Первый привал был сделан ближе к полудню. Ведьма все эти несколько часов шагала вперед, не отставая, не прося передышки, не глядя на проводника и не озираясь по сторонам, смотря лишь себе под ноги и следя за дыханием: темп фельдхауптманн изначально задал стремительный, все время пути косясь на Нессель, и, вероятно, втайне рассчитывал, что она не выдержит и решит вернуться.

— Идти еще долго, — подтвердил он догадку Курта, когда все трое уселись для отдыха и краткого перекуса. — Места, которые мы прошли, малолюдны были и прежде, а с появлением герцога фон Люксембурга вовсе опустели; люди стараются держаться от границы подальше… Вы все еще можете вернуться.

— Нет, — отрезала Нессель; Штайнмар вздохнул:

— Эту часть пути вы проделали на воодушевлении. Вас поддерживает и подталкивает мысль о том, что ваш ребенок близко, и я вас понимаю, но против натуры не попрешь, и скоро тело начнет возражать. К завтрашнему утру станет плохо, вы не сможете двинуться, а если и сможете — будете задерживать нас и…

— В поисках человека, укравшего мою дочь, — оборвала его ведьма, — я прошла несколько городов и десятки деревень. Пешком. Чтобы не попасться на глаза недобрым людям, я шла в обход дорог — лесами, полями, однажды болотом. Я в пути уже несколько недель, и эти два-три дня — не то, что заставит меня сложить руки и усесться, жалея себя. Я. Иду. Дальше.

Несколько мгновений фельдхауптманн сидел молча, пристально глядя на Нессель и будто позабыв про открытую флягу с водой в руке, и, наконец, кивнул:

— Тогда понятно.

— Что именно? — уточнил Курт с интересом, и тот кивнул назад, на проделанный ими путь:

— Что я не ошибся в своих подозрениях. Ходока сразу видно. Понятно, когда в пеший путь трогается новичок, домосед, а когда тот, кому такое не впервой; видно, что гористые тропы вашей жене непривычны, но ходить долго и далеко — не в диковинку. А вот про вас такого не скажу, майстер инквизитор.

— Гессе, — поправил Курт, и фельдхауптманн, помедлив, кивнул. — То есть, я ходок хреновый?

— Вы скорее бегун, — хмыкнул Штайнмар. — Дыхание держите ровно, но ступаете широко, нетерпеливо, шаг не держите, пьете хоть и помалу, но слишком часто… Бежать вам привычней, чем ходить. А сидеть в седле еще привычней, чем бежать.

— Охотник? — уточнил Курт с усмешкой, и тот отозвался с таким же коротким смешком:

— Бочар. Но тут многие — охотники так или иначе… Дорога займет дня три, — продолжил фельдхауптманн уже серьезно, не дав майстеру инквизитору погрузиться в обсуждение его биографии дальше. — Один я б уже одолел половину, но с вами… Проведу вас так, чтобы как можно большую часть пути проделать по нашей земле — здесь я знаю каждую кочку и сумею провести вас тропами, где мы никого не повстречаем. Даже с таким крюком мы добрались бы и за два дня, но как я понимаю, вы не намерены просто постучаться к этому человеку в дверь и попросить отдать ваше дитя; стало быть, вечером второго дня придется сделать привал неподалеку от цели, дабы вы оба были в силах. И еще одно. Вы, майстер инквизитор, во всеуслышание объявили, что пришли сюда за этим человеком, и…

— Ландамтманн Ури сообщит ему об этом? — договорил Курт, когда тот замялся; Штайнмар кивнул:

— Да.

— Выбора у меня не было, — вздохнул Курт. — Лезть на чужую территорию без каких-либо сведений и искать иглу в стогу я не мог, как не мог и сидеть в лагере Его Высочества неделями, карауля возможность прижать Каспара. Мы с Готтер и без того потеряли две с лишним недели, добираясь сюда… Да и кто знает, что он за это время может сделать с… Словом, это была единственная возможность, которую я видел на тот момент.

— Я вас понимаю, майстер инквизитор. Но из-за этого… Разумеется, Шильбах не ринется к нему сразу — он уже послал к нему своего гонца, но я… позаботился об этом, преимущество у нас есть.

— Понял, — кивнул Курт, отметив мысленно это «у нас» и собрался было поинтересоваться, что значит «позаботился», но Нессель опередила его, тихо спросив:

— А что вы скажете своим? Ведь вас ждут.

