На следующую тренировку Савелий принёс с собой коробку конфет.

— Если вы не против, — сказал он, — я хотел бы сегодня после занятий задержаться и выпить чая. Был бы рад познакомиться с вами поближе.

Тренера такая инициатива обрадовала. Мне показалось, что это действительно хорошая возможность познакомиться поближе. Ладу, кажется, предложение Севы удивило: она не ожидала от нелюдимого и странного юноши такого порыва. Матвея всё это насторожило, но он не стал выяснять отношения и, похоже, решил пока затаиться, чтобы получше присмотреться к «прилизанному хмырю».

После тренировки мы собрались в комнате Шурупа. Для нас такое времяпрепровождение было привычным, и обычно мы чувствовали себя очень уютно, рассаживаясь вокруг небольшого стола, попивая чай и разговаривая на самые разные темы. Однако сегодня всё было совсем по-другому: напряжённая атмосфера не позволяла расслабиться, разговор хоть и шёл, но был каким-то сдержанным, чинным. В другое время мы много смеялись и шутили, но сейчас все попытки сказать что-нибудь весёлое вызывали лишь улыбку, чаще всего натянутую.

Что-то шло не так, но никак нельзя было понять что. Неужели это всё из-за внешности? Ведь, кроме странного вида, Савелий в целом представлялся обычным юношей, пытающимся стать частью нашей команды.

И всё же что-то шло не так.

К мрачному удовольствию Матвея Сева рассказал немного о себе. Оказалось, что приехал он из Румынии, где у его семьи был небольшой замок. Его отец, выходец из Финляндии, лингвист, изучает финно-угорские языки. Вся их семья прибыла на некоторое время к нам, на родину удмуртов, чей язык также относится к этой языковой группе. Именно поэтому у Савелия нет как такового отчества, а родная его фамилия — Громанн, что со шведского переводится как «серый». Его русская мама посоветовала здесь, в России, использовать фамилию Серов, чтобы у других не возникало лишних вопросов.

В остальном, как сказал Савелий, в его жизни нет больше ничего особенного, что могло бы нас заинтересовать. Как и мы, он учился в школе, а потом в университете. Как и у нас, у него было хобби: он увлекался стрельбой из лука, которой обучал его отец, а ещё фехтованием.

Мы слушали его историю очень внимательно, а он постоянно переводил взгляд с одного на другого, словно общался с каждым по очереди. Лицо его при этом не выражало совершенно никаких эмоций, он просто смотрел, говорил и иногда отпивал чай из кружки.

— Значит, ты румын? — заключил Шур.

— Я живу в Румынии, но по крови я наполовину финн, наполовину русский.

— Ясно.

Я подумала, что это может оправдывать его внешний вид и поведение: ведь мы представления не имеем, как обычно одеваются в Румынии и какой характер привычен для этой страны.

Закончив говорить о себе, Савелий поинтересовался и нами. И хотя мы уже и так многое ему о себе рассказали в тот вечер, когда впервые познакомились, у него всё же нашлись и другие вопросы. О Матвее он не спрашивал: видимо, решил не накалять отношения ещё больше. Сам Матвей, в свою очередь, почти всё время просидел молча, неотрывно глядя на новичка, внимательно его слушая и изредка слегка усмехаясь одними губами.

— Давно вы живете отдельно от родителей? — спросил нас Сева.

Мы переглянулись: опять он спрашивает о том, что его не должно касаться, а нам приходится чувствовать себя неловко.

— Чуть больше месяца, — ответила я. — А что? Тоже хочешь съехать от взрослых?

— Я живу один, — пожал плечами юноша. — Мне просто интересно, как вы уживаетесь вдвоём? Вы сказали, что живёте вместе. Не ссоритесь? Не грызётесь?

Слово было какое-то неприятное. Звериное. Мне оно очень не понравилось, и из-за него стал ещё меньше нравиться Савелий.

— Нет, с чего бы? — сказала я, почти с неприкрытым неудовольствием в голосе. — Мы спокойные люди, можем обо всём договориться.

— А как тебе удаётся жить одному? Не скучаешь? — Лада, видимо, решила перевести стрелки.

— Нисколько, — легко улыбнулся Савелий. — Я люблю одиночество.

Тут разговор совсем перестал складываться. Шур сделал несколько попыток поменять тему, обсудить какие-то новости, события, да даже только что проведённую тренировку, но из этого мало что вышло: из вежливости мы обменивались парой фраз, а потом снова замолкали. В конце концов, тренер вздохнул, поблагодарил Севу за угощение и сказал, что, наверное, всем уже пора идти: пятница, вечер, поздно.

