Очередной понедельник свалился на город свинцовой тяжестью серого холодного неба. Еще неделю назад люди жаждали снега, который мог бы скрыть безрадостные черные силуэты деревьев, грязь дорог и тротуаров, подарить приятный глазу переливающийся блеск белоснежных сугробов, напоминающий о скором наступлении Нового года. Но вот выпал первый снег. А потом второй. Третий, четвертый… И за семь дней город завалило так, что многие уже успели пресытиться такой зимой и возжелать скорейшего наступления лета. Белая глазурь, радовавшая глаз в первые дни, стараниями людей и машин быстро превратилась в грязный лед, а мрачные тропинки — в непроходимые сугробы. Если центральные улицы еще чистили, то во дворах и на маленьких улочках дело обстояло намного хуже: ноги утопали в снегу, протоптанные дорожки были настолько узкими, что даже одному человеку на них не хватало места.

Город продолжал оставаться городом не для людей, погода не давала повода отдыхать, а время свалилось на голову хмурым понедельником. Сил и желания работать или учиться не было в таких обстоятельствах, наверное, ни у кого.

У меня не было точно. Я спала до последнего. Пара должна была начаться в половине двенадцатого, и я провалялась в теплой постели почти до одиннадцати. А потом, не позавтракав и наспех одевшись, побежала в университет.

Чувствовала я себя усталой. На прошлой неделе я почти каждую ночь, кроме первой после обращения, становилась волком. Каждый раз мои кости и мышцы словно переламывало в мясорубке, а потом склеивало вновь. После таких трансформаций я обычно некоторое время лежала, приходя в себя, пытаясь разобраться в образах волчицы и думая, стоит ли мне куда-то бежать или все же лучше остаться дома. Волчица хотела бежать, и с каждым днем это желание становилось все сильнее. Дошло до того, что в эту ночь она попыталась сама себя, то есть меня, цапнуть за бок. А все потому, что я противилась ее порыву мчаться в метель по городу. Ее агрессия начинала меня пугать, поэтому я решила, что сегодня, если ночь будет спокойной, мы с ней снова отправимся к Силланту. После давящей серости города хотелось как следует проветриться.

Как это нередко бывает после слишком долгого сна, голова казалась тяжелой и слегка болела. Сказывалась, конечно, и погода. Я торопилась в университет, увязая в снегу, как в зыбком песке, и думая о том, способен ли снежный настил выдержать вес волка и мягкую поступь его лап. Совсем не хотелось сегодня ночью так же прокладывать себе дорогу в сугробах волчьими лапами, как сейчас я это делала тяжелыми подошвами зимних сапог.

В университет я пришла за пару минут до звонка. Я так тропилась, раздеваясь в гардеробе, что не заметила, как из пуховика выпало на пол карманное зеркальце. Только высокий звук от удара о бетонную плитку пола привлек мое внимание. Я посмотрела вниз и увидела, как маленький зеркальный прямоугольник покрылся сеткой трещинок.

— Ну, на счастье, наверное, — сказала добродушная женщина, работающая в гардеробе.

— Надеюсь, — не слишком уверенно сказала я, осторожно поднимая осколки, чтобы выбросить их в мусорное ведро.

Разбитое зеркало не придало мне жизненных сил, скорее, наоборот. Я немного расстроилась, ведь это зеркальце служило мне верой и правдой не меньше пяти лет. Но делать было нечего: зеркало уже было разбито, а звонок вот-вот должен был прозвенеть. Я поспешила в кабинет.

Лада проснулась в понедельник раньше обычного. Вторая пара начиналась в десять, а она уже с семи часов валялась в кровати без сна и думала.

Ей совсем не нравилось лежать так и думать, потому что мысли обычно в голову лезли какие-то не очень приятные: бытовые проблемы и проблемки, учеба, воспоминания о Гришке, решение каких-то несуществующих в реальности дел, да и просто всякий бред. Ей определенно не хотелось вертеть все это в своей голове, но вставать сегодня не хотелось еще больше.

Она лежала и смотрела через окно на однотонное серое небо. Пат сидел на подоконнике и тоже смотрел на небо. Еще недавно он спал, уютно свернувшись клубочком на кресле. Но теперь сидел и, казалось, размышлял о чем-то, глядя вдаль.

— Беспокойные вести, — услышала Лада вдруг его голос в голове.

Она промолчала, ожидая. Пат обернулся и посмотрел на нее своими зелеными глазами.

