только что открылась, когда он вошел в неё, но Малиновкин уже ухитрился каким-то образом заказать себе простоквашу и стакан кофе.

Ершов сел за соседний столик и вежливо попросил у Малиновкина меню. Лейтенант протянул ему продолговатую твердую папку, в которую была вложена записка.

«Сообщил всё кому следует, — писал лейтенант. — Обсудили все варианты возможных действий Жанбаева. Есть опасение, что он замышляет что-то в связи с отправлением сегодня на стройучасток эшелона со взрывчатыми веществами».

«Ну да, конечно, он постарается использовать это обстоятельство, — сразу же решил Ершов, чувствуя, как на лбу его выступает испарина. — А я, значит, привез ему чемодан с подрывными средствами».

Первой же реакцией было желание немедленно действовать: пойти на станцию и лично арестовать Аскара Джандербекова — потом видно будет, сообщник он Жанбаева или нет. Но тут же другой, более трезвый внутренний голос удержал его: что это даст? Срыв диверсии? Но ведь Жанбаев-то насторожится и если не осуществит своего замысла сейчас, то сделает это в другой раз, и тогда труднее будет предупредить его замысел — он поймет, что Ершову-Мухтарову нельзя больше доверять.

 

ГАЗЕТНЫЕ ВЫРЕЗКИ

В тот же день и примерно в то же самое время в кабинет генерала Саблина пришел с докладом полковник Осипов. В руках его была довольно пухлая папка с вырезками из иностранных газет. Он положил её на стол перед генералом и молча сел в кресло, ожидая, когда Саблин закончит просмотр документов, представленных ему на подпись.

Подписав последнюю бумагу и отложив её в сторону, генерал раскрыл наконец папку, принесенную Осиповым. Прочитав несколько газетных вырезок, он стал бегло перелистывать остальные, читая в них только заголовки статей и подчеркнутые Осиповым строки. По мере знакомства с этими материалами на лице его всё чаще возникало выражение недоумения, и он то и дело, бросал вопросительные взгляды на полковника. Осипов же задумчиво перелистывал иллюстрированный журнал, который он взял со стола Саблина, и казался безучастным.

— То, что буржуазные газеты продолжают писать о проблемах использования атомной энергии в мирных целях, меня ничуть не удивляет, — задумчиво проговорил наконец Саблин, слегка отодвигая в сторону папку с вырезками. — Не удивляет меня и пессимистический тон буржуазных деятелей по этому поводу. Протесты против безудержной гонки вооружений и грозным предупреждением звучащее требование народов запретить оружие массового уничтожения вынудили их к этому разговору. Зачем, однако, снова принес ты мне всё это — не пойму что-то.

— А ты не обратил разве внимания на то, что некоторые иностранные газеты ссылаются и на наш будто бы плачевный опыт использования атомной энергии? — спросил Осипов, придвигая к себе папку с вырезками.

— Так подобные газетные «утки» появляются ведь не впервые, — пожал плечами Саблин.

— Ну, а вот это, например. — Осипов вынул из папки и протянул генералу небольшую вырезку. — Они пишут тут об «ужасном взрыве с огромными жертвами», происшедшем будто бы на строительстве одной из наших среднеазиатских железнодорожных магистралей. Что ты об этом скажешь? Не кажется ли тебе, что статейка эта имеет какое-то отношение к миссии Жанбаева?

— Тут не указывается ведь точный адрес «происшествия»? — спросил Саблин, пробегая глазами небольшую газетную статью, которую он не заметил при просмотре вырезок, принесенных полковником Осиновым.

— Точного адреса нет, конечно, — ответил Осипов, нервно постукивая пальцами по краю стола, — да и быть не может, но боюсь, как бы они не попытались подкрепить эту газетную «утку» подлинными фактами.

— Точнее? — попросил Саблин, хотя сразу же понял мысль Осипова.

— Взрывом с большим количеством жертв, — ответил полковник и настороженно посмотрел в глаза собеседнику. — Не об этом ли «сюрпризе» говорилось в шифрограмме, адресованной Жанбаеву?

Теперь ход мыслей Саблина совпал с мыслями полковника: Илья Ильич тоже думал сейчас об этом «сюрпризе» и о майоре Ершове. Проник ли он уже в замыслы Жанбаева или всё ещё теряется в догадках? Нужно будет предупредить его: пусть имеет в виду возможность подобного «сюрприза».

— Когда у нас сегодня сеанс с Малиновкиным? — спросил генерал Саблин.

— В час ночи.

— Предупредите его, — коротко распорядился Илья Ильич.

— Слушаюсь.

В час ночи полковник Осипов уже сидел возле радиостанции и настороженно следил за уверенными действиями дежурного радиста. Он уже несколько раз вызывал Малиновкина, но ответа все не было. Когда большая стрелка часов стала отсчитывать одиннадцатую минуту второго часа, на лице полковника появились первые признаки нетерпения.

Радист, подождав немного, снова застучал ключом, посылая в эфир свои позывные, но и на этот раз никто не отозвался.

А спустя полчаса полковник Осипов докладывал генералу Саблину:

— Малиновкин сегодня впервые не ответил на наш вызов. Что бы это могло значить?

«Что бы это могло значить?» — размышлял генерал. Он не страдал бессонницей подобно полковнику Осипову и, несмотря на все волнения своего нелегкого трудового дня, хорошо спал ночами, если только срочные дела не были этому помехой. Сегодня, однако, он долго не мог заснуть.

Саблин прошел большую, суровую школу жизни. Были и победы, были и поражения на его пути. Он врывался в конспиративные квартиры белогвардейских офицеров в годы гражданской войны, выслеживал тайных агентов иностранных разведок в годы первых пятилеток, служил в армейской контрразведке в годы Великой Отечественной войны. В него стреляли враги явные; против него строили козни враги скрытые, пробравшиеся в органы государственной безопасности, но он никогда не сдавал своих позиций.

Всё сложнее становилась борьба, всё больших знаний требовала она от Саблина. Если в молодости полагался он главным образом на свою физическую силу, на верность глаза и на искусство владения оружием, то очень скоро потребовались и острое политическое чутье и знание международной обстановки. А теперь ко всему этому прибавилась нужда в таких познаниях, о которых в годы молодости своей он не имел даже элементарного представления. Возникла, например, необходимость в знании фототехники, микросъемки, радиотехники и даже телевидения. Не требовалось, конечно, быть специалистом в каждом из этих видов техники, но знание её основ и возможностей использования для целей разведки и контрразведки было совершенно необходимо.

А как только человечество подошло к преддверию атомного века, то Саблину, чтобы строже и надежнее охранять военную и государственную тайну производства этой энергии, пришлось взяться и за литературу по физике, слушать лекции, советоваться и консультироваться со специалистами в области атомной и термоядерной энергии.

Самым же главным для Саблина, без чего немыслимо было разобраться во всей сложности современной внешнеполитической и внутриполитической обстановки, всегда была марксистско-ленинская теория, помогавшая ему находить верные решения труднейших задач…

Генерал Саблин лежал теперь в постели с открытыми глазами, выверял и взвешивал всё, пытаясь предвидеть дальнейшее развитие событий, возможные поступки врагов и действия своих подчиненных. Положение майора Ершова казалось ему особенно сложным; помочь ему требовалось больше, чем кому-либо другому. Но Саблину самому был не вполне ещё ясен очередной ход противника, а не разгадав этого хода, нельзя было дать Ершову верного совета.

 

НОЧНОЙ РЕЙС

Ночь была на редкость темной: в двух шагах ничего не было видно.

— Нужно же затянуть отправку такого эшелона дотемна! — ворчал Шатров, поглядывая в окно паровозной будки на мрачное, беззвездное небо.

— Дежурный говорит, что перегон был занят, — заметил Рябов, подкачивавший инжектором воду в котел. — С Абдулаевым что-то случилось. Застрял он на перегоне Голубой арык — Сосновый бор. Только с помощью толкача еле втащили его на подъем.

В окно Шатров видел разноцветные огоньки станционных сигналов и желтые пятна фонарей в руках осмотрщиков вагонов, проверявших только что прибывший на станцию товарный состав. Блеснул вдалеке луч прожектора локомотива поезда, отходившего от пассажирской станции в сторону Аксакальска.

Шатров знал уже об угрозе, нависшей над поездом, и хоть внешне ничем не выражал своей тревоги — на душе у него было неспокойно. Придирчивее, чем обычно, наблюдал он за работой помощников, требуя от них безукоризненной точности выполнения всех своих распоряжений.

— Держи по всей колосниковой решетке огонь ровным слоем, Федор! — приказывал он Рябову, заглядывая в топку.

— Тимченко! — кричал он кочегару, сортировавшему уголь на тендере. — Покрупнее подавай уголь. Мелочь искрить будет, а это опасно для нашего груза.

Так как поезд отправляли ночью, принимались особые меры предосторожности. Шатров заметил даже двух работников Министерства внутренних дел, несколько раз проходивших мимо состава.

А когда поезд должен был тронуться в путь, к Шатрову подошел коренастый военный и, приложив руку к козырьку фуражки, представился:

— Капитан Бегельдинов. Надеюсь, вас не нужно предупреждать, товарищ Шатров, о необходимости быть бдительным? У нас сегодня есть основания беспокоиться за ваш поезд…

— Что эти военные панику поднимают! — недовольно заметил Рябов, когда капитан отошел от их паровоза. — Настроение только портят!

