В среду в моей группе отменили почти все пары, остались только две скучные потоковые лекции, на которые тащиться через весь город очень не хотелось, поэтому я решила остаться в Логове. Чтобы не скучать в полупустой квартире, нашла себе важные занятия: подготовила задания по предметам на другие дни, полазала в интернете, почитала книгу и пообщалась с Патриком.

Кот рассказал мне несколько историй про знакомых Магов, а ещё про одного оборотня-медведя, который, чтобы избежать несчастного случая, уединился в лесах тайги и прожил там, вдали от человечества, шестьдесят лет, ведя собственное хозяйство и охотясь.

Когда я сказала, что одобряю такое решение, Пат некоторое время пристально смотрел на меня своими жёлтыми глазами, а затем объявил:

— Нужно учиться уживаться со своим даром, контролировать его. Если тебе приходится прятаться, то ты слаб, и это значит, что не ты владеешь даром, а дар использует тебя.

Я была сбита с толку таким рассуждением.

— Не думаю, что добровольное решение отречься от общества — это проявление слабости. Как по мне, это очень смелая попытка обезопасить других от беды и себя от возможных угрызений совести.

— Последнее твоё предложение только подтверждает мои слова о слабости, — с умным видом отозвался кот. — Убегая от людей в надежде избавить их от своего страшного дара, ты утверждаешь в себе две ипостаси: человек — отдельно, зверь — отдельно. Человек и зверь остаются наедине, и человек скоро успокаивается, зная, что теперь можно дать зверю свободу, ведь ничего страшного не произойдёт.

Человеку кажется, что он сумел найти решение, позволив двум разным сущностям внутри себя жить мирно. Но на самом деле, это не так. Человек крупно заблуждается. И заблуждается с самого начала. Он думает, что состоит из двух частей, и пытается эти части примирить.

Но правда в том, что нет только звериного и только человеческого. Есть целое Я, Единое. И нужно уметь контролировать именно это Целое, а не две сущности отдельно. Иначе жизнь твоя будет сродни жизни больного шизофренией: нездоровой, нестабильной, раздробленной на части. Отрицая целое Я, поддаешься слабости. Принимая целое Я, обретаешь силу.

Я во все глаза глядела на Патрика. Чёрный кот, который был и по сей день остаётся одним из самых величайших Магов всех времён, сидел на подоконнике и, несмотря на свой облик, величественно смотрел на меня сверху вниз. А я, маленькая девчонка, то ли от недалёкости ума, то ли от вспыхнувшего внезапно чувства противоречия, совершенно не хотела с ним соглашаться. И даже была в какой-то мере возмущена таким его представлением о жизни оборотня. Мне, маленькой девчонке, думалось, что в этом вопросе я должна быть более комптентна, ибо на своём опыте испытала все горести раздвоения сущности. Даже самый великий Маг, каким бы мудрым теоретиком он ни был, не может указывать мне в данном случае, как жить, потому как ни разу не испытывал ничего подобного на себе.

Тут в голове моей мелькнула мысль про Силланта. Ему-то я доверяла всей душой. Да и говорил он, в сущности, примерно то же самое. Правда, тон его был попроще и смотрел он обычно не свысока.

Слова возмущения так и крутились на языке. И глядя на важную морду чёрного кота, я не смогла сдержаться:

— Как ты предлагаешь контролировать себя в полнолуние, когда волчья сущность захватывает всё сознание?! Я в такие ночи понятия не имею, что происходит с моим телом! Им пользуется кто-то другой, абсолютно отрицающий существование единого целого! Как тут не раздваиваться?!

Уши и хвост чёрного кота дёрнулись. Вряд ли ему понравился мой тон. Он выдержал аристократическую паузу, а затем всё так же величественно ответил:

— Не знаю.

— Вот видишь!.. — победно воскликнула я, но голос Патрика прервал это преждевременное торжество.

— Не знаю, потому что не могу знать. Только ты можешь ответить себе на все эти вопросы, потому что это твоя жизнь и твоя голова. Если бы я превратился в тебя, то вероятно, знал бы ответ. Но я превратился в кота. И в данный момент, меня это радует. Извини, мне пора.

Он сверкнул напоследок жёлтыми глазами и растворился в воздухе.

За то мгновение, пока комната с раскиданными по полу матрасами и с сидящим на них рыжеволосым ребёнком исчезала и преображалась в каменную залу с факелами на стенах, Патрик успел ещё послать мысленный импульс, долетевший до собеседницы не словами, а, скорее, возмущённой эмпатической волной: «Слишком юная волчица. Совсем ещё щенок».

