План был просто восхитительный! За пять минут Поллианна продумала абсолютно всё, а затем поделилась с миссис Кэрью. Той, однако, он совсем не понравился.

— Ох, я уверена, что им он понравится, — возразила Поллианна в ответ на её доводы. — Вы только подумайте, как нам это легко! Ёлка стоит немного — конечно, без подарков, но мы можем их сделать. Ведь до Нового года совсем недалеко! Только представьте себе, как она будет рада прийти! Разве вы бы не обрадовались, если б у вас на Рождество не было ничего, кроме пирожка с курятиной?

— Дорогая моя, ну что ты за невозможный ребёнок! — нахмурилась миссис Кэрью. — Тебя не останавливает даже то, что мы не знаем её имени.

— Да, разве это не удивительно? Всё равно я знаю её очень хорошо, — улыбнулась Поллианна. — Понимаете, у нас был такой замечательный разговор в парке. Она мне рассказала, как она одинока. Она считает, что самое пустынное место — среди толпы в большом городе, потому что люди тебя не замечают. Правда, один человек заметил, но он почему-то не должен был её замечать. Смешно, правда? Он пришёл за ней в парк, чтобы она с ним куда-то пошла, а она отказалась, и он был на самом деле красивый, пока не стал на неё злиться. Люди некрасивые, когда сердятся, правда? Сегодня там одна женщина искала бантик, и она сказала… ох, она сказала много неприятных вещей! И стала совсем некрасивая. Вы позволите мне устроить Новый год с ёлкой, правда? И пригласить эту девушку и Джеми? Ему сейчас немного лучше, он сможет приехать. Конечно, Джерри должен будет его прикатить, но мы ведь хотим, чтобы Джерри тоже был.

— А, Джерри! — воскликнула миссис Кэрью с презрительной усмешкой. — Почему же останавливаться на нём? Я уверена, что у него есть множество друзей, которые тоже захотят прийти.

— Ох, миссис Кэрью, можно? — подпрыгнула Поллианна в неистовом восторге. — Ой, какая вы замечательная, миленькая, хорошенькая! Я так хотела…

В глазах миссис Кэрью отразился ужас, и она испуганно прошептала:

— Нет, нет, Поллианна, я…

Но Поллианна восклицала в безмерной благодарности:

— Ну конечно, вы хорошая, самая лучшая на свете! Теперь я уверена, что будет настоящий праздник! Там есть Томми Долан и его сестра Дженни, двое детей Макдоналдов, и три девочки, я их ещё не знаю, они живут под Мерфи, и ещё много других, если они все поместятся. Только подумайте, как они обрадуются, когда я им скажу! Ох, миссис Кэрью, мне кажется, что я никогда так не радовалась, и это всё вы! Можно, я пойду прямо сейчас, приглашу их?

И миссис Кэрью услышала, что отвечает: «Да». Возможно, в памяти её застряли слова той девушки, возможно в ушах её ещё звучала история, которую ей рассказала Поллианна об этой самой девушке, которая считает, что толпа в большом городе — самое пустынное место в мире, но отказалась идти с красивым мужчиной. А может быть, в сердце её была надежда, что где-то среди всего того она найдёт покой. Наверное, всё это вместе, да ещё беспомощность перед Поллианной, преобразило сарказм в гостеприимство радушной хозяйки. Как бы то ни было, дело было сделано, её вовлекли в водоворот планов, решений, в центре которых, конечно же, была Поллианна.

Своей сестре миссис Кэрью написала отчаянное письмо, которое заканчивалось такими словами: «Что я буду делать, я не знаю, но думаю, что отступать нельзя. Для меня нет другого выхода. Конечно, если Поллианна начнёт проповедовать, я отправлю её к тебе с чистой совестью».

Делла, читавшая это письмо, громко рассмеялась. «Начнёт! — сказала она про себя. — А что она делает, если ты, Руфь Кэрью, за неделю устроила два праздника, а твой дом, погружённый в могильные сумерки, был освещён огнями и игрушками до самого последнего уголка! Начнёт! Вот именно».

