Получение военного образования исследуемыми генералами пришлось на переходный период в российской военной школе, вызванный «Милютинской военной реформой» (1860–1870 гг.). Она кардинально изменила существующую до нее систему военного образования, в которой основу составляли кадетские корпуса. Рассмотрим кратко военно-учебные заведения, в которых учились исследуемые военачальники до и после реформы (см. таблицу 3), сосредоточив внимание на характерных для каждого образовательного учреждения воспитательном и образовательном аспектах.

Таблица 3

Военно-учебные заведения, которые заканчивали будущие главнокомандующие

Кадетские корпуса

С момента своего образования (1731 г.) кадетские корпуса являлись учебными заведениями, в которых дети дворян получали начальное, среднее и высшее образование. Эти учебные заведения были наиболее престижными и востребованными, так как готовили и офицеров для армии, и чиновников для гражданских ведомств.

В предреформенный период цель военного образования, отмечали В. М. Крылов и В. В Семичев, понималась следующим образом: «Главное назначение всех их (будущих офицеров. – А. П.) есть поприще военное; но они должны иметь сведения общие, сведения необходимые и для образованного человека, и для члена семейства, и для члена гражданского общества». Слушатели кадетских крпусов получали на тот период неплохое общее образование. Хорошо было поставлено обучение в 1-м кадетском корпусе, который накопил большой педагогический опыт и хорошие воспитательные традиции, имел квалифицированный преподавательский состав, богатые коллекции учебных пособий и книг. В области образования очень много прогрессивного на тот период внедрил и развил в этом учебном заведении заведующий учебной частью Кушакевич. Диктовки и зазубривание уходили в прошлое. Преподавание строилось на принципах сознательности, системности и последовательности. Появилась связь между изучаемыми предметами. Педагоги развивали в кадетах способность мыслить, правильно и ясно излагать свои понятия, отмечал другой исследователь дореволюционной школы интернатного типа Алпатов Н. И.

Таблица 4

Учебный план кадетских корпусов в период, предшествующий Милютинской реформе

В учебный план к середине XIX в. были внесены изменения. Добавлены предметы физика, химия, механика, математическая и физическая география за счет сокращения часов на изучение русского и иностранных языков. Несколько увеличено время на изучение законоведения и военных наук. В последующие предреформенные годы в учебный план вносились небольшие изменения, и окончательный вид программы обучения представлен в таблице 4. Данные таблицы свидетельствуют о достаточно широком спектре наук, изучаемых в кадетских корпусах. Должное внимание в корпусах уделялось гуманитарным предметам: литературе, истории, языкам.

Воспитанники 1-го кадетского корпуса

Несмотря на прогрессивные нововведения в учебно-воспитательный процесс, успеваемость кадет в предреформенные годы была на низком уровне. Так, по итогам 1861 г. из 578 воспитанников 1-го кадетского корпуса 163 (или свыше 30 %) оказались второгодниками, в 1862 и в 1863 гг. второгодников было соответственно 18 и 20 %.

И это в одном из лучших на тот период военно-учебных заведений. Имели место случаи, когда в течение длительного срока в отдельных корпусах не выполнялись учебные планы ввиду отсутствия преподавателей. Так, в Павловском кадетском корпусе длительное время не преподавались математика, естественная история и языки.

Перечисленные факты отражали общую тенденцию снижения образовательного и воспитательного уровня во всех кадетских корпусах.

Корпуса в переходный период к военным гимназиям (1860–1863 гг.) представляли «…грустную картину нравственного упадка». Всеподданнейший доклад № 320 от 11 октября 1858 г. указывал на затруднения в подборе офицеров-воспитателей для кадетских корпусов: «…при весьма способных и достойных преподавателях новое поколение воспитанников стало гораздо образованнее своих воспитателей». Каждая незначительная случайность со стороны офицера-воспитателя давала повод к массовому неудовольствию кадет. Так, отмечал Н. И. Алпатов, 14 апреля 1861 г. в 1-м кадетском корпусе в бытность обучения в нем А. Н. Куропаткина воспитанники 4-й роты, возмущенные несправедливым, по их мнению, поведением дежурного офицера, выразили ему свое возмущение шарканьем ног в его присутствии, плохим пением молитвы и общим шумом.

Отсутствие системы подбора офицеров-воспитателей, преобладание строевых занятий, в среднем наполовину сокращавшее учебное время, вырабатывали в подрастающем поколении тип «старого кадета», в котором процветал культ физической силы, удальства и военной выправки. Кадет, отлично владеющий строевыми приемами, предпочитался кадету, в совершенстве владеющему французским языком. Признаки несоответствия старых корпусных порядков со вновь народившимися условиями жизни общества явились одной из главных причин преобразований военно-учебных заведений.

К окончанию военной реформы организация военно-учебных заведений России в своем окончательном виде находилась в следующем состоянии:

1) подготовка офицеров со специальным военным образованием осуществлялась в академиях: Генерального штаба, артиллерийской, инженерной и военно-юридической с подчинением каждой непосредственно соответствующему главному управлению Военного министерства;

2) подготовка офицеров для артиллерии, саперов, топографов и кавалерии была организована в училищах: артиллерийском, инженерном, военно-топографическом и кавалерийском, подчиненных (за исключением артиллерийского) непосредственно соответствующим главным управлениям;

3) для подготовки офицеров с более обширным образованием в пехоту имелись Пажеский и Финляндский кадетские корпуса и три военных училища (1-е Павловское и 2-е Константиновское в С.-Петербурге, 3-е Александровское в Москве). Подготовительными учебными заведениями к ним служили 12 военных гимназий;

4) для подготовки офицеров с менее обширным образованием были учреждены 16 пехотных и кавалерийских юнкерских училищ, подготовительными заведениями к которым служили военные прогимназии;

5) подготовка учителей для военных гимназий осуществлялась на подготовительных курсах, а для военных прогимназий – в учительской семинарии.

Военные гимназии

Главное направление деятельности данных учебных заведений было закреплено в «Положении о военных гимназиях», законодательно оформленном в Своде военных постановлений 1869 г. издания. В нем говорилось, что «военные гимназии имеют целью доставить детям потомственных дворян, предназначенным к военной службе, приготовительное общее образование и воспитание». При этом оставался ряд военных гимназий, в которые принимались дети всех сословий. По мнению реформаторов, констатировал А. Каменев, образование в гимназиях должно было обеспечить всестороннее развитие личности, что особенно необходимо на ранней стадии подготовки молодого человека.

Для реализации основополагающей идеи в области обучения в гимназиях была введена специальная программа, рассчитанная на шесть классов (с 1872 г. семь классов) с годичным курсом в каждом из них. Учебная программа военных гимназий в сравнении с подобными учебными заведениями приведена в таблице 5.

Таблица 5

Сравнительная таблица учебных планов

Сравнение учебных программ военных гимназий с родственными учебными заведениями (реальными училищами и общими классами дореформенных кадетских корпусов) показывает преимущество первых в объеме часов по основным предметам обучения, что, несомненно, сказывалось на глубине знаний обучаемых и выгодно отличало их от средних учебных заведений Министерства народного просвещения и тем более от общих классов кадетских корпусов.

По воспоминаниям обучавшихся в военных гимназий: «…хорошо было поставлено преподавание математики, физики, химии, естествознания, новых языков. Программа по этим дисциплинам была значительно обширнее, чем в классических гимназиях… Учителя у нас были более квалифицированные, чем в других учебных заведениях…»

По словам Г. В. Плеханова, учившегося в гимназии в этот период, «…началась… новая эра: шагистику почти совсем отставили… преподавание было осмысленно, программа учебных заведений значительно увеличена, телесные наказания почти совсем выведены из употребления…»

Преподавание в военных гимназиях было доверено лучшим преподавателям. Для последующего укомплектования преподавательским составом гимназий (а также военных и юнкерских училищ) в 1865 г. были образованы педагогические курсы при 2-й С.-Петербургской военной гимназии. На курсах молодые люди с законченным высшим образованием, желающие преподавать в военно-учебных заведениях, в течение двух лет проходили специальную подготовку. При этом они готовились к преподаванию в младших классах минимум двух предметов (один из них обязательный – русский язык). По окончании курсов специальная конференция определяла возможность их дальнейшей педагогической деятельности с выдачей свидетельства о преподавании в младших или старших классах.