По техническим причинам поезд задержался на станции ещё на полчаса. Вокруг попрежнему было темно и безлюдно. Дул ветер, уныло завывая в щелях паровозной будки. Тревожное настроение постепенно передалось и Рябову, и он всё чаще посматривал в окно будки на растворявшийся где-то во тьме хвост состава и призрачные огоньки сигнальных фонарей, мерцавших на станции.

Но вот главный кондуктор дал свисток, и поезд тронулся. Замелькали по сторонам привычные силуэты станционных строений, пестрые огоньки ночной сигнализации, тускло освещенный пригород, и поезд, набирая скорость, вышел наконец в открытую степь. Казалось, в непроглядной мгле ничего уже нельзя было разглядеть по сторонам, но Константин по выхваченным из темноты лучом прожектора кустикам, пикетным столбикам, уклоноуказателям, похожим на мрачные кресты, и по другим предупредительным знакам и знакомым предметам свободно читал местность и уверенно вел свой локомотив.

Когда поезд пришел на станцию Красная Юрта, на которой ему полагалась небольшая остановка, Рябов сошел с паровоза и прошелся вдоль состава. Вернувшись, он зябко передернул плечами и негромко проговорил:

— Действительно страшновато, понимаешь…

— А вот теперь я могу сказать тебе — на поднимай паники, — усмехнулся Константин.

С поездом Шатрова на тормозных площадках вагонов, переодетые стрелками железнодорожной охраны, ехали в эту ночь Ершов и Малиновкин: майор — вместе с главным кондуктором в голове поезда, лейтенант — с хвостовым кондуктором на последнем вагоне. Ещё три стрелка разместились на остальных тормозных площадках.

Малиновкин был в приподнятом настроении — наконец-то он участвует в настоящем деле!

«Чертовски нужная наша профессия контрразведчиков! — с гордостью думал он, всматриваясь в темноту. — Вот где-то в ночи неслышно ползут сейчас гады — шпионы и диверсанты. Они могут отравить колодцы, выкрасть важные военные документы, убить большого государственного деятеля, взорвать поезд со взрывчатыми веществами. Чтобы помешать им совершить их гнусное дело, нужно упорно идти по их следам; долгие, томительные дни терпеливо выжидать и выслеживать врага, рассчитывая каждый свой шаг и угадывая каждый его шаг и не имея права ошибиться. А когда наконец враг будет настигнут, когда его схватишь за горло и прижмешь к стенке, никому нельзя будет рассказать об этом деле, хотя очень захочется рассказать о нем, потому что это будет настоящий подвиг, которым смогут гордиться и твои друзья и твоя невеста, если только она есть у тебя…»

У Малиновкина не было пока невесты, и он тяжело вздохнул. У него была девушка, которая ему только нравилась, но для того, чтобы назвать её невестой, нужно было полюбить её так, как Шатров полюбил Ольгу.

Мысли Малиновкина отклонились в сторону: он вспомнил о Беловой, которую он видел недавно на станции Большой Курган. Она понравилась ему тогда, хотя он и не назвал бы её красавицей. Но, отогнав от себя эти воспоминания, он снова стал думать о контрразведчиках.

«Да, чекисту нельзя болтать о своей работе, иначе он может погубить и себя и дело, которое ему поручено. Если же он не умеет владеть собой и тщеславие окажется сильнее его воли, то он уже не контрразведчик, не чекист. Значит, он случайно совершил подвиг и его зря наградили. А слава и без того пойдет следом, если только заслужишь её честно».

Малиновкин вспомнил, как он первый раз смотрел кинокартину «Подвиг разведчика», каким уважением проникся к главному герою. «Надо быть только таким, как майор Федотов, — говорил он себе. — И я буду таким! Другим просто нельзя быть — незачем идти тогда в разведчики…»

Ершов тоже задумчиво смотрел в это время в непроглядно-темную степь за тормозной площадкой вагона.

«Пробрались ли уже враги на поезд или проникнут на него где-то в пути? — напряженно думал он. — И кто они, эти враги: сам ли это Жанбаев, Темирбек или Аскар Джандербеков?»

Конечно, и Аскар мог бы по приказанию Жанбаева подложить что-нибудь в один из вагонов, но за ним теперь тщательно следили, и Ершову было известно, что до отхода поезда он не выходил из помещения кондукторского резерва.

Ершов не опасался, что Призраком подкуплен кто-нибудь из кондукторской бригады. Ему ещё днем сообщили, кто будет сопровождать поезд. Все люди были надежные. Одного из них — главного кондуктора Бейсамбаева — он знал лично. Подойти незаметно к поезду в Перевальске тоже было невозможно, так как он охранялся усиленным нарядом. У Жанбаева оставался лишь такой ход: подобраться к поезду на одной из промежуточных станций. Значит, нужно быть повнимательнее на остановках.

— Сколько ещё у нас в пути остановок, товарищ Бейсамбаев? — спросил Ершов у главного кондуктора.

— Две всего остались, — ответил главный кондуктор. — Сейчас Курганча будет, а потом Абайская.

Когда поезд пришел на станцию Курганча, небо на востоке стало светлеть. Оно было теперь почти безоблачно. Ветер, всю ночь усердно разгонявший тучи, тоже немного успокоился. Контуры большегрузных крытых вагонов поезда постепенно становились всё отчетливее. Можно было разглядеть уже и составы, стоявшие на соседних путях, и станционные строения.

Несколько местных железнодорожников, вышедших встречать поезд Шатрова, медленно шли вдоль вагонов. Мерно покачивались в их руках фонари, бросая тусклые пятна света на серый песок балласта. Бейсамбаев поздоровался с одним из них, видимо с дежурным по станции, и пошел рядом.

Майор тоже соскочил со ступенек тормозной площадки и прошелся вдоль вагонов, посматривая по сторонам. С паровоза спрыгнул кто-то из бригады Шатрова, кажется Рябов. Прошли мимо осмотрщики вагонов, приподнимая длинными крючками крышки вагонных букс.

Стрелки железнодорожной охраны тоже ходили теперь вдоль состава, держа винтовки наперевес. К майору подошел сержант железнодорожной милиции, дежуривший на станции. Видимо, Бейсамбаев сообщил ему, что Ершов тут самый старший. Приложив руку к козырьку фуражки, он доложил:

— У нас тут всё в порядке, товарищ начальник. А у вас как?

— Да тоже как будто всё благополучно, — ответил Ершов. — Вы покараульте здесь за меня, а я пройдусь немного.

— Слушаюсь, — отозвался сержант.

Поинтересовавшись у Рябова, как у них идут дела на паровозе, Ершов повернулся назад и медленно пошел к хвосту поезда, останавливаясь у тормозных площадок и разговаривая со стрелками охраны. Когда он подходил уже к концу поезда, с хвостового вагона спрыгнул Малиновкин и торопливо пошел к нему навстречу.

— Ну, как тут у Вас дела, Митя?

— Всё в порядке, Андрей Николаевич, — ответил лейтенант и добавил, понижая голос: — Но вы знаете, оказывается, хвостовым кондуктором едет со мной Темирбек. Я его теперь только узнал, когда рассветать стало. Прежний хвостовой кондуктор, оказывается, внезапно заболел перед самым отходом поезда, и его заменили Темирбеком. Так, по крайней мере, объяснил мне это сам Темирбек.

— Это очень важное обстоятельство! — взволнованно проговорил Ершов. — Как он ведёт себя?

— Флегматично, как всегда. За всю дорогу ни слова не вымолвил, если не считать объяснения, которое дал мне всего полчаса назад.

— Мне нельзя показываться ему на глаза, но вы ни на минуту не упускайте его из виду! — торопливо распорядился Ершов. — Кто знает, может быть, именно ему поручил Жанбаев диверсию, хотя не верится мне, чтобы он доверил этому человеку такое дело…

Когда Ершов вернулся к своей тормозной площадке, Бейсамбаев сообщил ему:

— Ну, скоро двинемся дальше. Теперь уже без остановок. Поездной диспетчер обещает «зеленую улицу» до самого Большого Кургана. Целых полчаса на этом сэкономим.

— Сколько мы простоим тут ещё? — спросил Ершов.

— Минут пять, пожалуй. Не больше.

— А то, что у вас на хвостовом вагоне вместо Дослаева едет Темирбек, вам известно?

— Да, конечно, ведь Дослаев внезапно заболел. Я забыл вам об этом доложить. А Темирбека я хорошо знаю. Старательный человек. Родственник начальника нашего, Джандербекова.

Ничего не ответив Бейсамбаеву, Ершов снова пошел вдоль состава к хвосту поезда.

«Случайно так всё получилось или Темирбек имеет задание от Жанбаева? Аскар мог ведь специально всё так подстроить, чтобы Темирбек попал на этот поезд», — думал Ершов.

И всё-таки ему не очень верилось, чтобы главным исполнителем плана Жанбаева был этот угрюмый, туповатый Темирбек. Ещё в Москве, перед поездкой в Перевальск, Ершов подробно познакомился в справочном отделе министерства со всеми более или менее достоверными материалами о знаменитом Призраке. Архив министерства располагал главным образом газетными очерками и статьями буржуазных журналистов в отделах международной хроники. Они, конечно, многое присочиняли, окутывали личность Призрака ореолом романтики и таинственности. Статьи о нём были написаны в духе похождений небезызвестного полковника Лоуренса — героя английской разведки, мастера международных провокаций на Востоке.