Именно так я расшифровала для себя эту волну. И от этого совсем расстроилась.

Когда я пришла на тренировку, Лада уже была там. Матвей и Иван пока не пришли. Нового знакомого тоже не было видно, и мы в тайне надеялись, что он передумает присоединяться к нам.

Шур опять разбирал хлам в сарае, и мы стояли неподалёку, чтобы в случае чего помочь, а пока он о помощи не просил, болтали о чём-то маловажном.

Появление Матвея развеяло опустившуюся было на нас скуку. Юноша явно был в хорошем настроении, потому что шёл к нам, лучезарно улыбаясь, помахивая рукой в знак приветствия и даже, кажется, пританцовывая.

— Привет-привет, Дина-Диана! — бодро поздоровался он. — Привет и тебе, Лада-Лада-Ладушка!..

Парень вдруг замолк, а через мгновение лицо его просияло, и, не в силах сдержать улыбки радости, он сказал:

— Я только сейчас понял, какое у тебя красивое имя: Лада, Лада, Ладушка!..

Встав в позу оратора, он торжественно продекламировал:

— Лада-Лада-Ладушка, Ладушка-Оладушка!

Подруга недовольно нахмурилась.

— Перестань.

— А что такого? — изумился Матвей. — Я люблю оладушки!

Он был чрезвычайно доволен собой, а вот Лада от его слов залилась таким густым румянцем, что мне даже стало страшно за её здоровье.

К счастью, в этот момент в полутьме сарая раздался какой-то шум, а затем хрипловатый голос произнёс:

— Здравствуйте, Александр Сергеевич! Не думал, что вы польстите мне своим присутствием…

— Здравствуйте-здравствуйте, Александр Трофимович! — отозвался Матвей, с любопытством наблюдая за тем, как Шур пытается вынести в руках из сарая на улицу не меньше десятка старых и рваных волейбольных мячей одновременно. — Я готов вам помогать!

— Я это знаю, — как-то странно крякнул тренер, и мячи, вырвавшись из его крепких объятий, запрыгали по всему полу.

Не ожидая больше приглашения, мы принялись их поднимать и складывать в огромный, такой же старый и рваный, но вполне ещё пригодный для использования под мусор, мешок.

— Поиграть бы в волейбол! — вдохновенно произнёс Матвей, ударом руки метко бросая один из мячей в подставленный мною мешок.

— Почему бы и нет? — поддержал тренер, скидывая туда же кусок старого рубероида. — Минут десять от тренировки этому можете уделить.

— Будем играть вдвоём против одного? — удивился Матвей. — Ивана сегодня не будет, он приболел.

— Хм… — озадаченно произнёс Шуруп. — Ну, в таком случае команды получаются как раз равные: двое на двое.

— Эм, — Матвей нахмурился, думая о том, как бы помягче сообщить тренеру о проблемах с математикой. — Александр Трофимович, мне кажется…

— А вот и он, — прервал его Шур, кивая кому-то за нашими спинами.

Мы с Ладой разочарованно переглянулись, а Матвей с изумлением обернулся. Реакция его была вполне ожидаемой:

— Это что за?!.

Он сказал это не очень громко, вряд ли наш новый знакомый его услышал. Помедлив немного, мы всё же нехотя развернулись к вошедшему и придали своим лицам вежливо-приветливое выражение.

В спортивных штанах и обтягивающей чёрной майке молодой человек с покрытыми лаком волосами выглядел ещё более экстравагантно, чем в пальто. Сильные и крепкие руки его на запястьях украшали татуировки в виде браслетов из круглых звеньев.

— Знакомься, — произнесла Лада слегка натянуто. — Это Савелий.

Высокий стройный юноша как раз подошел к нам и протянул руку для приветствия.

— Приятно познакомиться! Матвей, верно?

Тот, слегка нахмурившись, пожал протянутую ему ладонь и ответил:

— Да, привет.

Из-за двери сарая вновь показался тренер.

— Здравствуй, Савелий! — более тёплым тоном, чем мы, произнёс он. — Смотрю, ты уже переоделся. Хорошо. Значит, можно начинать.

Несмотря на все наши подозрения, Савелий казался вполне обычным юношей. Он был достаточно приветлив и вежлив. В нужное время молчал и в нужное говорил. Улыбался, когда кто-то шутил, и был серьёзен, когда кто-то что-то объяснял. Нельзя было ни к чему придраться, и мы, в конце концов, перестали совсем сторониться его.

Знания у него были достаточно хорошие, умения в борьбе на палках, имитирующих мечи, чуть лучше наших, а навыки в стрельбе — чуть хуже. Другими словами, у Шура не было повода сказать: «Извини, ты и так уже всё знаешь, мне нечему тебя учить».