Исследователи дореволюционного образования писали, что заметный вклад в обучение и воспитание во 2-й С.-Петербургской гимназии, в которой учился в тот период Н. И. Иванов, внесли такие известные в то время педагоги, как крупный специалист по естествознанию А. Я. Гердт. В этой же гимназии проводили в жизнь идеи К. Д. Ушинского преподаватели Сент-Илер, Евтушевский, обучал географии и русскому языку Д. Д. Семенов, который являлся ближайшим учеником известнейшего русского педагога. В дальнейшем их педагогический опыт распространялся на остальные учебные заведения России.

Самой существенной чертой преобразований было усиление воспитательного элемента. В основу воспитания положен совершенно новый в то время принцип уважения к личности гимназиста, благотворно влияющий на взаимоотношения с воспитанниками: «Чтобы поднять нравственность воспитанника, надо принять за основание, что личность воспитанника, несмотря ни на его лета, ни поведение, должна быть человечно уважаема начальством».

Оставив лучших офицеров-воспитателей в гимназиях, остальных заменили специально подобранными гражданскими чинами, преимущественно с высшим образованием. Воспитателям было предписано возможно частое пребывание среди питомцев, чтобы «…лучше вникнуть в их обстановку и, наблюдая различные проявления их духа, направить к желаемой цели в деле воспитания». Кроме этого, в обязанности воспитателей входил контроль успеваемости, приучение к самостоятельности, умственное, нравственное и физическое воспитание и внушение других необходимых качеств.

Характерным отличием постреформенных гимназий было то, что в обязанностях воспитателя, отвечающего за отделение, лежало нравственное, умственное и физическое образование питомцев. По воспоминаниям бывших военных гимназистов, «нравы смягчились заметно (по сравнению с кадетскими корпусами. – А. П.); то, что считалось прежде молодечеством, теперь называлось непозволительным мальчишеством; злостные шалости и выходки, направленные против старших, стали понемногу исчезать».

По воспоминаниям Е. А. Епанчина, отдавшего много лет воспитанию будущих офицеров, из военных гимназий выходили более воспитанные, более общеобразованные молодые люди. Кроме этого, они были более дисциплинированные школьной, внутренней дисциплиной, чем воспитанники гимназий Министерства народного просвещения. «Военные гимназии были военными по духу, по приемам отношений воспитателей и преподавателей к воспитанникам, но не по внешности».

Качество воспитания в военных гимназиях было отмечено и известнейшим педагогом К. Д. Ушинским, который предпочел дать своему сыну образование в военной гимназии.

Военно-учебные заведения, выпускающие из своих стен офицеров, несмотря на общую направленность и целей в воспитании и обучении своих питомцев – готовить из них преданных престолу и государству офицеров, владеющих своей профессией, – имели свою специфику. Она, сложившаяся исторически, накладывала свой отпечаток на выпускников, закладывала в них определенные качества, формировала у них свои взгляды на службу, на взаимоотношения между офицерами, родами войск, вырабатывала определенный моральный кодекс, который оказывал влияние на последующие поступки в повседневной службе и во время ведения боевых действий. Краткое рассмотрение военно-учебных заведений, которые окончили будущие главнокомандующие, позволит нам в некоторой степени понять существующие в них отличия.

Пажеский корпус

Это военно-учебное заведение занимало в военной школе особое положение, заключавшееся в его целях, которые были сформулированы в уставе «Пажеского корпуса» и в правилах поступления в него. В уставе учебного заведения отмечалось, что «корпус сей есть такое совокупно воинское установление, где благородное юношество чрез воспитание приуготовляется к воинской службе строгим повиновением, совершенною подчиненностью и непринужденным, но добровольным выполнением должностей своих…». Пажеский корпус – привилегированное учебное заведение, цель которого – «доставить детям заслуженных родителей воспитание и образование, необходимое преимущественно для службы в частях гвардии».

Заслуги родителей в соответствии с правилами 1829 г. определял император, лично давая разрешение на поступление в корпус сыновьям военных и государственных деятелей. С 1832 г. право поступления получили сыновья лиц первых четырех классов «табели о рангах», с 1837 г. – сыновья первых трех классов. Срок обучения до реформы составлял 7 лет (5 – общий курс и 2 – специальный), после реформы – два года.

Пажеский корпус

Первенство при поступлении в корпус заслуг родителей, а не их богатства подтверждают воспоминания многих современников. Генерал от инфантерии Н. А. Епанчин, занимавший должность директора Пажеского корпуса с 1900 г. до 1907 г., вспоминал: «…следует сказать, что Пажеский корпус был учебным заведением для сыновей и внуков не богатых, а заслуженных родителей». Военный министр России с 1905 по 1909 г. генерал от инфантерии А. Ф. Редигер написал в своих воспоминаниях: «Кандидатом в пажи я был уже записан за заслуги отца…» Генерал-лейтенант А. Н. Брусилов – председатель полевого аудиториата Кавказской армии – зачислил своего сына, будущего военачальника, кандидатом для поступления в это учебное заведение, когда тому не исполнилось и шести лет. Само поступление произошло 27 июня 1867 г., когда родственники скоропостижно скончавшегося генерала выполнили его волю.

Подчеркнутая исключительность корпуса отражалась в самой организации жизни пажей, призванных совмещать военную и придворную службу. Это учебное заведение по своей структуре более всего напоминало «аристократический придворный пансион», где роль ротного командира выполнял гувернер. Функциями же, которые в обычных военно-учебных заведениях исполнялись батальонным командиром, здесь ведал гофмейстер пажей.

После окончания курса пажи независимо от имевшихся вакансий выпускались офицерами в любой – по выбору – гвардейский или армейский полк. По воспоминаниям А. А. Игнатьева, «рядовой паж, даже окончивший Пажеский корпус последним, становился в полку старшим среди лучших портупей-юнкеров. В случае выхода в армию, а не в гвардию пажи получали попросту целый год старшинства в чине».

Престижность данного военно-учебного заведения заключалась и в получаемом прекрасном (на то время) образовании, качество которого подтверждается в достаточно лаконичных, но емких воспоминаниях выпускников разных лет. А. Ф. Редигер, окончивший корпус в один год с А. А. Брусиловым, писал: «Начальство и преподаватели были хороши…» По воспоминаниям Б. А Энгельгардта, учившегося в период 1887–1894 гг.: «Учебная часть была поставлена образцово… Больше половины класса щеголяли тем, что шли на экзамен по математике без подготовки и выдерживали его безукоризненно. Подобная подготовка позволила большей части выпускников корпуса поступить в высшие технические учебные заведения, сдав вступительные экзамены безо всяких проблем». Бывший паж А. А. Игнатьев отмечал, что учебная часть Пажеского корпуса оставляла самые лучшие воспоминания. «Для преподавания были привлечены лучшие силы Петербурга, и подготовка, полученная в корпусе, оказалась по военным предметам вполне достаточной для поступления впоследствии в Академию Генерального штаба». Представитель одной их известнейших дворянских фамилий России (Трубецкой В. С.) вспоминал: «В Пажеском корпусе специальным наукам отводилось должное место, и надо сознаться, что именно из пажей выходили, пожалуй, наиболее культурные офицеры русской армии».

Успешной учебе способствовало правило, в соответствие с которым ежегодно первые по успеваемости шестнадцать учеников старшего класса назначались камер-пажами к различным членам императорской фамилии: к царю, царице, великим княгиням и великим князьям, что, конечно, считалось большой честью. К тому же молодые люди, которым выпадала подобная честь, становились известны при дворе и имели возможность попасть потом в адъютанты к императору или к одному из великих князей. Таким образом, они могли сделать блестящую карьеру. Учитывая отмеченную выше особенность Пажеского корпуса, связанную с ранними карьерными устремлениями пажей, следует сказать, что для честолюбивых юношей это было сильнейшим стимулом в учебе.