Ко всем этим статьям, вырезанным из иностранных газет и журналов, были соответствующие комментарии работников Министерства иностранных дел. На основании всех этих данных получилось, что Призрак обычно пользовался очень небольшим количеством сообщников, никому из них не доверяя и никого не посвящая в основные свои планы. Главный же свой замысел он обычно осуществлял сам, без помощников.

Но зачем же тогда здесь этот Темирбек? Может быть, Призрак изменил тактику или поручил Темирбеку что-нибудь такое, что отвлекло бы внимание от самого Призрака? Для второстепенной роли мог, конечно, пригодиться и этот фанатик.

Да и вообще слишком уж что-то много помощников понадобилось Призраку на этот раз. Получалось, что на него работали Аскар, Темирбек и Мухтаров. Или, может быть, не все они его сообщники?

Ершов подходил уже к хвостовому вагону, когда поезд медленно тронулся с места.

«Куда же мне теперь вспрыгнуть?» — забеспокоился майор, прикидывая в уме, уместно ли будет ему появиться сейчас на тормозной площадке хвостового вагона лицом к лицу с Темирбеком.

Решив, что хвостовому кондуктору лучше не показываться, майор побежал было к ближайшей тормозной площадке, как вдруг услышал тревожный выкрик Малиновкина:

— Эй, Темирбек!

Майор остановился и снова торопливо повернулся к хвостовому вагону. Что бы это могло значить? Почему Малиновкин зовет Темирбека? Хвостовой вагон теперь подкатывался к нему, и он увидел свесившегося с противоположной стороны тормозной площадки лейтенанта.

— В чем дело, Дмитрий? — спросил он, поспешно вспрыгивая на ступеньки вагона.

— Темирбек пропал куда-то!.. — испуганно проговорил Малиновкин. — Кто-то из местных станционных работников только что проходил тут мимо, и Темирбек спрыгнул, чтобы узнать, как поезд пойдет дальше.

— Ну и что же? Говорите скорее!

— Я услышал его восклицание «Апырай»! Но поезд вдруг тронулся, и Темирбек словно сквозь землю провалился.

Несколько мгновений майор соображал. Он знал, что возглас «Апырай» означает у казахов удивление и даже испуг. Что же удивило или испугало Темирбека? Видимо, то, что поезд пойдет дальше без остановок. Значит, это как-то нарушало его планы…

А поезд между тем всё увеличивал скорость, и по сторонам всё чаще мелькали стоящие на соседних путях вагоны. Темирбека нужно было схватить немедленно! Замешан он в замыслы Жанбаева или нет — это выяснится позже, а сейчас его следует поймать во что бы то ни стало. Тут, на станции, нетрудно будет это сделать. На ней находятся только два состава порожняка, а сама станция — лишь несколько служебных построек. Вокруг же простиралась голая степь. Темирбеку тут не уйти никуда. Поймать его помогут Малиновкину сержант милиции, дежурящий на станции, и местные железнодорожники.

— Дмитрий, — почти выкрикнул Ершов, схватив лейтенанта за руку, — спрыгивайте немедленно и поймайте Темирбека во что бы то ни стало!..

Малиновкин торопливо кивнул головой и передал свою винтовку Ершову; у него в запасе был пистолет.

Поезд почти миновал станцию и развил такую скорость, что прыгать с него было рискованно. Но Малиновкин был хорошим спортсменом и спрыгнул благополучно.

Теперь уже почти совсем рассвело. Небольшое облачко на востоке окрасилось в яркий цвет. Красноватый отблеск его лег на землю.

«Зачем всё-таки Темирбек сбежал с поезда так поспешно?» — думал майор Ершов, наблюдая, как лейтенант Малиновкин перебегал через рельсы к составу порожняка, стоящему на станции.

И тут его осенила тревожная догадка: Темирбек, наверно, поставил на этом поезде мину замедленного действия, которая должна взорваться на последнем перегоне или на конечной станции, Большой Курган, где сосредоточивались не только наиболее ценные грузы и механизмы, но и находилось много рабочих. Он рассчитывал, видимо, покинуть поезд на предпоследней остановке, так как первоначально предполагалось, что эшелон будет останавливаться на всех станциях. Уйти с поезда раньше Темирбек, очевидно, не имел возможности, так как это вызвало бы подозрения, да и мину, по всей вероятности, нельзя было оставлять без присмотра.

Но где же может находиться эта мина?

«Она где-нибудь здесь, наверно», — решил Ершов и стал поспешно осматривать тормозную площадку.

 

ЗАМИНИРОВАННЫЙ ПОЕЗД ПРИХОДИТ В БОЛЬШОЙ КУРГАН

Рассветало, когда Ольга Белова, по поручению своего начальника, пришла на станцию встретить поезд Шатрова со взрывчатыми веществами. Тревожно было у неё на душе. За день до этого начальник ознакомил её с документами, пришедшими из местного отделения МВД. В них сообщалось о возможности диверсии со стороны врагов и предлагалось усилить бдительность в районе взрывных работ.

К тому же ещё вчера у Ольги был неприятный разговор с дежурным по станции Большой Курган — инженер-лейтенантом Грачевым. Он упрекал Ольгу в том, что подчиненные ей взрывники до сих пор не вывезли со станции значительное количество аммонита, находившегося в вагонах-складах. Вчера начальник Ольги дал указание инженеру, отвечающему за безопасность взрывных работ, немедленно вывезти аммонит со станции, но тот не успел ещё выполнить его приказание. А станция и без того была забита цистернами с бензином и другими легко воспламеняющимися материалами.

Ольга ходила теперь по перрону, тревожно раздумывая об этом и напряженно вглядываясь в ту сторону станции, откуда должен был показаться паровоз Шатрова. Она уже хотела было справиться у железнодорожного начальства, не опаздывает ли поезд Константина, но в это время к ней торопливо подошел оператор Ерохин и позвал к дежурному по станции.

Инженер-лейтенант Грачев удивил её бледностью лица и беспокойным блеском глаз. Она сразу же подумала, что случилось, видимо, что-то необычное, если так изменилась внешность этого хладнокровного человека.

— Что слышно о поезде Шатрова, товарищ Грачев? — торопливо спросила Ольга, с тревогой глядя в глаза дежурному.

— Поезд Шатрова близко, — ответил Грачев, и голос его дрогнул слегка, хотя он, видимо, изо всех сил старался скрыть своё волнение. — Прибудет с минуты на минуту, но…

Грачев замялся, будто не решаясь произнести какое-то страшное слово, но, сделав над собой усилие и осмотревшись по сторонам, проговорил, понижая голос почти до шопота:

— Он заминирован.

— Как?! — вскрикнула Ольга, сразу же почувствовав, что ладони её рук стали мокрыми.

— Диверсанты поставили на нем мину замедленного действия. Она может взорваться каждое мгновение, — пояснил дежурный, взяв наконец себя в руки. — Нужно действовать немедленно! Я прошу вас помочь мне. Необходимо предупредить всех об опасности. Я закрою семафор и не пущу поезд на станцию. Но если он взорвётся даже там — всё равно беда будет немалая.

— Что же я должна делать?

— Поднимите рабочих в бараках и уведите их за холмы. Бараки ведь в конце станции, как раз за входным семафором.

— Значит, если там взорвется поезд…

— Да, да! — нетерпеливо прервал её дежурный. — Именно поэтому нужно выводить их из бараков как можно скорее!

— Хорошо, я сделаю это! — с неожиданной решимостью проговорила Ольга.

Она почувствовала вдруг необыкновенный прилив сил и уже собиралась выбежать из конторы дежурного по станции, но Грачев торопливым жестом остановил её:

— Минуточку, Ольга Васильевна! Я пошлю с вами Ерохина. Он предупредит поездную бригаду об опасности. Они ведь не знают ещё, что поезд заминирован… Ерохин, — повернулся Грачев к оператору, молодому человеку, настороженно прислушивавшемуся к разговору дежурного с Беловой, — понятно вам, что от вас требуется?

— Так точно, товарищ инженер-лейтенант!

— Действуйте!

Ольга и Ерохин почти одновременно вышли из конторы дежурного. До входного семафора было ещё довольно далеко, но они не выдержали и побежали вдоль пути, прыгая со шпалы на шпалу.

Они пробежали уже значительную часть расстояния и приближались к семафору, когда крыло его тяжело опустилось, будто простреленное кем-то живое крыло смертельно раненной птицы. И как раз в это время из-за холмов вынырнул паровоз Шатрова с ещё не потушенным прожектором и каким-то лихорадочным блеском буферных сигнальных огней.

— Знаете что, товарищ Ерохин… — Ольга остановилась на мгновение и схватила оператора за руку: — паровозную бригаду предупрежу я сама, а вы бегите к баракам.

Ерохин подумал, что девушка, видимо, устала и не может бежать дальше.

— Хорошо, — поспешно ответил он, — предупредите их, а я побегу спасать рабочих.

Поезд Шатрова заметно сбавил скорость и вот-вот готов был остановиться. Ольга бежала к нему, спотыкаясь и увязая в сыпучем песке. Но её заметили с паровоза. Константин, успевший уже остановить поезд, поспешно спускался из будки машиниста ей навстречу.

— Константин, Костя!.. — почти задыхаясь, прокричала она, хватаясь за лесенку паровоза. — Ваш поезд заминирован! Мина должна взорваться скоро! Уходите немедленно с паровоза!..

— Как — уходить?.. — Константин остановился на последней ступеньке — Бараки же вокруг… Как же можно?.. Ты слышишь, Федор?

