Флотилия коммодора Маркема постепенно увеличивалась и насчитывала уже девять судов. Адмиралтейство уведомило его, что вскоре прибудут два главных фрегата, самые крупные корабли королевского флота. Коммодор предвкушал, как он перенесет штандарт на борт «Герцога Йоркского», оснащенного семьюдесятью четырьмя орудиями. К несказанной радости губернатора Шерли, он заявил, что теперь флот способен хорошенько потрепать французов, если те вздумают начать войну.

Военные грузы доставлялись теперь из Лондона регулярно. Каждые пять-шесть дней на берег сходил новый батальон британской армии в мундирах красного цвета. Уже прибыло два с половиной пехотных полка, кавалерийский батальон, и ожидалось появление первых артиллерийских расчетов. Всего «красных мундиров» насчитывалось уже девятьсот человек, и жилых помещений в Бостоне не хватало, поэтому солдат переправили через реку Чарльз и разбили бивуак на Кембриджских полях неподалеку от Гарвардского колледжа.

Колонии воспрянули духом, ощутив мощную поддержку короны. Задача губернатора Шерли и его ближайших помощников намного упростилась. Правда, другая проблема требовала неотложного решения. Французские каперы безнаказанно нападали на английские суда, и по всему Атлантическому побережью торговцы взывали о помощи.

Массачусетс откликнулся на призыв, ряды милиции пополнились новыми ополченцами. Генерал Пепперелл обещал, что к середине весны он сможет выставить не меньше тысячи двухсот человек.

Коннектикут гарантировал полную поддержку военной кампании и обещал прислать семьсот пятьдесят ополченцев. Род-Айленд обязался выставить пятьсот человек, но при этом выдвинул условие, что их ополченцы будут подчиняться лишь своим командирам. Нью-Гэмпшир официально уклонился от участия в кампании, но двести пятьдесят добровольцев от этой колонии сами вызвались прибыть в Бостон. Округ Мэн колонии Массачусетс был малонаселенным районом, но жители округа поддерживали своего самого известного гражданина, генерала Пепперелла, и выставили от себя две роты милиции, по семьдесят пять человек каждая.

Нью-Йорк настаивал, чтобы один из его командиров разделил командование с генералом Пеппереллом. Но Лондон во всех решениях полностью полагался на губернатора Шерли, и Военное министерство назначило главнокомандующим генерала Пепперелла. В приказе, правда, оговаривалось, что генерал сам может выбрать командира нью-йоркской милиции одним из своих заместителей. Нью-Йорк успокоился и согласился выставить семьсот пятьдесят ополченцев.

Вдобавок командование получило приятный сюрприз. Виргиния находилась на достаточно большом расстоянии от Новой Англии, и потому за помощью к этой колонии никто не обращался. Но виргинцы сами написали губернатору Шерли и запросили разрешение на участие в кампании. Их предложение с радостью было принято. Вскоре в Бостоне стало известно, что торговцы готовы предоставить двадцать транспортных судов и восемь шлюпов, которые смогут пополнить боевую флотилию. Кроме того, Виргиния обещала прислать двести опытных ополченцев под командованием полковника Остина Ридли, известного своими победами над превосходящими силами индейцев.

Сенеки тоже обязались прислать своих воинов. Гонка твердо держал данное им слово, и капитан Джефри Уилсон сообщил, что в походе примут участие две тысячи воинов великого сахема.

Но другие ирокезские племена не проявляли особого желания участвовать в войне. Только могауки, которые сами раньше воевали с французами, гуронами и оттава, были готовы прислать своих воинов. Остальные сочли, что их народам непосредственная опасность не угрожает, и пообещали лишь небольшое количество воинов.

Высшее командование решило, что нужно первыми нанести удар по форту Луисберг, не дожидаясь нападения французов. Дата нападения зависела от того, как быстро удастся сформировать и снарядить армию. Не менее важно было, хотя об этом мало кто знал, дождаться возвращения майора сэра Филиппа Ранда и Ренно с донесением об устройстве французского форта. Никаких известий от них до сих пор не было, даже английский колониальный агент в Квебеке ничего не знал об их судьбе.

– Каждый день происходят необыкновенные события, – сказал губернатору Шерли бригадный генерал Уилсон во время одного из своих приездов в Бостон. – Предстоящая кампания объединила все колонии. Плохо только, что для сплочения потребовалось, чтобы над нами нависла смертельная угроза, и все же мы теперь действуем как одно целое.

– Я рад, – задумчиво произнес губернатор Шерли, – что колонии теперь не будут отдельными, изолированными общностями. После окончания военных действий мы будем больше торговать друг с другом, и отныне все общие проблемы будем решать совместно. Колониям нужно держаться друг друга.

Эндрю Уилсон улыбался крайне редко, но теперь лицо его озарила улыбка.

– Самое большое преимущество французов всегда было именно в их единстве, хотя численно мы их превосходили. Если после окончания войны нам удастся сохранить наш союз, это пойдет на благо всем английским колониям.

Всех воодушевляла возросшая военная мощь английских колоний, и мало кто обратил внимание на другое обстоятельство. Король Людовик Французский изменил свою политику относительно гугенотов: вместо того чтобы сажать их в и без того переполненные тюрьмы, он теперь просто высылал их из страны. Большинство беженцев перебирались через пролив в Англию, но в Англии не так просто было найти работу. Поэтому с каждым военным транспортом в Бостон теперь приходил, как минимум, один торговый корабль, до отказа набитый беженцами-гугенотами. Бостон не мог принять столько народа, и многие из них направлялись на границу: кто-то в западный Коннектикут, кто-то в Нью-Гэмпшир, но основная масса оседала в окрестностях форта Спрингфилд.

Минимум двести гугенотов подали заявки на участки вокруг форта и тут же принялись раскорчевывать их. Некоторые старожилы сначала приняли их недружелюбно, но большинство проявили сочувствие. Если не они сами, то их родители прибыли сюда из Старого Света, где влачили нищенское существование. Здесь им и их потомкам открылась возможность свободно жить на собственной земле. Было бы несправедливо лишать других этого права.

Вновь прибывшие в большинстве своем совершенно не представляли себе трудностей новой жизни и не знали, с чего начать. Рене Готье вызвался помочь соотечественникам. Леверет Карзуэлл выделил ему помещение в своей конторе на Хай-стрит, и недавний беженец большую часть времени проводил теперь там: он советовал новичкам, как и что, делать в первую очередь, отвечал на вопросы.