Скорее всего, нам просто было непривычно, что в команде появился новенький. За несколько лет мы настолько привыкли быть всегда вчетвером, что появление ещё одного человека грозило сделать его изгоем.

Матвей, в частности, похоже, твёрдо решил избегать этого парня. Когда в конце тренировки мы всё же оставили время на игру в волейбол, он без тени сомнения заявил, что играть надо на равных: мальчик и девочка в каждой команде. Шур согласился.

Честь оказаться парой для новенького выпала мне. Впрочем, всё было не так уж плохо. У нас вышла довольно слаженная игра: Савелий хорошо чувствовал, куда летит мяч, страховал, когда нужно, и всегда делал отличные подачи. Двигался он по-кошачьи ловко и гладко, действовал всегда с готовностью, но особого игрового азарта в нём не было.

Если Лада и Матвей радостно хлопали друг друга по рукам, когда мы пропускали мяч, хвалили и подбадривали один другого, мы с Савелием играли почти молча. Я иногда говорила ему, что он молодец, а он лишь кивал с улыбкой.

В итоге Лада и Матвей победили. Последний, раззадорившись после игры, подошёл, протянул руку новенькому и с азартной ухмылкой произнёс:

— Спасибо за игру, Сева!

Тот сначала прищурился, глядя прямо в глаза Матвею, затем улыбнулся и пожал протянутую руку.

— Спасибо за игру.

Матвей зажал его узкие пальцы в своей широкой ладони и негромко произнёс:

— Ещё посмотрим, на что ты способен.

В его словах явно прозвучал вызов, в котором чувствовался недобрый знак. Савелий ничего не ответил. Только продолжал криво улыбаться и не отводил взгляда.

Почти одновременно они разжали руки. Матвей тут же сделал шаг назад. Сева, окинув всех оценивающим взглядом, задержался на мгновение на каждом, потом попрощался с тренером и первым отправился в раздевалку.

Шур всё это время снимал сетку с креплений и почти не обращал на нас внимания. Когда Савелий вышел из зала, Матвей сказал, не особенно заботясь о том, услышат его или нет:

— Не понравился он мне.

— Первое впечатление может быть обманчивым, — отозвался Александр Трофимович.

Я многозначительно посмотрела на Ладу, вспомнив наш разговор в автобусе после первого знакомства с экстравагантным юношей. Та пожала плечами и произнесла, с иронией глядя мне в глаза:

— Подождём-посмотрим?

— Нет уж! — воинственно бросил Матвей. — Я ждать не собираюсь. Пойду, попробую познакомиться с ним поближе.

И он уверенным шагом направился в раздевалку.

Мы тоже отправились переодеваться. Вернувшись затем в зал, мы обнаружили в комнате у Шура недовольного Матвея. Он внимательно изучал журнал тренера, где тот пару дней назад записал информацию о новичке.

— Узнал что-нибудь? — спросила Лада.

— Только то, что написано в журнале, — отозвался юноша. — Когда я в раздевалку пришёл, его уже не было. Почувствовал, видимо, что-то и смотался побыстрее.

Шур покачал головой, явно не одобряя ничем не оправданное негативное отношение к новому ученику.

— Ладно, Бог с ним, — примирительно произнёс он. — Ты лучше скажи, что там с Иваном?

Матвей закрыл журнал. Ему было досадно, что он не смог узнать ничего толкового. Но вдвойне досадно было то, что он и сам не до конца понимал, откуда такое отталкивающее чувство. Возможно, это из-за уложенных волос, покрытых лаком. А может быть, от того, что парень этот казался красивее его самого. Причиной могло быть и то, что Матвей был расстроен отсутствием такого привычного и надежного Ивана, а тут, словно бы на замену ему, приходит этот странный тип.

Мысль о замене Вани ещё больше раздосадовала Матвея. Он совсем уж расстроился, махнул рукой и нехотя ответил:

— Простудился где-то.

— Что, так серьёзно? — обеспокоенно спросил Шур.

— Да нет, — пожал плечами Матвей. — Обычные симптомы: температура, кашель, насморк. Просто температура высокая, вот он лежит в кровати и никуда не выходит.

— Может, навестим его? Поднимем настроение? — предложила Лада, скорее, для того, чтобы поднять настроение самому Матвею.

Это немного подействовало. Матвей действительно стал выглядеть менее расстроенным и, одобрительно покивав головой, сказал, что это хорошая идея.

