Научный интерес к социальным и политическим вопросам вряд ли возник позднее, чем интерес к космологии и физике; в древности иногда даже казалось, что наука об обществе обогнала науку о природе (я имею в виду политические учения Платона и Аристотеля). Но с появлением Галилея и Ньютона физика преуспела настолько, что оставила позади все другие науки; а с появлением Пастера, этого "Галилея биологии", почти такой же рывок сделали биологические дисциплины. Что касается социальных наук, то они, по-видимому, так до сих пор и не нашли себе собственного Галилея.

Поэтому социальных исследователей так и заботят проблемы метода; обсуждая эти проблемы, они нередко ориентируются на методы процветающих наук, особенно на методы физики. Попытка сознательного копирования экспериментального метода привела во времена Вундта к реформе психологии; а начиная с Д. С. Милля реформе пытались подвергнуть метод социальных наук. В психологии что-то похожее на успех было достигнуто, несмотря на великое множество разочарований, которые пришлось испытать. В теоретических же социальных науках (экономика не в счет), кроме разочарований, она не принесла ровным счетом ничего. При обсуждении причин случившегося встал вопрос: а применимы ли вообще методы физики к социальным наукам? И не вера ли в их применимость привела социальные науки к плачевному состоянию?

Можно предложить довольно простую классификацию школ мысли, занимающихся методологией непреуспевающих наук. Соответственно тому, как они смотрят на проблему применимости методов физики, мы можем разделить их на пронатуралистические и интинатуралистические. "Пронатуралистическими", или "позитивными", будем называть те школы, которые взирают на применение методов физики к социальным наукам с благосклонностью; "антинатуралистическими", или "негативними", те школы, которые считают, что эти методы здесь неприменимы.

На каких именно позициях стоит исследователь метода — антинатуралистических, пронатуралистических или же сочетающих те и другие, — в немалой степени зависит от его взглядов на науку и ее предмет. Но его подход будет определяться также и его взглядами на методы физики. Полагаю, что это — самое главное. Решающие ошибки в большинстве методологических дискуссий обусловлены весьма распространенным непониманием методов физики. В частности, можно творить о неправильной трактовке логической формы физических теорий, методов их проверки и логической функции наблюдения и эксперимента. Это непонимание влечет за собой серьезные последствия — тезис, который я буду обосновывать в III и IV частях данной работы. Различные и порой конфликтующие аргументы или концепции — как антинатуралистические, так и пронатуралистические — на самом деле суть следствие неправильном понимания методов физики. В I и II частях будут разъяснены некоторые антинатуралистические и пронатуралистические концепции — составные части подхода, объединяющего концепции том и другого рода.

Этот подход я называю историцизмом. Я хотел бы подвергнуть его критическому разбору, однако только после том, как будет разъяснено, в чем его суть. С историцизмом можно встретиться в дискуссиях о методе социальных наук; зачастую его используют некритически, принимая за нечто само собой разумеющееся. Ниже будет подробно объяснено, что такое историцизм. Теперь же достаточно будет сказать, что историцизм видит главную задачу социальных наук в историческом предсказании. Задача эта решается, когда в основе исторической эволюции усматривают "ритмы", "схемы", "законы" или "тенденции". Убежден, что именно историцистские концепции ответственны за неудовлетворительное состояние теоретических социальных наук (кроме экономической теории), поэтому изложение этих концепций не может быть беспристрастным. Но я стремился изложить доктрину историцизма в возможно более выгодном свете, чтобы последующая критика имела смысл. Историцизм представлен как хорошо продуманная и "крепко сшитая" философия, и я без малейшего колебания выдвигал в его пользу аргументы, которых у самих историцистов никогда не было. Надеюсь, что в результате историцизм предстал как позиция, достойная критики. Иначе говоря, я попытался усовершенствовать теорию, которая никогда в достаточной мере не разрабатывалась. Вот почему для нее выбрано несколько непривычное название — "историцизм". Предлагая его, я стремлюсь избежать чисто вербальных недоразумений и надеюсь, что теперь никто не будет спрашивать, действительно ли обсуждаемые аргументы относятся к "историцизму" и каков подлинный смысл этот слова.