Земля была холодной, как камень, и такой же твердой – вырубавшиеся десятилетиями деревья и кустарник пустили всю свою силу в корни, сплетясь ими в крепкий жесткий панцирь под тонким слоем дерна. Сухие столбики скошенной прошлым летом травы, обрубки торчащих из земли ветвей цеплялись за одежду, царапая толстую кожу, пытаясь не пустить дальше, остановить, задержать, словно уже здесь, на подступах, была первая линия обороны, ограждающая замок. И на миг вообразилось даже, как, стоя на кромке стены, ночное создание простирает руку, повелевая земле, и вот-вот выхлестнутся из ее недр прочные, как корабельные канаты, корни, обвивая и душа пришельца, посягнувшего на темнеющую впереди твердыню…

Тело начинало уже леденеть, ладони давно промерзли, не защищенные тонкой кожей перчаток от земного холода, зато от зябкого ночного ветерка укрывала наброшенная сверху, скрывая его целиком, толстая рогожа, и в этом был несомненный plus. Minus состоял в том, что вот так, ползя по земле запрятанным под утыканную прошлогодней листвой и мелкими ветками рогожку, чувствовал он себя полным идиотом. Курт напоминал себе ребенка, схоронившегося под одеялом и пребывающего в уверенности, что никто его не видит, когда в действительности никого и ничего не видит он, включая приближающуюся, быть может, опасность. Изредка приподнимая голову, он различал стену перед собою, корректируя линию движения, во все остальное время видя лишь сухую траву у самого лица и мрак. Как знать, быть может, его приметил уже какой-то особенно остроглазый страж, обладающий таким же привычным к темноте зрением, как и он сам. «Я увижу», – отмахнулся фон Вегерхоф, когда Курт спросил, как тот узнает о его приближении. Не наблюдает ли за ним в этот момент с дозорной башни, снисходительно усмехаясь, Арвид или его оставшийся в живых птенец – наблюдает со злорадством и издевкой, не желая просто пустить стрелу в хорошо различимую спину, ожидая, пока их гость проделает весь путь и порадуется своему успеху, дабы убить уже тогда?..

Когда он поднял голову снова, до стены были считанные шаги, и прямо перед ним темным силуэтом на фоне алого факельного пятна замер страж – тот стоял, пригнувшись, опершись о камень стены и явно глядя вниз. Курт застыл, не шевелясь и стараясь не дышать, пытаясь представить себе, как это выглядит – рогожный обрывок на фоне травы в темной ночи, пытаясь понять, смотрит ли страж на него, уже увидев и лишь пытаясь разобраться в том, что видит, или попросту остановился, навалившись на стену, дабы дать передохнуть ногам.

Сколько истекло времени, он не мог сказать, – минуты, часы, вечность; наконец, на стене чуть в отдалении возникла другая тень, и солдат вздрогнул, приняв боевой вид и распрямившись. Тень приблизилась к стражу, приостановилась; до слуха донесся короткий диалог на чуть повышенных тонах – вероятно, проверяющий также заметил это небольшое нарушение устава – и тень удалилась. В безмолвии миновала минута, другая, и силуэт стража внезапно опрокинулся назад, в полной тишине исчезнув и более не появившись.

Курт сдвинул себя вперед еще на полкорпуса, проползя уже быстрее, чем прежде, не отрывая от стены взгляда и не видя никого; и наконец, спустя еще одну долгую минуту над кромкой мелькнула тонкая змея, сбросив конец хвоста наземь у подножья стены. Остаток пути он преодолел уже почти не скрываясь, запрятал свернутую рогожу под стену, втоптав в землю, и ухватился за веревку, не чувствуя ее замерзшими пальцами. В осыпающийся камень Курт не стал упираться ногами, пытаясь, как и велел фон Вегерхоф, использовать для подъема лишь руки, но все же сам морщился от того, как громко шуршит кожа куртки, когда плечо или локоть задевают стену. Веревка поднималась вместе с ним – куда быстрее, нежели взбирался он сам, и когда его плечи поравнялись с границей камня, за шиворот ухватилась ладонь, коротким рывком выдернув его наверх.

Курт присел у стены, прислонившись к ней спиной, отмечая с неудовольствием, что ожидаемой нервной трясучки или хотя бы легкой дрожи нет, и даже сердце бьется ровно, и боязни, логичной и понятной в его положении, он не испытывает. Это было хорошо – и плохо. Хорошо, потому что колотящееся сердце и разогнавшаяся кровь были бы лишним фактором, способным выдать его Арвиду, плохо – ибо такое спокойствие, такое неестественное хладнокровие означали, что он оценивает ситуацию неверно, не осознавая полностью всех грозящих ему опасностей…

Тело стража лежало чуть поодаль, однако крови Курт не увидел, спустя мгновение осознав, что тот лишь оглушен и пребывает в беспамятстве; от губ солдата нестерпимо несло каким-то дешевым пойлом, а подле него покоилась укупоренная фляжка, которая до того была на поясе фон Вегерхофа. Логично. Обнаруженный проверяющим труп – это тревога, страж же, валяющийся в невменяемом состоянии рядом с опустошенной флягой, есть лишь повод для беснования.

Трезубый крюк стриг закрепил на противоположном краю стены, сбросил вновь смотанную веревку и предупредительно прижал к губам палец, коротко кивнув вниз, где под стеной мельтешили темные тела собак – в темноте, прорезаемой светом редких факелов, было различимо, как они замирают, нюхая воздух и прислушиваясь. Курт подобрался, готовясь ко всему. Если псы натасканы на охрану подступов, тишина останется, пока незваный гость не подвернется им под зубы – такие нападают молча, и слышен бывает лишь крик их жертвы; если же собаки сторожевые, то через считанные мгновения ночной воздух разорвет хорошо слышимый каждому стражу лай.

