В 1868 году, за восемь лет-до того, как Кох впервые увидел болезнетворного микроба под микроскопом, а Пастер, занятый исследованием уксусного брожения, не помышлял еще о бациллах – виновниках человеческих бед, практикующий врач Обермайер открыл впервые в науке заразное начало – спирохету возвратного тифа. Пять лет исследователь об этом молчал и лишь незадолго до смерти обнародовал свою работу. В Германии отказались признать спирохету возбудителем возвратного тифа. Тогда Минх – врач одесской больницы – решил проверить открытие Обермайера. Он ввел себе кровь больного возвратным тифом и тяжело заболел. Мир получил доказательство, силу которого нельзя опровергнуть. Четверть века спустя был открыт переносчик этой болезни – головная и платяная вошь.

В 1876 году Кох сделал свое первое открытие – он выделил бациллу, вызывающую сибирскую язву. Как выяснилось потом, крылатым переносчиком болезни оказался слепень. Почти одновременно врач Патрик Менсон установил, что глистная болезнь – филяриоз передается человеку комарами. Паразит вносится в организм насекомым. Это было открытие величайшего значения: впервые насекомое предстало в роли смертельного врага человека. С опозданием на пять с лишним веков наука установила, что в страшном несчастье, стоившем Европе в 1347 году четвертой части ее населения, повинна блоха – переносчица чумной заразы. Слишком поздно обнаружилось, что ужасающие вспышки сыпного тифа, опустошавшие мир, разносились головными и платяными вшами. За тридцать три года до того, как был выделен возбудитель этой болезни и обнаружен переносчик ее, друг Минха Мочутовский, тоже врач одесской больницы, полагая, что инфекция циркулирует в крови человека и, вероятно, вводится туда насекомым, решил это обстоятельство проверить. Он привил себе кровь сыпнотифозного больного и заболел… Мужество русского медика еще раз ускорило открытие возбудителя опасной болезни.

Страшными узами оказалась связана судьба членистоногих и человека. Муха цеце, носительница заразного начала – наганы и сонной болезни, опустошила поселения Южной Африки, сделала ее недоступной для земледелия, опасной для охоты и убийственной для путешествия. Комар aedes Aegypta сгубил желтой лихорадкой часть экспедиции Христофора Колумба, надолго задерживал прорытие Панамского канала, вызвал в Кубе эпидемию в войсках Соединенных Штатоз Америки и вывел из строя больше трети офицеров из штаба генерала Вуда. В 1928 году тот же aedes Aegypta поголовно заразил население Греции болезнью денге…

Это лишь то, что известно истории. Хоботки комаров, вшей и блох убили больше людей, чем их погибало в сражениях, имевших когда-либо место…

В конце минувшего века наука открыла новых врагов человека – клещей. Они в тропической Африке, в Индии, Иране, Мексике, Японии и Северной, Южной и Центральной Америке, в странах Средиземного моря – везде на свой лад поражали людей сыпным, пятнистым, речным, возвратным и другими тифами. Москиты оказались переносчиками калаазар – свирепой болезни Африки, Азии и Европы, кожного лейшманиоза и лихорадки папатачи. Двадцать три заболевания передаются укусами насекомых и клещей – этих врагов человека.

И как живуч этот враг!

Так в короткое время возникла наука о переносчиках болезней – паразитология. Рожденная в кругу медицинских идей, под опекой врачей и бактериологов, она обрела своеобразные черты, особенности, не свойственные зоологии. Точно не было еще создано учение о паразитах, систематика животных и опыт их изучения, – бактериологи эти источники обходили. Обширные области энтомологии и зоологии, все касающееся природы членистоногих, их среды обитания, способности хранить в себе заразное начало и передавать его оставалось без применения. Труд исследователя-бактериолога до крайности упрощался. Заподозрив, что инфекция гнездится в крылатом или бескрылом насекомом, бактериолог растирал из них первых попавшихся и впрыскивал эту кашицу морской свинке. Картина болезни зараженного животного решала в дальнейшем, обоснованы ли были подозрения ученого.

