В штабе Высшей воинской полиции я написал письмо его высочеству принцу Георгу Ольденбургскому, а де Санглен проинструктировал майора Бистрома. И тот немедленно отправился в Ярославль.
— Остается ждать новостей от вашего надворного советника, — сказал де Санглен.
—Надеюсь, Косынкин не подведет, — промолвил я.
Потянулись утомительные часы вынужденного ожидания. Мы выслушивали доклады агентов и строили предположения относительно шпиона, обосновавшегося в окружении принца Георга. Однако за отсутствием сколько-ни- будь достоверных зацепок все наши рассуждения оставались пустыми, умозрительными домыслами.
Я высказался в том духе, что жида Менаше нужно допросить с пристрастием, а не терять время на слежку, которая может оказаться бесплодной.
Де Санглен отказал в весьма категоричной форме. Главным доводом послужило то, что сотрудничество Высшей воинской полиции с жидами было столь плодотворным, что Яков Иванович не мог рисковать их доверием даже ради поимки очень важного шпиона.
К нам заглянул полковник Парасейчук. Он рассказал, что арестантов препроводили на барку, а Винцент Ривофиннолли со своими людьми наблюдают за ними, сопровождая судно по берегу.
Де Санглен отнесся к полковнику с большой благосклонностью, тот включился в нашу беседу, и я понадеялся, что утренний конфликт с Олегом Николаевичем исчерпан.
— Если бы не вы, там случилось бы непоправимое, — сказал я. — Воистину, Бог послал вас к нам в трудную минуту.
—Не преувеличивайте, — махнул рукой Парасейчук. — Если бы не я, то кто-нибудь еще. Видите ли, по-другому не бывает, всегда кто-то берется за дело.
— Если бы пьяный сброд сцепился с французами, дошло бы до смертоубийства. Вот и было бы по-другому, — поддержал меня де Санглен.
Олег Николаевич еще раз махнул рукой. Любопытный оказался он субъект, этот полковник Парасейчук. Со мною он держался холодно, но и видом своим, и поступками показывал, что наша размолвка не должна послужить препятствием к исполнению служебного долга.
Вдруг я припомнил, как наш дворовый мужик Сенька пропустил под утро незнакомца к мосье Каню, потому как не знал, что французишка давеча сказал нам «адью».
—Олег Николаевич, вы опросили всех в доме генерал- губернатора по поводу слуги мадам Арнье? — спросил я.
—Из прислуги всех, — ответил полковник. — А с господами беседовал полковник Дурасов.
— А вся ли прислуга была в доме? Может, кто-то был в отлучке? — продолжил я.
— Хм, — полковник Парасейчук пожевал губы. — Вы правы. Виноват, не подумал об этом. Пожалуй, стоит еще раз съездить в Сокольники.
—Вы думаете это что-нибудь даст? — промолвил де Санглен.
— У вас есть еще какие-нибудь зацепки? — парировал я.
— Ищем, — сказал Яков Иванович. — Что-нибудь да найдем.
—А я покамест прокачусь в Сокольники, — заключил полковник Парасейчук.
И ведь он не сомневается в том, что его запросто пропустят и позволят опрашивать челядь, подумал я. Впрочем, он же был порученцем не абы кого, а графа Аракчеева.
* * *
Поступили первые задержанные от Винцента Ривофиннолли. Мои предположения оправдались: оставшиеся на свободе друзья и родственники арестантов бросились встречать барку по ходу ее продвижения по Москва-реке. Они перекликались с задержанными с берега. А потом Ривофиннолли отлавливал их и отправлял на допрос в штаб Высшей воинской полиции.
Несколько часов подряд я и де Санглен беседовали с перепуганной публикой, но ничего дельного ни от кого не добились. То ли среди них наполеоновских агентов не было, то ли они слишком натурально разыгрывали друзей и родственников, убитых горем из-за внезапного ареста близкого человека и помышлявших лишь об одном: поддержать загнанного на барку несчастного и, возможно, в последний раз, хоть издали, с берега повидать его и послать воздушный привет.