Времени у Рене было в обрез, ведь ему надо было работать и на своей ферме, поэтому Адриана Бартель вызвалась помогать ему. Наконец-то и она могла заняться чем-то полезным. Ежедневно рано утром она отправлялась в городок и сидела в конторе до позднего вечера. Если она сама чего-то не знала, то расспрашивала Уилсонов, Хиббардов или Дональда Доремуса. Авдий Дженкинс всячески помогал молодой француженке, и Дебора, с которой Адриана успела подружиться, немало времени проводила в конторе.

Адриана прекрасно справлялась с новыми обязанностями. Она говорила по-французски, понимала образ мыслей гугенотов и разделяла с ними чувство горечи и утраты.

Проводя столько времени с беженцами-гугенотами, Адриана осознала перемену в собственном отношении к жизни в Новом Свете. Примитивные условия, жестокая и опасная приграничная действительность уравновешивались явными преимуществами. Здесь люди были независимы и обрели не только свободу вероисповедания, но и возможность начать новую жизнь. Все зависело лишь от их трудолюбия, смекалки и упорства. Конечно, удобств тут почти никаких, с Францией Новый. Свет и сравнить невозможно, но землю они получали бесплатно, а угрозы быть посаженным за решетку агентами короля не существовало. Умелые плотники, каменщики, кожевники и другие мастера быстро нашли себе работу и сняли в городе подходящие помещения, намереваясь в будущем выстроить собственные мастерские и дома.

– Здесь мы ничем не ограничены, – сказала как-то Адриана Рене.

– Именно за это я и люблю эту страну, несмотря на то, что мне пришлось тут пережить, – ответил Рене. – Мои дети и дети моих детей никогда не узнают тех ужасов, которые пришлось выстрадать нам.

День ото дня становилось все теплее, и Том Хиббард договорился с несколькими гугенотами, что они помогут ему с постройкой его нового дома и обустройством фермы. Нетти полюбила этих людей и их семьи и решила устроить для них праздник. Адриана и Дебора вызвались ей помочь.

В апрельский воскресный полдень, после посещения церкви, все недавно прибывшие в Спрингфилд были приглашены в еще недостроенный дом Хиббардов. Всю неделю Дебора и Нетти пекли пироги, варили бобы и готовили другие разносолы. Адриана была воспитана как благородная дама и потому не умела готовить, но кухарка Уилсонов научила ее печь хлеб, и к концу недели она уже справлялась с делом как заправский пекарь. Уилсоны, Леверет Карзуэлл и капитан Доремус настояли на том, чтобы внести свой вклад в устройство вечеринки.

Рано утром в воскресенье Том Хиббард и Рене Готье выкопали за новым домом глубокую яму, выложили ее камнями и развели в яме огонь. Когда они вернулись из церкви, огонь почти догорел, мужчины насадили на вертела говядину и оленину и принялись жарить мясо на горячих углях.

Ида Элвин хозяйничала на кухне. Ей помогала дюжина женщин помоложе, но беженцев на кухню не допускали – они были гостями.

Детвора под предводительством малышей Готье резвилась на лужайке перед домом. Дети вновь прибывших гугенотов, ничуть не смущаясь языковым барьером, бегали, кричали и веселились не меньше, чем дети английских колонистов.

Когда все было готово, преподобный Дженкинс попросил минуту внимания. Все склонили головы, и священник испросил у Всевышнего благословения, блага, здоровья и счастья для собравшихся.

Затем на видное место вышел Рене Готье вместе с Адрианой. Она должна была переводить его слова на французский для тех, кто еще не освоил английский.

– Я обращаюсь к вам на английском языке, – начал Рене, – Не потому что вы решили отныне связать свои жизни с английскими колониями. Теперь вашим монархом будет король Вильгельм, вы обязаны присягнуть ему на верность и тогда станете полноправными гражданами колонии Массачусетс. Гордитесь своим новым гражданством и с честью выполняйте свои обязанности. Чтобы выжить в наших условиях, чтобы добиться процветания, нужно держаться всем вместе. Вы будете работать бок о бок не только с такими же, как и вы, гугенотами, но и с английскими колонистами. Я призываю всех мужчин вступить в ряды местной милиции. Я призываю всех женщин помогать местной церкви и тем, кому приходится нелегко. Я призываю вас без промедления послать детей в школу форта Спрингфилд. Чем быстрее они освоят новый язык, тем легче им будет в будущем. И вам тоже. Добро пожаловать!

Колонисты дружно зааплодировали.

Вновь прибывшие внимательно слушали все, что говорилось, и кивали в знак согласия: и мужчины, и женщины. Несколько молодых незамужних женщин внимательно разглядывали Рене, пока он говорил. Они уже знали, что он вдовец; Рене был мужчина видный, а по дороге сюда все проходили мимо его нового дома. Рене мог стать блестящей партией, если только удастся покорить его сердце.

Но молодые женщины не подозревали, что Рене замечает одну лишь Адриану. Правда, сегодня он был занят приготовлением и разделкой мяса, а она разносила еду на тарелках всем присутствующим, так что у них не было и минутки, чтобы словом перемолвиться. Но Рене все время поглядывал в ее сторону.

Праздник затянулся до вечера. Часам к пяти-шести большинство гостей разошлись. Рене и Адриана, Авдий и Дебора задержались, чтобы помочь хозяевам убраться. Неожиданно Рене пригласил всех поужинать к себе.

Они пешком шли через поля, соединявшие соседние фермы. Все прихватили с собой то, что осталось после дневного пира. Дети бежали впереди. Казалось, что они ни капли не устали. Рене специально немного отстал, Адриана шла вместе с ним.

– Ты много поработала сегодня, – заметил он. – Даже на секунду не присела.

– Это лишь малая толика того, что я хотела бы сделать для этих напуганных и удрученных жизнью людей, – ответила Адриана.

– Но тебя уже не назовешь напуганной. Ты вписалась в нашу жизнь.

– По-моему, да, Рене. Я изменилась, сама того не заметив. За последние несколько недель, когда я беседовала со всеми этими несчастными, я поняла, что жизнь здесь вовсе не так уж плоха, как мне казалось раньше. Я могу пережить трудности, даже опасности местной жизни, потому что у нас тут есть нечто поважнее – свобода. И люди здесь искренне готовы помогать друг другу.

– Что ты собираешься делать в будущем? – спросил Рене.

Адриана пожала плечами:

– Пока не решила. И не тороплюсь решать. Милдред и Эндрю Уилсоны так добры ко мне. Они действительно хотят, чтобы я жила с ними, и я знаю, что я им не в тягость.

– Но ты ведь должна выйти замуж, – напрямик сказал Рене.

