Генерал-губернатор великодушно отпустил меня, а разбираться с убийством лакея поручил полицеймейстеру Дурасову. Я попросил, чтобы полковник Парасейчук также остался и принял участие в расследовании. Егор Александрович скривил губы, но возражать не посмел, вероятно, из боязни, что я могу напомнить, кому именно я обязан вызволением из плена.

—Поговорите с прислугой, — напутствовал я Парасейчука. — Возможно, кто-нибудь знает, куда, по каким адресам мадам Арнье посылала своего слугу.

—Да, это превосходная мысль, — согласился полковник.

—Кстати, я даже не успел спросить, как вы устроились, — поинтересовался я. — Вам удобно в Спасском подворье?

— Видите ли, вопреки вашему совету я остановился в гостинице мадам Обер-Шальме, — ответил Парасейчук. — Совсем неподалеку от Петровки.

— Хм, у мадам Обер-Шальме всегда полно иностранцев, — заметил я. — Пожалуй, вам будет с кем поработать, не покидая гостиницы.

Домой я вернулся под самое утро. Из кухни доносился теплый аромат свежей выпечки, готовился завтрак. Я прошел в гостиную, навстречу мне, жуя на ходу, явился старый слуга Мартемьяновых Сенька. Он провел ладонью по обвислым усам и с поклоном спросил:

Я валился с ног от усталости, но запах горячего хлеба пробудил аппетит.

— Изволю, Сенька! Но сначала подай умыться.

Слуга лил воду из кувшина: я ополаскивал лицо, скреб руки, но как ни старался, мне мерещился аромат духов мадам Арнье. Я тер полотенцем ладони, принюхивался к ним — предательский запах не исчез. Сказав себе, что это воображение разыгралось из-за чувства вины, я сел за стол.

Обжигаясь чаем, я быстро покончил с парой ватрушек и отправился наверх.

Заглянул в спальню: Жаклин спала на правом боку, утренний свет обрисовал на тонком одеяле линию ее тела. Она равномерно дышала, левую руку вытянув поперек свободной половины постели. Хотелось приподнять руку Жаклин, юркнуть под одеяло и опустить ее руку на свое плечо. И она, не открывая глаз, обняла бы и прижалась ко мне, сладкий утренний сон унес бы обоих.

Странное дело, столько событий произошло за последние часы: я рисковал жизнью, чудом спасся из плена, перед графом Ростопчиным выставил себя в совершенно неприглядном свете, а только и помнил теперь, что податливое тело мадам Арнье и запах ее духов. И теперь я не смел прикоснуться ни к руке Жаклин, ни даже к нашей постели.

Я прошел по дому, размышляя, где бы прикорнуть хоть на несколько часов, прежде чем идти к де Санглену с рассказом о ночных происшествиях. Я поравнялся с комнатой мосье Каню. Паршивый французишка! Я наказывал ему как можно быстрее ехать в Москву, а он ослушался, потратил время на то, чтобы навестить мадемуазель Мими! И не побоялся, что там его узнают и заподозрят в причастности к убийству поляка! А теперь выяснилось, что и французская шлюха убита. И я решил расспросить Жана, не заметил ли он ничего подозрительного.

— Жан! Filthydog! — Я вошел в его комнату.

Кровать пустовала, каналья не ночевал у себя.

—Filthydog! — повторил я. — Наверняка Дуняшку пользует.

Я прилег на кровать камердинера и, хотя чувствовал себя совершенно разбитым, с досадой понял, что отдохнуть не удастся. Тревожные мысли не позволят уснуть. Накануне я изрядно преуспел и оказался на расстоянии вытянутой руки от цели. Я был уверен, что напал на след именно того шпиона, о котором писал генерал Вилсон, изловить которого поручил мне император Александр. А если мадам Арнье и есть тот агент, то вот и объяснение, почему меня не убили, а только заперли в темнице. Любовная интрижка пробудила в душе Изабель какие-то чувства ко мне, и она приказала оставить меня в живых.