Когда поток задержанных иссяк, Яков Иванович сказал:
—Ну-с, мы сделали все, что могли. А теперь я бы счел за честь воспользоваться предложением вашего тестя Сергея Михайловича.
Мы отправились на Петровку, наказав в штабе, что, как появится Ривофиннолли, отослать его к нам.
Мартемьяныч и не думал, что директор Высшей воинской полиции примет его приглашение и явится на ужин. И теперь старик едва не прослезился, вдруг почувствовав себя нужным, как в те годы, когда был молод и служил.
Однако же свинью днем зарезали, яства были готовы к подаче на стол. А для начала Сергей Михайлович пригласил нас отведать свежей рябиновой настойки. Рюмка напомнила о том, что в течение дня мы толком не ели. Мы с нетерпением ждали приглашения к столу.
И тут появился Косынкин. Выглядел он нерадостно.
—Ну-с, что? Что там Менаше? — спросил де Санглен.
— Убит, — мрачно доложил Вячеслав.
—Как убит? — опешил Яков Иванович.
Косынкин сделал рукою неопределенный жест и сказал:
—Бог его знает как. Зарезали его.
—Так значит зарезали! — воскликнул де Санглен. — Но кто? Вы кого-нибудь видели?
— В том-то и дело, что никого, — виноватым голосом ответил Вячеслав.
— А вы не отлучались, следили постоянно? — участливо спросил Яков Иванович.
Де Санглен, уловивший виноватые нотки в голосе Вячеслава, задал вопрос неспроста.
—Глаз не спускал, — сказал надворный советник. — Вот только Анастасии Кирилловне весточку послал, что навестить не смогу ее днем. Но это не помешало мне никоим образом. Я мальчонку приметил там и на Конюшковскую отправил его.
—Так что же произошло-то? — спросил де Санглен.
—А вот что, — продолжил Косынкин. — Все было спокойно, и вдруг — крики, бабы в плач! Суета, забегали все, дворник появился, потом квартальный. Я чую, стряслось что-то нехорошее. Потом уже момент выбрал, к квартальному надзирателю подошел, он и говорит, мол, жида Менаше зарезал кто-то.
— Все тот же почерк, — тяжело вздохнул Яков Иванович.
— Немедленно едем! — воскликнул я. — Нужно допросить…
—О, господи! — воскликнул Мартемьяныч. — Ну почему этот ваш жид не пришел к нам и его не зарезали тут?! По крайней мере вы не остались бы без ужина!
—Нет-нет-нет! — Де Санглен воздел руки вверх. — Мы не поедем никого допрашивать! Мы не намерены отказывать себе в удовольствии из-за козней наполеоновских агентов.
—Браво, браво! — обрадовался Сергей Михайлович.
— Уверен, это будет пустая трата времени, — ответил Яков Иванович на мой недоуменный взгляд. — Раз уж этот агент разделался с несколькими хорошо подготовленными офицерами под носом у целого отряда полиции и не оставил никаких следов, то уж на месте убийства старого жида мы тем более не найдем его визитной карточки. Поужинаем спокойно, а потом поедем.
—И куда же вы собрались? — спросила Жаклин.
Она спустилась в гостиную и услышала последние слова де Санглена. Мы не успели ответить. Явился Сенька, наряженный дворецким, и объявил, что пожаловали коллежский советник Мохов со своею сестрою Анастасией Кирилловной.
— Сергей Михайлович пригласил на ужин! — воскликнул просиявший Косынкин. — А я успел отправить Настеньке весточку, что возвращаюсь с задания.
— Война войной, а жизнь идет своим чередом, — буркнул де Санглен.
В гостиную вошли Моховы. Сергей Михайлович двинулся к ним навстречу. Гавриил Кириллович с удовольствием потер руки и бросил на меня заговорщический взгляд. Косынкин поспешил к будущему шурину с рукопожатием, а затем широким жестом пригласил Моховых к столу. Анастасия Кирилловна шла на полшага впереди мужчин. На ее губах блуждала лукавая улыбка.
