А в Белдингсвилле тем временем дела обстояли так. Миссис Чилтон подождала, пока Поллианна ляжет в постель и заснет, а потом попросила, чтобы муж отвлекся от всех своих дел и обсудил с ней письмо, пришедшее утренней почтой. Однако у доктора были посещения и приемы, так что тете Полли (которая теперь была уже миссис Чилтон) пришлось ждать еще часа два.
Доктор радостно улыбнулся ей навстречу, но, заметив на ее лице тревогу и печаль, не на шутку перепугался.
— Тут одно письмо… Я только не хочу, чтобы ты на меня так смотрел.
— Ты сама своим видом даешь повод, — улыбнулся доктор. — Ну рассказывай, в чем дело.
Миссис Чилтон помедлила, прежде чем достать письмо.
— Я сама тебе это прочту. Мне пишет мисс Делла Уэтербай из санатория доктора Эймза.
— Отлично. Я весь внимание, — доктор растянулся на кушетке, а тетя Полли села на стул рядом с ним. Прежде чем приняться за чтение, она укрыла мужа серым вязаным платком.
Ей было сорок два года. А замужем она была всего год. Казалось, что за этот год из тети Полли выплеснулся наружу весь запас любви и ласки, на которые она была способна. Правда, эта нежность распространялась не только на мужа. Однако доктор не роптал. Он лишь старался сдерживаться, чтобы не слишком пылко откликаться на нечастые проявления ее ласки, не то можно было услышать в ответ: «Отстань ты, болван!» И вот когда она укрыла его платком, он лишь слегка прикоснулся губами к ее запястью:
— Читай, девочка!
Моя дорогая миссис Чилтон,С надеждой на Ваше сочувствие, Делла Уэтербай.
я уже раз шесть начинала к Вам писать и каждый раз рвала письмо. А сегодня я решила, что не буду ничего начинать, а сразу скажу напрямик, чего бы мне хотелось. А хотелось бы мне заполучить к себе Поллианну. Вот и все.
Я говорила с Вами и Вашим мужем прошлой весной, в марте, когда Вы приехали в санаторий за Поллианной. Впрочем, едва ли Вы меня помните. Я решила обратиться к Вам и в то же время попросила доктора Эймза написать Вашему мужу, чтобы Вы отпустили к нам Вашу удивительную племянницу, на которую я возлагаю огромные надежды.
Насколько мне известно, Вы едете в Германию вдвоем с мужем, а Поллианну оставляете дома. Поэтому я беру на себя смелость просить, чтобы Вы отпустили ее к нам. От этого у нас многое зависит. Сейчас я Вам все объясню.
У меня есть старшая сестра, миссис Кэръю, существо одинокое, сломленное, разочарованное, несчастное. Она живет в своем замкнутом мире, куда не пробивается свет. И вот я думаю, что Ваша Поллианна помогла бы ей по-новому взглянуть на мир. Пусть она попытается. Позвольте ей! Я рассказала бы Вам, что она сотворила в нашем санатории, но об этом просто невозможно рассказать. Это надо было видеть. Я уже давно убедилась, что даже Вы не можете объяснить, что представляет собой Поллианна. Из Ваших рассказов о ней явствовало, что она какая-то педантка и зануда, стремящаяся всех поучать. Но мы ведь с Вами знаем, что она вовсе не такая! Вы должны передать мою просьбу Поллианне: пусть она сама решит, как ей быть. Я хочу, чтобы она погостила немного у моей сестры. Пусть девочка сама ответит, согласна она или нет. Разумеется, Поллианна продолжит посещать школу и заодно, общаясь постоянно с моей бедной сестрой, она будет лечить ее истерзанную душу.
Я не знаю, чем закончить мое письмо. Заканчивать всегда труднее, чем начинать. К тому же я боюсь ставить последнюю точку. Мне хочется болтать без остановки, уговаривая Вас. Потому что, прервись я на мгновение, в этом самый момент Вы скажете «нет». Если Вас одолевает искушение произнести это ужасное слово, умоляю Вас, переборите себя! Я уже дала Вам понять и готова еще раз повторить: Поллианна нам очень нужна!