Усталость все же взяла свое, и я задремал, сквозь сон размышляя о перипетиях минувшей ночи. Ни шагов, ни дверного скрипа я не услышал. Но, слава богу, сон был поверхностным, в последнее мгновение я пробудился. Надо мной возвышалась черная фигура. Незнакомец бросился на меня с занесенным ножом. К счастью, я отдыхал, ничем не укрывшись, и успел выставить правую ногу. Противник наткнулся на стопу, махнул рукой, клинок просвистел в воздухе. Я врезал ему левой ногой, метя в голову, но попал в грудь. Ударом его отшвырнуло к стене, и я успел вскочить, прежде чем незнакомец вновь кинулся на меня. Я увернулся и, поймав его руку, дернул его так, что он споткнулся о кровать и влетел головой в окно. Со звоном разлетелось стекло. Я обхватил противника поперек пояса, поддал вперед, и он вывалился наружу.

Со двора донесся заполошный женский крик. Мгновение я сомневался: что делать? Прыгнуть следом, чтобы не дать уйти нападавшему?! А что, если он явился не один? Вдруг в доме находятся сообщники убийцы? Я выглянул в окно, и сомнения мои разрешились. Незнакомец упал крайне неудачно, напоровшись на балясины. Незадачливый убийца корчился в предсмертных судорогах, деревянный колышек разворотил ему горло.

Я выбежал из комнаты, в доме все выглядело спокойно, заглянул к девочкам — они еще спали, бросился к Жаклин — она встретила меня недоуменным взглядом:

—Кто это кричит? Что случилось?

—Я пойду, посмотрю. А ты спи, рано еще, — скороговоркой выдал я и поспешил вниз.

Сенька как ни в чем не бывало уплетал ватрушку, прихлебывая чай из кружки.

— Не спится вам, барин, — промолвил он, обтерев рот ладонью.

—Сенька! Ты видел, кто в дом вошел? — выпалил я.

—Никого, — протянул слуга.

—Как — никого?! — рявкнул я.

Сенька развел руками, физиономия его чудесным образом отобразила одновременно и чувство вины, и непонимание, в чем его винят.

— Вот разве что к мусье вашему кто-то пришел, дык я комнату мусье и показал, — промямлил он.

—Кому показал?! Сколько их было?!

— Один он был, вот истинный крест, один, — побожился слуга и через мое плечо бросил взгляд на лестницу, словно надеялся, что гость покажется в подтверждение его слов.

— Я его в окно выкинул, — сказал я и побежал мимо Сеньки на улицу.

—Кого? — бросил в спину недоумевающий слуга.

—Того, кто к мусье пришел, — ответил я на бегу.

Я выскочил через парадное на Петровку. К сожалению, сюда уже донеслись крики со двора, и сообщник убийцы — а сообщник конечно же был, — бросился наутек. Я увидел только сухопарую фигуру, метнувшуюся на бульвар. Но пока я достиг перекрестка, злоумышленника и след простыл.

Я повернул назад. Гнев переполнял меня. Неизвестные убийцы посмели прийти с войной в мой дом, в дом, где находились моя жена и мои дети. Теперь поимка шпиона из поручения его величества превратилась в личное дело.

Одновременно появилась и надежда, что не все потеряно. Злоумышленники покушались на мою жизнь, а значит, они уверены, что я представляю для них опасность. Я упустил мадам Арнье, но, скорее всего, еще какой-то французский агент остался в поле моего зрения и полагал, что мне нетрудно раскрыть его.

Я стал перебирать события прошедшего дня и вдруг вспомнил, как после обеда, покинув кабинет графа Ростопчина, застал мадам Арнье за беседой с Александром Яковлевичем Булгаковым, секретарем генерал-губернатора. Я ускорил шаг, едва не хлопнув себя по лбу от досады! Как этот молоденький рифмоплет Петр Андреевич сказал про него? Живая газета! Личный секретарь графа Ростопчина! Человек, который первым узнает обо всех решениях генерал-губернатора! Человек, прослывший чудаком, увлеченным историей почты! Странное увлечение! Я знал Александра Яковлевича по службе в Коллегии иностранных дел. Человек он был темпераментный. Тогда, в 1801 году, скажи мне кто, что он займется историей почты, я бы не поверил. Что, если его увлечение служит прикрытием шпионской деятельности? Копается господин денно и нощно в архивах, вроде бы материал для научных изысканий собирает! Ну-ну, а научным оппонентом его не иначе как король неаполитанский Иоахим Мюрат выступает, а то и сам император Франции Наполеошка!