Подали поросенка, фаршированного капустой и яблоками. Мы приступили к трапезе. И только у Мартемьяныча не было аппетита. Он сидел во главе стола и благодушно наблюдал за гостями. Натали Георгиевна уговаривала его поесть, но тот только налегал на наливку, подливал Гавриилу Кирилловичу и все как-то странно поглядывал на коллежского советника, словно силился что-то вспомнить.
Появился Сенька, стал мяться в дверях.
—Ну что ты? — спросил Мартемьяныч.
—Немец пожаловал, тот, что утром был, — доложил мужик и добавил со смущением: — Назвался он так, что, прости господи, язык не поворачивается сказать. — Он перекрестился и выдал: — Рылом что ли…
—Ривофиннолли, — поправил я. — Веди его скорее.
Винцента усадили за стол, подали тарелку, налили вина.
Итальянец ел с завидным аппетитом, я даже пожалел, что не проделал прогулки верхом, перед тем как сесть за стол.
—Как там дела? — спросил де Санглен Ривофиннолли, когда тот утолил первый голод.
— Плывут себе, артисты-фокусники, плывут! — ответил Винцент.
—О! — вдруг вскрикнул Мартемьяныч.
Все с удивлением посмотрели на него. Сергей Михайлович поднялся из-за стола, шутливо погрозил пальцем Гавриилу Кирилловичу и сказал:
—Вот почему вы кажетесь мне знакомым!
Он потер руки и с таинственным видом покинул гостиную, но через минуту вернулся с газетой «Московские ведомости».
—Вот! — торжествующе произнес Мартемьяныч. — Мы с Натали ездили на Пресненские пруды! Это же вы были устроителем! Вот мы даже газету сохранили!
Мартемьяныч протянул мне «Ведомости», отчеркнул ногтем объявление, и я прочитал: «Бывший авдитор Христиан Венстер, ныне учитель гимнастики при императорском абовском университете, будет иметь честь показывать почтенной публике на Пресненских прудах в субботу, 13 июля, опыт над изобретенною им гидростатическою машиною, представленною его императорскому величеству».
Де Санглен набросился на коллежского советника с расспросами. Мохов поднял руки, глянул с досадой на Сергея Михайловича и сказал:
— Господа, господа, ничего особенного! Действительно я возил в Санкт-Петербург и в Москву изобретателя. Исключительно в научных, так сказать, целях. Никакой корысти…
Он продолжал оправдываться, убеждая, что на этих зрелищах ни копейки не заработал, а только и делал, что хлопотал об ученых познаниях. А у меня перед мысленным взором закрутились события последних дней. У покойного шляхтича Гржиновского в потайном кармане обнаружилась газета с объявлением о том же самом господине Венстере. Я не догадался уточнить, но мог с уверенностью утверждать, что если Демьяненко и Косынкин встречали английского генерала Вилсона, то выходит, они все вместе присутствовали при заселении пана Гржиновского. После чего надворный советник Косынкин увязался со мною в Москву, куда месяцем раньше уехал его будущий шурин все с тем же Христианом Венстером.
Мало этого! Теперь выяснилось, что господин Венстер преподает в императорском абовском университете! А не он ли тот самый агент, который должен будет позднее передать кронпринцу сведения об успехах Наполеона?
—И какое же настроение у вашего Христиана Венстера? — спросил я коллежского советника.
Мохов скривил рот, словно ему на мозоль наступили, покачал головой и сказал:
—Испугался он, да и был таков! Укатил в Финляндское княжество! Все дело мое прахом пошло!
Вот тебе на! Конечно же я не ожидал, что господин Венстер уже покинул Москву. Выходило, что, если он и был агентом, то не тем, о котором подумал я. А что до Косынкина с Моховым — так их поведение теперь казалось мне крайне странным, особенно — Косынкина.