Побледневший Рябов высунулся из окна паровозной будки.

— Кто такое сумасшедшее приказание дал — бросить паровоз?.. — прокричал он, меряя девушку злыми глазами.

— Вот что, — перебивая Рябова, торопливо проговорил Шатров. — Перегон ещё считается занятым нами, и мы сейчас задним ходом уведем на него поезд. Бегите быстрее на станцию, Ольга Васильевна, и доложите об этом дежурному.

— Не рискуйте вы так, Костя! — испуганно проговорила Ольга и, заметив по выражению лица Шатрова, что он не изменит своего решения, изо всех сил побежала к станции.

— Тимченко! — крикнул между тем Шатров кочегару. — Живо спрыгивай с паровоза и беги предупредить охрану и нашу поездную бригаду! Пусть они поскорее соскакивают с поезда. Ты тоже оставайся с ними. Перепуганный кочегар почти скатился с паровоза.

Видя, с какой поспешностью убегает с паровоза Тимченко, Шатров повернулся к Рябову:

— Иди и ты, Федор…

— Да ты что?.. — Рябов зло выругался.

И Константин понял, что Федор ни за что не уйдет с паровоза.

А времени терять было нельзя. Он поспешно схватился за рукоятку переводного механизма и установил её для пуска паровоза задним ходом. Отпустив затем тормоза, Шатров приоткрыл слегка регулятор, впуская пар в цилиндры, и медленно сдвинул состав с места. Бледный, дрожащий от волнения Рябов судорожно вцепился потными руками в подоконник паровозной будки, будто опасаясь, что кто-то может силой стащить его с локомотива. Он механически следил за быстрыми, уверенными действиями Шатрова, но, казалось, не понимал, что тот делает.

А поезд постепенно набирал скорость и всё дальше уходил от станции. Местность по сторонам железнодорожного пути становилась всё пустыннее. Лишь жесткий, пыльный кустарник, росший по склонам невысоких пологих холмов, слегка оживлял унылый пейзаж, да первые лучи показавшегося из-за горизонта солнца прибавили несколько ярких бликов к тусклым в эту пору года краскам местной природы.

Постепенно приходя в себя, Рябов, посмотрел в окно на убегавшие вперед вагоны. В красноватых лучах восходящего солнца они казались залитыми кровью. Федор торопливо повернулся к Шатрову.

— Так, значит, и погибнем мы тут, Костя?.. — проговорил он дрогнувшим, незнакомым голосом.

Константин не ответил. Он торопливо высунулся в окно и произнес, будто рассуждая вслух:

— Ну, хватит, кажется… Теперь уже не опасно.

Потом прикрыл регулятор и стал осторожно притормаживать поезд. Федор, ничего не понимая, удивленно смотрел на него. А когда состав уже почти совсем остановился, Шатров резко повернулся к нему и крикнул:

— Чего стоишь? Быстро отцепляй паровоз!

Тут только Федор понял замысел Шатрова и стремительно бросился вниз по лесенке паровоза. Достигнув земли, он едва устоял на ногах и побежал по обочине железнодорожного полотна вдоль всё ещё медленно катившегося тендера. Песок под ногами казался необычайно зыбким — ноги тонули в нём, бежать было трудно. Пот заливал разгоряченное лицо Федора, а сердце билось так учащенно, словно он без передышки преодолел огромное расстояние.

Добежав наконец до конца тендера, он цепко ухватился за его буферный брус и, торопливо поймав торчащий сбоку рычаг расцепного привода автосцепки, с силой приподнял его вверх, вывел из прямоугольного паза кронштейна, затем до отказа повернул на себя и опустил в прежнее положение. Звякнула цепь, скрипнул валик подъемника, и огромные кулаки автосцепки разомкнули свою стальную хватку.

Поезд теперь совсем остановился. Федор хотел уже было броситься назад, к паровозу, но вспомнил, что не разъединил ещё воздушную магистраль автоматических тормозов. Нагнувшись, он поспешно перекрыл концевые краны магистральной трубы и, схватившись за резиновые рукава, легко разомкнул их половинки.

— Что ты там копаешься, Федор? — сердито крикнул Шатров, высовываясь из паровозной будки.

Рябов проворно вылез из-под вагонных соединений и опрометью бросился к паровозу. А когда он схватился наконец за поручни лесенки, локомотив стал медленно отделяться от состава, готового ежесекундно взлететь на воздух. Рябов уже почти взобрался на паровоз, как вдруг услышал чей-то громкий крик:

— Рябов! Шатров!

Юноша поспешно обернулся и увидел, как вдоль состава бежал к паровозу какой-то человек в военной форме, энергично размахивая руками.

 

ЗА ПОЛЧАСА ДО ВЗРЫВА

Станция осталась далеко позади, когда Ершов заметил под небольшой лавочкой тормозной площадки сундучок, окованный железом. Такие сундучки обычно берут с собой в дорогу поездные бригады. Наверно, его оставил здесь хвостовой кондуктор Темирбек.

Торопливо нагнувшись, Ершов заметил массивный замок в петлях крышки и, потрогав его, убедился, что он закрыт. Тогда майор осторожно выдвинул сундук из-под лавочки на середину тормозной площадки. Он почти не сомневался теперь, что мина замедленного действия в этом сундуке. Приложив ухо к крышке, майор прислушался, но шум колес поезда, видимо, заглушал тиканье часового механизма внутри сундука.

Нужно было немедленно открыть замок, но чем? Ершов ощупал карманы — в них не было ничего подходящего. Но тут взгляд его упал на винтовку Малиновкина, которую он прислонил к барьеру тормозной площадки. Ершов снял с нее штык и острый конец его просунул в дужку одной из петель сундука. Упругая сталь штыка прогнулась слегка от усилия его рук, но и дужка начала медленно сворачиваться в сторону. Нужно было бы посильнее нажать на нее, но Ершов боялся шевелить сундук, чтобы не потревожить мину.

Наконец перекрученная несколько раз железная петля отскочила от сундука. Майор, затаив дыхание, осторожно открыл крышку и тотчас же увидел коричневый грибообразный предмет, торчавший из деревянной коробки, вложенной в сундук. Не могло быть сомнения, что это взрыватель мины замедленного действия. В коробке же, из которой он торчал, находилась, видимо, взрывчатка.

Ершов торопливым движением вытер выступивший на лбу холодный пот и опустился перед сундуком на корточки. За время работы в разведке и контрразведке он изучил множество систем различных мин замедленного действия — и своих, отечественных, и иностранных. Взглянув теперь на коричневый гриб, он сразу же сообразил, что это взрыватель мины замедленного действия. Он несколько напоминал немецкий часовой взрыватель «I-Feder-504» с заводом на двадцать одни сутки. Но механизм его был незнакомой конструкции.

Присмотревшись к нему повнимательнее, майор обнаружил в верхней, уширенной части его корпуса несколько подвижных ободков с рубчиками накатки. Нижняя же, цилиндрическая часть, имевшая меньший диаметр, была, очевидно, ввинчена в запальную шашку со взрывчаткой, лежавшей внутри деревянного ящика.

Первой мыслью Ершова было схватить сундук с этой миной и сбросить с поезда. Но он тут же сообразил, что вряд ли удастся отбросить его так далеко, чтобы не опасаться детонации, в случае если мина взорвется, а она взорвалась бы непременно. Мину вообще опасно было трогать, так как она могла взорваться даже в руках от самого легкого сотрясения.

Поезд между тем развил довольно значительную скорость, и телеграфные столбы по бокам тормозной площадки мелькали всё чаще и чаще. Но Ершов уже ни на что не обращал внимания, все мысли и чувства его были сосредоточены теперь только на мине. Продолжая изучать её, он заметил вскоре на верхней части корпуса взрывателя смотровое окошко. Через застекленное отверстие его были видны колесико балансирного маятника и установочный диск с красными делениями и цифрами. Нетрудно было сообразить, что цифры на дуге диска означают часы, а деления между ними — минуты.

Пока Ершов изучал взрыватель, он заметил, что установочный диск его сместился справа налево на два мелких деления. Сверившись со своими часами, майор определил, что смещение это соответствует двум минутам.

«На какое же время рассчитано замедление? Когда произойдет взрыв?» — тревожно думал Ершов, ещё ниже склоняясь над сундуком Темирбека.

Не дотрагиваясь до мины, он торопливо принялся осматривать её взрыватель со всех сторон. В самой верхней части его, в центре широкого ободка с рубчиками накатки, он заметил вскоре головку с красными черточками делений и цифрами от «1» до «24». Как и в смотровом окошке, здесь находился красный треугольник. Угол его совмещался с цифрой «5». Видимо, это и было заданное время замедления механизма взрывателя. До взрыва, следовательно, оставалось теперь всего полчаса.

Хотя полчаса — это совсем короткий промежуток, Ершов все же вздохнул с некоторым облегчением. Вынув платок из кармана, он вытер им лицо, мокрое от пота, и впервые осмотрелся по сторонам.

С тормозной площадки хвостового вагона была видна холмистая местность с низкорослым кустарником, подступавшим почти к самому полотну железной дороги. Выжженный солнцем и припудренный пылью балластного песка, он казался неживым, окаменевшим. Зато многочисленные холмы, тесно примыкавшие друг к другу, в легком мареве утреннего тумана представлялись свернувшимися в клубок спящими животными. А вверху, над холмами и над крышами вагонов, уже розовело небо раннего утра.