И еще: не стоило забывать, что матерью Александра Яковлевича была француженка, мадам Эмбер. Его симпатии вполне могли оказаться на стороне неприятеля!

* * *

Возле дома я встретил Косынкина. Оказалось, что он ранним утром ездил к ненаглядной своей Анастасии Моховой и только теперь вернулся.

— Представь себе! — воскликнул он, приготовившись чем-то удивить меня. — Только что были с Настенькой в Новодевичьем и видели барку.

—Что ж в этом такого? — нахмурился я.

— Это была барка мануфактурщика Прохорова, что вчера утром отошла от Трех Гор! — пояснил Вячеслав. — Я оттого знаю, что Настюшкин брат кое-какие вещи на нее же погрузил, чтобы в Нижний Новгород отправить. Так за весь вчерашний день и ночь она только до Новодевичьего и доплыла! Сколько же ей до Нижнего Новгорода-то идти?!

— Забавно, — согласился я. — Но пойдем-ка в дом. Тут дела куда веселее! Ты еще многого не знаешь.

Мы сразу же прошли во двор. Вокруг нанизанного на балясины мертвого тела толпились домочадцы. Женщины с перепуганными лицами и куриной глупостью в глазах часто крестились и чуть слышно бормотали. Мужики, хмурые и по-деловому сосредоточенные, ожидали хозяйских указаний. Мартемьяныч, брезгливо поджав губы, осматривал кадавра.

—Вот это да, — промолвил Косынкин, с явным сожалением, что пропустил самое интересное.

Увидав Федьку, я не стерпел и треснул его по затылку:

—Что ж ты, скотина, перила так и не доделал!

— Да кто же знал-то, барин? — развел руками мужик.

— Кто знал?! Что знал?! — я двинул ему еще раз. — А если бы из наших кто напоролся?! Я же говорил тебе вчера, чтоб осторожнее с балясинами!

— Да кто из наших?! Кто ж это в окно-то будет сигать? — оправдывался Федька.

Я размахнулся, чтобы в третий раз наградить его оплеухой, но он прикрылся руками и отбежал в сторону.

— Что скажешь? — спросил Сергей Михайлович по- французски.

—Дело простое, — ответил я. — Злодей проник в дом, соврав Сеньке, что зашел к мосье Каню, а сам напал на меня.

— Тащи сюда рогожу, тело прикрой, — велел Мартемьяныч дородному мужику.

Тот отправился к сараю, а за его спиной обнаружилась Дуняша с блеклым лицом и черными кругами под глазами. «Жан! Whatadog!» — с толикой восхищения подумал я. Старик совсем, скоро пятьдесят лет стукнет, а, видно, учинил девке бессонную ночь.

Мартемьяныч устроил Сеньке разнос:

— Ты, что же, разбойник, кого в дом пустил?! Вот велю всыпать тебе!

— Барин, помилуйте, дык он говорит, мне к мусье, я, говорит, тихонько, чтоб не разбудить никого…

— Не разбудить никого! — передразнил Мартемьяныч Сеньку. — К какому мусье, дурья твоя голова?! Нету никакого мусье! Был да весь вышел!

— Что значит — вышел? — спросил я, почувствовав неладное.

—О! А сколького ты еще не знаешь! — с триумфом воскликнул Косынкин.

—Идем в дом, расскажу, — позвал Сергей Михайлович.

Я еще раз взглянул на бледное, с черными кругами лицо Дуняши и, надеясь, что не случилось непоправимого, отправился за Мартемьянычем.

Едва переступил порог, Жаклин обхватила меня за шею и прижалась ко мне:

—Какой ужас! Ужас! Ты цел?

