Они вошли в город рано утром, как сообщил запыхавшийся, взмокший от бега стражник Официума, который перехватил майстера инквизитора на одной из улиц неподалеку от дома Юниусов: инквизитор в сопровождении вооруженной охраны, под знаменем Конгрегации и алым штандартом, и при нем еще полдюжины людей со Знаками, то ли помощники, то ли инквизиторы рангом ниже, этого стражнику не сказали, а разглядеть он не успел. Приезжий служитель представился новоназначенным обер-инквизитором Бамберга, майстер Ульмер уже разбужен и призван в Официум, и майстеру Гессе также велено явиться как можно скорее.

— Зараза… — с бессильной злостью пробормотал Курт, отправив стража восвояси, и Ван Ален удивленно уточнил:

— Недоволен появлением своих? С чего это? Я, быть может, чего-то не понимаю, но разве нам сейчас не будут кстати свежие силы и не замаранные в здешних пакостях твои собратья?

— Будут, — угрюмо согласился он. — Мало того — я же сам и вызвал их сюда. В день, когда погиб Хальс, в Бамберге был курьер Конгрегации, и с ним я отправил отчет о происходящем, присовокупив к этому отчету и свое видение ситуации, согласно которому следовало бы прислать сюда expertus’ов, пару десятков вояк и кого-нибудь на замену Нойердорфу ввиду состояния его здоровья. Учитывая его смерть, должен заметить, что эта идея пришла мне в голову как нельзя более кстати.

— Так чем ты недоволен тогда?

— До этой минуты я был волен творить, что вздумаю, ни перед кем не отчитываясь и никого не убеждая в том, что надо сделать именно это, а не написать кучу запросов и отчетов. Я и теперь могу помахать перед носом нового обера своими особыми полномочиями, однако это может стать поводом к лишним сварам, что мешает работать… Идем, — обреченно кивнул Курт, зашагав по светлеющей улице к повороту в сторону Официума. — Посмотрим, кем нас осчастливило начальство; быть может, мое везение и здесь не даст маху, и он окажется славным старичком.

— «Идем»? А я-то там что забыл?

— Ты теперь полноценный участник расследования, — безапелляционно отозвался Курт. — Говорить ли, кто ты такой, решай сам, но имей в виду, что сокрытие этой информации может повредить делу.

Ван Ален не ответил; Нессель тоже шла рядом молча, бледная от усталости, и на все сильней разгорающийся рассвет поглядывала с тревогой.

— Что-то не так? — на ходу спросил Курт, и ведьма неловко передернула плечами, тихо отозвавшись:

— Не знаю… Предчувствие. Кажется.

Охотник бросил на нее мрачный взгляд, однако вслух ничего не сказал, лишь нахмурившись своим мыслям и ускорив шаг.

До самого Официума никто не проронил больше ни слова; Ван Ален мыслями все еще был наполовину там, в доме покойного судьи, где в комнате на втором этаже лежало тело его брата, Нессель по-прежнему косилась в небо, и теперь уже Курт не был уверен в том, что она смотрит на солнце — все больше казалось, что ведьма пытается увидеть распростершуюся над городом сеть, а может, даже и видит ее, чувствует ее липкое прикосновение…

Официум казался сегодня ожившим древним чудовищем, которое пробудили от многовекового сна, и теперь оно нехотя, лениво ворочалось, пытаясь разомкнуть веки и недовольно ворча. Обыкновенно пустая узкая площадь перед зданием сейчас выглядела забитой битком — пара дюжин лошадей и десяток солдат, кажется, заняли ее собою плотней, чем позавчерашняя толпа горожан. Внутри не столько виделась, сколько ощущалась напряженная суета, и Ван Ален, еще более мрачный, чем прежде, чуть слышно пробурчал:

— Нехорошо тут сегодня. Чую, новый обер наведет шороху…

— Нет такого начальства, которое нельзя было бы призвать к порядку, — отозвался Курт, уверенно направившись к лестнице. — Надеюсь, новичок достаточно разумен, чтобы об этом помнить.

Охотник скептически покривился, однако возражать не стал, молча направившись за ним к двери бывшей рабочей комнаты Гюнтера Нойердорфа.

