Верзилин вздрогнул, повернулся на узкой скрипящей койке. Что это? Брякнула форточка?

В чёрное отверстие просунулась рука, нащупала задвижку. Окно распахнулось. Ворвавшийся ветер погасил ночник. В тусклом свете газового фонаря, стоящего за больничным садом, Верзилин разглядел чёрный силуэт человека. Человек перевалился через подоконник в палату.

— Слушайте, Верзилин,— прошептал он сердито,— зажгите лампу. Я ничего не вижу.

Верзилин торопливо приподнялся на локте.

— Что вам надо? — сорвавшимся голосом спросил он.

— Успокойтесь,— ответили ему из темноты. — Я репортёр. Меня зовут Коверзнев. «Спортивные отчёты» — вот что я такое. Да зажгите же в конце концов свет.

— У меня нет спичек.

Коверзнев рассмеялся:

— Я идиот. Забыл, что имею дело с борцом. Я преклоняюсь перед людьми, которые умеют заставить себя бросить табак.

«Если бы он был послан ими, он не стал бы зажигать света»,— успокоил себя Верзилин. Но на всякий случай откинул на груди одеяло. «Ударю в голову»,— решил он и приподнял правую руку, словно взвешивая и примеряясь. Рука, прикрученная загипсованными бинтами к доске, была тяжела.

Зажигая спичку, отыскивая тумбочку с лампой, Коверзнев сказал:

— Каюсь: мне много удовольствия доставляет моя старушка.

Он вытащил из кармана коротенькую изгрызанную трубку и поднёс её к самому ночнику; повертел, показывая.

— Вот она. Пятнадцатый век. Знаменитый мастер из Тосканы. Украдена из музея.

Рассматривая его странный костюм, Верзилин возразил:

— Этого не может быть. Табак завезён из Америки в шестнадцатом веке. В Тоскане не могли тогда делать трубки.

— Вот вы какой? — с весёлым изумлением произнёс Коверзнев. Он сел на табуретку, откинувшись к стене. На нём была бархатная куртка, клетчатый шарф и соломенная низкая шляпа.

Набивая трубку, он сообщил:

— «Ольд юдж». Английский. Другого не курю.

«Врёт»,— подумал Верзилин.

А Коверзнев, взяв с тумбочки бумажку, поджёг её над ночником, прикурил. Указывая на загипсованную руку, спросил:

— Так кто вас так разукрасил?

— Вы меня с кем-то перепутали,— сказал Верзилин.

— Бросьте... Пф-пф... Мне всё известно. Узнавать первым — моя специальность. Мои отчёты о спорте читает весь Петербург... Пф-пф... Хотя никто не знает моего имени.

— Он покосился на тёмную фрамугу, поинтересовался:

— Там коридор?

И когда Верзилин ответил утвердительно, сообщил:

— Я так и предполагал. До коридора днём я прорвался, дальше не пустили. Кстати... Пф-пф... Нас не накроют?

— Накроют.

— Тем более надо спешить. Итак?

— Я не знаю, о чём вы говорите.

— Бросьте, Верзилин. Ваши портреты выставлены в окнах всех магазинов на Невском. Вашу победу над Мальтой знает весь Петербург. Вашу биографию я уже почти собрал.

— Вы путаете. Я не Верзилин.

— Ах, оставьте! — воскликнул Коверзнев. — Я понимаю, что вы боитесь тех, кто хотел вас укокошить. Но в это дело вмешаемся мы и выведем их на чистую воду. Мы разоблачим закулисные проделки, мы покажем читателю, что такое борьба.

Верзилин отвернулся к стене, сказал сквозь зубы:

— Я вам ничего не расскажу.