«Жди и сиди тихо» – наверняка в переводе на человеческий язык грозящий кулак, сунутый под самый нос, и указующий перст обозначали именно это. Ответить фон Вегерхофу, что он в норме, что следит за собой и прекрасно понимает все и сам, на языке жестов не представлялось возможным, посему Курт лишь кивнул, вскинув руки, и стриг отвернулся, скрывшись за стеной со стороны двора. Еще одна минута безмолвия на этот раз истекла скоро; снизу донеслось едва слышное поскуливание, какой-то шорох, снова тихий скулеж, и держащийся за край стены крюк слабо дрогнул, когда стриг дважды дернул за веревку. Спустился Курт просто – соскользнув по ней ладонями, отметив с невеселой мысленной усмешкой, что в постоянном ношении перчаток имеются и свои преимущества. Крюк, обмотанный ветошью, не скрипнул о камень, когда Курт стряхнул его за веревку, а фон Вегерхоф поймал кошку, не дав ей удариться оземь.

Прячась в тень, Курт огляделся в поисках собачьих трупов, однако ни одного тела видно не было. «Где?» – молча осведомился он вопросительным взглядом, когда стриг обернулся, и тот махнул рукой в сторону массивной двери подсобного входа. Всмотревшись, Курт увидел, как поблескивают в темноте собачьи глаза – псы сбились в кучу под старой каменной лестницей у двери, как щенки под брюхом матери, не пытаясь выбраться наружу и не издавая уже ни звука. Что ж, собаки – твари умные. В отличие от людей, они хорошо знают, когда и с кем лучше не связываться.

Факелы освещали пространство перед стеной неверным, редким светом, оставляя довольно тени для того, чтобы преодолеть его незамеченным, подняться по каменной лестнице и остановиться у стены донжона, прижавшись спинами к камню по обе стороны от двери. «Иду первым», – показал фон Вегерхоф молча, и Курт кивнул, взявшись ладонью за гарду одного из кинжалов, не обнажая пока оружия. Убивать ли сейчас попадающихся на пути стражей, никто из них еще не решил: в случае, если Курт прав, если интуиция не подвела его, оставлять за спиной слишком много живых было бы крайне опасно. Однако если он все же ошибся, если фогт не имеет отношения к происходящему, то ложное обвинение и проникновение в его жилище померкнут перед убийством личной охраны наместника…

Того, что сделал стриг, он не ожидал, хотя ничего более логичного представить себе было и нельзя – став на это мгновение снова узнаваемым, прежним фон Вегерхофом, тот спокойно, почти деликатно, постучал в дверь костяшками пальцев. Вновь опустившаяся тишина все длилась и длилась, чуть поодаль на стене вышагивала фигура стража, постепенно приближаясь настолько, что вскоре просто нельзя будет не увидеть их, стоящих у входа в свете фонаря над ним; наконец, когда Курт ощутил, как мелкая дрожь все-таки начинает исподволь проползать под ребра, засов по ту сторону зашипел, скользя по петлям, и отъехал в сторону. В раскрывшуюся дверь Курт успел увидеть лицо стража – настороженное и раздраженное; фон Вегерхоф шагнул вперед, перехватив взметнувшуюся к мечу руку, вывернул ее в сторону и ударом кулака направил солдата в страну грез, где уже пребывал его приятель на стене. Короткий коридор оказался безлюдным – слева пустела узкая скамья, у ножки которой притулился наполненный водой кувшин, а у стены стояла небрежно прислоненная глефа.

Все говорило о том, что в этом замке и впрямь никто не ожидает никакого тайного нападения – страж не обнажил даже меча, когда выглянул на стук, наверняка решив, что за дверью может оказаться только свой. На эту скамью уместилось бы еще человек десять в полном вооружении, а дверь, как заметил фон Вегерхоф, и впрямь словно создана для проникновения – однако никто и не подумал усилить охрану. Открывшаяся за коридором кухня была безлюдна, два темных прохода, ведущих от нее, тихи и пусты, и у входа на лестницу не было ни души.

– Никого, – заметил Курт одними губами, и стриг кивнул, бросив через плечо на беспамятного стража странный взгляд. – Что? – насторожился он, и фон Вегерхоф отмахнулся, так же беззвучно выговорив: «Ничего».

Тишина по-прежнему была вокруг, не нарушаемая никем и ничем, однако стриг внезапно вскинул голову, вслушавшись, и сделал шаг вперед, к одному из коридоров, уводящих из кухни. «Что?» – повторил Курт настороженно, и фон Вегерхоф лишь отмахнулся снова, молча указав себе за спину и двинувшись к проходу. Курт направился следом, стараясь держаться ближе и в то же время на расстоянии, дабы оставить себе пространство для маневра при встрече с неведомым противником, и через несколько шагов услышал и сам какое-то копошение за одной из раскрытых дверей и увидел падающий в коридор косой прямоугольник света. «Люди», – на миг обернувшись, по-прежнему беззвучно проговорил фон Вегерхоф, жестом показав двоих и вновь остановившись. Осторожно, медленно переведя дыхание, стриг на мгновение прикрыл глаза, встряхнувшись и чуть расслабившись, и когда он вновь поднял веки, блеск в прозрачных глазах исчез. «Теперь идем» – кивнул стриг, и Курт, на ходу вынимая оба кинжала, следом за ним перескочил порог, пытаясь видеть все углы и стены разом и готовясь ко всему.

Их действительно было двое – мужчина и женщина лет сорока в заляпанных засохшей кровью и еще Бог знает чем фартуках; оба сгребали с пола в огромную корзину горох, высыпавшийся из лопнувшего мешка. На вооруженных пришельцев они уставились с непониманием и испугом, и женщина уже медленно размыкала губы, наверняка готовясь огласить ночную тишину истошным воплем.

– Только вякни.

Это вырвалось само собой, опередив столь же привычное «Святая Инквизиция», каковая форма убеждения наверняка не дала бы должного эффекта. Мужчина, покачнувшись, упал с корточек, оставшись сидеть на полу и не шевелясь, а его товарка в тот же миг захлопнула рот, для верности зажав его ладонью.

Стоящий рядом фон Вегерхоф не одернул Курта, не возразил его словам и действиям, и он продолжил уже чуть спокойнее, но по-прежнему строго:

– Мы вас не тронем. Только тихо и без глупостей, идет?