Подобная мотивация молодых пажей не коснулась А. А. Брусилова, что скорей всего связано с его посредственной учебой. Но это не означает, что в молодом паже не появилось в принципе желание сделать карьеру. И. И. Ростунов в своей работе о А. А. Брусилове приводит записи его воспитателей. Так, штабс-капитан С. В. Песков отмечал, что юноша «…развит хорошо. Способности тоже хорошие, но любит лениться, а поэтому и успех только что порядочный». Посредственную учебу А. А. Брусилова, связанную с ленью, отмечал и воспитатель 4-го класса майор Н. С. Покровский, написав в аттестации: «Хорошо развитых способностей, но успевает едва удовлетворительно, потому что не приохочен к труду…» Вероятно, что это качество «не приохоченности к труду» вызвано особой направленностью домашнего воспитания, полученного после смерти родителей в семье тетки, обожавшей оставшихся сиротами племянников. Некоторая провинциальная «богемность» домашней жизни в обществе людей, связанных с литературой, живописью и музыкой, наложила свой отпечаток на А. А. Брусилова.

Следует заметить, что при общем высоком образовательном уровне пажей среди них уживались и юноши, с трудом осваивающие учебный курс. Об этом пишет в своих воспоминаниях один из выпускников, говоря, что «наряду с… блестящими учениками в классе уживались подлинные неучи и тупицы». Это тоже являлось отличительной чертой Пажеского корпуса, которую четко осознавали юноши, обучающиеся в нем. Бывшие пажи свидетельствовали, что главным отличием обучения в корпусе являлось то положение, что раз ты надел пажеский мундир, то уже наверняка выйдешь в офицеры, если только не совершишь уголовного преступления.

Отметим, что после перехода в младший специальный класс, где началось обучение военным наукам, к которым А. А. Брусилов имел склонность, обучение пошло значительно лучше. Проведенные молодые годы на Кавказе, рассказы приглашаемых в гости военных, овеянные романтикой военных подвигов, скорее всего, оказали свое влияние на желание будущего военачальника постигать военную науку и достичь успеха именно на военном поприще.

По окончании учебы А. А. Брусилов был выпущен в 15-й драгунский Тверской полк, что связано, по его словам, с отсутствием средств для службы в гвардейских частях и с советом воспитавших его дяди и тети. Выбор полка определялся его дислокацией, наиболее близкой от места жительства родственников. На наш взгляд, выпуск в армейский полк, а не в гвардию, вероятнее всего, был связан с его посредственной учебой. Выпускники Пажеского корпуса, окончившие учебу по третьему разряду, по существующему положению выпускались прапорщиками в армейские полки. А. А. Брусилов из корпуса был выпущен именно прапорщиком.

Воспитательный процесс был проникнут духом христианского вероучения и имел главной целью «…подготовление воспитывающихся юношей к будущей службе Государю и отечеству посредством постепенной, с детского возраста, выработке в воспитанниках тех верных понятий и стремлений, кои служат прочною основой искренней преданности престолу, сознательного повиновения власти и закону и чувств чести, добра и правды».

Эта официальная программа воспитания не мешала самовоспитанию коллектива пажей, которое старшие классы проводили в отношении младших. В те времена это явление обозначалось словом «цук». По мнению современников, «цук» укоренился со времен императора Петра III, когда слепо подражали порядкам армии Фридриха II. Во многих военно-учебных заведениях России это или не привилось, или проходило в форме проверки силы духа будущего офицера (мужчины), что в принципе характерно для абсолютного большинства обособленных мужских коллективов. Достаточно резко его отметил в мемуарах А. А. Игнатьев, описывая укоренившееся казарменное самовоспитание младших классов («черненьких, зверей») через подавление личности, казарменную грубость со стороны старших камер-пажей («беленьких»). Это разделение и муштра насаждались десятилетиями системой, существовавшей в заведении.

Современники, вспоминая «цук» корпуса, придавали ему несколько другой оттенок. «В Пажеском корпусе тоже царила крепкая дисциплина, и принцип цука был не чужд и пажам, однако там все это не выходило за рамки человеческого достоинства и строгого приличия».

Отметим, что явление самовоспитания в разной форме существовало в абсолютном большинстве военно-учебных заведений и являлось предметом обсуждения на страницах специальных педагогических изданий того периода, таких как, например, Педагогический сборник – официальное издание при Главном управлении военно-учебных заведений. В этом сборнике проводились многочисленные дискуссии, которые отмечали природу этого явления и пути борьбы с ним. Практика Пажеского корпуса показывала, что резкий отпор младшего во взаимоотношениях со старшим возрастом не преследовался репрессивными мерами в среде воспитанников и, как правило, носил оттенок проверки характера.

Несмотря на методы самовоспитания, в корпусе была традиция, которая неукоснительно соблюдалась во все годы его существования: все пажи считались равными, независимо от чинов и титулов и состояния родителей, и никто из воспитанников не смел хвастать положением своих близких. В подобном случае пажи подвергали провинившегося бойкоту, и это заканчивалось отчислением из корпуса, причем никто не мог изменить решения коллектива.

Квалифицированный подбор воспитателей в Пажеском корпусе, писал И. И. Ростунов, позволял очень внимательно отмечать черты характера юношей, чтобы влиять на формирование у них качеств личности, обозначенных в уставе корпуса. Штабс-капитан С. В. Песков, воспитатель 3-го класса, отмечал в аттестации пажа Алексея Брусилова в мае 1868 г.: «Характера резвого и даже шаловливого, но добр, прямодушен и чистосердечен, никогда не скрывает своих дурных сторон и не хвалится хорошими, как к своей, так и к чужой собственности имеет полное уважение, к одежде всегда опрятен и бережлив. В разговоре несколько грубоват и резок…» После летнего отпуска воспитатель подметил новую черту характера: «Несколько сдержаннее стал в разговоре».

Особой отличительной чертой воспитания пажей являлась огромная возможность сделать быструю карьеру, что впитывалось в их жизнь и быт с самого раннего возраста. Как вспоминал один из воспитанников этого учебного заведения, «если николаевские юнкера в стенах своего училища еще не помышляли о карьере, то молодые пажи, наоборот, зачастую еще на школьной скамье мечтали о блестящей военно-придворной карьере и строили блестящие планы на будущее, с детства впитывая в себя идеи карьеризма, в чем, конечно, сказывалось влияние общения с двором».

В качестве резюмирующего высказывания, характеризующего воспитательный процесс в корпусе, приведем слова его директора, генерала от инфантерии Н. А. Епанчина: «Что же касается самих пажей, то я должен сказать, что это были почти все благовоспитанные молодые люди, отличавшиеся добрыми товарищескими, вернее, дружескими отношениями между собой; служебные обязанности, в том числе и отношение к учебным занятиям, они исполняли добросовестно».

Николаевское кавалерийское училище

Это военно-учебное заведение было образовано в 1865 г. на базе Николаевского училища гвардейских юнкеров и с 1866 г. являлось единственным военным училищем, готовившим офицеров для кавалерийских войск русской армии.

Его формирование произошло выделением двух старших классов училища гвардейских юнкеров, которые «прировняли к военной обстановке пехотных училищ, придав им характер специальный, кавалерийский». Из младших двух классов составили приготовительный пансион (на сто человек) по образцу военных гимназий, поместив их в отдельное помещение.

В училище поступали молодые люди из сословий, не обязанных рекрутской повинностью: юноши не моложе 16 лет, унтер-офицеры и юнкера, состоящие на службе. Принятые юнкера оплачивали обучение в размере 400 руб. ежегодно. Для приема на учебу за казенный счет предоставлялось 10 вакансий. В первую очередь они предоставлялись воспитанникам Пажеского корпуса. При их отсутствии или не полном выборе вакансий эти места предоставлялись лучшим по поведению воспитанникам военных гимназий или юнкерам военных училищ, желавшим и имевшим средства служить в кавалерии.