Мартемьяныч, вспомнивший наконец, где он прежде встречал Гавриила Кирилловича, будто бы освободился от тяжкого груза и почувствовал голод.
— Уф, вот теперь и я отведаю свинины, — сказал он, взяв в руки столовые приборы.
Я искоса поглядывал на Косынкина. Физиономия его сделалась озабоченной. В какой-то момент наши глаза столкнулись, он быстро отвел взгляд и о чем-то заговорил с Анастасией Кирилловной. Судя по тому, как она удивилась, разговор Вячеслав завел неожиданный. Словом, вел он себя подозрительно.
Увлеченный своими наблюдениями, я едва не пропустил мимо ушей рассказ Винцента.
—Представляете, простая собака, а порою предана хозяину больше, чем жена, — говорил Ривофиннолли.
—Это ты к чему? — спросил де Санглен.
— Собака, говорят, мосье Домерга, всю дорогу трусит за баркой по берегу! Отыскала же как-то…
— Собака? — переспросил я. — Не тот ли пес, что крутился на Мясницкой?
—Он самый, — кивнул Ривофиннолли.
—Собака! — воскликнул я.
И резко поднялся из-за стола. Все застыли, глядя на меня с удивлением.
—Сенька! Коня мне! — крикнул я и, схватив итальянца под руку потащил его из-за стола. — Едем, Ривофиннолли! Где она, эта собака?!
Я поспешил к выходу, увлекая за собой итальянца. В дверях я обернулся:
— Яков Иванович, на два слова! Уж простите, я без церемоний! Дело неотложное!
—Простите, господа, — извинился де Санглен.
Он поднялся из-за стола и подошел к нам.
— Косынкина и Мохова нужно арестовать! — сказал я шепотом и, упреждая расспросы, добавил: — Потом все объясню! Сейчас времени нет!
Ривофиннолли бросил на де Санглена умоляющий взгляд, но тот кивнул на меня. Мы вышли из гостиной.
В сенях я увидел Федьку, он оборачивал какие-то книги: верно, Жаклин поручила. Я отобрал у него рук кусок оберточной бумаги и бросился на кухню.
—Мясо есть? Что от поросенка осталось? — спросил я кухарку.
-Батюшка-барин, все уж собакам выбросили! — всплеснула она руками.
— Хорошо наши собаки живут! — хмыкнул я.
Ривофиннолли, не ожидавший, что его трапеза прервется столь неожиданно, следовал за мной. Я вернулся в гостиную. Расторопная прислуга уже собрала использованную посуду. И только перед Сергеем Михайловичем стояла полная тарелка, а сам он с довольным видом, вооружившись ножом и вилкой, присматривался к сочной свинине.
Гости не спускали с меня удивленных взглядов. Я подошел к тестю:
—Мартемьяныч, ты ж вроде есть не хотел!
И не дав ему опомниться, забрал мясо, завернул в бумагу и двинулся к выходу.
Мы догнали барку у Крутицкого подворья.
—Вон он, — Ривофиннолли указал вперед.
Пес бежал по тропинке, тянувшейся вдоль берега. Он добрался до вытоптанного пятачка, оттуда по дорожке спустился к воде, где на маленьком мостике две бабы полоскали белье. Мы спешились.
—Смотри-ка, так и бежит, не бросает хозяина! — с уважением промолвил Ривофиннолли.
Пес проскользнул между женщинами и застыл на краю мостика, вытянув морду. Одна из баб, наткнувшись на животное, вскрикнула от неожиданности.
— Свят-свят! — Она широко перекрестилась, и от ее руки разлетелись брызги.
—Ты что?! Иди отсюда! Ишь, белье замарает! — шикнула другая на пса.
Пес фыркнул и дернул мордой так, словно хотел отмахнуться от бабы, как от надоедливой мухи, тявкнул вслед удалявшейся барке и повернул обратно. Он поднялся к нам, и я поманил его:
—Песик-песик.
Он остановился, посмотрел на нас, и я, как давеча на Мясницкой, поразился чересчур умному взгляду. Пес, прижав уши, метнулся в сторону. Я развернул мясо и позвал по-французски:
—Toutou, toutou! [41]Песик (фр.).