— Как ты собираешься провести свой день?

Девушка поразмыслила над этим минуту, а затем сказала хрипловатым ото сна голосом:

— Пойду на учебу. Потом вернусь домой, сделаю задания, какие успею. Потом тренировка.

— А потом? — глаза кота чуть прищурились.

— Ночью? Может быть, пойду к Силлу, если не будет такой метели, как сегодня, — она закрыла глаза, представила уютную избушку Мага и слегка улыбнулась своим мыслям. — Хочу посидеть у его теплого огня. И чтобы он покормил меня каким-нибудь своим фирменным блюдом… — пролепетала она слегка невнятно.

Кот не ответил. Лада открыла глаза и увидела, что он снова смотрит в окно. Ей даже почудилось, что их короткий разговор был навеян сном. Она вздохнула, резким движением откинула одеяло и села.

— Ладно, — произнесла она, зевая, — пора вставать.

Кот не обернулся. Пока девушка умывалась, завтракала и одевалась, он все так же продолжал сидеть на подоконнике, глядя на небо. Когда она наливала ему в блюдце молоко, он не пришел.

— Я сделала тебе творог со сметаной, — сказала она, напоследок заходя в комнату.

Кот и тогда не ответил.

— Постараюсь вернуться домой до тренировки, — сказала она, слегка сбитая с толку его задумчивым поведением.

Впрочем, с ним такое бывало. Нередко он надолго погружался в свои мысли. Иногда, когда Пат лежал, свернувшись, на пледе, она думала, что он спит, но потом замечала, что глаза у него открыты и взгляд направлен в одну точку.

«Вероятно для тех, кто прожил на свете так много лет, в этом нет ничего странного,» — успокаивала себя девушка.

Вот и сейчас она не стала придавать поведению кота слишком серьезного значения и просто оставила его в покое, надеясь, что, когда вернется, Пат уже выйдет из этого задумчиво-пространного состояния.

На улице, как и ожидалось, было серо и безрадостно. Еще большей тоски нагнали вороны, которые сидели тут и там на голых ветвях деревьев так густо, что казалось, будто эти деревья покрылись какой-то страшной черной листвой. Они кричали, перелетали с ветки на ветку. А когда Лада проходила мимо, встрепенулись и зашумели крыльями.

«Это что еще такое? Никогда столько ворон тут не видела,» — подумала девушка, и ей тут же вспомнились слова Пата: «Беспокойные вести».

Может, он вовсе не на небо смотрел, а на деревья, полные ворон? Может, это что-то значит?

Лада постаралась не зацикливаться на этой мысли — день и без того был хмурым.

Пары тянулись дольше, чем обычно, и были невероятно скучными. У преподавателей не было энергии, чтобы суметь заинтересовать студентов, а у студентов не было энергии, чтобы оставаться заинтересованными. Несмотря на то что сегодня пар было всего две, мне показалось, что я провела в университете целый день. Хотелось как можно скорее попасть на тренировку, чтобы хоть там, в уютной, знакомой, дружеской обстановке, почувствовать себя хорошо.

Поэтому я не пошла домой, а решила скоротать время между парами и тренировкой в столовой, подкрепляясь кофе. Со мной за компанию остались Алиса с Полиной. Кажется, они о чем-то поспорили, потому что были как-то слегка враждебно настроены по отношению друг к другу.

Особенно это было видно по Алисе. Вместо того, чтобы как всегда отвечать на неугодные ей мысли колкими фразами, она отмалчивалась, вздыхая при этом тяжело, как бык перед красной тряпкой.

Мы сели за свободный стол, немного поговорили о прошедших парах и о том, что сегодня ужасный день. Когда тема себя исчерпала, Алиса вдруг резко спросила:

— Как твои дела?

Я была слегка сбита с толку и тут же вспомнила субботний визит к Шурупу, где чувствовала себя очень растерянной из-за постоянного переключения тем разговора.

— Нормально, — ответила я.

— Хорошо, — тут же отозвалась Алиса более мягким голосом.

— А твои, Алиса? — спросила Полина, как-то странно глядя на подругу и делая акцент в голосе на ее имени.

— Хорошо, — кивнула Алиса. — А твои? — сказала она, тоже делая странный акцент.

Мне показалось, что разговор превращается в какой-то бред.

— Хорошо, — ответила Полина. — Еще раз спасибо за тетрадь.

— Кстати, — вспомнила вдруг я совсем некстати, — не снятся тебе больше кошмары?