В училище существовал специальный пансион, готовивший молодых людей специально для поступления. Его наличие отличало данное военно-учебное заведение от других подобных заведений. Весь жизненный уклад пансиона был организован по образцу военных гимназий. Учебный курс разделен на 4 класса. Все воспитанники пансиона принимались за свой счет, что составляло 400 рублей в год.

Офицеры и кадеты Николаевского кавалерийского училища

Привилегированность этого училища заключалась в том, что юнкера, закончившие его по первому разряду, производились корнетами в гвардию без годичного испытательного срока, который был обязателен для юнкеров, окончивших по первому разряду пехотные училища.

Кавалерия являлась исторически привилегированным родом войск, что было связано с необходимостью для будущих офицеров-кавалеристов освоить более сложную учебную программу. Получение специфического строевого образования, соответствующего будущей деятельности, заставило отказаться от таких предметов обучения, как церковное пение, танцы, гимнастика. За счет сокращенных предметов было усилено освоение вольтижировки и верховой езды.

Свободное время юнкеров тоже во многом было занято совершенствованием их в своей главной специальности, для чего раз в неделю проводились по вечерам турниры – добровольные состязания среди юнкеров в ловкости, смелости, удали, в искусстве владеть конем и оружием. На турнирах кроме родных и близких присутствовали посторонние зрители и иностранные военные агенты. В качестве поощрения на мраморные доски заносили фамилии лучших ездоков. По заявлению его императорского высочества Николая Николаевича, офицеры, выпущенные в полки гвардии, дело свое знают и служат усердно.

В 1874 г. Я. Г. Жилинский, сдав экзамены, поступил в Николаевское кавалерийское училище. В училище он был старшим вахмистром, что позволяет предположить о наличии у него качеств лидера, волевых данных, служебного усердия. Развитый полученным до военного училища образованием ум, практическая основа, впитанная Я. Г. Жилинским за год службы в полку до поступления в Николаевское училище, безусловно, помогали усвоению теоретического курса и способствовали окончанию училища по 1-му разряду с занесением его имени на мраморную доску. В 1876 г. он был выпущен корнетом в «Кавалергардский Ее Величества полк». В кавалергарды поступал цвет высшего дворянского общества, удовлетворявший жестким требованиям полка относительно родословной, безупречности воспитания и репутации, с прочным материальным положением.

В основу системы воспитания было положено требование «…развить в юнкерах такое направление, которое само стояло бы на страже их нравственного долга и не позволяло отклоняться от исполнения своих обязанностей в тех случаях, когда, находясь вне училищного надзора, они предоставлены сами себе». Это официальное направление воспитательной работы было скорректировано многолетней традицией самовоспитания, ревностно поддерживаемой самими юнкерами и молчаливо поощряемой офицерами-воспитателями, которые являлись выпускниками разных лет этого же учебного заведения. Самовоспитание также носило уже упомянутое название «цук». В Николаевском училище это явление нашло благодатную почву и сформировалось в традицию, широко известную в военно-учебных заведениях России и осуждаемую выпускниками других училищ.

Офицеры, не обучавшиеся в Николаевском училище, передавали характер «цука» в следующей форме: «Лучший по строю юнкер назначался вахмистром. Юнкера называли его «земным богом»… и чтили его чуть ли не выше начальника училища. Его неофициальная власть над юнкерами была почти безгранична. Совсем особым почетом пользовались также те юнкера, которые за плохую успеваемость в науках оставались на второй или на третий год. Таким… юнкерам присваивали звания «генералов школы». Ходили они по училищу, как вельможи, чувствовали себя героями… Интересоваться науками вообще считалось в училище своего рода дурным тоном… кутнуть в веселой компании… смазать по роже штатского интеллигента… – вот это были стоящие дела, куда интереснее всяких наук».

Следует отметить, что в Николаевском училище явление самовоспитания не являлось просто унижением, оскорблением и подавлением воли юнкеров младших классов. Подобную направленность кавалеристскому «цуку» придавали невыдержавшие испытания и отчисленные из училища молодые люди и офицеры, закончившие другие училища и наслышавшиеся передаваемого из уст в уста военного фольклора. Воспоминания коренных кавалеристов-николаевцев имеют другую тональность. Прежде всего «вседозволенность» старшего была строго ограничена определенными рамками, которые «требовали» в течение двух первых месяцев до принятия военной присяги выявить и отсеять случайных в кавалерии людей. После присяги самовоспитание было направлено в основном на формирование навыков, умений и знаний кавалерийской службы, которая носила узкопрофессиональный характер и не была понятна непосвященным. При этом «корнеты» (здесь – юнкера старшего специального класса. – А. П.), например, не имели права задевать личного самолюбия «молодого», не имели права с неуважением дотронуться хотя бы пальцем до юнкера младшего курса, уж не говоря об оскорблении. Это правило не нарушалось никогда и не при каких обстоятельствах. Немыслимы были и столкновения юнкеров между собой с применением кулачной расправы и взаимных оскорблений; в подобных случаях обе стороны подлежали немедленному отчислению из училища независимо от обстоятельств, вызвавших столкновение. В своей среде старший курс строго придерживался старшинства, свято соблюдавшегося в военной среде старого времени. За выполнением неписаных правил строго следил «корнетский комитет», куда входили юнкера старшего класса. Подобное самовоспитание было «жестокое, но верное и испытанное; благодаря такой системе из ста поступавших на младший курс до принятия присяги переводились в училища другого рода оружия от 15 % до 25 %; оставалось не более 75–80 человек, которые и представляли собой нормальный состав младшего курса Николаевского кавалерийского училища в мирное время», – отмечал А. Марков.

Нравственная чистота в отношениях между юнкерами гарантировалась их желанием служить в гвардейской кавалерии. Офицеры гвардии свято соблюдали традиции, среди которых была и строжайшая непозволительность рукоприкладства и оскорбление человеческого достоинства солдата. О юнкере, изъявившем служить в гвардии, офицерское собрание скрупулезно собирало информацию. Наличие «невыгодного» происхождения, «недостойных социальных и политических установок» кандидата и его ближайшего окружения, качеств и свойств личности, не вписывающихся в полковые традиции, являлось непреодолимым препятствием для службы в элите вооруженных сил императорской России.

Павловское военное училище

Павловское военное училище основано 25 августа 1863 г. на базе 1-го Павловского кадетского корпуса «Высочайшим повелением» Александра II. Это учебное заведение обязано было давать юнкерам такое военно-научное образование, которое служило бы не только надежной подготовкой для предстоящей им строевой офицерской службы, но и прочным основанием для дальнейшего самообразования и успешного прохождения военно-академических курсов.

Атмосфера серьезности, деловитости, военщины в лучшем смысле слова, охватывала входившего в училище. Там все было построено на мысли: выработать в течение двух лет из бывшего кадета образованного хорошего пехотного офицера. Отсюда вытекал и весь режим училища с его системой обучения и воспитания.

Двухгодичный курс в училище распределялся на 2 класса – младший и старший. Классные занятия начинались 1 сентября и заканчивались в первой половине мая, причем последние 20–30 дней назначались для проведения годичных экзаменов, переводных и выпускных.

По воспоминаниям выпускников, «Учебные занятия в нашем училище были поставлены весьма серьезно, и большинство преподавателей были вполне на своих местах. К сожалению, в программу по военной части не входило преподавание русской военной истории, а преподаватели тактики излагали нам примеры из немногих сражений, что давало нам отрывочные сведения без общей связи между ними. Но общее мнение юнкеров было такое… нас хорошо подготовили к службе в войсках».

Для расширения военного и общего кругозора юнкеров водили на заседания в военно-окружной суд и в окружной суд Министерства юстиции, в новое Адмиралтейство, монетный двор и пр. Весною их возили на Охтинский артиллерийский полигон для присутствия на артиллерийской стрельбе. Все это было весьма полезным дополнением к теоретическому образованию.