Нужно было торопиться, так как с каждой минутой механизм взрывателя становился всё более чувствительным к сотрясению. Боевая пружина его вот-вот готова была послать ударник в чувствительную сердцевину капсюля-детонатора.

Но где же тут предохранитель взрывателя? Ершов знал, что при обезвреживании мин замедленного действия необходимо прежде всего остановить часовой механизм. В немецком взрывателе «I-Feder-504» это делалось просто: нижнее, подвижное кольцо на уширенной части его корпуса нужно было только переместить несколько вправо.

Есть ли тут такое кольцо?

Ершов ещё раз осмотрел корпус взрывателя. Вот чуть пониже верхнего заводного ободка видны рубчики второго ободка, поменьше размером. Может быть, поворот именно этого кольца остановит часовой механизм?

Ершов осторожно дотронулся до корпуса взрывателя, но тотчас же отдернул руку. А что, если это не то кольцо? Поворот его может ведь и ускорить взрыв…

Поглощенный тревожными мыслями, майор не почувствовал, что поезд стал постепенно уменьшать скорость. Он заметил это лишь тогда, когда эшелон совсем остановился. Что оставалось делать? Бросить всё и бежать с поезда? В это самое мгновение он услышал, что кто-то закричал диким голосом: «Спасайся! Взорвемся!»

А может быть, схватить мину и убежать в поле?

Но ведь до взрыва остались считанные минуты. Механизм взрывателя напряжен до последнего предела. Самого легкого сотрясения может оказаться достаточно, чтобы он сработал и взорвал мину прежде, чем удастся отнести её от эшелона. Нет, нужно продолжать обезвреживание теперь же.

Ершов положил уже руку на кольцо с узким ободком, но всё ещё никак не мог решиться повернуть его, хотя не сомневался почти, что ключ к разгадке секрета взрывателя именно в этом ободке…

И вдруг поезд чуть слышно дрогнул, тронувшись с места, и задним ходом медленно двинулся со станции.

«Значит, машинист узнал, что состав заминирован! — радостно подумал Ершов. — Узнал и не побоялся увести назад страшный груз…»

Ершов больше не колебался. Он ещё раз присмотрелся к кольцу с узким ободком и обнаружил на нем красный треугольник — он находился как раз против такого же треугольника на неподвижной части корпуса и, видимо, означал установку взрывателя на боевой взвод. На некотором расстоянии от пего виднелся второй треугольник — белый.

Осторожно придерживая левой рукой корпус взрывателя, чтобы он не двигался и не шевелился, слегка дрожащими пальцами правой руки Ершов стал медленно поворачивать кольцо с узким ободком, ежеминутно ожидая взрыва. Майор был совсем мокрым от нервного напряжения, когда совместил наконец красный треугольник на ободке с белым на корпусе взрывателя.

Через смотровое окошечко стало видно теперь, что балансирное колесико перестало двигаться.

У Ершова сразу же отлегло от сердца, и он громко, с облегчением вздохнул. Уже с большей уверенностью он отделил взрыватель от ящика со взрывчаткой и вывинтил капсюль-детонатор из нижней трубки его корпуса.

Поезд теперь снова стал сбавлять ход, но Ершов почти не обратил на это внимания. Он был счастлив, что обезвредил наконец мину, спас людей и поезд от верной гибели. Состояние сильного возбуждения, владевшее им всё это время, сменилось какой-то расслабленностью, почти сонливостью. Он почувствовал необходимость присесть, отдохнуть немного, спокойно выкурить папиросу. Опустившись на пол тормозной площадки, майор с удовольствием вытянул ноги, которые совсем затекли от долгого сидения на корточках.

Вверху, за выступом крыши вагона, виднелось небо. Оно не было выцветшим и блеклым, каким бывает днем в эту пору года, — это было чудесное утреннее небо, в котором, широко распластав крылья, парил молодой, сильный беркут.

Когда поезд совсем остановился, Ершов, будто очнувшись от сна, торопливо вскочил на ноги и подумал: «Нужно поскорее снять отсюда этот сундук и объявить всем, что опасность миновала».

Закрыв крышку, Ершов взял сундук и осторожно спустился с ним с площадки вагона. Он перенес его через кювет, сквозь жесткие, колючие ветви кустарника и, возвращаясь назад, окинул беглым взглядом вагоны состава. На тормозных площадках его не было видно ни души. Ершов быстрым шагом поспешил к паровозу и вдруг заметил, как из-под тендера выскочил какой-то человек в синей спецовке и стремительно побежал к локомотиву.

Узнав в нем помощника машиниста, Ершов радостно крикнул изо всех сил.

— Рябов! Шатров!

 

СПАСИБО ВАМ, ТОВАРИЩИ!

Сообщив дежурному по станции о замысле Шатрова, Ольга снова вернулась к входному семафору, не отдавая себе отчета, зачем она это делает. Она чувствовала неприятную, томящую слабость во всем теле и, отойдя немного в сторону от рельсов, медленно опустилась на обочину полотна железной дороги.

А где-то там, за холмами, похожими на верблюжьи горбы, человек, который, как она почувствовала теперь, был для нее самым дорогим на свете, угонял прочь от стройки, от людей, проживавших здесь, от неё, Ольги, смертоносный груз взрывчатки, каждое мгновение готовой взлететь на воздух и превратить в пепел поезд и всё живое вокруг на десятки метров.

Ольга сидела несколько минут с плотно закрытыми глазами, а когда открыла их, всё расплылось вокруг от слез. Никогда ещё не было ей так тяжело и страшно…

Солнце теперь совсем выбралось из-за холмов. Лучи его падали уже не так косо, как в первые минуты, и местность от этого изменила свой вид. Краски поблекли, стали спокойнее. Вокруг было тихо. Шум и суета на станции и в бараках прекратились, как только Шатров увел заминированный поезд. Поднявшись с насыпи, Ольга решила вернуться на станцию… Но вдруг за холмом, на который она так упорно смотрела, раздался сначала чуть слышный, а затем всё более крепнущий, почти торжественный звук паровозного свистка.

Ольга вздрогнула: «Неужели это поезд Кости?»

Приложив руку к глазам, она попыталась разглядеть вдали очертания паровоза. Она не задумывалась в это мгновение, почему возвращается назад заминированный поезд, почему он до сих пор не взорвался. Ей было ясно лишь одно — это поезд Константина, и, значит, Константин жив!

Как только поезд показался из-за холмов, Ольга бросилась ему навстречу, хотя он был ещё очень далеко. И тут только подумала со страхом: «Как же он не взорвался всё-таки? Почему они снова везут этот страшный груз на станцию?»

Девушка остановилась в замешательстве.

«Может быть, была допущена ошибка — и поезд не заминирован? Или, может быть, паровозная бригада совсем потеряла голову от страха, и обреченный эшелон панически мечется теперь по перегону?..»

Но нет — этому она не могла поверить. Это могло случиться с кем угодно, но только не с Константином. Константин не мог потерять голову от страха.

Ольга совершенно отчетливо представила себе его побледневшее от напряжения лицо с круто сведенными бровями, крепко стиснутые зубы, руку, сжавшую кран машиниста, напружинившееся мускулистое тело, готовое к любому стремительному движению, и ей нестерпимо захотелось вдруг быть с ним рядом, вместе встретить опасность, вместе одержать победу. Она не заметила даже, как снова быстро пошла навстречу поезду, который теперь прошел уже значительное расстояние и сбавлял скорость, приближаясь к закрытому семафору.

Константин, высунувшись из окна, первым заметил Ольгу. Он не поверил своим глазам, но тут же услышал голос Федора.

— Смотри-ка, Костя, — удивленно крикнул тот, — Ольга снова пришла к нам!

Константин ещё больше сбавил ход поезда. Теперь он шел совеем медленно, вот-вот готовый остановиться. Но прежде чем он остановился, Ольга крепко схватилась за поручни лесенки будки машиниста и быстро стала взбираться на паровоз. Федор поспешно протянул к ней руки, чтобы помочь, но она, будто не замечая его, шагнула к Константину и, не удерживая неожиданно хлынувших слез, бросилась к нему, порывисто обняла.

— Спасибо, спасибо вам, товарищи! — Она повернулась к Федору и протянула ему руку.

Она почувствовала в них в эту минуту верных друзей, с которыми ничто не страшно, с которыми можно пойти на любой подвиг, и назвала их товарищами, ибо не знала другого слова выше этого.

— Ещё одного человека нужно поблагодарить! — взволнованно проговорил Федор, повернувшись к смущенно улыбавшемуся майору Ершову. — Это ведь он обезвредил мину и спас поезд.

Ольга крепко пожала Ершову руку и снова подошла к Шатрову. А Константин всё смотрел на её сияющее лицо, на растрепавшиеся волосы, на большие ясные глаза, лучившиеся маленькими веселыми искорками счастья, и думал, что Ольга — самый лучший, самый замечательный человек на свете!

Выглянув в окно, он увидел всё ещё опущенное крыло семафора и крикнул Рябову:

— Придется сообщить им, Федор, что беда миновала, а то они, пожалуй, не решатся впустить нас на станцию!

— Да, видно, они изрядно струхнули там! — засмеялся Федор, радуясь, что всё благополучно кончилось.

— Спешит к нам кто-то со станции, — заметил Ершов, смотревший в окно с другой стороны паровозной будки.

Теперь Шатров и сам заметил, что три человека — один впереди и два позади — бежали к поезду по шпалам.

