#img_11.jpeg

1

Погода стояла туманная и дождливая. Низкое небо нависло над серой землей рваными тучами, изредка шел мелкий дождь. Уныло застыли мокрые здания, потемнели шахтерские землянки.

Леонид, рана на руке которого быстро заживала, уже выходил на работу в шахту вместе с отцом. Молодой Республике Советов нужен был уголь. Техник Дмитрий Бойцов, председатель делового совета, сумел быстро и правильно организовать работу шахт. И за две недели мая горняки, не имея в наличии нужной техники, выдали 15 тысяч пудов угля. Это была хорошая добыча, и старый Витвицкий с улыбкой говорил своему сыну, члену делового совета копей:

— Ты, Саша, работаешь сейчас с любопытным энтузиазмом. Видно, народная власть по душе тебе?

— Может быть, и так, папа. Изумляться приходится, когда видишь, как самоотреченно работают шахтеры в эти дни. Молодой Горшков вышел в шахту с больной, простреленной рукой, и ты думаешь, он отстает от других? Ничуть! Вот где загадка нашего многострадального русского народа.

— Ты слышал о конфликте в Челябинске? Говорят, чехи убили пленного мадьяра за то, что он бросил железную ложку в одного из них. Абсурд какой-то!

— К нам это едва ли имеет какое-либо отношение.

— Как знать, как знать, — полузакрыл глаза старый Витвицкий. — Что же, посмотрим, как пойдут события дальше. Кстати, когда у вас назначено пленарное заседание делового совета с участием Андреева?

— Кажется, на последний день мая, — отозвался Александр и прошелся по комнате. — А этот Андреев мне определенно нравится. Умен, расчетлив, энергичен. Если у большевиков большинство таких руководителей, то они сумеют отлично хозяйствовать и без старой интеллигенции.

— Ну, это уж слишком, — поморщился старый Витвицкий. — Где им взять специальные знания? Для подъема добычи угля нужны машины, а кто станет монтировать их и управлять ими? Уж не твой ли Горшков?

— Ей-богу, папа, он справится! — воскликнул Александр. — Подучить его малость и…

— Ну, ну, верю, — не желая вступать в спор, поднял руку старый Витвицкий и подошел к окну. — Мерзкая погода. Серость какая-то, слякоть, на душе даже щемит. Когда же лето придет?

А лето пришло утром 26 мая. Едва забрезжил рассвет, мать Леонида, Анна Михайловна, посмотрела в окно на небо. Чистая синь, ни облачка. Где-то там, далеко, прорывались лучи встающего солнца. День должен быть погожий, солнечный. Анна Михайловна пошла готовить завтрак мужу и сыну. Потом неожиданно вспомнила, что сегодня им обоим выходной. Но спать уже не хотелось. Анна Михайловна принялась за хозяйственные дела и не заметила, когда на кухне появился Леонид.

— Чего это ты так рано? Не на работу, чай, только и поспать в выходной.

— Совещанье у нас сегодня в Совете. Сам Андреев будет.

В здании Совета многолюдно. Присутствуют члены делового совета, правления профсоюза, члены исполкома райсовета. Внимательно слушают все горного техника Дмитрия Бойцова.

— Самый верный путь увеличения добычи, — говорит он негромко и неторопливо, — это лучшая организация труда каждого забойщика. Часть наших шахтеров сражается сейчас с дутовцами, оставшиеся должны заменить их, работать с полным напряжением сил.

Дважды резко, требовательно протрещал телефонный звонок. Едва Голубцов шепотом сказал Андрееву, что звонит Васенко, лица шахтеров посерьезнели.

— Белочехи подняли мятеж!

Словно бомба разорвалась в помещении. Все разом зашевелились, заговорили.

— Да, да, немедленно вышлем, Евдоким Лукьянович. Весь отряд. Сейчас же дадим сигнал сбора.

Голубцов позвонил на электростанцию. Минуту спустя тревожный сигнал станции всколыхнул воздух.

— Товарищи, — обвел присутствующих взглядом Голубцов. — Все вы считаетесь мобилизованными на борьбу с контрреволюцией.

К Совету с винтовками в руках уже бежали шахтеры-красногвардейцы. Совсем немного потребовалось времени, чтобы объяснить Ивану Рожинцеву задачу: выступить в Челябинск, разыскать Васенко, вступить в бой с белочехами.

Как только отряд подошел к окраине города, Е. Полещук, Л. Горшков, М. Кормильцев были посланы в разведку. Вернулись они к вечеру. Вести оказались неутешительными: мятеж распространился на весь город.

Е. В. Полещук.

— На мой взгляд, вступать в бой столь малочисленному отряду явно бессмысленно, — сказал Рожинцев. — Попытаемся приостановить дальнейшее продвижение белочехов по железной дороге. Все их эшелоны на юг пойдут через станцию Потанино. Надо совершить налет на станцию, разобрать железнодорожный путь.

…31 мая 1918 года. Темна летняя ночь. Ярко, в полную силу сверкают крупные звезды. И березняк, среди которого у пристанционных путей залег шахтерский отряд, не шелохнет листвой — очень уж слаб ветерок.

Остро посматривает Леонид из березняка. Вот прошел в станционное здание железнодорожник. Пуговицы на его форменной одежде блеснули от света фонарей.

— «Свой брат, рабочий, — отметил Леонид. — Впрочем, кто его знает… Стоп! Вон три охранника».

— Давай, — громко сказал совсем рядом Дмитрий Бойцов, и тишину ночи разрезал первый выстрел. Длинной очередью полоснули из станкового пулемета Иван Башкатов и Еремей Берсенев по выбежавшим из здания охранникам.

Один за другим рванулись к зданию станции Леонид Горшков, Илья Петряков, Михаил Кормильцев и Максим Семенов. Вторая группа во главе с Леопольдом Гольцем уже приступила к разборке пути между станциями Потанино и Чурилово.

Схватка на станции была короткой. Группа Бойцова арестовала обслуживающий персонал и оставшихся в живых охранников. Связь с соседними станциями была нарушена.

— Жаль уходить так быстро, — вздохнул Бойцов. — Утром явятся белочехи, начнут ремонтировать пути, восстанавливать телефонную связь. Вот бы по ним еще разок ударить.

— Давайте мы с ребятами останемся, — быстро отозвался Горшков.

— Хорошо, — после раздумья согласился Дмитрий Бойцов. — Но берегите себя, чуть что — отходите.

— Разрешай мне с тобой, — тронул Горшкова за рукав бывший пленный австриец, живший на копях уже несколько лет.

— Возьми, смелый парень, — подсказал Миша Кормильцев.

— Давай, — согласился Леонид.

Отряд ушел, группа Горшкова затаилась около пристанционных путей. Уже днем прибыл эшелон с белочехами.

— Не стрелять без команды, — шепнул Леонид. — Пусть начнут высадку. А потом гранатами по вагонам.

Но вскоре пришлось отойти. Леонид понимал, могут уничтожить горстку смельчаков. Ребята, отстреливаясь, побежали по березняку в сторону копей. Их отход прикрывал австриец.

Вечером на другой день узнали шахтеры о героической смерти этого человека. Один из участников этого ночного налета на станцию, Николай Павлович Собакин, возвращаясь с шахты домой, шел лесом возле озера Тугайкуль. Неожиданно увидел мертвого человека. Возле него лежала написанная кровью записка:

«Пусть я сын австрийского народа, но я боролся за свободу пролетариата на русской земле».