У двери стоял солдат — незнакомый, явно прибывший вместе с новым обер-инквизитором; увидев гостей, он попытался преградить им путь, однако Сигнум следователя с особыми полномочиями эффект возымел почти магический, и страж лишь кивнул, отступив и вновь замерев у двери.

Стучать Курт не стал; дверь он распахнул хозяйским широким движением, будто входил в собственные покои, и так же уверенно переступил порог, кивком головы велев Ван Алену с ведьмой следовать за ним. Лишь когда оба осторожно, будто с каждым новым шагом опасаясь провалиться в спрятанную под плитами пола ловушку, прошли в комнату, он закрыл дверь и обернулся к столу, из-за которого навстречу ему неспешно, с показательной ленцой, поднялся крепкий и сухой, как веревка, человек. Новому обер-инквизитору Бамберга было неполных шестьдесят — это Курт знал точно, несмотря на то, что из-за обширной лысины собрат по служению казался старше…

— Здорово, академист, — поприветствовал он, выйдя из-за стола и остановившись в двух шагах напротив.

Два мгновения Курт стоял неподвижно, молча глядя на знакомое лицо, с годами почти не изменившееся — лишь седина в поредевших волосах стала гуще, да само лицо вытянулось, будто усохнув — и, наконец, кивнул в ответ, ровно отозвавшись:

— Salve, Густав.

Еще несколько секунд протекли в молчании, и Райзе сделал еще шаг вперед, как-то неуверенно вытянув руку; Курт тоже шагнул навстречу и невозмутимо, стараясь не замечать возникшей неловкости, пожал узкую морщинистую ладонь. Руку бывшего напарника он задержал на мгновение дольше, чем требовало приветствие, мельком взглянув на кольцо, обхватившее безымянный палец, и Райзе, перехватив его взгляд, торопливо высвободил ладонь.

— Да, вот на старости лет, — хмыкнул он, покосившись на молчаливых свидетелей за спиной майстера инквизитора. — Сам не ожидал.

— Марта? — уверенно предположил Курт, и натянутая улыбка бывшего напарника погасла.

— Гессе есть Гессе, — констатировал он со вздохом. — Не буду спрашивать, как догадался… Тоже скажешь, что это непристойно?

— Не знаю, кто тебе такое брякнул, но сомневаюсь, что Дитрих хотел бы видеть Марту вечно плачущей во вдовстве, если ты об этом.

Бывший кельнский инквизитор снова бросил взгляд исподлобья на молча застывших охотника с Нессель и, помедлив, спросил:

— Может, бытьё наше обсудим после? Давай-ка теперь к делу. Что тут происходит? Меня сорвали с места, почти ничего не объяснив, выставив ad verbum пинками, и я так понял, что назначить нового обера в этот городишко — дело срочное и нужное еще вчера.

— Да, — кивнул Курт, пройдя к столу, однако садиться не стал — остановился подле, упершись кулаком в столешницу; бессонная ночь начинала сказываться, и он всерьез опасался, что, присев, уже не сможет встать. — Прежний, видишь ли, намедни помер.

— Но это, как я понимаю, не главная проблема. Мне навязали еще и какого-то expertus’а, это к чему?

— Где он сейчас?

— В одной из комнат, дрыхнет: мы были в пути всю ночь. Звать?

— Пока не нужно, — качнул головой Курт. — Но — снова да, ты прав, смерть обера не главная проблема и, по большому счету, не проблема вообще. Судя по тому, что удалось выяснить моему expertus’у.

— К слову, было бы неплохо мне ее представить, — заметил Райзе. — И не только ее. Я наблюдаю здесь человека, каковой очевидно не является служителем Конгрегации; зная тебя, я верю в то, что ему позволено и присутствовать при этом разговоре, и знать некоторые тайны, но лично мне хотелось бы знать, кто все это будет знать. Не возражаешь?

— Poeniteo, — спохватился Курт. — Сегодня была тяжелая ночка… Готтер Нессель. Как уже было сказано — мой expertus.

— Твой, — уточнил Райзе многозначительно. — Интересно.