— Мои земляки знают, куда я направился, — не сразу отозвался Штайнмар. — Сражаться за наши вольности — это одно, но раз в Ури привечают колдуна… Люди оттуда последнее время стали слишком часто поговаривать про «обычаи старины», да если б только речь шла о каком-то йодлерфесте… Но я слышал от тех, кому верю, про останки овец, зарезанных под большими деревьями, и про призрачного всадника в облаках при луне. Мы чтим Пресвятую Деву, — Штайнмар достал из-за пазухи небольшой медальон на шнурке и бережно прикоснулся к нему губами, — и такой старины нам не надобно. Мы решили, что чужака следует выдать, а людям Ури знать о том пока не следует. Гонцу же вреда не причинили, но пределы Швица он не покинет еще несколько дней.

— Но если потом всё вскроется и…

— О том, что будет потом, я подумаю потом, — оборвал ее фельдхауптманн и коротким движением указал в сторону: — Идти нам, как я уже сказал, долго, посему на вашем месте я бы вздремнул; что б там ни было, а ходить без сна и отдыха по горам сутки напролет — не женское дело.

Да и не слишком мужское, мысленно договорил Курт, наблюдая за тем, как Штайнмар, аккуратно сложив остатки своей снеди в дорожный мешок, равнодушно вытянулся на земле в паре шагов от своих спутников. Разумеется, ему опасаться за свою жизнь не приходилось — без него майстеру инквизитору со спутницей оставалось бы лишь плутать наугад; а вот насколько в безопасности сам Курт и откровенно клюющая носом ведьма, было под большим вопросом…

— Желай я вашей гибели, — проговорил Штайнмар ровно, не открывая глаз, — я натравил бы на вас своих еще на месте встречи, а то и попросту пристрелил бы, не выходя из того кустарника. Хоти я завести вас в ловушку, чтобы передать кому-нибудь живьем — я мог не раз сделать это прежде, в одном из тех укромных мест, что мы прошли за это время. Передохните, майстер инквизитор, я подрядился быть проводником, а не тащить на своем горбу двух умирающих от изнеможения строптивцев.

— Гессе, — снова поправил Курт; тот едва заметно кивнул, поудобней устроив голову на сложенных под нею руках, и спокойно повторил:

— Передохните, майстер Гессе.

Он переглянулся с Нессель и снова бросил тоскливо-завистливый взгляд на проводника; фельдхауптманн, похоже, уже засыпал, предоставив своим спутникам принимать то решение, какое им заблагорассудится.

Курт вздохнул. Возразить выкладкам Штайнмара было нечем, а попытка подсчитать, сколько часов бодрствования уже за плечами, потерпела полный крах, что само по себе являлось признаком критического утомления — в первую очередь умственного, что уже никуда не годилось; без хотя бы пары часов сна спасителя похищенных детей самого вскоре можно будет брать голыми руками, как младенца…

На отдых Курт расположился чуть в стороне — полусидя, привалившись спиной к огромному валуну и подложив дорожный мешок под затылок, а Нессель пристроилась рядом, провалившись в сон вмиг — кажется, даже раньше, чем успела смежить веки. Сам же он так и не сумел уснуть по-настоящему; наблюдая мысленные нереальные картины, созданные сонным разумом, он при том видел сквозь полуоткрытые глаза неподвижно лежащего Штайнмара, далекие вершины, слышал шум ветра вдали…

Из этого состояния полудремы Курт вынырнул одновременно с тем, как фельдхауптманн открыл глаза, потянулся и нехотя сел, глядя на яркое, какое-то совершенно не сентябрьское солнце; было ли то совпадением или полуспящее сознание отметило, что in potentia опасный субъект перестал быть in potentia безопасным, а потому следует проснуться — он не понял и сам, а задумываться о том не стал. Штайнмар, судя по брошенному на майстера инквизитора взгляду, понял все, однако промолчал, лишь укоризненно и чуть снисходительно хмыкнув.

— Будите супругу, майстер Гессе, — велел он, поднявшись на ноги, и снова потянулся, болезненно поморщившись, когда в пояснице что-то хрустнуло. — Пора двигаться. Пройти нам надо много: хорошо бы до вечера успеть преодолеть Муотаталь; во избежание ненужных встреч я проведу вас по старому мосту, который сейчас почти никем не используется, а он сильно в стороне от основного пути. И совет вам: не прикладывайтесь к фляжке так часто — идти будет тяжелей, да и пополнить запасы воды сможем не раньше, чем через пару часов.