Женщина с готовностью закивала, мужчина шумно сглотнул, ничем не выказав согласия, однако, судя по его взгляду, кричать или кидаться на незнакомцев в его планы не входило. Что же до планов собственных, то в этом вопросе Курт пребывал в некоторой потерянности.

– Et que faire avec eux? – поинтересовался он тихо, и фон Вегерхоф, помедлив, развернулся и закрыл распахнутую дверь.

– Soumettre à un interrogatoire, bien sûr, – отозвался стриг ровно.

Ну, разумеется. Кому, как не прислуге, знать, гостит ли кто в замке их хозяина…

Тот факт, что работа в команде не самая сильная его сторона, Курт отмечал уже не раз, но если прежде в подобной работе приходилось принимать решения и распоряжаться, то теперь ему выпадала роль подчиненного. Это выбивало из колеи вовсе и не давало думать должным образом.

– Мы вас не тронем, – повторил он, указав на мешки с неизвестным содержимым чуть в стороне, у стены. – Сядьте. Я кое-что у вас спрошу, и мы уйдем. Это – понятно?

– Мы поняли, – смиренно отозвался мужчина; его подруга по несчастью лишь снова молча кивнула, по-прежнему зажимая рот ладонью, и оба, косясь на ночных пришельцев, перебрались к стене, усевшись на мешках рядышком и всем своим видом выказав полную готовность к сотрудничеству.

– Attends, – вмешался фон Вегерхоф, не дав ему продолжить, бросив на закрытую дверь взгляд через плечо – взгляд тот самый, каким он одарил беспамятного солдата у входа; Курт нахмурился:

– Qu’y a-t-il?

– Еn effet, tout ne marche pas а souhait, – тихо заметил стриг, пояснив в ответ на вопросительный взгляд: – De garde. Il étonné était, mais il n’avait pas l’air effrayé. Tu vois ce que je veux dire?

Лишь теперь, припомнив, что и как произошло у той двери, Курт осознал, насколько это было странным – солдат пребывал в замешательстве лишь мгновение, по истечении которого тут же попытался схватиться за оружие. Так ведет себя страж, обнаруживший вторжение чужого – но чужого человека. В его лице была легкая растерянность, удивление, но логичной в его положении оторопи при виде твари в шаге от него – не было. Что сделал бы любой на его месте? Застыл бы, окаменел от ужаса, по меньшей мере отшатнулся бы назад, ибо ни один нормальный человек, пребывая на таком посту, ведя обычную жизнь обычного солдата в обычном замке, даже готовый ко всему – не готов к такому, не готов однажды ночью отпереть дверь и обнаружить на пороге стрига. Но этот – этот был готов, удивившись лишь тому, что стриг ему не знаком…

– Вот зараза, – проронил Курт тихо, и фон Вегерхоф выразительно кивнул, поведя рукой в сторону испуганно притихшей прислуги:

– Pour cela… Vas-y.

– Вы грабители? – разомкнула, наконец, губы женщина, испуганно отъехав в стену, когда Курт неспешно приблизился и опустился на корточки напротив.

– Святая Инквизиция, – отрекомендовался он, выдернув Знак из-за ворота и пытаясь понять, что за чувства отобразились в двух парах глаз. – Я буду спрашивать, вы оба – отвечать. Это – понятно?.. Хорошо, – отметил Курт, дождавшись двух синхронных кивков. – Кто вы здесь?

– Мы… просто работаем при кухне, – неуверенно пояснил мужчина, явно не зная, с чего начать и как объяснить собственную скромную должность. – Прибрать, унести… Все вот уходят, мы остаемся – порядок наводим…

– Поздно уходите сами?

– Да уж за полночь… – столь же растерянно кивнул тот, и Курт продолжил, не дав ему погрузиться в рассуждения о собственной тяжкой доле:

– Кого видите ночами в замке или дворе? Ничего необычного не замечали?

– Ну – как кого видим… стражу… собаки вон…

– Я знаю, что вам надо, майстер инквизитор, – вмешалась женщина, внезапно растерявшая желание разражаться криками и впадать в истерику. – Вы про гостей, что у господина наместника поселились?

– Верно, – одобрительно согласился он. – И что же гости – странные?

– Благочестивые люди спят ночами, – вздохнула та. – А эти шлындрают. И по замку, и, как вы сказали, по двору. И, в самом деле, странные. Знаете, как посмотрят на тебя, – и душа в пятки… Я думаю, они убийцы – знаете, наемные.

– Почему?

– Да так у нас говорят, на кухне, – пояснила женщина охотно. – И, бывает, когда идешь по коридору или мимо птичника… идешь – его нет, а вдруг появляется. Из ниоткуда. У нас говорят – есть такие, кто всю жизнь учится только, как нежданно-негаданно напасть и убить по-тихому. И ведь стража, что приехала с господином наместником, она вся делась куда-то, знаете?

– Ты лишнего не болтай… – начал мужчина, и Курт строго нахмурился:

– Хороший совет; дам его тебе. Если не можешь сказать ничего полезного, притихни лучше и не мешай. Это – понятно?.. А ты продолжай. Что значит «куда-то делась»?

– Да вот так. Пятеро последние уехали куда-то по поручению, а до того разбредались или рассчитывали их – по одному, двое…

– А видел кто-нибудь, как они уезжали?

– Нет, – дернула плечом та, – но говорили, что их рассчитали, и больше их не видели. Уехали, что ж еще.

– И кто теперь охраняет замок?

– Наемники ж, говорю, – понизив голос, убежденно ответила женщина. – Мы тут слышим, как они меж собою говорят – ну, не подслушиваем, Боже упаси, но бывает ведь… само собою… Так вот понятно, что наемники – со стороны. Недавно здесь. И еще с гостями свои люди приехали, так и они тоже теперь по замку. Человек семь их, майстер инквизитор.

– Женская наблюдательность – это что-то, – усмехнулся Курт, и та неуверенно улыбнулась, привычным движением заправив под чепец выбившуюся седеющую прядь. – Ну, а самих гостей – сколько?

– Попервоначалу было четверо, – с готовностью продолжила она. – Потом они все делись куда-то, а после опять появились – теперь трое.