Выпускники вспоминали: «В результате мы увлекались военным делом со всем пылом молодости. Параллельно шло ознакомление со всеми новыми военными течениями по литературе; юнкера увлекались модными и очень популярными тогда книжками Бутовского. Его «Воспитание и обучение современного солдата» была настольной книжкой многих юнкеров старшего курса; его «Наши солдаты» – читалась всеми. По ним знакомились мы с психологией будущих подчиненных, мы старательно готовились быть хорошими офицерами. В течение зимы мы посещали с образовательной целью музеи, в том числе замечательный Артиллерийский…»

С момента возникновения училища его шефом стал император Александр II. Впоследствии, вспоминал П. Н. Краснов, его сын, став императором (Александр III), назвал училище «рассадником верных и честных слуг Вере, Царю и Родине».

Можно предположить, что качество А. Н. Куропаткина – забота о солдате, о чем много написано, получило развитие именно в училище, из которого он был выпущен подпоручиком в 1-й Туркестанский стрелковый батальон.

Над училищем реял дух Павла I, перешедший вместе с суровой замкнутостью Военно-Сиротского дома, основанного в 1798 г. императором. Эту внешнюю суровость, спартанский дух скромности и исполнения долга, простоты и гордости своей солдатской долей привили училищу его первый начальник П. С. Ванновский и первые командиры батальонов, офицеры лейб-гвардии Финляндского полка Н. К. Теннер, А. Ф. Тизенгаузен (1864–1872), С. В. Рыкачев (1872–1877). Со стороны юнкеров называли «дисциплинарным батальоном». Но это их не обижало, а было предметом гордости. Выпускники училища вспоминали, что дисциплина была твердая и суровая. Она подчиняла человека, сгибала его, но не ломала.

Цель военного воспитания в Павловском военном училище заключалась: «в глубоком укоренении чувства долга верноподданнического и воинского; в образовании честного, строго исполнительного и мужественного характера; в развитии и упрочении сознания о высоком значении воина, призванного к защите престола и отечества; в прочном усвоении воинской дисциплины и чинопочитания; в поддержании между совоспитывающимися юнкерами духа доброго товарищества, с должной в порядке службы подчиненностью к старшим из них по званию».

Этот дух верноподданнического отношения к воинскому долгу в совокупности с отеческой заботой старших юнкеров по отношению к младшим выработал особый тип юнкера – «павлона», проявляющего сердечность и отеческое внимание к товарищам. Подобные взаимоотношения существовали не только между рядовыми юнкерами различных возрастов. Младшие командиры, фельдфебели и взводные «всегда готовы были придти юнкеру на помощь». В этой связи бывший «павлон» отмечал, что «примеры блестящих строевых офицеров были у нас перед глазами – это наши училищные офицеры. Два брата Герчиг, Лелонг и Крашенинников особенно ценились юнкерами».

По словам выпускника 1874 г., в училище после преобразования военно-учебных заведений в ходе военной реформы появились и уже господствовали новое направление, новый дух – перемена была огромная, коренная и, безусловно, к лучшему. Но, несмотря на это, еще соседствовали старые навыки, убеждения, предрассудки, рутина у некоторой части офицеров, что, разумеется, нелегко было в несколько лет изменить.

Александровское военное училище

3-е Александровское военное училище было основано по высочайшему повелению от 25 августа 1863 г. в Москве и до 1864 г. называлось Александровским военным училищем. На основании 3-го пункта приказа военного министра № 330 от 16 сентября 1863 г. оно было размещено на базе упраздненного Александринского сиротского кадетского корпуса. Этим же приказом устанавливались правила приема в училище, которое комплектовалось в основном воспитанниками военных гимназий. На вакантные места принимались юноши всех сословий с законченным средним образованием. Право поступления в училище на младший курс предоставлялось по итогам вступительного экзамена и лицам, не имевшим среднего образования. Осенью 1863 г. в училище были переведены старшие классы трех Московских кадетских корпусов (в том числе Александринского сиротского), а также Воронежского, Орловского и Полтавского кадетских корпусов.

Александровское военное училище

В соответствии с приказом военного министра № 243 от 24 июня 1867 г. штат училища составил 300 юнкеров. Со временем он был увеличен. Император Александр II принял на себя 5 декабря 1863 г. звание шефа училища. Впоследствии это же звание приняли на себя императоры Александр III и Николай II.

Училище считалось вторым по престижности после Павловского училища и третьим (или даже четвертым, если учитывать Николаевское кавалерийское) после Пажеского корпуса. Однако для военной карьеры обучение в этом военно-учебном заведении создавало определенные сложности, особенно – для выпуска в гвардию.

Обучение в училище давало юнкерам теоретические и практические знания, которые позволяли выполнять в войсках как должностные обязанности, так и продолжать свое военно-научное образование. С момента образования училища его педагогическому комитету было предоставлено право по своему усмотрению распределять изучение предметов по классам и семестрам. Программа обучения составлялась в училище, и ее можно было изменять и дополнять. Но с 1865 г. начинают поступать программы учебных предметов, выработанные комиссией при Главном управлении военно-учебных заведений, которые окончательно сформировались в полном объеме к 1871 г.

Спальня роты Его Величества в Александровском военном училище

Конец XIX в. был самым блестящим временем Александровского училища. В. Л. Герасимов писал, что в нем читали лекции такие известные профессора, как писатель Н. А. Котляревский, химик В. И. Мошнин, всемирно известные историки В. О. Ключевский и автор «Истории России с древнейших времен» академик Сергей Михайлович Соловьев. Качество образования юнкеров повышала и система материального поощрения, включающая в себя ряд специальных денежных премий: генерал-майора Энегольма; генерал-майора Офросимова; инженер-полковника Ушакова; статского советника Шильбаха; премия с капитала, собранного бывшими воспитанниками 1-го Московского кадетского корпуса; гвардии ротмистра Воейкова. Размер премий был различен, доходил до двухсот рублей.

Из Александровского училища А. Е. Эверт был выпущен подпоручиком в «лейб-гвардии Волынский полк».

Александровское военное училище имело репутацию либерального по духу образования. Над ним «реял дух благожелательного, добролюбивого, либерального Александра I». Но это не означало, что в воспитании юнкеров присутствовали разлагающие их вольности. В воспитательном процессе активное участие принимали сами юнкера в качестве отделенных и курсовых портупей-юнкеров. Первые назначались из числа юнкеров своего набора, вторые – исключительно из юнкеров старшего выпуска. Являясь ближайшими помощниками офицеров-воспитателей, они были активными проводниками строгих армейских законов и традиций воинской жизни.

Большое значение в воспитательном процессе играла училищная церковь Святой мученицы царицы Александры, которую юнкера посещали строго регулярно. В день производства в офицеры начальник училища одевал каждому новоиспеченному офицеру маленькую серебряную иконку Казанской Божьей Матери, которая почиталась на Руси как покровительница воинов.

Как любое другое учебное заведение с устоявшимися и престижными традициями, Александровское военное училище формировало определенный стереотип поведения. В частности, это выражалось в отношении к штатским лицам, выражаемое в словах любимой песни «александронов»:

Константиновское военное училище

2-е Константиновское военное училище вело свою историю от Дворянского полка, основанного в 1807 г. при 2-м кадетском корпусе для подготовки молодых людей, желавших поступить на военную службу. В память первого его шефа и основателя великого князя Константина Павловича 17 апреля 1855 г. Дворянский полк был переименован в Константиновский кадетский корпус. Это было вызвано тем, что Дворянский полк постепенно потерял свой первоначальный чисто строевой облик и приобрел характер, общий со всеми кадетскими корпусами как с точки зрения общеобразовательной, так и строевой подготовки. В 1857 г. кадетский корпус был переведен в Петербург, а в 1859 г. первым преобразовался в военное училище, которое до 1863 г. было единственным в России.

Все воспитанники Константиновского кадетского корпуса, находившиеся в нем в момент переименования в военное училище, стали юнкерами. Им была присвоена новая форма одежды (красные погоны) и дано право, находясь на казенном положении, экстерном окончить военное училище. В 1861 г. в составе курса третьих специальных классов кадетских корпусов были проведены сокращения, а в 1862 г. эти классы из всех столичных кадетских корпусов были переведены в Константиновское военное училище.