– Наверное. – Адриана хотела бы избежать этого разговора. Она знала, что он сейчас скажет, и не представляла, как можно его остановить.

– Ты нравишься моим детям, – продолжал Рене.

– Мне они тоже нравятся. Даже очень. Они просто прелесть.

– Я тоже очень привязался к тебе, – мягко сказал Рене.

– Спасибо. – Она понимала, что отвечает невпопад, но ей больше всего на свете хотелось прекратить разговор.

Рене не унимался:

– Я не просто привязался к тебе, Адриана. Когда Луизу убили, я думал, что больше уже никогда никого не полюблю, что она навсегда останется частью меня. Я любил ее с. самой юности, она выносила и родила моих детей. К тебе я испытываю совсем другие чувства, но они тоже искренние.

– Рене, пока ты не зашел слишком далеко, – прервала его Адриана, – позволь спросить: может, ты так привязан ко мне потому, что тебе просто нужен кто-то? Тебе нужна жена. Твоим детям нужна мать. Скоро Нетти и Том переберутся в свой собственный дом, и тебе понадобится женщина, чтобы делать работу по дому, помогать с огородом.

Рене запротестовал:

– Это несправедливо. Конечно, я не могу не думать о своем положении.

– Сегодня на вечеринке было столько симпатичных молодых женщин, которые очень даже внимательно к тебе приглядывались, – сказала Адриана. – Если бы не было меня, возможно, ты бы обратил внимание на кого-то из них.

– Да, я обратил, – рассмеялся Рене. – Особенно на эту маленькую брюнетку, Мишель Бовье, она веселая и хорошенькая. Но ты есть, и я буду, счастлив, если ты согласишься стать моей женой.

– Мне очень жаль, – ответила Адриана.

– Значит, ты уже условилась с Джефри Уилсоном перед его отъездом?

– Нет, Рене. Я сказала ему то же самое, что сейчас сказала тебе. Я не уверена, хочу ли выйти за одного из вас.

– Понятно.

– Надеюсь, что понятно, – воскликнула Адриана.– Я уже немного успокоилась и потихоньку начинаю снова ощущать почву под ногами. Но я собираюсь прожить здесь всю жизнь и должна хорошенько обдумать, как мне ее прожить.

Рене понимал, что мучит девушку, может, даже лучше ее самой. Он внимательно и терпеливо слушал ее.

– Но к кому склоняется твое сердце?

– Ни к кому, – ответила Адриана. – Когда сердце заговорит, я почувствую.

– Я подожду, – ответил Рене.

Неожиданно Адриана потянулась и поцеловала его.

– Спасибо, Рене. Я постараюсь, чтобы тебе не пришлось ждать слишком долго.

Джефри Уилсон заметил, что все члены семейства Гонки сильно отличались от остальных индейцев. Эличи поразительно быстро освоил стрельбу из мушкета и его устройство и сам стал инструктором. Теперь он помогал Джефри, и они вместе обходили в поле группы воинов, которые стреляли по мишеням.

Воинам было гораздо легче общаться со своим одноплеменником, и Джефри позволял Эличи вести занятия.

– Хорошенько прижми приклад к плечу. – Эличи шел вдоль линии воинов и давал советы то одному, то другому.– Не тяни курок, жми на него… Никогда не опускай прицел… Когда нашел мишень и прицелился, не медли. Промедлишь, моргнешь разок, и мишень сместится.

Ополченец, который занимался с этой группой воинов, мог сказать на языке сенеков всего несколько слов и потому был очень рад такой помощи.

Джефри и Эличи направились к следующей группе.

– Сегодня мне все время на ум приходит Ренно, – сказал Эличи.– И матери он приснился прошлой ночью. Он в большой опасности, – говорил Эличи с полным самообладанием, как может говорить лишь настоящий воин сенека. Джефри в сны не верил, но встревожился, потому что знал, что индейцы умеют предчувствовать.

– Сестра моего отца явилась во сне моей матери и говорила с ней. Санива открыла ей, что Ренно угрожает смертельная опасность. – Эличи говорил так же ровно и спокойно.

– Ты переживаешь за него. – Слова сами собой выскочили у Джефри.

Молодой воин покачал головой:

– Санива будет наблюдать за Ренно, он не погибнет. Она будет охранять его и даже если не явится ему, все равно подскажет, что нужно делать.

Джефри подумал, что ему никогда до конца не постичь индейцев. Возможно, Ренно действительно угрожает большая опасность, но он совершенно не мог представить, как дух умершей тетки сможет его защитить.

Они замедлили шаг, и подошли к следующей группе стрелков. Многие из воинов уже прошли курс обучения, и теперь инструкторы обучали молодых юношей, которым еще только предстояли испытания на звание воина. Джефри замер, заметив среди юношей и Уолтера Элвина.

Никогда в английских колониях, в том числе и в форте Спрингфилд, не подумали бы обучать военному делу такого молодого юношу, да еще инвалида. Здесь же, казалось, все смотрели на это как на нечто естественное.

Джефри остановился за спиной Уолтера и внимательно наблюдал за ним.

Юноша быстро зарядил мушкет и внимательно прицелился. К стволу вяза был прикреплен кусок бересты, на котором углем нарисованы голова и туловище воина. Уолтер нажал на курок, и пуля пробила дырку в груди мишени.

Уолтер быстро и ловко перезарядил мушкет, совсем как какой-нибудь ветеран-ополченец. Тут он заметил, что за ним наблюдают, обернулся, увидел Джефри и улыбнулся ему.

Мальчик так метко стрелял, что было бы жестоко его прерывать, и Джефри только улыбнулся в ответ, похлопал его по плечу и пошел дальше.

Но он задумался об Уолтере всерьез. Ида Элвин не случайно волновалась за сына. Джефри понял, что надо поговорить о нем с Гонкой. Сенеки имели право с детства обучать военному искусству своих сыновей, но Уолтер гражданин Массачусетса, хотя и. живет в настоящий момент с индейцами.

Вечером, после того как дневные занятия были окончены, а мушкеты вычищены и составлены в козлы, Джефри отправился к великому сахему.

Гонка только что пришел с совета и сидел перед огнем, на котором готовился ужин. Глубоко задумавшись, он курил трубку и поднял на Джефри отсутствующий взгляд. Стоило ему узнать Джефри, как он тут же поднял руку в приветственном салюте и улыбнулся.

Джефри ответил ему тем же и сел рядом с Гонкой. Гонка протянул ему трубку, Джефри сделал несколько затяжек, хотя и не любил индейский табак.