Процесс открытия переносчика-животного также не таил в себе сложностей. За редким исключением, население знало его, прежде чем первые вести об эпидемии доходили до ученых. Техасские фермеры подсказали Смиту – исследователю клещевой лихорадки рогатого скота, – что коровы'погибают от укусов клещей. То же самое происходило с переносчиками дерматобии в Южной Америке, сонной болезни в Африке и возвратного тифа в Средней Азии. Древние связывали чуму с падежом крыс и во время эпидемии выпускали змей, которые уничтожали их. Так давно сложилось представление народов о связи грызунов с чумой, что никто не запомнил имени исследователя, которому принадлежит это открытие. И древние и современные народы указывали на комаров как на переносчиков малярии.

Втиснув в рамки бактериологии молодое учение, рожденное из недр зоологии, и упростив его до степени технического приема, исследователи-бактериологи пожали горькие плоды. За легкой победой посыпались ошибки и просчеты. У зараженного насекомого, признанного переносчиком, не оказывалось аппарата для передачи возбудителя; не всегда было ясно, где источник заразы, откуда переносчик черпает ее. Объявив болезнь «прилипчивой», а больного человека ее распространителем, бактериолог невольно ограждал от преследования истинного виновника зла…

Вот один из примеров таких неудач.

Трое ученых одновременно искали переносчика малярии : – майор Рональд Росс, ученый Роберт Кох и профессор зоологии Батиста Грасси. Все они предполагали, что болезнь не «прилипчива» и передается комарами. Оставалось неясным: если паразит лишен выхода из организма человека, откуда черпает переносчик свой убийственный материал для заражения?

Росс правильно рассудил, что ему надо заняться энтомологией: изучить насекомых, условия их выплода, метод препарирования и способ кормления на человеке, прежде чем взяться за дело. Эти знания потом ему помогли, хотя их было не очень много.

Он давал комарам напиться крови малярика и в теле насекомого изучал паразита. Лишь в одном-единственном случае, который не повторился потом, ученый увидел, что паразит уцелел и не переварился в кишечнике. Комар этот имел пятнистые крылья – особенность, кстати сказать, встречающаяся как среди опасных, так и безвредных представителей комариной семьи. Ничего больше исследователь не мог рассказать. Роберту Коху повезло еще меньше. Он отправился в Гроссето – итальянский городок, пораженный малярией, – и тут в первый же день его постигла неудача. Ни в одном из домов, куда бы ученый в тот вечер ни заходил, он не нашел насекомых. Местность, кишевшая комарами, предстала перед ним чистой от всяческой скверны. Раздосадованный бактериолог уехал. Он так и не узнал, что тучи комаров вечерами летают над освещенной фонарями улицей в Гроссето, где гуляет население города. Исследователю сильно помешало незнание зоологии. Он скоро это понял и отказался от малярийной проблемы.

Зоолог Батиста Грасси повел себя иначе. Изучая районы распространения малярии и географию обитания комаров в стране, опытный энтомолог заметил, что в тех местах, где насекомых рода анофелес много, болезнь наиболее распространена. Ученый стоял у преддверия успеха и все-таки повел изыскания с другой стороны.

Он отправился в местность, пораженную малярией, и стал собирать комаров. Прекрасный систематик и тонкий знаток насекомых, он скоро убедился, что многочисленный род culex, будучи искусственно зараженным, не удерживает паразита в своем организме и к малярии непричастен. Там, где преимущественно обитал этот род комаров, не было эпидемий и больных. Зато в местах, где водился анофелес, или «занзароне», как итальянцы его называли, население поголовно страдало малярией. Верный славной традиции зоологов, Грасси дал комарам себя искусать, но почему-то не заболел. Тогда он проделал то же самое с добровольцем, окружил его комарами – и заразил. Так было установлено, что анофелес переносит человеческую малярию.

Между тем Рональд Росс, разочарованный экспериментами над больными людьми, стал проводить свои опыты над птицами. Он пускал комаров на подопытных воробьев, больных малярией, и этими комарами заражал других птиц. Так исследователь выяснил, что зараженные насекомые приобретают способность передавать возбудителя и вызывать заболевание не тотчас после кровососания, а лишь через несколько дней. За это время в желудке комара идет развитие и размножение паразита. Лишь после того, как молодые формы его обоснуются в слюнной железе, укус комара принесет заражение.