— Благодарю, учту, — кивнул Курт и тоже встал, пытаясь не подать виду, что все тело болезненно ломит от пальцев ног до, казалось, самой макушки.

Боль утихла спустя несколько минут марша — не исчезла совершенно, но отдалилась, а ноющие мышцы втянулись в работу с каким-то нездоровым удовольствием, и по опыту своих мучений в тренировочном лагере Курт уже знал, что, невзирая на это обманчивое ощущение бодрости в теле, назавтра боль будет в прямом смысле адская. Относительно легкий дорожный мешок уже через два-три часа станет оттягивать плечи, точно камень, оружие начнет весить, как хороший бычок, а сапоги будут казаться дубовыми колодками… Как себя будет чувствовать Нессель, он предпочитал не думать. Хотя не исключено, что как раз ведьма-то и останется в куда более приличном состоянии, нежели майстер инквизитор, и впрямь в последние годы более привыкший к седлу, чем к долгому шевелению ногами. Все-таки в чем-то Хауэр прав: тренировками майстер инквизитор в самом деле начал пренебрегать слишком часто…

Озираться по сторонам, любуясь видами, о которых прежде доводилось столько слышать от все того же Хауэра, было затруднительно: Штайнмар вел своих спутников по большей части лесами, и лишь изредка в небольшом просвете можно было разглядеть какую-нибудь далекую вершину, скрытую туманом или облаками. Все остальное время вокруг стеной поднимался лес, под ногами сменяли друг друга звериные тропки, редкие каменистые поляны, какие-то низкие кустарники цеплялись за колени и норовили столпиться и преградить путь непрошибаемой линией обороны; как фельдхауптманну удавалось отыскивать нужное направление, Курт себе не представлял, спустя еще час пути будучи готовым допустить и в нем тоже наличие какого-то ведьмовского чутья.

Нессель приободрилась и даже, кажется, посвежела — то ли впрямь чаемая скорая встреча с дочерью придала ей воодушевления, то ли лес, сменивший, наконец, города и пыльные дороги, каким-то неведомым образом напитал ее силами. Ведьма шагала так же бодро, как и в начале их путешествия, и порой казалось, что дай ей волю — и она оставит далеко позади своего провожатого вместе с майстером инквизитором.

Еще один короткий привал был сделан, когда солнце стало медленно спускаться к поросшим лесами горам: Штайнмар уверенно свернул в сторону, буквально проломившись через плотные кустарниковые заросли, и вывел своих спутников к ручью, из которого все трое пополнили запасы воды и, наконец, напились вволю. Курт и Нессель пили, с трудом удерживаясь от того, чтобы плюхнуться разгоряченными ходьбой телами в ледяную воду; фельдхауптманн пил медленно, мало, сострадающе косясь на обоих и обеспокоенно взглядывая наверх, на неотвратимо нисходящее солнце.

Заставить себя отползти от прохладного ручья на сухую землю Курт смог с трудом, в очередной раз с подозрением скосившись на, казалось, все еще полную сил ведьму, и с непривычным чувством легкой зависти подумал о том, что, быть может, и впрямь дело не в таинственных природных эманациях, питающих ее ведьминскую натуру, а в том, что гроза малефиков Молот Ведьм вправду засиделся на городских делах…

— Не расслабляйтесь, — предупредил Штайнмар, когда Курт откинулся спиной к древесному стволу, переводя дыхание. — Несколько минут — и снова трогаемся. До моста недалеко, перейдем его — и остановимся на ночлег. В темноте здесь ходить небезопасно, легко можно остаться без ноги при неверном шаге, а то и свернуть себе шею.

— Будем готовы в путь, как только скажете, — кивнул Курт и поморщился, когда в мышцах шеи вспыхнул резкий прострел; фельдхауптманн невесело усмехнулся, и Курт, выждав с полминуты, подбодрил: — Говорите, майстер Штайнмар. Вы что-то хотели сказать или спросить, но почему-то передумали.

— Я не хотел бы лезть не в свое дело, — неуверенно отозвался тот, — и не хотел бы сказать, что не верю в рассказанную вами историю о похищенной дочери, но кое-что не вяжется. Пока мы не зашли слишком далеко, пока я все еще могу передумать и отправить вас обратно без риска для ваших жизней, я хотел бы это кое-что уточнить. Ваша супруга сказала, что прошла несколько городов, что она в пути несколько недель… Глядя на нее — верю. Но по вам не скажешь, что эти несколько недель вы шагали вместе с нею.

