Знакомый вертухай открыл дверь камеры.

— Андреев! Давай быстро, с вещами на выход.

Егор быстро собрал свои вещи, тепло попрощался с Вованом и двумя новыми соседями по камере, взял в руки сумку и вышел в коридор. Вертухай по короткому коридорчику отвел его в комнату для допросов, где его уже ждали знакомый капитан и двое плечистых мужчин-кавказцев, одетых в черные джинсы и черные кожаные куртки.

— Ну вот он, ваш беглец, — повернулся в его сторону капитан, указывая уставившимся на вошедшего парня кавказцам рукой.

— Принимайте его в целости и сохранности. Только смотрите, аккуратно с ним, этот чертов каратист у нас тут в камере такую бойню устроил, почище чем в китайских боевиках.

— У нас он нэ забалует, — хищно улыбнулся высокий плечистый мужчина с черными как смоль усами, — мы с Арсеном еще и нэ таких молодцов обламывали. Они у нас потом плакали, как малые дети, и по струночке ходили.

— Ага, — смерив Егора недобрым взглядом, подтвердил его напарник, красномордый ражий детина с огромными волосатыми кулачищами.

— Каратист он там, или еще кто, пусть только дернется, и я его в момент по пояс в землю вобью.

— Да нет, он вообще-то парень нормальный и спокойный, — засмеялся капитан, разрядив обстановку:

— Те, кого он тут гонял, честно говоря, сами нарвались… Но предупредить вас я был обязан.

Егор слушал все это молча, как будто весь разговор его совершенно не касался. Он с отсутствующим выражением на лице глядел на маленькую черную точку на стене и медленно дышал животом, считая свои выдохи.

Через двадцать минут, после соблюдения всех формальностей, Егор, сопровождаемый двумя прибывшими за ним конвоирами в штатском, в первый раз за три недели, прошедшие с момента его задержания, оказался на улице. За все время пребывания в ИВС его, как впрочем и других арестантов, вопреки установленным нормам, ни разу не выводили на прогулки. Наверное, прогулки здесь считались излишней роскошью, которой вполне можно и пренебречь. Привыкнув к вонючим и прокуренным полутемным камерам, с забранными стальными листами окнами, через которые с воли пробивались только тонюсенькие лучики света, Егор, блаженно жмурясь от яркого солнечного света, стоял на ступеньках крыльца и жадно вдыхал пьянящий воздух такой близкой и одновременно далекой свободы. Этот недолгий момент радости от встречи с солнцем прервал грубый толчок в спину.

— Ну, чего ты здесь раскорячился, а ну давай быстрей топай в машину.

* * *

Уже в аэропорту, у стойки регистрации, скованный наручниками Егор попытался было обратиться с просьбой к своим конвоирам.

— Мужики, можно мне, пока мы здесь в аэропорту, по московскому номеру позвонить? Мне всего на одну минуточку.

— Ишь ты чего захотел. Нэ положено, — отрицательно покачав головой, хмыкнул усатый.

— Да мне только своей девушке позвонить, — попытался объяснить Егор. — Она ведь не знает где я, что со мной, волнуется. Ну можно, а? Я по-быстрому.

— Да и пусть себе волнуется, бабам иногда полезно поволноваться, — жизнерадостно заржал красномордый, и, отсмеявшись, продолжил: — И вообще, мы-то почем знаем, кому ты там станешь звонить. Может, ты сейчас со своими дружками договариваться будешь, чтобы они тебя у нас отбили, или о том, как вам половчей следствие запутать… Нет, брат, шалишь, с нами эти номера не проходят.

— Да нет, я и правда своей девушке хотел позвонить, — сделал еще одну попытку Егор.

— Нэ засоряй нам эфир, сказано тэбе «нэт» и все тут, — вызверился на него усатый и, повернувшись к напарнику, добавил: — Арсен, ну че ты тут ржешь, как мэрин на конюшне, ты за ним лучше присмотри, а я пока по-быстрому в сортир смотаюсь.