Приободрённые скорой встречей с другом, мы отправились по домам, пообещав Шуру напоследок, что передадим привет и пожелания скорейшего выздоровления.

Уже на следующий день, вечером, мы стояли с пакетами разных вкусностей на площадке у Ваниной квартиры. После продолжительного ожидания дверь наконец открылась. На пороге показался сам больной, одетый в тёплую толстовку, домашние штаны и шерстяные носки.

Выглядел он действительно неважно: бледный, нос и глаза были опухшие, губы потрескались от сухости и раздражения, лоб покрывала лёгкая испарина, светлые волосы растрепались после долгого лежания в кровати.

Но несмотря на все эти неудобства, ему всё же удалось приветствовать нас радостной улыбкой.

— Мы ненадолго! — заверила я, оценив его состояние.

— Проходите, — ответил он слегка гнусаво, отступая вглубь квартиры и пуская нас на порог.

Пока мы толпились в небольшом коридоре и ждали Матвея, который долго возился со шнурками, я успела оглядеться. Ещё ни разу мне не доводилось бывать у Вани в гостях, и от этого я чувствовала себя немного неловко.

В квартире было темно, только в прихожей горел свет. Воздух застоялся от того, что, очевидно, давно никто не открывал окна. Пахло мятой и резиной.

Наконец мне удалось снять ботинки и куртку и проследовать за Матвеем на кухню. По пути я насчитала две комнаты, одну ванную и одну кухню. В одной из комнат, вероятно, Ваниной, я успела заметить компьютер и велосипед. Во второй стояла застеленная односпальная кровать, шкаф и пустой письменный стол. Из разговоров я знала, что у Вани есть старший брат, но что живёт он в другом городе. Оставалось сделать вывод, что вторая комната принадлежит кому-то из родителей. Вот только выглядела она так, будто там давно никто не жил и не ночевал.

В целом от квартиры веяло грустью и одиночеством. Возможно, такое настроение создавала нездоровая обстановка и пасмурный вечер за окном.

Кухня, выдержанная в мужском, чёрно-серебристом тоне с добавлением изумрудно-зелёного была, наверное, жемчужиной этой квартиры. Классический гарнитур с холодильником уместились вдоль одной стены, вторая оставалась пустой, а подоконник был переделан и расширен в центр комнаты так, что получился небольшой стол, вокруг которого уместилось три стула. Ещё один стул Матвей притащил из Ваниной комнаты.

Он вообще вёл себя по-хозяйски, распоряжаясь насчет чая и таская стулья. Видно было, что он часто бывал у друга и чувствовал себя тут почти как дома. Сейчас это было Ивану на руку: он мог просто сесть и, навалившись спиной на спинку стула, изредка руководить и подсказывать. Сначала он хотел было помочь, но Матвей решительным движением руки подтолкнул его к столу и сказал, что всё сделает сам.

Вот он и делал всё сам: сам налил воды в чайник, сам поставил его греться, сам залез в холодильник и сам съел оставленный там с завтрака бутерброд. Мы помогли ему только тем, что разобрали пакеты, а потом старались не мешаться под ногами.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила я Ивана, глядя, как он вытирает вспотевший лоб рукавом толстовки.

— Температуры почти нет, — ответил больной. — Так, немного держится. Горло саднит, насморк, все дела. Но, думаю, это тоже скоро пройдет.

— Тебе нужна какая-нибудь помощь? — поинтересовалась Лада.

— Нет, спасибо, — шмыгнул носом он. — Справлюсь сам.

— Конечно, справишься, — бодро добавил Матвей, ставя перед нами кружки. — Мы тебе столько витаминов подвалили, что ты уже завтра должен бегать как Усэйн Болт. Делаю тебе чай с лимоном?

Ваня кивнул.

— Спасибо, ребят, что пришли, — сказал он. — А то я тут тухну в одиночестве. Лишь бы вам из-за меня не разболеться…

— Ты тут один? — удивилась я.

Было заметно, как Матвей замер на мгновение, стоя к нам спиной у разделочного стола. Несколько секунд в кухне царила напряжённая тишина. Я поняла, что спросила что-то не то, и поспешила было извиниться, но Ваня прервал:

— Всё в порядке. Вы просто не знаете, — голос его зазвучал устало. — Моих родителей давно нет, остался только старший брат. Но он работает в Москве, поэтому я живу тут один.

— Прости, — сказала я. — Очень жаль.

— Я же говорю, всё в порядке, — улыбнулся он. — Это давняя история.

Мы замолчали. Матвей наконец повернулся и поставил в центр стола шоколадный торт, порезанный на кусочки.