— Понимаю, — не сразу ответил Курт, переглянувшись с ведьмой. — Не могу сказать, что сам не задал бы подобного вопроса… Primo, Готтер не моя супруга, — вздохнул он. — Secundo, мы с нею не виделись много лет… Откровенно говоря, в последний раз мы встречались до рождения Альты. А если еще откровенней — о существовании дочери мне стало известно, когда Готтер нашла меня и сообщила о похищении. После нашей последней встречи мы расстались… не в самом сильном благорасположении: Готтер была не по нраву моя служба, встречаться со мной снова, как я понял, в ее планы не входило, и, если б не это происшествие, я, боюсь, так и прожил бы жизнь, ничего не узнав.

Фельдхауптманн смерил взглядом майстера инквизитора, скосился на Нессель, с преувеличенным интересом разглядывающую траву у ручья, и понимающе усмехнулся:

— Не любите инквизиторов, Готтер?

Ведьма поджала губы, бросила короткий взгляд на Курта, и, с усилием подняв глаза к проводнику, осторожно и нехотя ответила:

— Тогда не любила.

— А сейчас?

— Сейчас передумала.

— Из-за дочери?

Нессель снова молча посмотрела на Курта, покусывая губу и пытаясь подобрать слова, не зная, что можно сказать вслух, а о чем стоит умолчать, и он пояснил:

— Готтер была со мною в Бамберге, майстер Штайнмар. Не в последнюю очередь именно с ее помощью мне удалось предотвратить то, о чем я говорил вам и вашим товарищам на встрече с Его Высочеством; Готтер просто увидела, чем я занимаюсь на самом деле.

Фельдхауптманн помрачнел, пристально глядя на побелевшее лицо Нессель, и осторожно произнес:

— Я вижу, одно лишь воспоминание об упомянутых вами событиях вогнало бедную женщину в бледность…

— Это и понятно: она не привыкла видеть несколько сотен растерзанных трупов за раз, а также идущую по городским улицам потустороннюю тварь, от шагов которой лопается земля и рушатся дома.

— А вы привыкли?

— Я боюсь, наступают времена, майстер Штайнмар, когда всем без исключения лучше начинать привыкать к подобному. Если и впредь Конгрегации придется держать оборону в одиночку, преодолевая сопротивление самих же тех, кого оберегает — такая привычка пригодится каждому.

— Но вы не ответили, майстер Гессе. Вы — привыкли к такому?

— Хотите знать, часто ли мне приходится иметь дело не с домашними еретиками или деревенскими колдуньями, а с чем-то посерьезней? — уточнил Курт и кивнул: — Да. И все чаще в последнее время. Слишком часто.

— Я прожил в Германии четыре года, в Бремене, — помолчав, отозвался фельдхауптманн, снова посмотрел на солнце, и, упершись ладонью в землю, со вздохом поднялся. — Слышать о работе Конгрегации доводилось много, и надо сказать, слухи были самые невероятные. В том числе и о вас, майстер Гессе. Но самому увидеть что-то особенное ни разу не довелось… Идемте. Надо пройти мост до темноты.

* * *

Старый мост и впрямь оказался старым; сколько лет им никто не пользовался и, соответственно, не чинил, Курт сказать затруднялся: несущие тросы давно и упрямо, но явно безуспешно боролись с гниением, веревочные перила местами лопнули, а дощатый настил зиял пугающими дырами. Высота берегового обрыва здесь была существенно ниже, чем мысленно нарисовал себе майстер инквизитор, однако, случись что, падение даже с такой высоты на камни под стремительно бегущей водой было бы происшествием малоприятным.

Старым мостом, по словам Штайнмара, изредка пользовались охотники, желая срезать путь, и тот факт, что сие хлипкое сооружение не только в теории, но и практически выдерживало вес взрослых вооруженных мужчин, несколько обнадеживал. Однако всё, как известно, однажды случается в первый раз…

Фельдхауптманн прошел по скрипящей, болтающейся из стороны в сторону конструкции первым; сойдя на берег по ту сторону, он обернулся и поднял над головой руку с раскрытой ладонью, каковой жест, видимо, означал, что все идет отлично. Курт, откровенно говоря, в этом сомневался, однако выбирать было особенно не из чего. Следом за Штайнмаром мостик преодолела Нессель, а последним, медленно, всякую минуту ожидая, что доски вот-вот развалятся под ногами, стремительную шумную реку перешел и майстер инквизитор. Фельдхауптманн, убедившись, что все в порядке, лишь молча кивнул и свернул в сторону с едва заметной тропки, уходящей от моста, снова поведя своих спутников через какие-то немыслимые заросли, в которых, кажется, заблудился бы и зверь.