Похоронили шахтеры австрийца со всеми почестями. На могильный холмик кто-то положил фуражку с красной звездой.

Смелая вылазка шахтеров встревожила челябинских белогвардейцев. Вот что писала их газета:

«31 мая в 2 часа 30 минут ночи отряд вооруженных людей захватил разъезд Потанино, разобрал на перегоне к Чурилово путь, уничтожил телеграфное и жезловое сообщение, оставив на разъезде караул».

2

Взойдя на насыпь узкоколейной железнодорожной ветки, связывающей станцию Потанино и Ашанинские угольные копи, Леонид и Клава замерли. Вдали раскинулись домики казачьей станицы Тугайкуль. За ними, над березовыми перелесками и пастбищами, расплывались в туманной дымке терриконы и копры шахт.

— Вот! — глянул на Клаву Леонид. — Это и есть наши копи, шахтерские копи. На фронте я не мог дождаться того дня, когда снова увижу их.

Леонид притянул к себе девушку, но Клава ловко вывернулась из объятий, сбежала с насыпи.

— Догоняй! — крикнула ему. И голубое ситцевое платье замелькало среди берез. Леонид бросился за Клавой. Долго бежали они по перелеску, запыхавшиеся, радостные, озорные.

— Ой, не могу! — остановилась Клава, вмиг очутившись в крепких руках Леонида.

Неожиданно послышался резкий гудок паровоза.

— Это на разъезде Примыканино, — шепнул Леонид, но Клава настороженно прислушалась, отвела его руки.

— Подожди-ка, Леня. Откуда здесь паровоз в такое время?

Леонид шагнул к самой высокой березе, ловко начал взбираться к верхушке. И замер… На путях разъезда стоял эшелон товарных вагонов. В голове у паровоза — один пассажирский. С платформ в сторону леса смотрели, вытянув длинножерлые шеи, шестидюймовые пушки.

«Одна, две… шесть», — считал Леонид, поняв, что на разъезде остановился воинский эшелон. Из вагонов начали выскакивать солдаты. Форма их уже была знакома Леониду. Мгновенно он слез на землю.

— Белочехи, — тихо сказал Клаве. — Надо немедленно всех предупредить. Беги на Ашанинские к Гольцу, а я через Бойкову заимку — на Уфалейские к Голубцову и Егорову.

Клава бежала не разбирая дороги и тропинок, сучья били ее по лицу, по рукам, цеплялись за голубое праздничное платье. Задыхаясь, она шагнула через корягу и внезапно свалилась в яму. На ноге рана. На миг охватили слезы бессилья, но вспомнила: там враги! И опять продирается девушка через бурелом и колючий кустарник. Перевела дух, когда выбежала на опушку перед Ашанинскими копями. Пронеслась по поселку, ворвалась в раскомандировку шахты «Александр».

— Белочехи… — тихо сказала она, прислонившись к косяку двери и глядя на Гольца, Иванова и председателя Совета Ашанинских копей Ушакова, — …высадились на разъезде Примыканино.

Близкий взрыв потряс воздух. Это белочехи выпустили несколько снарядов по озеру. Леопольд Гольц обернулся к товарищам.

— Началось. Надо сообщить Голубцову.

— Леня убежал к нему, — сказала Клава.

— Вот что, дочка. Беги к Мише Кормильцеву, пусть организует молодежь, чтобы оповестить всех о приходе чехов.

А сам быстро пошел на шахтный коммутатор. Но телефонистка Анна Царева уже бежала навстречу.

— Вас, Леопольд Фридрихович, Голубцов вызывает.

Разговор с Голубцовым был коротким.

— Пусть шахтеры прячут оружие, — сказал тот. — Сам немедленно сюда. Захвати и Ушакова.

А белочехи не торопились. Осторожные после дерзкой вылазки шахтеров на Потанино, они с вечера разработали тщательный план захвата непокорных копей. Сам полковник Богдан Павлу участвовал в разработке этого плана. Эшелон с полуторатысячью солдатами прибыл на станцию Потанино. Состав был разделен на две половины. Несколько вагонов с головным паровозом направились к Кыштымским копям. Не доезжая разъезда Козырево, состав остановился. Солдаты выгрузились и пошли цепью на Кыштымские копи. Орудия на платформах были приготовлены к ведению огня по шахтерскому поселку. Другая часть эшелона с хвостовым паровозом двинулась к разъезду Примыканино. Высадившись, солдаты направились по березняку к Тугайкульским копям. А состав двинулся на станцию Сергинско-Уфалейская. Копи оказались полукольцом окружены белочешскими солдатами.

Одновременно с этим из Челябинска двигался казачий карательный отряд под командованием поручика Карла Норенберга и сына управляющего Кыштымских копей Анатолия Максимова. Такая громадная сила выступала против малочисленного шахтерского красногвардейского отряда под командованием Ивана Рожинцева. Самым правильным решением большевиков в этих условиях было сохранить силы от неминуемого разгрома, уйти в подполье. Оружие шахтеры уже припрятали. Но как быть с Андреевым, Бойцовым, Сутягиным и Затеевым? Их уже разыскивали, гарцуя по улицам, казаки станиц Тугайкульской, Петровской, Козыревской.

— Повесим на первой березе, — шумел подвыпивший казачий атаман Федоров. — От нас не уйдут.

Прибыв к Голубцову с сообщением о высадке чехов на разъезде Примыканино, Леонид Горшков получил важное и ответственное задание.

3

Дорогу на Кыштымские копи Леонид хорошо знал. Но сейчас вокруг ночь, где-то затаились казачьи патрули. А Леониду во что бы то ни стало надо пробраться к Бойцову домой, сообщить ему, что Андреева и Бойцова ждут в надежном домике на окраине Фатеевки. Там приготовлены для них подводы. В разное время ночи должен проводить их туда Леонид Горшков. Так приказал Степан Викторович Голубцов, и в его настороженном взгляде Леонид прочитал: «Сумеешь ли один? Работы хватит на всю ночь». — «Не впервой ночами бродить», — ответил улыбкой на безмолвный взгляд Голубцова Леонид, и тот усмехнулся:

— Ну, ну, действуй. Важнее задания ты еще не получал, помни это.

И вот Леонид осторожно пробирается окраиной лесной опушки рядом с дорогой на Кыштымские копи. Перелесок он знает хорошо, и его тревожит лишь одно место — открытая дорога более чем в полверсты среди полян.

На минуту Леонид замер, прилег. И вовремя! Цокот копыт по укатанной дороге слышится сзади. Вот он стал глуше, всадники сдерживали лошадей на шаг. До рези в глазах вглядывался Леонид в подъезжавших. Рука привычно потянулась к нагану, но тут же вспомнил: нельзя.

Всадников оказалось трое. Невдалеке от Леонида они остановились, о чем-то переговариваясь. Он стал подползать ближе, ощупывая кругом руками, нет ли хрустких веток, и вскоре ясно услышал голоса.

— Можно и в поселке, — сказал один и засмеялся: — Кого только там ловить-то? Забились, как крысы, в норы, носа боятся высунуть.