— Вот! — воскликнула миссис Чилтон, вкладывая письмо обратно в конверт. — Надеюсь, ты никогда не получал подобных писем! Что за нелепая, абсурдная просьба!
— Ну я не совсем согласен, — улыбнулся доктор, — они хотят, чтобы Поллианна им помогла, что же тут абсурдного?
— Да один стиль чего стоит! «Лечить истерзанную душу» и прочее… Понимаешь, наш ребенок для них своего рода лекарство!
Доктор вскинул брови, звонко рассмеявшись:
— А ты можешь с уверенностью утверждать, Полли, что это не так? Я и сам кому-то говорил, что нашу Поллианну надо прописывать как снадобье. А от Чарли Эймза я слышал, что в санатории вошло в поговорку: «назначим больным дозу Поллианны».
— Тоже еще выдумали! — проворчала миссис Чилтон.
— Итак, ты не хочешь ее отпустить…
— А с какой стати? Почему я должна потакать разным чудачкам? Я оставляю в доме живого ребенка, а вернусь из Германии и обнаружу вместо девочки флакон с этикеткой!
Доктор опять запрокинул голову, готовый рассмеяться. Но вдруг он посерьезнел, нахмурился. В руке у него жена увидела еще одно письмо.
— Делла заметила в своем послании, что доктор Эймз будет о том же самом писать ко мне. Так что дай-ка и я теперь кое-что тебе прочту.
Дорогой Том,Искренне Ваш Чарли.
мисс Делла Уэтербай просила меня дать «характеристики» — ей и ее сестре. С радостью исполняю эту просьбу. Девочек Уэтербай я знал с тех пор, когда они еще были совсем маленькими. Они принадлежат к старинному роду и получили превосходное воспитание. Никаких сомнений на этот счет у Вас быть не должно.
Их у родителей было трое — Дорис, Руфь и Делла. Старшая, Дорис, вышла замуж: против воли домашних. Дело в том, что ее избранник Джон Кент, хотя и принадлежал к хорошему роду, был странным человеком. Подчас он вел себя невероятно эксцентрично, и с ним просто невозможно было общаться. Он был страшно рассержен на всю семью Уэтербай за пренебрежительное к нему отношение, и ни он, ни Дорис почти не появлялись в доме, пока у них не родился ребенок. Дед и бабушка очень полюбили этого мальчика, Джеймса. Ласково его обычно звали Джейми. Когда мальчику исполнилось четыре года, внезапно заболела и умерла Дорис, его мать. Дедушка и бабушка стали уговаривать отца, чтобы он отдал мальчика им на воспитание. И он как будто бы не возражал, но в один прекрасный момент Кент исчез и увез с собой Джейми. Их разыскивали буквально по всему свету, но тщетно.
Эти печальные события подкосили стариков, и через какое-то время они оба ушли из жизни. Руфь между тем вышла замуж, но вскоре стала вдовой. Ее муж:, мистер Кэрью, был очень состоятельный человек, но гораздо старше нее. Он умер через год после женитьбы, оставив Руфь с маленьким сыном, которого тоже вскоре не стало.
С тех пор как отец увез Джейми, Руфь и Делла как будто бы только и жили одной надеждой — отыскать мальчика. Они тратили огромные деньги и только что землю не повернули в обратном направлении, но беглецов и след простыл. Однако Делла решила взять себя в руки и стала медицинской сестрой. Поскольку она была волевой и деятельной и всегда надеялась на лучшее, то не отчаялась из-за того, что Джейми увезли. Она все равно верит, что найдет ключ к тайне его похищения.