— Именно мой. Больше ни с кем, кроме меня, она не работает. Так сложилось. Все вопросы в связи с этим — к вышестоящим.

— Обойдусь, — кисло возразил Райзе и с выжиданием уставился на охотника за его спиной.

— Ян Ван Ален, — представил Курт и, помедлив, пояснил: — В некотором роде тоже expertus в своем деле; и мой помощник в этом расследовании.

— И в каком же деле он expertus?

— Я охотник, — коротко и решительно пояснил Ван Ален, сделав шаг вперед, и новоназначенный обер-инквизитор несолидно поперхнулся, глядя на него с нескрываемым изумлением; несколько секунд Райзе молча смотрел на человека перед собою, точно увидел не простого смертного, а по меньшей мере сказочное чудовище, и, наконец, осторожно уточнил:

— Я правильно понимаю, что речь идет не о добытчике лисьих шкурок?

— Правильно, — подтвердил Курт. — Ян — охотник. Знает много, много видел, мы знакомы давно, помогали друг другу не раз, и в этом деле его помощь также была неоценима. Посему, думаю, ты понимаешь, что он знает все то же, что знаешь теперь и ты.

— И даже больше, чем я, подозреваю.

— И даже больше, чем ты, — согласился Курт; Райзе снова умолк, переводя взгляд с одного члена их пестрой компании на другого, и медленно, с расстановкой, произнес:

— Итак, я готов выслушать то, о чем я еще не знаю, но знать, несомненно, должен.

— Всенепременнейше, — кивнул Курт, — но чуть позже. Чтобы окончательно разобраться в деле, мне нужен один человек, которому я хочу задать один вопрос. Ты уже виделся с Петером Ульмером? Говорил с ним?

— Мальчишка третьего ранга? Да, с полчаса назад. Примчался в Официум тотчас же, как узнал о нашем прибытии. Назойлив и неприлично восторжен, но исполнителен, если интересно мое мнение.

— Где он сейчас?

— Да чтоб я знал, — передернул плечами Райзе и, тяжело поднявшись, двинулся к двери. — Он свидетель, или ему удалось что-то нарыть в связи с делом?

— И то, и другое. Только он еще об этом не знает. Большего пока сказать не могу. Также прошу немедленно направить кого-нибудь в ратушу и любыми путями заставить ратманов отложить намеченную на сегодня казнь осужденных вчера преступников. Почему — также объясню потом.

— Узнаю старые добрые времена, — пробурчал Густав со вздохом и, распахнув створку, замер на пороге, глядя на двоих горожан, которых явно застукал в самый разгар препирательств со стражем у двери.

Их Курт узнал сразу — уж слишком запоминающимися были кричаще синий и ярко-бордовый камзолы невероятно вычурного покроя. Сейчас лица этих двоих, позавчера затеявших денежный спор по поводу майстера инквизитора, были подозрительно серьезными и какими-то неприятно знакомыми, будто их, прежде никогда и нигде не виденных, Курт знал, причем знал хорошо…

— Что происходит? — устало осведомился Райзе, и страж недовольно пояснил, кивнув на посетителей:

— Вот, рвутся к вам. Что надо — не говорят, требуют впустить.

— «Требуют»? — холодно уточнил он, смерив взглядом горожан, и, не скрывая язвительности, поинтересовался: — Я так понимаю, у вас, добрые бамбержцы, есть некие невероятно важные сведения, которые вы желаете безотлагательно сообщить?

— Да, — коротко ответил синий камзол, переглянулся с сотоварищем и, увидев его кивок, расстегнул ворот и извлек на свет Божий чуть потемневший, окислившийся от пота Сигнум.

Райзе медленно опустил взгляд, глядя на лежащую в ладони посетителя бляху, и неспешно, нехотя отступил назад, открыв дверь шире.

— Входите, — без малейшего намека на радушие бросил он и, дождавшись, пока оба переступят порог, тихо бросил стражу: — Петер Ульмер, инквизитор третьего ранга. Найти немедленно. И направить моего помощника в ратушу: на сегодня назначена казнь, которую он должен велеть отложить — дело переходит в ведение Конгрегации.