— А чего ж здесь-то торчать? В кусты тогда надо завернуть, коней привязать. Вздремнуть бы поочередке. Как ты на это, Афанасий?

— Можно и вздремнуть, — не сразу ответил старший из казаков. — И один увидит, если кто на дороге покажется. Только холодит еще земля-то.

У Леонида мурашки побежали по коже. Вот так номер! Будет лежать он на опушке под незримой охраной казаков, а задание? Поляну не пройти, она — как на ладони. И обратно идти опасно, вдруг услышат, поднимут тревогу. В таких редких перелесках человека найти нетрудно. И радостно дрогнул, когда услышал голос старшего:

— Айда в поселок, там в тепле прикорнем до свету. Все едино — ночь, хоть глаза выколи. А со светом продолжим службу.

Леонид решил ползти по траве через открытое место сразу же вслед за казаками. Когда они скроются за первыми избами, можно вскочить и дальними переулками миновать поселок.

Глубоко за полночь постучался он к Бойцову. Не сразу открыла даже на условный стук жена Бойцова Антонина Васильевна. В полутемной прихожей Бойцов сразу же спросил:

— Все в порядке? Договорились? Ждем, Леня, ждем!

Бойцов и Андреев обнялись.

— Не забывай о железной дороге, — напомнил Андрей Андреевич уже в дверях. — Это очень важно сейчас.

Леонид не знал, что разговор идет о взрыве группой Масленникова железнодорожного полотна между 14-й и 21-й верстой Омской железной дороги. В эту ночь, когда Леонид вел Андреева, чтобы передать его связному из Челябинска по кличке «Хасан», группа уже приступила к выполнению задания.

Как свидетельствуют воспоминания копейчан-коммунистов Дарьи Кузьминичны Голубцовой и Михаила Никитича Иванова, Андрею Андреевичу Андрееву удалось пробраться на бричке с разным хламом в Карабаш. Затем он отбыл в Кыштым, в красногвардейский отряд Сергея Мрачковского. Туда же вскоре прибыли Д. А. Бойцов, Г. В. Сутягин и Н. И. Затеев. И. И. Шадымов уехал в Кочкарь.

4

Из окна своей хибарки, выходившей к станции Сергинско-Уфалейская, Еремей Берсенев внезапно увидел подошедший к станции эшелон. Из теплушек выпрыгивали белочехи.

— Как же просмотрели наши? — изумился Еремей, лихорадочно соображая, что ему делать. В сарайке стоит тот самый пулемет, из которого крошил он белочешскую охрану на Потанино. И он решил принять бой один, задержать чехов, пока не подойдут красногвардейцы. Пробив ногой отверстие в плетне, Еремей подтащил туда пулемет и ленты.

Е. Т. Берсенев.

— Еремушка! — вскрикнула, выбегая из дома, жена. — Ведь ничего ты один не сделаешь, только себя и нас с ребятами погубишь. Шестеро же их.

— Цыц, старая, — отмахнулся Еремей, устанавливая пулемет. В этот момент в ворота вбежал паренек Федя, младший брат Ивана Рожинцева.

— Еремей Тимофеич! Не стрелять! Меня братишка специально сюда послал. Говорит, не вытерпит Еремей Тимофеевич, а есть приказ Голубцова — не вступать в схватки с белочехами.

— Это как же — не вступать? — привстал Берсенев. — Так и пустить врага на свою землю? Валяй домой.

— Приказ Голубцова, — подскочил Федя, — срочно прятать всем оружие в надежные места. Белых тысячи две привалило, прут со всех сторон.

Берсенев молча поднялся и потащил пулемет в сарайку:

— Давай-ка, Пелагея, быстренько лопату.

Едва был зарыт пулемет, ленты и винтовка, и корова Буренка улеглась на свежую подстилку на этом месте, к дому на подводе в сопровождении двух солдат подъехал Засыпкин. Он работал в шахте в смене Берсенева.

Войдя в прихожую, Засыпкин козырнул и кивнул на чехов.

— Господа требуют сдать оружие.

— Дробовик вон, что ли? — поднял на него насмешливый взгляд Берсенев. — Так он мне для охоты нужен. Вообще-то, коль господа так нуждаются, пусть заберут, — и затаил в усах веселую усмешку, наблюдая, как Засыпкин рассматривает ржавое без курка ружье.

— Шутить изволите? — вскинулся Засыпкин.

Берсенев встал.

— Перестань брякать, — тяжело посмотрел он на Засыпкина.

Засыпкин, зная крутой нрав десятника, смолчал.

Солдаты начали обыск. Едва вошли в стайку, произошел курьезный случай. Буренка, увидев незнакомцев, вскочила и направила на них рога. Шарахнулся назад один из чехов, снимая карабин, но второй остановил его, махнул рукой, и оба вышли из сарая.

Обыски шли по всем копям. Результаты оказались печальными для чехов: около десяти винтовок, несколько берданок. Но чехи были довольны, что мятежные шахтерские поселки не оказали сопротивления. Уже к вечеру полковник Богдан Павлу приказал основным подразделениям отбыть в Челябинск, оставив в копях полуроту солдат.

На другой день появился казачий карательный отряд. Начались массовые аресты.

Анна Михайловна Горшкова торопливо прибежала домой.

— Вставай, Лешенька, вставай! Смотри, что кругом творится. Убьют же тебя, окаянные.

Леонид, отсыпавшийся после бессонной ночи и тревог, ошалело вскочил.

— Арестовывают и избивают всех, кто Советской власти сочувствие сказывал, — утирая глаза кончиками платка, говорила мать, — Чует сердце, вот-вот за тобой явятся.

В дверь громко постучали. Анна Михайловна метнулась в прихожую. Рослый казак шагнул в дверь, огляделся и громко сказал:

— На площадь, тетка, иди. Всех приказано гнать из квартир. Там большевистских шпионов казнить будут. Давай, давай, живо!

«Шпионов?! Каких шпионов? — недоумевающе размышлял Леонид, торопливо одеваясь. — Неужели из наших кто?»

Стукнула дверь, казак ушел. Анна Михайловна метнулась к сыну.

— Не ходи, Лешенька, христом-богом прошу! Опознают ведь…

— Надо, мама. Иди отдельно от меня, я к Илюхе Петрякову зайду.

Дома у Петряковых никого не оказалось.

— Там все, — древняя старуха махнула трясущейся рукой в сторону площади.

Действительно, на площади Тугайкульских копей было невиданно много народу. Сюда согнали семьи красногвардейцев, ушедших на борьбу с дутовцами. Леонид услышал стоны избиваемых людей.

— Кого это? — шепотом спросил он у пожилой плачущей женщины. Та качнула головой:

— Не знаю. Привели каких-то двоих, сказали, что большевики, и давай их плетями-то, в клочья кожу изодрали. Страшно смотреть вблизи-то, не ходи.

Но Леонид пробирался вперед, стараясь разглядеть, кого бьют. Нет, их он не знает. Видно, не здешние. И вздрогнул, увидев, как в круг вводят двух стариков — Ермолая Ряшина, отца Никиты, и Андрея Бойко, отца братьев Бойко. Они прошли мимо, гордо подняв седые головы. А вслед за ними в круг ввели казака из станицы Тугайкульской — Георгия Николаевича Медведева. Леонид знал его сына Ивана, ушедшего с шахтерами под Оренбург. Старика вел сам атаман Федоров в сопровождении трех чешских солдат.