Они молча докурили трубку до конца и только тогда заговорили. Будь на месте Гонки какой-нибудь другой индеец, Джефри начал бы с разговора о погоде или охоте, затем о более серьезных событиях, включая сон Ины о Ренно и стрелковую подготовку ирокезов, и только потом перешел бы к делу. Но он прекрасно знал, что с Гонкой лучше не тратить слов попусту, и потому сразу заговорил о том, что волновало его больше всего.

– Уолтер, – сказал он, – учится стрелять из огненной дубинки.

Гонка кивнул:

– Он хороший ученик. Он уже стреляет лучше многих воинов.

Джефри перешел к главному:

– Его мать была бы сильно опечалена, узнай она, что Уолтер обучается военному искусству.

– Она не знает. – Гонка был человеком практичным. Джефри попытался еще раз:

– Многим из английских колонистов это не понравится. Они скажут, что такому мальчику, как Уолтер, еще рано обучаться военному искусству.

Великий сахем хранил спокойствие.

– Уолтер теперь живет среди сенеков, – мягко, но твердо сказал он. – Он научился владеть ножом, томагавком и луком. Теперь он учится обращаться с огненной палкой.

Джефри знал, что спорить бесполезно. Уолтера доверили индейцам, и все однозначно признали положительные перемены, произошедшие в нем за время пребывания среди сенеков.

– Все так, как сказал великий сахем.

Но Гонка не собирался заканчивать разговор, он воспользовался предлогом, чтобы изложить свою точку зрения:

– Пройдет еще одна зима, и Уолтер будет готов к испытаниям на звание воина. Он станет младшим воином и тогда сможет выходить на тропу войны и сражаться с врагами сенеков.

Джефри был потрясен:

– Мать Уолтера думает, что он вернется к ней.

– Уолтер не будет жить там. Он будет приходить в гости. Он навсегда останется жить с сенеками. Таково будет его желание. Здесь же он найдет себе жену. Его дети тоже станут сенеками.

Джефри знал, что Гонка прав. Уолтер здесь намного более счастлив, чем в форте Спрингфилд. Здесь никто не обращает внимания на его физический недостаток. Только здесь он сможет прожить полноценную, нормальную жизнь. Но кто-то должен взять на себя ответственность и сказать об этом тетушке Иде.

– В землях сенеков Уолтер станет уважаемым человеком. – Гонка даже не повысил голоса, но в нем было столько уверенности, что не могло возникнуть сомнений в истинности его слов. – Когда его мать узнает об этом, она перестанет печалиться.

Джефри вдруг понял, что Гонка взял Уолтера Элвина под свою опеку и относился к нему как к своему сыну. Что еще можно пожелать юноше, который будет расти рядом с такими воинами, как Ренно и Эличи? И Джефри решил положить конец этому разговору:

– Уолтер станет великим воином сенеков.

Гонка что-то промычал в ответ. Он и сам прекрасно знал это.

Преподобный Авдий Дженкинс провел скромную церемонию венчания и соединил узами брака тетушку Иду и Леверета Карзуэлла. Ида принципиально не желала приглашать гостей, поэтому на церемонии присутствовали лишь Дебора и Уилсоны. Леверет сожалел, что другим жителям форта Спрингфилд не посчастливилось увидеть его новую жену в прекрасном новом платье из светло-коричневой шерсти, которое сшила специально к этому случаю Нетти Хиббард. Ида действительно выглядела очаровательно, особенно когда улыбалась.

После венчания все отправились в дом священника, где был накрыт стол, и на этом свадьба закончилась. Том и Рене перенесли вещи Иды в новый дом, который выстроил в городке Леверет.

Через двое суток молодожены уехали в Бостон. Леверет должен был присутствовать там по делам. Он сказал Эндрю Уилсону, что хочет прикупить кое-что из мебели, которую ввозили из Англии, и которую невозможно было достать в форте Спрингфилд.

– Она трудилась всю свою жизнь, пусть поживет теперь как настоящая леди! – заметил при этом Леверет.

Ехали они не торопясь, останавливались в небольших придорожных гостиницах, а в Бостоне сразу отправились в гостиницу «Хэнкок Хауз». Ида впервые выступила в роли жены своего мужа и вместе с ним принимала гостей и его коллег. Она высказывала ему свое мнение о них, а Леверет, уважавший взгляды супруги, внимательно выслушивал ее. В свой последний вечер в Бостоне они ужинали в баре «Хэнкок Хауза». Иде очень понравилась еда, но чувствовала она себя неуютно.

– Цены здесь баснословные, – призналась она Леверету. – В гостинице Доремуса за такие деньги можно восьмерых накормить до отвала.

– Когда-нибудь мы поедем в Лондон, – ответил ей муж.– Вот тогда ты действительно сможешь сетовать на цены.

– У меня испортится аппетит!

– Только помни, – спокойно заметил Леверет, – что теперь ты можешь себе позволить дорогой ужин.

Ида не могла с этим согласиться:

– Даже если могу, это вовсе не значит, что надо тратить такую уйму денег!

Покончив с десертом, они вернулись в свой номер. Официантка из бара принесла наверх чай для Иды и горячий грог для Леверета. Ночи были еще прохладными, и они грелись у открытого огня камина.

– Я хотел тебя кое о чем спросить, – сказал Леверет.– Что ты думаешь делать со своим старым домом?

– Наверное, действительно надо что-то с ним делать, хотя мне этого и не хочется. Земля стоит совсем мало, но я теперь не смогу поддерживать ее в порядке, как раньше, а нанимать кого-то смысла нет – наемные рабочие никогда так не выкладываются, как те, кто работает на себя. Я думала оставить дом Уолтеру, но, боюсь, он навсегда останется с индейцами сенеками. Возможно, я отдам половину земли Хиббардам, половину Рене Готье. А вот что делать с домом, ума не приложу.

– Тому и со своим участком дай бог справиться, то же самое можно сказать и о Рене. Не забывай, что, когда в прошлом месяце в форт Спрингфилд приезжал окружной судья, он взял с них взносы в счет долга за ферму Джека Девиса. Так что земли им обоим и так хватает.

– Деборе с Авдием земля тоже не нужна, – нахмурилась Ида. – Но мне бы хотелось отдать ее тому, кто любит землю и будет на ней работать.

– Продай ее, – предложил Леверет. Ида еще больше нахмурилась:

– Кто захочет покупать землю, когда ее можно получить бесплатно?

– Но бесплатно раздают участки в лесу. А у тебя хороший, раскорчеванный участок, который к тому же обрабатывался в течение многих лет. И дом уже готов. Покупатели найдутся, хотя бы из числа гугенотов, которым удалось сохранить кое-какие средства.