* * *

Уже через три часа Егора на милицейской вишневой «девятке» подвезли к желтому трехэтажному зданию во Владикавказе, находившемуся на улице Олега Кошевого. Это здание было очень хорошо знакомо Егору. Раньше, еще в период его обучения в школе, здесь располагался городской УПК — учебно-производственный комбинат, где старшеклассники со всех школ города один раз в неделю проходили производственную практику. Егор тогда занимался здесь в мастерской по деревообработке, находившейся на первом этаже. Сейчас те времена давно минули, и теперь здесь располагался республиканский РУБОП. Двое доставивших его из Москвы конвоиров вели закованного в наручники Егора по ступенькам до боли знакомого ему крыльца. Когда Егора завели внутрь, он через открытые распашные двери, ведущие в коридор первого этажа, увидел трех мужчин, лежавших лицом вниз на бетонном полу, закинув сцепленные руки за голову. Над ними стояли двое вооруженных короткими автоматами омоновцев в сером камуфляже и в черных масках, скрывавших их лица. Когда Егора проводили мимо, один из лежавших на полу мужчин — мощный, широкоплечий, с наголо обритой крупной головой, одетый в дорогую кожанку и синие джинсы — вскинул голову и озорно подмигнул ему. Егор невольно замедлил шаг, пытаясь понять, знает ли он этого человека или нет, но здоровенный омоновец тут же сильно пнул мужика ботинком под ребра:

— А ну давай, голову опустил, гнида! Быстро голову вниз, я сказал!

Мужик опустил голову, а Егор снова ускорился, благо его конвоиры не заметили их мимолетного обмена взглядами. Егор мог бы поклясться чем угодно, что никогда прежде не видел этого человека. Его провели дальше по широкому коридору и, не доходя немного до того кабинета, где раньше располагался класс деревообработки, завели в небольшой вытянутый кабинет. Обстановка кабинета не отличалась особой роскошью: типовой канцелярский шкаф с распашными стеклянными дверцами, большой металлический сейф, зачем-то окрашенный масляной краской, несколько расшатанных стульев и невысокая тумбочка у стены, на которой стояли металлический электрический чайник, распечатанная пачка сахара рафинада и прозрачный пакет с сушками. У большого окна, за старым письменным столом, заваленным кипами бумаг, сидел невысокий темноволосый мужчина в сером штатском костюме и увлеченно что-то писал на стопке белых листов.

— Здравствуйте, Владислав Георгиевич, арестованный Андреев из Москвы доставлен, — лихо отрапортовал усатый.

Мужчина поднял голову, и устало кивнул.

— Да, хорошо, спасибо, Маер. Снимите с него наручники и можете идти.

— Владислав Георгиевич, — вмешался второй конвоир, — нас в Москве предупреждали, что арестованный может быть опасен, он там прямо в камере драку устроил.

— Да? Скажите пожалуйста, а по виду вроде и не скажешь. — мужчина за столом почесал гладко выбритый подбородок двумя пальцами и скептично окинул Егора с ног до головы. — И что, он у вас по дороге тоже буйствовал?

— Да нэт, вроде вел себя смирно, — честно ответил Маер.

— Ну, тогда я думаю, что он и здесь будет себя вести подобающим образом, — улыбнулся следователь и снова посмотрел на Егора. — Ведь правда?

— Да, конечно, — пожал плечами Егор, который с интересом рассматривал спартанскую обстановку кабинета следователя.

— Ну, вот видите… — следователь снова требовательно посмотрел на милиционеров. — Снимайте с него наручники, и вы свободны.

Маер снял с Егора браслеты и, скользнув по нему безразличным взглядом, вышел из кабинета. Массивный Арсен, сопя как паровоз, потопал за ним следом. Егор, растирая пережатые наручниками запястья, стоял посреди кабинета и вопросительно смотрел на следователя.

— Вы проходите, присаживайтесь, разговор у нас с вами будет долгий… — следователь приглашающее указал на стул рядом с письменным столом.

Егор подошел к столу, поставил свою сумку на пол и сел на указанный ему стул.

Мужчина за столом одобрительно кивнул и сразу же перешел к делу.

— Итак, я следователь по особо важным делам Марков Владислав Георгиевич, именно я и буду вести ваше дело. Давайте, для начала, выполним необходимые формальности. Назовите мне ваше имя, фамилию и отчество…

В этот момент дверь в кабинет распахнулась, и в кабинет заглянул здоровенный лейтенант-омоновец.

— Владислав Георгиевич, а с этими рэкетирами, которые тут у нас на полу раскорячились, что делать-то?

Следователь вскинул голову и, досадливо поморщившись, махнул рукой.

— Я сейчас занят, давай-ка сделаем так: вы их заприте по разным камерам, а я с ними со всеми по очереди потом побеседую.

— Ага, понял, так и сделаем, — огромный, как медведь, омоновец вышел из кабинета, аккуратно прикрыв за собой дверь.

— Ну-с, молодой человек, и на чем мы с вами остановились… — доброжелательно продолжил Владислав Георгиевич, снова посмотрев на Егора.