«Что они замышляют?» — тревожно думал Леонид, оглядываясь кругом. Невдалеке он увидел писаря казачьей станицы Петра Медведева — брата Георгия Медведева. Тот, опустив голову, хмуро разглядывал носки своих начищенных сапог. Не знал Леонид, что Петр Медведев только что в правлении казачьей станицы выдал своего брата.

«Где же мои ребята? — всматривался в лица шахтеров Леонид. — Жаль, что нагана не взял с собой».

Он зло смотрел на чеха-офицера, спокойно раскуривавшего папиросу. Изредка офицер бросал острые взгляды на строй своих солдат, застывших в хмуром безмолвии. Торопливо и невнятно пробормотал слова молитвы чернобородый священник. И отошел поближе к чешским солдатам. Казачий офицер, поговорив о чем-то с атаманом, подошел к Георгию Николаевичу Медведеву.

— Ну, молитву божескую слышал? Как же так Медведев получилось, что сын твой Иван, потомственный уральский казак, нарушил присягу, ушел служить большевикам, изменив казачеству, а?

Спокойно повернулся к офицеру Медведев, внятно ответил:

— Ни я, ни сын мой не были предателями, не нарушали присяги, данной Родине и народу. Народу мы обещали служить честно, и он может нас судить, а не эти иноземцы, — кивнул он в сторону белочехов.

Мигом слетело напускное равнодушие с чешского офицера. Он размахнулся и ударил старика по спине нагайкой. Атаман Федоров подскочил сюда же, заорал:

— Пороть их, пока душа с телом не расстанется! Жив-во!

Медведева, Ряшина и Бойко сшибли с ног. Засвистели плети, истерично вскрикнула какая-то женщина, заплакали дети. Загудела толпа. Леонид рванулся в круг, но его крепко удержали чьи-то руки. Обернувшись, увидел: Степан Голубцов.

— Не горячись, не время.

А толпа гудела, сжималась вокруг кучки белоказаков и белочехов. Забормотал что-то чернобородый священник.

— Прекратить порку! — раздался голос казачьего офицера.

Торопливо прошли средь расступившейся толпы каратели. А на земле распластанные остались три старика. Подбежали к ним родственники, подняли, повели домой.

— Идем, надо собираться, — тихо сказал Голубцов Леониду. — Кое-кого из наших уже оповестил я. Встретимся в механических мастерских Уфалейских копей. Иди отдельно. Присылал за тобой на квартиру, Анна Михайловна в плач. Ушел, говорит, на площадь, натворит опять там. Помни, нужна строжайшая дисциплина, умная конспирация.

Так, вспоминают К. И. Хохлачева, П. А. Набережный, уже в первые дни после занятия копей белочехами начала создаваться небольшая подпольная организация, во главе которой встал Степан Викторович Голубцов.

5

Лихие тройки прибывали на копи одна за другой. Возвращались на шахты старые хозяева, высокомерные, веселые, разряженные. Прикатил с семьей управляющий копями Р. Г. Попов. Он выселил из своего особняка шахтерские семьи, приказав выбросить немудреные вещи рабочих прямо за ворота.

— И отскоблить все, обкурить дымом, разбрызгать одеколон, чтоб духу их в комнатах не осталось, — зло приказал он.

В Народном доме в честь установления «законной» власти был банкет. К семи часам вечера стали подъезжать пролетки. Гости важно высаживались у крыльца, шумно здоровались, прогуливались по усыпанным свежим песком дорожкам.

Инженер Креминский, едва приехав, пошел разыскивать старого Витвицкого. Не мог простить он старику, что тот остался работать на копях после прихода к власти большевиков. Витвицкий прогуливался по аллее с инженером Позиным и его супругой. До Креминского донеслись слова Позина:

— На мой взгляд, господин поручик Норенберг жесток с рабочими. Репрессии репрессиями, но с какой охотой будут добывать уголь те, кого еще вчера лупили нагайками? Шахтеров надо приманивать на свою сторону пряником и ласковыми словами.

— Охотно соглашаюсь, — кивнул Витвицкий. — Нам с вами, а не Норенбергу, придется иметь дело с шахтерами, когда потребуется уголь. Своей жестокостью Норенберг вставляет нам палки в колеса, — помолчав, добавил: — Впрочем, это его профессия — пытки и допросы.

Обернувшись, увидел подходившего Креминского.

— А-а, Григорий Спиридонович! Вернулись? Скучновато здесь было без вас. Ни крику, ни шуму.

— Ну, ну, — пожимая всем руки, усмехнулся Креминский. — Как видите, революционный период окончен. Пришла твердая власть. Законная, богом данная, так сказать.

— О-о! Вы стали набожны? — вприщур посмотрел на инженера Витвицкий. — Урок с революцией в пользу пошел?

— Каждому свое, — передернул плечами Креминский. — А вам, Владислав Иванович, как поработалось при Советах.

— Не жалуюсь, — стал серьезным Витвицкий. — Доверие народа всегда ценил высоко.

— Ого! — воскликнул Креминский. — Странно слышать! Уж не сагитировали ли вас господа товарищи в свои ряды? Что об этом скажет, коль услышит, господин поручик Норенберг?

— Он прекрасно осведомлен о моих мыслях, — усмехнулся Витвицкий. — А вам не мешало бы вспомнить, что если бы не я, гнили бы ваши косточки где-нибудь в старой штольне еще в семнадцатом году…

В просторном зале собрались группами инженеры копей, казачьи заправилы с женами, офицеры карательного отряда, чешские командиры. На видном месте в траурной рамке висел портрет Николая II. Гремела музыка — на сцене разместились музыканты, привезенные ради торжества из Челябинска. Витвицкий поморщился:

— Все это скоро превратится в пьяную оргию, — кивнул он Позину. — Дрянная русская привычка — любое торжество превращать в попойку.

Позин пожал плечами:

— Торжества, однако, не чувствуется. Что касается меня, то сия обстановка больше напоминает поминки, — указал он глазами на портрет царя.

Витвицкий не удержался от улыбки:

— Тонко замечено. Но, смею заверить, мысли у вас зело опасны. Не дай бог, услышит их сосед, — кивнул он на важно выступающего Норенберга. — Впрочем, он целиком поглощен ухаживанием за Ядвигой Львовной. М-да, бывший конторщик и начальник контрразведки. Раньше госпожа Креминская не позволила бы ему сесть рядом, а сейчас…

Все уселись за столы. Начались бесчисленные тосты. Дородная супруга атамана Федорова Варвара грозила зажатой в руке куриной ножкой:

— Дали бы мне волю — всех бы этих большевиков на березах перевешала. Чего? Не хватит берез? Займем у этих… Как их? А, за границей займем, там всего много… Как капусту в корыте, так и рубила бы их всех!

Ее сосед, казачий урядник Топилин, с усмешкой заметил:

— Капусту сечкой в корыте рубят, матушка, а не боевым оружием.

— А-а! Начхать! Изрубила бы. Сил не хватит? А вот, видишь?

Под оглушительный хохот соседей она заголила короткий рукав платья, показывая мясистые мускулы.

— Мы казачки! За мужиков-то ломим по хозяйству, как лошади. Ну, ну, не суй мне под бок, — огрызнулась на мужа захмелевшая атаманша: — Али неправду я говорю?