Ида ничего не понимала.

– Тебе самой вряд ли понадобятся эти деньги. Но ты сможешь их отложить, разделишь потом между Деборой и Уолтером.

– Да, Деборе и Авдию лишние деньги не помешают. А что будет нужно Уолтеру через несколько лет, одному богу известно. Но как мне найти покупателя, Леверет?

– Никак. Доверь это мне, я все сделаю сам.

Ида Карзуэлл подумала, что второй брак в корне изменил всю ее жизнь.

Шаги были тихие, но Ренно все равно их услышал. Он поднялся, прижался к стене маленькой церкви и крепко сжал в руке томагавк.

Подошел сэр Филипп в форме французского офицера.

– Мне пришлось идти в этом мундире, чтобы меня не остановили караульные. Но я захватил замшевые штаны и рубаху.

Он переоделся, и они спрятали мундир в кустах за церковью.

– Вот, возьми.– Англичанин протянул Ренно сверток.– Я снял копии с карт и со всех остальных документов. Может, пройти удастся лишь одному из нас, передай все это в Бостон. Но ты можешь отказаться нести сверток, я не буду тебя винить. Если тебя поймают с ним, то наверняка повесят или расстреляют.

Ренно пожал плечами и ответил:

– Если Золотой Орел поймает меня, то убьет и без всяких бумаг.

Они направились к проливу Канзо, стараясь держаться подальше от города. Впереди шел Ренно, он прекрасно знал, как лучше пробраться к бухточке, в которой гуроны прятали свои каноэ. Когда они подошли к месту, Ренно остановился и поднял руку.

Филипп ничего не услышал, но он целиком и полностью доверял Ренно.

Ренно простоял так минут пятнадцать, потом начал спускаться к воде.

– Четверо гуронов взяли каноэ, – сказал он. – Плохо, если они нас заметят.

Для Филиппа было чудом, что Ренно вообще услышал, как шли гуроны, а уж то, что он смог точно определить, сколько их было, казалось вообще загадкой.

Ренно не зря ходил в бухту на разведку, теперь он знал, где именно искать лодку. Он забраковал одно большое каноэ и выбрал другое, поменьше.

– Скажи, что надо делать, – сказал Филипп, когда они уселись в лодку.

– Умеешь грести? Нет? Тогда сиди. Ничего не делай. – Ренно уверенно управлял лодкой, он быстро вывел ее из бухточки в быстрые воды пролива. Он сознательно отклонился немного к югу, поддавшись воле течения, но не переставал при этом грести, и скоро они уже были совсем близко от берега.

Филипп понял хитрость Ренно. Тот хотел обойти охотничий отряд гуронов и в то же время проплыть по воде хотя бы часть долгого пути из французской Акадии до округа Мэн в Массачусетсе. Небо затянули облака, ни луны, ни звезд не было видно, а вскоре заморосил дождь. При других обстоятельствах можно было бы сетовать на ветреную и дождливую погоду, но сейчас сэр Филипп был весьма доволен. Погода для побега – как по заказу.

На материке прямо у берега они заметили огни, и Филипп понял, что тут находится ферма.

Ренно уже давно увидел ее и проплыл мимо. Потом, продолжая грести, вытянул шею, прислушался и сказал:

– Кто-то плывет за нами.

Филипп напряг слух, но ничего, кроме завываний ветра, не расслышал. Лес на материке выделялся темным пятном, никакого движения на воде позади он тоже не видел, но на всякий случай достал мушкет.

Ренно приналег на весло и внезапно повернул к берегу. Когда каноэ ткнулось носом в берег, он тут же выскочил на землю, и Филипп последовал за ним. Ренно выхватил нож и несколько раз ударил по борту каноэ, Филипп сделал то же самое.

Разрезав лодку на части, они отнесли их подальше и бросили в кустарник на опушке, потом сломали весло и тоже забросили обломки в кусты.

– Это не остановит гуронов надолго, – прошептал Ренно. – Но немного времени мы выиграли.

И, не тратя больше ни секунды на разговоры, он побежал вперед. Лес казался Филиппу неприветливым и совершенно одинаковым, куда ни глянь, но Ренно безошибочно угадывал, в какую сторону бежать, легко огибал все препятствия, не замедляя бега.

Филипп бежал рядом, он пытался беречь силы. Хоть он и был в прекрасной физической форме, но знал, что не может сравниться с Ренно. Он понял, что Ренно хочет оставить преследователей как можно дальше позади.

Так они бежали достаточно долго. Когда попадались открытые участки, они переходили на быстрый бег, в лесу бежали трусцой, но на шаг почти не переходили.

Наконец Ренно подал знак остановиться. Филипп прислонился к стволу дерева. Он не хотел признаться даже самому себе, что устал. Еще он знал, что ночь только началась и впереди их ждет долгий и трудный путь.

Ренно лег и прижал ухо к земле, при этом он вытянул руки в стороны и прижал их тоже к земле ладонями вниз. Англичанин понимал, что Ренно «слушает» не только ушами, но и руками. Какое-то время Ренно не шевелился, потом вскочил на ноги.

– Гуроны идут. Восемь воинов, может, больше.

– Откуда ты знаешь, что гуроны? – Филипп не хотел говорить, потому что они уже снова бежали, но любопытство перевесило.

– Не французы, – ответил Ренно. – И слишком умные и быстрые для оттава и алгонкинов.

Филипп даже не думал спорить с Ренно. Он вдруг понял, что гуроны могли идти за ним от самого форта Луисберг. Наверняка полковник де Грамон приказал им следить за бывшим британским офицером, а Филипп ничего не заметил. Что ж, теперь уже ошибку не исправишь, нужно искать выход из создавшегося положения.

Ренно бежал в одном и том же темпе всю ночь. Его тело целиком и полностью подчинялось его воле, и когда на рассвете небо над макушками деревьев посветлело, он был так же свеж и бодр, как вчера вечером.

Филипп, напротив, окончательно выбился из сил. Он боялся, что ноги подведут, и он упадет. Ренно понял, что друг на пределе, и показал на небольшое углубление под огромным валуном.

– Жди, – сказал он. – Сядь и отдохни.

Филипп с благодарностью подчинился, Ренно же, к его удивлению, убежал на запад. Двигался он медленно, и Филипп решил, что Ренно отправился на разведку.

В любом случае, Филипп получил то, чего ему так сильно не хватало, – возможность отдохнуть. Он снял мокасины, размял ступни и икры. Во рту совсем пересохло, но поблизости не было воды.

