Летний воздух Гельвеции, чистый, звенящий, тепел даже ночью, когда небесный свод укутывается тьмою с частой россыпью звезд, и лишь легкая свежесть нет-нет, да и охладит щеки, если подует невесомый, едва заметный ветерок. Если неспешно брести по свежей, сочной, как спелый плод, траве, любуясь красотою, сотворенной Господом, можно вдыхать полной грудью и этот воздух, и, мнится, даже запахи снега с далеких ледников.
Но если бежать, бежать изо всех сил, чувствуя, что того и гляди отнимутся ноги, что мышцы, кажется, вот-вот лопнут, как перетертая веревка — тогда воздух жжет легкие, а дыхание обдирает горло, словно точильный камень. Ноги запинаются, и каждый шаг по каменистой жесткой земле превращается в пытку, перед взором стоит пелена, не давая видеть путь, а вместо ночной тиши слышится звон и шум крови в ушах. Споткнувшись и упав, надо подняться, невзирая на то, что любое движение отзывается жаркой болью, и бежать дальше, не оглядываясь, не мешкая, выжимая из себя последние силы…
То, как стрела входит в тело, поначалу почти не чувствуется; просто что-то толкает в спину, сбивая равновесие, дыхание перехватывает, и лишь потом приходит боль — на вдохе. Подкашиваются ноги, и тело падает на колени, руки упираются в прохладную траву, и от удара ладонями в землю боль в груди взрывается горячими острыми осколками, разрывая легкие и мешая дышать. Сквозь туманную мглу в глазах видно древко стрелы, прошившей тело насквозь — темное, влажное от крови; видно, как сбегают крупные капли к наконечнику и там исчезают, не падая наземь, будто холодный гладкий металл вбирает их в себя, точно губка. Но, быть может, это уже бред — бред умирающего сознания, последнее, что удается увидеть перед тем, как упасть на траву и больше не шелохнуться…
И вновь тишина, не нарушаемая ни топотом ног, ни надсадным дыханием, и луна, яркая, точно забытый на столе светильник, равнодушно озаряла пустые холмы и неподвижное тело в траве. Протянулась и истекла долгая, как вечность, минута, миновала вторая, третья, и из темноты донесся далекий звук шагов — неспешных, спокойных, и можно было бы подумать, что это кто-то мучимый бессонницей вышел на свежий воздух, однако до ближайшего жилища по меньшей мере час пути таким вот безмятежным шагом…
Человек, явившийся из темноты, приблизился к убитому и остановился, в задумчивости легонько покачивая луком в руке. Несколько мгновений он стоял не шелохнувшись, потом наклонился и, упершись в мертвеца ногой, выдернул стрелу.