— Это сам начальник станции, — сказала Ольга, тоже выглядывая в окно паровозной будки из-за плеча Константина.

Спустя несколько минут начальник станции и сопровождавшие его железнодорожники были уже на паровозе и с удивлением слушали рассказ Шатрова. Начальник станции был ещё совсем молодым человеком и не умел сдерживать своих чувств. Он порывисто обнял всех по очереди и простодушно воскликнул:

— Ну и молодцы! Настоящие молодцы, честное слово!

Соскочив с паровоза, он по-мальчишески быстро побежал к станции, и вскоре красное крыло семафора взвилось вверх, открывая дорогу поезду, возвращающемуся чуть ли не с того света.

Константин потянул за ручку тяги, и долгий, могучий и торжественный голос паровозного свистка до боли в ушах потряс воздух.

— Я сойду здесь. У меня ведь нет разрешения на право проезда на паровозе, — сказала Ольга, собираясь спуститься по лесенке из будки машиниста.

— Останьтесь, Оля, — остановил её Константин. — Вы заслужили это право.

И Ольга осталась. Она стала позади Константина так, чтобы не мешать ему, но видеть его неторопливые и уверенные движения, точность управления механизмами огромного, пышущего жаром, полного затаенной мощи локомотива. И Константин, не оборачиваясь, всем своим существом ощущал её позади себя и готов был теперь вести свой поезд с любым грузом, на любые подъемы, через любые испытания. Он всегда знал, что выполнит свой долг в любой обстановке, но никогда ещё не чувствовал себя таким сильным, таким бесстрашным и таким нужным Родине.

А майор Ершов стоял в это время в дверях паровозной будки, крепко схватившись за поручни, и тоже взволнованно думал.

Он думал о просчете врагов, об их наивной надежде на легкую удачу. Враги надеялись, что бороться с ними будут одни только контрразведчики, и если удастся перехитрить контрразведчиков, можно будет праздновать победу.

А на деле все это оказалось не так просто. Даже если бы спасовал офицер контрразведки майор Ершов, если бы его обманули, ввели в заблуждение враги, всё равно рядовые советские люди — железнодорожники Шатров и Рябов — не дали бы им осуществить свои замыслы. Они, может быть, не смогли бы помешать взрыву всего эшелона, но зато уж непременно спасли бы станцию, людей, работающих на строительстве железной дороги, свой паровоз и самих себя. Они ведь и ему, Ершову, помогли справиться с миной, вдохновили на решительные действия.

Сознание близости с этими людьми, со всем своим народом наполнило теплотой сердце майора, и он почувствовал себя увереннее, чем когда-либо.

Теперь ему казалось, что у него стало гораздо больше сил для борьбы с Призраком.

 

МАНЕВР ТЕМИРБЕКА

Спрыгнув с поезда, лейтенант Малиновкин осмотрелся по сторонам. Неподалеку от него виднелся последний вагон стоящего на станции состава. Людей поблизости не было видно. Решив никому пока не выдавать своего присутствия, лейтенант поспешно взобрался в вагон, дверь которого была слегка отодвинута.

Вагон был пустой. Вторая его дверь тоже оказалось приоткрытой. Через её просвет Малиновкин стал внимательно осматривать станцию. На асфальтированной платформе, примыкавшей к станционным строениям — трем небольшим стандартным домикам, — он увидел сержанта железнодорожной милиции. Чуть подальше шагал по шпалам какой-то железнодорожник с зажженным фонарем в руках.

За станцией сразу же начиналась степь, голая, пустынная, просматривающаяся на большом пространстве. С другой стороны вагона, в котором сидел Малиновкин, на третьем станционном пути, стоял ещё один состав с порожними вагонами и платформами, а за ним простиралась такая же степь, поросшая низкорослыми травами да видневшимися кое-где белыми пятнами ковыля.

«В степь этот мерзавец не пойдет, конечно, — решил Малиновкин. — Но что же он тогда предпримет?..»

Малиновкин, как и майор Ершов, решил, что Темирбек, видимо, рассчитывал покинуть заминированный поезд только на предпоследней остановке. Может быть, местность там была более благоприятная или имелись, кроме железной дороги, какие-то другие средства передвижения. Мог ведь для него Жанбаев и мотоцикл где-нибудь там припрятать…

Малиновкин попробовал представить себе, что бы стал делать он сам на месте Темирбека. Уйти в степь — опасно; попробовать добраться до той станции, где он намеревался высадиться вначале, — рискованно. Оставалось, значит, только одно — притаиться в одном из вагонов и ждать, когда состав отправят в Перевальск. Но это неизвестно когда ещё могло произойти, а бегство Темирбека с поезда Шатрова не могло остаться незамеченным, и Темирбек должен был принять это во внимание.

Размышляя таким образом, Малиновкин снова стал осматривать станцию и вдруг заметил, что два путевых рабочих устанавливают на рельсы легкую автодрезину. Тотчас же у него возникла мысль: Темирбек, видимо, попытается воспользоваться этой автодрезиной. В его положении это единственный шанс на спасение.

Быстро выбравшись из вагона, Малиновкин расстегнул кобуру пистолета и, переложив оружие в карман брюк, осторожно двинулся к железнодорожникам, держась в тени вагонов. Они уже установили дрезину на рельсы и завели мотор. Со станционной платформы кто-то, видимо дежурный или сам начальник станции, подал им сигнал: очевидно, разрешение на выезд. Малиновкин подошел к дрезине так близко, что мог слышать разговор железнодорожников.

— Ну что — двинемся, пожалуй? — проговорил один из них.

— Двинемся! — ответил другой, голос которого показался Малиновкину знакомым.

Лейтенант решил подойти поближе, и в это время громко и торопливо зарокотал мотор. Ещё через мгновение дрезина дрогнула и покатилась в сторону Большого Кургана, но тут один из железнодорожников, лица которого Малиновкин до сих пор не видел, обернулся, чтобы поправить свисавший плащ, и лейтенант тотчас же узнал в нем Темирбека.

— Стой, стой! — срывающимся голосом закричал Малиновкин и, выхватив пистолет, побежал за дрезиной.

Второй железнодорожник обернулся и, увидев оружие в руках лейтенанта, остановил дрезину. На шум, поднятый Малиновкиным, из станционного здания выглянул сержант железнодорожной милиции и, придерживая рукой шашку, поспешил к месту происшествия.

Лейтенант подбежал тем временем к дрезине и схватил Темирбека за шиворот.

— Ага, мерзавец, попался! — торжествующе воскликнул он, хотя спокойствие Темирбека его несколько обескуражило.

Хвостовой кондуктор смотрел на него недоуменно и не делал ни малейшей попытки вырваться.

— Ты зачем меня хватаешь? — изумился он. — От поезда я отстал — это верно. Живот, понимаешь, схватило вдруг… А поезд ушел. Догонять теперь надо.

— Ладно, хватит тебе комедию ломать! — всё ещё не выпуская Темирбека из рук, проговорил Малиновкин, хотя в голосе его уже не было прежней уверенности.

— Верно, вроде, говорит человек, — вступился за Темирбека второй железнодорожник. — Я помощник дорожного мастера Рахманов. Знаю Темирбека немного. Он действительно кондуктором ездит. А то, что от поезда отстал, — так за это ему и без вас всыплют. Попросился он в Большой Курган подвезти — я и взял его, потому как человек знакомый.

— А вы сами кто же такой будете? — строго обратился к Малиновкину сержант.

Малиновкин молча протянул ему своё удостоверение. Сержант внимательно прочитал его и возвратил лейтенанту, приложив руку к козырьку фуражки.

К дрезине подошел начальник станции.

— В чём тут дело у вас? — спросил он, хмурясь и строго посматривая на сержанта.

— Видите ли… — повернулся к нему Малиновкин, выпустив наконец Темирбека. — Этот человек сбежал с поезда при очень подозрительных обстоятельствах.

— Как — сбежал? — закричал Темирбек, выпучив глаза. — Что он говорит такое, товарищ начальник? Я отстал. Пусть меня к главному кондуктору отправят — к товарищу Бейсамбаеву, всё ему объясню.

— Ну хорошо, — решил вдруг Малиновкин. — Садитесь, поедем! Разберемся во всём на месте… Можем мы поехать сейчас в Большой Курган, товарищ начальник станции?

— Доедете сначала до Абайска, а потом, когда поезд Шатрова прибудет в Большой Курган, вас тоже туда пропустят.

— Включайте мотор, товарищ Рахманов, — кивнул Малиновкин помощнику дорожного мастера и уселся на скамеечку дрезины рядом с Темирбеком.

«Чорт его знает, этого Темирбека, — думал он дорогой, когда дрезина выкатилась уже за пределы станции, — может быть, этот остолоп и в самом деле просто так отстал от поезда?..»

Темирбек между тем совершенно успокоился и даже, кажется, начал подремывать.

А дрезина развила уже такую скорость, что не уступила бы, пожалуй, и пассажирскому поезду. Она шла теперь по крутой насыпи, у подножия которой рос довольно густой кустарник.

— До Абайска остается километра полтора-два, — проговорил Рахманов. — За тем вон холмом будет закругление пути и сразу же станция покажется.

Едва он проговорил это, как Темирбек неожиданным, резким движением столкнул Ма-линовкина с дрезины с такой силой, что лейтенант кубарем скатился под откос. Рахманов испуганно вздрогнул и торопливо вскочил на ноги, но Темирбек так ловко сбросил и его вслед за Малиновкиным, что он даже крикнуть не успел.