Ночлег случился нескоро. Уже когда вокруг сбились густые сумерки, Штайнмар все шел и шел вперед; шагал фельдхауптманн уверенно и все более ускоряясь, точно курьерский конь в конце пути, из чего Курт сделал вывод, что тот не просто пытается проделать как можно больший путь до привала, а направляется для отдыха во вполне определенное место.

Штайнмар обошел заросшую низкими деревцами скалу, свернув в едва заметный просвет в кустарнике у подножья, и вывел спутников к небольшой площадке под далеко выступающим каменным навесом.

— Здесь можно будет развести огонь, — сообщил он, сняв с плеч дорожный мешок, — отсюда его никто не увидит. Без огня будет несладко: сейчас по ночам уже холодно.

Курт понимающе кивнул и, пристроив свой мешок у каменной стены, молча двинулся на сбор сушняка.

У костра, подставляя теплу ноющие мышцы, все расселись спустя почти час, в молчании поглощая снедь; ведьма неотрывно смотрела на пламя, пребывая в своих мыслях — невеселых, судя по залегшей у губ складке, а фельдхауптманн старательно грел у огня какую-то жижу, перелитую из небольшой фляги в извлеченный из мешка крохотный, похожий на игрушечный, котелок. Запах от густого варева шел травяной, одуряющий, горький, и когда Штайнмар, чуть остудив котелок в сторонке от костра, сделал несколько глубоких глотков, Курт невольно поморщился.

— Выпейте, — велел тот, придвинув свое жуткое зелье к майстеру инквизитору. — На вкус так себе, но завтра ваше тело скажет вам спасибо.

Курт скосился на исходящее паром вместилище, не решаясь взять и, откровенно говоря, не испытывая особенного желания этой решимости набраться; Нессель потянулась вперед, взялась за кривую проволочную дужку и, подтянув к себе, отпила половину. Судя по ее едва заметному одобрительному кивку, что-то во вкусе напитка показалось ей знакомым, и майстер инквизитор, обреченно вздохнув, последовал примеру своего expertus’а.

— Завтра мы пойдем уже по земле Ури, — сообщил Штайнмар, убирая котелок. — Напрямик дорога заняла бы несколько часов, но если идти так, как идем мы, путь съест весь день. Имейте в виду вот что: если мы наткнемся на кого-то, я попытаюсь сделать все, что от меня зависит, чтобы вас не остановили и не причинили вреда. Но и вам я не позволю причинить вред никому здесь.

— Понимаю, — кивнул Курт. — В моих планах подобного тоже не значится… Не возражаете, если я тоже задам вам вопрос, майстер Штайнмар?

— Не возражаете, если я сочту его вопросом, на который не смогу ответить, майстер Гессе?

— Разумеется, — согласился он спокойно. — Если вы просто скажете, что не желаете отвечать, я от вас отстану и не буду более довязываться. Меня просто мучает любопытство в связи с одним фактом… Ваши товарищи заметно старше вас, а вы, как я погляжу, заметно младше меня; в такие годы занимают подобные должности либо наследственно, либо в чрезвычайных случаях… либо за особые заслуги. Должность фельдхауптманна — выборная, стало быть, наследственная передача власти не может иметь места… Вы, как я погляжу, человек, привыкший к не совсем уж обывательскому образу жизни и, готов спорить, неплохой боец. Означает ли то, что ваши соотечественники избрали вас своим представителем и предводителем, что никакие переговоры не помогут, и ставка заранее сделана на войну?

Штайнмар ответил не сразу; молча взглянул на притихшую ведьму, на пляшущие в темноте огненные языки, бросил взгляд в сторону, словно пытаясь отсюда, из-за низкой скалы, увидеть оставшийся за спиною орт, и тяжело вздохнул.

— Я отвечу, — произнес он, наконец. — Но вряд ли так, как вы ожидали… Как я уже говорил, четыре года я провел вдали от дома. Во избежание подозрений и новых вопросов сразу скажу, что никаких особенных планов в этом не было: просто пытался преумножить семейные накопления, но не торговлей, к ней у меня склонностей нет. Однако вольный человек с руками и головой вполне способен составить себе небольшое состояние в Империи, и я это подтвердил собственным опытом. В Швиц я возвратился небедным, сейчас у меня крупнейшая бондарня в орте… А также молодая жена и двое детей. Я был счастливым человеком до того, как все это началось, и то, что началось, мне не нравится. О вашей проницательности я, еще будучи в Германии, слышал невероятные легенды, посему не удивляюсь тому, что вы это заметили, майстер Гессе. И, как я вижу, пытаетесь этим воспользоваться.

