В приемной графа Ростопчина я встретил Булгакова.
— Очень зол, — шепнул мне Александр Яковлевич и обыденным голосом добавил: — Будьте любезны, граф, обождите несколько минут. Его сиятельство примет вас.
Я опустился на диван и прикрыл глаза. Ломать голову над тем, какая муха укусила генерал-губернатора, ни сил, ни желания не было. Да и зная Федора Васильевича, был уверен, что вызвал он меня по важному делу. А то, что он был не в духе — в общем-то поводов для веселья у него не было.
Очнувшись, я обнаружил себя в полулежачем положении, заботливо прикрытым пледом. Двери кабинета генерал-губернатора оказались открыты.
—Передохнули, граф? — спросил Федор Васильевич.
—Виноват, ваше сиятельство! — Я вскочил и направился к нему. — Несколько дней в пути и последние две ночи почти без сна.
—Вот я и велел не тревожить тебя, — ответил граф Ростопчин. — Пусть, думаю, отдохнет перед дорогой.
Он говорил мне «ты», как старому доброму знакомому, отчего у меня потеплело в душе.
—Вы сказали «перед дорогой»?
— Да, — подтвердил граф Ростопчин. — Я принял решение отправить тебя из Москвы обратно в Санкт-Петербург.
—Простите, что-то я не понимаю, ваше сиятельство…
Генерал-губернатор нахмурился, покачал головою, — видно было, что он сделал над собою усилие, приготовившись объяснить что-то, что, по его убеждению, никаких объяснений не требовало в виду совершеннейшей очевидности.
—Андрей, — промолвил он заботливым голосом, — ты сам видишь, что твои действия вносят только сумятицу. Ты провел столько лет в Англии, отвык от российской действительности. А сейчас времени на ошибки нет…
— Какие же это ошибки?! — вспыхнул я. — Всего лишь за сутки я разоблачил мадам Арнье…
—Да, — согласился генерал-губернатор и тут же возразил: — Но ты действовал, ни с кем не согласовавшись! И это привело к тому, что ты чудом остался жив! Скажи спасибо полковнику Дурасову! Егор Александрович вовремя подоспел к тебе на помощь! Впрочем, ты дело сделал. Мадам Арнье поймаем и без тебя. Никуда она не денется.
Граф Ростопчин по неведению полагал, что у нас полно свободного времени на розыск Изабель. А я по-прежнему не имел права раскрывать ему правды.
—Но мадам Арнье…
— Да бог с нею, с этой француженкой, — с досадой прервал меня генерал-губернатор. — Вчера! Что ты учинил вчера!
—Вчера?! — изумился я.
—Да, ты ведь проспал всю ночь. — Его голос вновь наполнился теплотою: — Я велел не тревожить тебя.
Перед мысленным взором появилась Жаклин. Вот она сидит спиною ко мне, играет с отцом в лото. Я говорю, что скоро вернусь, а она, не оборачиваясь, напоминает Мартемьянычу: «Папа, твой ход». Я вздохнул.
— Что же теперь вздыхать? — промолвил генерал-губернатор. — Из-за тебя в Москве едва не начались беспорядки!
— Беспорядки?! В Москве?! — переспросил я, раздосадованный, что Федор Васильевич по-своему растолковал мой вздох.
—Побоище на Мясницкой, — уточнил он. — В двух шагах отсюда! Ты хоть представляешь себе, во что все это могло бы вылиться?! Пьяные толпы пошли бы громить иностранные слободы, начались бы грабежи, мародерство! Пришлось бы вызывать войска, чтобы подавить беспорядки! Да лучшего подарка Наполеону ни один французский агент бы не сделал!
— И вы считаете меня виновником случившегося?! — возмутился я.
—Полковник Дурасов подоспел в тот момент, когда ты за каким-то чертом решил выпустить арестованных французов прямо в объятия пьяной черни! Ума не приложу, каким чудом он сумел усмирить толпу…
—И что же?! И за это спасибо сказать Дурасову?!
— Не понимаю, отчего ты зубоскалишь, — ответил граф Ростопчин. — Полковнику, между прочим, и самому здорово досталось! Там в буквальном смысле началась рукопашная схватка!