Алиса как-то странно активно закивала, видимо, подчеркивая важность моего вопроса, и выжидающе посмотрела на Полину. Та помедлила с ответом, а потом произнесла:

— Хорошо, что ты спросила. Я как раз хотела это обсудить.

— Что-то не так? — встревожилась я.

— Помнишь, я рассказывала, что во сне видела клыки, зверей, человека, драку?

Я кивнула.

— Так вот, один и тот же сон повторяется уже неделю.

Я была удивлена.

— Это, наверное, как-то связано с твоим даром, — предположение казалось мне очень логичным.

— Наверное, да, — кивнула Полина.

В разговор вступила Алиса, все так же не переставая глядеть на подругу:

— Мы уже обсуждали это. Пришли к выводу, что сон пророческий.

— Скорее всего пророческий, — тут же уточнила Полина, выделяя голосом первые два слова.

— То есть это должно случиться? С кем-то из нас?

То, что способности Полины к телепатии могут обратиться в способности к ясновидению, меня не очень удивило. В конце концов, и там, и там прослеживается работа мозга, мысли, сознания. Полина может улавливать образы настоящего, так что же мешает ей улавливать образы будущего?

В ответ на мой вопрос Полина покачала головой:

— Я почти уверена, что это не женщина. И уж тем более не девушка. Кто-то старше. Может, даже пожилой. Не знаю точно, я смутно все это помню.

Я задумалась.

— Но это должно быть как-то связано с тобой, раз приходит тебе в голову.

— Это точно, — кивнула Алиса, отводя наконец взгляд и принимаясь за молочный коктейль.

Полина ничего не сказала. Алиса, задумчиво помешав трубочкой в стакане, произнесла негромко, словно бы ни к кому не обращаясь:

— Хорошо бы спросить у кого-то, кто знает.

Я подумала, что действительно хорошо бы иметь такого человека, который мог бы помочь нам разобраться с нашими способностями. И тут же чуть не хлопнула себя рукой по лбу от осознания собственной глупости. Почему раньше это не приходило мне в голову?

— Я… Могу узнать.

Мне так хотелось рассказать все им, сейчас же. О Силланте, о себе. И я уже было даже начала, но вдруг осознала, что именно я им сейчас расскажу: девочки, мы вот тут пьем с вами кофе и молочные коктейли, а ночью я превращусь в злобного зверя, который не может себя нормально контролировать.

Поэтому я ограничилась кратким пояснением:

— Есть один человек, который может помочь. Я могу с ним связаться. Спрошу у него.

И мне казалось тогда, что я совершила ужасную ошибку, посмотрев на мгновение в глаза Полины. Я увидела ее взгляд и почти физически ощутила правду: она знает. Она же телепат. Мы договаривались, что она не будет читать наши мысли, но гарантии в этом нет.

Я смотрела в ее глаза, смущенная и напуганная. А она словно бы ждала какого-то решения от меня.

«Потом,» — я выдавила это слово из хаоса мыслей, стараясь, чтобы оно прозвучало как можно яснее. Остальное она поймет сама. Если не поймет, то объясню позже. Не сейчас.

Я не знаю, получила ли она мое послание. Но через несколько мгновений она ответила, то ли на мой секрет, то ли на мою фразу, которую я только что произнесла:

— Это не опасно?

— Нет, — тут же отозвалась я.

«Что бы ты ни имела в виду,» — закончила уже про себя.

Алиса, казалось, все так же спокойно пьет свой коктейль, но взгляд ее тоже стал каким-то настороженным. Она, чуть прищурившись, смотрела то на меня, то на Полину. Я подумала, что сейчас мне лучше уйти. Осознание того, что Полина знает мой секрет, было сродни ощущению, когда на тебя выливают ушат холодной воды.

Я постаралась взять себя в руки еще хотя бы на пару минут, собралась с мыслями как могла и сказала:

— Я узнаю, не переживай.

Попытка улыбнуться была не очень удачной. Я встала.

— Пойду, наверное, — посмотрела невидящим взором на часы. — Спасибо, что посидели со мной.

Собралась, просто хватая кое-как свои вещи, судорожно махнула рукой и ушла, стараясь идти как можно медленнее, хотя бушующее в душе волнение гнало вперед.

— Вот видишь, — с досадой сказала Полина, глядя мне вслед. — Она пока не готова. А теперь вообще, может, надолго замкнется…

Алиса вздохнула:

— Не надо было так на нее смотреть.