Французская речь или вкусный запах сделали свое дело. Пес потоптался на месте, затем все же решился и подбежал к нам. Он потянулся к мясу, готовый в случае малейшей опасности рвануть прочь. Я отделил кусок и бросил ему. Пес поймал мясо на лету и проглотил. Я протянул к нему руку, он зарычал. Итальянец потянулся за пистолетом.
— Тихо-тихо, — остановил я его и ласково проговорил: — Ладно, жуй, собака.
Пока пес жевал, я внимательно рассматривал его. Черная спина, белое брюхо, рыжие подпалины, шерсть длинная, статью похож на волка. Такой не только московские, а и сибирские морозы выдюжит. На морде шерсть белая, а вокруг глаз черная. Словно очки надеты. И сами глаза необычные — голубые, а зрачки маленькие, черные. Немудрено, что от их взгляда не по себе становится.
Пес покончил с угощением. Я протянул ему второй кусок на открытой ладони. Он облизнулся, подошел ближе и взял мясо с моей руки. Я погладил его за ушами, провел рукою по шее, скользнул пальцами под ошейник и наткнулся на что-то плотное.
Я вытянул из-под ошейника узкую полоску сложенной в несколько слоев бумаги.
— Ух ты, — выдохнул Ривофиннолли.
— Вот кого допрашивать нужно было. — Я развернул послание.
Текст был написан по-французски аккуратным женским почерком. «Не волнуйся, милый! Все обнаружила, как ты указал. Береги себя. Молюсь за тебя!»
—Говоришь, это пес мосье Домерга? — спросил я.
—Его, — подтвердил Ривофиннолли.
—Бонапарт! Whatadog! Уже и собаки на его стороне! — я разозлился.
—Разберись теперь, к кому эта псина бегала! — посетовал Ривофиннолли.
— Супругу Домерга проверить в первую очередь, — сказал я. — Найдете в доме какие-нибудь письма, сравните почерки.
Пес покончил с мясом, облизнулся, пошмыгал носом и, не уловив запаха съестного, тявкнул и побежал вдогонку за баркой. Не сговариваясь, мы оседлали лошадей и двинулись следом.
Крутицкое подворье осталось позади. Мы миновали Симоновский монастырь и оказались перед Тюфелевой рощей. Слева возвышался деревянный дворец, за ним потянулись дачи, отдыхающая публика прогуливалась под сенью старых дубов.
— Вот ведь люди! Как будто и войны никакой нет, — промолвил я.
Пес углубился в рощу, его черная спина промелькнула в куртине отцветших ландышей.
— Сучий Иван Сусанин! — выругался я. — Ладно, от него, думаю, мы больше ничего не добьемся. Вряд ли здесь его кто-либо поджидает. Пес просто бежит за баркой — там его хозяин.
Мы проехали еще немного и остановились на берегу Лизина пруда. Молодой человек с барышней покинули беседку при нашем приближении. Я заглянул в ротонду и обнаружил типографский листок, оставленный на скамейке.
— Афишка графа Ростопчина! — хохотнул итальянец.
Я взял листок и прочитал:
«Главная квартира между Гжати и Можайска. Наш авангард под Гжатью; место, нашими войсками занимаемое, есть прекрепкое, и тут светлейший князь намерен дать баталию; теперь мы равны с неприятелем числом войск. Через два дни у нас еще прибудет 20 ООО; но наши войска — русские, единаго закона, единаго царя, защищают церковь Божию, домы, жен, детей и погосты, где лежат отцы наши. Неприятели же дерутся за хлеб, умирают на разбое; если они раз проиграют баталию, то все разбредутся, и поминай как звали!