—Ваше сиятельство! Я присутствовал там, на Мясницкой, и об этой рукопашной знаю не со слов Дурасова…
—Ладно, милостивый государь мой, не будем спорить понапрасну. Я принял решение и предписываю вам покинуть Москву! Возвращайтесь в Санкт-Петербург.
Граф Ростопчин перешел на официальный тон, и я пожалел, что сразу же начал спорить с ним. Нужно было воспользоваться потеплением в отношениях и постараться объяснить все, как близкому человеку. Федор Васильевич верил Дурасову. А я, обиженный наветами полицеймейстера и угнетенный нечаянной виною перед супругой, уже не мог остановиться.
—Простите великодушно, ваше сиятельство, но я пребываю в Москве по поручению непосредственно государя императора!
—Его величество далеко отсюда, — сурово ответил генерал-губернатор, — и здесь продолжением его императорской власти являюсь я.
— Уже нет, — возразил я.
— Что значит — нет?! Вы соображаете, что говорите?! — он побагровел.
— Театр военных действий переместился на территорию Московской губернии, — сказал я. — В соответствии с «Учреждением для управления Большой действующей армией» вся полнота власти перешла к главнокомандующему. И я покину Москву только в том случае, если получу письменный приказ фельдмаршала Кутузова. Засим, честь имею.
И я вышел из кабинета генерал-губернатора.
В приемной я встретил Булгакова.
— Не знаю, с чего вы взяли, что генерал-губернатор зол, но настроения я ему не улучшил, — сказал я.
—Пройдемте ко мне, — предложил Александр Яковлевич. — У меня посетитель, и мы говорили о вас.
Полковник Парасейчук рассматривал бронзовую фигуру Меркурия, стоявшую на подоконнике. Когда мы вошли, он обернулся и, увидев меня, сухо улыбнулся:
—Вы оказались правы. Мужик из прислуги…
Тут Олег Николаевич умолк, а тактичный Булгаков окинул нас любопытным взглядом и, что-то такое взяв себе на заметку, промолвил:
—Господа, позвольте оставить вас на некоторое время. Мне нужно к губернатору. Мой кабинет в вашем распоряжении.
Он удалился. А я накинулся на полковника:
—Так что, что вы узнали?
—Вы были правы. Видите ли, вчера я обнаружил, что во время убийства слуги мадам Арнье в доме отсутствовал конюх Афанасий. И надо же такому случиться, что именно ему-то однажды и довелось со слугой мадам Арнье…
— What'syourpoint [42]Ближе к делу (англ. невежливо).
, Олег Николаевич! — не выдержал я. — Ближе к делу! Вы узнали адрес?
—Однажды Афанасий ездил с ее слугой в дом некоего Рыскина на Швивую горку…
—Вшивую? — переспросил я.
— Швивую, — поправил меня полковник. — Я уже был там.
—Туда! Немедленно! — вскрикнул я.
Не церемонясь, я схватил полковника за руку и потащил за собой. У выхода мы едва не столкнулись с Булгаковым, выходившим из приемной графа Ростопчина. Он кинулся за нами. Мы побежали вниз по левой лестнице, а он по правой.
— Граф, — крикнул он, — я имею распоряжение генерал-губернатора подготовить приказ относительно вас…
— Готовьте-готовьте! И оставьте его себе! Для коллекции! Вы же пишете историю канцелярии, — бросил я на ходу.
—Историю почты, — печальным голосом уточнил Булгаков.
—Вот и пошлете его по почте!
Последних ступеней мы достигли одновременно и вновь едва не столкнулись.
— Его сиятельство приказал вам покинуть Москву, — выпалил Булгаков.
—И покину! — ответил я. — Но не ранее самого его сиятельства!
И более не теряя времени я выбежал на улицу. У подъезда поджидала коляска, нанятая полковником Парасейчуком. Мы сели в экипаж, дремавший возница смешно взбрыкнул ногами и взялся за вожжи.
— На Швивую горку, голубчик, — велел Олег Николаевич.