—Со мною все в порядке, все хорошо, — прошептал я.

Ayсамого мелькнула надежда, что после случившегося удастся уговорить Жаклин покинуть Москву.

— А с Жаном-то что? — спросил я.

Мартемьяныч выдал тоскливую улыбку. Выяснилось, что с мосье Каню никакой трагедии не случилось, разве что трагифарс, и, что вполне соответствовало духу канальи. Накануне он заявил, что отправляется по делам. Дуняша, бог весть когда успевшая влюбиться в него до беспамятства, не желала отпускать мил-друга одного, ибо одинокие прогулки по Москве нынче вредны для здоровья французских граждан. Каналья решительно отмел ее заботу, пошел один. Однако же самоотверженная девица позвала дворового мужика Федьку, и они тайком на некотором удалении последовали за Жаном. Путь его был недалек и закончился в Глинищевском переулке.

Словом, выяснилось, что каналья навещал французскую актрису. Оскорбленная в лучших чувствах Дуняша вернулась домой и в сердцах желала Жану, чтобы московские патриоты намяли ему бока где-нибудь по дороге от Глинищ до Петровки. Но каналья благополучно вернулся, тогда Дуняша раскрылась и устроила ему головомойку. Тихой семейной ссоры не получилось, скандал вышел настолько шумный, что даже хозяин дома вмешался. Сергей Михайлович занял сторону оскорбленной добродетели и заявил Жану, что не отдаст девицу за проходимца, который днем говорит о свадьбе, а вечером посещает каких-то певичек.

А далее случилось невообразимое. Подлый французишка вдруг объявил, что натерпелся довольно унижений и уходит от нас, чтобы воссоединиться с соотечественниками и вернуться в Москву в качестве победителя под знаменами Бонапарта.

— А Сеньку-то я в деревню посылал, он поздней ночью воротился, не знал ничего, — закончил Мартемьяныч.

Его рассказ шокировал меня. На несколько минут я потерял дар речи. Так вот откуда черные круги под глазами Дуняши! Вот почему пустовала комнатка, отведенная для камердинера!

—Ну? Говорил же я, шельмец он, — сказал я, возвращаясь к нашему спору, когда Мартемьяныч предлагал женить мосье Каню на Дуняше.

Сергей Михайлович только вздохнул.

—Ну, француз, он и есть француз, — равнодушно заметил Косынкин.

А мне сделалось совершенно тоскливо, когда я осознал, что, наверное, уже никогда больше не увижу Жана Каню, бывшего сперва моим гувернером, а потом камердинером. И горько было оттого, что он ушел вот так: не предупредив ни о чем, не попрощавшись, да еще и с затаенными обидами. Французишка так и стоял у меня перед глазами, с вытянутыми трубочкой губами, словно хотел щипнуть себя за усы. Унижений он тут натерпелся! Это кто же и когда, скажите на милость, его унижал?!

— Француз французом, — промолвил я, — но мне и в голову не приходило, что он готов проливать свою кровь ради безумных идей корсиканского выскочки.

— Да ты не волнуйся, — сказал Косынкин. — Он до своих не доберется. Народ не церемонится с французами. Тебя купцы чуть было не повесили под носом генерал-губернатора, а там по дорогам столько всякого сброда ходит, разбойников, мародеров! Его, поди, уже и в живых-то нет.

Косынкин думал, что утешил меня.

—Что вы такое говорите?! — возмутилась Жаклин.

— Виноват, простите, сударыня, война, — Косынкин потупился.

—И потом, что это за история с купцами?! Тебя хотели повесить?! — Жаклин возмущенно уставилась на меня.

—Ерунда, — махнул я рукою.

Жаклин хотела ответить, но в гостиную вошли Яков Иванович де Санглен и Винцент Ривофиннолли.

— Я слышал, ночью развернулись боевые действия, а под утро бойня случилась непосредственно в вашем доме, — с укоризной сказал де Санглен.

—Да! — воскликнул я. — А теперь нужно спешить! Боюсь, уже поздно, и мы поспеем к очередному трупу!