В 1863 г. в ходе реформы в области военного образования указанное военное училище было переименовано во 2-е военное Константиновское со штатом в 300 юнкеров, составивших батальон, т. к. военное Павловское училище, по преемственности от 1-го кадетского корпуса, получило старшинство. Шефом училища был назначен 8 ноября 1864 г. великий князь Михаил Николаевич.

Нравственным фундаментом воспитательного процесса можно считать песню Дворянского полка, посвященную павшим на полях сражений воспитанникам полка и впервые исполненную в 1840 г. Став его гимном, эта «заветная песня» пелась хором всеми кадетами и юнкерами Дворянского полка, Константиновского кадетского корпуса и Константиновского военного училища перед торжественными панихидами в Дмитровскую субботу:

Учебный процесс Константиновского училища не отличался по своему содержанию и в организационной части от других военных училищ. За этим внимательно следили чиновники из Главного управления военно-учебных заведений, образованного 21 января 1863 г. Дислокация в столице позволяла укомплектовать преподавательский состав квалифицированными преподавателями, которые за два года обучения насыщали юнкеров знаниями в объеме полка.

Н. В. Рузский по окончании училища был выпущен в «Лейб-гвардии Гренадерский полк».

Михайловское артиллерийское училище

Михайловское артиллерийское училище было открыто 25 ноября 1820 г. при сформированной в том же году учебной артиллерийской бригаде. С 19 сентября 1849 г. оно стало именоваться Михайловским артиллерийским училищем. К 1859 г. в училище были упразднены три младших класса, и в оставшиеся два принимались юнкера и унтер-офицеры (фейерверкеры) со средним и высшим образованием (последние принимались сразу в старший класс) независимо от происхождения. Причем все принимались экстернами, оставаясь в подчинении командиров своих частей. Начиная с 1861 г. в училище стали поступать кадеты артиллерийских отделений кадетских корпусов, в последующем, после их реорганизации, – юнкера военных училищ, составляющие старший класс со сроком обучения в один год. С 1865 г. в училище был введен трехгодичный срок обучения.

Характер обучения определялся особыми требованиями, предъявляемыми к артиллерийскому офицеру. «От артиллерийского офицера требуется знания артиллерийского устава и лабораторного дела, уменье ездить верхом и обращаться с лошадьми, уменье приобретать, сохранять и употреблять артиллерийское имущество… знание механики и теории выстрелов».

Объем и характер учебы требовал глубоких и обширных знаний механики, физики, химии и особенно математики, училищный курс которой был очень обширный, и его превышал лишь чисто артиллерийский курс. Программа обучения предъявляла к поступающему контингенту серьезные требования, связанные с их умственным развитием. Ликвидация кадетских корпусов значительно уменьшила контингент поступающих в артиллерийское училище. Остались юнкера трех вновь образованных военных училищ, которые поступали в 3-й специальный класс. В училище могли по экзамену поступать во все классы и молодые люди со стороны. Но их было очень малое количество, не превышавшее 5–7 %. Резкое уменьшение поступавших юношей вызвало необходимость организовать специальные подготовительные классы из учеников военных гимназий с последующей трехгодичной учебой в училище. Тем более что обучение в течение трех лет позволяло дать более широкое и основательное специальное образование, чем в течение одного года старшего специального класса юнкеров военных училищ.

Характерным отличием обучения было разделение последнего класса на два отделения: строевое – для юнкеров, поступивших из военных училищ, и математическое – для собственных юнкеров, проучившихся с начала обучения. Права по выпуску были несколько разные. Различие состояло в том, что выпускники строевого отделения направлялись в войска, а математического – готовились для артиллерийской академии.

О качестве получаемого юнкерами образования можно судить по следующим данным. Тактику (специальный курс практических полевых занятий с третьим – выпускным – классом) преподавали М. И. Драгомиров и Г. А. Леер. Начертательную геометрию читал барон П. К. Клодт. Один из курсов физики читал А. В. Гадолин. Инженерное дело преподавал профессор трех академий Ц. А. Кюи.

В 1867 г. администрацией училища был проделан эксперимент для определения качества обучения юнкеров. С этой целью на экзамены были приглашены в качестве независимых экспертов член Российской академии наук математик П. Л. Чебышев и член артиллерийского комитета А. Ферсман. Прослушав ответы всех юнкеров на экзамене, П. Л. Чебышев написал отчет: «Как по ответам на вопросы из теории, так и по решению практических задач я мог убедиться, что вообще все пройденное из математики юнкерами усвоено надлежащим образом и они в состоянии успешно пользоваться для приложения всем запасом знаний по математики, сообщенным им в училище». В отчете математик указал, что он счел возможным сделать некоторые сокращения учебного курса по математике, исключив то, что не применяется на практике. А. Ферсман предложил даже несколько сократить курс артиллерии, «дабы давать то, что необходимо строевым офицерам, убрав мелочи технического характера и сведения об иностранной артиллерии, составляющие для строевого офицера роскошь».

Большое значение в обучении придавалось практическим навыкам юнкеров, от которых требовалось доскональное знания орудия. Привитие практической составляющей будущей профессии возлагалось на офицеров-воспитателей, к числу которых относились командиры взводов, батарей и дивизионов.

Н. И. Иванов был выпущен из училища подпоручиком в «3-ю Гвардейскую артиллерийскую бригаду».

В основу воспитания положено положение о портупей-юнкерах, изложенное в приказе начальника училища: «В назначении быть руководителями младших товарищей портупей-юнкера должны видеть не средство обнаруживать свою власть и старшинство, а средство своим примером и нравственным влиянием заслужить уважение подчиненных и развить в них те качества военного и образованного человека, которые они уже приобрели в прежних местах своего воспитания». Это принципиально отличало процесс самовоспитания артиллеристов от традиций Николаевского училища.

О нравственности юнкеров говорит такой факт. Во время неурожая в некоторых областях России в 1868 г. юнкера обратились к начальнику училища с просьбой давать на обед вместо трех блюд – два. А стоимость третьего блюда (примерно 100 руб. в месяц) в течение пяти месяцев перечислять в распоряжение Комитета на «пособие страдающим».

Алексеевское юнкерское училище

Алексеевское юнкерское училище было основано в 1864 г. как Московское пехотное юнкерское училище и просуществовало под этим названием до 1897 г., когда было переименовано в Московское военное училище. Высочайшим приказом по военному ведомству от 18 февраля 1906 г. шефом училища был назначен наследник престола сын Николая II великий князь Алексей Николаевич.

Необходимость учреждения юнкерских училищ обусловливалась значительным числом молодых людей, которые поступали по желанию в полки на различных правах, потом производились в офицеры по необходимости с крайне ограниченным общим и специальным образованием.

С юнкерскими училищами высшее военное руководство России связывало будущность армии. «…Армия будет обеспечена строевыми офицерами со степенью развития, достаточною для… служебных целей. Прочие военно-учебные заведения имеют другие цели, но поднятие нравственного и умственного уровня в массе офицеров мы должны ожидать именно от юнкерских училищ».

В юнкерские училища принимались: из вольноопределяющихся как рядовые, так и унтер-офицеры, а из числа поступивших на службу по жребию только унтер-офицеры. Минимальный уровень образования для поступавших ограничивался четырьмя младшими классами средних учебных заведений, что делало образовательный ценз абитуриентов юнкерских училищ значительно ниже по сравнению с военными училищами. Выше было сказано о посредственной учебе М. В. Алексеева в реальном училище, что также предопределяло для него выбор военно-учебного заведения.

Все поступающие в младший класс подвергались экзамену для вольноопределяющихся 3-го разряда. Это был экзамен по специальной программе, установленной по соглашению министров военного и народного просвещения. Этим же соглашением определен объем знаний для указанной категории юнкеров, который позволит успешно осваивать военные предметы в специальном курсе. Те, кто по итогам экзамена оказались недостаточно подготовленными, зачислялись в юнкерское училище с определением в особое приготовительное отделение с годичным курсом. Естественно, что за этот дополнительный год нельзя было сделать того же, что делалось в средних учебных заведениях за 7–8 лет. Таким образом, общее образование и объем сведений у молодых людей, закончивших юнкерские училища, были значительно ниже, чем у выпускников военных училищ.