—И вот что любопытно, — поведал по дороге полковник. — Этот Афанасий сказал, что там как-то всем не понравилось, что он притащился с ее слугой. И он еще, как он сам сказал, от греха подальше за ворота вышел, чтобы не смущать никого…
—She'sdone![43]С ней покончено (англ.).
— с удовольствием воскликнул я.
* * *
От вида, открывшегося то ли с Швивой, то ли Вшивой горки, перехватило дух. Внизу блестели Москва-река и втекавшая в нее Яуза. А Кремль уже не возвышался над нами величественной крепостью, а плыл в синем воздухе, и казалось, можно рукою достать его башенки и играючи переставить с места на место.
—А вон там, говорят, окончила свои дни Салтычиха. — Олег Николаевич указал на пылавшие золотом купола Ивановского монастыря.
—Кто? — не понял я.
— Душегубица из Теплого Стана, — пояснил Парасейчук.
—Из Теплого Стана? Это вы к чему? — насторожился я.
—Да ни к чему, просто, видите ли, место примечательное, — сказал полковник.
—Видите ли ему, — буркнул я.
Ворота оказались открыты, и мы прошли во двор усадьбы. Навстречу нам попался юноша лет шестнадцати в ливрее, аккуратно подстриженный и вообще ухоженный. И я поневоле проникся симпатией к хозяину дома, полагая, что только уважительное отношение барина к слугам могло пробудить в самих слугах достоинство, проявляющееся в манерах и одежде.
— Любезный, здесь квартируется иностранная особа? — спросил я.
— Есть одна, француженка, кажется, — с изящным поклоном ответил юноша и с простодушным недоумением спросил: — Но отчего же вы спрашиваете? Сейчас ее нет…
— А где она? Еще ж ранние часы! — удивился Олег Николаевич.
— Вчера утром изволили уехать, с той поры и не возвращались, — сообщил лакей.
—Damn it! — выругался я.
Вновь я опоздал! С досадой припомнил я, как несколько минут назад самонадеянно восклицал «She'sdone!», отчего-то уверовав, что мадам Арнье сидит и ждет, когда я приду и арестую ее.
— А где она проживала? — спросил я юношу.
—Вот в этом флигеле, — указал он.
—Идемте, — скомандовал я.
— Я доложу о вас барину, — произнес ливрейный юноша, поклонился и с поспешностью отступил к главному дому.
Двери флигеля оказались заперты. Я двинул плечом, выломал замок, и мы вошли внутрь.
Мы пересекли анфиладу комнат, в них царил беспорядок, какой мог остаться после сборов наспех. Спальня, напротив, отличалась безукоризненной аккуратностью: широкая кровать под малиновым балдахином располагалась строго посередине комнаты, на ней возвышалась нетронутая пирамида подушек.
Последним помещением оказался разгромленный будуар. Красочный столик в стиле барокко выглядел так, словно внутри его ящичка взорвался пороховой склад. Две изогнутые позолоченные ножки в виде сфинксов были выломаны. Две другие остались целы, и теперь столик опирался на них и круглую столешницу.
Я присел, чтобы разглядеть чего ради понадобилось разбивать его столь варварским образом. Под столешницей обнаружился тайник. И тот, кто не знал способа его открыть, мог добраться до секретного ящичка, только выломав передние ножки столика.
Послышались шаги, и в дверях появился господин лет тридцати с очень примечательной внешностью. Он держался с достоинством, причем не просто с достоинством, а, если так можно выразиться, с изящным достоинством, словно полагал, что именно в безукоризненных манерах и выражается истинное достоинство. Холеное лицо, ухоженные руки, искусная прическа — такой туалет явно требовал несколько часов в день. Словом, хозяин имения, — а это был он, господин Рыскин, — не просто являлся в мир, а и служил его украшением.
— Здравствуйте, господа, — поздоровался он. — Чему обязан…
— Что здесь стряслось?! — перебил его полковник. — Где Изабель Арнье? Что с нею случилось?
—Изабель… Арнье… — с недоумением повторил господин Рыскин. — Не имею чести…
— Конечно же! Здесь она устроилась под другим именем! — перебил я хозяина дома. — Как звали вашу постоялицу? Что вам о ней известно?