— Лучше было давить намеками: «Как твои дела? Чего нового? Не беспокоит ли тебя что-нибудь по ночам?» — огрызнулась Полина, очень похоже передразнивая подругу.

Обе надулись и просидели молча некоторое время. Затем мысли обеих постепенно перетекли с обиды на возможные способы решения проблемы. Уже через пять минут Полина сказала:

— Ладно, подождем, что она узнает у своего знакомого.

— Да, — кивнула Алиса. — А с ней, если она замкнется, поговорим потом. В конце концов, ты же чувствуешь ее переживания. Она знает это. Ей известно, что кто-кто, а ты-то точно можешь понять. А я уж как-нибудь.

Полина кивнула.

— А как с Ладой?

Алиса пожала плечами:

— Не думаю, что получится лучше, чем с Диной. Может быть, если Дина поделится с нами, то и Лада тоже?

— Да, возможно… — Полина печально и устало посмотрела на подругу. — Давай по домам? Может, удастся поспать до ужина.

Алиса в очередной раз оценила бледность лица и синеву кругов под глазами у подруги и кивнула:

— Да, пожалуй, пойдем. Самое время посидеть, закутавшись в плед, и посмотреть какой-нибудь новый сериальчик.

Несмотря на снежные заносы, я стремглав летела по улице. Скорость приводила мысли в порядок, холодный воздух охлаждал пыл. До тренировки было еще около двух часов, но я уверенно направилась в сторону стадиона, не думая пока, что буду делать, если приду раньше. Мне просто нужна была цель, куда идти. И я шла. Шла и опять думала.

Полина знает. Я уверена. И это, наверное, хорошо. Ведь она слышит не только мысли, но и чувства. Она понимает, слушая мое сознание, что зверь во мне может быть вовсе не так опасен, как это принято представлять. Она понимает, и ей объяснить будет намного проще, чем кому-либо другому.

Но я пока не могу. Я не могу сказать это сама. Если бы кто-нибудь сказал это за меня, я была бы очень рада, но сама пока не могу. Время, наверное, еще есть. Торопиться вроде бы некуда. Лишь бы это промедление не испортило той дружбы между нами, которую я так пытаюсь сохранить.

Сегодня я схожу к Силлу. Я пообещала узнать у него про Полинины сны, но как я это сделаю в образе волка? Придется, наверное, написать письмо. Или опробовать вариант с телепатией…

Ворота стадиона были, как и всегда, открыты. Я не заметила, как добралась, полностью увлеченная своими мыслями. Стадион был пуст. Плотная и ровная снежная шапка укрывала его, заставляя вспомнить о белом листе бумаги. Это великолепие чистоты и белизны было потревожено только одной узкой, но основательно вычищенной лопатой тропкой, ведущей к двери спортивного зала.

Я не могла отвести глаз от белоснежного ковра, пока шла по тропинке. Как и многие люди, я трепетала перед подобной чистотой и пустотой и испытывала двоякое чувство: желание сохранить эту девственную чистоту и еще более сильное желание заполнить чем-либо пустоту. Так, имея перед собой чистый лист бумаги, мы стремимся исписать, изрисовать его, сделать из него фигурку. Мы не можем просто оставить его таким, какой он есть. Вот и здесь: хочется создать узор из следов; упасть и, как в детстве, разводя руками и ногами, вытесать фигурку ангелочка; или пойти и слепить огромного снеговика; или еще что-то в этом духе. Искушение было велико.

Но осознание того, что все остальное, что было чистым и пустым вокруг, уже истоптано, использовано, загрязнено, все же останавливало. Больше творчества хотелось хоть где-то сохранить нетронутую белизну. Поэтому я оставила все как есть и вошла в зал.

Кажется, здесь тоже было пусто. Только дверь в дальнем углу была слегка приоткрыта и оттуда доносился мальчишеский смех и крики.

Эта дверь вела во двор за сараем. Там была небольшая площадка, огороженная со всех сторон. Здесь росли деревья и кусты, стояли скамейки. Это был маленький уютный садик, где в иные дни бывало так же тихо и спокойно, как на участке за городом.

Но сейчас тут было немало народа. Младшая группа, состоящая из семи мальчишек от двенадцати до четырнадцати лет, принимала водные процедуры.