– Moins un pupille, – отметил стриг, и Курт кивнул, бросив через плечо:

– Il y’a de ça… И где они были – никто не знает?

– Нет, майстер инквизитор, – настороженно скосившись на фон Вегерхофа, мотнула головой женщина. – Это никто не знает. Были – и нет, и вот опять тут.

– А господин наместник – как он… вел себя во время их отсутствия?

– Не знаю… – начала она нетвердо, и Курт благожелательно улыбнулся:

– Послушай-ка… как тебя зовут?

– Ханна.

– Очень мило, – отметил он. – Мою тетушку звали Ханной… Так вот, Ханна, ты так хорошо начала, не порть все, ладно? Как ты думаешь, почему я здесь? Я уже многое и без тебя знаю, понимаешь?.. Ведь с господином фон Люфтенхаймером творится что-то неладное, и мне это известно, и здесь я для того, чтобы разобраться, что именно. Если не хочешь навредить хозяину, если хочешь ему помочь – лучше говори все, как есть; все, что знаешь и что всего лишь слышала от других. Так как он пережил их отсутствие?

– Тяжело, – нехотя ответила она. – Даже и не знаю, почему. Наверное, их главный ему родня какая или что-то такое – ведь он господина наместника от себя ни на шаг не отпускает…

– И его дочь тоже? – осторожно уточнил Курт, и та опустила голову.

– Госпожа Хелена больна очень, – вздохнула женщина. – И… господин наместник ее при себе всегда держит…

– Господин наместник или его гость? – уточнил он и на сей раз, не услышав ответа, настаивать не стал, продолжив: – А когда гости уезжали – где была дочь господина фон Люфтенхаймера?

– Не знаю, – истово проговорила женщина, вновь подняв взгляд на него. – Господом Иисусом клянусь. Не видела ее. Мы ее вообще видим редко – говорю ж, больна она очень. Почти всегда в постели, не ест ничего…

– Совсем ничего?

– Ну, как… понемногу… точно птичка, – болезненно пожаловалась она. – И в постели целыми днями. Даже есть не спускается – приносим в комнату.

– А что гости? Они разносолов не требуют?

– Да не особенно; тут сказать нечего, упрекнуть не могу. Не шикуют. Точно их и вовсе тут нет – никаких пиров, никаких излишеств. Во всем прочем, майстер инквизитор, понимаете – люди как люди, даже приличные, к девкам дворовым не цепляются (ни одна не жаловалась), снеди особенной не заказывают, вином не роскошествуют… А только все равно с ними что-то не так. И девки эти самые вдруг чахнуть начали – не так чтоб сильно, чтоб прямо до лежачки, но все до единой. Быть может, порчу они наводят какую, а, майстер инквизитор? И на госпожу Хелену, и на хозяина. С чего б еще такое? Или не порча, не знаю, но чем-то они господина наместника изводят… Вы узнайте, чем. Он ведь совсем другой стал – невеселый какой-то, пасмурный. Прежде он был другой.

– Я узнаю, – пообещал Курт твердо. – Последний тебе вопрос, Ханна: скажи-ка, этим утром не было еще гостей в замке? Не уезжали ли минувшей ночью эти, странные, и не привозили ли с собой кого-то еще?

– Не смогу вам сказать, – вздохнула она. – Не видела. Ни гостей, никого. Не знаю я, майстер инквизитор.

– Жаль, – отозвался он, поднявшись, и обернулся к фон Вегерхофу, всем своим видом вопрошая о дальнейших действиях; тот кивнул в сторону, и Курт, проследив его взгляд, наткнулся глазами на скрученный жгут, висящий на стене среди мешочков, ножниц и прочей прикухонной дребедени. – Жаль, – повторил он, – однако эту ночь вам обоим придется провести здесь.

На господина дознавателя оба взглянули непонимающе, а когда ночные налетчики покидали кладовую – укоризненно.

– Итак, их трое, – подвел итог фон Вегерхоф едва слышным полушепотом, отступив от двери и остановившись у выхода на пустой кухне. – Мастер и два птенца.

– И фогтова дочка.

– А также подчиненный фогт, семь человек их личной охраны и наполненный наемниками замок – наемниками, кое-кто из которых (быть может, и все) знают, на кого работают. Ты оказался прав. Мы пришли куда нужно.

– Две вещи, – так же едва различимо себе самому шепнул Курт. – Primo. Теперь можно не якшаться с ними и смело убивать. Даже если мы наткнемся на наемника, не знающего, что здесь происходит… Ну, эти парни понимали, на что шли, когда выбирали такую работу. Secundo, – продолжил он, когда стриг медленно кивнул. – Полагаю, надо возвратиться к двери и прикончить того стража. Если его найдут, тревога все равно будет, но мертвым он, по крайней мере, не сумеет рассказать, кого видел. Второй фляжкой ты не запасся, да и двое спившихся на посту за одну ночь – не менее подозрительно, нежели истекающий кровью труп.

– Второй проход должен вести в большую кладовую, – выговорил фон Вегерхоф с усилием. – Или в ледник. Все за́мки подобного типа относительно похожи… Нам подойдет любая подсобка. Покинувший пост – все же не лежащий на этом посту мертвым; быть может, выиграем какие-то минуты.

– Не вздумай расклеиться, – предупредил Курт, и стриг отмахнулся, развернувшись к выходу, вновь молчаливым знаком велев идти следом.

Фон Вегерхоф оказался прав – короткий коридор в другой оконечности кухни и впрямь вел в кладовую, пронизанную запахом пряностей и копченостей; по стенам и с крюков, вделанных в потолок, свисали колбасы, вязки толстых перченых сосисок, окороков, за которыми местами не было видно стен и в гуще которых можно было бы, наверное, заблудиться. Все еще беспамятного стража стриг, разоружив, перетащил к дальней стене и усадил на пол. Несколькими несильными ударами по щекам приведя его в чувство и дождавшись, пока взгляд солдата станет осмысленным окончательно, тот тихо предупредил:

– Раззявишь пасть – пожалеешь, что родился.