А что касается миссис Кэрью, то она, к сожалению, сломалась. Когда умер ее собственный ребенок, она еще сумела найти утешение в материнской любви к сыну своей сестры. Но когда и Джейми у нее отняли, вы можете представить себе, что с нею стало. Она пережила восемь долгих лет тоски, горечи и отчаяния. У нее есть деньги, и она способна доставить себе любую радость, которая может быть оплачена. Но для нее словно померк белый свет. Ничто не радует и не интересует ее. И вот Делла решила, что Поллианна — последнее средство. Она уверена, что Поллианна поможет Руфи вернуться к нормальной жизни. Учитывая все это, я прошу не отказать Делле Уэтербай в ее просьбе. Добавлю еще, что Руфь Кэрью и ее сестра — старые и любимые друзья моей жены, и сам я горячо привязан к ним обеим. Все, что касается их, непосредственно затрагивает и меня.
Полли выслушала письмо и долгое время молчала. Доктор начал уже беспокоиться.
— Ну Полли, не молчи же! Что ты скажешь?
Она продолжала молчать, но ее лицо немного просветлело.
— Так когда они хотят ее взять? — наконец спросила Полли.
— Значит, ты готова ее отпустить? — взволнованно воскликнул Чилтон.
Теперь в лице Полли промелькнуло возмущение:
— Томас, ты задаешь очень странный вопрос! Что же мне еще делать после такого письма. Как-никак сам доктор Эймз обращается к нам с просьбой. Неужели можно отказать человеку, который спас Поллианну?
— Ну и обрадуются же они теперь! — торжествовал Томас Чилтон.
— Ты можешь написать Эймзу, что мы отпускаем Поллианну с тем лишь условием, что мисс Уэтербай будет держать нас в курсе дела, как складываются у нашей девочки отношения с ее странной сестрой. Я, наверно, отпущу ее в десятых числах, когда ты уйдешь в плавание. И я должна быть уверена, что она здорова и довольна.
— А когда ты поговоришь с Поллианной?
— Наверно, завтра.
— Что же ты ей скажешь?
— Что-нибудь надо выдумать. А то ведь Поллианну можно испортить. Еще вобьет себе в голову, что она какая-то там, ну…
— Флакончик с сигнатурой? — ухмыльнулся доктор.
— Да, вот именно.
— Все же мне кажется, что благодаря своей непосредственности она из этого испытания выйдет с честью.
— Да, я тоже так думаю.
Чилтон весело кивнул.
— Она ведь знает, что и мы с тобой, и уже полгорода играет в ее игру, и она понимает, что сделала нас счастливыми… — Полли потупилась, голос ее дрогнул, но она быстро взяла себя в руки. — Однако если Поллианна продолжит обучать людей правилам своей игры и при этом перестанет быть прежней простой, лучезарной, счастливой девочкой, то ведь это станет просто невыносимо! Словом, я не скажу ей, что ее везут спасать миссис Кэрью, — заключила докторша.
— Ты всегда рассуждаешь очень мудро, — поддержал ее муж.
На другой день, когда женщина и девочка остались наедине, между ними произошел такой разговор.
— Моя дорогая, — обратилась к племяннице тетя Полли, — как ты смотришь на то, чтобы тебе провести зиму в Бостоне?
— С тобой?
— Нет, я решила в это время отправиться в Германию с твоим дядей. А это… У доктора Эймза есть приятельница, миссис Кэрью, и вот ей хочется заполучить тебя к себе на всю зиму. Я, в общем-то, не возражаю…
Поллианна помрачнела, насупилась:
— А как же я оставлю Джимми, мистера Пендлтона, миссис Сноу? Выходит, я не увижу их всю зиму?
— Все так. Но подумай вот о чем. До того, как ты приехала сюда ко мне, ты не знала ни Джимми, ни мистера Пендлтона, ни миссис Сноу, ни других, с кем ты здесь дружишь. А потом ты их нашла.
Поллианна заулыбалась:
— Я все поняла! Ты хочешь сказать, что в Бостоне меня ждут новые Джимми, мистеры Пендлтоны и миссис Сноу, про которых я пока еще ничего не знаю.
— Да, девочка.