— Ну-с, — сказал он натянуто весёлым тоном, — давайте оставим прошлое и вернёмся к настоящему, — он взглянул на время. — У нас есть всего час, пока Оксана не начала трезвонить и спрашивать, куда это я подевался.

— Это та девушка из университета? Ты всё ещё встречаешься с ней? — спросил Иван, обхватывая горячую кружку обеими руками.

Я искоса посмотрела на Ладу. Та изо всех сил старалась делать вид, что ей всё равно. С совершенно равнодушным видом она положила себе сразу два куска шоколадного торта и принялась сосредоточенно их есть.

Матвей на вопрос друга пожал плечами и сказал:

— Пока да. По крайней мере, так я точно знаю, что она не начнёт рассказывать про меня гадости. Да и ко мне так не пристают всякие школьницы.

— Откуда в университете школьницы? — удивилась я.

— Я же не только в универе бываю, — ответил Матвей. — Я ещё провожу в школе занятия вроде тех, на которые мы ходим к Шуру. Только проще. И для детишек. В основном учу их махать палками и рассказываю страшные истории про выживание в лесу.

— Серьёзно?! А… Шур не против?

Тематика занятий тренера была уникальной в нашем городе. Использование его идеи казалось мне, как минимум, невежливым. Матвей, прочитав эту мысль в моём взгляде, поспешил успокоить:

— Он совсем не против, даже наоборот. Я же спросил у него, прежде чем идти в школу! Шур сказал, что это будет даже полезно. Как мне, так и подрастающему поколению. Кто знает, — парень опять пожал плечами, — может, поучившись у меня, они захотят большего и пойдут потом к Александру Трофимовичу.

Это звучало логично. Я вздохнула, вспомнила про торт и тоже положила себе кусочек.

— Кстати, Матвей, ты рассказал Ване о нашем новом знакомом? — спросила Лада, которая уже успела расправиться с одним из своих кусков и успокоиться, когда неприятная ей тема поменялась.

— О-о! — с энтузиазмом воскликнул Матвей. — Вот это точно новость! — он повернулся к Ване, делая страшные глаза. — Ты не поверишь! В нашу команду к Шуру записался какой-то прилизанный хмырь!

Сбитый с толку поведением друга, Ваня неуверенно произнёс:

— И что он?

— Что он?! — возмущённо переспросил Матвей. — Он хмырь! И прилизанный. Ему двадцать один год, зовут его Савелий Серов. Если бы ты видел его, то понял, о чём я говорю!

Ваня перевёл взгляд на меня и Ладу, ожидая разъяснений.

— Вроде нормальный он. Только Матвею почему-то не понравился, — сказала я, как всегда стараясь быть объективной.

— И мне не понравился, — напомнила Лада.

— И ей не понравился, — согласилась я.

— А тебе понравился? — спросил Иван.

Я насторожилась:

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, твоё мнение насчет этого прилизанного хмыря, — уточнил Иван, не отводя взгляда.

Его вопрос почему-то вызвал у меня раздражение, но я не могла толком понять, почему. Поэтому постаралась ответить как можно более непринуждённо:

— Сказала же, нормальный он. Парень как парень. Высокий, довольно симпатичный, нелюдимый только слегка, но это может быть от того, что он нас пока не знает…

— Что-то не казался он таким нелюдимым, когда расспрашивал нас о личной жизни, — недовольно сказала Лада.

— Когда это? — удивился Матвей.

И мы пересказали ему и Ване события и разговоры того вечера, когда Савелий впервые появился в каморке у Шура. Для Матвея это стало очередным подтверждением его мнения:

— Говорю же, подозрительный хмырь!

— Согласна, — кивнула Лада.

На том и порешили. Ваня его всё равно в глаза не видел, а у меня из-за необъяснимого раздражения уже не хватало объективности на сегодня, поэтому дальше спорить никто не стал.

Ещё около получаса мы просидели за столом, пересказывая Ивану какие-то новости и просто разговаривая ни о чём. Ближе к концу чаепития, глядя на остатки торта, я почувствовала какую-то тоску. Мне захотелось съесть что-нибудь более существенное, вроде куска мяса. Это было первым сигналом, что пора уходить. Иначе совсем скоро мне будет жутко хотеться встать на четвереньки и потрясти головой.

Вторым сигналом стал звонок от Оксаны, который Матвей предпочёл проигнорировать, но всем стало понятно, что задерживаться дольше не стоит.

Мы прибрали со стола, помыли посуду и принесённые фрукты и, пожелав скорейшего выздоровления, оставили больного восстанавливаться и отдыхать от нашего общества. Само собой, мы не забыли передать привет от тренера.