—Простите, господа, но кто вы такие? — Рыскин слегка повысил голос и несколько театральным жестом обвел будуар. — И что здесь произошло? Отчего произведен такой беспорядок?
— Вы спрашиваете нас?! — возмутился я. — А мы рассчитывали, что вы нам что-то проясните! И кстати, мы из Высшей воинской полиции.
—Право, не знаю, что и сказать, — ответил Рыскин.
— Что вам известно о вашей постоялице? — повторил я вопрос.
— Мадемуазель Александрии? — промолвил хозяин. — В сущности, немногое.
—Чей это стол? — спросил я.
—Мой, — с оттенком гордости сказал хозяин имения. — Я привез его из Баварии.
— Вы знали о том, что в этом столике имеется потайное отделение?
—Разумеется знал, — улыбнулся Рыскин.
— И вы показали тайник ей, она пользовалась им, — сказал я.
—Вы говорите так, словно в этом есть что-то предосудительное. — Хозяин имения снисходительно улыбнулся.
—Для чего ей понадобился тайник? — Я придвинулся вплотную к господину Рыскину. — Что она там хранила?
— Помилуйте, сударь, — со спесивой ухмылкой промолвил он. — Я не имею обыкновения интересоваться секретами дамы, тем более что она совершенно ясным образом изъявила желание сохранить их в тайне!
Мне показалось, что Рыскин издевался надо мною. Я замахнулся, чтобы врезать ему по физиономии, но он неожиданно ловким движением перехватил мою руку. Мой кулак застыл перед его носом. При этом он не вздрогнул, не попытался уклониться, он даже не моргнул, а мой удар парировал левой рукой.
— Прошу вас, сударь, — произнес он. — Я дворянин, и могу вызвать вас на дуэль…
— Превосходно! — воскликнул я. — Дуэль! Сразимся ножками!
Я подобрал выломанных сфинксов и одного протянул Рыскину.
—Защищайтесь! — выкрикнул я.
Рыскин взял позолоченную ножку левой рукой, но опустил ее, показав, что драться не собирается. Смотрел он прямо мне в глаза, однако выражение его лица изменилось: спеси не было, а появились уважение и заинтересованность, он как бы говорил, что мы могли бы стать друзьями.
— Господа, вы с ума посходили! — воскликнул полковник Парасейчук.
Рыскин отбросил ножку в сторону:
— Оставим шутки. Я действительно не знаю, что она там хранила. Я попросту рассказал ей о тайнике, и она попросила разрешения воспользоваться им. Не думаете же вы, что я при первой же оказии занялся изучением содержимого?!
— Ладно, простите, — ответил я и бросил сломанную ножку на ковер.
Рыскин склонил голову и, окинув печальным взглядом будуар, сказал:
—И зачем было мебель ломать? Вероятно, она потеряла ключ. А тайник открывался вот так.
Он подошел к столику, надавил на частичку смальты с одного края столешницы, после чего сдвинул частичку смальты на противоположной стороне мозаичного панно, и под нею обнаружилась замочная скважина.
—Сдается мне, что мы опять опоздали, — послышался знакомый голос.
В будуаре появился Яков Иванович де Санглен.
—Пройдемте в гостиную, здесь стало тесно, — предложил я.
—Я услышал, что вы помчались на Швивую горку сломя голову, и отправился следом, — объяснил свое появление директор Высшей воинской полиции.
—Мы опоздали на целые сутки, — сказал я.
— Что-нибудь интересное нашли? — спросил де Санглен.
— Мадам Арнье перехитрила нас, — доложил полковник Парасейчук.
—Мадам Арнье? — переспросил господин Рыскин.
— Видите ли, вы, вероятнее всего, знали ее под другим именем, — сказал полковник.
— Под именем мадемуазель Александрии Лоран, — вместо Рыскина ответил де Санглен, сверившись с какими-то записями.
—Совершенно верно, — подтвердил хозяин имения.
— По моему указанию собрали данные обо всех иностранках, зарегистрированных в Москве, — пояснил директор Высшей воинской полиции. — К сожалению, на то, чтобы проверить всех, требуется слишком много времени.