Шур притащил сюда бочки и наполнил их водой, и теперь ребята, одетые в одни плавки, бегая босыми ногами по снегу, красные от мороза, обливали друг друга из ковшиков. Тренер стоял рядом, в штанах и легкой кофте с длинным рукавом, тоже босиком, показывая упражнения и постоянно напоминая, чтобы ребята двигались, а не стояли и не мерзли.

Из небольших колонок звучала песня Высоцкого «Утренняя зарядка». Я улыбнулась. Скоро и нас это ждет.

Каждую зиму Шур устраивал уроки закаливания для учеников любого возраста. Он выводил их сюда, в этот садик, в одних купальных костюмах, включал Высоцкого и говорил:

— Пока песня не кончится, в тепло не возвращаемся. Обливаемся и больше двигаемся, чтобы не замерзнуть!

Те, кто помладше, сами придумывали, чем бы себя занять: гонялись друг за другом, играли, обливались, дрались. Для тех, кто постарше, Шур проводил активную зарядку.

Конечно, все это устраивалось только притемпературе не ниже десяти градусов по Цельсию и только с разрешения врачей и родителей. Заставить себя выйти почти голой на улицу в такой холод, да еще и облиться водой было очень сложно. Зато после, когда тело наполнялось внутренним жаром, ты чувствовал себя словно бы заново родившимся, полным сил и энергии.

Всегда в такие дни всех ждал горячий чай с плюшками и какая-нибудь активная игра. Это было здорово. Мне нравились такие занятия.

Проводя параллели с тем, что сегодня произошло в университетской столовой, я вдруг подумала, что ушат холодной воды может быть очень даже полезным. Подумала, и тут же отложила эту мысль.

Я стояла и с улыбкой, постепенно забывая обо всех своих проблемах, смотрела на мальчишек, резвящихся в саду. Я подпевала знакомой песне, пока она не кончилась. Потом тренер загнал раскрасневшихся мальчишек в зал, улыбнувшись мне по дороге, и наказал им скорее одеваться и выходить к чаю.

— Рано ты сегодня, — сказал он, когда я шла за ним в каморку.

Его босые ноги оставляли особенно большие мокрые следы на деревянном полу зала.

— Нечем было заняться, — ответила я.

В каморке он ушел переодеваться в ванную, а я по его просьбе приготовила мальчишкам чай. Я уже слышала, как они вновь возвращаются в зал в предвкушении вкусных булочек с маком.

— Вы не предупреждали, что мы будем сегодня закаляться, — сказала я громко, чтобы тренер через стенку услышал меня.

— Если погода останется такой же, мы с вами выйдем на закалку в среду, — послышался его голос.

Я улыбнулась:

— Это хорошо. Я соскучилась по Высоцкому.

— С этими известными личностями всегда так, — сказал тренер, выходя. — Ты с ними даже не знаком. Но если чувствуешь в их творчестве душевное родство, то они становятся твоими друзьями. И ты любишь их, веришь в них, радуешься, когда им что-то удается, грустишь, когда они умирают, скучаешь, — он грустно улыбнулся своим мыслям.

— Это точно, — отозвалась я.

Мы вместе отправились пить чай, а потом я смотрела, как мальчишки играют в футбол. Я была рада, что пришла сюда раньше. Все это помогло мне отвлечься от трудных мыслей. Теперь, когда еще даже не началась моя собственная тренировка, я уже чувствовала себя хорошо.

Потом пришел Матвей. За ним — Лада, и почти сразу после нее — Ваня. Вид у подруги был какой-то хмурый, но и ее настроение быстро улучшилось, когда тренер объявил, что сегодня, в такой грустный серый день, мы проведем небольшие командные соревнования. Команда мальчиков против команды девочек. Нас ждал бег на скорость, полоса препятствий, гимнастические упражнения и стрельба на меткость.

Дух азарта и радостное настроение Шурупа, вызванное, вероятно, закаливанием, быстро подняли всем настроение. В конце концов, юноши обыграли нас в честной борьбе. И несмотря на то что мы с Матвеем поспорили и кинули друг в друга парой колких фраз, настроение никуда не делось.

Я возвращалась домой с ощущением, что все наладится. Сегодня будет хорошая ночь: я схожу к Силланту. Я составлю письмо о том, что произошло с Полиной, положу его в мою старую сумку, а сумку понесу в зубах. Завтра, независимо от того, что скажет Силл, я поговорю с девочками. Расскажу им все. Полине, Ладе, Алисе. Они имеют право знать. Нет ничего страшного в этой правде.

Все будет хорошо.