—О чем вы? — спросил де Санглен.

—Идемте! Объясню по дороге! — ответил я.

Я на мгновение обнял Жаклин и шепнул:

—Ты видишь, что творится! Вам лучше уехать…

Я слегка сжал ее нежную ручку и выбежал из дома. Директор Высшей воинской полиции, Ривофиннолли и Косынкин поспешили следом. В сенях я столкнулся с Дуняшей, схватил ее за плечи и потащил за собой. Горничная семенила, повизгивая и охая, но объяснять надобность в ней было некогда.

На улице поджидала коляска де Санглена. Я подсадил девицу на козлы и крикнул вознице:

—Скорее! В Глинищевский переулок! Дуняша, ты помнишь, куда мосье Каню ходил? Где квартируется его французская певица?

— У обершельмы, — отозвалась девица.

—Показывай дорогу! — скомандовал я.

Мы, четверо мужчин, заняли места в коляске.

— Опаздываем на спектакль? — с тоскливой усмешкой промолвил Яков Иванович.

—Надеюсь ошибиться, но боюсь, мы поспеем к занавесу, — по-французски сказал я. — А я-то удивлялся, что французский агент, шляхтич Гржиновский, убитый в Петербурге, сидел безвылазно в апартаментах, никто не посещал его. А ему и не нужно было покидать гостиницу — его связник проживал в соседнем номере. Это же так просто! А никому из нас и в голову не пришло! Мадемуазель Мими! Сообщение осуществлялось через нее! Позднее она передала какие-то сведения через моего камердинера московской актрисе!

—Вы уверены? — спросил де Санглен.

—Сейчас убедимся, — сказал я. — Эх, Жан, Жан! А этот убийца! Вначале я подумал, что он только проник в наш дом под предлогом, что ищет мосье Каню, а в действительности имел целью убить меня! Но теперь полагаю, что ошибся! Он бросился на меня, будучи уверен, что перед ним Жан Каню. А эта актриса — еще одна ниточка к шпиону, которого мы ищем! За прошедшую ночь этот агент убил всех, кто знал его.

— Если они считали, что убьют мосье Каню, зачем же им убивать актрису?! — возразил де Санглен.

— Надеюсь, вы правы, — ответил я. — Вы уже знаете, что произошло ночью?

—В общих чертах, — ответил Яков Иванович.

Я быстро рассказал ему о случившемся. Особый интерес у де Санглена вызвала личность мадам Арнье. Он даже прищурился, что-то такое измышляя себе по поводу нее.

Актриса проживала в доме, соседнем с домом мадам Обер-Шальме. Коляска остановилась напротив парадного входа.

—Иди сюда, — приказал я Дуняше. — Ты видела, к кому приходил мосье Каню? Веди нас к этой актрисе.

Губы у девицы затряслись, сдерживая рыдания, она выдавила из себя:

—Барин, вы думаете, он там, у нее?

Дуняша подумала, что французишка мог вовсе и не податься на встречу с корсиканским недомерком, как грозился накануне, а преспокойно укрыться у своей новой пассии. На мгновение эта мысль завладела и мною. Мосье Каню хотя и показывал себя храбрецом в безвыходных случаях, — в том же сражении с датчанами, например, в 1801 году, — но не в его характере было самому искать способа отличиться в ратном деле. А вот попользоваться доверчивостью какой-нибудь дамочки полностью соответствовало его подлой сущности.

Но какое-то чувство подсказывало мне, что мосье Каню и впрямь отправился навстречу наступавшей армии Наполеона.

Впрочем, что было гадать?!

— Идемте! Конечно же его там нет, хотя чем черт не шутит, — я двинулся вперед.

Двери оказались заперты. Де Санглен подал знак Ривофиннолли, и тот начал колотить так, что стекла задребезжали, кажется, даже в соседнем модном доме мадам Обер-Шальме. Однако же шум ни на кого впечатления не произвел.

Винцент некоторое время постоял, приложив ухо к дверям, и, не уловив признаков жизни, принялся колотить вновь.