Наконец вернулся Ренно, он знаками показал, что нужно срочно двигаться дальше, и они опять побежали на восток.

– Я оставил ложный след, – сказал он.– Выиграем время.

Примерно через час они подбежали к небольшому ручейку. Ренно быстро перепрыгнул через воду, Филипп вслед за ним. Какое-то время они бежали вдоль ручья.

– Теперь пей, – сказал Ренно, и сам встал на колени у ручья. Никогда еще вода не казалась Филиппу такой вкусной.

Потом они снова побежали, теперь уже на юг. Солнце стояло высоко в небе, облака рассеялись. Когда они поднялись на вершину холма, Ренно остановился, чтобы внимательно осмотреть местность. Казалось, он нашел то, что искал, и уверенно и бесшумно взобрался на другой холм, повыше. Там он быстро вбежал в густой хвойный лесок, сел на корточки и сказал:

– Ешь, потом отдыхай.

Филипп взял пригоршню сушеного маиса и несколько полосок вяленой оленины. Он тоже прихватил с собой немного еды.

– Сможем мы уйти от гуронов?

– Попробуем, – ответил Ренно.

– Наверное, Грамон следил за мной, а может, и за тобой. – Молодой сенека кивнул:

– Гуроны всегда начеку.

– Но ты думаешь, нам на время удалось уйти от них?

– Они идут по ложному следу, – ответил Ренно. – Потом обнаружат ошибку, снова отыщут верный след. Ты спи, Филипп. Я тебя разбужу, и мы опять двинемся вперед.

Сэр Филипп сам не ожидал, что так быстро заснет. Он настолько доверял своему спутнику, что даже не сомневался, что тот будет охранять его сон.

Он понятия не имел, как долго проспал, пока Ренно не потряс его за плечо.

– Вставай.

– Ты тоже спал? – спросил, поднимаясь, Филипп. Белый индеец улыбнулся.

– Сделал еще один ложный след.

Опять они побежали, всего дважды за этот день они останавливались, чтобы попить. Только когда стемнело, они снова устроили небольшой привал и поели.

Филипп пришел в ужас, когда Ренно показал ему знаками, что сразу после еды они должны снова отправляться в путь. Но он и не думал возражать. От Ренно сейчас зависел успех всего предприятия и их собственные жизни.

Ренно остановился, когда было далеко за полночь. Если бы с ним не было Филиппа, он бы бежал без остановки, но он видел, что другу необходим отдых. Ложный след, который он оставил, позволит им отдохнуть несколько часов. Они напились воды из ручья, и Ренно знаками показал Филиппу, что они будут отдыхать.

Проснулся Филипп, когда было еще темно. Он чувствовал себя совершенно разбитым.

– Ренно, – обратился он к индейцу, – я хочу, чтобы дальше ты шел без меня. Я не могу выдержать твой темп.

– Мы идем вместе, – твердо ответил Ренно.

– Послушай меня и будь благоразумен. Я не смогу бежать, как бежишь ты, и, рано или поздно, гуроны догонят нас. Один из нас должен донести всю информацию, которую мы собрали о Луисберге, до Бостона. Если мы оба погибнем, то все наши старания будут насмарку.

– Идем сейчас, – ответил Ренно. – Вместе.

Когда взошло солнце, сэр Филипп совсем потерял счет времени. В голове у него все перепуталось, но ноги двигались автоматически. Они бежали час за часом, он плохо помнил, когда и где они останавливались, чтобы поесть и попить, и просто выполнял все приказы Ренно. Сэр Филипп смутно понимал, что молодой сенека сам почти не отдыхает, убегая в сторону, запутывая следы или создавая ложные. Невероятно, на что был способен этот молодой индеец, но и преследовавшие их гуроны ему не уступали. Теперь они уже наверняка знали, что Ренно и сэр Филипп шпионы. Разумеется, Грамон приказал их убить.

День и ночь перемешались в голове Филиппа, ноги болели и кровоточили. Он знал, что, несмотря на то, что Ренно давал ему возможность отдыхать, долго ему не продержаться.

Ренно волновался за друга гораздо больше, чем показывал внешне. Дважды они чуть не наткнулись на охотничьи отряды воинов-алгонкинов, но он ничего не сказал Филиппу. Что толку тревожить человека, который и так старается из последних сил держаться на ногах. Здравый смысл подсказывал Ренно, что разумнее ему идти вперед одному, но он не мог оставить Филиппа. Сенека никогда не бросает друга. Даже если они попадут в плен, честь важнее задания, важнее самой жизни.

Он и сам устал. Он отказывал себе в отдыхе, чтобы запутывать врага ложными следами, но из-за этого не высыпался и чувствовал, что сильно изматывает себя. Может, стоило остановиться и принять бой, хотя врагов намного больше.

Единственным утешением служило сознание того, что гуроны тоже устали. Но они должны были стать осторожнее, ведь он столько раз их обманывал ложным следом, что больше этот трюк, наверное, не пройдет.

По расчетам Ренно, они должны были быть уже в округе Мэн, но это не остановит врага. Остановить их сможет лишь английский форт. К тому же к ним могли присоединиться и алгонкины, ведь сейчас они идут по землям этого племени. Тогда будет еще сложнее, так как кто же лучше алгонкинов знает эту территорию?

Филипп неуклонно терял силы, он уже не мог бежать с прежней скоростью. Ренно сбавил темп, но это мало помогало. Однажды днем он долго стоял на вершине холма и смотрел назад, в ту сторону, откуда они прибежали. Будь он один, он вообще мог не оставлять следов, особенно в тех местах, где почва была потверже. Но англичанин слишком неуклюж, и Ренно знал, что за ними тянется отчетливый след. Гуронам не составит никакого труда найти его.

И тут подтвердились его самые страшные опасения. Он заметил небольшое движение в лесу. Значит, гуроны отстали от них всего на три-четыре мили. И бежали они теперь быстрее, чем Ренно и Филипп.

Ренно понимал, что близится развязка, и снова прибавил темп. Но Филипп уже не мог двигаться быстрее, он часто спотыкался, иногда опускался на одно колено, а то и вовсе растягивался, на земле. Держался он только на упрямстве и силе воли.

На рассвете они остановились, и Ренно помог измотанному другу перебраться через гниющий ствол рухнувшего огромного дуба. Они спрятались за большим валуном, Ренно снова наклонился к земле и прислушался, потом сказал:

– Будем сражаться. Скоро здесь будут гуроны. Они очень близко.