— И значит, мне есть чему радоваться! Ты уже лучше меня играешь в мою игру! Я ведь не подумала, сколько людей уже ожидает там нашего знакомства. Их, наверно, будет много. Ведь Бостон такой большой город! Мы были там с миссис Грей проездом. Целых два часа! Там на вокзале нам встретился такой приятный человек, он мне объяснил, где можно у них попить воды. Вдруг я приеду в Бостон, а он опять там, как ты думаешь? Вот бы поближе с ним познакомиться! А еще там была одна красивая дама с маленькой девочкой. Я даже знаю, как эту девочку зовут — Сюзи Смит. Интересно, я смогу разыскать их в Бостоне? И еще тогда на вокзале были дама с мальчиком. Но они живут в Гонолулу, так что я их не увижу. А теперь расскажи мне про миссис Кэрью. Она кто, родственница?
— Ах, Поллианна, — воскликнула миссис Чилтон то ли с насмешкой, то ли с отчаянием. — Твои слова, а особенно твои мысли совершают рейс из Гонолулу и обратно за две секунды. Нет, миссис Кэрью нам не родственница. Она сестра мисс Уэтербай. Ты помнишь, у вас была в санатории мисс Уэтербай?
Поллианна подскочила на месте и захлопала в ладоши:
— Ее сестра? Так ведь это же замечательно. Еще бы мне не помнить мисс Уэтербай. Это была самая любимая моя сестра в санатории. И вот теперь я увижу вторую мисс Уэтербай… У моей мисс Уэтербай были такие морщинки вокруг глаз и возле рта, когда она улыбалась. И она столько нам рассказывала интересного! Я, правда, с ней общалась всего два месяца, а потом она уехала, а меня выписали. В общем, мы разминулись. Но это даже и к лучшему. Мне так грустно было бы с ней прощаться, ты просто не представляешь себе! И вот теперь можно считать, что я вновь ее повстречаю, потому что я поеду к ее сестре.
Миссис Чилтон тяжело вздохнула и поджала губы:
— Но Поллианна, почему ты непременно думаешь, что они похожи?
— Тетя Полли, так ведь они сестры! — с удивлением выпалила Поллианна. — Разве сестры могут быть не похожи? У нас были в «Женской помощи» сначала две сестры, а потом еще другие две сестры. Первые две были близнецы, и мы бы даже не знали, которая из них миссис Пек, а которая миссис Джонс, не будь у миссис Джонс на носу бородавки. Мы их так и различали: смотрели, есть на носу бородавка или нет. Когда я сказала миссис Джонс, что мы отличаем ее от сестры по бородавке, она на меня разобиделась, я даже не понимаю почему. А через какое-то время миссис Уайт говорила при мне миссис Роусон, будто бы миссис Джонс готова теперь на все, в том числе насыпать соли на хвост канарейке, чтобы только вывести эту гнусную бородавку. Я тогда никак не могла взять в толк, какое отношение имеет бородавка на носу к соли на хвосте.
— Разумеется, никакого, Поллианна! И вообще, мне хочется, чтобы ты уже забыла про эту «Женскую помощь».
— Ну почему? — с обидой в голосе спросила Поллианна. — Тебя это расстраивает, да? Но я же не хотела, честное слово!.. Я даже иногда нарочно начинаю с тобой говорить про эту «Женскую помощь», чтобы показать, как я счастлива, что от них отделалась. А это ведь благодаря тебе! И я теперь не их, а твоя. Ты разве этому не рада, тетя Полли?
— Да, да, моя девочка, ты, конечно, во всем права, ты умница! — стала успокаивать племянницу миссис Чилтон, и когда она осталась одна, ею овладело чувство глубокого раскаяния за то, что она так долго и грубо противодействовала чувству вечной радости, которое жило в душе Поллианны.
Пока тянулась переписка, связанная с переездом в Бостон, девочка вовсю готовилась к новоселью и наносила визит за визитом своим белдингсвильским друзьям и приятелям.