Ядвига Львовна, презрительно скривив губы, тихо сказала Норенбергу:

— Стыдно с этой мяснихой сидеть за одним столом. Никакого воспитания и такта.

— Очень согласен, — наклонился к ней поручик. — Извольте, мадам, не беспокоиться: усмирим мужичье и большевиков и опять вы будете принимать эту… э-э… бабу с черного хода. А сейчас компромиссы с ними необходимы… В интересах нашего святого дела.

Пирушка была в разгаре. Леониду Горшкову, забравшемуся с вечера в кинобудку, в окошечко было видно, как потешается в пьяном разгуле «изысканное» общество. «Тот вон, кажется, офицер, — приметил он длинного чеха, пьяно поднявшего бокал с вином, — порол стариков. Погоди, я тебе сейчас покажу кузькину мать». Заделывая отверстие в глиняной бомбе, мельком вспомнил наказ Степана Викторовича Голубцова: «Все, начиная с Креминского и кончая Норенбергом, должны с первых дней чувствовать, что не они хозяева на копях, а мы, шахтеры».

Грохот взорвавшейся возле столов бомбы на миг перекрыл пьяные крики. Опомнившись от испуга, подвыпившая «знать» истерично взвизгнула и бросилась, сметая столы с закусками, к дверям. Норенберг кричал что-то, потрясая рукой с пистолетом.

Усилия остепенить публику были тщетны, и поручик выстрелил в воздух. Но это лишь усилило суматоху. В момент выстрела управляющему копей Попову прилетело в лоб что-то твердое, и тот истошно заорал:

— Караул! Убивают! Спасите!

Вскоре зал почти опустел. Как после погрома, валялись на полу столы, стулья, разбитая посуда и бутылки. Возле Попова, упавшего на пол, суетились трое казаков, примачивая водой лиловеющую шишку на лбу.

* * *

В один из июльских вечеров в заброшенной штольне, возле разреза, Леонид встретился с Голубцовым.

— Ну, вот что, Леня. Есть радостная весть. Вернулся из Челябинска Егор Полещук. Связь с уездом начинает налаживаться. Выслали сюда специального человека для руководства подпольной организацией…

— А вы, Степан Викторович? — не удержался Леонид.

— Видишь ли, — улыбнулся тот, — и я буду работать вместе со всеми, но бывший председатель исполкома Совета у карателей на примете. Пришлось оставить в Совете кое-какие фальшивые бумаги.

Леонид так и не видел в темноте штольни еще одного человека, пока тот не окликнул его:

— Чего же, Леня, не здороваешься?

По голосу Леонид узнал Василия Яковлевича Екимова. Но как он оказался на копях?! Ведь он, говорили, служит в Красной гвардии, воюет против Дутова.

В. Я. Екимов.

— Удивляешься, что я здесь? — снова спросил Екимов. — Дома-то спокойнее, не каждая пуля найдет.

В голосе Екимова ясно слышался смех.

— Ладно, не мучай парня, — сказал Голубцов. — Прибыло нашего полку, Леня.

— Ну, тогда здравствуйте! — шагнул к Екимову Леонид.

— И это еще не все, — сказал Голубцов. — Тебе, Леня, с твоим десятком есть серьезная работа…

И тихо, поминутно прислушиваясь к ночной тишине, начал объяснять Горшкову новое задание.

6

В ночной тишине полное безмолвие. Собственные шаги кажутся резкими, и Василий Яковлевич ступает все более осторожно, чем ближе подходит к своей землянке. На шахту он еще не устроился, и попадаться безработному в руки карателям было опасно. Первые дни ушли на связи с оставшимися коммунистами, на организацию строгой конспирации, как учила Софья Авсеевна Кривая, работник Челябинского горкома РКП(б), оставленная в городе для подпольной работы.

Софья Кривая дала Екимову пачку листовок и наказала:

— Крайне необходимо, чтобы жители обратили внимание на подпись. Пусть знают, что партия ушла в подполье, но она действует, она руководит борьбой народа.

Сейчас, возвращаясь домой, Василий Яковлевич размышлял о том, что идет, кажется, все хорошо. Собственно, начало организации положил неутомимый Степан Голубцов.

«А Леня Горшков очень повзрослел, — подумал Екимов. — Никогда бы не поверил, что из этого отчаянного забияки подпольщик получится. Да и Степан Викторович не ожидал, что представителем подпольного городского комитета партии окажусь именно я».

Василий Яковлевич засмеялся, вспомнив, как он пришел к Голубцову. Поговорили о разных пустяках, вместе просмотрели номер «Огонька» за 1916 год. Выждал Василий Яковлевич для порядка еще немного времени, говорит Степану Викторовичу:

— Спички с картинкой бравого казака у вас есть?

Степан Викторович встрепенулся. Это был пароль. Спросил, пряча в усах настороженную улыбку:

— А сколько?

— Одну тысячу.

— Спички есть, но дорогие.

Екимов молча положил на стол пять сторублевок царской чеканки. Не вытерпел тут Голубцов, вскочил, схватил товарища в объятия.

«Начало есть, — снова подумал Екимов, приближаясь к своей землянке и оглядываясь. — Теперь — за дело…» И отпрянул в сторону, наскочив в густой тьме на идущего навстречу человека.

— Стой! — крикнул тот.

Екимов перемахнул через изгородь, пробежал по грядам огорода. Еще несколько метров — и он окажется в березовом перелеске. Но там могут организовать облаву, Василий Яковлевич ничком упал между грядок, затаился. Так и есть. Преследовавший помчался по проулку прямо к перелеску. Вдали послышались голоса, вероятно, появился патруль. Куда скрыться? Дом рядом, но ночью здесь возможны обыски. Возвращаться к Голубцову далеко и небезопасно. Екимов знал, что невдалеке есть шурф старой шахты. Крадучись, держа на взводе руку с наганом, добрался до шурфа.

Утром Василий Яковлевич шел домой в час, когда шахтеры ночной смены возвращались с работы. Так было безопасней, И все-таки пришлось избрать самый короткий путь. Но все обошлось благополучно. Лишь Прасковья Владимировна всплакнула, приникнув к плечу мужа.

— Ну, ну, — ласково успокаивал он жену. — Все хорошо. Никто не приходил?

Она отрицательно покачала головой, и Василий Яковлевич с минутным сожалением подумал, что мог ночевать и дома.

— Дай старую робу, иду устраиваться забойщиком. И вечером скоро не жди, немного задержусь.

Рабочие были нужны. В эту же смену Василий Яковлевич спустился в шахту. Леонид Горшков успел ему сказать, что освобождены Михаил Вдовин и Алексей Гусев, арестованные в первые дни после прихода карателей. Гусева Екимов не знал, а вот Вдовина надо было привлечь к активной работе — это человек решительный.

В низком забое полутемно. Времени с начала смены прошло много, но шахтеры еще не работали. Кто-то испортил подъемные лебедки.

— Почаще так делали бы, — сказал пожилой забойщик. Василий Яковлевич приостановил шаг.

— Тише, напорешься на какую-нибудь дрянь, — оборвал его товарищ. — Слышал, таскают то одного, то другого. Оружие, что ли, ищут.