Филипп облизал потрескавшиеся губы. Он знал, что битва означает конец для них обоих, и уже придумал другой план действий.

– Может, они не найдут нас здесь, – сказал он. – Дерево и валун хорошее укрытие.

– Сначала не найдут, – согласился Ренно. – Пойдут дальше. Потом потеряют след. Вернутся и найдут.

– Думаю, мы можем обхитрить их, – продолжал Филипп. – Я спрячусь здесь. Ты устроишь еще один ложный след. Когда вернешься за мной, я уже отдохну и смогу бежать дальше.

Ренно понимал, что это неприемлемый план. Он никогда по собственной воле не оставит товарища. Но он понимал также, что это единственный способ выиграть время.

– Военная кампания по захвату Луисберга, – настаивал Филипп, – зависит от нас: хотя бы один из нас должен добраться до Бостона. Вот, возьми. – Он протянул индейцу свой пакет, оставив себе несколько маловажных бумаг.

Ренно решился.

– Я вернусь за тобой, – сказал он и быстро исчез в лесу.

Майор сэр Филипп Ранд прекрасно понимал, что должен делать. Он уже не сможет идти дальше, но собственная судьба мало его волновала. Он знал, какая опасность его ожидает, и добровольно вызвался на это задание. Сейчас самое важное, чтобы Ренно смог уйти.

Спокойно и методично майор проверил свой мушкет, пистолеты и улыбнулся сам себе. Троих-то гуронов он успеет уложить.

Прошло не больше четверти часа, и появились гуроны. Они шли быстрым шагом, впереди двигался воин крепкого телосложения, он не сводил глаз со следа. Замечательная мишень.

Филипп поднял один пистолет, прицелился и нажал на курок. Гурон тут же рухнул на землю. Остальные воины схватились за луки и стрелы. Раздался второй пистолетный выстрел, и упал второй гурон.

Оставшиеся в живых воины рассеялись по лесу и спрятались за деревьями. Они поняли, откуда стреляет противник, и окружили его полукольцом.

Филипп ждал. Наконец он заметил еще одного воина, тот неосторожно высунулся из-за дерева. Филипп знал, что это его последний выстрел. Он встал, чтобы враг хорошо видел его, и выстрелил. Гурон упал, а Филипп громко рассмеялся.

Он все еще смеялся, когда в его тело впилось сразу несколько стрел. Улыбка навеки замерла на его лице, и он рухнул на землю.

Ренно услышал два выстрела и остановился. Потом раздался более громкий мушкетный выстрел, а чуть позже победный клич гуронов. Значит, Филиппа обнаружили. Воины не смогут ничего разобрать в бумагах, которые найдут у Филиппа, но отнесут их Грамону, а тот сразу все поймет.

Но как же гуроны могли так быстро обнаружить Филиппа? Скорее всего, он сознательно привлек к себе внимание врагов. Зачем? Причина может быть только одна: он давал Ренно шанс добраться до своих.

Ренно внутренне скорбел по своему отважному другу, но знал также, что не должен подвести Филиппа. Теперь он просто обязан дойти до Бостона. Он повернулся и побежал дальше на юг. Гуроны будут, конечно, преследовать его, но, убив того, которого Золотой Орел наверняка считал более важным врагом, они уже не будут проявлять прежнего рвения.

К тому же теперь у война-сенека появилась возможность показать гуронам, что он сильнее и хитрее целого отряда врагов. Эта мысль придала Ренно сил. Он долго бежал без остановки, а когда выбежал на берег широкой, но мелководной реки, пробежал по воде почти до противоположного берега, а потом осторожно пошел по воде вдоль берега. Гуронам придется долго искать его след. Вода была ледяная, но Ренно не обращал на это внимания, а вскоре снова согрелся на бегу.

Он бежал так, как его учили бегать с самого раннего детства, – ни одного лишнего движения, огибая все препятствия и глубоко дыша. Теперь гуроны поймут, почему их извечные соперники и враги сенеки с таким презрением относятся к ним. Замедлил бег Ренно только с наступлением темноты, но и теперь он не остановился, а продолжал бежать трусцой.

Прошло много времени, когда он заметил упавшее дерево с большим дуплом, заросшее кустами. Он знал, что намного обогнал гуронов и может позволить себе отдохнуть. Инстинкт подскажет ему, если появится опасность.

Ренно залез в дупло и, порадовавшись теплу внутри, затянул входное отверстие опавшими листьями и вьющимися растениями. По привычке он крепко сжал в руке томагавк и сразу заснул.

Почти тут же он увидел сон. Сон был настолько реальным, что Ренно долго потом не мог прийти в себя. Верхушка дерева раскрылась сама по себе, и он видел все, что происходило снаружи.

В проеме появилась массивная фигура, и Ренно узнал своего косматого брата медведя Ягона. Они долго молча смотрели друг на друга, как случалось много раз еще при жизни зверя. Потом обменялись приветствиями, и Ренно почувствовал зуд в позвоночнике. Ягон предупреждал его о серьезной опасности.

Постепенно Ягон исчез.

Ренно зашевелился и готов был проснуться, когда вдруг появилась еще одна фигура. Ренно узнал Саниву.

– Ты спишь, сын моего брата, – сказала она. Ренно попробовал ответить, но не смог.

– Неужели ты присоединишься ко мне, в землях наших предков, до того как пробьет твой час? Ты поторопился заснуть, сын моего брата, – говорила Санива.

Она тоже предупреждает его!

– Воин-сенека, – продолжала Санива, – не спит и не отдыхает, пока не выполнит своего долга. – В ее голосе послышался упрек. – Тебе тепло. Тебе уютно. Но если ты не встанешь, ты умрешь.

Опасность велика!

– Тебя ждут три испытания, сын моего брата. Встреть же их достойно, и ты победишь! Но стоит тебе проявить малодушие, и ты погибнешь!

Видение исчезло. Ренно мгновенно проснулся.

Духи-покровители предупреждали его, он не мог не подчиниться. Он опять пустился в путь, несмотря не темноту.

Сон был настолько подобен яви, что Ренно снова и снова переживал его, но вдруг остановился и замер. Он забыл об осторожности, а стоит воину забыть об осторожности в лесу, и второго шанса у него больше не будет. Неподалеку были люди, и много людей.

Ренно попытался сосредоточить свой взгляд на дереве вдалеке и постепенно стал различать и остальные силуэты. Он чуть не забежал прямо в большой лагерь алгонкинов!

В отряде было около пятидесяти воинов, сейчас все они спали, завернувшись в теплые шерстяные одеяла. Нет, их намного больше, может, два раза по пятьдесят. Если его поймают, то, прежде чем убить, снимут с живого кожу за такую глупость.