Ученый счел свое исследование законченным. Он открыл размножение паразита в организме комара и ответил на вопрос, откуда черпает насекомое заразное начало. Напившись крови больного воробья, комар становится источником болезни…

Нобелевский комитет присудил ему премию, все восхищались открытием. Немногие, однако, знали, что комар, заражающий птиц, не способен заразить человека, а возбудитель птичьей малярии, открытый русским ученым Данилевским, не поражает людей… Мало осведомленный в зоологии Росс экспериментировал с животным, болезнь которого не представляет для человечества интереса, открыл переносчика, нисколько не опасного для людей. Он так и не узнал род тех комаров, которыми заражал своих птиц. Малярийная проблема не была решена.

Зоолог Грасси довел свое дело до конца: он открыл истинного переносчика человеческой малярии, впервые укусом комара-самки заразил человека, – выяснилось, что самец питается соками плодов и для человека не опасен. В желудке анофелеса он проследил то же самое, что Росс наблюдал у переносчика птичьей малярии.

Однако там, где врач-исследователь увидел конец своим трудам и исканиям, для зоолога они только начинались. Он задумывает поразительный эксперимент: на равнине Капаччио, где анофелес усердно отбирает свои жертвы, ученый берет под свою опеку сто двенадцать железнодорожников с членами семей. Днем они занимались делами, а с наступлением вечера, когда появляются комары, людей запирали в защищенные сетками жилища. Так продолжалось все лето.

Результаты были более чем поучительны: только пять человек заболели; зато в соседнем поселке, где не были приняты меры защиты, болело все население – четыреста пятьдесят человек.

Зоолог теперь лишь мог сказать, что он исполнил свой долг.

«Если несколько лет спустя кто-нибудь посетит мою Италию, – мечтал Батиста Грасси, – он не встретит уже столько необработанных земель и непроходимых топей. Его взору предстанут возделанные поля и цветущее здоровьем население. Гигиена, руководимая зоологией, выполнит эту задачу, которую фантазия древних народов поставила наряду с подвигами славного Геркулеса…»

Не вина Грасси, что мечты его не осуществились и поныне.

У каждой науки свои идеи и методы, рожденные в труде и утвержденные опытом. Можно ими пренебречь, отвергнуть их сложность, пытаться тонкие приборы признать безделушками, творческие принципы свести к грубому штампу – в истории таких фактов немало, – но рано или поздно положение должно измениться. Бактериологи поняли, что учение о переносчиках – сложная область, не метод и не прием для смежных наук. Недостаточно обнаружить в насекомых врага – надо из этого сделать практический вывод. Без умения отличить его род и вид с ним невозможно бороться. Те, кто считали, что переносчик для микроба только среда, то же самое, что почва или вода для другого, отказались от этого заблуждения.

Время принесло с собой новое расхождение. Оно глубокой бороздой легло между бактериологией и учением о переносчиках. На этот раз причиной были принципы – коренные установки, различные для зоологии и бактериологии.

Со времен Коха и Пастера утвердилось воззрение, что в основе большинства человеческих страданий лежит деятельность болезнетворных микробов. С ними возможна двоякая борьба: полное уничтожение их в больном организме либо прививка вакцины с целью вызвать заранее иммунитет.

С годами росло число изученных болезней, множилось разнообразие сывороток и вакцин. Бактериологи в мечтах уже видели то время, когда на каждого возбудителя будет вакцина или бактериофаг. Человек представлялся им резервуаром, куда природа, с одной стороны, вводит микробы, с другой – защитные вакцины. Игра спасительных и губительных сил протекает в самом организме.

Учение о переносчиках, верное традициям энтомологии, основывает свои принципы на другом. Отдавая должное благодетельной роли вакцины и важным заслугам бактериологии, зоологи стремятся борьбу за человека вести вне его, за пределами его организма.

– Нас занимает циркуляция микроба в природе, – заявляет Павловский. – Откуда он приходит и где обитает между эпидемиями? Обнаружить инфекцию, найти переносчика и выделить микроб из его организма – не значит еще, что сделано все. Удар, который мы, паразитологи, готовим переносчику, приходится по месту его размножения, по резервуару природы, в недрах ее.