— Энти двери только вечером откроют, — раздался вдруг скрипучий голос со стороны.

На учиненный итальянцем грохот явился дворник.

—Где еще вход? — спросил я.

— Идемте, я провожу, — предложил мужик и уже по ходу спросил: — А вы кто такие будете?

—Полиция, — ответил Яков Иванович.

— А-а, — протянул дворник скептически.

Однако спорить он не стал и повел нас дальше. Мы обошли дом и оказались возле черного входа.

—Мосье Каню через эту дверь и входил тогда, — вдруг сказала Дуняша.

— Так что же ты молчала, дуреха! — воскликнул я. — Мы же столько времени потеряли.

Мы оказались в полутемном узком коридоре. Подтолкнув Дуняшу вперед, мы гуськом двинулись за нею. Навстречу нам попался нетрезвый субъект. Субтильный господин прижался спиною к стене и взирал на нас с глумливой ухмылкой, словно увидел оживших персонажей какой-то фантасмагории. Мы прошли было мимо, и вдруг я вспомнил мнимого фельдъегеря, беспрепятственно проникшего на дачу генерал-губернатора. Я схватил неизвестного за шкирку и увлек с собой, подталкивая в спину. Он двигался вихляющей походкой и хихикал.

Дуняша остановилась и показала на дверь.

— Софи, Софи, ты спишь, ты вечно спишь, — неожиданно пропел пьяненький постоялец.

—Софи? — переспросил я. — Девицу зовут Софи?

—Софи, актриса, днем вечно спит, — подтвердил субъект и потряс головой, словно был недоволен тем, что веселая фантасмагория, в которую его увлекли, вдруг закончилась на пороге в комнату к этой Софи.

Я толкнул дверь — она не поддалась. Винцент Ривофиннолли мощным ударом ноги вышиб запор. Путь был свободен.

Внутри оказалось совершенно темно, окна в комнате не было, присутствие свое ни Софи, никто иной никак не обозначил. Но от грохота пробудились другие обитатели дома. Сонные лица выглядывали в коридор и скрипучими голосами интересовались происходящим.

— У Софи Мариньи гости, — ответил нетрезвый субъект.

— Вы свободны, сударь, — сказал я ему, убедившись, что это явно не убийца, притворяющийся пьяным.

—Свободен?! — дурашливым голосом переспросил он, воздев глаза, словно хотел у кого-то свыше узнать, что ему делать со свободой.

Появилась помятая дамочка с подсвечником.

— Имейте же совесть, господа, — промямлила она. — Еще раннее утро…

Косынкин забрал у нее свечи и передал мне.

—Не пускайте никого, — попросил его де Санглен.

Мы вошли в комнатку Софи, я поставил подсвечник на столик перед трюмо, раздвинув флакончики и баночки с кремами. Пламя выровнялось, засверкали блестки на платьях, перекинутых через спинку стула.

Заголосили жильцы, застрявшие в дверях и глазевшие поверх плеч Косынкина, а проскользнувшая внутрь Дуняша болезненно охнула. На продавленном диване в неестественной позе распростерлось тело женщины, левая рука свесилась на пол и застыла в луже крови. Судя по всему, она пролежала так уже несколько часов.

Ривофиннолли перевернул труп, в груди зияла смертельная рана.

— Что ж, по крайней мере, подтвердилась моя догадка: Гржиновский передавал сообщения через мадемуазель Мими. Аббат Сюрюг, может статься, ни при чем.

— А может, это только одна из цепочек, — промолвил де Санглен, показав подбородком на убитую актрису. — Не мог же один человек объехать за ночь половину города и поубивать всех.

— У нашего агента полно помощников, и они усердно заметают следы, — сказал я и, имея в виду Булгакова, добавил. — У меня есть новые подозрения. Возможно, это и есть наш агент. А если я ошибаюсь, то еще один кандидат получить стилет в сердце. На Лубянку, господа! Теперь поспешим к генерал-губернатору! Все объясню по дороге! Дуняша, ты возвращайся домой. Барыне передай, чтоб не волновалась.