— Пусть ищут, — отозвался пожилой. — Кто прятал — не дураки. Эй, кто тут? — окликнул он Екимова.

Познакомились, стали тихо разговаривать. Вскоре товарищ пожилого отошел.

— Слышь-ка, что скажу, — сказал пожилой. — Я ведь знавал тебя раньше. За большевиков ты шел, а потом на Дутова укатил. А сейчас-то как на копях оказался? Аль разбежались там наши все?

— Нет, не разбежались, — ответил Екимов. — Я по ранению отстал, добрые люди вылечили, подался домой. Армия-то наша далеко, не сразу доберешься.

— Оно так, — хмуро кивнул пожилой. — Конечно, и здесь дело найдется. А обо мне не заботься, не выдам.

Тепло и удивительно спокойно стало на сердце у Василия Яковлевича.

23 июля 1918 года под руководством Екимова, Голубцова и Полещука был создан стачечный комитет. В него вошли: председатель правления объединенного профсоюза И. М. Масленников, секретарь профсоюзной организации Южной группы копей Ф. Е. Царегородцев и рабочий с Кыштымских копей Дмитрин. Через несколько дней члены стачечного комитета были арестованы.

В ответ на массовые аресты, увольнения рабочих и выселения их с квартир Екимов и Голубцов организовали забастовку. Она мощной волной прошла по всем копям Челябинского района. Белогвардейцам было предъявлено требование — немедленно освободить арестованных. На третий день забастовки арестованные, в том числе и члены стачечного комитета, были освобождены.

Большую подрывную работу в тылу белогвардейцев проводили и коммунисты-татары Дахретдин Хуснутдинов, Ахматша Файзуллин, Юнус Габдрашитов, Файзутдинов, Минатудзинов, Мухамедзянов, Шаймардан и Хусаин Сундуковы. Они распространяли листовки, выводили из строя горношахтное оборудование, добытый уголь мешали с породой.

Для более оперативного руководства партийными ячейками по решению городского комитета РКП(б) было создано два райкома партии. Один — на станции Челябинск и на заводе «Столль и К°», другой — на угольных копях.

…Заседание проходило на конспиративной квартире К. М. Рогалева. В состав районного подпольного комитета копей вошли: «В. Я. Екимов — председатель комитета, С. В. Голубцов — секретарь, Е. В. Полещук — заведующий отделом связи, Ф. Е. Царегородцев — заведующий отделом снабжения, М. Ф. Вдовин — заведующий отделом Красного Креста», казначеем был избран С. П. Демин.

М. Ф. Вдовин.

Организовали подрывную группу в составе И. Масленникова, Л. Горшкова, И. Петрякова, К. Рогалева, Д. Хуснутдинова. На этом же заседании избрали особую группу с целью: объединять рабочих-подпольщиков Челябинских копей в «десятки» по месту их работы. В эту группу вошли: И. Масленников, П. Бухалов, Л. Горшков, Д. Хуснутдинов, И. Петряков, К. Рогалев, А. Отрыганьев, П. Сазонов, И. Лазовский и другие. Они должны были поддерживать полнейшую связь с подпольным районным комитетом.

После совещания Екимов подозвал к себе Леонида Горшкова, охранявшего вместе с Ильей Петряковым заседание комитета, и напомнил ему:

— Не забыл о поручении? Завтра ночью надо побывать на Кыштымских копях. За листовками зайдешь сейчас же к Степану Викторовичу.

Леонид был рад, что первое поручение подпольного комитета партии доверялось выполнить именно ему, руководителю ячейки социалистического Союза рабочей молодежи.

— Побывай у Михаила Вдовина и Петра Бухалова. Расспроси, как провели операцию со взрывом железнодорожного моста между разъездами Козырево и Ванюши. Предупреди, чтобы с этого дня самостоятельно не действовали. Из-за взрыва пошли сплошные аресты. Передай, что Наумова и Трусова в Челябинске расстреляли. Скажи Вдовину, пусть завтра приходит к Федору Царегородцеву. Есть дело. Будет возможность, навести Феликса Яшкевича, Федора Щекатурова. Спроси, как они чувствуют себя после ареста и белогвардейских плетей. Скажи, что деньгами на время болезни и лекарством обеспечим.

На следующий день пара рысаков лихо промчалась из Челябинска по проселочной дороге к заимке казака Федула Царионова. Нарядно одетую девушку встретил сам Екимов. Встречные прохожие не могли даже и заподозрить, что приехавшей была Софья Авсеевна Кривая. Внимательно наблюдая за идущим впереди Екимовым, она дошла до дома Царегородцева. Здесь уже были в сборе все члены подпольного районного комитета партии.

7

День начинался. Редкой вереницей шли к шахте забойщики и саночники. Зато к проселочным дорогам из поселка тянулись одна за другой подводы, нагруженные домашним скарбом.

Леонид знал: едут выселенные из копей семьи красногвардейцев. Одна из телег поравнялась с ним. Тихий стон молодой женщины перекрыли торопливые слова пожилого мужчины, сидевшего на облучке:

— Потерпи, Аннушка, потерпи. Уехать побыстрей надо.

Леонид остановился. Он узнал Анну Ряшину — жену красногвардейца Никиты Ряшина. В поселке рассказывали, что по указке квартирного старосты Дружкина казаки ворвались в дом Ряшиных, избили Анну на глазах у малолетних сынишек, выбросили вещи на улицу.

Всю эту смену Леонид работал молча, вспоминал утреннюю встречу. В душе крепла ненависть к белоказакам.

…Августовский вечер тих и свеж. В полутьме улицы поселка кажутся вымершими. Люди не выходят из бараков. Изредка раздается торопливый цокот лошадей — это спешит казачий разъезд. Идти до Кыштымских копей в эти часы опасно. Леонид, конечно, опять пойдет перелесками около дороги. Ашанинские копи, там расположился белогвардейский штаб, придется миновать левее, держась ближе к озеру Солодяк.

Леонид спрятал под рубашкой пачку листовок. Заткнул за пояс брюк наган, сунул за голенище сапога нож и вышел из барака.

Позади остался Пентеговский разрез. Юноша шагал к небольшому болоту, поросшему мелким кустарником. Здесь меньше всего можно ждать патрулей. Чмокала в стареньких сапогах болотная вода, с кустов, мокрых после дневного дождя, сыпались капли воды, и одежда вскоре промокла. Но за листовки он был спокоен. Дарья Кузьминична Голубцова обернула их куском клеенки, перевязала пачку тонкой бечевкой.

Вот и опушка леса у Злоказовского поселка. Леонид долго всматривался вдаль, в сторону поселка, прислушивался. Вокруг тихо. Но это была предательская тишина. Отсыревшая после дождя земля скрадывала звуки, и казачьего атамана Федорова с двумя солдатами Леонид заметил уже выйдя из леска. Атаман, вероятно, возвращался в Тугайкуль со Злоказовских копей. Камнем упал в мокрую траву Леонид, ящерицей прополз до кустов и замер, зажав в руке наган. В какой-то миг снова с благодарностью вспомнил Дарью Кузьминичну.

Переждав, когда Федоров с солдатами скроются за поворотом, Леонид поднялся. Дальше путь был менее опасен. До самых Кыштымских копей селений не было.