Молодые люди с высшим образованием учились один год, поступая сразу в старший класс. Состав юнкеров в училище был далеко не дворянский, большинство происходило из разночинцев, включая юнкеров с высшим образованием.

По окончании учебного курса и успешной сдачи экзаменов юнкера возвращались в свои части и через некоторое время по представлению ближайших своих начальников производились в офицеры. Причем закончившие по первому разряду производились в офицеры независимо от наличия вакансий, остальные – только при их наличии. М. В. Алексеев по окончании училища был первоначально до получения первого офицерского чина отправлен во 2-й гренадерский Ростовский полк, откуда в свое время в качестве вольноопределяющегося был направлен в юнкерское училище.

Юнкерские училища пережили два периода: 1-й организационный с 1864 г. по 1874 г. и 2-й с 1874 г. по 1889 г. – «училища крепнут в данных им основах… выполняют свои задачи. С 1874 г. усложнилась программа вступительных экзаменов и стала «несравненно выше прежней». Повышены требования по русскому языку и математике, введено преподавание физики с элементарными сведениями из химии и тригонометрии… возрастали требования в военных науках. На страницах военно-педагогической прессы отмечают в лучшую сторону Московское юнкерское училище и его начальника полковника Кроймана за особое усердие, связанное с педагогической опытностью, и по устройству юнкерских училищ».

В таблице 6 представлены программы военных и юнкерских училищ. Сравнение программ обучения (количество часов в неделю на обоих курсах) показывает, что в юнкерских училищах был сделан акцент в большей степени на общеобразовательные дисциплины, чем на основные военные дисциплины. Это связано с необходимостью поднять общеобразовательный уровень юнкеров, который изначально при поступлении в юнкерские училища заметно отличался в худшую сторону по сравнению с военными училищами. Важным отличием в программах было преподавание в юнкерских училищах будущим офицерам методики обучения нижних чинов.

Таблица 6

Сравнительная таблица программ военных и юнкерских училищ

В юнкерских училищах готовили офицеров в объеме батальона. Одним из главных недостатков обучения в юнкерских училищах, по мнению современников, была частая смена преподавателей, которыми являлись офицеры штабов и войск, расквартированных в городах дислокации данных учебных заведений. Ротация офицеров-преподавателей была связана с их служебными переводами в другие военные округа. Отсюда вытекала трудность в установлении хороших и твердых методов преподавания и качества преподносимых юнкерам знаний, что носило в известной степени элемент случайности. Так, по воспоминаниям бывшего воспитанника Варшавского юнкерского училища, «у нас была… совершенно исключительная отрасль подготовки юнкеров, которой либо вовсе не было в других училищах, либо она там была в пренебрежении. Это преподавание методики и педагогики. Дело в том, что случайно подвернулся в нашем училище весьма дельный преподаватель упомянутых предметов, артиллерийский подполковник Троцкий-Сенютович, сумевший, помимо основательных знаний, пробудить у юнкеров любовь к преподаванию грамоты солдату…».

Маршал Советского Союза Б. М. Шапошников, закончивший в свое время Алексеевское училище, вспоминал, что предметы, которые преподавались юнкерам, давали не только специальную подготовку для командира взвода, но и способствовали чисто военному и общему развитию будущих офицеров. Материальная база помогала качественному усвоению преподаваемых дисциплин. По артиллерии и инженерному делу имелись довольно хорошие кабинеты.

М. В. Алексеев с присвоением звания прапорщика в соответствие с приказом по 1-й гренадерской дивизии переведен для прохождения службы в 64-й Казанский пехотный полк, который дислоцировался в Витебске.

Трудности с упорядоченным нравственным воспитанием заключались в известной пестроте контингента. «Состав юнкеров в окружных училищах заключал в себе преимущественно такие юношеские элементы, которые, в общем, потерпели кое-какой крах на учебном поприще: не выдержали переходного экзамена из класса в класс или просто не могли дотянуть до конца где-нибудь в гимназии, кадетском корпусе или в духовной семинарии. Поэтому военная дисциплина и строгий режим, учебный и житейский, в юнкерском училище являлись спасительными для этих, до некоторой степени, свихнувшихся элементов».

Для того чтобы эту массу юношей совершенно различного воспитания привести к «общему знаменателю», в основу воспитательного процесса была положена строгая дисциплина, строящаяся на взысканиях за малейшие нарушения. Подобная мера сыграла свою роль в переходный период, продолжавшийся около пяти лет. С налаживанием системы подготовки поступающего в юнкерские училища контингента из прогимназий этот вопрос разрешился.

Система воспитания юнкеров была общая для всех военно-учебных заведений. Весь младший командный состав в роте комплектовался из юнкеров старшего класса. Они, занимая должности взводных и отделенных, производились сначала в армейские унтер-офицеры, а затем в младшие и старшие портупей-юнкера, нося на погонах соответствующее число полосок, как это было в армии. Обычно в каждой полуроте, состоявшей из юнкеров младшего класса, взводный 3-го взвода старший портупей-юнкер объединял строевую подготовку полуроты и носил на основании обычного права название «козерожьего папаши» («козерогами» были юнкера младших классов). Следует заметить к чести училища, что различий между отношением к юнкеру старшего или младшего класса не было, и «козерог» был равен с юнкером старшего класса. Вероятнее всего, это было связано с относительно небольшим временем существования юнкерских училищ, что естественным образом не позволило сформироваться глубоким традициям. Одна из них называлась «Похороны Шпака» и, как отмечает П. А. Нечаев, носила воспитательный характер. Суть ее заключалась в том, что ночью накануне присяги вновь принятые юнкера хоронили чучело, символизировавшее все то, что связывало их с гражданской жизнью. Все это носило организованный характер, при этом офицеры негласно контролировали весь процесс, не позволяя молодой энергии вылиться в возможные нарушения воинской дисциплины.

Академия Генерального штаба

Самое элитное военное учебное заведение было основано по проекту генерал-адъютанта барона Жомини 26 ноября 1832 г. в Санкт-Петербурге при главном штабе его Императорского величества под названием Императорской военной академии. Академии предшествовали училища колонновожатых, существовавшие в Петербурге и Москве в 1810–1812 гг. и в Петербурге в 1823–1825 гг. С момента своего образования академия должна была стать главным центром подготовки общевойсковых командиров и специалистов штабной службы. В ее уставе целями учреждения данного высшего военного учебного заведения были поставлены: а) «образование офицеров к службе Генерального штаба» и б) «вящее распространение (в армии) военных познаний». Офицеры, желающие поступить в академию и служащие вне Петербурга, сначала держали предварительный экзамен при корпусных штабах. Прошедшие отбор в корпусах сдавали экзамены в академии. При этом допускалось поступать сразу во второй, практический, класс, предварительно сдав вступительный и переводной экзамены за первый – теоретический класс. В академии был разрешен экстернат, для чего требовалось сдать экзамены вступительные, переводные и выпускные.

Выпуск Академии Генерального штаба

Курс обучения был рассчитан на 2 года (теоретический и практический классы). Предметы обучения подразделялись на главные и вспомогательные. (см. Схему 1, Приложение 2). Выпуск производился в октябре. Окончившие по 1-му разряду получали следующий чин, по 2-му – выпускались тем же чином, а по 3-му – возвращались в свои части и в Генеральный штаб не переводились. Армейские офицеры переводились в Генеральный штаб с тем же чином, артиллеристы, инженеры и гвардейцы – с повышением (гвардейцы еще со старшинством в последнем чине). Со временем эти правила видоизменялись. В 1869 г. для окончивших обучение по 1-му разряду был введен дополнительный 6-месячный курс, предназначенный для привития практических навыков службы в Генеральном штабе, по окончании которого выпускников причисляли к Генеральному штабу.