Страж вздрогнул, распрямившись и вжавшись в стену, и остался неподвижным, не делая попыток подняться или заговорить. На Курта он не смотрел вовсе, приклеившись взглядом к фон Вегерхофу; стриг кивнул:

– Ты не спрашиваешь, что происходит и кто мы. Стало быть, понимаешь все. Молчишь; будем надеяться, это признак твоего благоразумия, а не немоты с рождения… У меня всего один вопрос: вчера ночью Арвид привез сюда женщину. Где она?

– Понятия не имею, какая, к чертям, женщина, – глухо отозвался страж, и фон Вегерхоф холодно улыбнулся.

– Врешь. Вот если б ты сказал «какой такой Арвид», я поверил бы тебе скорее. Итак, я повторю вопрос и буду ждать ответа – на сей раз правдивого. Где держат женщину, привезенную сюда вчера?

Тот поджал губы, бросив мимолетный взгляд на Курта, и снова поднял глаза к фон Вегерхофу.

– Не имею представления, – повторил страж твердо.

– Ты из слуг Арвида или просто наемник? – спросил стриг, присев на корточки подле него, и тот вздрогнул, сжав в кулаки упирающиеся в пол ладони. – Нет, своих он не посадил бы караулить кухонный выход… Наемник. К чему тебе это геройство? Ты за него ничего не получишь. Не будь глупцом. Просто скажи.

– Они убьют меня, – произнес тот тихо; фон Вегерхоф наклонился к нему, стиснув пальцы на горле.

– А как думаешь, что сделаю с тобой я? – шепнул стриг. – Арвида здесь нет, зато я – рядом. Ведь ты понимаешь, с кем говоришь. Понимаешь, кто я. И должен понимать, что я могу сделать твою смерть такой долгой и болезненной, какой не сумеет ни один человек.

– Убьет он, – выдавил наемник, – убьешь ты. Какая разница.

– Скажи, где она, – предложил фон Вегерхоф, – и отделаешься сломанным носом. Ну, и посидишь в этой кладовке до утра, ничего не поделаешь… Предлагаю жизнь в обмен на твой честный ответ.

– Я не знаю, – не сразу отозвался тот. – Действительно не знаю. Возможно, на третьем этаже. Если смотреть со двора, то видно, что там окна с решетками. Я бы запер там.

– Охрана?

– Не знаю. Не думаю. Быть может, пара людей, но и то вряд ли. Я… видел ее вчера. Она была не в себе. Сомневаюсь, что в таком виде она будет особенно дергаться.

– Было предупреждение страже о том, что мы появимся? О том, что надо ждать кого-то?

– Нет. Все было, как всегда. Ни тревоги, ни готовности.

– Еще что-то? – подтолкнул стриг вкрадчиво, и наемник тяжело выдохнул, опустив взгляд:

– Нет. Все. Больше ничего не знаю. Давай, – криво ухмыльнулся он подрагивающими губами, вновь подняв глаза. – Ведь соврал – ты меня не отпустишь. Ваши такого не делают.

– Ты прав, – тихо согласился фон Вегерхоф. – Соврал.

Пальцы на горле стража сжались, кисть чуть повернулась в сторону, и в гулкой тишине прозвучал хорошо слышимый сухой хруст. Помедлив у обмякшего тела, стриг неспешно поднялся, отступив назад, и обернулся.

– Третий этаж, – произнес он ровно. – Должна быть лестница где-то на первом; если нам посчастливится, на второй этаж она выходов иметь не будет.

– Ты все еще надеешься войти и выйти, не столкнувшись с Арвидом?

– Их трое, – напомнил фон Вегерхоф. – Мастер и два взрослых птенца. Нам крышка, Гессе, если встретимся с ними. Стало быть, надеяться нам больше не на что – только на это… Идем. Держись за мной, будь готов теперь ко всему, и – больше ни слова.

Курт молча кивнул, посторонившись, и стриг вышел из кладовой первым, на пороге вскользь обернувшись на лежащее на полу тело стража.

Лестница, уводящая из коридора у кухни, была одна – узкая и темная, сжатая стенами с обеих сторон. Курт шагал следом за фон Вегерхофом, с трудом различая и больше нащупывая ступени под ногами, думая о том, что, знай Арвид об их присутствии в замке, и лучшего места, чтобы упокоить незваных гостей наверняка просто не найти…

Ступени окончились внезапно, вперившись в глухую стену, и стриг остановился, упершись в нее ладонью, точно надеясь, что все это ему привиделось, что это лишь обман зрения, и дверь – вот она, перед ним, лишь только протянуть руку и коснуться того, что не видит глаз. Дверь была и видимая – но слева, выводящая в коридор второго этажа, и никакого прохода, позволяющего миновать этот путь, не было. «Придется идти» – кивком показал Курт, когда стриг обернулся; фон Вегерхоф медленно кивнул, на миг устало прикрыв веки. «Держись за мной» – повторил он беззвучно, и Курт снова отозвался таким же молчаливым кивком, обнажив оба кинжала осторожно, чтобы невзначай не скрипнуть сталью о ножны.

Дверь с лестницы заперта не была и отворилась беззвучно, открыв взору пустынный коридор – узкий и похожий на крюк, расходящийся в две стороны. Ни одного окна или бойницы не прорезало сплошного камня, и никогда не умевший должным образом ориентироваться внутри этих громадин Курт потерял уже всякое понимание о том, в какой части донжона они сейчас находятся и куда следует идти. Фон Вегерхоф, однако, двигался уверенно, лишь осторожно придерживая шаг и вслушиваясь, и оставалось только надеяться на то, что он знает, что делает.