Тихо идет по лесу Леонид, вслушиваясь, когда заплещется озеро, от которого до поселка Кыштымских копей не более километра. Идет настороженно, и все же обрывки воспоминаний вспыхивают и гаснут в голове. До сих пор неизвестно, что стало с Евдокимом Лукьяновичем. Одни говорят, что его расстреляли возле станции Аргаяш, другие — задушили в штабном вагоне при допросе.

Леонид вспоминает прощальное пожатие Андреева. «Где он сейчас?» — мелькает мысль.

Потянуло свежестью. Значит, озеро рядом. Запахло смородиной и черемухой. Выбирая ногой нетопкие места, Леонид подошел к воде, зачерпнул в пригоршни, жадно стал пить солоноватую влагу, поплескал на голову. Неожиданно уловил нерусскую речь. Он отскочил от воды и лег за кустами тальника. Солдаты прошли совсем рядом и остановились в двух-трех шагах, положили винтовки на землю. Один из них вошел по колено в озеро, в тишине послышался плеск. Подошел к воде и второй солдат. Теперь он был от Леонида рукой подать.

На раздумье времени не было. Вскочив, Леонид нанес ему рукояткой нагана удар по голове. Тот грузно повалился в воду. Другой солдат ошеломленно замер на миг, но тут же метнулся к винтовкам. Леонид ничком бросился наперерез, ухватил его за ноги, и оба оказались в воде. Завязалась борьба. Солдат навалился на Леонида, и тот, погрузившись в озеро, хлебнул воды. Собрав все силы, юноша рванулся в сторону и ударил белочеха наганом по голове. Ему показалось, что удара не получилось, но солдат обмяк, осел и свалился в воду. Леонид из последних сил держал голову врага в воде. Вскоре все было кончено.

Качаясь от изнеможения, Горшков добрался до берега, обыскал лежавшего там солдата. Пачка денег и наган — все, что нашел он у него. Взяв винтовки, торопливо пошел от озера. Обессиленный, Леонид не очень соблюдал осторожность, когда шел по темной улице поселка. У дома Михаила Вдовина остановился. И вдруг кто-то сильно скрутил руки, втолкнул в рот тряпку. Его поволокли в ограду. Скрипнула дверь, он оказался в плохо освещенной комнате. Леонид различил около стола Михаила Вдовина. Тот удивленно посмотрел на Горшкова, быстро подошел к нему, вынул кляп изо рта и неожиданно расхохотался:

— Это же Леня Горшков.

Григорий Нищих, тот, кто привел Леонида, смущенно сказал:

— Оружьице при нем солидное — две винтовки да два нагана. Я и решил: следит за нами.

— Ну, с чем пожаловал? — Вдовин положил руку на плечо Леонида.

— Крепко хватанул, — недовольно повел глазами на Григория Леонид.

— Смотри-ка, — к столу подошел Петр Бухалов. — Я тебя поначалу не признал, Леня.

Горшков передал листовки. Рассказал о первом заседании созданного районного подпольного комитета, сообщил Вдовину все, что просил передать ему лично Голубцов, и заторопился:

— Светать скоро будет, обратно надо.

Григорий Нищих и Леонтий Федячкин привели лошадей.

— Я довезу тебя до Тугайкульского леса, — сказал Петр Бухалов. — Дальше на лошадях опасно.

У Тугайкульского озера друзья распрощались, Леонид подарил Бухалову одну из трофейных винтовок. Вторую винтовку и оба нагана спрятал в укромном месте возле заимки Головешкина. В поселок идти с оружием сейчас было рискованно.

Леонид шел по тропке спокойно: если даже его и схватят, никаких улик у контрразведки не было. Сильный удар в голову свалил с ног. Кто-то связал больно руки. В полутьме он заметил, что задержали его два белогвардейских солдата.

— Знать-то, не зря здесь шел, — сказал один из них, видимо, старший. — Веди в штаб. Я здесь еще постерегу. Вертайся живее.

— Вести-то его как? — спросил второй. — Дорог здешних я не знаю.

— Шагай по этой тропке, там и штаб увидишь.

Но солдат в темноте не заметил, что на развилке двух тропинок свернул не на ту, которая вела к штабу. Леонид вскоре понял это, и сердце радостно дрогнуло: они шли к кладбищу вблизи заимок Бойко и Головешкиных. Возможно, что там и удастся избавиться от конвоира.

Шли долго, солдат озирался, стараясь понять, где они находятся. Внезапно Леонид услышал отдаленный стук телеги. Ехать ночью по проселочной дороге мог, конечно, только кто-то из местных жителей.

— Куда ты меня ведешь? — сказал Леонид конвоиру. — Если в штаб, то надо свернуть туда вон, вправо, — мотнул он головой в сторону гремевшей телеги.

Солдат постоял, прислушиваясь, потом буркнул:

— Айда вправо.

На телеге ехал Афанасий Ряшин — брат Никиты.

«Леньку задержали», — понял он и, не раздумывая, бросился на конвоира, едва телега поравнялось с тем. Растерявшийся солдат не сопротивлялся.

— Развяжи руки, — сказал Горшков, когда Афанасий связал солдата.

— А с этим что делать? — кивнул Афанасий на конвоира.

— Ну его, — махнул рукой Леонид. — Заберем винтовку и пусть проваливает.

Он подошел к солдату.

— Вставай-ка и мотай отсюда. Не вздумай следить за нами.

Афанасий и Леонид взобрались на телегу, лошадь с места взяла рысцой. Около барака, где жил Горшков, Афанасий распряг лошадь, сел на нее верхом.

— Завтра забегай, дело есть, — сказал Леонид. — Надо у вас на Ашанинских копях создать свой десяток. Сможешь это организовать? Я помогу.

— Подумаю, — сказал Афанасий. — Кое с кем из ребят переговорю.

8

Знойный день августа. Жаром пышет от земли, но в лесу духоты меньше. Володя Вдовин вытер пот с лица, оглянулся. Все ребята разбрелись по березовой роще, рубашки их мелькали между деревьями. С утра вся компания собирает грибы.

Коля Репин вынырнул словно из-под земли.

— Там кучу сучьев ребята нашли, — сообщил он.

— Ну и что же? В лесу сучьев много.

— Да нет, пахнет падалью.

Составив корзины под березу, юноши принялись растаскивать сучья в стороны. Неожиданно вместе с сучьями из кучи вытащили белую кашемировую шаль с цветастыми полями.

— Смотри, кровь! — крикнул кто-то, указывая на шаль.

— Давай дальше! — скомандовал Володя Вдовин. Под листьями лежала мертвая старая женщина. Лицо ее в нескольких местах оказалось проколотым острым оружием, вероятно, штыком.

Держа в руках шаль, Володя вспоминал, на ком он видел ее?

— Стоп! — объявил он. — В такой шали по воскресеньям я часто видел бабку Стряпунину. С неделю, как исчезла она с копей.

Володя состоял в подпольном десятке Горшкова. Он не мог сказать товарищам, что шестидесятилетняя Стряпунина была разносчицей листовок и связной между копями. Это она сообщила Степану Викторовичу Голубцову, что Ф. Смирнов и И. Богаткин стали тайными агентами белогвардейцев. Иначе и не могла поступить Татьяна Стряпунина: двое ее сыновей и зять сражались в Красной Армии. Десятки раз проходила старая женщина незаподозренной мимо патрулей, но вот поймали ее беляки.