Праздник был великолепный, даже миссис Кэрью признала это. Джеми в инвалидной коляске, Джерри со своими странными, но очень выразительными замечаниями, и девушка, которую, как оказалось, звали Сэди, робко смотрели друг на друга. Сэди, к великому удивлению всех, а возможно — и к своему собственному, проявила большие познания в самых забавных играх. Вперемешку с историями Джеми и добродушными шутками Джерри, игры эти поддерживали веселье до самого ужина. А после щедрой раздачи подарков детей отправили домой усталых, но довольных.

Может быть, Джеми, который уходил с Джерри последним, и оглядывался с печалью, но никто не обратил на это внимания. Миссис Кэрью нагнулась, чтобы попрощаться и шепнула ему на ухо встревоженно и нетерпеливо:

— Джеми, а ты не передумал?

Мальчик смутился, щёки его медленно побледнели. Он повернулся и печально посмотрел ей в глаза, потом медленно покачал головой.

— Если бы всегда могло быть, как сегодня, я бы передумал, — вздохнул он. — Но так не будет. Придёт завтра, а потом следующее утро, а потом — месяц и год… да что там, на следующей неделе я уже буду знать, что не должен был переходить к вам.

Вскоре миссис Кэрью обнаружила, что новогодний праздник ещё не был концом Поллианниных выдумок. На следующее же утро та опять заговорила с ней.

— Ох, я так рада, что опять нашла Сэди! — говорила она без передышки. — Даже если я не смогла найти для вас настоящего Джеми, я всё равно нашла кого-то ещё, чтобы вы его полюбили… то есть её…

Миссис Кэрью набрала воздуха и выдохнула с явным раздражением. Непоколебимая вера в доброту ее сердца и вера в ее желание «всем помочь» удивляла её, иногда даже сердила, но нелегко сказать «нет», глядя в доверчивые, счастливые глаза.

— Поллианна, — бессильно возразила миссис Кэрью, чувствуя, что всё больше попадает в невидимую шёлковую сеть. — Ни я, ни ты, ни эта девушка не заменят настоящего Джеми.

— Я знаю, что она не Джеми, — быстро подхватила Поллианна. — Конечно, я жалею, что она не Джеми, но она всё равно кому-то — как Джеми, а сейчас у неё никого нет, её никто не замечает. Когда вы вспоминаете Джеми, вы можете радоваться, что можете кому-то помочь, как кто-то помог бы Джеми.

Миссис Кэрью вздрогнула и тихо застонала.

— Мне нужен Джеми, — грустно сказала она.

Поллианна кивнула:

— Я знаю, «присутствие ребёнка». Мистер Пендлтон говорил мне. А у вас есть «женская рука».

— Женская рука?

— Да, чтобы создать дом, понимаете? Он говорил, чтобы жилище стало домом, необходима женская рука или присутствие ребёнка. Это когда он хотел взять меня, а я нашла для него Джимми. И вместо меня он усыновил его.

— Джимми? — воскликнула миссис Кэрью с блеском надежды в глазах. Этот блеск всегда появлялся, когда она слышала похожее имя.

— Да, Джимми Бин.

— А, Бин, — проговорила миссис Кэрью, расслабляясь.

— Да, он убежал из детского дома, а я нашла его. Он сказал, что хочет другой дом, с мамой вместо воспитателей. Я не смогла найти ему маму, но нашла мистера Пендлтона, тот его усыновил. Теперь его зовут Джимми Пендлтон.

— А раньше он был Бин?

— Да, Бин.

На этот раз глубоко вздохнула миссис Кэрью.

После новогоднего праздника она часто видела и Сэди, и Джеми. Поллианна приглашала их под всякими предлогами. К большому своему удивлению и досаде, миссис Кэрью не могла ей противостоять. Поллианна завладела её совестью и радостями, и она не могла растолковать, что недовольна этой затеей.