За поворотом коридора обнаружилось три двери, но ни на одну из них стриг не обратил внимания, все так же идя вперед по каменному лабиринту; у очередного поворота фон Вегерхоф остановился, напрягшись и слушая воздух, как охотничий пес, учуявший зверя в лесу, и медленно сделал шаг назад, движением руки велев Курту отойти. Тот попятился, перехватывая оружие удобней, готовясь ко всему и не представляя, чего или кого ожидать; еще несколько секунд стриг стоял неподвижно, склонив голову набок и чуть прикрыв глаза, и, наконец, неспешно обернулся. «Четверо» – показал он и, снова помедлив, уточнил: «Люди. Двое ближе и двое чуть дальше». Курт нахмурился, всматриваясь в озабоченное бледное лицо пристально и придирчиво, и настоятельно сжал стрига за локоть. «Точно только люди?» – усомнился он, и фон Вегерхоф, осторожно переведя дыхание, кивнул и качнул головой одновременно. «Один» – нехотя показал он, изобразив ладонью нечто неопределенное и туманное, витающее неведомо где, что Курт расценил как «есть; поблизости, но не здесь». «Ну, что ж делать» – развел руками он и кивнул на поворот: «Идем?».

Стражей действительно оказалось четверо; двое стояли у самого поворота, стояли молча и прямо, не переговариваясь и не перетаптываясь – наверняка только заступив на смену и не успев еще утомиться и заскучать. Еще одна пара таких же молчаливых меченосцев застыла поодаль, оберегая закрытую тяжелую дверь, за которой вполне могли находиться ступени вожделенной лестницы наверх…

Сделать Курт не успел ничего, лишь увидел, как фон Вегерхоф прошел вперед – именно прошел, а не пробежал, успел уловить движение его руки и плеснувшую на стену алую дугу, неестественно яркую в свете факелов на стенах, и вторую, ударившую в пол мгновением позже. Оружия стриг так и не достал, и пара солдат в противоположной оконечности коридора застыли на месте, глядя на приближающееся к ним существо, на их глазах перебившее горла их соратников попросту пальцами. Судя по тому, как оба попятились, позабыв об оружии, эти наемники либо не имели представления о том, что происходит вокруг них, либо же, напротив, знали это слишком хорошо. Курт двинулся следом за стригом, успев бросить походя взгляд на два тела под ногами и припомнив другое – в доме фон Вегерхофа; та же широкая рана поперек горла, те же обрубки артерий, сейчас все еще подрагивающих в такт плещущей крови. Ударом таких ногтей наверняка можно без особенного труда пробить и его куртку, и грудную клетку одним движением…

Обнажить оружие стражи у двери так и не успели. Курт остановился, ощущая собственную бесполезность остро, как никогда до сих пор, понимая, что стриг был трижды прав, утверждая, что он лишь помеха и в лучшем случае – никчемный очевидец происходящего. До сих пор он не сделал ничего, чтобы оправдать собственное присутствие здесь, и сейчас просто молча и безропотно ждал дальнейших указаний. Сам фон Вегерхоф стоял так же недвижимо, опустив руки, с которых капала на пыльный камень вязкая красная жижа, и смотрел в пол перед собой, не говоря ни слова, не подавая ни знака, не делая попыток открыть дверь впереди. Когда Курт уже собрался тронуть его за плечо, дабы вернуть к реальности, тот медленно обернулся, однако смотрел при этом не на него, а за его спину, в ту часть коридора, откуда они только что пришли.

Курт обернулся, невольно отступив назад, когда увидел его – человек в дверном проеме стоял спокойно, скрестив на груди руки и прислонясь плечом к косяку, и во взгляде его была явственная усмешка.

– Отойди, – тихо велел фон Вегерхоф, и явившийся ниоткуда, оттолкнувшись от косяка, шагнул вперед, возразив:

– Его очередь за тобою, не волнуйся… Нет, какова наглость. Ты – здесь.

– Отойди, – повторил стриг и, ухватив Курта за локоть, почти отбросил его в сторону. – И не вздумай лезть.

– Знаешь, – продолжил явившийся, – Арвид не любит, когда убивают без его ведома, но, думаю, твоя голова его порадует.

– Чтобы получить мою голову, надо иметь на плечах собственную, – тихо возразил фон Вегерхоф, сделав осторожный мягкий шаг навстречу. – А это как раз то, чего мастер вроде Арвида лишает выкормышей вроде тебя.

– Да, – улыбнулся тот. – Я слышал. Ты любишь поговорить… Меня зовут Марк. Просто, чтоб ты знал, чья рука вырвет твое сердце.

– А как звали того, с улицы? Просто, чтоб знать, что за падаль хрипела у моих ног.

То, как с взбешенным рычанием метнулся вперед Марк, Курт едва успел заметить, однако хотя бы успел – сегодня не было того оцепенения, что овладело им на ульмской улице; в ту ночь тьма скрадывала любое движение, мешая видеть, в ту ночь он не имел ни малейшего, пусть и самого отдаленного представления о том, чего можно ждать, а потому растерянность тогда ввергла в оторопь, умножив все виденное надвое. Движения этих двоих были быстрыми – но не настолько, чтобы не видеть ничего, как казалось тогда, просто отследить их было тяжело, как сложно бывает заметить удар воробьиного крыла…

Не вздумай лезть?..

– Ну, конечно, – выдохнул Курт шепотом, сорвавшись с места и кинувшись вслед стригу.

Две твари впереди уже схлестнулись, когда он оказался рядом – схлестнулись в самом буквальном смысле, словно две плети, две змеи, ударившие навстречу друг другу. В руках у обоих уже было неведомо когда обнаженное оружие, уже дважды сошедшееся с оглушающим звоном; Курт метнулся ближе к дерущимся, видя перед собой открытую спину Марка, однако ударить не успел, почувствовав, как острый и твердый, как камень, локоть врезался в плечо, едва не вывернув сустав и отшвырнув его в стену. Звезды в глазах разбежались не сразу; не дожидаясь, пока утихнет пронизывающая боль в кости, Курт бросился вперед снова, успев увидеть, как фон Вегерхоф перехватил противника за руку с оружием, вывернув в сторону и ударив коленом в ребра. Успел подумать, что, окажись на месте птенца он сам, и меч выпал бы из его пальцев, рука была бы сломана в двух местах, а ребра пропороли бы легкие насквозь. Успел нанести удар, едва не достигший цели – острие одного из кинжалов уже почти коснулось бледного лица. Успел увидеть, как Марк ударил фон Вегерхофа ногой в бедро, оттолкнувшись от него всей подошвой, и, развернувшись уже в воздухе, вырвал руку из захвата; успел увидеть перед тем, как отлететь к стене снова, не понимая, что и где пропустил и ощущая лишь дикую боль в скуле и соленый вкус во рту.