Каждый житель этого маленького селения в штате Вермонт был так или иначе знаком с Поллианной, и почти все здесь были вовлечены в ее игру. А те немногие, кто не играл, воздерживались просто по неведению или недопониманию: что за счастье? какое утешение? Поллианна переходила из дома в дом, всем сообщая новость о своем отбытии в Бостон; и вот уже по всему селению во всеуслышание зароптали — от Нэнсиной кухни до особняка на горе, в котором жил Джон Пендлтон.
Нэнси заявляла без обиняков всем, кроме своей госпожи, что она считает это путешествие в Бостон из ряда вон выходящей глупостью. Поехала бы лучше Поллианна к ней в Уголок, а миссис Полли пусть себе отправляется на здоровье в Германию.
Джон Пендлтон у себя на горе всецело разделял точку зрения Нэнси, но он-то не боялся сказать об этом в глаза тете Полли. Что касается Джимми, двенадцатилетнего мальчика, которого Джон Пендлтон взял к себе после страстных уговоров Поллианны и со временем усыновил — уже по собственному желанию, — что касается Джимми, то он просто кипел от негодования и ни от кого не собирался этого скрывать.
— Но ты должна все же сюда вернуться, — говорил Джимми Поллианне, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие и бесстрастие.
— Только до марта. Я поставила условие. Иначе я просто туда не поеду.
— В крайнем случае, ты можешь пробыть в Бостоне год, лишь бы только ты к нам возвратилась. И мы опять закатим тебе встречу с цветами и флагами, как в тот раз, когда ты вернулась из санатория.
— Ах, Джимми Бин, — с горечью ответила Поллианна, и затем — так всегда бывало с ней после сильного огорчения — в девочке проснулась высокомерная отличница, — ты хотя и стал говорить гораздо лучше, но все равно у тебя проскальзывают нелитературные и вульгарные обороты — «Закатим тебе встречу»! Фу! И вовсе не нужны мне ваши цветы и флаги!
— Прости, но если бы с тобой не возились разные старушки и не учили тебя правилам хорошего тона, у тебя бы тоже были ошибки и вульгарные обороты, вот что я тебе скажу, Поллианна Уиттиер.
— Во-первых, Джимми Бин, — ровным голосом ответила Поллианна, — «Женская помощь» — это совсем не обязательно старушки, хотя там работают и некоторые очень пожилые женщины, — ее желание быть правдивой и точной перебарывало гнев, — и потом, Джимми Бин…
— И потом я не Джимми Бин, — резко перебил ее мальчик, нервно запрокидывая голову.
— Что? Ну-ка, сейчас же объясни мне, что ты имеешь в виду! — потребовала Поллианна.
— Я теперь по закону являюсь его воспитанником. Пендлтон все медлил, но теперь он это сделал. Я теперь ношу имя Джимми Пендлтон, и мне бы надо мистера Пендлтона называть дядей. Но пока у меня с трудом это получается.
Он говорил резко, отрывисто, не все было понятно Поллианне из его слов. Но всякое недовольство исчезло с ее лица. Она радостно рукоплескала.
— Ведь это чудесно! У тебя теперь есть родня, которая будет тебя любить. И тебе не понадобится никому объяснять, что он не твой отец. Ты ведь носишь его имя. Господи, как я рада, рада, рада!
Мальчик соскочил с каменной стены, на которой они сидели. У него пылали щеки, на глазах блестели слезы. Ведь всем этим он был обязан одной Поллианне. И ему надо бы прямо ей об этом сказать.
Он бросил камень, потом другой, третий. Ему хотелось унять слезы, но они все равно текли по его щекам. Потом он приблизился к Поллианне, которая все еще сидела на каменной стене.
— Спорим, что я быстрее тебя добегу вон до той сосны!
— Спорим, что нет!
Но состязание не состоялось. Поллианна вспомнила, что врачи пока запрещают ей быстро бегать. А Джимми тем временем успокоился. Щеки у него уже не пылали, и слезы не катились по щекам. Он опять стал тем прежним Джимми, с которым она так любила разговаривать и играть.