Вы знаете, что я знаю все, что в Москве делается; а что было вчера — не хорошо, и побранить есть за что: два немца пришли деньги менять, а народ их катать; один чуть ли не умер. Вздумали, что будто шпионы; а для этого допросить должно: это мое дело. А вы знаете, что я не спущу и своему брату — русскому. И что за диковина ста человекам прибить костяного француза или в парике окуренаго немца. Охота руки марать! И кто на это пускается, тот при случае за себя не постоит. Когда думаете, что шпион, ну, веди ко мне, а не бей и не делай нарекания русским; войски-то французский должно закопать, а не шушерам глаза подбивать.
Сюда раненых привезено; они лежат в Головинском дворце; я их смотрел, напоил, накормил и спать положил. Вишь, они за вас дрались; не оставьте их, посетите и поговорите. Вы и колодников кормите, а это государевы верные слуги и наши друзья. Как им не помочь!
Граф Ростопчин».
— Да уж, это не Карамзин, — вымолвил я.
— Я же говорю, это афишка Ростопчина, — ухмыльнулся Ривофиннолли.
— Николай Михайлович порывался писать тексты для генерал-губернатора, — сказал я и, бросив афишку на скамью, добавил: — Но судя по слогу, Федор Васильевич сочиняет сам.
— Только людей смешит, — сказал итальянец.
—Напрасно вы умаляете значение этих афишек. Слово, особенно печатное, изменяет мир, — возразил я, обвел рукою пруд и продолжил: — Доказательство перед вами. Кстати, все того же Карамзина.
—Уж не он ли тут накарябал? — с сарказмом спросил Ривофиннолли, указав на надпись, вырезанную на деревянной скамейке. — Мне эти буквы разобрать не под силу. Что там написано?
Я поднялся в ротонду, повернулся так, чтобы было сподручнее разглядеть каракули, и прочитал:
— Хех, прямо-таки Петрарка, — хохотнул итальянец.
— Да, это не Карамзин, но явный его почитатель, — сказал я. — Едем, расскажу по дороге.
Мы двинулись в обратный путь.
— Некогда Николай Михайлович написал незатейливую повесть «Бедная Лиза», — начал я. — Сюжет ее прост: богатый повеса соблазнил честную девушку и бросил, а она утопилась. Как раз в том пруду.
—Вот как, — равнодушно заметил Ривофиннолли.
— Именно, — подтвердил я. — Все действие разворачивалось там. В Тюфелевой роще карамзинская Лиза собирала ландыши, там же встречалась со своим ненаглядным Эрастом и утопилась там же. Раньше пруд назывался Лисин, а теперь Лизин. Роща и пруд стали излюбленным местом для романтических встреч. Туда приезжают собирать ландыши со всей Москвы. Состоятельные господа понастроили дачи. Сказать по чести, хозяева окрестных угодий должны были выплатить Карамзину изрядные комиссионные. Печатным словом он поднял в цене их землевладения. — Немного помолчав, я добавил: — А теперь генерал-губернатор печатным словом поднимает дух москвичей.
Дальнейший путь мы проделали молча. Усталость брала свое, я засыпал прямо в седле. Мы заехали на Петровку, но гости уже разошлись. Жаклин уложила девочек спать и коротала время с отцом за игрою в лото.
— Ну что? — с нетерпением спросил Сергей Михайлович.
—Мартемьяныч, твой обед пошел на благое дело, — ответил я. — Мы напали на след французского агента.
— Ты бы предупредил, так я б велел поросенка с мышьяком приготовить, — вздохнул тесть. — И что же теперь?
— Нам еще кое-кого допросить нужно, — сказал я. — Это быстро, я скоро вернусь.
— Папа, твой ход, — напомнила Жаклин Мартемьянычу.
Однако Ривофиннолли пришлось отправиться к мадам Домерг без меня. На выходе из дома мы столкнулись с Петром Ивановичем Вороненко.
— Ваше сиятельство, — обратился полицейский ко мне, — генерал-губернатор его сиятельство граф Ростопчин хочет видеть вас немедленно!
— Что ж, я поеду на Лубянку, а вы допросите француженку. Встретимся в штабе Высшей воинской полиции, — сказал я итальянцу.