Курт встряхнул головой, пытаясь изгнать из нее мерзкий звон и собрать воедино двоящийся окружающий мир. Мир возвратился в должный вид на удивление скоро, позволив увидеть, что спина Марка снова рядом, снова открыта; он снова попытался нанести удар и едва успел отшатнуться от метнувшейся к нему ладони, со всей возможной для себя скоростью выбросив вперед зажатый в правой руке второй кинжал. Рука словно натолкнулась на несущегося во весь опор рыцарского коня, закованного в броню, когда тот, отвлекшись на долю мгновения от главного своего противника, подставил под лезвие клинок. Фон Вегерхоф ударил острием, Марк изогнулся, пропуская лезвие мимо ребер; Курт, пытаясь не упустить момента, напал снова, надеясь на то, что даже такая мелочь, как смертная букашка, зудящая над ухом, будет хоть какой-то помехой одному и поддержкой другому.

Марк успевал всюду, отражая удары и нанося их сам; отбив клинком в сторону довольно удачный выпад Курта и оказавшись при этом вполоборота к фон Вегерхофу, он саданул не глядя, и Александер отлетел прочь, врезавшись в пол спиной и проехав по шершавому камню, точно по ледяной дорожке, далеко в сторону…

Однажды ты осознаешь, что видишь удары до того, как они будут нанесены, успеваешь сделать два движения и обдумать еще четыре, пока противник совершит одно…

Это заняло половину мгновения – понять, что сейчас, используя эти две секунды, пока фон Вегерхоф поднимается с пола, птенец развернется, и тогда уже ничто не спасет, ибо один на один с таким противником нельзя было надеяться продержаться даже этих самых двух секунд. Бежать надо было уже сейчас – бежать или бить; но спина далеко, достать в шею – просто никак не успеть, а лицом к лицу – и вовсе самоубийство…

Тело сделало это само собою, без всяческих подсчетов и вычислений, без раздумий – Курт уронил себя на пол, упав на колено, изо всех оставшихся сил ударил сразу обоими кинжалами по ноге, глубоко взрезав вены, и, не тратя времени на то, чтобы подняться, откатился в сторону.

Он даже не вскрикнул, запоздало отметило сознание, когда, приподнявшись на коленях, Курт увидел лицо птенца. Лицо было каменным, точно у статуи, простоявшей не одно десятилетие под дождем и ветром – серое, тусклое, и лишь по подбородку, становясь все шире и насыщенней, лился быстрый рубиновый ручеек. Клинок Марка выпал из разжавшихся пальцев, зазвенев, как погребальный колокол, и фон Вегерхоф рванул на себя руку, до того погруженную в грудь противника почти по локоть. «Так вот как оно выглядит», – пронеслось в голове на удивление равнодушно, когда стриг поднес ладонь с зажатым в нем еще трепещущим сердцем к мертвеющему лицу.

– Мой привет Арвиду, – выговорил фон Вегерхоф тихо и, раскрыв ладонь, уронил кровавый комок под ноги умирающему.

Тело стояло, пошатываясь, еще мгновение и, наконец, обвалилось в кровавую лужу, обдав темно-красными брызгами стену у пола.

Тишина обрушилась вместе с ним, в свой первый миг оглушив, и не сразу стало слышно, как падают тяжелые капли с руки стрига, как стучит кровь в собственных висках, как все еще гудит в голове и рвется дыхание. Курт неспешно поднялся с колен, упираясь в пол ладонями, и фон Вегерхоф медленно обернулся, глядя так, словно увидел его впервые за время всего этого сумасшедшего ночного приключения.

– Цел? – коротко вытолкнул стриг, и он пожал плечами:

– Относительно.

Во рту по-прежнему стоял привкус собственной крови; Курт сплюнул на пол, отерев губы, и поморщился.

– Как вы пьете эту гадость? – пробормотал он, убирая оружие в ножны; стриг встряхнулся, переведя взгляд на свою руку, и, прошагав к телу на полу, отер ее о плечо убитого.

– Мелкими глотками, – отозвался фон Вегерхоф хмуро. – Надо идти отсюда – и быстро. Теперь можно не осторожничать и не таиться.

– Что за мрачность? Эй, мы его уделали! И, заметь, сами без единой царапины; разбитая губа не в счет.

– Мы его уделали, – повторил стриг. – И Арвид уже знает об этом. Он знает, что мы в замке. Он… хороший мастер. Он чувствует, когда умирают его птенцы, чувствует, как именно, знает, где; и потому, повторю, надо уходить отсюда, и поскорее. Идем.

– А ты-то как? – уже в спину спросил Курт; фон Вегерхоф приостановился, снова опустив взгляд на свою не оттертую до конца руку, и распрямился.

– Лучше, чем когда-либо, – отозвался стриг и, мгновение помедлив, обернулся, кивнув на неподвижное тело у стены: – А ты молодец.

– Ай, брось, – возразил он, прижав к лопнувшей губе ладонь, и болезненно поморщился, поведя плечом. – Что я смог?

– Ты дал мне время, и я сумел достать его. Не знаю, как все повернулось бы, будь я один… Однако, – вновь вернувшись к прежнему тону, обмолвился фон Вегерхоф, – я велел не лезть, и в следующий раз, Гессе, – не лезь. А теперь довольно разговоров, наше время пошло на минуты. Держись за мной.