— Доброго утра, майстер Гессе, — поприветствовал синий камзол, не сводя, однако, взгляда с угрюмого охотника и Нессель, невольно спрятавшейся за его спину. — Хотя навряд ли оно у вас такое уж доброе; судя по утомленному виду вашей честной компании, ночка у вас была напряженная.

— Бессонница, — нарочито учтиво пояснил Курт, и тот понимающе закивал:

— О, это страшная штука. Особенно в разгар расследования… Позвольте представиться: curator res internis Херманн Френцель, мой помощник Карл Беккенбауэр, в Бамберге находимся на правах скрытых агентов, но с соответствующими полномочиями.

— Что здесь понадобилось кураторскому отделению? — закрыв дверь, хмуро поинтересовался Райзе. — Снова традиционное развлечение «прицепись к Гессе»?

— Мне казалось, что уж вы-то не из тех людей, кто станет кидаться грудью на его защиту, майстер обер-инквизитор, — заметил бордовый камзол, и Райзе сухо оборвал:

— Когда что-то кажется доброму христианину, ему полагается осенять себя крестным знамением в надежде на то, что Господь рассеет наваждение. Что вам нужно в этом городе?

— In genere, именно наше расследование и является приоритетным, — с подчеркнутой любезностью заметил синий камзол. — Вас же поставили в известность о происходящем хотя бы частично?

— Насколько мне известно, расследованием смерти вашего служителя поручено было заниматься Курту Гессе, и о присутствии кого-то из вас в Бамберге не был поставлен в известность никто.

— Разумеется. Именно поэтому мы могли собирать необходимые сведения изнутри, не привлекая к себе внимания; вы ведь помните, что, помимо упомянутого вами убийства, проходило расследование возможной неблагонадежности служителей Официума, каковое и является главенствующим и важнейшим?

— Alias, — оборвал его Курт, — меня сюда направили попросту для отвлечения внимания, чтобы дать вам свободу действий. Так?

— Надеюсь, вы поймете, что так было лучше для дела, — примиряюще произнес Френцель. — Вы известная персона, и ваше пребывание в любом городе, а тем паче — в таком небольшом, как Бамберг, поневоле становится центральным событием, за каковым все прочие явления и личности просто теряются и остаются незамеченными. Само собою, мы рассчитывали на то, что вы-то, с вашим опытом и вашей репутацией, не потратите время даром и непременно найдете что-нибудь важное, а то и доведете расследование до конца, но да, должны признать, майстер Гессе, что вашей основной ролью было стать отвлекающим фактором.

— Совет в курсе? — коротко спросил он, и синий камзол кивнул:

— Конечно. Неужели вы думаете, что мы могли себе позволить ввести в дело столь ценного служителя втемную, без ведома руководства Конгрегации?

— Хорошо ты воспитал Хоффмайера, — тихо заметил Райзе, мельком бросив взгляд на своего бывшего напарника; Курт не ответил. — Чувствуется знакомая школа… Так что вам надо… коллеги? Почему вдруг решили раскрыться?

— Дело близится к завершению, и мы считаем, что пришла пора объединить силы.

— В переводе на человеческий язык, — предположил Курт, — это означает, что я должен вывалить перед вами всю свою добычу, а вы молча подберете ее и удалитесь по своим делам?

— Майстер Гессе, — укоризненно протянул Френцель, — прежде за вами не замечалось столь ревностного оберегания добытых вами сведений в ущерб службе. К слову, вы не скажете нам, кто это рядом с вашим expertus’ом и почему он допущен к делу?

— Нет.

— Не слишком разумно.

— Вы плохо изучили мою столь знаменитую персону, Френцель. Я часто поступаю неразумно с точки зрения руководства и в особенности — кураторского отделения.

— Отсюда и все ваши проблемы.