Проехав ещё немного по направлению к Абайской, Темирбек сбавил ход дрезины и сам спрыгнул под откос железнодорожного полотна по другую его сторону.

Рахманов скатился по песчаной насыпи удачно, почти ничего не повредив. Зато Малиновкин лежал под откосом без движения — падая, он больно ударился головой о пикетный столбик и потерял сознание. Увидев, что лейтенант находится в бедственном положении, Рахманов немедленно поспешил к нему на помощь. Он осторожно приподнял голову Малиновкина и носовым платком вытер кровь с его лба.

— Рахманов… — чуть слышно произнес Малиновкин и сделал попытку приподняться, но снова со стоном опустился на землю.

— Что с вами?.. Что у вас повреждено? — растерянно проговорил Рахманов, не зная, чем можно помочь Малиновкину.

— Страшная боль в голове… — закрыв глаза и прижав руку ко лбу, ответил лейтенант. — Но вы оставьте меня пока тут. Я полежу немного… может быть, пройдет. Сейчас вам нужно бежать на станцию… Немедленно! Этот мерзавец Темирбек натворил что-то… Наверно, заминировал поезд. Бегите скорее на станцию… И пусть они сообщат Большому Кургану, что к ним идет заминированный поезд.

 

ЧТО ЖЕ ДЕЛАТЬ ДАЛЬШЕ?

На станцию Абайскую майор Ершов прибыл с резервным паровозом, возвращавшимся из Большого Кургана в Перевальск. Лейтенант Малиновкин, несколько оправившийся к тому времени, встретил Ершова на станционной платформе. Голова его была так тщательно забинтована, что фуражка не налезала и её приходилось держать в руке.

— Вот как меня разделал этот мерзавец! — смущенно проговорил Малиновкин, протягивая майору руку.

— Ничего, ничего, Митя, — дружески похлопал его по плечу Ершов. — Всякое бывает. Докладывайте, однако, что тут у вас произошло… И давайте зайдем куда-нибудь.

— К начальнику станции можно.

Показывая дорогу, Малиновкин пошел вперед, слегка прихрамывая на левую ногу.

— Ну, что же предприняли вы для поимки Темирбека? — спросил Ершов, как только они вошли в помещение начальника станции.

— Да я, собственно говоря, почти ничего и не предпринял, — смутился Малиновкин. — Полчаса почти пришлось пролежать под откосом железной дороги, пока смог двигаться. А железнодорожники тем временем обшарили всё окрестности вокруг Абайской. В кустарнике они слышали стрекот какого-то мотоцикла, кричали, чтобы водитель остановился, но он лишь увеличил скорость. Тогда стрелок железнодорожной охраны из винтовки, а начальник станции из своего охотничьего ружья выстрелили несколько раз по кустам, но, видимо, промахнулись.

— Сколько там было человек? — нетерпеливо спросил Ершов.

— Тут за станцией такой кустарник, Андрей Николаевич, — лес настоящий! — ответил Малиновкин. — Положительно ничего разглядеть нельзя. Так и осталось неизвестным — один ли там был Темирбек или и Жанбаев тоже.

Майор молчал. Он обдумывал создавшееся положение. Картина была мало утешительная.

— Похоже, что всё придется теперь начинать сначала… — задумчиво проговорил он.

— Почему же, Андрей Николаевич? — удивился Малиновкин.

— Я много думал сегодня о Темирбеке, — всё тем же тоном, будто размышляя вслух, продолжал Ершов, — и мне стало казаться, что он и Жанбаев одно и то же лицо.

— Да что вы, Андрей Николаевич! — воскликнул Малиновкин и даже привстал со стула. — Жанбаев ведь международная знаменитость. А от Темирбека дикостью и фанатизмом так и несет.

— Он к тому же и неповоротливым и мешковатым казался, — усмехнулся Ершов. — А как, однако, ловко он вас с дрезины сбросил. Нет, Митя, не так-то прост этот человек, и от него всего можно ожидать. Он под Лоуренса работает. Тот тоже — то в бедуина, то в дервиша перевоплощался.

— Ну хорошо! Допустим даже, что и так… — проговорил наконец Малиновкин. — Пусть Темирбек и Жанбаев — одно и то же лицо, но мы всё равно загоним его теперь в ловушку.

— Как же это так, любопытно узнать? — улыбнулся Ершов.

Лицо Малиновкина оживилось, глаза стали поблескивать. Говорил он торопливо, взволнованно:

— А куда же ему деваться? Его теперь, как дикого зверя, весь народ обложит. Железнодорожники его в лицо знают и уж не упустят. Значит, на железнодорожном транспорте ему не укрыться. Сюда он носа своего не осмелится сунуть. Сообщники его — Габдулла да Аскар — уже арестованы. Куда же ему податься? Один ход, значит, остается — на квартиру к Арбузову в Аксакальске. Он ведь сам вам его адрес назвал. Вот мы туда и поедем и будем там его поджидать.

— Да, интересную вы картину нарисовали! — рассмеялся Ершов. — Вроде шахматной задачи: ходят белые и на втором ходу делают мат. Недурно было бы, конечно. Только вы опять, дорогой мой, забыли, что противник у нас не такой уж простачок и сам в капкан не полезет. Он теперь даже еще осторожнее станет.

— Ну, а что же всё-таки делать ему теперь? — удивленно пожав плечами, спросил Малиновкин. — Куда податься? Где переждать тревожное время?

— Пока у него есть мотоцикл и рация, он ещё может маневрировать, — ответил Ершов.

— Да разве он решится теперь разъезжать на своем мотоцикле да еще с нелегальной радиостанцией! Его же моментально сцапают.

— А он не дурак, чтобы в крупных населённых пунктах показываться. Проскочит где-нибудь сторонкой. Нет, Дмитрий Иванович, не так всё это просто. Матерый враг никогда сам не пойдет в западню — его ещё туда загнать нужно.

— Мы и загоним его туда! — убежденно заявил Малиновкин, хотя и не представлял себе ясно, как это можно сделать.

 

ПОСЛЕДНЯЯ РАДИОГРАММА

До Аксакальска Ершов добрался только к четырем часам дня. Разыскав Джамбулскую улицу, он постучался в двери дома номер двадцать один и спросил Арбузова.

— Я и буду Арбузовым, — ответил ему рыжеволосый мужчина средних лет в гимнастерке военного покроя.

— Очень приятно! — любезно поздоровался Ершов. — А я Мухтаров Таир Александрович. Привет вам привез от Жанбаева.

Ничто не изменилось на сухощавом невыразительном лице Арбузова. Слегка припухшие, будто заспанные глаза его смотрели попрежнему равнодушно. Ершов подумал было, что он не туда попал, но хозяин, так и не изменив выражения лица, проговорил вдруг:

— Прошу вас, Таир Александрович, заходите, пожалуйста!

Распахнув перед Ершовым двери, он провел его в небольшую комнату с единственным окном, выходящим во двор. В комнате у окна стоял маленький столик, у стены — диван и два стула. Никакой другой мебели не было.

— Устраивайтесь тут, — всё тем же равнодушным голосом проговорил Арбузов. — Я выходной сегодня и весь день буду дома. Если что понадобится, позовите.

Ершов поставил на стол свой чемодан с рацией и посмотрел на часы. Времени было половина пятого, а в пять у него должен был состояться разговор с Малиновкиным. Лейтенанта он оставил в Перевальске, условившись связываться с ним по радио через каждый час.

Без пяти минут пять Ершов закрыл дверь своей комнаты на крючок и развернул рацию.

Ровно в пять часов Малиновкин подал свои позывные. Ершов отозвался и вскоре принял следующее шифрованное донесение:

«Шофер грузовой колхозной машины Шарипов сообщил начальнику Абайского отделения МВД, что в восемь часов утра его машину остановил на дороге подозрительный мужчина со следами крови на одежде и стал просить бензин. Шарипов ответил ему отказом. Тогда неизвестный выхватил пистолет и выстрелил в шофёра. Раненому Шарипову удалось, однако, включить скорость и удрать. Начальник Абайского отделения МВД тотчас же выслал на место происшествия отряд мотоциклистов. Они прочесали весь район, но ничего подозрительного не обнаружили. На всякий случай в районе происшествий дежурят теперь два мотоциклиста. Случай этот произошел в двадцати пяти километрах от станции Абайской. Полагаю, что нападение на Шарипова совершил Темирбек».

«Да, может быть, это и в самом деле Темирбек или даже сам Жанбаев, — размышлял майор Ершов, задумчиво прохаживаясь по комнате. — Но зачем ему бензин понадобился? Не могло же случиться так, что бак его машины случайно оказался незаправленным? Разве мог допустить подобную небрежность такой осторожный и опытный человек, как Жанбаев? Но в чем же дело тогда?»

В шесть часов Малиновкин снова связался с Ершовым по радио, но ничего нового не сообщил.

Новые известия поступили только в восемь часов вечера. Малиновкин докладывал, что радистам Перевальского отделения МВД удалось подслушать радиопередачу, зашифрованную текстом Стихотворений Эдгара По. Очевидно, это было донесение Жанбаева своему резиденту:

«Меня обстреляли железнодорожники. Поврежден бак с горючим, легко ранен в руку. Добрался только до Абайска. Достать там бензин не удалось. Мотоцикл теперь бесполезен. Придется бросить из-за этого и рацию. Оставаться в районе Абайска рискованно. Повсюду рыщут мотоциклисты. Жду ваших указаний».