Курт скривился, однако не исполнить указание было нельзя – лестница, и впрямь обнаружившаяся за дверью, была так же узка и тесна, как и предыдущая, и идти иначе, нежели друг за другом, было просто невозможно. На верхнюю площадку фон Вегерхоф вымахнул первым, сметя двух стоявших у выхода стражей, первым же оказался в длинном коридоре, копии того, где сейчас лежали тела четырех человек и стрига – узком и глухом, без единой двери и окна. Здесь стражи были на ногах – тоже четверо, и что-то неведомое, что-то не заметное глазу подсказало, что эти парни противники куда более серьезные, и что-то отличает их от встречавшихся прежде. Те двое, что стояли у двери в дальней оконечности коридора, не отшатнулись от стрига, который приблизился, переступив через тело их убитого соратника, не замерли на месте и даже успели обнажить оружие, один из них даже успел вскинуть руку с мечом, огласив каменное нутро истошным воплем, когда рука, все еще сжимающая клинок, отлетела в сторону и упала, ударившись о стену. Идя следом за фон Вегерхофом, обходя кровавую лужу осторожно, чтобы не поскользнуться, Курт успел подумать о том, что у него самого ушло бы на этих двоих куда больше времени и даже, быть может, осталась бы пара ран – возможно, небольших, но здорово мешающих жить, учитывая ситуацию…

– Люди Арвида? – предположил он на ходу, и стриг кивнул, не оборачиваясь, бросив так же коротко:

– Похоже.

Дверь вывела в следующий коридор, уже шире и светлее, озаренный редкими светильниками, с рядом дверей по левую руку. Здесь стражи не было, и меж каменных стен царила тишина.

– Комнаты? – предложил Курт, и фон Вегерхоф кивнул, вновь обнажив оружие:

– Стой рядом, – негромко велел он. – Я открываю двери. Вхожу. Ты следом.

– Готов, – отозвался Курт, взявшись на сей раз за меч, и стриг, помедлив, толкнул ногой створку ближайшей двери.

Та распахнулась, открыв темную комнату с узким окном; нелюбовь к свечам и в самом деле приучила глаза к темноте, выработав некую привычку видеть сквозь нее, однако в первые мгновения Курт разглядел лишь окно, освещенный луной кусок пола и темный массив кровати. Однако стриг уже шел к следующей двери, а это значило, что комната пуста. Дверей было семь, и ни одна не скрывала за собою ничего, кроме безгласных, нежилых пустых комнат.

– Вперед, – не задерживаясь у последней двери, бросил фон Вегерхоф, ускоряя шаг.

Коридор за поворотом оказался галереей, протянувшейся вдоль всей стены донжона, и Курт с некоторым облегчением перевел дыхание – до сих пор ему казалось, что внезапная дрожь и холод за шиворотом есть проявление запоздало проснувшегося страха; однако зябкий ветер не почудился ему – он проникал сквозь многочисленные окна по правую руку, выходящие на замковую стену и сад. Второй ряд окон смотрел в огромный, занимающий весь центр каменного колодца, приемный зал, в иные времена наверняка видавший виды полюбопытнее, нежели попойка, устроенная вдовствующей баронессой. Отблески факелов на стенах виделись отсюда бледными красными пятнами; галерея была полутемна, освещаемая только прозрачной луной, и лишь у двери, отделяющей ее от входа в жилую часть донжона, горели два тусклых светильника. «Бегом» – кивнул фон Вегерхоф, и Курт кивнул, подчинившись распоряжению молча, хотя был уверен, что со двора или стен увидеть две крохотные фигурки, мелькающие в окнах, невозможно.

Дверь оказалась не заперта, стражи подле нее не было, и открывшийся за нею новый коридор с новым рядом дверей на сей раз освещался ярко горящими факелами. «Она здесь», – уверенно выговорил Курт одними губами; фон Вегерхоф не ответил – он приостановился у крайней двери, вновь склонив голову и вслушиваясь, как вслушивался несколькими минутами ранее, учуяв появление Марка. «Что»? – спросил Курт взглядом, и стриг мотнул головой, передернув плечами. «Где-то рядом», – показал он и, помедлив, уточнил: «двое».

Двое… Если Арвид с оставшимся птенцом вздумают напасть разом, им ничего не светит. Арбалет все-таки стоило взять – сейчас, когда можно было уже не скрываться постоянно, он сильно бы пригодился; даже и без перезарядки четыре выстрела подряд – это немалое подспорье, когда дело касается стригов…

За распахнувшейся створкой первой двери обнаружилась все такая же пустая комната, вот только на стене горел забытый светильник, а на столе стоял наполненный водой кувшин и глубокая миска с обкрошенным ломтем хлеба и недоеденными кусками какого-то овощного блюда. «Охрана Арвида?» – предположил Курт, и стриг вновь никак не отозвался, замерев посреди комнаты и настороженно озираясь. «Они здесь» – показал он неуверенно и прикрыл глаза, вслушиваясь. «Не пойму, где» – докончил стриг, наконец, и Курт вопросительно ткнул пальцем в стену, граничащую с соседней комнатой. «Возможно», – согласился фон Вегерхоф и, встряхнув головой, кивнул на выход: «Идем».

У следующей двери стриг снова остановился, перехватив ладонь на рукояти поудобнее, отступив на полшага и явно не решаясь открыть, и когда Курт вознамерился уже поторопить его, одна из створок впереди внезапно распахнулась, и в коридор, ступая твердо и уверенно, вышагал Эберхарт фон Люфтенхаймер. На пришельцев фогт взглянул сурово и, остановясь поодаль, поинтересовался:

– Какого черта происходит в моем замке?

Молчание и всеобщая неподвижность длились мгновение – всего одно короткое и такое долгое мгновение, и лишь после, лишь по памяти, возможно было воспринять все то, что случилось, когда упала песчинка этого мига.

Дверь, у которой стоял фон Вегерхоф, распахнулась с невероятной силой, повиснув на одной петле и отшвырнув стрига в сторону, какая-то смазанная тень мелькнула перед взором, и Курт почувствовал, как пальцы теряют клинок, как в спину и затылок врезается камень пола, уронив на глаза тьму и застлав слух бешеным перезвоном. Воздух встал в глотке горстью ржавых гвоздей, когда на шее словно стиснулся стальной ошейник, пережавший горло и не дающий вздохнуть; что-то неведомое вздернуло его с пола, притиснув к стене, и сквозь затихающий звон пробился голос, уже слышанный однажды на ночной ульмской улице:

– Застынь!

Еще одно долгое мгновение прошло во мгле и гуле где-то под самой макушкой, стальной ошейник на горле сжался крепче, вырвав невольный хрип, и голос повторил – чуть жестче и громче:

– Я сказал – застынь, Александер, или мальчишка труп.