— Discedite! — устало скомандовал напарник синего камзола и, шагнув вперед, между спорщиками, поднял руку. — Sat. Послушайте, Гессе… мы ведь можем обойтись без лишней официальности?.. Так вот, Гессе, позвольте заметить, что мы вас понимаем. Если вы считаете, что кураторы лишь знай себе бродят по городам и весям, ища к кому бы прицепиться, всего лишь развлечения ради или по причине зловредной натуры — вы ошибаетесь. И я, и Херманн — прекрасно осознаём, что пробуждаем в вас отнюдь не благие чувства, и что все основания для этого у вас имеются. Вы, прямо скажем, тоже доставили нашему отделению немало хлопот в начале вашей службы; можно сказать, стали притчей во языцех, и вы себе даже вообразить не можете, сколько запросов на так и не начатые проверки в вашем отношении хранит наш архив.

— Крайне сожалею, — пожал плечами Курт, и бордовый камзол усмехнулся:

— Да в самом деле?.. Однако, — продолжил Беккенбауэр уже серьезно, — в последние годы ваш status таков, что подвергать ваши действия сомнению становится равносильным тому, чтоб усомниться в решениях Совета. Не то чтоб нам это казалось немыслимым, но подобное положение дел кое-что да значит. К чему я веду? Всего лишь хочу попросить вас… и тебя, Херманн, в особенности… оставить старые распри и действительно объединить усилия. Нет, мы не станем, как вы выразились, подбирать вашу добычу, чтобы удрать с нею, точно тать; вы расскажете нам, к каким выводам смогли прийти, а мы поделимся с вами тем, что сумели узнать или предположить сами. В этом городе явно назревает нечто слишком серьезное, чтобы продолжать игры в шпионов, тем паче — друг против друга.

— Много же вам времени потребовалось, чтобы это понять.

— У нас не было expertus’а, — заметил Беккенбауэр с многозначительной улыбкой. — Правда, мы провели здесь больше времени, чем вы.

— Вот вы и начинайте первыми.

— Почему не вы?

— Потому что вы здесь для того, чтобы расследовать неблагонадежность местных служителей, а большая их часть уже на том свете и натворить точно ничего более не сможет. Я же расследую убийство служителя Конгрегации, а это значит, что мой подозреваемый все еще жив, здоров, на свободе и опасен, и не исключено, что именно из-за него «назревает что-то слишком серьезное». Id est, мое дело будет поважней.

— Хотя бы в общих чертах обрисуйте то, что вам удалось узнать, — уже без прежней нарочитой любезности попросил Френцель. — Мы хотя бы будем знать, что из выясненного нами имеет отношение к делу, а что лишь сторонний шум.

— Разумно, — заметил Райзе тихо, и Курт кивнул:

— Согласен… Наша проблема в том, что некий неизвестный малефик пытается разбудить или призвать некую силу, заключенную где-то в пределах города. Препятствием является страж, коего олицетворяет стоящая в здешнем соборе скульптура — Всадник, который изображает неизвестно кого и который неведомо как появился в соборе чуть больше полутора сотен лет назад.

— У тебя, я смотрю, по-прежнему что ни дело — то потеха, — уныло заметил Райзе; вздохнув, прошел к своему стулу и тяжело опустился на сиденье. — Я успел к самому веселью, или ты опять все закончил до прибытия подкрепления?

— Вряд ли пришедшие с тобой люди будут подкреплением в данной ситуации, Густав, — возразил он. — Даже expertus. Если, конечно, он не знает, как одолеть тварь, о которой ничего не ведомо и которая непонятно где находится и неизвестно чего хочет.

— Продолжайте, — переглянувшись с приятелем, сумрачно произнес Беккенбауэр, и Курт кивнул:

— Продолжаю. Наш неведомый малефик пока не выясненным способом умеет подстраивать несчастные случаи, вплоть до смертельных. Лично я со своим expertus’ом жив лишь чудом. Или везением. Она считает — чудом, я — везением. Смерть здешнего канцлера, одного из моих свидетелей, Кристиана Хальса — его рук дело. Если в общих чертах, дело обстоит примерно так… Ваша очередь, господа кураторы.