Стараясь скрыть энтузиазм, мы принялись наводить порядок и собираться. Савелий, кажется, тоже был только рад, что встреча окончена. Быстрее всех нас он оделся и, уже стоя на пороге, вежливо произнёс:

— Благодарю всех за вечер! Приятно с вами познакомиться.

А потом, картинным движением запахнув пальто, улыбнулся, кивнул Матвею и ушёл.

В этот раз мы тоже дождались, когда хлопнет дверь в зале, и только после заговорили. Причём первый высказался Матвей:

— Идеальный план! — сказал он воодушевлённо, со злобной искоркой в глазах. — Восхитительный! Вам не кажется, что он втирается в доверие и просто хочет побольше узнать обо всех нас?

— Зачем это ему? — искренне удивилась я.

Вряд ли наша компания могла бы заинтересовать кого-то: мы всего лишь дети, которые посещают кружок по интересам.

— Это второй вопрос. Но вы слышали, как он складно всё рассказывал?!.

Лихорадочно возбуждённый тон друга и усилившийся блеск в его глазах насторожили нас.

— Возможно, потому что всё так и есть? — попытался успокоить юношу Александр Трофимович. — Что именно тебя смутило?

Матвей словно только и ждал этого вопроса — на одном дыхании разложил всё по полочкам:

— Отец — финн, мама русская, живут в Румынии, а фамилия — шведская. Запутал так, что корней не найти! И не придерешься тут ни к поведению, ни к словам, ни к характеру — ведь сколько всего в нём намешано, мало ли каким он в итоге получился! И мы, простые смертные, никогда не узнаем, почему он такой: потому что это нормально для людей из этих стран или потому что он специально скрывается за маской, чтобы что-то разнюхать!..

— Матвей! — поразилась я. — У тебя что, мания преследования? Ты что, шпионских фильмов насмотрелся? Что разнюхать? Что у нас тут, — я развела руками, указывая на пружинную кровать и колченогий стол Шурупа, — можно разнюхать?! Савелий странный, но он не шпион. За нами нет повода шпионить!

Произнося эти слова, я почти физически ощутила тревожную мысль, отразившуюся в глазах подруги: повод есть. Есть повод следить за нами двумя — мной и Ладой. Но ведь в группе Шура не только мы. И это вроде бы успокаивало. Вроде бы.

Матвей молчал. Он как-то нехорошо и тяжело дышал, губы его дёргались, словно бы он хотел что-то сказать, но пытался справиться с собой и со своими эмоциями.

Мы всерьёз обеспокоились.

— Слушай, — сказала Лада мягко, — мне он тоже не нравится. И мне он тоже кажется подозрительным. Но твоя теория про шпиона — это уже слишком. Давай пока не будем об этом думать.

— Мудрая мысль, — поддержал её тренер. — Пока что я, — а я, на минуточку, старше вас всех здесь, — не вижу никакого повода открывать на бедного парня охоту. В его рассказе мне всё показалось логичным, в его поведении я тоже не нашёл ничего криминального. Ты преувеличиваешь, Матвей.

Болезненным взглядом юноша посмотрел на Ладу, затем на тренера, скривился, покачал головой и сказал:

— Ладно. Я понял вас. Возможно, я действительно преувеличиваю…

— На следующей неделе Ваня обещал уже вернуться, — напомнила я ему. — Может, общение с ним тебя отвлечёт.

Парень пожал плечами:

— Надеюсь. Мне самому нисколько не весело от всех этих мыслей.

Мы разделились. В какой-то момент разошлись в разные стороны, а потом потеряли след друг друга. Лада умчалась к реке, а я, решив дать волчице чуть больше свободы, позволила ей самой выбирать направление. Она выбрала. И мы бежали и бежали куда-то, придерживаясь лёгкого темпа. Перелазили через коряги, принюхивались к мёрзлой земле, присматривались к тёмным силуэтам.

Скоро я перестала узнавать территорию вокруг. Лес становился всё более густым, всё ближе друг к другу теснились стволы лысых сосен и берёз, всё чаще попадались влажные толстые корни, вырвавшиеся из-под земли. Еловые ветви переплетались так тесно, что совсем перекрывали видимость, а торчащие отовсюду голые палки кустов беспрестанно царапали бока. Но моя волчица неумолимо двигалась вперёд, словно идя к определённой цели. Едва уловимый запах, странно знакомый, вёл её по призрачному следу. Он волновал и притягивал.