— Было бы странным упрекать меня за то, что я хотел бы восстановления мира в Империи, — заметил Курт ровно, и фельдхауптманн понимающе кивнул:

— Разумеется. Но, повторю, моя готовность помочь вам — это желание оградить моих земляков от колдовства и Бог знает еще какой пакости, и — сострадание к девочке, разлученной с матерью человеком, что запродал душу нечистому. Не путайте мои действия с предательством, майстер Гессе.

— А что в сложившейся ситуации будет предательством? — спросил Курт прямо, игнорируя остерегающий взгляд ведьмы, всем видом призывающей его умолкнуть. — Вам не нравится Каспар, не нравится то, что он говорит и делает, вы сами это сказали. Вам не нравится конфликт ваших ортов с Императором. Мысль о настоящей войне, как я подозреваю, вам не по душе тоже. И, полагаю, вы понимаете, что instructor’ы Австрийца, которые разгуливают по вашей земле, высматривают тут явно не место под создание Рая на земле, а вам — всем вам, всей Гельвеции — не светит ничего хорошего, если герцогские люди окончательно начнут чувствовать себя тут, как дома, на вашу землю станут смотреть не более чем как на поле битвы с Императором, а на вас — как на расходный материал вроде досок для ваших бочек. Даже не так; вроде щепок, что от них остаются. И что же, восстановить мир, заручиться поддержкой Империи и поставить преграду посягательствам Австрийца — неужто это предательство интересов ваших соплеменников и вашей земли?

— Тут вы правы, майстер Гессе, — столь же спокойно согласился Штайнмар. — И ваш пришлый малефик мне не нравится, и все, что происходит, и австрийский герцог… Но и от Императора я не в восторге. Вы спросили, почему меня избрали фельдхауптманном? Потому что я единственный, кто жил так долго в Германии. Я жил среди вас, видел вас, слышал вас, узнал вас; я наблюдал, что происходит там, где власть Императора действует повсеместно. И поскольку нам приходится иметь дело с его сыном и провозвестником его воли, люди орта поручили переговоры в том числе и мне. Вероятно, когда все закончится, чести возглавлять их в бою меня лишат, да и я, откровенно говоря, за эту должность хвататься не буду.

— Для политики вы слишком честны, вот в чем проблема, — заметил Курт, и фельдхауптманн уныло усмехнулся:

— Любопытно то, майстер Гессе, что именно с такой мыслью я смотрю на герцога Баварского. Понимаете, в чем дело? Император стар и устал, его враги же все мощнее с каждым годом. Ваша Конгрегация стоит за него горой, но Конгрегация не вечна, а врагов все больше — все эти фюрсты, графы, да и многие бюргермайстеры, кто из них будет подчиняться тому, кто откровенно вырывает у них из рук власть, которую они любят больше, чем своих жён? Наследник — славный парень, мы с ним отлично побеседовали бы на охоте у огня, не будь он герцогом, но правитель из него… Я не вижу в нем правителя. Однажды он сделает ошибку, которая погубит его самого, Империю и заодно с нею — всех, кто хоть чем-то с ней связан. Он не протянет долго. И не протянет долго Империя, она сгорит в большой войне, которая, я знаю, вскоре случится. И я не хочу, чтобы наша земля, наши люди, наши дети были разменной монетой в этой большой игре.

— Уверены, что бондарское дело — ваше призвание? — серьезно спросил Курт, и Штайнмар невесело улыбнулся:

— Я просто умею смотреть по сторонам, майстер Гессе. И слушать. И делать выводы.