Френцель снова обменялся с сослуживцем многозначительным хмурым взглядом, исподлобья скосился на молчаливых напарников Курта и, наконец, со вздохом кивнул:

— Хорошо, слушайте. Наша добыча не столь… необычна, но в свете сообщенных вами сведений начинает выглядеть серьезно. За время нашего пребывания в Бамберге (а это не одна неделя) мы заметили, что для города средней руки он слишком добропорядочен. Местные шайки были истреблены, и судя по косвенным сведениям — это было не уличной войной, а работой неких наемников. Скорее всего — нанятых семейством Гайер. Причем, проведена эта зачистка была такими методами, что местное отребье до сих пор пребывает в трепете и не решается на серьезные преступления. Это объясняет благополучие в части правопорядка, но никак не объясняет повального благочестия. Вы заметили, Гессе, что в трактирах и гостиницах, и даже в пивных по постным дням не подают скоромной пищи?

— В настоящей пивной побывать так и не довелось, а что касается трактиров — да, заметил, — подтвердил Курт. — Обыкновенно хозяева ни над чем подобным голову не ломают, полагаясь на решение посетителя; в конце концов, тем же путешествующим или болящим разрешено нарушение поста… А тут без вариантов.

— И вы заметили, как бамбержцы слушали своего епископа? Можно, разумеется, списать это на впечатление от предшествующих проповеди событий, однако все вместе выглядит довольно… странно.

— О да, я заметил, — подтвердил Курт мрачно. — Как и то, что они не посмели поднять на меня руку, когда я стоял перед толпой один, без какой-либо защиты. Мой expertus списала это на мои ораторские способности, но и тогда я в этом сомневался, и сейчас лишь еще более уверился в том, что она неправа. Уверен: как это ни странно, удержало их лишь то, что на мне Сигнум, а стало быть, я служитель Господа, и причинять мне вред есть грех. Ad vocem, вы попытались выяснить, чем обоснована столь благодушная терпимость горожан к столь буйной активности Официума и такому количеству казней в городе?

— Пытались, — согласился Френцель. — Разумеется, мы не могли спрашивать об этом напрямую, приходилось просто заводить разговоры с теми, с кем удалось свести более-менее близкое знакомство за время нашего пребывания; времени на это ушло немало, и все наши выводы основаны исключительно на обмолвках и предположениях…

— Город охвачен ересью, — коротко пояснил Беккенбауэр и, взглянув на лицо Курта, невесело усмехнулся: — Не удивлены… Стало быть, пришли к тому же выводу?

— В доме покойного инквизитора Хальса я нашел «Согласование Ветхого и Нового Заветов» Иоахима Флорского; судя по состоянию страниц, книгу почитывали, а не просто брали в руки, частенько. Повальное благочестие, учение о трех эпохах в доме инквизитора, чьи-то попытки пробудить неведомую тварь… Думаю, принесенные вами сведения подтверждают мои выводы, и выводы эти совпадут с вашими.

Никто из кураторов ответить не успел: в дверь торопливо постучали, и за приоткрывшейся створкой показалось лицо Ульмера — взволнованное и заметно раскрасневшееся; судя по всему, к рабочей комнате обер-инквизитора он бежал.

— Вовремя, — заметил Курт, кивком велев младшему сослужителю войти, и тот поспешно переступил порог, закрыв дверь за собою. — Только тебя и не хватало.

— Я помешал? — растерянно пробормотал Ульмер, и он качнул головой, вскользь улыбнувшись:

— Нет, Петер, это был не сарказм, твое присутствие действительно необходимо. Судя по всему, именно у тебя есть тот ключ, который откроет последний замок, allegorice loqui.

— Но я ведь ничего особенного не выяснил, — с прежней неуверенностью возразил тот, пройдя в комнату дальше и на старших собратьев вокруг поглядывая почти затравленно. — И уж точно не могу знать больше, чем вы, и тем более — настолько важного…

— Можешь. Просто ты сам еще этого не понял… Что там в Бамберге? Все еще тишина и спокойствие?

— Да… — неловко передернул плечами Ульмер. — Рат готовит казнь осужденных, Его Преосвященство — всеобщий покаянный молебен, ропота нет, попыток устроить беспорядки тоже. После молебна запланированы отпевание и похороны Кристиана, майстера Нойердорфа и Ульрики Фарбер, я договорился.

— Хорошо, — кивнул Курт и, в два шага преодолев разделяющее их расстояние, сходу ударил младшего сослуживца кулаком в лицо.