Ренно осторожно отошел подальше от лагеря, теперь он снова был настороже: все видел, все слышал, все чувствовал.Такой лагерь наверняка охраняет много караульных, кто-то из них должен быть неподалеку.

Ага! Прямо впереди стоял часовой-алгонкин, всего в каких-нибудь десяти футах, но спиной к Ренно. Хорошо, что это не сенека, даже не гурон, иначе Ренно уже не было бы в живых.

Ренно подкрался ближе, еще ближе. Он не хотел метать томагавк, тот может отскочить от воина и удариться о дерево, упасть на землю, вообще создать шум. Он крепко сжал томагавк в руке. Теперь до караульного рукой подать.

Вдруг алгонкин почуял опасность. Он тут же развернулся и занес над головой каменный нож.

Ренно ударил до того, как воин успел закричать. Удар пришелся прямо в лоб, и алгонкин замертво свалился на землю.

Ренно не стал снимать скальп с врага. Ему самому грозила смертельная опасность, и он решил как можно быстрее уходить.

Он обошел еще двоих караульных и, наконец, оставил лагерь позади и побежал дальше. Теперь можно вздохнуть с облегчением. Когда рассвело, он перешел на бег. Ел он прямо на ходу.

Весеннее солнце было в зените, когда Ренно остановился у небольшого лесного озера. С трех сторон озеро окружали отвесные скалы. Ренно умылся и напился.

Внезапно он почуял опасность. Он обернулся, выхватил стрелу из колчана и вставил ее в лук.

На вершине скалы замерла рысь. Она оскалила клыки и напрягла крепкое рыжевато-коричневое тело. Рысь наметила жертву и готовилась к прыжку.

Ренно не успел выстрелить, когда зверь прыгнул. Целиться времени уже не оставалось, и Ренно выпустил стрелу. Через мгновение рысь упала рядом с ним. Из ее тела торчала стрела, но рысь была жива и рвалась в бой.

Ренно быстро вытащил еще одну стрелу и вставил ее в лук, как раз когда рысь готовилась к последнему, отчаянному прыжку. Молодой воин все же успел прицелиться. Расстояние было небольшим, но он с такой силой выпустил стрелу, что она почти целиком впилась в тело дикой кошки.

Рысь свалилась всего в нескольких дюймах от Ренно, она умирала. Ренно вынул из-за пояса томагавк и нанес последний удар.

В другое время он бы взял с собой голову зверя в качестве трофея, но сейчас не время. Он очистил томагавк и без передышки побежал дальше.

Дважды уже он чуть было не поплатился жизнью за неосторожность. Дважды он забывал о том, что известно каждому воину: в лесу, чтобы выжить, нужно быть все время начеку. Голова у него шла кругом, он слишком устал, и мысли путались. Ему нужно хорошенько выспаться и поесть, тогда все будет в порядке.

Но сейчас не до этого. Он знал, что гуроны будут выкладываться до предела, значит, он обязан делать то же самое. Несмотря на усталость, он может давать себе лишь короткие передышки.

Теперь слева иногда виднелось море. Он не мог не залюбоваться видом разбивающихся о скалы волн. Ему пришлось пересечь несколько больших, бурных рек, несущих свои воды в океан, и это оказалось не так-то просто. Реки поменьше он мог бы переплыть, но в таком ослабленном состоянии нельзя было рисковать в реках с сильным течением. Поэтому ему пришлось останавливаться, наскоро сооружать небольшие плотики и уже на них переправляться через крупные реки.

Заодно он заметал следы, хотя понимал, что гуроны знают, куда он идет, – к городку в округе Мэн, который английские колонисты называли Киттери. Поэтому они легко смогут выйти на оборвавшийся было след.

Ренно бежал днем и ночью, останавливался он только тогда, когда тело уже отказывалось повиноваться. Он не мог позволить себе заснуть из боязни, что проспит слишком; долго, и есть приходилось более чем скромно, хотя ему часто хотелось проглотить все оставшиеся у него запасы вяленой говядины и сушеного маиса. Иногда он начинал спотыкаться, но каждый раз напоминал себе, что он сенека, и черпал в этом новые силы.

Одна мысль не давала ему покоя, она затмевала собой даже сознание того, что гуроны все еще идут по его следу. В том сне Санива предупредила его о трех смертельных опасностях. Он чуть не заскочил в лагерь алгонкинов и еле унес оттуда ноги. Потом забыл об осторожности, когда остановился попить у лесного озера под скалой, и его чуть не задрала дикая кошка.

Значит, две опасности миновали. Он ни на секунду не сомневался в истинности прорицания Санивы, а значит, его ждет еще одно испытание. Санива ни разу не обманывала его при жизни, ее дух тоже не мог сказать неправду.

Ренно изо всех сил старался соблюдать все меры предосторожности, следовал всем правилам, которым его учили с детства. Однажды он обошел отряд рыболовов-абнаков, на следующий день пропустил мимо нескольких воинов-алгонкинов. Он не страшился, но и расслабиться не мог ни на секунду.

Ренно уже окончательно потерял счет дням, и вот однажды утром он вышел к морю. Далеко от берега он заметил небольшое судно с парусами – корабль белого человека. Ноги у Ренно безумно болели, но он все же нашел в себе силы подняться на высокую песчаную дюну, чтобы осмотреться. К его удивлению и радости, прямо перед собой он увидел частокол, за которым стояло много домов, а на двойном флагштоке развевались флаги Великобритании и Массачусетса. Это был Киттери, и его долгий, трудный путь подошел к концу.

Ренно собрал последние силы, чтобы пройти оставшиеся несколько сотен ярдов. Раздался выстрел, и мимо просвистела пуля. Ополченец, стоявший на страже у ворот, заметил странного вида индейца при оружии и решил не рисковать.

Ренно рассвирепел. Такое приветствие после всего, что ему пришлось вынести и пережить! Он потянулся к колчану, понимая, что все равно опередит ополченца, который судорожно перезаряжал свой мушкет.

Но вдруг молодой индеец опустил лук. Вот ведь она, третья смертельная опасность. Если сейчас он убьет ополченца, то будет только хуже. Значит, надо сдержаться, а не мстить. В среде английских колонистов нужно учитывать их законы и правила жизни.

Ренно опустил стрелу в колчан и поднял руку в знак приветствия.

– Я должен увидеть Пепперелла! – громко прокричал он и, из последних сил соблюдая чувство собственного достоинства, направился к воротам.