Я с трудом её понимала. Мне, человеку внутри волчьего тела, с каждым шагом становилось всё страшнее. Я чувствовала себя очень неуютно, но стремление волчицы стало таким сильным, что мне не удавалось вернуть себе контроль.

Внезапно она остановилась. Замерла в одно мгновение, словно обратившись в камень. Я чувствовала, как напряглись уши, как замедлилось дыхание. Она смотрела вперёд, и там, всего в каких-то десяти метрах от нас, среди тёмных силуэтов стволов и веток, так же неподвижно замерло какое-то существо.

Оно стояло на задних лапах, было странно худым и ломким, как тонкое дерево, и вполне могло бы оказаться им, если бы не два горящих в темноте глаза, неотрывно смотрящих в нашу сторону. Глаза эти сверкали жёлтым светом с обросшей чёрной головы.

Волчица затаилась. Теперь я чувствовала не только свой страх, но и её. Вот только мне хотелось бежать отсюда поскорее, а ей — напасть и уничтожить пугающее создание.

Последнее вдруг сделало осторожный и очень тихий шаг вперёд. Напряжённый до предела слух уловил едва заметный шелест обмякшей листвы. А затем тихий, хриплый голос неожиданно и совершенно по-человечески произнёс:

— Кто здесь?!.

В вопросе этом был вызов и неприкрытое презрение.

— Давай, выходи!.. — голос прозвучал громче.

Волчица негромко зарычала, почуяв угрозу.

— Выходи, хватит морочить мне голову!.. — раздражённо произнесло существо. — Сейчас я охочусь только за одним человеком, на остальных мне наплевать.

Последовал неприятный, скрежещущий смех, а потом брошенная с издевкой фраза:

— Если, конечно, ты не боишься меня…

Для моей волчицы такие слова — всё равно что сигнал к атаке. Резко, словно что-то обожгло ей лапы, она рванулась вперёд. Мне лишь чудом удалось осадить её в тот момент, когда она выскочила из-за ветвей и приготовилась к прыжку.

Рыча от негодования и злости, волчица остановилась и уставилась на того, кто бросил ей вызов.

Это был человек. Теперь я это видела. Очень страшный человек, худой и голый, обросший волосами и чем-то, похожим на мох. Грудь его была слишком высокой, а живот таким впалым, что он больше напоминал скелета или очень худую собаку. Лицо было неестественно вытянутым, от этого ухмылка казалась особенно страшной:

— А… — разочарованно протянул он. — Одна из его щенков…

Что делает этот человек здесь, в тёмном холодном лесу один? Что с ним произошло? И человек ли он на самом деле?

Я не знала, что и думать. И тем более не знала, что делать. Бежать? Или остаться?

— Ты знаешь, кто я?.. — спросил незнакомец, пристально глядя мне в глаза.

Он не приближался, но и не отступал. Казалось, правда, что стоять на двух ногах ему удаётся с трудом: одной рукой он опирался о ствол ближайшей сосны, словно бы боялся упасть без этой поддержки.

Волчица не сдвинулась с места, лишь зарычала чуть более угрожающе. Человек продолжил, всё так же ухмыляясь:

— Благодаря твоему учителю, — он презрительно сплюнул себе под ноги, — я теперь никто. Видишь?!. Скрываюсь тут в лесу, один. Слежу-у… — рот растянулся в жуткой улыбке, стали видны чёрные заострённые зубы. — Слежу за ним.

Он снова сплюнул.

— Эти трусливые псы бросили меня, оставили умирать, а я не умер… — он поднял свободную руку и внимательно посмотрел на неё. — Не-ет, не умер… Превратился в это… Это… Это… ж-жалкое подобие!

Он яростно ударил кулаком по стволу. Обессилевшая рука упала и безвольно повисла вдоль тела, словно привязанная на нитки. Он опять взглянул на неё, а потом на меня. Я молча продолжала наблюдать, а волчица всё ещё угрожающе рычала.

— Ничего, — хрипло протянул человек. — Я верну-у себе силы… Передай… Передай это ему, слышишь?.. Слышишь, щенок?!.