* * *

После более чем двухчасового допроса Егора заперли в маленькую, буквально два на два метра, камеру, пол в которой был сильно заплеван окурками, шелухой и прочим мусором. По углам этого основательно загаженного и непрезентабельного помещения валялись маленькие пустые пластиковые бутылки из под «пепси-колы» и «фанты». Никаких удобств типа раковины с водой, очка или хотя бы параши не было и в помине — просто маленькое голое помещение со стенами, покрытыми грубой серой цементной «шубой». Вещи Егора остались в кабинете у следователя, и теперь он об этом сильно пожалел, подумав, что на сумке с вещами можно было бы хотя бы сидеть, а так ему придется либо все время находиться на ногах, либо располагаться прямо на бетонном полу.

На самом допросе Егор совершенно не запирался и говорил почти всю правду. А толку-то было запираться, если все и так было ясно. Он директор предприятия, на которое в банке был взят кредит? Он! Он подписывал все бумаги на перечисление денег со счета в банке? Да, конечно! Он допустил нецелевое расходование денег, выделенных на закупку сельхозпродукции? Ну а кто ж еще, директор-то именно он. Его предприятие так и не вернуло кредит банку, а деньги исчезли в неизвестном направлении? Тоже да. Против документально подтвержденных фактов и собственных подписей на финансовых документах не попрешь.

Следователя, конечно же, интересовали детали: кому и куда были перечислены деньги из банка, кому был продан купленный товар и куда ушли деньги впоследствии. Егор, благо времени у него было вполне достаточно, заранее продумал более или менее правдоподобную версию показаний, чтобы не нагромождать лишних деталей и не усугублять свое и без того плохое положение. Он излагал все как по-писанному — кредитные деньги, как и предполагалось сначала, ушли на закупку сахара. Сахар был продан за пределами республики, хорошо еще что Марик, проводя обналичку, озаботился липовыми документами на покупку и продажу сахара. После продажи сахара, на вырученные деньги было решено купить спирт и разлить водку в Беслане в цеху у Борика. Потом завезенный ими спирт из цеха Борика украли, и по этому поводу было даже возбуждено уголовное дело, а сам хозяин цеха, через несколько месяцев после ограбления, скрылся в неизвестном направлении. Дальше, отвечая на вопросы следователя, Егор заявил, что потеряв спирт, он никуда не скрывался и даже обращался к руководству банка, поставив их в известность о своем бедственном положении. Тогда же он, как директор предприятия, пытался найти деньги для возврата кредита, в связи с чем и был вынужден ездить на заработки по всей стране. В Москву он ехал как раз устраиваться на работу, для того чтобы получить возможность выплачивать банку деньги по частям.

Версия событий в изложении Егора, в принципе, устраивала следователя, все, что тот рассказал, вполне согласовывалось с имевшимися документами и его собственными предположениями. Перечитав несколько исписанных подследственным листков бумаги, он удовлетворенно кивнув головой, аккуратно сложил все в серую папочку и, вызвав дежурного милиционера, велел ему отвести Егора в камеру.

— Мы с вами поговорим еще завтра, — кивнул он Егору на прощанье, — и завтра же Вас переведут в ИВС, а потом уже и в городской следственный изолятор, ну а пока не обессудьте. Особых условий у нас тут нет, и вам одну ночь придется как-то перетерпеть неудобства…

Ближе к вечеру, в камеру к Егору затолкнули еще двух задержанных: сначала тощего наркомана, взятого неподалеку от задания РУБОПа в момент, когда он пытался скрыться с украденной магнитолой из вскрытого им автомобиля, а потом и угрюмого прыщавого парня, подозреваемого в грабеже. Наркоман сразу же, тихонько постанывая, скрючился в дальнем от двери углу — до приезда буквально спасшей его милиции ему сильно досталось от хозяина автомобиля и его товарища, которые отловили его с выдранной магнитолой рядом со вскрытой специальным воротком машиной. Прыщавого затолкнули в камеру вторым и он, не обращая внимания на Егора, который сидел скрестив ноги по-турецки на разложенной газете в другом углу, сразу же бесцеремонно пнул ногой наркомана, сидевшего с головой накрывшись своей черной курткой.

— Слышь ты, доходяга, у тебя курить есть?

Наркоман только крякнул от боли в потревоженном избитом теле и, на мгновение высунувшись из-под куртки, отрицательно покачал головой.

— А че бля, ты нормально ответить не можешь, че в падлу, да? — угрожающе нависая над наркошей, не отставал от него внушительно выглядевший прыщавый амбал, одетый в потрепанный спортивный костюм и стоптанные грязные кроссовки.

— Да оставь его, — примирительно сказал со своего места Егор, — что, не видишь — пацану и так досталось.

— А ты чо бля, типа его адвокат? — осклабился прыщавый, тут же повернувшись лицом к Егору.

— Нет, не адвокат.