Рассматривая деятельность академии в период обучения в ней главнокомандующих (1874–1890 гг.), следует отметить, что он в основном совпал со временем расцвета этого учебного заведения. Современники связывали это с деятельностью одного из авторитетнейших боевых практиков конца XIX в. генерала от инфантерии М. И. Драгомирова, занимавшего должность начальника Императорской военной академии в 1878–1889 гг. Он привлек для работы в академии цвет русской военной интеллигенции, вследствие чего ее популярность в армии сильно возросла. Именно в это время академия приобретает значение «умственного центра армии», становится ее ведущим научным центром.

По оценке официальных источников начала XX в., «академия давала надежное основание для самоусовершенствования». Это подтверждают и ее выпускники того же периода, вспоминая, что академия готовила, бесспорно, квалифицированные кадры знающих и натренированных в умственной работе офицеров, приучая к напряженной работе и к выполнению поставленных задач в указанный срок. Офицеры-слушатели получали основательные навыки к самообразованию. Остальное было персонально за каждым индивидуумом по окончании академии.

Неутешительные итоги Русско-японской войны и сложности, возникавшие в руководящем звене армий и фронтов в ходе планирования и проведения некоторых операций Первой мировой войны, предопределяют нам необходимость заострить внимание на системных недостатках, которые в течение продолжительного времени присутствовали в учебном процессе академии.

Вполне очевидно, что академия должна была идти впереди армии по внедрению новых, актуальных методов и форм ее подготовки в мирное время, одной из которых являлась военная игра. По словам участника Первой мировой войны генерал-лейтенанта М. А. Соковнина, «военная игра – это частичная репетиция экзамена, который держат в военное время, и провал, который влечет за собой бесцельную гибель сотен и тысяч жизней, а также невозвратимые материальные потери и позор для государства. Чем больше будет этих репетиций, тем меньше будет недочетов в стратегическо-тактической подготовке офицерского состава армии».

Выпускники академии с горечью вспоминали, что военная игра, уже вошедшая в жизнь армии, в академии так и не была востребована. «Метода проведения военных игр, метода свободного творчества в них академия не раскрыла своим адептам». По их воспоминаниям, учебный процесс в академии включал очень много второстепенного теоретического материала, который требовалось запоминать, что засоряло память. «…В академический период нашей жизни масса молодых сил тратилась непроизводительно на изучение обширных курсов геодезии, астрономии, статистики и администрации…» Академия не являлась проводником новых актуальных методов подготовки армии в мирное время, большим пробелом в подготовке была полная неосведомленность о современной военной технике. Курс артиллерии не касался ее боевого применения, а было лишь поверхностное ознакомление с материальной частью. «…О силе и могуществе артиллерийского огня никто не дал нам наглядного представления. Поэтому когда японцы (во время Русско-японской войны 1904–1905 гг. – А. П.) сосредоточили огонь батарей, разбросанных по фронту, на участке, намеченном для атаки, то этот прием оказался для нашего командования неприятнейшим сюрпризом. С пулеметом нас тоже познакомили только наши враги, на войне». По воспоминаниям современника, «нелюбовь» к изучению новой техники доходила до того, что даже военный министр В. А. Сухомлинов на одном из строевых смотров полка, указав на пулеметы, сказал: «…первый раз вижу»!

Слушателей академии не знакомили с боевыми качествами солдат и офицеров вероятного противника и союзников, что, конечно же, слабо учитывалось при планировании операций во время ведения боевых действий.

По воспоминаниям выпускников, «…одного мы только не касались – человеческого материала. Что собой представляли немецкие солдаты, австрийские унтер-офицеры, французские офицеры – мы понятия не имели». Подобное положение в отношении своего противника было в русской армии перед Маньчжурской кампанией (1904–1905 гг.). Презрительное отношение к противнику, которых называли «макаками», обернулось горьким поражением в этой войне.

Необходимые практические навыки для службы у офицера Генерального штаба были малы. Практика была недостаточна, а навыки, полученные на отдельных практических занятиях, занимавших продолжительное время, в последующем в служебной деятельности никогда не применялись. «…Мы были выпущены в жизнь больше теоретиками, чем практиками».

По словам бывшего слушателя академии, «…офицеру Генерального штаба в его службе никогда не приходиться производить инструментальной съемки, редко – полуинструментальную, часто глазомерную и почти всегда делать беглые полевые кроки. Вспомнить страшно, сколько времени и сил было затрачено в академии на изучение астрономии и геодезии, на штриховку и отделывание планов и как мало было необходимой жизненной работы по рекогносцировкам позиций и местных предметов и вообще разрешений задач в поле».

Одним из главных недостатков учебного процесса, характерным также и для военных училищ, было отсутствие понятия о «цели боя». Это приводило к убеждению всего офицерского состава, что действовать в бою (в сражении) необходимо «по обращению неприятеля», т. е. угадать желание противника и противодействовать ему. Другими словами, в российских военно-учебных заведениях учили за основу принятия решения брать вероятный характер действий противника, что было заложено в довоенный (до 1914 г.) Полевой устав («Обдумывая план своих действий, начальник должен всегда сначала решить задачу за неприятеля»). Это положение являлось выхваченной из общего контекста мыслью фельдмаршала Мольтке (Старшего) о способе оценки противодействия противника и попало в российские военные нормативные документы как способ принятия решения. Таким образом, логичный способ принятия решения изменялся ровно наоборот (должен быть «угадан» вероятный характер действий противника и под это вносились поправки в свои действия, исходя из наличия своих сил и возможностей и характера местности). Подобное ведение боевых действий лишало наши войска инициативы, заставляя лишь реагировать на действия противника.

Еще одним существенным недостатком была установка на то, чтобы стараться всегда оставлять при себе возможно больший резерв до конца боя, так как считалось, что при резерве начальник не побежден (во главе заботы военачальников российской армии очень часто стоял страх быть побежденным).

Несмотря на перечисленные недостатки, которые широко обсуждались в военной периодике того времени, Николай II незадолго до вступления на престол сказал, что Академия Генерального штаба удовлетворяет своему назначению. «…Главная задача… военной академии… состоит в поддержании и в развитии духовных способностей, в умении владеть подчиненными, затем в преподании умения работать, оценивать обстановку и лишь затем в снабжении запасом знаний». При этом реализация воспитательных целей была в большей степени лишь формальна. По воспоминаниям современников, слушатели академии были предоставлены самим себе в свободное от занятий время. Как жили офицеры, не интересовало начальство, даже заведующих полукурсами штаб-офицеров (офицеры-воспитатели. – А.П.).

В период получения военного образования исследуемыми военачальниками его содержательная часть в военных училищах и академии – суть теоретические основы полководческой деятельности – отличалась своей профессиональной направленностью и имела вид, представленный на схеме 1 (Приложение 4).

Офицерская кавалерийская школа

Один из ее первых начальников сформулировал ее задачи следующим образом: «Задача школы заключалась в том, чтобы офицеров кавалерии и казачьих войск образцово подготавливать к командованию эскадроном и установить известное однообразие служебных требований в кавалерии вообще». Школа состояла из управления и пяти отделов: офицерского, наездников, казачьего, эскадрона Офицерской кавалерийской школы, учебной кузницы. Срок обучения был установлен: для слушателей офицерского отдела – 2 года, с 15 октября по конец октября года выпуска. Курс обучения включал теоретические (теория верховой езды, иппология, теория ковки, «воинские уставы и наставления до кавалерии относящиеся», сведения по истории конницы) и практические (верховая езда на лошадях всех категорий, вольтижировка, занятия по тактике, фехтование и рубка, плавание, ковка лошадей и основы их лечения, дальние пробеги, парфорсная охота) предметы. По окончании курса проводились учения. Срок обучения для слушателей казачьего отдела – 10 с половиной месяцев, с 15 октября до конца лагерного сбора под Красным Селом.

Кавалерийскую школу по отделу эскадронных и сотенных командиров закончил А. А. Брусилов.