Он сделал шаг вперёд, с вызовом и дикой ухмылкой всё так же глядя мне в глаза. Волчица тоже подалась вперёд, оскалив клыки. Человек не напал. Только зашёлся в диком хохоте. А когда перестал захлебываться собственным хриплым смехом, сказал:

— Трусливая шавка… Когда-нибудь ты тоже… Тоже станешь такой, как я. Все-е… Все вы станете такими, как я, если будете рядом с ним.

«Пора уходить, — мелькнула ясная мысль, словно бы кто-то внушил её. — Пора уходить. Найти Силланта».

— Этот жалкий лесник не поможет тебе, — продолжал человек.

Теперь он плечом опирался о ствол дерева, а обе руки его безжизненно свисали по бокам.

— Он только обеща-ает, — в голосе послышалась жестокая горечь. — Обеща-ает. Но никогда не сможет сделать тебя снова человеком. Ты навсегда останешься зверем… Зверем! Чудовищем! Как я… Р-р!.. — он зарычал, а потом криво улыбнулся, показав страшные зубы.

«Уходи, немедленно!» — мысль стала настойчивой, как головная боль.

Волчица дёрнулась и, нехотя повинуясь, начала отступать. Человек заметил это, и взгляд его стал совсем диким. Из последних сил он оттолкнулся от дерева и сделал несколько резких шагов вперёд. Лицо стало ближе, и в обрамлении спутанных тёмных волос жёлтые глаза засверкали ярче.

— Беги, — хриплым шёпотом сказал он. — Ты всё равно вернёшься. Беги, и передай ему, что я слежу. Беги, и помни, кто ты… — очень медленно рот его в очередной раз растянулся в страшной ухмылке. — Чудовище!.. — покачнувшись, он отступил назад. — Все мы — чудовища… И он — наш предводитель.

«Уходи!» — раздался в голове суровый приказ, и я поняла, что это голос Силланта.

Волчица резко развернулась и что есть силы помчалась прочь, не разбирая дороги, а лишь стараясь оказаться сейчас как можно дальше от этого места. До её слуха долетела одна последняя фраза, пугающий вопрос:

— Ты никогда не думала отомстить?!.

И снова дикий смех, с каждой секундой звучащий всё тише.

Как я очутилась у дома Силла, не помню. Лапы сами мчали меня, только плясали перед глазами тёмные стволы, ветки и корни, которых мне каким-то чудом удалось избежать, лихорадочно дёргаясь, пригибаясь и подпрыгивая.

Маг стоял на пороге своего домика. За его спиной маячила чья-то фигурка в длинной подпоясанной рубахе. Должно быть, Лада.

Я задыхалась и, высунув язык, ловила ртом морозный воздух. Пока лес вдруг не оборвался и не превратился в знакомую полянку, я мчалась как безумная, а теперь перешла на лёгкую рысцу.

— Что всё-таки случилось? — с тревогой спросила Лада, когда я подошла к ним.

— Слишком много он тебе наговорил, — грозно произнёс Силлант.

Сейчас, стоя в дверях своего маленького домика и глядя на меня сверху вниз с тревогой и непривычной строгостью, он выглядел величественно и пугающе. Слегка нахмурив брови, он что-то пытался отыскать в моих глазах, а я не могла не отвести взгляда.

Лада молча наблюдала за нами, стоя рядом. Но Силл вскоре лишь покачал головой и вернулся в дом. У меня возникло неприятное чувство вины, и я засомневалась вдруг в том, стоит ли мне заходить внутрь.

Подруга, заметив моё замешательство, укоризненно произнесла:

— Не глупи!

Я вздохнула и с тяжёлым сердцем всё же вошла. Лада закрыла за мной дверь, и тёмный лес с тем страшным человеком сразу показался всего лишь кошмарным сном.

Мои предчувствия были напрасны. Как только я переступила порог, Силл отвернулся от очага, посмотрел на меня и сказал:

— Двери этого дома для тебя всегда открыты. Никогда не сомневайся, стоит ли заходить.

Он старался говорить дружелюбно, но эта фраза только усилила моё чувство вины. Кажется, он заметил это, потому что вдруг присел, оказавшись со мной наравне, положил руку мне на спину и произнёс:

— Ты не должна была с ним встретиться. Его слова встревожили меня. Прости, если тебе показалось, что я злюсь на тебя. Пока что я зол лишь на него и на себя самого.

Я смотрела прямо в его зелёные глаза. Они были очень серьёзны.

— Можешь превратиться в человека? — спросил Маг.