Ульмера подбросило, отшвырнув к стене, затылок гулко стукнулся о камень, и инквизитор обмяк, повалившись на пол, точно тряпичная кукла.

— Что за черт?! — во всеобщей внезапной тишине выдавил Ван Ален, и вопреки обыкновению, никто из присутствующих служителей Конгрегации не осадил сквернослова за не приличествующее этим стенам словечко.

— Что вы делаете? — тщетно скрывая растерянность, пробормотал Беккенбауэр.

— То, что должен был сделать сразу, как только прибыл в этот город, — отозвался Курт, подойдя к лежащему без сознания сослуживцу; забрав у Ульмера оружие, он снял с него ремень и начал стягивать инквизитору руки за спиной. — Вот он, тот момент, когда я начинаю понимать вольных охотников на нечисть, которые не желают с нами связываться и заключать какие-то договоры. Отчеты, обоснования, аргументы… Пока добудешь доказательства, удовлетворяющие не только тебя самого, но и начальство, и вашу кураторскую братию — угробишь половину города…

— Привыкайте, — нервно хмыкнул Райзе. — Бить сослуживцев — его обычное занятие. Что на сей раз, академист? Одержимость, чары, подчинение?

— Corruptio, — снова перевернув беспамятное тело лицом вверх, ответил он, прощупывая одежду Ульмера.

Спрятанный под курткой небольшой, чуть длинней ладони, кинжал Курт, не глядя, протянул назад, не особенно заботясь о том, кому его передает, и, нащупав под правой полой небольшой уплотнение, расстегнул куртку и чуть вывернул ее, разглядев явно самостоятельно пришитый потайной кармашек.

— Что это? — настороженно спросил Райзе, когда Курт осторожно, двумя пальцами, вынул крохотный полотняный мешочек, похожий на те, что хозяйки набивают травами и кладут в сундуки с бельем.

Он молча развязал тонкую веревку, стягивающую горловину, и перевернул мешочек, высыпав его содержимое на ладонь.

— Кости, — тихо произнес стоящий за спиной Ван Ален. — Кости, мать его так…

— Кости, — повторил Курт, разглядывая два пожелтевших кубика, лежащие на черной коже его перчатки. — Вероятности. Случайности. События, которые могли бы или не могли случиться. Смерти, внезапные решения, совпадения, повороты судьбы — все они здесь.

— В этих вот костях? — с сомнением уточнил Райзе, и он качнул головой, поднявшись и ссыпав кубики обратно в мешочек:

— Их одних мало, Густав. Все дело в том, кто их бросает… Хотя, разумеется, я не удивлюсь, если и материал для них был использован особый.

— И когда ты понял? — мрачно уточнил охотник, явно недовольный тем, что при минувшем ночном обсуждении об Ульмере не было сказано ни слова.

— Да почти сразу. Потом уверился в своих подозрениях — по многим причинам, сейчас все перечислять и объяснять нет времени. Последней каплей было то, что смертельные случайности накатили снежным комом тотчас же после нашей с ним беседы, в которой я дал понять, что стою на пороге разгадки…

— Приходит в себя, — чуть слышно подала голос Нессель, невольно отступив на шаг назад, и Курт, положив мешочек с костями на стол, медленно вернулся к бывшему сослуживцу, остановившись в шаге от него.

Ульмер тяжело разлепил веки, мутным взглядом уставившись перед собою, и тяжело, со стоном перевернулся, привалившись к стене спиной. Еще несколько секунд в глазах инквизитора не отражалось и тени мысли, и взор его бесцельно блуждал по комнате, все такой же тусклый и отсутствующий, и лишь наткнувшись на Курта, мгновенно и внезапно прояснел. Ульмер невольно дернул руками, попытавшись упереться в пол и встать, не сумел и замер, оставшись полусидеть у стены.

— Доброго утра желать не стану, — произнес Курт ровно и, помедлив, присел напротив связанного, упершись в пол коленом. — Стращать не буду тоже, ты про меня и сам все знаешь; стало быть, перейдем сразу к делу и ответам на вопросы. Договорились?