— Как вы познакомились с нею? — я взглянул на Рыскина.
— Я познакомился не с нею, а с одним офицером…
—С каким офицером? — спросил я с нетерпением.
—Поручик Ямушкин, — ответил Рыскин.
— Ямушкин? — повторил я и обвел взглядом присутствовавших.
Ни де Санглен, ни Парасейчук о таком не слышали.
— Мы познакомились в кофейне, — не дожидаясь новых распросов, пустился в объяснения Рыскин, — с месяц назад. Душа-человек! Такому сразу же веришь! Я и сейчас не поверю, что Ямушкин замышлял злодейство!
— Оставьте! Мы разберемся, — прервал его директор Высшей воинской полиции. — Так и что ж эта дама? Она- то когда появилась?
— Тому три дня приехал Николай — это Ямушкин, а с ним мадемуазель Лоран. Он и попросил приютить даму, представив ее гувернанткой, — рассказал Рыскин. — Она француженка, а время — сами знаете, какое!
— Так и есть, — подтвердил де Санглен, сверившись со своими записями. — Мадемуазель де Лоран поселилась здесь три дня назад.
— А что же этот поручик у себя ее не приютил? — спросил я.
—Он служит в Твери, а там, Ямушкин говаривал, совершенно панические настроения, на иностранцев смотрят…
— Все ясно! — прервал я Рыскина и перевел взгляд на де Санглена. — Тверь! Опять Тверь!
—Что ж, здесь делать более нечего, — резюмировал директор Высшей воинской полиции. — Идемте.
— Вам, сударь, следует быть разборчивей, — сказал я господину Рыскину.
Мы покинули флигель, оказавшись за воротами, прошли к расположенной поблизости церкви — храму Никиты Мученика. Поднялись на галерею, откуда открывался великолепный вид на Кремль.
За время, что мы потратили у господина Рыскина, солнце сдвинулось вверх по небу совсем чуть-чуть, но уже обещало жаркий день. И город, разбуженный припекающими лучами, застыл в истоме, словно решил не прогонять утренний сон, а так и провести день в малоподвижной дреме. Из Яузы воды неторопливо перетекали в Москва-реку и растворялись в большой, совершенно обленившейся воде, только и способной, что блестеть на солнце и с ленцой отражать облака.
Мимо храма по вытоптанной дорожке спешили по своим делам мастеровые. Мужики, замедляя шаг, наспех осеняли себя крестами и едва не бегом отправлялись дальше. Но их торопливость, их суета нисколько не нарушали общего покоя.
Москва жила своей жизнью. И этот город мы собирались сжечь!
— Три дня назад, — прервал я молчание, — три дня назад она поселилась здесь. И я приехал в Москву. Но мадам Арнье проживала в доме генерал-губернатора. В соседней комнате с графиней Ростопчиной.
—Да, но кто знает, чем занималась мадам Арнье днем? Вряд ли сидела безвылазно в Сокольниках. Она могла нанять флигель, — отозвался де Санглен.
— Жаль, майор Бистром уже отбыл, — сказал я. — Было б лучше, если б он знал о поручике Ямушкине.
— Он смышленный офицер, разберется, — заверил меня Яков Иванович. — Однако же для меня картина вполне прояснилась…
Сейчас услышим старую песню о графине Алине Коссаковской, подумал я и не ошибся.
—Я уверен, мы имеем дело с польской графиней, — заявил де Санглен. — И никакого Ямушкина не существует. Под личиной поручика действует друг Коссаковской, какой-нибудь польский офицер, уж больно почерк знаком.
—Кто бы она ни была, мы ее упустили, — подключился полковник Парасейчук.
— А времени остается все меньше и меньше, — добавил я.
—О каком времени вы говорите? — раздраженно спросил директор Высшей воинской полиции. — Разве кто-то вас ограничивает?
«Ну, конечно, ведь вы-то не знаете всего того, что известно мне», — подумал я, а вслух произнес:
—Вы же сказали, что Аракчеев распорядился в первых числах сентября переехать в Петербург.