Я прислушалась к своим ощущениям и мысленно ответила ему. Он кивнул:

— Тогда проходи в предбанник. Чай почти готов.

Пару минут спустя я сидела на скамье за столом, одетая в чистые старые джинсы и рубашку, которые принесла однажды из дома, и пыталась привести в порядок волосы: они растрепались и запутались, и в них застряло огромное количество веточек, листочков и жучков. Последних доставать из волос было особенно неприятно.

Ещё неприятнее было вновь вернуться в памяти к тому разговору со странным страшным человеком. Но это нужно было сделать: у меня было много вопросов.

— Кто это был? — без предисловий начала я.

— Тот, кто напал на меня недавно, — прямо ответил Силл.

— Постой, — прервала Лада. — С кем ты встретилась в лесу?

Я вкратце пересказала ей, что произошло.

— Он просил передать тебе, что следит, — закончила я, с тревогой глядя на Мага.

Тот кивнул:

— Я слышал.

— Что же он тут делает? — спросила Лада, нахмурившись.

Она, очевидно, вспоминала события того ужасного дня, когда наша тайна чуть не стала жизненно опасной для нас обеих. И когда на Силланта напал его бывший ученик, оборотень, потерявший человеческий облик, желающий отомстить.

И вот он здесь. Сейчас. В глубине леса. Снова в человеческом облике. Изломанном, искажённом, но всё же человеческом.

— Он всё ещё жаждет мести, — Силлант горько усмехнулся.

— Как и в прошлый раз? Но ты же его прогнал!

И я, и Лада прекрасно помнили, чего это стоило.

— Всего лишь прогнал. Видимо, после того случая стая перестала принимать его за вожака. Появился кто-то более сильный, и они изгнали слабое звено. А он, не зная других целей в своей жизни, пришёл в тот самый лес, который когда-то был для него спасительным щитом. Лес и теперь спасает его, поддерживает жизнь, даёт силы быть человеком…

— Это ужасно, — негромко произнесла я, не понимая, что именно испытываю: отвращение, страх или жалость.

— Он доберётся до тебя, — предупредила Лада.

— Он давно здесь, — вздохнул Силл. — Если бы хотел добраться, добрался бы. Но он боится.

— А что если, — неуверенно начала я, — тебе самому пойти к нему? И попробовать снова помочь?

Силлант посмотрел на меня странным взглядом, а потом вдруг устало улыбнулся и негромко ответил:

— Нет. Если захочет, он сам придёт ко мне. Я помогу ему только в том случае, если он сам себе поможет.

— А если он всё же решит напасть? — взволнованно произнесла Лада.

— В таком случае я буду защищаться.

— Он же умрёт там, один… — сказала я, ясно видя перед глазами этот тёмный худой силуэт между деревьями.

— Ему хватит сил прийти ко мне, — ответил Маг, и голос его прозвучал настойчиво. — Я не собираюсь бегать за человеком, утратившим моё доверие и переступившим грань рассудка. И дело не в моей гордости, а в выборе.

Он помолчал, внимательно глядя на нас, а затем продолжил:

— Каждый должен сам делать выбор. Я — Проводник. Я могу лишь наставить на нужный путь, помочь, но не принимаю решения за другого.

Я понимала, о чем он говорит, но этого было недостаточно, чтобы успокоить растревоженное ночной встречей сердце. Поэтому я ухватилась за последнюю соломинку:

— Что если он решит остаться монстром? На чьей совести будет это решение?

Мне вдруг стало страшно. Это был очень серьёзный вопрос, касающийся достоинства и чести, и я, маленькая девчонка, задавала его взрослому мудрому мужчине, Магу, Учителю.

Но Силлант давно уже знал ответ. И сейчас ему было важно, чтобы мы поняли:

— Решение это будет целиком и полностью на его совести. Потому что это он делает выбор. И если он останется монстром, то так тому и быть.

Мне только сейчас вспомнились слова: «Когда-нибудь ты тоже станешь такой как я!.. Ты никогда не думала отомстить?..»

Кто-то однажды искалечил меня. Изменил мою природу, не спросив разрешения, не оставив выбора. Сделал монстром. Обрёк на вечное существование в двух телах и двух сознаниях.

Кто?

Я задумывалась об этом много раз. Но всегда мои размышления приводили в тупик. Человек, живущий в одном городе со мной, возможно даже, на одной улице.

Оборотень, вышедший на охоту. И я, вышедшая лунной ночью на балкон. Стечение обстоятельств, которое Силлант называл судьбой. Так должно было случиться.