Понимала ли это миссис Кэрью или нет, но она научилась многому, чего не знала в прежние дни, когда запиралась в своей комнате и велела Мэри никого не пускать. Она узнала, что значит быть одинокой и бедной девушкой в большом городе, которой никто не интересуется, кроме тех, кто интересуется слишком сильно.

— Что вы имеете в виду? — однажды спросила миссис Кэрью, когда они с Сэди сидели вечером вместе. — Что вы имели в виду тогда, в магазине?

Сэди покраснела.

— Простите, я была груба, — виновато произнесла она.

— Я не об этом. Скажите, что вы имели в виду? С тех пор я много об этом думала.

Некоторое время девушка молчала, потом она сказала с горечью в голосе:

— Просто я знала одну девушку и подумала про неё. Она из нашего города и была очень хорошенькой и доброй, но не очень самостоятельной. Целый год мы жили вместе, в одной комнате, варили яйца на газовой горелке, ели потрошки и рыбные котлеты в дешёвой столовой. Нам совершенно нечего было делать, только пройтись по улице или пойти в кино, если у нас было свободное время. Комната была не очень приятная, жарко летом, холодно зимой, а газовая горелка очень коптила, мы не могли ни читать, ни шить. Да мы вообще так уставали, что нам ничего не хотелось делать. Кроме того, над нами кто-то постоянно ворочался, а под нами кто-то учился играть на кларнете. Вы когда-нибудь слышали, как учатся играть на кларнете?

— Н-нет, не припомню, — пробормотала миссис Кэрью.

— Ну, тогда вы много потеряли, — печально проговорила девушка и, помолчав, продолжала: — Иногда, особенно на Рождество и на другие праздники, мы прохаживались по улицам, заглядывая в окна, на которых шторы не задёрнуты, чтобы видеть всю красоту. Понимаете, мы были очень одинокими, особенно в эти дни, и нам казалось, что приятно видеть дома, где так много народу и мы прекрасно знали, что становится только хуже, потому что мы в этом не участвуем. Ещё труднее было смотреть на автомобили с весёлыми молодыми людьми. Понимаете, мы сами были молоды, нам тоже хотелось смеяться и болтать. Нам хотелось развлечься. Постепенно моя подруга… стала развлекаться. Словом, однажды мы расстались, и она пошла своим путём, я — своим. Мне не нравилась компания, с которой она подружилась, и я об этом сказала, а она не хотела их оставить. Мы не встречались почти два года, а недавно, месяц назад, я получила от неё записку и пошла к ней. Она была в одном из этих спасательных домов. Место хорошее: мягкие ковры, картины, цветы, книги, рояль, красивые комнаты. Богатая женщина подъехала на автомобиле, чтобы повезти её покатать. Она возила её на концерты и спектакли. Она училась стенографии, они хотели помочь ей устроиться на работу, как только она немного освоится. Все к ней были очень внимательны, все хотели помочь. Но она сказала ещё кое-что… Она сказала: «Сэди, если бы они хоть наполовину так заботились обо мне в те дни, когда я была честной, скромной, трудолюбивой, я не нуждалась бы в помощи сейчас».

И я не могу этого забыть. Нет, я не против благотворительности, она нужна. Только я думаю, что в ней не было бы такой нужды, если бы они хоть чуть-чуть помогли раньше…

— Я думала, есть дома для работающих девушек и какие-нибудь общежития… — проговорила миссис Кэрью таким тоном, который могли распознать только несколько её друзей.

— Да, есть. А вы хоть когда-нибудь туда заглядывали?

— Н-нет, — голос миссис Кэрью стал виноватым и умоляющим. — Я даю им деньги.

Сэди странно улыбнулась:

— Да, я знаю. Много хороших женщин даёт им деньги, но не поинтересовались, что там внутри. Пожалуйста, не подумайте, что я против этих домов. Они нужны. Они хоть как-то помогают, но это капля в море… Однажды я попробовала… но там был такой воздух, что я чуть не потеряла сознание… Может, они не все такие, а может, со мной что-то не в порядке. Если бы я попыталась рассказать вам, вы бы не поняли. Там просто нужно пожить, а вы их даже не видели. Иногда я думаю, почему бы хорошим женщинам не приложить к своим деньгам чуть-чуть сердечного участия. Ох, простите, я не думала так много говорить, но вы сами спросили!