Что ответил Жанбаеву резидент, принять не удалось. Помешали раскаты начавшейся грозы. Однако начальник Перевальского отделения МВД тотчас же отдал распоряжение — тщательно прочесать лесистую местность в районе Абайска. В результате удалось обнаружить поврежденный мотоцикл и, видимо, умышленно выведенную из строя рацию.

Попрежнему оставалось неизвестным: совсем он скрылся или свяжется еще с Ершовым-Мухтаровым? Верна ли к тому же догадка, что Темирбек и Жанбаев — одно и то же лицо?

Ершов понимал, что нужно немедленно предпринимать что-то, но что? Сейчас всё решала находчивость. Ведь Жанбаев может исчезнуть бесследно. Всё зависело от того, какое приказание получил он от своего резидента.

Ершов вот уже четверть часа ходил по комнате, не зная, что предпринять. Встреча с начальником Аксакальского отделения МВД могла привлечь внимание Арбузова, а Ершов не хотел до поры до времени настораживать его. О том, что сам Арбузов сможет предпринять что-нибудь, он не беспокоился: начальник Аксакальского отделения МВД поручил своим сотрудникам следить за его домом. Достаточно было Ершову подать условный сигнал, и Арбузов будет арестован при малейшей попытке к бегству.

Главная забота теперь заключалась в том, чтобы выловить самого Жанбаева. Искали его сейчас не только контрразведчики, но и железнодорожники и колхозники. Все были теперь настороже, все готовы были принять решительные меры.

В девять часов вечера Малиновкин сообщил ему новые сведения. Оказалось, что перевальский радиолюбитель-коротковолновик Касымов принял своим радиоаппаратом весь секретный разговор Жанбаева с его резидентом. Он долгие годы работал над усовершенствованием коротковолновых радиостанций и сконструировал такой аппарат, который мог вести прием и передачу в любую погоду. Придя к выводу, что перехваченная им передача носит секретный характер, Касымов тотчас же сообщил все записанные им радиотелеграфные сигналы органам МВД.

Эти сведения, во-первых, подтвердили текст, расшифрованный Малиновкиным; во-вторых, содержали ответ резидента Жанбаеву. Ответ этот был таков: «Плохо слышу вас. Повторите донесение».

Но и Жанбаев, видимо, ничего не мог разобрать из ответа резидента.

«Гроза мешает передаче…» — радировал он.

Разговор этот шел уже открытым текстом на английском языке. Кончился он тем, что резидент приказал Жанбаеву быть на приеме в час ночи, как обычно. Понял это распоряжение Жанбаев или не понял — оставалось неизвестным. Однако на этом, видимо, радиосеанс тайных агентов окончился. Последние же слова резидента: «как обычно» — свидетельствовали о том, что радиосеанс в час ночи был у них ежедневно. Жанбаев, следовательно, знает об этом и, очевидно, постарается во что бы то ни стало связаться ночью со своим резидентом. А поскольку он вынужден был бросить свою рацию — значит, явится сюда, к Арбузову, чтобы воспользоваться радиостанцией Ершова-Мухтарова.

Придя к такому заключению, майор Ершов приказал Малиновкину срочно прибыть в Аксакальск и, связавшись с органами МВД, усилить засаду вокруг дома Арбузова.

Прибытия Малиновкина следовало ожидать не раньше чем через час. За это время нужно было обезопасить себя со стороны Арбузова, чтобы он не испортил всего дела и не подал какого-нибудь сигнала Жанбаеву.

На улице было уже совсем темно, но Ершов всё ещё не зажигал свет. Впотьмах он нащупал рацию и, включив её, связался с подполковником Ибрагимовым из местного отделения МВД, радист которого по просьбе Ершова находился теперь на пятиминутном приеме каждые четверть часа.

«Как только Арбузов выйдет из дома, возьмите его», — радировал Ершов подполковнику Ибрагимову.

Выключив рацию, Ершов вышел из своей комнаты и позвал Арбузова.

— Я только что связался по радио с Жанбаевым, — сказал ему майор. — Вам нужно будет встретить его на вокзале. Знаете вы его в лицо?

— Не знаю, — равнодушно ответил Арбузов.

— Это, впрочем, не имеет значения. Вы возьмете такси и ровно в одиннадцать будете ждать его на углу Железнодорожной и Советской. Он подойдет к машине и спросит: «Вы, случайно, не из промартели «Заря Востока»?» Ответьте на это: «А вы, случайно, не товарищ Каныш?» И если всё произойдет именно так — везите его сюда.

— Слушаюсь, — коротко ответил Арбузов и поспешно стал одеваться.

Когда он вышел, Ершов зажег свет в своей комнате. Это было сигналом оперативным работникам МВД. Они должны были дать Арбузову возможность уйти подальше от дома и там арестовать, не привлекая к этому ничьего внимания.

Томительно тянулось время. Наверно, Малиновкин прибыл уже в Аксакальск и находился теперь где-нибудь поблизости от дома Арбузова (лейтенанта должны были доставить в Аксакальск самолетом). Входить ему в дом Ершов не разрешал: Жанбаев мог бродить где-нибудь здесь поблизости, высматривая, насколько безопасно будет войти в дом своего сообщника.

Ровно в полночь Ершов включил рацию и настроился на волну, на которой он обычно поддерживал связь с Жанбаевым. Хотя было очевидно, что Жанбаев сегодня не свяжется с ним по радио, он всё же пробыл на приеме около пятнадцати минут. А стрелка часов всё двигалась вперед, и до часа ночи оставалось всё меньше времени.

Когда часы показали без десяти минут час, Ершов подумал, что Жанбаев либо не решился сегодня войти в дом Арбузова, либо ему не удалось добраться до Аксакальска. В это время негромко, но довольно решительно кто-то постучался в ближайшее к двери окно.

Ершов подошел к дверям и, не открывая их, спросил:

— Кто там?

— Товарищ Арбузов тут живет? — услышал он голос, похожий на тот, которым разговаривал с ним Жанбаев в кустах на дороге к Черной реке.

— Тут, — ответил Ершов, инстинктивным движением нащупывая пистолет в заднем кармане брюк.

— Я от Жанбаева, — продолжал тот же голос. — Мне поручено передать вам письмо и привет от него.

— Входите, пожалуйста! — проговорил Ершов и торопливо отворил дверь.

На улице и в коридоре было так темно, что майор не мог разглядеть, кто стоял перед ним. А посланец от Жанбаева (или, может быть, сам Жанбаев) поспешно вошел в коридор и произнес, понизив голос:

— Вы — Мухтароров?

— Так точно, — ответил Ершов, чувствуя как учащеннее стало биться его сердце.

— Погасите свет во всём доме и проводите меня поскорее к радиостанции!

Ершов вошел в дом первым и потушил свет во всех комнатах. Затем он провел Жанбаева (теперь майор уже не сомневался более, что это был Жанбаев) в комнату, в которой стоила рация, и прикрыл за ним дверь. Подождав, немного за дверью, он услышал вскоре, как Жанбаев включил рацию. Спустя, некоторое время послышался глухой, торопливый стук ключа радиотелеграфа.

Ершов, тотчас же поспешил к входным дверям, которые он оставил открытыми. Осветив, карманным фонарём коридор, майор, увидел Малиновкина.

— Весь дом надежно окружен, Андрей, Николаевич! — срывающимся шопотом доложил лейтенант.

— Поставьте людей у всех окон! — приказал Ершов. — Сами идите во двор и станьте у среднего окна. Два человека пусть осторожно войдут со мной в дом.

Когда Ершов вернулся к двери, за которой находился Жанбаев, он снова услышал отчетливый стук радиотелеграфного ключа. Спустя десять минут стало слышно, как Жанбаев выключил рацию.

— Мухтаров! — негромко позвал он Ершова.

Майор торопливо вошел в комнату и стал возле выключателя.

— Я сейчас должен уйти, Мухтаров… — продолжал Жанбаев.

Но Ершов, не дав ему договорить, быстро повернул выключатель.

— Нет, вы никуда не уйдете, господин Призрак! — проговорил он громко.

В ярком свете электричества Ершов увидел перед собой средних лет мужчину, одетого в казахский национальный костюм, и тотчас же узнал в нём Темирбека. Теперь, правда, он уже не сутулился так, как прежде, и вид его не был невзрачным, но не могло быть никаких сомнений, что он и Жанбаев — одно и то же лицо.

Жанбаев, казалось, растерялся на мгновение, увидев Ершова в форме майора Министерства внутренних дел и двух солдат с автоматами за его спиной. Но в следующий миг каким-то неуловимо быстрым движением он вскочил на подоконник и, прикрыв лицо полой халата, высадил плечами оконную раму. Со звоном посыпались во двор осколки стекла, и тотчас же раздался громкий голос Малиновкина:

— Стой, мерзавец! Теперь-то ты никуда уже больше не ускользнешь!..

…В тот же день майором Ершовым на имя генерала Саблина была послана последняя шифрованная радиограмма:

«Знаменитый Призрак со всеми своими сообщниками в наших руках. На предварительном допросе он признался, что настоящая его фамилия Сэмюэль Кристоф. Габдулла Джандербеков, уверяет, впрочем, что правильнее следует называть, его Семеном Христофоровым, по фамилии отца, белогвардейского офицера, атамана казачьей сотни, зверски усмирявшего в 1918 году восставшие против Колчака казахские деревни и аулы».