Я всегда всё стараюсь оценить объективно. И даже в событиях той далёкой теперь ночи могу найти немало плюсов. Я осталась жива и стала частью мира магии, чего давно уже хотела. Я получила возможность по-новому взглянуть на мир. Я стала волком, быстрым, сильным, опасным и свободным. Но при этом стала и монстром…

Как бы сложилась моя жизнь, если бы я тогда не вышла на балкон?

На губах появилась невольная грустная улыбка: этого бы не случилось. Я бы всё равно вышла тогда на балкон. А он, тот оборотень, который меня поцарапал, всё равно очутился бы в моём дворе.

Моя жизнь такая, какой должна быть. И всё, что мне остаётся, — научиться находить в ней себя и своё счастье.

Самое сложное — стараться не думать о том, чего я лишилась: спокойной жизни, сладких ночей, в какой-то мере даже семьи… Но иногда я всё же думаю. И тогда мне бывает очень плохо. По-волчьи тоскливо. Но ничего теперь не поделаешь…

— Силл, — негромко сказала я, — ты же знаешь, кто превратил меня в оборотня?..

Это был не совсем вопрос. Маг кивнул и ответил:

— Знаю. И ты рано или поздно узнаешь. Только не от меня.

Я вздохнула и попросила ещё чая.

В эту ночь мы постарались больше не обсуждать существо, скрывающееся глубоко в лесу. Мы говорили о другом. Спросили про Полину и её попытки справиться со своим даром — Силлант пообещал сам поговорить с ней. Обсудили тренировки. Рассказали, чему научились у нашего тренера. Маг слушал очень внимательно, даже сплёл пальцы на руках и уткнулся в них носом, как обычно поступают профессора, слушая ответ студента на экзамене. Только глаза его странно блестели, словно он находил в наших словах что-то забавное. Наверное, Наставник просто мысленно посмеивался над своими подопечными: нам казалось, что уметь стрелять из лука и управляться с холодным оружием — что-то особенное, а он наверняка с лёгкостью умел и то, и другое в силу своей деятельности. Да и вообще, он был Маг, а мы так, баловались игрушками.

Нас это смутило, но в целом, если он действительно так думал, то был прав. Так что мы быстро перестали хвастаться своими умениями и заговорили о другом.

Мысль о тренировках напомнила мне про Ивана, а затем про то, что он совсем один, больной в своей квартире. И некому приготовить ему обед, заварить чай или просто спросить «Как ты себя чувствуешь?». Я вновь загрустила. Лада, заметив это, нахмурилась:

— Ты опять думаешь об этом монстре?

— Нет, не о нем, — ответила я и повернулась к Силланту, озарённая внезапной пугающей и одновременно прекрасной мыслью. — Силл, а существует ли магия, позволяющая изменять прошлое?

Только задав вопрос, я поняла, как сильно волнуюсь. Ведь если такая сила существует, то сколько всего в мире можно было бы поменять с её помощью и сколько уже было изменено! Даже представить сложно, что могло бы быть! Но пока что важно только одно событие…

Силл очень внимательно посмотрел мне в глаза. Тень пробежала по его лицу, он слегка нахмурился и медленно произнёс:

— Такая магия есть. Но использовать её очень опасно. Почему ты спрашиваешь?

— У нас в группе… Есть Ва… один человек, — начала я сбивчиво. — Он в детстве потерял родителей. Я подумала… Может быть, можно как-то изменить это? Вернуть его маму и папу?..

Я ещё не успела закончить фразу, как Силл уже начал отрицательно качать головой:

— Нет. Нельзя.

— Но…

— Я понимаю, о ком ты говоришь, — сказал он, как всегда проницательно глядя в мои глаза и читая мои мысли, словно книгу. — Каким бы хорошим он ни был, как бы ни заслуживал родительской любви, вернуть их ему и его брату нельзя. Поверь мне.

Он помолчал, а затем добавил, чтобы окончательно убедить:

— Поверь. Я знаю, к чему это может привести. Всё должно остаться так, как есть.

Я тяжело вздохнула. Бесполезно спорить с Наставником. По крайней мере, пока я сама не научусь чему-то гораздо большему, чем то, что умею сейчас.

«Скорее бы перестать быть щенком, — подумала я, и крики дворовых мальчишек в моей голове смешались с хриплым голосом страшного незнакомца в лесу. — Пора уже чему-то научиться».