— Сволочи! — прошептал Володя и скомандовал ребятам: — Живо в поселок! Сообщите всем, что беляки убили бабку Стряпунину.

Вся ватага бегом бросилась от страшного места. И вскоре загудела Южная часть копей. Из уст в уста передавали весть об убийстве старой женщины.

Володя Вдовин добрался до барака Степана Викторовича Голубцова. Там был и Василий Яковлевич Екимов.

— Этого так оставлять нельзя, — сдвинул брови Степан Голубцов. — Похороны Татьяны Стряпуниной превратим в демонстрацию протеста.

— Найдешь Леонида Горшкова, пришлешь сюда, — сказал Володе Голубцов. — А сам сразу же направишься на Кыштымские копи, сообщишь о смерти матери ее дочери Манефе Пильниковой. Но главное — расскажешь обо всем Тимофею Щекатурову. Пусть готовятся к похоронам организованно. Сам сразу возвращайся сюда.

Подготовка к массовой демонстрации протеста началась. Едва Леонид Горшков явился к Степану Викторовичу, как ему поручили:

— Срочно собери свой десяток, идите на шахты, в бараки, в землянки, объясняйте цель завтрашней демонстрации. К нам должны присоединиться все шахтеры.

Леонид направился в поселок Афон. Здесь жила Клава Хохлачева. Ее отца Ивана Хохлачева он встретил у дома Задориных. На завалинке и скамейках сидело человек пятнадцать шахтеров. Разговор шел о нелегкой шахтерской жизни. Хозяева шахт задерживали выдачу зарплаты, ссылаясь на то, что угля добывается мало. В кредитных лавках исчезли мука, сахар, масло и мясо. Приходилось вещи менять на продукты.

Едва Леонид сообщил об убийстве Татьяны Стряпуниной, Петр Задорин поднялся с завалинки, хмуро сдвинув брови.

— С ней мы, — кивнул на жену, утиравшую слезы концами платка, — доживаем век. Глумиться над нами на старости лет не позволим. Сегодня Татьяну прикончили, завтра к нам вломятся. Правильно Ленька говорит: должны проводить Татьяну в последний путь. И коль сунутся супостаты — несдобровать им, если весь народ поднимется.

— Верно, Петро, — поддержал соседа Иван Хохлачев.

И назавтра люди потянулись к бараку, где еще совсем недавно жила Татьяна Стряпунина. Леонид пришел туда вместе с Клавой. Возле барака собралась огромная толпа.

В комнате было также людно. У изголовья покойной стояли Максим Филиппович Семенов и Степан Викторович Голубцов. Дочь Татьяны Стряпуниной Манефа рыдала, обхватив безжизненное тело матери.

— За что они тебя? За что?

Степан Голубцов громко сказал, перекрывая приглушенный говор в комнате:

— За то, что два ее сына и твой муж сражаются за Советы, бьют контру!

В комнату вошли шахтеры с Кыштымских копей во главе с Тимофеем Петровичем Щекатуровым, руководителем подпольного десятка. Теперь в сборе были все. Голубцов подозвал Леонида:

— Иди-ка на электростанцию, скажи механику Латышеву, чтобы дал протяжный гудок.

Степан Голубцов, Василий Екимов, Максим Семенов и Петр Набережный понесли греб из комнаты. Тревожно загудел гудок электростанции. Его подхватили почти одновременно гудки всех шахт. А за гробом шли уже сотни людей. К процессии присоединялись все новые и новые группы. Многие горняки, побросав работу, шли прямо в шахтерских спецовках, с лопатами и обушками.

Мощное эхо гудков ворвалось в кабинет управляющего копей Попова, занятого разговором с Норенбергом. Норенберг бросился к телефону и остановился, как вкопанный, у окна, увидев огромную процессию, впереди которой несли красный гроб.

Попов опередил поручика. Раздраженный, он вызвал у телефонистки шахту номер три.

— Все ушли на похороны, — ответил незнакомый голос.

Попов бросил трубку, яростно стукнул по столу:

— С меня армия требует уголь, а вы… Где ваши казаки, господин поручик?

Норенберг усмехнулся:

— Если вам будет угодно, мигом пришлю. Половину ваших шахтеров перерубят. А уголек добывать пойдете вы с господином Креминским.

— И все-таки…

— Хорошо. Пришлю десяток.

Едва процессия поравнялась с домом управляющего, кто-то запел «Интернационал». Песню мгновенно подхватили сотни голосов.

Нескончаемым потоком шли и шли люди на кладбище. Когда гроб опустили в могилу, Екимов обратился к присутствующим:

— Товарищи! Дорогие друзья! — В этот момент в руках Ильи Петрякова взметнулось красное полотнище, на котором было начертано: «За власть Советов!». Голоса одобрения прокатились над толпой. — Сегодня мы хороним одну из жертв белогвардейцев, Татьяну Стряпунину, В свои шестьдесят лет она делала наше общее дело. Клянемся отомстить за гибель нашего товарища!

Неожиданно кто-то крикнул:

— Казаки!

Через кладбищенскую ограду перемахивали казаки, врезаясь на полном скаку в толпу. Один из казаков ринулся к стоявшему на холмике Екимову. Взмахнув плетью, он надвигал коня на Василия Яковлевича. Максим Семенов сломал крест с чьей-то могилы, размахнулся и со всего плеча ударил верхового. Тот сполз на землю. Это послужило сигналом к схватке. Матрос Александр Иванов огромной жердью сбивал казаков, приговаривая:

— Получай, гады, сполна!

Казачий ротмистр между тем, вскинув шашку, направлял коня к Манефе, лежащей на свежем могильном холмике. Василий Екимов, заметив это, улучил момент и, зажав финку в зубах, прыгнул на ротмистра сзади. Миг — и он вонзил ему нож в спину. Выхватив из кобуры белоказака наган, столкнул его из седла. Подскакав к Степану Голубцову, Екимов на ходу крикнул ему:

— Садись сзади!

Конь вынес их из толпы. Два казака ринулись вдогонку, но Екимов метким выстрелом сшиб одного. Второй бросился наутек.

А ребята из десятка Леонида Горшкова — Володя Вдовин, Ваня Точилкин, Павлик Баландин, Миша Кормильцев, Саша Карамышев и другие — забирали у убитых и валявшихся без сознания казаков оружие и перетаскивали его в березовую рощицу.

— Всем уходить! — скомандовал вскоре Леонид, заметив, что Екимов машет ему рукой.

В этот же день на заседании подпольного комитета было решено выделить Манефе Пильниковой деньги, снабдить ее фальшивыми документами и отправить в деревню Ячменку. В ответ на налет казаков на кладбище комитет предложил объявить двухдневную забастовку.

— Немедленно сообщите об этом шахтерам, — приказал Екимов Леониду Горшкову. Это было очень опасное поручение, но Леонид радостно улыбнулся: он любил рискованные дела.

— Сделаем! — весело сказал он. — А как быть с казачьим оружием?

— Подберите надежное место и спрячьте его там. Комитет поручил тебе снабжение подпольщиков оружием и боеприпасами. Справишься?

— Попробую! — кивнул Леонид, и вскоре он с ребятами уже переходил от барака к бараку, сообщая решение подпольного комитета партии.

Шахтеры бастовали два дня.