— А хуля ты тогда вякаешь, пока тебя не спросили, — вызверился на него прыщавый.

— Ты, мальчик, рот-то свой поганый закрой, а не то неровен час, кишки простудишь и понос подхватишь, — спокойно и даже как-то лениво посоветовал ему Егор, вытягивая ноги, но не вставая с места.

— Ах ты гнида поганая, бля, да я тебя…

Прыщавый в расстроенных чувствах очень резво, буквально в два шага, преодолел разделявшее их расстояние и замахнулся правой ногой, метя ударить сидящего Егора своей грязной кроссовкой прямо в лицо. Егор, с усмешкой ожидавший от него именно этого, резко подцепил опорную ногу своего противника носком левой ноги под пятку, а правой одновременно сильно ударил по колену. Мощным скручивающим движением он свалил прыщавого на пол и тут же, оказавшись на нем сверху, провел замок обеими руками на левую стопу, выкручивая ее против часовой стрелки. Прыщавый, уже оглушенный неожиданным падением на пол, буквально засипел, как гадюка, от сильной боли в вывернутой под неестественным углом стопе.

— Отпусти, падла, больно!

— Я те, мудила, сейчас ногу на хрен вырву и скажу, что так и было. Понял меня? — внушительно пообещал ему Егор, немного усиливая нажатие.

— Все, все понял, отпусти я сказал… — уже тоном ниже попросил прыщавый.

— Ладно, — смягчился Егор, считая экзекуцию законченной, — только смотри мне, ежели что, я тебе действительно ноги пообрываю.

Егор отпустил своего противника и встал с него, позволяя тому подняться.

— Э-эх…

Вставший с пола прыщавый принялся было отряхиваться, а потом попытался внезапным боковым с опущенных рук попасть Егору в челюсть. Егор, все это время державшийся настороже, резким движением левой руки сгреб бьющую руку, подломив ее в локте, а пальцами правой руки жестко прихватил прыщавого за кадык.

— Ну все, молись, урод, я те сейчас кадык вырву, — прошипел он, сильно впечатав своего противника спиной в стену и приблизив свои горящие злобой глаза к его лицу.

— А-а-ва-ва, — в ужасе выпучил глаза тот, не в силах ничего произнести, но всем лицом изображая раскаяние за свой опрометчивый поступок.

Егор чуть сильнее сжал пальцы, ощущая бешенное желание исполнить свое обещание, но вместо этого сильно ударил два раза коленом сбоку по бедру противника и сразу же отпустил его. Прыщавый, хватая ртом воздух, тут же свалился на пол и тихонько завыл, обхватив обеими руками ушибленную ногу.

— Ниче страшного, — усмехнулся Егор, поймав испуганный взгляд съежившегося в своем углу наркоши, который все это время сидел тихо, как мышь при виде двух дерущихся котов, один из которых должен был ее сожрать. — Похромает денек-другой, зато впредь умнее будет…

Остаток вечера и вся ночь в камере прошли без происшествий. Задержанные почти не общались друг с другом, ограничиваясь минимумом ничего незначащих фраз. Прыщавый время от времени бросал на Егора злобные взгляды, но, наученный горьким опытом, этим и ограничивался. Утром, когда веселый разговорчивый здоровяк милиционер выводил их всех по очереди во двор по нужде, Егор с усмешкой заметил, что прыщавый сильно хромает, припадая на ушибленную ногу.

— Вот видишь, как таких бакланов воспитывать надо, — улыбнулся он, посмотрев на ожившего после посещения отхожего места наркошу, — и не покалечил, и память о себе оставил.

— Спасибо тебе, братишка, — кивнул тот в ответ, — бог даст, сочтемся…

— Да ладно тебе, я ж не ради благодарности, — отмахнулся от него Егор.

Через несколько часов Егора вызвали на допрос к следователю. Когда милиционер, приведший Егора, закрыв за собой дверь удалился, Владислав Георгиевич, стоявший у окна, доброжелательно спросил, кивнув на только что вскипевший чайник:

— Чаю хочешь?

— Не отказался бы.

— Так бери вон чашку и наливай, пакетики с чаем в коробке, сахар сам видишь, бери вон еще сушки из пакета…

— Спасибо.

— Как ночь прошла? Поспал хоть чуток?

— Ну, как вам сказать, спал сообразно обстоятельствам, — усмехнулся Егор, наливая кипяток в чашку.

— Ну да, тут у нас, конечно, не курорт, но честно тебе скажу, есть места и похуже. Дай бог, чтобы тебе там не пришлось побывать. Ты давай пока перекуси малек, а потом мы с тобой еще немного побеседуем и отправим тебя в ИВС, там ты и отоспишься в волю…