— Тогда вы должны понимать, что ваша цель недостижима: жить спокойно вам не дадут. Вообразите себе невероятное: Император махнет рукой и позволит вашим ортам существовать самим по себе, как вам вздумается. Принц Фридрих уйдет отсюда, уведет свои войска… Допустим даже невероятное: все прочие орты, до сих пор держащиеся в стороне от этого конфликта, также захотят совершенной независимости и даже ее получат. Что будет дальше? Вы сами сказали о большой войне, и одну из главных сторон этой войны будет представлять герцог Австрии. В свете этого Гельвеция станет поляной, где будут драться два зверя, и вы не можете не понимать, что ничто живое на этой поляне не останется нетронутым. Засланных герцогом провокаторов и подстрекателей уже принимают здесь за своих — всего лишь потому, что «он тоже против Империи», уже кое-кто говорит, что союз с Австрийцем — не такая плохая идея, что вполне допустимо не просто примкнуть к нему, не просто позволить ему давать советы и указания, но и почти управлять; вспомните, еще полгода-год назад это показалось бы вам немыслимым, а сейчас эти слова звучат все громче, я прав?.. Да, само собою, ваши товарищи полагают, что смогут им воспользоваться, спрятаться за его спину, случись что, но вы сами видите, что происходит: это он пользуется вами и он прячется за ваши спины. Вы для него — не более чем инструмент, оружие в войне с Империей. А война будет, и будет скоро, и если все будет так, как я описал — вам в этой войне не уцелеть. Да, будучи частью Империи, вы все равно ее не избежите, но в этом случае Гельвеция будет крепким суставом одного мощного кулака, тем самым прутом в связке, а не отдельной хрупкой хворостиной.

Штайнмар слушал молча, глядя в сторону, в темноту за тихо потрескивающим костром, и ответил не сразу, подбирая слова осторожно и неспешно.

— Я не скажу, что в ваших словах нет правды, майстер Гессе, — произнес он негромко, с усилием обратив взгляд к собеседнику. — И не скажу, что не думал об этом сам. Я даже сознаюсь, что, когда началась вся эта заварушка, я не знал, во что ввязываюсь. Я полагал, что нашей целью будет лишь возвращение старых договоров, о которых начали забывать. И я не знаю, я не заметил, когда эти цели стали иными, когда всё заместили призывы к борьбе, войне, к союзу с Австрийцем… Это самое страшное, понимаете? Я не заметил, как это случилось и когда. И другие не заметили. Они просто приняли эту мысль и пошли с нею дальше, и теперь вытравить ее будет сложно. Вы спросили, станет ли это предательством — уберечь своих соплеменников от ошибки, а свою землю от разрушения… Это будет правильно, так я вам скажу. Но это будет предательством.

— Вам не нравится то, что происходит, но вы будете по-прежнему это поддерживать? — спросил Курт; фельдхауптманн поджал губы, отведя взгляд к огню, но в ответ ничего не сказал. — А быть может, майстер Штайнмар, именно этого и не хватает миру? Вот таких людей в управлении?

— Каких? — кисло усмехнулся тот. — Не могущих принять верное решение, а потому упрямо идущих по пути гибели и ведущих туда других, потому что так неверно, но правильно?

— Нет. Людей вроде вас. Помнящих еще о том, что есть благо и зло, что значит верность. Вроде принца Фридриха. Знающих, что, если благо достигается злом, это пагуба.

— И вроде вас, майстер Гессе?

— Людей вроде меня лучше встречать как можно реже, — возразил Курт. — А лучше не встречать вовсе. Мир никогда не будет совершенным, и в нем всегда будут нужны те, кто будет нести на плечах пагубу, зло и предательство — чтобы кто-то другой мог блюсти спасение, благо и верность. Я не в восторге от этой роли, но ее кто-то должен исполнять. И то, что сейчас происходит, майстер Штайнмар, все шире открывает двери именно таким людям, вскоре именно без нас будет не обойтись, и это страшно. Но страшней всего то, что нами придется стать таким, как вы и принц Фридрих. Мне бы этого не хотелось. Я, откровенно говоря, слишком ценю этого парня, чтобы желать ему такой судьбы.

— Не слушайте его, — вдруг заговорила Нессель, и фельдхауптманн вздрогнул, будто лишь сейчас заметив ее присутствие. — Он на себя наговаривает. Мои слова вам могли бы подтвердить много людей, которым он сохранил жизнь и душу.

— Моя душа, боюсь, сейчас висит на краю обрыва в ту самую погибель, — вздохнул Штайнмар и, не дав никому добавить ни слова, подытожил: — Ночь, костер и уединение побуждают к откровениям, о которых завтра можно пожалеть, и я наверняка пожалею. На этом всё, майстер Гессе; да и вам советую занять себя не мыслями о судьбе Империи, а отдыхом. Силы вам завтра понадобятся.

Курт лишь молча кивнул, не став навязывать дальнейшую беседу, а наутро в полной мере оценил всю правдивость слов бочара и фельдхауптманна: лишь для того, чтобы подняться на ноги, потребовалось усилие, граничащее с нечеловеческим — каждая мышца ныла и трещала, как тот старый мост. Нессель была в много лучшем виде, однако усталость и боль, уютно устроившиеся в теле за минувшую ночь, тоже скрывала с заметным трудом. После завтрака и короткой разминки стало чуть легче, однако первый же час пути по все более каменистым и плохо различимым тропам вымотал обоих, казалось, еще больше, чем весь прошлый день.