— Да, сама… — отворачиваясь, проговорила миссис Кэрью.

Не только от Сэди услышала она совершенно новые вещи. Джеми тоже немало удивил её.

Он бывал теперь часто. Поллианне нравилось, когда его привозили, и он с удовольствием бывал у них. Вначале он немножко стеснялся, но потом успокоил свои сомнения и уступил глодавшей его тоске. Он объяснил Поллианне, а больше — себе, что «в гости» — это не насовсем.

Часто миссис Кэрью заставала их возле окна библиотеки; коляска стояла сложенная в сторонке. Иногда они полностью погружались в чтение. Однажды она услышала, как Джеми говорит Поллианне, что быть инвалидом — не так уж плохо, столько интересных книг. Конечно, он был бы намного счастливее, если б у него были и ноги, и книги, он бы тогда просто летал от счастья. Иногда он рассказывал истории, а Поллианна слушала, широко раскрыв глаза.

Миссис Кэрью удивлялась её интересу, пока однажды не остановилась сама и не прислушалась. После этого она не удивлялась, а сама приходила послушать. Как и любой ребёнок, который не учится регулярно, он говорил не очень правильно, но так живо и образно, что незаметно миссис Кэрью обнаружила, что путешествует в золотом веке вместе с Поллианной. А вёл их волшебный мальчик с сияющими глазами.

Как сквозь туман, стала она понимать, что значит иметь живое воображение и совершать подвиги, когда на самом деле ты всего-навсего калека в инвалидной коляске. Миссис Кэрью не заметила, какую важную роль несчастный мальчик стал играть в её жизни. Она не догадывалась, как важно для неё его присутствие и как старательно она ищет что-нибудь новое, чтобы ему показать. С каждым днём всё больше и больше он казался ей сыном умершей сестры.

Прошли февраль, март, апрель, наступил май, который приближал отъезд Поллианны. Неожиданно миссис Кэрью пришла в себя и подумала, что значит для неё это расставание.

Она удивилась и ужаснулась. До сих пор она думала, что ждёт-не дождётся, когда Поллианна уедет. Она говорила себе, что в доме опять наступит тишина, станет поменьше света. Тогда она снова найдёт покой, закроется от назойливого, шумного мира, сможет посвятить себя грустным мыслям и воспоминаниям о потерянном мальчике, который когда-то шагнул в неизвестность и закрыл за собою дверь. Да, она была уверена, что это вернётся, когда Поллианна уедет домой.

Но теперь, когда Поллианна на самом деле должна была уехать, предстала совершенно иная картина. «Тихий дом, в который не проникнет солнечный свет», вдруг представился ей мрачным и невыносимым. Тоска в тишине и покое показалась ужасным одиночеством. Желание спрятаться от назойливого, шумного мира и предаться горьким воспоминаниям сменилось воспоминаниями о новом Джеми, с такими жалобными, умоляющими глазами, который вполне может быть и тем Джеми, «настоящим».

Миссис Кэрью понимала, что без Поллианны дом будет пустым, а без «этого» Джеми станет гораздо хуже. При её гордости такое сознание не приносило ничего хорошего. Сердце просто разрывалось, ведь он дважды сказал, что не переедет к ней. В последние дни, которые Поллианна жила в её доме, страдания были особенно тяжелы, но гордость одерживала верх. Наконец, когда она осознала, что Джеми пришёл в её дом в последний раз, сердце одержало победу. Она подошла и попросила, чтобы Джеми стал для неё тем, «настоящим».

Что она говорила, она никогда не могла вспомнить, но то, что ответил ей мальчик, не изгладилось из её памяти. Ответ этот состоял из нескольких коротких слов. Минута, пока он смотрел ей в глаза, показалась ей ужасно длинной. Потом лицо его озарилось внутренним светом, и он сказал, точнее — выдохнул:

— Да, конечно. Ведь вы меня любите.