Привалы приходилось делать чаще — короткие передышки по несколько минут; Штайнмар не возражал, а порой и сам призывал своих временных подопечных остановиться и перевести дух, однако заметно нервничал и при каждой такой остановке отходил чуть в сторону, слушая воздух, как охотничий пес, и пристально вглядываясь в мир вокруг себя. В Ури, как предупредил фельдхауптманн еще утром, вероятность столкнуться со случайным встречным была ниже, но зато грозила куда более серьезными последствиями…

Тропки становились все круче, а пути все извилистей — Штайнмар пытался выбирать дорогу как можно безлюдней; на одной из таких тропинок, прижавшихся к скалистой стене, он остановился и указал вдаль, где за вершинами деревьев едва виднелась проплешина.

— Бюрглен, — сообщил фельдхауптманн. — Деревня, откуда родом убийца имперского наместника. Он ведь тоже вас интересует, так?

Курт медленно перевел взгляд с еле заметной отсюда долины на своего проводника и осторожно уточнил:

— Вы сделали какой-то выбор, майстер Штайнмар?

— Я прежде знал старого Вилли не слишком хорошо, — задумчиво глядя вдаль, отозвался тот. — Но знаю, что за последний год с небольшим он сильно изменился. Пугающе изменился… Однако в деревне он давно не живет, — встряхнувшись, оговорился фельдхауптманн и снова двинулся вперед. — Обитает в своем охотничьем доме.

До самого ночного привала фельдхауптманн более не рассказывал ничего сам и не поддерживал попыток начать разговор, обходясь краткими указаниями по делу; впрочем, чем дальше, тем сложнее было говорить вообще — сил едва хватало на то, чтобы не задыхаться при ходьбе.

На сей раз ночлег был устроен попросту на опушке леса вдали от всех возможных троп, и, как полагал Курт, провести ночь их маленькой группе предстояло без огня, дабы не выдать себя светом костра. Штайнмар, однако, разогнал обоих за хворостом, и когда майстер инквизитор с ведьмой возвратились уже в полной темноте к месту стоянки, фельдхауптманн как раз закончил подготовку будущего очага и оттирал от земли широкий, внушительный нож. В земле были выкопаны две ямки, соединенные между собою перешейком, каковой Штайнмар накрыл ветками и дерном; в углублении побольше он развел огонь, а меньшее, как понял Курт, служило для доступа воздуха. Хворост был сухим, влажная земля внутри ямы быстро высохла и спеклась, едва заметный дымок развеялся, пламя плескалось ниже краев большего углубления ямки, и, будучи всего в дюжине шагов от места стоянки, заметить этот костер было уже невозможно.

— Отличный способ, не знал, — одобрительно заметил Курт, с удовольствием подставляя теплу ноющие мышцы; фельдхауптманн сдержанно кивнул:

— Да, порой бывает полезным.

— Охотничий домик наместника, — произнес майстер инквизитор задумчиво, — это я понимаю; но вы упомянули охотничий домик охотника… Это при том, что у него есть дом в деревне?

— И у меня есть, — неотрывно глядя в огонь, кивнул Штайнмар. — У многих есть. У кого-то халупа со стенами и очагом — просто чтобы укрыться от непогоды на затянувшейся охоте, у кого-то почти настоящий дом, где он живет, пока семья следит за хозяйством в деревне, и из которого лишь зимой уходит… И охотничий дом наместника — это и есть настоящий дом, майстер Гессе. Крепкие стены, частокол, две двери, обе заперты изнутри. Окна высоко от земли, тихо забраться невозможно. Если вы в самом деле не планируете постучать к нему в дверь и потребовать дочь — боюсь, вам придется непросто.

— Значит, вы следили за Каспаром, майстер Штайнмар? — не ответив, сказал Курт. — Дважды проделывали, как я теперь вижу, долгий путь, чтобы увидеть, где и как он обитает…

— Я уже говорил вам: мне не нравится то, что говорит и делает этот человек. Поначалу я полагал, что он служит Австрийцу, но как заподозрил не так давно и теперь уже понимаю со всей ясностью — то, чем является он на самом деле, гораздо хуже и опасней.

Курт молча кивнул и отвернулся к огню.